Глава IV. Словакия в политике СССР и Германии

Небольшое Словацкое государство появилось в центре Европы 14 марта 1939 г. по воле Гитлера после расчленения Чехословакии и присоединения ее западной части под названием Протекторат Богемия и Моравия к «третьему рейху»¹. Созданное под нацистским патронатом, оно не могло не занять определенного места в геополитических конструкциях Германии. Роль, отводимая этому новому государственному образованию, которое с лета 1939 г., после принятия конституции, стало официально называться Словацкой республикой, на протяжении 1939—1941 гг. менялась в зависимости от непосредственных конкретных задач, встававших перед Берлином. Вместе с тем одним из важнейших аспектов внешнеполитической истории Словацкого государства в 1939—1941 гг. являлись его взаимоотношения с СССР. Но если отношения Словакии с Германией получили определенное освещение в историографии², то отношения с Советским Союзом по существу выпали в свое время из поля зрения советских и чехословацких историков по идеологическим соображениям. В советской литературе либо вообще стыдливо замалчивался факт установления дипломатических отношений СССР с клеро-фашистским (по терминологии того времени) Словацким государством, либо в лучшем случае просто без объяснений констатировалось наличие этих отношений. В чехословацкой исторической науке еще в 1950-е годы был сфабрикован идеологический миф, якобы объяснявший и оправдывавший дипломатическое признание Советским Союзом Словакии как независимого государства. СССР будто бы пошел на этот шаг, стремясь оказать помощь словацким коммунистам в их борьбе против установленного режима; словацкие власти вопреки своему желанию вынуждены были установить отношения с Советским Союзом под нажимом трудящихся и требований компартии.

Первую попытку хотя бы отчасти развенчать этот миф и создать адекватную картину советско-словацких отношений той поры, рассматривая их в контексте советско-германских отношений, сделали чехословацкие историки-«шестидесятники»³. Однако эта робкая попытка не получила дальнейшего развития после разгрома «исторического фронта» в период так называемой нормализации в Чехословакии вслед за событиями 1968 г.

Ставшие доступными в последнее время новые архивные материалы дают возможность с достаточной степенью точности реконструировать советско-словацкие отношения в рассматриваемый период. Именно на этом делается акцент в данной глав⁴. Что касается политики Германии в отношении Словакии, то, опираясь на результаты, достигнутые историографией в изучении этого вопроса, ставилась задача показать, как оценивалась эта политика советской дипломатией, а также выяснить, какую роль играла Словакия в советско-германских отношениях той поры и как они экстраполировались на советско-словацкие отношения.

«Ворота на Балканы», «окно в Юго-Восточную Европу» — так схоже именовалась Словакия немецкими и советскими дипломатами, что, по существу, определяло и заинтересованность Германии и СССР в укреплении своих позиций в этом квазисамостоятельном государстве в 1939—1941 гг.

Рассмотрение политики этих партнеров-соперников в «словацком вопросе» начнем с Германии, являвшейся «крестной матерью» новорожденного Словацкого государства и претендовавшей после Мюнхена на роль дирижера в жизни стран центральноевропейского, а затем и балканского регионов. Что касается Словакии, идея самостоятельности которой возникла в германских руководящих кругах вскоре после Мюнхена и постепенно приобретала все больше сторонников (их оппоненты, главным образом из числа военных, доказывали необходимость полной аннексии Чехословакии⁵), то Гитлер полагал возможным использовать эту маленькую страну для реализации своих политических, военно-стратегических и экономических целей при установлении «нового порядка» в Европе. Самостоятельность Словакии, как казалось Берлину, здесь могла быть более полезной, чем ее непосредственное присоединение к «третьему рейху».

В зависимости от роли, отводимой Словакии в военно-стратегических планах Германии 1939—1941 гг., менялась и политика Берлина по отношению к этому лимитрофу, в которой четко обозначаются три этапа. Каждый из них олицетворял определенный дипломатический представитель Германии в Братиславе, по существу являвшийся наместником Гитлера в Словакии. Хронологически и персонально эти этапы выглядят следующим образом: первый — с марта 1939 г. по июль 1940 г. (Г. Бернард); второй — с августа 1940 — по январь 1941 г. (М. Киллингер); третий — первое полугодие 1941 г. (Г.Э. Лудин, который представлял Германию в Словакии до конца существования Словацкого государства). Остановимся на каждом из указанных периодов, попытавшись одновременно проследить, как складывались в это время советско-словацкие отношения, которые развивались в рамках советско-германских отношений той поры и определялись в основном стремлением Советского Союза не вызвать осложнения с Германией.

Берлин рассматривал Словакию как сферу своих интересов, исключительно своего влияния и допускал в то время лишь более или менее пассивное советское присутствие в этой стране, решительно пресекая попытки активизации там деятельности СССР.

Родившееся 14 марта 1939 г. Словацкое государство по существу в тот же день потеряло свою независимость, ибо уже во время встречи с Гитлером глава католической Глинковской народной партии (ГСНП) Й. Тисо, ставший премьер-министром Словакии (с осени 1939 г. — президент), и Ф. Дюрчанский, занявший пост министра внутренних и иностранных дел, согласились на заключение с Германией так называемого «Охранного договора»⁶, который и был официально подписан 23 марта 1939 г. «Концом самостоятельности Словакии» называл его впоследствии советский посланник в этой стране Г.М. Пушкин⁷. Резкость и справедливость такой оценки станут понятными, если взглянуть на основные положения договора, состоявшего из 5 пунктов. В нем значилось, что: 1) Германская империя берет на себя охрану политической независимости Словацкого государства⁸; 2) Для проведения охраны германские вооруженные силы во всякое время имеют право возводить воинские объекты и держать там военные части (это касалось территорий На западе и востоке страны); 3) Словацкое правительство должно организовать свои военные силы в тесном контакте с германскими военными силами; 4) Словацкое правительство должно проводить свою внешнюю политику в тесном контакте с правительством Германии; 5) Договор заключается на 25 лет. За правительство Германии договор подписал министр иностранных дел И. Риббентроп, за правительство Словакии — Тисо, В. Тука (руководитель праворадикального фашистского крыла в ГСНП, ярый сторонник как можно более тесного сближения Словакии с гитлеровской Германией), Дюрчанский⁹.

Пространные комментарии здесь излишни: статьи договора свидетельствовали, что Словакия внешнеполитически и в военном плане оказалась абсолютно зависимой от Германии и принуждена была следовать в фарватере ее внешней политики. Некоторые современные исследователи полагают, что «охранные» правомочия Германии в действительности означали «осуществление скрытой агрессии»¹⁰.

Что касается внутренней жизни новоиспеченного лимитрофа, то на первых порах Берлин не намерен был особо вмешиваться в нее (кроме того, что имело отношение к армии), оставляя за словаками относительную самостоятельность в решении этих вопросов. Во время встречи словацкого посланника в Берлине М. Чернака с Риббентропом 6 июня 1939 г. последний, по словам Чернака, заявил, что «предпосылки собственной государственной жизни обеспечены, и мы (т. е. словаки. — Авт.) должны сами заботиться о своих внутренних делах, чтобы двигаться вперед экономически и политически. Он не обнаружил тенденции вмешиваться в наши внутренние дела, и эту тенденцию невмешательства я констатировал до сего времени вероятно у всех руководящих деятелей Германской империи, с которыми я имел возможность говорить»¹¹.

До конца 1939 г. это, видимо, так и было, хотя уже и в это время на основании германо-словацкого правительственного соглашения немецкие советники получили доступ в словацкие учреждения и на предприятия, а словацкое правительство в специальном заявлении от 19 июля 1939 г. обещало приспособить внутриполитическое развитие страны к представлениям о словацко-германском сотрудничестве¹². Позднее стали обнаруживаться тенденции, вылившиеся в открытый нажим Германии на Словакию летом 1940 г. с целью национал-социалистической индоктринации. О причинах этого — ниже.

Какие же цели ставила Германия, создавая «самостоятельное» Словацкое государство? Почему она не оккупировала Словакию, как Чешские земли? Что касается последних, то тут следует иметь в виду непосредственную заинтересованность Берлина в чешском военно-промышленном потенциале, который, конечно же, проще было использовать, присоединив эту часть Чехословакии непосредственно к рейху в форме протектората. Аграрная Словакия не представляла для Германии такого большого экономического интереса. Продовольствие из страны немцы могли выкачивать, не прибегая для этого к открытой оккупации.

Словакия нужна была Гитлеру как формально самостоятельное государство для реализации его амбициозных планов установления «нового порядка» в Европе и мирового господства германской расы. Здесь играло роль прежде всего географическое положение нового государства, расположенного в самом центре Европы и имевшего, следовательно, важное военно-стратегическое значение. Гитлер предполагал приспособить территорию связанной договором Словакии для усиления своего проникновения в Юго-Восточную Европу с целью укрепления там военных, политических и экономических позиций «третьего рейха». Но в его планах намечалось «открыть это окно» несколько позднее. В 1939 г. у Гитлера были еще «нерешенные дела» в Центральной Европе, и Словакия, как и протекторат, использовались Берлином для подготовки и нанесения удара по Польше.

Сначала Берлин рассчитывал манипулировать «самостоятельной» Словакией как «разменной картой» в политической игре, которую он вел тогда с Польшей и Венгрией. Гитлер «торговал» Словакией в обмен на уступки, которых он добивался от обеих стран. Эту игру он продолжал и после раздела Польши, используя уже теперь словацко-венгерские противоречия и становясь то на сторону Венгрии, когда ему нужно было получить что-то от Словакии, то на сторону последней, когда требовалось нажать на Венгрию. И был еще немаловажный для Гитлера момент: прикрывшись, хотя и весьма прозрачным, плащом покровителя и защитника малых народов, он намеревался превратить Словакию в «визитную карточку» новой, построенной по берлинскому рецепту Европы.

Для выполнения своих планов в отношении Словакии Гитлеру нужно было, чтобы во главе ее стоял популярный и авторитетный в стране человек, но не германофильствующий экстремист. Таким человеком и был представитель умеренного крыла ГСНП, католический священник, что было очень важно для чрезвычайно религиозного населения Словакии, Йозеф Тисо. И в прошлой чехословацкой историографии, и в советской литературе он характеризовался как примитивный коллаборационист и военный преступник, стоявший почти семь лет во главе «клеро-фашистского» Словацкого государства. Однако фигура Й. Тисо несомненно гораздо более сложная и не такая однозначная, как изображалось ранее. В этой личности еще предстоит разобраться более глубоко, что и начали делать словацкие историки¹³.

В соответствии с «охранным договором» Словакия не могла остаться в стороне от планируемой Гитлером расправы над Польшей, которая, кстати, была одним из первых государств, признавших Словакию де-юре. Ф. Чатлош, военный министр Словакии, на допросе в Бутырской тюрьме¹⁴ в декабре 1946 г. сообщил по этому поводу следующее: «Тисо, ссылаясь на свою встречу с Гитлером, указывал мне на возможность войны с Польшей, к чему должна была быть подготовлена и словацкая армия. Руководствуясь их указаниями, я совместно с личным представителем Гитлера генерал-лейтенантом Баркхаузен уже в марте 1939 г. разработал план реорганизации боевой подготовки словацкой армии. Этот план предусматривал увеличение контингента словацкой армии до 30 тыс. человек, подготовку словацких частей под руководством германских офицеров-инструкторов и полное изгнание чехов из словацкой армии. Одновременно как военный министр я способствовал передаче в ведение немцев словацких военных заводов, военно-химической промышленности и стратегического сырья.

Весной 1939 г. я дал обязательство Германскому верховному командованию подготовить транспорт и коммуникации для быстрой переброски германских войск через территорию Словакии, а также передать три четверти тоннажа дунайской флотилии».

На вопрос, принимал ли Чатлош участие в заключении договора с гитлеровской Германией, по которому армия и вся экономика Словакии были подчинены интересам Гитлера, бывший военный министр ответил утвердительно и констатировал: «Предложения Гитлера были приняты нами полностью... правительство Тисо обязалось предоставить в распоряжение Германии все естественные богатства и промышленные ресурсы Словакии, а также обеспечить полное взаимодействие всех государственных, военных и хозяйственных органов Словакии для достижения максимального эффекта в деле сотрудничества с фашистской Германией. В основу той части договора, которая предусматривала тесное взаимодействие словацких и германских вооруженных сил, был положен план реорганизации словацкой армии по германскому образцу, разработанный мною совместно с ген. Баркхаузеном. Этот договор со стороны Словакии подписали Тисо, Дюрчанский и я, а со стороны Германии генералы Баркхаузен и Отто (глава германской военной миссии в Словакии. — Лет.)»¹⁵.

В рамках этих переговоров о словацко-германских отношениях велось обсуждение и вопросов торговли, которое завершилось 22 июня 1939 г. Объем германских закупок в Словакии предусматривался примерно в 2 млрд словацких крон. Основными предметами германского ввоза из Словакии являлись лес, целлюлоза, железо, сталь, литье, цемент и сельскохозяйственные продукты. Германия же поставляла Словакии исключительно промышленные изделия «от локомотивов до кинофильмов включительно»¹⁶.

Согласно показаниям Чатлоша, Тисо постоянно говорил ему, что участие словацкой армии в войне Германии против Польши «явится практической проверкой сотрудничества правительства Тисо с Гитлером». В соответствии с указаниями германского верховного командования Чатлош провел в Словакии секретную мобилизацию десяти возрастов и перевел армию с мирного на военное положение, что, по его словам, дало возможность увеличить ее численность до 24 тыс. человек. В короткие сроки военный министр Словакии обеспечил подготовку около тысячи офицеров из числа благонадежных словаков. После увольнения из армии офицеров-чехов на вакантные командные должности назначались германские офицеры главным образом из числа судетских немцев. «К 1 августа 1939 г. я закончил подготовку словацкой армии для оказания помощи Гитлеру в нападении на Польшу», — значится в протоколе допроса Чатлоша¹⁷.

Усердие словаков в стремлении услужить своему великодержавному агрессивному соседу связано было еще, как представляется, помимо прочего и со слухами о ликвидации самостоятельности Словакии путем ее присоединения к Венгрии, которые активно муссировались весной-летом 1939 г. Не исключено, что среди германского руководства были сторонники такого решения вопроса, но, скорее всего, эти слухи распространялись германскими спецслужбами в целях оказания давления и на Венгрию, и на Словакию, чтобы заставить их проводить нужную Берлину политику в вопросе войны с Польшей.

В этой связи интересны рассуждения советника бюро министерства иностранных дел Германии П. Клейста, изложенные им в беседе с германским журналистом 2 мая 1939 г.: «Нападение на Польшу должно вестись в полную силу одновременно с германской восточной границы, из Словакии, Карпатской Украины и Восточной Пруссии... В связи с предстоящим нанесением удара по Польше сейчас в Берлине снова начали интенсивно заниматься Юго-Востоком. Мы должны ближе подойти к Румынии. Мы должны оказать непосредственное давление на Бухарест. С этой целью мы хотим ликвидировать самостоятельную Словакию, присоединив ее к Венгрии. Словакия и без того является нежизнеспособной, ее политическое руководство — неспособным. Над расширившейся за счет Словакии Венгрией мы хотим затем установить германский протекторат и, таким образом, выдвинуть наши войска к румынской границе. После этого Румыния капитулирует»¹⁸.

Об этом же говорилось в записке советника посольства Германии в Польше Р. Шелии для разведки одной из западных держав (7 мая 1939 г.): «Германские меры в Словакии — создание протектората и военная оккупация — являются звеном в рамках осуществления широкого военного плана, преследующего цель охвата Польши с севера и юга... Можно будет рассчитывать на поддержку Венгрии, так как Венгрия должна будет получить Словакию и вместе со Словакией должна быть поставлена под защиту Германии»¹⁹.

Появление слухов о предстоявшем включении Словакии в состав Венгрии зафиксировано и в дневнике советника посольства СССР в Берлине Г.А. Астахова 12 июня 1939 г.²⁰

Точно так же советский генконсул в Праге В.Н. Яковлев сообщал в НКИД СССР 22 июня 1939 г. о том, что «немцы, по-видимому, решили покончить с ее (Словакии. — Авт.) "самостоятельным" существованием». Яковлев объяснял это необходимостью для Германии «военного окружения Польши, дабы вынудить ее к уступкам. С этой точки зрения Словакия непосредственно необходима Германии»²¹. Одновременно Яковлев сообщал о занятии словацких городов Поважска Быстрица, Дубница, Жилина, имеющих большие военные заводы, крупными воинскими соединениями немцев. Советский генконсул связывал это с «приготовлениями против Польши и событиями в Данциге»²².

Но слухи и предположения не подтвердились. Берлин счел нужным сохранить самостоятельную Словакию. Возможно, это было сделано и потому, что Венгрия тогда предпочла нейтралитет и отказалась поддержать Германию в ее войне против Польши. Выходившая в Париже газета чехословацкой эмиграции «Ческо-словенске зправы» сообщила, что «немцы провели в Словакии полную подготовку для похода на Польшу» (5.08.1939), что «крупные части немецкой армии перешли 19 и 20 августа словацкую границу и заняли северную Словакию... Практически вся граница между протекторатом и Словакией и между Словакией и Польшей занята крупными частями немецкой армии» (26.08.1939)²³.

24 августа к Тисо пожаловали немецкий посланник Бернард и генерал Баркхаузен, которые в ультимативной форме «предложили» Словакии участвовать вместе с Германией в войне против Польши. Словацкая армия должна была быть подчинена верховному командованию вермахта, а аэродромы освобождены для немецких самолетов. Одновременно Германия обещала в случае согласия Словакии с предложенным дать ей гарантии южных границ против Венгрии и возвратить территории, занятые год назад Польшей. Тисо принял это предложение, настояв и на возвращении территорий, отошедших к Польше в 1920 г.²⁴

Распоряжение словацкого правительства от 29 августа 1939 г. расширяло права германских военных властей в Словакии. Немецкие воинские части здесь могли получать от населения продукты питания, транспортные средства и т. д. Словацкие граждане, выступившие против приказов германских военных властей, должны были отвечать перед германским военным судом, что обычно является одной из характерных черт оккупационного режима²⁵.

Впрочем, очевидно, что если бы даже согласия словацкого правительства на ультимативные предложения Германии не было дано, последняя действовала бы так, как считала нужным. После войны Г. Геринг признавал: «Я лично не считал самостоятельную Словакию действительно суверенным государством. Если бы для начала войны мне понадобились там аэродромы, я их использовал бы и в том случае, если бы Словакия не объявила войну Польше. Я даже не знаю, действительно ли Словакия участвовала в войне против Польши»²⁶.

В конце августа к Чатлошу пожаловал германский генерал Энгельбрихт, задачей которого было координировать действия словацкой армии с германским военным командованием. 29 августа Тисо назначил Чатлоша командующим словацкими частями, предназначенными для вторжения в Польшу. 30 августа тот встретился с германским генерал-полковником Листом, чтобы доложить ему о готовности словацкой армии к участию в нападении на Польшу, а 1 сентября части словацкой армии вместе с германскими вооруженными силами вторглись на ее территорию²⁷.

Эта непопулярная в Словакии война, хотя она и велась под ирредентистскими и реваншистскими лозунгами, завершилась присоединением к Словакии территорий, отошедших к Польше в 1920, 1924 и 1938 годах, общей площадью в 600 кв. км с населением 45 тыс. человек²⁸.

22 декабря 1939 г. словацким сеймом был принят закон об инкорпорации указанной территории. В сентябре 1939 г. Чатлош получил письмо генерала Листа с выражением благодарности за сотрудничество и помощь, оказанные словацкой армией. Словацкий военный министр был награжден Гитлером железными крестами I и II степени, а Тисо вручил ему высокую военную награду Словакии²⁹.

Сентябрь 1939 г. ознаменовался и новым курсом Советского Союза в «словацком вопросе». До этого СССР стоял на позициях решительного непризнания ликвидации Чехословакии и создания самостоятельной Словакии. В Москве продолжало функционировать чехословацкое посольство во главе с З. Фирлингером, отношение к которому нарком иностранных дел М.М. Литвинов в письме Яковлеву 28 марта 1939 г. в Прагу охарактеризовал так: «Я сказал Фирлингеру, что практического значения его заявление (о вступлении в обязанности представителя Чехословакии. — Авт.) не имеет, ибо, не связанный ни со своей страной, ни со своим правительством, он не может разрешать с нами какие-либо дела, но что, поскольку он хочет оставаться представителем какого-то символического государства и правительства, мы его пока трогать не будем, а дальше будет видно»³⁰.

НКИД СССР не отвечал на ноты германского посла в Москве Ф. Шуленбурга о передаче функций чехословацкого посольства германской дипломатической миссии, но вместе с тем не знал, «отвечать ли и в какой форме на ноты чехословацкой миссии в Москве»³¹. Без ответа осталось и полученное по почте из Братиславы официальное уведомление о создании Словацкого государства³².

Выжидательная позиция НКИД характерна и для летних месяцев 1939 г. Резолюция заместителя наркома иностранных дел В.П. Потемкина 13 июня 1939 г. на докладной записке о формах реагирования на германские ноты, касающиеся чехословацких граждан, гласила: «Мы сообщили немцам о нашем принципиальном отношении к захвату Чехословакии. Нужно выдерживать эту позицию, пока возможно без серьезных затруднений»³³.

Позиция СССР по чехословацкому вопросу летом 1939 г. может быть понята только в контексте советской внешнеполитической деятельности той поры, нацеленной на достижение соглашения, с одной стороны, с западными державами, а с другой (сначала как запасной, а потом как приоритетный вариант) — с Германией.

Резкое изменение советского внешнеполитического курса, явственно обозначившееся в конце второй декады августа 1939 г., повлекло и корректировку позиций СССР в чехословацком вопросе. 18 августа Фирлингер в ответ на вопрос находившегося в эмиграции бывшего президента Чехословакии Э. Бенеша об отношении СССР к Словакии сообщал: «...трудно на этот вопрос ответить сегодня ясно и определенно. Ситуация меняется каждую секунду»³⁴.

После заключения советско-германского договора от 23 августа 1939 г. чехословацкий вопрос для СССР стал частью его новой внешнеполитической стратегии. Руководители Словакии одобрили подписание этого пакта³⁵, хотя отношение к нему в словацком обществе было неоднозначным. Это явствует, в частности, из записи состоявшейся 8 сентября 1939 г. беседы советского генконсула в Праге с известным словацким поэтом-коммунистом, близким в то время к кругам Дюрчанского, Л. Новомеским. Пакт, по его словам, «вызвал смятение в Словакии. Пактом многие недовольны. Друзья СССР плохо понимают значение пакта и видят в нем направление курса политики СССР». В то же время недовольные усилившимся давлением Берлина на Словакию Дюрчанский и его окружение одобряли пакт и считали, что он создаст благоприятные условия для установления дипломатических отношений Словакии с СССР и тем самым поможет возникновению сильного противовеса германской политике полного овладения страной. «Круги Дюрчанского наивно сожалеют, — говорил Новомеский, — что нет в Словакии бывшего коммунистического депутата Клементиса и коммуниста-поэта Понивана (очевидно, Поничана. — Авт.). Они были бы хорошими послами для СССР»³⁶.

Понимал и Фирлингер, что изменение советского внешнеполитического курса внесет коррективы в отношение Москвы к возглавляемому им посольству. В конце августа он обратился с запросом в НКИД СССР о возможном влиянии заключения советско-германского договора на изменение позиций Советского Союза в чехословацком вопросе, но, по его словам, получил «от сотрудников наркоминдела уклончивый ответ»³⁷.

В то же время сторонники сближения с СССР в Словакии, группировавшиеся вокруг Й. Тисо и Ф. Дюрчанского, решились на инициативные шаги, опираясь на 4 статью «охранного договора» с Германией. Трудно себе представить, исходя из этого договора и из фактического влияния Германии на Словакию, что эти шаги были предприняты без предварительного согласования с немецким «патроном». 14 сентября 1939 г. новый советский полпред в Берлине А.А. Шкварцев записал в своем дневнике: «принял посланника Словакии Черняка (правильно — Чернака. — Авт.). Черняк поставил передо мной вопрос о признании нами Словакии и установлении с ней дипломатических отношений... по его мнению, признание Словакии со стороны такой великой державы, как СССР, стабилизирует положение Словакии и содействует делу мира»³⁸. В тот же день телеграмма об этом визите ушла в Москву. В ней значилось, что Чернак сделал это предложение официально от имени своего правительства. Шкварцев просил указаний. Он получил их от главы советского правительства и наркома иностранных дел В.М. Молотова на следующий же день: «Можете сообщить, что СССР согласен установить дипломатические отношения со Словакией»³⁹.

В известных автору документах о советско-германских отношениях того времени нет свидетельств какого-либо нажима Берлина на Москву в плане признания Словакии. Однако, по сведениям Фирлингера, относившимся к середине октября, Германия «делает постоянные попытки, чтобы незаинтересованность Советов в нашем (чехословацком. — Авт.) вопросе была каким-либо образом открыто продемонстрирована», и настаивает на ликвидации чехословацкого посольства в Москве, считая, что общественное мнение расценивает его существование «как доказательство неискренности немецко-советских взаимоотношений»⁴⁰. Очевидно, Германия в конкретных условиях сентября 1939 г. была заинтересована в нормализации советско-словацких отношений, в признании Словакии со стороны СССР де-юре, так как фактически это означало ревизию советской позиции в чехословацком вопросе и отказ Москвы от негативной оценки расчленения Чехословакии в марте 1939 г., а также выступало как показатель укрепления курса Москвы на упрочение советско-германского сотрудничества. Вместе с тем Берлин вовсе не желал усиления влияния СССР в Словакии и боялся этого, не без основания полагая, что здесь традиционно сильны русофильские настроения.

Наиболее влиятельная в ту пору часть словацкого государственного руководства, стремясь создать противовес все усиливавшемуся и по существу монопольному влиянию Германии в Словакии, также была заинтересована в официальном признании со стороны СССР.

Наконец, для Москвы этот шаг тоже тогда представлялся выгодным: он давал возможность (по крайней мере теоретически, предположительно) противодействовать укреплению позиций Германии в регионе, небезразличном для интересов СССР. Речь Молотова на сессии Верховного Совета СССР 31 августа 1939 г. свидетельствовала о том, что Советский Союз не намерен допускать решение вопросов Восточной Европы без его активного участия⁴¹. При этом, видимо, в представлении советской стороны этот регион мыслился значительно шире, чем трактовался в секретном протоколе к пакту Молотова-Риббентропа. Во всяком случае во время второй встречи советского генконсула в Праге Яковлева с Новомеским 25 сентября 1939 г., когда последний сообщил, что едет в Словакию, чтобы по предложению Дюрчанского занять должность референта по русским делам МИД, и спросил, не может ли он что-нибудь передать от имени Яковлева «своим друзьям или Дюрчанскому» по поводу того, какую политику в связи с признанием будет проводить СССР по отношению к Словакии, советский дипломат ответил, что он не может давать никаких политических советов и отослал его к речи Молотова 31 августа 1939 г., из которой «вытекает, что СССР активизирует свою политику в Восточной Европе и что без СССР вопросы в этой части земного шара решаться уже не могут»⁴².

Установление дипломатических отношений со Словакией было заявкой на активизацию советской политики в Юго-Восточной Европе, на Балканах. Фирлингер, в частности, полагал, что с установлением дипломатических отношений со Словакией «Москва получила ценную позицию для своего влияния на развитие за Карпатами»⁴³.

Следует также иметь в виду, что к осени 1939 г. СССР лишился своих посольств в Вене, Праге, Варшаве, и создание его официального представительства в Словакии облегчало задачу получения информации о положении дел в этой части Европы. Кроме того, присутствие советских официальных представителей в Словакии давало возможность прямых (хотя и тайных) контактов с коммунистическим подпольем и влияния в направлении активизации его деятельности.

Анализируя впоследствии акт признания Словакии со стороны СССР, Фирлингер писал Бенешу: «Признание словацкого тисового правительства Союзом является составной частью его общей политики: Москва никогда не связывала себе руки какими-либо формальными и сентиментальными соображениями. Признав сегодня "самостоятельную Словакию", Союз намерен в подходящий момент занять место немецкого протектората...»⁴⁴. Что касается последнего, то подобные взгляды относительно намерений Советского Союза тогда были довольно широко распространены среди чешских и словацких коммунистов и представителей левых политических течений. Однако едва ли у советского руководства были такие далеко идущие намерения в тот конкретный момент: слишком велик был риск испортить отношения и подорвать «дружбу» с Берлином, что Москва в ту пору не могла себе позволить.

Кремль тогда, видимо, даже не был намерен широко афишировать свои отношения со Словакией. Официальных сообщений на этот счет не последовало, хотя Шкварцев 16 сентября 1939 г. пригласил к себе Чернака и передал ему содержание телеграммы Молотова. «Чернак встретил мои слова с большой радостью», — записал в своем дневнике советский посол⁴⁵.

Германское информационное агентство немедленно оповестило мировую общественность о происшедшем. А вот в центральноевропейском отделе НКИД СССР об этом ничего не знали (при тогдашнем камерном способе решения внешнеполитических вопросов это было действительно так). Во всяком случае, когда 19 сентября 1939 г. Фирлингер, ссылаясь на заграничные радиосообщения о признании Словакии Советским Союзом, пытался выяснить сначала у референта, а затем у заведующего указанным отделом НКИД А.М. Александрова, так ли это, то первый ответил, что впервые слышит о таком факте, «который не имел места», и потому не видит оснований для его обсуждения и оценки факта, а второй заявил, что таких сведений у него нет⁴⁶. Когда же справка о беседе указанных сотрудников НКИД с Фирлингером попала к Молотову, то нарком наложил резолюцию: «Фирлингера больше принимать не надо». В другой помете на этом документе фиксировалось высказывание Молотова, «что Фирлингер не посол»⁴⁷.

В Словакии факт ее признания Советским Союзом стал известен сразу же. Словацкая официальная газета «Словенска политика» сообщила об этом 17 сентября 1939 г., подчеркнув большое значение данного события, поскольку «до сих пор мы не имели с Россией почти никаких связей». Особо отмечалась народохозяйственная сторона вопроса, наличие множества совместных интересов в экономической области, возможность возместить на Востоке потери от сокращения торговли с Францией и Англией⁴⁸. Та же газета 19 сентября 1939 г. писала: «Наше положение теперь будет еще более прочным, ибо к немецкой охране добавились и хорошие отношения с Советской Россией, а немецко-русский пакт будет способствовать улучшению нашего международного положения»⁴⁹.

Москва и Братислава готовились обменяться послами, что, наряду с «походом» Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию и быстрым приближением к словацким границам, инициировало рост славяно- и русофильских настроений, причем во всех слоях населения, и активизацию действовавшей в подполье коммунистической партии. В то же время ширились и антинемецкие настроения. Об этом свидетельствуют многочисленные документы той поры: сообщения словацких министерств внутренних дел и обороны, коммунистические листовки⁵⁰. В сообщении словацкого министерства обороны от 20 ноября 1939 г. об активизации компартии обращалось внимание на то, что «речь идет об общегосударственной акции»⁵¹. В связи с этим интересен обширный документ, полученный НКИДом из Праги и попавший в секретариат Молотова. Он был озаглавлен «Материалы о политической и экономической жизни Словакии, почерпнутые из разговоров с помощником присяжного поверенного д-ром Густавом Гусаком (коммунистом) и с профессорами Университета в Братиславе, близко стоящими к правительственным кругам». В частности, в этой записке подчеркивался сильный рост русофильства и утверждалось: «когда Красная Армия приблизилась к Словакии, опять почти все население объединилось в советофильстве: дипломатию СССР признают мудрой и только ждут, когда придут в Словакию русские». «Д-р Гусак указал, — писал далее составитель документа, — что если советский посланник поведет ловкую политику, то он легко сможет снискать в пользу Союза многих лиц из правительственных кругов, мечтающих найти опору в славянском государстве с целью защиты от германской гегемонии. Таким ближайшим государством после распада Польши является СССР»⁵².

Тем временем 21 октября Шкварцев принял Чернака и сообщил ему о согласии советского правительства на назначение в Москву в качестве посланника Ф. Тисо, родственника президента Словакии. В упомянутом выше материале он характеризовался как личность, неизвестная словацкой общественности⁵³. Посланник ехал в СССР через Берлин, где провел определенное время, получая, очевидно, наставления, и прибыл в Москву 11 декабря. 14 декабря заведующий протокольным отделом НКИД В.Н. Барков по поручению замнаркома иностранных дел В.Г. Деканозова вызвал к себе Фирлингера и сообщил ему, что с 1 января 1940 г. истекает срок аренды занимаемого им особняка, который нужен Бюро обслуживания иностранцев, и потому арендный договор не может быть возобновлен. Фирлингеру было заявлено, что «он не может более рассматриваться как дипломат со всеми вытекающими отсюда последствиями». Но допускалась возможность его проживания в СССР как частного лица, предоставления ему в этом случае квартиры и оказания необходимого содействия⁵⁴.

Шуленбург же еще 2 декабря сообщил МИДу Германии, что «Советское правительство не рассматривает уже Фирлингера как официальное лицо»⁵⁵. Связано это было, видимо, с тем, что Совнарком СССР 1 декабря принял решение об открытии полпредства СССР в Словакии и утверждении его штатов⁵⁶.

23 декабря 1939 г. Ф. Тисо сообщил в МИД Словакии, что был принят Молотовым, что предстоит встреча с Потемкиным и что полномочным представителем СССР в Братиславе назначен Г.М. Пушкин⁵⁷. 25 декабря Тисо вручил верительные грамоты. В своих сообщениях в Братиславу он указывал на необходимость ускорить присылку специального сотрудника миссии, который бы занимался экономическим сотрудничеством Словакии с СССР, поскольку поступает много заявок от словацких промышленных фирм с просьбой посредничать в переговорах с различными советскими учреждениями. Кроме того посланник обращал внимание МИД Словакии на то, что «Советы будут с большим вниманием следить за тем, как пишется в словацкой печати о Советском Союзе. В интересах Словакии, чтобы ее отношения с Советским Союзом были наилучшими. Поэтому Миссия просит, чтобы вся словацкая печать и публичные ораторы получили строгие указания не прибегать к таким выражениям, которые каким-либо образом препятствовали бы созиданию этих добрых отношений и вели бы к их напряженности»⁵⁸.

Тем временем из советского посольства в Берлине НКИДом было получено переданное Чернаком 16 декабря сообщение о том, что словацкое правительство дало согласие на принятие Г.М. Пушкина в качестве посланника СССР в Словакии. Путь его в Братиславу тоже лежал через Берлин, который начал испытывать явное беспокойство в связи с заявленными Советским Союзом намерениями активизироваться в восточноевропейских делах и ростом славяно- и русофильских настроений в Словакии.

Хотя Германия устами Риббентропа, заявившего 30 сентября 1939 г., что «обе стороны никогда не допустят вмешательство третьих держав в восточноевропейские вопросы»⁵⁹, как бы декларировала свое желание действовать в этом регионе «рука об руку» с СССР, однако в действительности она не только не хотела уступать захваченные здесь позиции, но и стремилась укрепить их. В этой связи интересен секретный инструктивный доклад, сделанный для немецкой «головки» в Праге прибывшим из Берлина «ответственным работником». Краткую запись доклада удалось добыть Яковлеву, который сообщил ее 2 декабря Молотову (фамилия докладчика не была при этом установлена)⁶⁰. В докладе, в частности, заявлялось, что перешедшие под немецкое владычество среднеевропейские территории, заселенные чехами, словаками и поляками, «стали краеугольным камнем для трех направлений экспансии, которыми будет осуществляться создание континентальной империи: это — экспансия на юг, на юго-восток и на восток». Наряду с движением на Балканы, в Средиземноморье и к черноморским проливам докладчик называл и «вечную немецкую цель, т. е. разложение России и овладение Украиной и Черным морем». Указывая на необходимость «сведения счетов с Великобританией» и отмечая противоречия с Италией, он подчеркнул, что в данный момент необходимо, чтобы при содействии Италии была создана прочная государственная организация в пространстве между Германией и Россией, т. е. на территории трех северных славянских народов — чехов, словаков и поляков, в Придунайской области и на Балканах.

Этот документ, свидетельствовавший о германо-итальянском соперничестве, в то же время показывал, что «третий рейх» не намерен был терпеть еще одного конкурента — Советский Союз — в сфере своих интересов, куда входила и Словакия. А между тем здесь стали усиливаться антинемецкие тенденции, робко поддерживаемые и правительственной группировкой Тисо — Дюрчанский, позиции и авторитет которой возросли после окончания войны с Польшей и в результате проведения курса на сближение с СССР, естественно в рамках германо-словацких договоренностей.

Встревоженный этим немецкий посол в Братиславе Бернард представил в январе 1940 г. в МИД Германии свои соображения относительно положения дел в стране и предложения по его исправлению. Доклад был озаглавлен «Усиление немецкого влияния в Словакии». Определив причины его падения, Бернард советовал наряду с использованием уже действовавших в Словакии немецких институтов и лиц, усилить, по возможности незаметно, влияние на словацкий аппарат пропаганды, поддерживать всеми средствами словацких деятелей, склонных к установлению авторитарных форм власти, приглашение этих деятелей в Берлин для встречи с Гитлером.

В то же время Бернард с осторожностью относился к мысли об использовании для усиления германского влияния в Словакии немецкого меньшинства, которое, по его мнению, осложняет германо-словацкие отношения, считая «Чехию и Моравию примером, достойным подражания». Чтобы избежать недоразумений, — полагал Бернард, — следует дать меньшинству ясное политическое указание, что «немецкая политика нацелена на сохранение самостоятельного Словацкого государства в рамках, определенных охранным договором»⁶¹.

М. фон Киллингер, назначенный в это время инспектором немецких посольств в Юго-Восточной Европе (Венгрии, Румынии, Югославии, Болгарии, Греции) и облеченный тайными полномочиями в области контрразведки, выявления враждебной и налаживания собственной пропаганды в этом регионе, характеризовал в январе 1940 г. настроения в Словакии как «нехорошие», связывая это с тем, что словацкая национальная гордость ущемлена ощущением отсутствия реальной самостоятельности государства. Позицию Дюрчанского Киллингер квалифицировал как «в основном враждебную Германии»⁶².

Пользовавшийся большим влиянием на Тисо, высокообразованный и амбициозный, но малоопытный в политике министр иностранных и внутренних дел Словакии Дюрчанский вместе с группой молодых политиков питал иллюзии относительно того, что и возникшее по милости Германии Словацкое государство может, используя традиционную для стран Восточной Европы тактику лавирования, достигнуть определенной степени самостоятельности, овладеть искусством выживания путем балансирования между претендующими закрепиться в этом регионе державами, прежде всего Германией и СССР.

Когда прибывший 2 февраля 1940 г. в Братиславу советский полпред Пушкин вручал 14 февраля верительные грамоты президенту Тисо, аудиенция длилась около 40 минут и, как отметил полпред в дневнике, «словаки этим явно стремились подчеркнуть особое расположение к Советскому Союзу». Президент выразил намерение завязать широкие экономические отношения с СССР, говорил о симпатиях словаков к России и о неприязни к Венгрии, которая должна возвратить Словакии территорию с 600 тыс. жителей⁶³. А на обеде, данном в тот же день в честь Пушкина Дюрчанский, последний, по словам полпреда, «жаловался на немцев»: они, «боясь испортить отношения с Италией (Италия соперничала с Германией в оказании влияния на Венгрию. — Авт.), не помогли словакам в их споре с Венгрией»⁶⁴.

В первые же дни своего исполнения функций полпреда Пушкин обменялся визитами с Бернардом. Зафиксированные им впечатления сводились к следующему: «Бернард открыто насмехается над словаками, чувствуя себя в Словакии хозяином», и «на мой вопрос, может ли случиться, что Германия потребует от Словакии в порядке реализации договора участия в войне, Бернард ответил: "никогда... Словакия нам нужна как страна невоюющая. Словакия — наши ворота на Балканы"»⁶⁵. Слова о «воротах на Балканы» были в НКИДе подчеркнуты красным карандашом.

Во время первых встреч Пушкина с Дюрчанским и Тисо были затронуты два вопроса, которые красной нитью проходят через все документы, касавшиеся советско-словацких контактов первой половины 1940 г.: во-первых, развитие экономических связей между двумя странами, во-вторых — стремление словаков побудить СССР оказать им поддержку в территориальных претензиях к Венгрии, т. е. в возвращении территорий, отошедших к Венгрии в результате Первого венского арбитража (южная часть Словакии) и захваченных ею в период создания Словацкого государства (восточная часть Словакии).

Что касалось экономических связей, то из беседы на эту тему Пушкина с заместителем министра иностранных дел Словакии Поляком выяснилось, что словаков интересовали советская нефть, смазочные материалы и высококачественный хлопок, а они, со своей стороны, предлагали кабель, текстиль и военные материалы, «если позволят немцы». «Нефти они готовы купить у нас 300—400 тыс. тонн (!), — записал Пушкин в дневнике, — по-видимому здесь они действуют по указке Германии, которая намеревается через Словакию увеличить наши поставки нефти в Германию». И предупреждал: «Если мы будем заключать со Словакией торговое соглашение и найдем нужным пойти на некоторые льготы словакам, следует особо предусмотреть положение, при котором немцы не могли бы воспользоваться этими льготами»⁶⁶.

21 марта 1940 г. Ф. Тисо передал на имя Молотова ноту, в которой от имени словацкого правительство официально сообщалось о желании «иметь с СССР кроме политических также экономические отношения». Выражая надежду на благоприятный ответ, он просил определить время для начала официальных переговоров по этому вопросу⁶⁷. 13 апреля 1940 г. Ф. Тисо передал Деканозову два списка с перечнем товаров для экспорта и импорта, которые были направлены из НКИДа в наркомат внешней торговли (НКВТ) СССР. 27 апреля Ф. Тисо сообщил в Братиславу, что был принят наркомом внешней торговли А.И. Микояном, с которым обсуждались вопросы развития советско-словацких экономических связей. При словацкой миссии в Москве был создан экономический отдел для осуществления прямых контактов с НКВТ⁶⁸.

Словаки спешили и настаивали, а НКВТ не торопился. Дюрчанский в начале июня жаловался Пушкину на эту задержку и выразил желание направить в Москву специальную торговую делегацию с целью ускорить заключение договора. В личном письме на имя Молотова Пушкин отмечал, что завязывание торговых отношений со Словакией выгодно не только с политической, но и с хозяйственной точек зрения. Поскольку советская сторона постоянно оглядывалась на то, чтобы не повредить своим отношениям с Берлином, полпред подчеркивал, что «заключение торгового договора между СССР и Словакией не может вызвать беспокойства со стороны немцев, так как все вопросы, связанные с этим договором, давно уже согласованы словацким правительством с Германией». Резолюция Молотова на письме, адресованная Микояну и Деканозову, гласила: «Нужно дать ответ т. Пушкину. Мне кажется, что он прав»⁶⁹. В июне 1940 г. Микоян дал согласие на прибытие в СССР словацкой торговой делегации.

Меж тем в словацких верхах обострялся кризис, обозначившийся уже в конце 1939 г. и связанный с недовольством германофильской группировки премьер-министра В. Туки и А. Маха (руководителя военизированными формированиями ГСНП Глинковская гвардия) замедлением процесса сближения Словакии с Германией. «Первую половину 1940 г. можно назвать временем господства в Словакии группы Дюрчанского. Во внешней политике эта группа проводила линию лавирования между Германией, Италией, Венгрией и др. странами... Эта группа пыталась также заигрывать и с нами... Группа Дюрчанского бесспорно боялась полного порабощения Словакии немцами», — писал Пушкин в отчете за 1940 г.⁷⁰. Берлин, начавший оказывать явную поддержку прогерманской группировке, пригласил Маха посетить Германию, где ему была оказана пышная встреча, его приняли Риббентроп и Геббельс. Это привлекло внимание Пушкина, который в информационном письме от 4 марта 1940 г. писал, что положение Дюрчанского пока что довольно прочное, но немцы его не любят и, по-видимому, ждут подходящего момента, чтобы его убрать: «По моим наблюдениям, Дюрчанский проводит довольно сдержанную политику. Он боится чем-либо напугать немцев, но в то же время не позволяет им чересчур распоясываться»⁷¹. Именно во время пребывания Маха в Берлине Дюрчанский устроил прием, на котором присутствовали работники МИДа и весь дипломатический состав германской и советской миссий в Словакии. Пушкин полагал, что этот прием устроен не случайно, а потому, что «Дюрчанский хотел показать немцам, что отныне Словакия имеет дело не только с Германией, но и с Советским Союзом». Полпред в связи с этим резюмировал: «От нас словаки ждут, пожалуй, больше, чем мы можем им дать. В этом смысле у меня положение довольно деликатное»⁷².

Советский Союз, ведший в это время войну с Финляндией и не желавший каких-либо осложнений своих отношений с Германией, пока отваживался лишь на робкие попытки продемонстрировать свои интересы в Словакии: поездку делегации советских ученых в Словакию в январе 1940 г. на торжества, посвященные инаугурации Туки на пост ректора Братиславского университета (6 человек во главе с С.В. Кафтановым, председателем Всесоюзного комитета по делам высшей школы при СНК СССР)⁷³; ответное приглашение в апреле—мае 1940 г. на юбилейные торжества МГУ делегации словацких ученых во главе с министром просвещения Й. Сиваком, которая была принята Потемкиным и Молотовым⁷⁴; наконец, поздравления, направленные Калининым Тисо и Молотовым Туке в связи с годовщиной образования Словацкого государства⁷⁵.

Что касается содействия Словакии в решении ее территориальных претензий к Венгрии, то тут советское руководство вело себя очень осторожно. Собственно этот вопрос был поставлен Чернаком перед Шкварцевым еще во время их первых встреч в Берлине, связанных с установлением дипломатических отношений Словакии с СССР⁷⁶. Тогда словацкий посол спросил, не заинтересован ли СССР в укреплении своих позиций на Балканах и как он намерен это сделать? Ответ советского дипломата был уклончивым.

Весной 1940 г., когда стало очевидным, что мир между Германией и западными державами не будет заключен (а слухи о возможности его подписания ходили очень упорные, и словаки боялись этого, считая, что в таком случае на существовании Словацкого государства будет поставлен крест), что Гитлер «завяз» на Западе, начав новую военную кампанию, Дюрчанский активизировал свою деятельность по реализации идеи возврата отошедших к Венгрии территорий с помощью Советского Союза. Словакия была наполнена слухами о том, что СССР готов взять себе Карпатскую Украину (весной 1939 г. она была оккупирована Венгрией) и тогда, оказавшись непосредственным соседом Словакии, поможет ей вернуть южные и восточные территории. Мысль о желательности такого развития событий постоянно внушалась советским дипломатам во время официальных и неофициальных встреч. Так, на одном из приемов, состоявшемся 9 мая 1940 г., Дюрчанский упорно доказывал Пушкину, что «если немцы направятся против Румынии», то СССР «вполне своевременно занять "Карпатскую Русь" и Бессарабию»⁷⁷.

Весной 1940 г. резко обострились словацко-венгерские отношения, снова поползли слухи о возможном включении Словакии — с согласия Германии — в состав Венгрии в качестве компенсации за пропуск немецких войск через венгерскую территорию. В английской печати появились слухи о возникших по данному поводу разногласиях между Москвой и Берлином и вызванных этим встречах Молотова с Шуленбургом. В связи с этим центральноевропейским отделом НКИД СССР была подготовлена справка о словацко-венгерских отношениях. Экземпляр, который был нам доступен, не имеет даты, но документ, очевидно, относится к концу мая 1940 г. В нем констатировалось, что «Германия политическими интригами подогревала взаимную вражду обеих стран», т. е. Словакии и Венгрии, и что новая фаза обострения началась по инициативе Братиславы после возвращения из Берлина руководителя словацкой пропаганды Ш. Маха. Анализируя зарубежную прессу и имевшиеся в его распоряжении факты, автор справки приходил к следующим выводам: интерес, проявленный общественным мнением и правящими кругами ряда стран к политической игре в Венгрии и Словакии понятен, если учесть большое стратегическое значение Венгрии в Юго-Восточной Европе. Это значение играет сейчас для Германии особую роль ввиду возможности распространения театра военных действий на Балканы. Вместе с тем автор полагал, что пока еще нельзя дать определенного ответа на вопрос, будет ли Словакия действительно использована Германией как территория, а ее армия как сила, направленная для вторжения в Венгрию. Не соглашался автор и с утверждением англо-французской печати о наличии сговора Германии с Венгрией, в котором Словакия послужит только разменной монетой. «Следует учитывать, — говорилось в справке, — что для Германии территория Словакии сама по себе представляет большую ценность как окно в юго-восточную Европу... Скорее всего можно утверждать, что на данном этапе закулисных дипломатических переговоров германская политика натравливания Словакии на Венгрию служит средством давления на последнюю со стороны Германии»⁷⁸. Анализ этот был достаточно точен и подтвердился последующими событиями.

В июне состоялся ряд встреч Молотова с Шуленбургом, из которых следовало, что СССР заинтересован в том, чтобы проблемы Юго-Восточной Европы решались при его участии, путем сотрудничества Германии, Италии и Советского Союза. Берлин в ответ декларировал советской стороне свои не территориальные, а лишь экономические интересы к этому региону⁷⁹. Между тем Москва готовилась к намеченным в пакте Молотов — Риббентроп балтийской и бессарабской акциям, что требовало советско-германской согласованности. Однако сверх договоренностей августа 1939 г. СССР претендовал еще и на Буковину, как, по словам Молотова, последнюю недостающую часть единой Украины, что, естественно, не могло не вызвать раздражения Германии, которая тем не менее в конце концов пошла на уступку советскому партнеру, согласившись на присоединение к Советскому Союзу и Северной Буковины⁸⁰.

В этих условиях советское руководство, конечно, не могло и думать о том, что предлагали тогда словаки: «взять Карпатскую Русь» и установить непосредственную границу со Словацким государством. В беседе с Шуленбургом 25 июня относительно Бессарабии и Северной Буковины Молотов отметил, что «Советский Союз не ставил перед Венгрией вопрос о Прикарпатской Руси, не считая его актуальным»⁸¹. В печать проникли слухи о том, что «СССР гарантирует статус-кво на Балканах и в Центральной Европе». Встревожено этим было и словацкое МИД, ответственный сотрудник которого Мрачна неоднократно в течение июня 1940 г. высказывал свою озабоченность советским дипломатам, поскольку «словаки с теперешним положением границ примириться не могут» и рассчитывают на поддержку СССР в мирном разрешении «за круглым столом» словацко-венгерских противоречий⁸². Откровенно говорил об этом в беседе с сотрудником советского полпредства Н.М. Ковалевым и начальник Глинковской гвардии Голан в конце июня: «Присоединение Карпатской Украины к СССР даст нам, словакам, мощного соседа, интересы которого в Словакии будут давать нам возможность удерживать равновесие с немецкими интересами. От этого выиграет самостоятельность Словакии»⁸³.

Наконец, этот же вопрос поднимал буквально накануне своего смещения с поста министра иностранных дел и Дюрчанский во время встречи с Пушкиным 16 июля 1940 г. Советский полпред записал в своем дневнике: «Дюрчанский спросил меня: "когда же Вы возьмете Карпатскую Украину?" Я ответил, что эта область настолько незначительна как по населению, так и по территории, что вряд ли следует говорить о ней так много, как говорят в Словакии. Дюрчанский согласился, но подчеркнул серьезное военно-стратегическое значение Карпатской Украины. Развивая эту мысль, он заметил, что Германия, Венгрия и особенно Италия учитывают это значение Карпатской Украины и поэтому не хотят отдавать ее нам. Я не поддержал этого разговора»⁸⁴.

Позиция, выраженная Пушкиным, целиком следовала линии, изложенной Молотовым Шуленбургу в упомянутой выше беседе 25 июня. Тогда включение Подкарпатской Руси в состав СССР было нереально из-за противодействия прежде всего Германии и ее союзников, и Москва вынуждена была считаться с этим.

Между тем Берлин был весьма обеспокоен усиливавшимся влиянием СССР в Словакии, ростом там русо- и славянофильских и одновременно антинемецких настроений, активизацией коммунистов, по отношению к которым, по словам Пушкина, проявлялся «известный демократизм»: «правда, компартия была распущена и запрещена, но коммунисты пребывали на свободе». Немцев вообще беспокоила политика группы Дюрчанского, проводившей, как отмечал тот же Пушкин, линию «лавирования между Германией, Италией, Венгрией и другими странам» и «заигрывания» с СССР из-за боязни «полного порабощения Словакии немцами»⁸⁵.

После завершения «западной кампании» «третий рейх» намеревался обратить взор на юго-восток Европы для укрепления своего тыла в предстоявшей войне с СССР. Отсюда — стремление навести «порядок» в Словакии. Между тем Дюрчанский, ошибочно рассчитывавший, что Германия надолго увязнет в войне на Западе, еще в мае 1940 г. начал наступление на позиции германофильской группировки в стране, сместив под предлогом готовившегося путча Маха с поста начальника Глинковской гвардии и поставив на его место своего человека. Немцы не намерены были терпеть это. В конце мая они отозвали из Братиславы Бернарда. В МИД Германии был выработан меморандум для Риббентропа о ситуации в Словакии, в котором рекомендовалось вмешательство Германии для исправления положения. Политика, проводившаяся руководством Словакии, характеризовалась как попытка отхода от Германии или по меньшей мере как открывающая такую перспективу. Допускалась возможность действий некоторых «элементов» в согласии с Советским Союзом и сотрудничества Дюрчанского с Бенешем. Предполагалось, что ситуация будет рассмотрена во время планируемого приезда Тисо и Туки в Берлин; намечалось восстановление Маха в его функциях, а лучше назначение его министром внутренних дел, постепенное отстранение Дюрчанского от дел, а также устранение всех антинемецких, особенно еврейских, элементов с важных постов, опровержение слухов о готовящемся присоединении Словакии к Венгрии или о разделе ее между Венгрией и Германией⁸⁶.

Киллингер в разговорах с Тукой в начале июня характеризовал конфликт Дюрчанского с Махом как наносящий ущерб престижу Словацкого государства и затрагивающий интересы рейха. Политика Дюрчанского определялась им как практически антинемецкая и граничащая с «просоюзнической», т. е. прозападной. В сообщении о беседе Киллингер предлагал Берлину передать Туке пост министра иностранных дел, а Маху — внутренних дел⁸⁷. Фактически это означало реорганизацию словацкого правительства.

Одновременно активизировалось немецкое национальное меньшинство (партия Кармазина) в Словакии, которое выступило с требованием германской помощи, введения в стране национал-социалистической идеологии, превращения Словакии в некое подобие протектората Богемия и Моравия. Люди из ведомства Бормана тоже склонялись к последнему. Однако этот крайний вариант не прошел и был выбран более умеренный, сохранявший все же видимость независимости Словакии: Берлин опасался радикальными действиями вызвать смятение в странах Юго-Восточной Европы, где он намеревался усилить свои позиции. По приказу Геринга в это время в Берлине шла интенсивная работа над планом создания так называемого Великого европейского экономического пространства, естественно — под эгидой Германии. Словакию намечалось включить в экономический блок, объединенный с рейхом таможенным контролем и валютной системой⁸⁸.

Новые тенденции в отношении немцев к Словакии, ставшие особенно ясными после поражения Франции, не замедлили сказаться на словацко-советских отношениях. «Впервые я заметил, — зафиксировал Пушкин в дневнике 20 июня 1940 г., — что словацкие министры всячески избегали остаться наедине со мной. Особенно это относится к Дюрчанскому, который раньше всегда охотно беседовал со мной и при этом всегда был инициатором. Боязнь немцев чувствуется особенно теперь. Немцы держатся развязно и нагло»⁸⁹. Из словацкой печати исчезли всякие публикации об СССР. Делегации профессоров, вернувшейся из Москвы, не разрешено было выступать с докладами даже в узких академических кругах⁹⁰.

Характеризуя поведение Дюрчанского, который «растерялся» после военных успехов Германии на Западе, Пушкин сообщал в информационном письме 14 июля, что тот «из кожи лез, стараясь выслужиться перед Берлином, чего раньше за ним не замечалось». Одновременно советский полпред отмечал, что «немцы сейчас усиленно поднимают, я бы сказал, искусственно поднимают авторитет Туки». Пушкин сообщал, что немцы «прислали в Словакию около 200 агентов гестапо со специальным заданием очистить правительственные учреждения от русофильски настроенных элементов» и что «словацкие политики теперь терпеливо ожидают решений, которые продиктует Берлин»⁹¹.

В то время как верхушка Словакии уже отчетливо осознала, что паруса ее политики могут надуваться исключительно немецким ветром, в словацком обществе поднялась новая волна русофильства, связанная с событиями в Прибалтике и Бессарабии и надеждами на то, что СССР сможет (и захочет) воспрепятствовать усилению германского нажима на страну.

В этой сложной обстановке Тисо, Тука и Мах были приглашены на встречу с германским руководством. Не получивший приглашения Дюрчанский тоже поехал вместе с ними, но немцы полностью проигнорировали его присутствие. 24 мая представителям печати в Берлине было заявлено, что «грядущие визиты румынских, болгарских и словацких государственных деятелей связаны с мирным урегулированием и стабилизацией в Юго-Восточной Европе. Экономические вопросы займут на переговорах важное место». Газета «Словак» в передовой от 27 июля разъясняла, о чем идет речь: «В то время как на Западе дорогу к новой эре в Европе должно было расчищать оружие, на юго-востоке это делается некровавым, дипломатическим путем»⁹².

Прибывшие в Берлин словацкие политики получили аудиенцию у Риббентропа и Гитлера. Принявший Тисо в Зальцбурге немецкий министр иностранных дел без всяких обиняков констатировал: Тисо должен понимать, что для немцев Словакия не может быть проблемой. Тисо согласился с тем, что для 200 немецких дивизий конечно же это не проблема. После этого Риббентроп заявил, что Дюрчанский не может больше оставаться министром иностранных дел, что он на этом посту должен быть заменен Тукой, а портфель министра внутренних дел должен перейти к Маху. Только в случае согласия Тисо с этим ультимативным требованием должна была состояться его встреча с Гитлером. Тисо подчинился. В советники Туке Риббентроп определил немецкого посланника в Братиславе. Затем в Берхтесгадене состоялась встреча Гитлера с Тисо, Тукой и Махом. В ней участвовали Риббентроп и Киллингер, уже утвержденный как будущий посланник Германии в Словакии. Тисо заверил Гитлера, что Словакия желает остаться под немецкой охраной и принять участие в создании нового порядка в Европе. Гитлер снова заявил, что политический интерес Берлина состоит лишь в охране Карпат, имеющих преимущественно военное значение: «Германия не позволит никакой другой державе проникнуть за Карпаты без боя». Камушек был брошен явно в «советский огород». Фюрер подтвердил гарантии, которые Германия дала Словакии на случай нападения на страну, и требовал взамен лояльной и недвусмысленной политики Братиславы по отношению к рейху. Тисо, со своей стороны, заверял, что Словакия не намерена «склоняться» к России в рамках панславистской политики⁹³.

Новая немецкая линия в Словакии начала осуществляться немедленно. Пушкин, первый раз посетивший Туку в новом его качестве — министра иностранных дел, записал свои впечатления 1 августа: «Это — наиболее реакционная фигура в Словакии и самая опасная личность для словацкого народа. Он окончательно продался немцам... Тука — хамелеон в законченной форме»⁹⁴. Чистка всех словацких учреждений от сторонников независимости государства и вообще ненадежных с германской точки зрения элементов должна была осуществляться под контролем нового немецкого посла в Словакии Киллингера. Во время первых же встреч с Пушкиным он ясно дал понять советскому полпреду, что «Словакия — зона германских интересов», а ее самостоятельность — призрак. «Он сознательно говорит это, чтобы намекнуть нам, что мы не должны в Словакии активизироваться», — записал Пушкин в своем дневнике 21 августа 1940 г.⁹⁵.

Новая креатура Гитлера активно принялась за дело приспособления словацкого режима к германскому. Мах повел непримиримую борьбу с коммунистами и всеми оппозиционными элементами в стране, обещал кардинально решить по германскому образцу «еврейский вопрос». Тука объявил о внедрении в Словакии национал-социалистической идеологии. Уже 31 июля, сообщая Ф. Тисо в Москву о том, что «фюрер весьма решительно подтвердил самостоятельность и неприкосновенность Словакии», Тука одновременно заявил, что она «внутренне переходит к словацкому национал-социализму, недвусмысленно отвергая коммунизм»⁹⁶. Репрессии и аресты стали в Словакии обыденным делом. Участились антисоветские выпады в словацкой печати. С августа 1940 г. Германия начала активно приспосабливать территорию Словакии к своим военным потребностям. В августе—сентябре здесь было построено немцами около 20 аэродромов. «Если иметь в виду, что в Словакии насчитывается не более двух десятков самолетов, то станет ясно, что строительство производилось для нужд германской армии», — писал Пушкин. В это же время в Словакии строились новые и ремонтировались действовавшие шоссейные дороги, осуществлялась прокладка вторых путей на одноколейных железнодорожных линиях, наводились новые и укреплялись старые мосты. Началось строительство сквозной (с запада на восток) автострады протяженностью 450 км, а также военных укреплений на севере и востоке страны. В начале сентября Словакию посетил германский министр вооружений Тодт, автор проектов германских автострад и линии Зигфрида, что было связано с широко развернувшимся здесь сооружением объектов военно-стратегического характера. Осенью 1940 г. Словакия, по словам Пушкина, напоминала собой строительный лагерь⁹⁷.

Характеризуя ситуацию в Словакии после совещания в Зальцбурге, центральноевропейский отдел НКИД считал, что это «марионеточное государство... вступило в дальнейшую логическую фазу своего развития — безоговорочного выполнения роли германского плацдарма в Юго-Восточной Европе»⁹⁸. По сведениям, полученным Пушкиным, в октябре между Германией и Словакией было подписано дополнительное секретное соглашение к договору от 23 марта 1939 г., которое значительно расширяло обязательства словаков. По этому соглашению в распоряжение немцев предоставлялись все промышленные объекты Словакии, которые могли быть использованы для производства военных материалов, а также — в случае необходимости — словацкая армия, которая должна была быть перестроена в соответствии с организацией германской армии. Это военно-политическое соглашение явилось основой для присоединения Словакии 24 ноября 1940 г. к агрессивному Тройственному пакту, подписанному Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 г. Одновременно со Словакией к пакту присоединились Венгрия и Румыния. «Само собой разумеется, — полагал Пушкин, — Словакия не получает никаких выгод от этого пакта. Германия же, наоборот, получила право распоряжаться по своему усмотрению всем, что имеет Словакия»⁹⁹.

Сотрудники советского полпредства, которые в конце августа осуществили поездку по стране, выяснили, что в Словакии «открыто проводятся серьезные приготовления военного порядка». Особенно это относилось к восточным областям страны, где немцы, по словам Пушкина, действовали совершенно «самостоятельно, абсолютно не подчиняясь словацким властям». В Прешове было организовано германское консульство. «Это, — считал Пушкин, — должно представлять для нас особый интерес. В Прешове возникает таким образом центр по организации работы против Советского Союза»¹⁰⁰. Это было тесно связано с замыслами будущего нападения на СССР.

Не без ведома и поощрения германских властей, как логично предполагал Пушкин, в Словакии была усилена антисоветская пропаганда, чего пока немцы не могли позволить в своей стране. Несмотря на то, что, как отмечалось в аналитической справке, подготовленной центральноевропейским отделом НКИД 28 сентября 1940 г. для Деканозова, «Советский Союз, избегая превращения Словакии в камень раздора между ним и Германией, проводил по отношению к словакам осторожную и вполне тактичную по отношению к немцам политику»¹⁰¹, против советского полпредства в Братиславе был применен ряд мер: на подходах к зданию выставлены полицейские кордоны, досматривались и подвергались допросу посещавшие полпредство лица, установлено наблюдение за его сотрудниками¹⁰². Скорее всего эта акция осуществлялась новым министром внутренних дел Словакии с ведома и при поддержке Киллингера, которому важно было продемонстрировать Москве, кто здесь хозяин. Ф. Тисо, называя в беседе с советским полпредом действия словацкой полиции «идиотскими», сказал, что она подчинена правительству лишь формально, «а в действительности ею руководит другая держава»¹⁰³. Центральноевропейский отдел НКИД рассматривал антисоветский курс, занятый словаками, «не только как частный факт во взаимоотношениях между Словакией и СССР, но как определенную линию поведения Германии по отношению к Советскому Союзу»¹⁰⁴.

Пушкин весьма болезненно отреагировал на действия словацких властей, настаивая на резкой реакции Москвы. Однако НКИД, хотя и не мог проигнорировать происходившее, не пошел и на конфликт, ограничившись достаточно вялым демаршем и потребовав разъяснения у словацкой стороны. Молотов, по всей видимости, был раздражен настойчивостью Пушкина, обвиняя его в излишней нервозности и сгущении красок, в том, что он «плетется в хвосте антигерманских элементов, не разбираясь в главном смысле некоторых фактов». А главное состояло в нежелании советского руководства вызвать тогда раздражение Германии демонстрацией своего недовольства, что могло быть чревато осложнением «добрососедских и дружественных советско-германских отношений», о которых говорил Молотов на сессии Верховного Совета СССР 1 августа 1940 г., а до этого Сталин в беседе с послом Великобритании в СССР Криппсом (запись беседы была доведена до сведения германского правительства)¹⁰⁵.

Вместе с тем Кремль вовсе не намеревался быть безучастным наблюдателем германских «ходов» в дунайско-балканском регионе и пока, на правах партнера «третьего рейха» в решении вопросов Восточной Европы, заявлял о своем желании быть в курсе того, о чем в конце июля Германия и Италия вели переговоры с государственными деятелями Венгрии, Румынии, Болгарии и Словакии¹⁰⁶. Шуленбург обещал предоставить эту информацию Молотову. В конце августа—октябре 1940 г. Советский Союз трижды выражал недовольство односторонними действиями держав «оси» в Юго-Восточной Европе: в связи со вторым Венским арбитражем, с попыткой созвать экспертов по Дунаю без участия СССР, появлением германских «инструкторских» частей и «военной миссии» на территории Румынии без предварительного обсуждения с Москвой¹⁰⁷. Словацкий инцидент советская сторона, видимо, тоже рассматривала в свете усиливавшейся напряженности в советско-германских отношениях, обусловленной активизацией политики Берлина на Балканах, но, чтобы не «педалировать» эту напряженность и вынужденная признать факт полного германского господства в Словакии, решила спустить инцидент на тормозах и удовлетворилась достаточно неубедительными разъяснениями МИД Словакии¹⁰⁸.

Следует отметить, что после устного демарша Деканозова, заявленного им в отсутствии Ф. Тисо советнику словацкой миссии Г. Крно, последний советовался по этому вопросу с германским послом в Москве, после чего сообщил шифрограммой в МИД Словакии: «После совещания с Шуленбургом решительно советую... мероприятия против советской миссии в нынешней форме немедленно прекратить и следить за деятельностью Советов незаметно... не забывайте, что мы накануне экономических переговоров с Советами. Шуленбург удивлялся этим мерам... и подчеркнул, что мы (т. е. Германия. — Авт.) имеем добрые отношения с Советами»¹⁰⁹.

Берлину, видимо, тоже не хотелось обострять отношения с Москвой «по пустякам», из-за чрезмерного усердия словацких ставленников. После нового обсуждения вопроса с Шуленбургом Крно сообщал в словацкий МИД 12 сентября 1940 г.: «Снова советую ограничить меры против советской миссии в Братиславе до самого малого, то же самое советуют и немцы. Они заверили меня, что Советы уже давно отказались от того, чтобы вести пропаганду через свои посольства. Мы, дескать, должны более решительно действовать против своих (коммунистов. — Авт.), чем вызывать международные недоразумения»¹¹⁰.

Полицейский контроль над советским полпредством в Братиславе был несколько ослаблен, но полностью не прекратился. В докладной записке Александрова Вышинскому 28 сентября, анализировавшей события в Словакии, делался вывод о том, «что все последние антисоветские акты в Словакии были проведены по прямому указанию Берлина». Поскольку «германское нахальство в Словакии действительно перешло границы допустимого», Отдел считал целесообразным «использовать создавшееся там положение в интересах СССР и направить острием против самих провокаторов». С этой целью рекомендовалось сделать словакам представление, суммирующее все факты их антисоветского поведения с указанием, что это поведение провоцирует стремление испортить дружественные отношения СССР с Германией, которая, согласно договору со Словакией от 23 марта 1939 г. координирует внешнюю политику последней. Отдел полагал, что составленное в таком духе заявление поможет «призвать к порядку словацкое правительство» и поставит «в весьма щекотливое положение немцев»¹¹¹.

Однако такого заявления сделано не было. Руководство НКИД, видимо, предпочло проглотить горькую пилюлю, опасаясь возможных негативных для СССР последствий такого шага и занятое решением других, нараставших, как снежный ком, и более важных для Москвы балканских проблем. Советское руководство избрало иной путь решения «словацкого вопроса», придя к выводу о необходимости возобновления торговых переговоров со Словакией, заторможенных вышеописанными событиями.

Еще 11 сентября в беседе с Пушкиным Ф. Тисо сказал, что Словакия согласовала вопрос о посылке торговой делегации в СССР с Германией и что последняя «не возражает против этого»¹¹². Словацкая миссия в Москве торопила Братиславу с направлением торговой делегации. В затягивании переговоров Ф. Тисо обвинял словацкую сторону и снимал с себя всякую ответственность за их срыв¹¹³. В октябре 1940 г. переговоры — пока через словацкую миссию — возобновились: стороны выясняли, кто в чем заинтересован, а словаки, по всей видимости, консультировались с немцами, так как СССР хотел получить товары, имевшие оборонное значение, в частности, кабель, взрыватели для гранат, электромоторы, продукцию трубопрокатных заводов¹¹⁴. 4 ноября 1940 г. Ф. Тисо было сообщено от имени Микояна, что словацкая торговая делегация может прибыть в Москву. Посланник советовал Братиславе «как можно быстрее» реализовать это приглашение, поскольку «всякая задержка может вызвать непредвиденную ситуацию»¹¹⁵.

В итоге делегация прибыла срочно. Ее состав был весьма импозантен: министры транспорта, экономики, финансов, директор Национального банка, представители объединения промышленников и сельскохозяйственного совета, а также крупнейших промышленных предприятий¹¹⁶. 21 ноября руководство делегации было принято Микояном. Тут же были созданы две совместные комиссии: одна для разработки текста договора, другая для определения круга товаров, интересующих обе стороны. Из содержания шифрограмм, полученных в Братиславе, следует, что советские представители настаивали на открытии в Братиславе советского торгпредства и что это вызвало негативную реакцию словаков, очевидно, не без учета мнения Берлина, стремившегося не допустить укрепления советских позиций в Словакии. В конце концов словацкая сторона вынуждена была согласиться с желанием Москвы, поскольку в противном случае переговоры могли закончиться крахом. 3 декабря словацкая миссия в СССР получила уведомление МИД Словакии о том, что «торговое представительство разрешено, всего не более 10 человек»¹¹⁷.

6 декабря между Советским Союзом и Словацкой республикой был подписан основанный на принципе наибольшего благоприятствования Договор о торговле и судоходстве. Срок его действия определялся в два года с возможностью, если он не будет денонсирован за 6 месяцев до окончания срока, его автоматического продления на неопределенное время. В тексте было оговорено и открытие торгового представительства в составе советской миссии в Братиславе. Правовое его положение было зафиксировано в специальном приложении к Договору. Одновременно было подписано и соглашение о товарообороте и платежах¹¹⁸. Договор был ратифицирован обеими сторонами в январе 1941 г., а в марте 1941 г. в Братиславе открылась советская торговая миссия¹¹⁹. Однако ни договор, ни соглашение не были фактически реализованы ввиду разрыва дипломатических отношений Словакии с СССР 22 июня 1941 г.

Между тем усилившееся с лета 1940 г. привязывание Словакии к Германии продолжалось. Киллингер, по словам Пушкина, стал «по существу фактическим диктатором Словакии»¹²⁰. С его помощью в словацкий правительственный и производственный механизм было «введено войско германских доверенных лиц». На промышленных предприятиях действовали «германские комиссары», а предприятия военного значения даже формально были исключены из ведения словаков. Словацкий национальный банк стал простым отделением Дрезденского банка. Активность Германии в Словакии, особенно в части военных приготовлений, по сообщениям Пушкина, особенно возросла после «оккупации германскими войсками Румынии и начала военных операций Италии против Греции»¹²¹. Ускоренными темпами продолжалось строительство автострад, шоссейных и железных дорог, мостов, аэродромов, военных укреплений; словацкие санатории переоборудовались под госпитали для раненых немецких солдат. «Совершенно очевидно, — писал Пушкин, — что немецкие военные власти рассматривают Словакию как свой глубокий тыл»¹²².

Началась реорганизация словацкой армии по германскому образцу, которая, по словам Чатлоша, проводилась по указанию начальника германской военной миссии в Словакии и по требованию Гитлера¹²³. Группа словацких офицеров во главе с Чатлошем совершила поездку в Германию для получения инструкций; весь словацкий офицерский корпус в течение определенного времени должен был пройти переподготовку в Германии¹²⁴. В Словакии были размещены немецкие военные гарнизоны. С середины декабря 1940 г. германская армия двинулась через территорию Словакии в Венгрию и Румынию. Если раньше, характеризуя положение в Словакии, Пушкин употреблял выражение «строительный лагерь», то к концу 1940 г. он говорил уже о превращении Словакии немцами в «сплошной военный лагерь» и о том, что она «все более принимает вид оккупированной страны»¹²⁵.

Германия добилась своего, превратив Словакию в плацдарм для реализации собственных планов. Однако овладеть Словакией идеологически оказалось труднее: отношение к национал-социализму в словацком обществе было довольно сдержанным со стороны как низов, так и значительной части верхов. Сопротивлялся, конечно, насколько это было возможно в тех конкретных условиях, и Й. Тисо, поддерживаемый католическими кругами и Ватиканом. Киллингер сообщал в Берлин: «В настоящее время ситуация такова, что началась борьба между представителями национального социализма (Тука, Мах, Мургаш) и христианским социализмом — понимай: политический католицизм (Тисо и его приверженцы). Панславистский лагерь Дюрчанского, само собой разумеется, встал на сторону Тисо»¹²⁶. Форсировавший внедрение национал-социалистической идеологии Тука оказывался во все большей изоляции. Попытка немцев, особенно Киллингера, полностью сменить словацкую правящую верхушку, сместив Й. Тисо с поста президента, не удалась. Усилившееся противостояние Тисо — Тука, грозившее новым кризисом в верхах, в той конкретной обстановке, когда Словакия должна была являть собой прочный немецкий тыл и «образцовое государство» для стран Юго-Восточной Европы, не могло не тревожить Берлин. Делать окончательную ставку на Туку и Маха было нельзя: оба не пользовались популярностью в Словакии. Оставался Тисо, который по-прежнему имел большой авторитет в стране и в то же время не препятствовал немцам превращать Словакию в военно-хозяйственный полигон Германии. Прагматические соображения и заставили Берлин поддержать того, кто мог содействовать сохранению спокойствия и стабильности в стране, — Й. Тисо. Нужно было погасить конфликт в словацких верхах и примирить враждующие стороны. Для этой роли солдафон Киллингер уже не подходил, тем более, что его отношения с Тисо резко обострились. Тисо написал Гитлеру жалобу на Киллингера, клянясь при этом в дружбе к Германии и в готовности выполнять все указания Гитлера¹²⁷. Киллингер был отправлен послом Германии в Румынию, которая становилась важным объектом германского внимания на Балканах. В Словакию же был назначен сотрудник отдела Восточной Европы германского генштаба, знающий русский язык Г.Э. Лудин.

К этому времени немцам удалось «указать Москве» на ее более чем скромную роль в словацких делах, хотя информационные письма Пушкина свидетельствовали о том, что чем сильнее был германский нажим на Словакию, тем более росли здесь русо- и славянофильские настроения. «Немцы очень боятся нашего влияния в этой стране», — констатировал советский полпред и делал вывод, что «до тех пор, пока здесь господствуют немцы, не может быть и речи о сколько-нибудь широких связях между СССР и Словакией... Немцы весьма ревниво относятся к каким-либо, даже безобидным, нашим начинаниям в Словакии. Со страной, в которой Германия запрещает вообще писать что-либо положительное об СССР, даже то, что они опубликовывают в своей прессе, у нас не может быть развитых отношений». Вместе с тем, в отчете за 1940 г. Пушкин писал: «Словакия представляет для нас большой интерес. В Словакии мы должны следить за всеми приготовлениями немцев и за их работой на Балканах. Словакия пока что для нас только наблюдательный пункт»¹²⁸. Таким «наблюдательным пунктом» оставалась Словакия для СССР и в первой половине 1941 г.

С назначением послом в Братиславе Лудана в политике Германии по отношению к Словакии начался новый этап, характеризовавшийся меньшим использованием силовых и акцентированием политических и дипломатических методов воздействия на страну, где «третий рейх» уже прочно обосновался не только формально, но и фактически. В подробных инструкциях для работы в Словакии, полученных Луданым в середине января 1941 г. от Риббентропа и Гитлера, говорилось о необходимости сохранения Словакии как государства. При этом указывалось на нежелательность того, чтобы еще скрытая борьба за власть между группировками Тисо и Туки переросла в открытую, и на то, что, хотя симпатии рейха — на стороне национал-социалистических кругов Словакии во главе Тукой и Махом, однако Берлин желает компромисса в решении внутриполитических вопросов и сосредоточения всех политических сил на «конструктивной деятельности». Такая позиция аргументировалась тем, что Словакия как «находящееся под охраной» государство должна быть образцом и всякий рост его благосостояния поднимает престиж державы, осуществляющей охрану, т. е. Германии¹²⁹.

В соответствии с этой линией был ликвидирован кризис в словацких правящих кругах: между двумя враждующими группировками было достигнуто компромиссное соглашение, они сделали уступки друг другу — за Тисо было закреплено звание «вождя словацкого народа», а сторонники Туки — Маха укрепили свои позиции в правительстве. Необходимость прекращения напряженности в словацком руководстве была очевидна для немцев и в связи с событиями в Румынии, где в конце января 1941 г. произошел легионерский (фашистский) мятеж против Антонеску, которого поддержал Берлин, так как ему была нужна в тот момент не горстка фанатиков, а румынская армия. Обеспокоенные событиями в Румынии и опасаясь возможности аналогичных инцидентов в Словакии, немцы окончательно склонились к поддержке популярного и авторитетного в стране Й. Тисо. В конце января 1941 г. Лудан так характеризовал словацкого президента: «Безусловно, Тисо не только первая в государственно-правовом смысле, но и крупнейшая фигура страны..., сильнейший и самый уравновешенный политик Словакии... Я не сомневаюсь в его действительном уважении к фюреру и в его честном намерении жить в братстве с германской империей... Если Германия проиграет войну, для Тисо есть лишь две возможности: чешская тюрьма либо русский большевизм. Я думаю, что для Тисо обе одинаково неприемлемы. Это рассуждение ведет лишь к одному единственному выводу: Тисо как трезво мыслящий словацкий политик не может проводить иную внешнюю политику, кроме немецкой»¹³⁰.

Эту характеристику интересно сопоставить с другой, данной в то же время словацкому президенту Пушкиным¹³¹. Он также считал Й. Тисо «самой крупной политической фигурой нынешней Словакии». Пушкин отмечал, что с самого начала возникновения самостоятельной Словакии (до марта 1939 г. Тисо выступал за ее автономию в рамках Чехословакии) Тисо «должен был противодействовать немцам, если он сколько-нибудь дорожил своей популярностью и своим авторитетом в стране. Так он и поступал». Однако Пушкин оговаривался, считая эту политику противодействия трусливой. «Тисо давал отпор немцам по мелочам, соглашаясь с ними по принципиальным вопросам». Советский полпред не склонен был «рассматривать Тисо как прогерманского политического деятеля», но в то же время считал, что он «боится чем-либо обидеть немцев или вызвать с их стороны излишне подозрения к своей политике. Поэтому он так часто подчеркивает "дружбу" Словакии с Германией». Пушкин полагал (как выяснилось затем, ошибочно), что «немцы будут терпеть Тисо» до завершения своей акции на Балканах, а затем прогонят его. Что касалось отношений Словакии с СССР, то, считал полпред, Тисо, хотя ему и свойственны антисоветские настроения, «действовал в этом вопросе как реальный политик». Заканчивая характеристику, Пушкин писал: «Ни в коем случае не следует переоценивать антигерманские настроения Тисо. При всех обстоятельствах Тисо может договориться с кем угодно, только не с Советским Союзом». Это было созвучно с мнением Лудана относительно страха Тисо перед «русским большевизмом».

Внешнеполитически Словакия в это время шла полностью в фарватере Германии. После присоединения страны к Тройственному пакту, как уже говорилось, началась спешная реорганизация по германскому образцу словацкой армии, численность которой была доведена до 30 тыс. человек. Наряду с переформированием существующих воинских частей, создавались новые, в частности, авиационный корпус. В Тренчине открылась первая словацкая военно-воздушная школа. Министерству обороны было выделено на 1941 г. 575 млн крон против 240 млн крон в 1940 г. Реорганизацией словацкой армии руководили германские военная и военно-воздушная миссии в Словакии¹³².

Но в представлении немцев реорганизация словацких вооруженных сил не должна была вести к усилению их самостоятельности и выполнению ими каких-то своих задач в войне, которую вела Германия. Кроме того немцы, видимо, опасались прочехословацких и русофильских настроений в словацкой армии, поэтому по распоряжению германских властей у нее было отобрано и вывезено в Германию вооружение (танки, артиллерия, самолеты и т. д.) и оставлена лишь небольшая его часть, необходимая для обучения личного состава. В Братиславе была ликвидирована офицерская школа, и словацкие офицерские кадры стали готовиться в Германии. Такой, неожиданный, по признанию Чатлоша, оборот дела заставил его подать в отставку, которая не была принята Тисо.

Словакия в полной мере стала использоваться немцами как «ворота на Балканы». В специальном письме на имя Молотова и Вышинского 17 января 1941 г. Пушкин сообщал: «В последний месяц положение в Словакии резко изменилось... немцы все подчинили одной основной задаче — обеспечить бесперебойную переброску германских войск в Румынию и Венгрию через территорию Словакии»¹³³.

Переброска германских военных транспортов через территорию Словакии в Венгрию и Румынию продолжалась и дальше, хотя темпы ее и замедлились: в марте — 30—40 поездов ежедневно. Особенно активную деятельность развернули немцы в Восточной Словакии, куда советские дипломаты не допускались. Всеми делами этого района заправляло германское консульство в Прешове. «Имеются сведения, по которым Восточная Словакия вообще выделена из ведения словацких властей и находится под управлением немцев», — сообщал Пушкин в Москву 10 марта 1941 г., подчеркивая близость этого региона к советским границам¹³⁴.

В различных кругах словацкого населения, в частности, хозяйственных, журналистских, все более настойчиво распространялись слухи о предстоящем в скором времени военном столкновении Германии и СССР. Говорили об этом и дипломаты. В частности, словацкий посланник в Будапеште Спижьяк в беседе с советским полпредом Н.И. Шароновым в Венгрии в конце апреля 1940 г. подчеркнул, что в Словакии все уверены в неизбежном нападении Германии на СССР, что немцы якобы временно вводят в Словакию 3 или 4 дивизии. «Нас это не удивляет, — заявил Спижьяк, — так как мы являемся протекторатом и давно ждали германских войск»¹³⁵. Однако еще в конце апреля Пушкин, анализируя отношение словаков и «здешних немцев» к советскому полпредству, которое он считал корректным, полагал, что в ближайшее время каких-либо существенных изменений в отношениях между Германией и СССР не произойдет. Правда, он тут же сообщал, что по его сведениям словацкой тайной полиции даны указания прекратить наблюдения за советской миссией, так как эти функции переданы целиком и полностью гестапо¹³⁶.

Пушкин отмечал также, что после разгрома Югославии «в словацких правительственных кругах становится все меньше охотников беседовать с нами: словаки просто боятся», а немцы чувствуют себя хозяевами в Словакии «больше, чем когда-либо». Поведение словацких государственных верхов становилось все более верноподданническим по отношении к Германии: Словакия первая порвала дипломатические отношения с Югославией после ее оккупации и поспешила с признанием самостоятельной Хорватии; с необычайной пышностью был отпразднован в Словакии день рождения Гитлера 20 апреля: состоялось торжественное заседание в театре, где присутствовали все словацкие министры во главе с Тисо. Пушкин особо зафиксировал, что на завтраке, устроенном по этому случаю Лудиным, Тисо произнес «небывалую по своему раболепию речь», заявив, что «словаки так же верны Гитлеру, как и немцы», и что «словаки являются послушными детьми отца Гитлера». С подобострастным приказом по армии выступил Чатлош¹³⁷.

О том, что тучи на германо-советском, а следовательно — и словацко-советском горизонте сгущаются, свидетельствовала и замена словацкого посланника в Москве Ф. Тисо, о чем НКИД СССР был уведомлен официально 25 апреля 1941 г.¹³⁸ (новый посланник Ю. Шимко прибыл в Москву 2 июня 1941 г.). Й. Тисо на вопрос Пушкина, чем вызвана отставка Ф. Тисо, ответил уклончиво, сказав, что «в наше время лучше иметь посланника, который не связан с семьей. Тисо же имеет семью и детей»¹³⁹. Ясно было, что Президент не хочет подвергать опасности своего родственника и его семью в случае военного столкновения Германии и СССР.

В мае слухи о близкой войне между Германией и СССР приняли в Словакии лавинообразный характер. «Любой посетитель Торгпредства или Консульского отдела Миссии, — сообщал Пушкин 20 мая 1941 г., — считал своим долгом сообщить о грозящей СССР опасности». Основывались эти слухи на спешном строительстве железных и шоссейных дорог на востоке Словакии, ведущих к советским и бывшим польским границам, на массовой переброске (до 30 эшелонов в сутки) в этот регион немецких войск. Однако полпред, следуя общей линии советской политики, определявшейся Кремлем, не делал вывода о возможности нападения со стороны Гитлера. Наоборот, он сообщал о своем впечатлении, что «здешние немцы были в какой-то мере заинтересованы в распространении этих слухов и возможно даже их инспирировали». Рассуждая о том, зачем им это понадобилось, советский дипломат полагал, что цель этой инсценировки — «выявить антигерманские элементы и изолировать их». Другое объяснение состояло в том, что немцы стремились таким образом «скрыть свои истинные планы ближайших военных операций против Англии». «Сведения, которыми мы сейчас располагаем, — делал вывод Пушкин, — все же не дают оснований считать, что немцы, перебрасывая свои войска в Польшу, руководствовались большим, чем простым пополнением своих частей в Польше, поредевших в свое время из-за отправки нескольких дивизий в декабре 1940 и январе 1941 г. на Балканы. Нам представляется, что на ближайшее время такой вывод правилен». В то же время, явно противореча себе, Пушкин сообщал, что «немцы серьезно подготавливают Словакию к будущим военным операциям», что «Словакия, исключительно беспечная во время югославо-германской войны, сейчас проявляет особую активность в проведении мероприятий по обороне страны»: в прессе ведется кампания за сооружение бомбоубежищ в срок до 1 июня; издано распоряжение о приобретении каждым жителем Словакии противогаза; устраиваются частые учебные воздушные тревоги; началась мобилизация мужчин до 30-летнего возраста; из Прешова осуществлялась эвакуация женщин и детей в глубь страны; в Кежмароке, на востоке страны, был размещен главный штаб немецких войск¹⁴⁰.

Если советский полпред выражал сомнения относительно истинных намерений немцев и проводимой ими в Словакии подготовки, то корреспондент ТАСС в Братиславе был более точен в своих оценках происходившего. «Все эти приготовления, — писал он 4 июня 1941 г., — конечно рассчитаны на возможную войну между Германией и СССР. Других государств, против которых территория Словакии могла бы быть втянута в войну, нет»¹⁴¹.

О возможности скорой войны между Германией и СССР говорил в беседе с Пушкиным 29 мая 1941 г. и назначенный словацким посланником в Москву Шимко, который считал, что немцы будут воевать с Советским Союзом за Украину, если тот не даст им бесплатно хлеб. «Был ли этот разговор со мной инсценирован немцами, или он действовал по собственной инициативе, трудно сказать», — записал Пушкин в своем дневнике¹⁴².

За два дня до нападения Германии на Советский Союз в Братиславу инкогнито прибыл начальник германского генштаба генерал Гальдер и сообщил о желании Гитлера, чтобы словацкая армия участвовала вместе с немецкими войсками в походе на Восток. Тисо и Тука, с которыми он вел переговоры, выразили свое согласие (одобрение сейма на это получено не было), о чем и было телеграфировано Гитлеру¹⁴³.

22 июня Словакия заявила о вступлении в войну на стороне Германии. Тисо и Чатлош подписали воззвание, в котором призывали армию и словацкий народ верно служить Гитлеру. Чатлош отдал приказ о немедленном присоединении словацкой механизированной бригады под командованием подполковника Пилфусека к наступающей германской армии¹⁴⁴. 23 июня Словакия объявила войну СССР.

Примечания

1. Об образовании Словацкого государства см.: Марьина В.В. Путь к независимости? (Создание Словацкого государства 14 марта 1939 г.) // Национальный вопрос в Восточной Европе: Прошлое и настоящее. М., 1995. С. 201—225. Площадь Словацкого государства, согласно сообщению полпреда СССР в Германии А.А. Шкварцева (данные получены от словацкого посла в Берлине), составляла 37 тыс. кв. км, а население — 3,75 млн человек (АВП РФ. Ф. 082. Оп. 22. П. 93. Д. 8. Л. 261).

2. См., например: Lipták L. Priprava a priebeh salzburských rokovaní roku 1940 medzi predstavitel'mi Nemecka a Slovenského žtátu // Historický časopis (Bratislava), 1965. N 3; Klimko J. Tretia ríša a l'udacký režim na Slovensku. Bratislava, 1986; Prečan V. Nacistická politika a Tisův režim v předvečer Povstání // Historie a vojenství, 1990, N 2, 3, 4, 5, 6; Slovensko v rokoch druhej svetovej vojny. Materiály z vedeckého sympózia. Časta 6—7. 11. 1990. Bratislava, 1991.

3. См., например: Dějinná křižovatka. Praha, 1964.

4. См. также: Marjinová V.V. «Brána na Balkán». Slovensko v geopolitických plánech SSSR a Německa v letech 1939—1941 // Soudobé dějiny (Praha). 1994. N 6. S. 827—846.

5. Kamenec I. Slovenský stát. Praha, 1992. S. 38.

6. Полное его название «Договор о гарантии и охране между Германской империей и Словацкой республикой». Он был опубликован в «Правде» 16 ноября 1940 г.

7. АВП РФ. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 103.

8. Но еще во время переговоров о подписании договора, которые шли с 18 августа, Венгрия, конечно же не без ведома и согласия Германии, оккупировала еще часть территории восточной Словакии, что вызвало явное недовольство словацких руководителей и отрезвило тех, кто наивно надеялся на действительную самостоятельность Словакии и бескорыстное покровительство Германии. Иллюзии, которые сначала имели место (например, у решительного до того времени германофила Ф. Дюрчанского), начали постепенно рассеиваться.

9. АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 4. П. 27. Д. 254. Л. 155, 156.

10. Pokus o politický a osobný profil Jozefa Tisu. Bratislava, 1992. S. 257.

11. Slovenský Národný archiv (далее SNA). Fond Ministerstvo zahraničných věci (далее — MZV). Karton 112.

12. Král V. Pravda о okupaci. Praha, 1962. S. 288.

13. См. Примеч. 5, 10, а также: Slovensko v rokoch druhej svetovej vojny (Materiály z vědeckého sympyzia. Časta, 6—7 november 1990). Bratislava, 1991.

14. Ф. Чатлош добровольно перешел на повстанческую территорию во время Словацкого национального восстания 1944 г., по собственной просьбе был переправлен в Советский Союз, где содержался в тюрьме до января 1947 г., когда был передан Чехословакии, где его осудили на 5 лет заключения.

15. Центральный архив Федеральной службы безопасности России (далее — ЦАФСВ). Уголовное дело Ф. Чатлоша. Протокол допроса бывшего военного министра Словакии и главнокомандующего словацкой армии ген. 1 класса Чатлош Фердинанда от 11 декабря 1940 г.

16. АВП РФ. Ф. 138б. Оп. 2. П. 1. Д. 4. Л. 22—24.

17. ЦАФСБ. Уголовное дело Чатлоша. Протокол допроса Чатлоша от 11 декабря 1946 г.

18. Год кризиса. Т. 1. Док. 311. С. 420, 422.

19. Там же. С. 433—434.

20. АВП РФ. Ф. 082. Оп. 22. П. 93 Д. 8. Л. 21.

21. Там же. Ф. 0138. Оп. 20. П. 130. Д. 1. Л. 112—113.

22. Там же. Д. 9. Л. 35.

23. РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 13. Д. 55. Československé zprávy. 1939. N 38, 43.

24. Král V. Op. cit. S. 285.

25. АВП РФ. Ф. 1386. Оп. 2. П. 1. Д. 4. Л. 12.

26. Цит. по: Král V. Op. cit. S. 286.

27. ЦАФСБ. Уголовное дело Чатлоша. Протокол допроса Чатлоша от 11 декабря 1946 г.

28. АВП РФ. Ф. 082. Оп. 22. П. 93. Д. 8. Л. 261. Эти сведения были переданы словацким посланником в Берлине Черпаком полпреду СССР в Германии Шкварцеву.

29. ЦАФСБ. Уголовное дело Чатлоша. Протокол допроса Чатлоша от 11 декабря 1940 г.

30. АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 20. П. 130. Д. 2. Л. 20.

31. Там же. Оп. 16. П. 33. Д. 1. Л. 10—11.

32. Там же. Ф. 06. Оп. 1. П. 1. Д. 214. Л. 1.

33. Там же. Ф. 0138. Оп. 16. П. 33. Д. 1. Л. 9.

34. Fierlinger Z. Ve službách ČSR. Díl I. Praha, 1947. S. 271.

35. АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 19. П. 33. Д. 5. Л. 8.

36. Там же. Оп. 20. П. 130. Д. 1. Л. 142—143.

37. Fierlinger Z. Oр. cit. Díl I.S. 223.

38. АВП РФ. Ф. 082. Оп. 22. П. 93. Д. 8. Л. 223.

39. ДВП. Т. XXII. Кн. 2. Док. 582. С. 80; Док. 585. С. 82.

40. Fierlinger Z. Op. cit. Díl I.S. 33.

41. Год кризиса... Т. 2. Док. 620. С. 352—353.

42. АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 20. П. 130. Д. 1. Л. 188—189.

43. Fierlinger Z. Oр. cit. Díl. I. S. 309.

44. Цит. по: Dějinná křižovatka. S. 63.

45. АВП РФ. Ф. 082. Оп. 22. П. 93. Д. 8. Л. 226.

46. Там же. Ф. 0138. Оп. 20. П. 130. Д. 3. Л. 46, 48.

47. Там же. Ф. 06. Оп. 1. П. 20. Д. 218. Л. 36.

48. Slovenská politika, 19.IX.1939.

49. Iodem. 19.IX.1939.

50. См. например: ДМИСЧО. Т. 4. Кн. 1. М., 1981. Док. 25. С. 48—49; Док. 27. С. 51; Док. 32. С. 57; Док. 35. С. 60—62; SNA. F. Ministerstvo vnutra (далее — MV), karton 20. Č. 33, 9.X.1939; karton 21. Č. 35; Karton 24. Č. 36, 27.X.1939; F. MZV. Karton 212.

51. SNA. F. MV. Karton 24. Č. 1, 20.XI.1939.

52. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. П. 20. Д. 215. Л. 96, 103.

53. Там же. Л. 95.

54. АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 20. П. 130. Д. 3. Л. 55; Fierlinger Z. Op. cit. Díl 1. S. 319.

55. Цит. по: Křen J. V emigraci. Západní zahraniční odboj. 1939—1940. Praha, 1909. S. 491.

56. Государственный архив Российской Федерации (далее ГАРФ). Ф. 5440. Оп. 42. Д. 11. Л. 230.

57. SNA. F. MZV. Karton 198. Vyslanectvo Slovenskej republiky v Moskve.

58. Ibidem.

59. Правда. 30.IX.1939.

60. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. П. 20. Д. 215. Л. 76—81.

61. Lipták L. Op. cit. S. 337—338.

62. Ibidem.

63. АВП РФ. Ф. 0138б. Оп. 4. П. 2. Д. 4. Л. 1—3.

64. Там же. Л. 8.

65. Там же. Д. 3. Л. 1, 4.

66. Там же. Л. 7.

67. Там же. Ф. 06. Оп. 2. П. 23. Д. 287. Л. 3.

68. Там же. Оп. 4. П. 2. Д. 4. Л. 22; Д. 2. Л. 6; SNA. F. MZV, karton 198. Vyslanectvo SR v Moskve. 27.IV, 20.V.1940.

69. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 2. П. 23. Д. 288. Л. 3—4.

70. Там же. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 113.

71. Там же. Д. 138б. Оп. 4. П. 2. Д. 9. Л. 28.

72. Там же. Л. 30.

73. Там же. Оп. 1. П. 1. Д. 1. Л. 2.

74. Там же. Ф. 06. Оп. 2. П. 23. Д. 288. Л. 1; Оп. 4. П. 2. Д. 3. Л. 7; SNA. F. MZV. Karton 198. Vyslanectvo Slovenskej Republiky v Moskve. 4, 7, 8, 9, 11.V.1940.

75. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 2. П. 23. Д. 290. Л. 1—5.

76. Там же. Ф. 082. Оп. 22. П. 93. Д. 8. Л. 259, 261, 270, 329.

77. Там же. Ф. 0138б. Оп. 4. П. 2. Д. 3. Л. 37.

78. Там же. Ф. 1386. Оп. 2. Д. 1. Л. 83—94.

79. ДВП. Т. XXIII. Кн. 1. Док. 178. С. 312; Док. 217. С. 364—365; СССР—Германия, 1939—1941: Документы и материалы о советско-германских отношениях с сентября 1939 г. по июль 1941 г. / Сост. Ю. Фельштинский. Telex, 1983. Док. 29. С. 51; Док. 39. С. 51; Док. 32. С. 53; Док. 40. С. 59.

80. ДВП. Т. XXIII. Кн. 1. Док. 217. С. 365; Док. 225. С. 374—375; СССР—Германия, 1939—1941... Док. 36. С. 56; Док. 41. С. 60—61; Док. 43. С. 63; Док. 44. С. 64.

81. ДВП. Т. XXIII. Кн. 1. Док. 225. С. 375.

82. АВП РФ. Ф. 01386. Оп. 4. П. 2. Д. 3. Л. 69—72, 121.

83. Там же. Л. 138.

84. Там же. Л. 143.

85. Там же. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 113, 114.

86. Lipták L. Op. cit. S. 349—350.

87. Ibid. S. 351—352.

88. Ibid. S. 355, 359—360.

89. АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 4. П. 2. Д. 3. Л. 77.

90. Там же. Л. 92.

91. Там же. Ф. 06. Оп. 2. П. 23. Д. 288. Л. 7.

92. Lipták L. Op. cit. S. 360.

93. Ibid. S. 360—362.

94. АВП РФ. Ф. 138б. Оп. 4. П. 2. Д. 3. Л. 149.

95. Там же. Л. 168—169.

96. SNA. F. MZV. Karton 198. Vyslanectvo SR v Moskve, 31.VII.1940.

97. АВП РФ. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 121.

98. Там же. Ф. 0138б. Оп. 4. П. 2. Д. 9. Л. 185.

99. Там же. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 122.

100. Там же. Ф. 06. Оп. 2. П. 23. Д. 288. Л. 30.

101. Там же. Ф. 0138б. Оп. 4. П. 2. Д. 2. Л. 173.

102. Там же. Оп. 06. П. 23. Д. 288. Л. 33; Ф. 0138б. Оп. 4. П. 2. Д. 4. Л. 15—16.

103. Там же. Ф. 0138б. Оп. 4. П. 2. Д. 3. Л. 177.

104. Там же. Д. 3. Л. 178.

105. Правда. 1940, 02.VIII; ДВП. Т. XXIII. Кн. 2 (2). С. 805 (примеч. 132), 807 (Примеч. 142).

106. ДВП. Т. XXIII. Кн. 1. Док. 288. С. 461; СССР—Германия, 1939—1941... Док. 54. С. 73.

107. См. подробнее гл. V.

108. SNA. F. MZV. Karton 198. Vyslanectvo SR v Moskve. 7, 10.IX.1940; АВП РФ. Ф. 0138б. Оп. 2. П. 2. Д. 1. Л. 4—7.

109. SNA. F. MZV. Karton 198. Vyslanectvo SR v Moskve. 6.IX.1940. С ноября в Москве велись переговоры о советско-германских экономических отношениях (ДВП. Т. XXIII. Кн. 2 (1). Док. 547. С. 128—135; Док. 560. С. 152—154; Док. 585. С. 185—190; Док. 602. С. 216—218).

110. SNA. F. MZV. Karton 198. Vyslanectvo SR Moskve. 12.IX.1940.

111. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 2. П. 23. Д. 288. Л. 39—43.

112. Там же. Ф. 138б. Оп. 4. П. 2. Д. 3. Л. 178.

113. SNA. F. MZV. Karton 198. Vyslanectvo SR v Moskve. 16.IX, 3, 5.X.1940.

114. Ibid. 22, 23. X; 1.XI.1940.

115. Ibid. 6, 8.XI.1940.

116. Ibid. 9.XI.1940.

117. Ibid. 23, 27.XI; 3.XII.1940.

118. ГАРФ. Ф. 7523. Оп. 4. Д. 44. Л. 6—11, 12—13; Российский государственный архив экономики. Ф. 7333. Оп. 25. Д. 1881. Л. 166. Договор опубликован в: ДВП. Т. XXIII. Кн. 2 (1). Док. 571. С. 166—169.

119. ДМИСЧО. Т. 4. Кн. 1. Док. 63. С. 101—102.

120. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 2. П. 23. Д. 288. Л. 46.

121. Там же. Л. 50.

122. Там же. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 122.

123. ЦАФСБ. Уголовное дело Чатлоша. Протокол допроса от 11 декабря 1946 г.

124. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 2. П. 23. Д. 288. Л. 52.

125. Там же. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 12; ДМИСЧО. Т. 4. Кн. 1. Док. 60. С. 94.

126. Цит. по: Pokus o politický a osobný profil... S. 181—182.

127. АВП РФ. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 16.

128. Там же. Л. 133, 156.

129. См.: Pokus o politický a osobný profil... S. 199.

130. Цит. по: Ibid. S. 199.

131. АВП РФ. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 57—62.

132. ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 29/2. Д. 465. Л. 58—66.

133. АВП РФ. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 30—31.

134. Там же. Л. 91.

135. ДВП. Т. XXIII. Кн. 2 (2). Док. 804. С. 684—685.

136. АВП РФ. 029. Оп. 5. П. 29. Д 42. Л. 190—192.

137. Там же. Л. 187—189.

138. Там же. Ф. 138б. Оп. 2. П. 1. Д. 2. Л. 87.

139. Там же. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 196.

140. Там же. Л. 220, 229—233.

141. Там же. Ф. 0138. Оп. 22. П. 130а. Д. 2. Л. 72.

142. Там же. Ф. 029. Оп. 5. П. 29. Д. 42. Л. 242—243.

143. Král V. Op. cit. S. 302.

144. ЦАФСБ. Уголовное дело Чатлоша. Протокол допроса от 11 декабря 1946 г.