Международное положение СССР в послемюнхенский период

Реакционные правящие круги Англии и Франции рассчитывали, что в результате мюнхенского сговора агрессивные устремления Германии будут обращены на восток, в конечном счете против Советского Союза. Советский Союз действительно находился в весьма опасном положении. Совместными усилиями Чемберлена, Даладье, Гитлера и Муссолини СССР был поставлен в положение фактически полной, причем враждебной, международной изоляции. Советско-французский договор о взаимопомощи потерял всякий смысл и значение. Правительства Англии и Франции, подталкивая Германию на войну с Советским Союзом, открыто заявляли, что они не желают иметь с СССР ничего общего.

Советская дипломатия стремилась рассеять имевшиеся в Лондоне и Париже иллюзии относительно их сотрудничества с Берлином. Во время беседы с лордом Галифаксом 11 октября И.М. Майский отметил стремление Германии создать подвластную ей мощную «Срединную Европу», которая была бы серьезной угрозой как для дела мира, так и, в частности, для Великобритании. Британский министр возразил: «Так что же, вы хотели бы войной предотвратить германскую гегемонию в Центральной и Юго-Восточной Европе?» «Не войной, а хорошей политикой, — ответил полпред. — Почему Вы всегда пугаете людей войной? До войны можно и должно не допустить, если вовремя принять меры. Беда только в том, что Англия, а за ней Франция до сих пор не хотели принимать такие меры». Галифакс задал вопрос, что, по мнению полпреда, Германия стала бы делать после создания «Срединной Европы». Отвечая ему, полпред заявил: «Утвердивши свое господство в Центральной Европе и на Балканах, Германия скорее всего повернет на запад... Если бы Гитлер захотел попытать счастья за счет СССР, ему не удалось бы отделаться блефом, ему пришлось бы драться серьезно, и притом без всяких шансов на успех. К чему ему это? Гораздо легче и выгоднее пойти на запад...»¹

Но в первое время после Мюнхена германские дипломаты и пропаганда создавали впечатление, что никаких планов, направленных против Англии и Франции, в Берлине не вынашивают. Напротив, думают об экспансии только на восток, а это не должно-де вызывать беспокойства в Лондоне и Париже. И в таких условиях британское и французское правительства продолжали придерживаться по отношению к СССР прежнего курса. Это была политика игнорирования СССР.

Форин оффис прекратил всякие контакты с советским полпредством в Лондоне. В ноябре Москву покинул британский посол лорд Чилстон, а возглавлявший затем посольство временный поверенный в делах каких-либо существенных проблем не поднимал. В Англии серьезно начал рассматриваться вопрос о разрыве с Советским Союзом торгового договора.

Французская дипломатия также свела отношения с СССР почти на нет. Сразу же после Мюнхена был отозван французский посол в Москве Р. Кулондр. Этот весьма опытный дипломат переводился на аналогичный пост в Берлин, Посетив 16 октября М.М. Литвинова с прощальным визитом, Г. Кулондр задал, в частности, вопрос, что можно было бы предпринять для улучшения положения. «Утерянных драгоценных позиций не вернуть и не компенсировать, — ответил нарком. — Мы считаем случившееся катастрофой для всего мира. Одно из двух: либо Англия и Франция будут и в дальнейшем удовлетворять все требования Гитлера и последний получит господство над всей Европой, над колониями... либо же Англия и Франция осознают опасность и начнут искать нуги для противодействия дальнейшему гитлеровскому динамизму. В этом случае они неизбежно обратятся к нам и заговорят с нами другим языком». В первом случае в Европе останется только три великие державы — Англия, Германия и Советский Союз (Францию нарком тут уже не называл). Затем Германия, вероятное всего, пожелает уничтожить Британскую империю и стать ее наследницей. «Менее вероятно нападение на нас, — закончил нарком, — более для Гитлера рискованное»².

Получив от Р. Кулондра сообщение об этой беседе, Ж. Бонне в разговоре с советским полпредом Я.З. Сурицем начал доказывать, что он не намерен-де ослаблять советско-французские отношения³. Отвечая на телеграмму Я.З. Сурица об этих высказываниях Ж. Бонне, М.М. Литвинов отметил их двуличие. «Не подлежит сомнению, — писал он, — что как Чемберлен, так и Даладье — Бонне ради соглашения с Германией и Италией пойдут на что угодно». В то же время М.М. Литвинов отмечал, что французам невыгодно полностью рвать отношения с СССР, ибо «они тогда лишатся козыря в переговорах с Берлином»⁴. В другой телеграмме Я.З. Сурицу нарком снова подчеркивал: «Мы не верим в серьезные намерения Бонне сотрудничать с нами»⁵.

Перед отъездом в Берлин Р. Кулондр был принят президентом Франции А. Лебреном, который проявил предельно враждебное отношение к союзу Франции с СССР. Мюнхен имел в его глазах, писал Р. Кулондр о высказываниях А. Лебрена, по крайней мере то преимущество, что он «исключил СССР из общей цепи»⁶. Французский историк П. Ренувен признает, что в результате мюнхенского соглашения Советская Россия «имела основание чувствовать возросшее недоверие по отношению к политике Франции»⁷.

Как показали дальнейшие события, Советское правительство совершенно правильно оценивало послемюнхенские планы французского и британского правительств. Советское полпредство в Лондоне отмечало, что сразу же после Мюнхена в политических кругах Англии, а также в печати выражалась уверенность, что «теперь Гитлер пойдет на восток и что его ближайшим крупным объектом является Украина». Не подлежит сомнению, указывало полпредство, что целый ряд влиятельных деятелей (в том числе некоторые члены кабинета) «прямо нашептывали Гитлеру эту восточную авантюру, обещая ему по крайней мере благожелательный нейтралитет...»⁸.

Для таких выводов было достаточно оснований. Английская газета «Ньюз кроникл» отмечала 25 октября, что «твердолобые» пытаются «побудить Россию и Германию вцепиться в горло друг другу». Английский буржуазный историк К. Миддлмас, подробно изучивший документы британского правительства за предвоенные годы, вынужден признать «наличие доказательств, оправдывающих советские утверждения, что Англия планировала толкнуть Германию на войну против России»⁹.

30 ноября ближайший советник британского премьера Г. Вильсон в беседе с советским полпредом высказывал мнение, что Англии в ближайшем будущем война нe угрожает, ибо «следующий большой удар Гитлера будет против Украины». Сообщая в Москву об этой беседе, И.М. Майский писал, что в Лондоне поощряют германские планы «восточной экспансии»¹⁰. Даже главный дипломатический советник министра иностранных дел Англии Р. Ванситтарт признал в беседе с советским полпредом 8 декабря, что в британских правительственных кругах «очень популярна концепция, согласно которой ближайший удар Гитлера будет на восток, в частности против Советской Украины»¹¹.

Э. Даладье и Ж. Бонне придерживались таких же взглядов. Советский полпред во Франции Я.З. Суриц сообщал в Москву 11 ноября, что среди французской правящей верхушки «особенно популярна версия о "Дранг нах Остен", версия о предоставлении Германии свободы действий и свободы рук на востоке. В конечном счете при этом, естественно, имеется в виду предоставление свободы действий против СССР»¹². Тогдашний французский посол в Варшаве Л. Ноэль признает в своих воспоминаниях, что парижские политические круги «гипнотизировали себя тогда украинским вопросом»¹³.

На первых порах французское правительство было все же не очень уверено в отношении дальнейшего развития событий. Когда 6 декабря 1938 г. в результате визита И. Риббентропа в Париж состоялось подписание франко-германской декларации о ненападении, Э. Даладье и Ж. Бонне уверовали в успех своей политики. Возвратившись в Берлин, И. Риббентроп мог заявить, касаясь советско-французского договора о взаимопомощи, что подписанная в Париже декларация окончательно «отколола Францию от СССР и устраняет последние остатки опасности русско-французского сотрудничества»¹⁴. Ж. Бонне писал, информируя французских послов о своих переговорах с Риббентропом, что «германская политика отныне ориентируется на борьбу против большевизма. Германия проявляет свою волю к экспансии на восток»¹⁵.

Наиболее ярые сторонники сотрудничества с Германией то и дело выступали во Франции с призывами аннулировать договор о взаимной помощи с СССР. За ликвидацию договора высказывался, в частности, Ж. Бонне¹⁶. Ставила под вопрос значение договора близкая к правительству газета «Тан»¹⁷. «Заморозив» договор о взаимопомощи с СССР, французское правительство официально вопрос о его аннулировании все же не ставило, ибо понимало, что тем самым будет подрывать свои собственные позиции, и так резко ослабленные мюнхенской сделкой. Предав своего чехословацкого союзника, Франция одновременно лишалась его поддержки.

Еще в 1934 г. стала на путь сотрудничества с Германией другая ее союзница — Польша. Даже некоторые французские министры в беседах с советским полпредом высказывали опасения, что если Франция лишится также и советского союзника, то это будет для нее «равносильно катастрофе»¹⁸.

В отличие от своих правительств широкие круги общественности Англии и Франции проявляли глубокую заинтересованность в сотрудничестве с Советским Союзом. В результате бесед с У. Моррисоном, Х. Долтоном, С. Криппсом и другими лейбористами И.М. Майский телеграфировал 12 октября в Москву: «Все элементы, враждебные Чемберлену, в особенности лейбористы, с большой тревогой спрашивают о дальнейшей линии нашей политики: "уходим" ли мы из Европы? Собираемся ли перейти к политике изоляции? Почти все заверяют, что после Мюнхена мы имели бы полное моральное право повернуться к Западной Европе спиной и сказать: "Варитесь и погибайте в собственном соку". Однако почти все умоляют "не уходить", ибо наш "уход" означал бы окончательное разложение демократических сил и полное торжество чемберленовской реакции. Между тем лейбористы надеются, что спустя некоторое время, когда широкие массы несколько придут в себя, а Гитлер выкинет еще парочку каких-нибудь номеров, в Англии удастся восстановить и даже значительно усилить фронт сторонников борьбы с агрессией. Присутствие СССР "в Европе" в очень большой степени могло бы облегчить этот процесс»¹⁹.

Советское правительство со своей стороны вопроса об аннулировании советско-французского договора не ставило. Несмотря на тогдашний курс французского правительства, все же существовала возможность, что в связи со все более агрессивными действиями Германии в Париже со временем вынуждены будут занять более твердую позицию. И в таком случае было бы легче установить сотрудничество с Францией при наличии договора о взаимной помощи. Излагая позицию Советского правительства по этому вопросу, 4 ноября М.М. Литвинов телеграфировал Я.З. Сурицу: «Никаких шагов ни в отношении советско-чехословацкого, ни советско-французского пактов мы предпринимать не будем»²⁰.

Советский Союз по-прежнему проявлял заинтересованность в сотрудничестве против агрессии также с Соединенными Штатами Америки, что отмечают и американские историки²¹. Но реакционные круги США всецело поддерживали политику британских и французских мюнхенцев. Как утверждал в речи 26 октября 1938 г. бывший президент Соединенных Штатов Г. Гувер, западноевропейским странам не следует опасаться Германии, так как благоприятные возможности для диктаторских режимов открывала-де только экспансия на восток; не надо лишь мешать такой экспансии. Советское полпредство в США отмечало в этой связи 11 ноября 1938 г., что реакционная часть республиканцев по-прежнему мечтает о сближении с фашистскими странами и «тешит себя иллюзией и надеждой, что европейские агрессоры пойдут против нас»²².

В таких условиях предельно ограниченный характер носили и советско-американские отношения. После отъезда посла Дж. Дэвиса Соединенные Штаты Америки с лета 1938 г. были представлены в Москве лишь временным поверенным в делах и не торопились с назначением нового посла. В июне 1938 г. покинул США и советский посол А.А. Трояновский²³, так что СССР также имел в Вашингтоне лишь поверенного к делах (К.А. Уманского), который сообщал в Москву, что «никаких признаков того, что сколько-нибудь существенное оживление отношений с нами входит в расчеты Рузвельта, за последнее время не было»²⁴. Американский историк Т. Меддакс констатирует, что Рузвельт «пустил советско-американские отношения на самотек»²⁵.

В первое время после Мюнхена в Лондоне и Париже сохранялись надежды на вооруженный конфликт между Германией и СССР. Британская разведка получила сведения, что Гитлер дал германскому генеральному штабу указания начать подготовку к нападению на СССР²⁶. В Германии действительно началось изучение возможностей отторжения от СССР Украины. Планировалось создание вассальной «Великой Украины», которая состояла бы из населенных украинцами районов СССР и Польши, а также Закарпатской Украины, входившей в состав Чехословакии²⁷. Не считая пока себя в состоянии решить «украинский вопрос», т. е. одержать победу над СССР одними лишь собственными силами, гитлеровцы начали договариваться с Польшей.

Самое тесное сотрудничество между Германией и Польшей было установлено уже в связи с их совместными акциями по осуществлению расчленения Чехословакии. 27 сентября польский министр иностранных дел Ю. Бек дал послу в Берлине Ю. Липскому директиву договориться с Герингом, чтобы Польша заранее была информирована о начале Германией военной акции против Чехословакии. «Для вашей секретной информации сообщаю, — писал Ю. Бек, — что мы располагаем вооруженными силами, готовыми к действию. В зависимости от развития событий мы можем принять необходимые действия вслед за началом германо-чехословацкого конфликта»²⁸. В конце сентября польский посол в Берлине Ю. Липский согласовал со статс-секретарем МИД Германии Э. Вайцзеккером конкретные действия обеих стран, в том числе и «военную демаркационную линию» германских и польских войск на территории Чехословакии²⁹.

В письме польским дипломатическим представителям за границей от 29 сентября Ю. Бек выражал резкое недовольство тем, что Польша не была приглашена на конференцию в Мюнхене. Он писал, что Польша будет добиваться осуществления своих целей «собственными средствами»³⁰. На следующий день чехословацкое правительство официально заявило полякам, что готово на исправление границ. Оно предложило оформить вопрос таким образом, чтобы получилось, что речь идет о «добровольном акте», и не создалось впечатления, что Польша хочет «извлечь выгоду» из затруднительного положения Чехословакии³¹.

Однако 30 сентября вечером специальным самолетом Ю. Бек отправил польскому посланнику в Праге К. Папэ инструкцию, в которой воинственно провозглашал, что «лишь мужественное решение может определить принципиальный облик нашего государства». К. Папэ получил текст ноты, которую должен был вручить чехам до 23 час. 59 мин. При этом указывалось, что эта нота «является ультиматумом», срок которого истекает 1 октября в 12 час. дня. В инструкции подчеркивалось, что «польское правительство не остановится перед самым большим риском» и сделает «решительные выводы из отказа или отсутствия ответа»³². Это была прямая угроза прибегнуть к военной силе. К. Папэ в указанный срок вручил эту ноту³³.

1 октября в 12 час. 20 мин. министр иностранных дел Чехословакии К. Крофта передал К. Папэ ноту, в которой сообщалось о принятии польского ультиматума³⁴. Но тем временем польские войска уже вступили на территорию Чехословакии. В Берлине были весьма довольны³⁵.

Но в большинстве других государств польские агрессоры заслужили самую дурную славу. Например, польский посол в Лондоне Э. Рачиньский сообщал в Варшаву, что в Англии действия Польши сочли «глумлением над трупом». Приходится считаться с тем, что в течение определенного времени Польша будет в Англии «непопулярной»³⁶.

Проводя агрессивную, империалистическую внешнюю политику, правящие круги Германии и Польши считали тем более естественным сотрудничество против СССР. Германские и польские агрессоры, по существу, заключили антисоветский военный союз на тот случай, если в результате оказания Советской страной помощи Чехословакии в защите от нападения со стороны Германии и Польши они окажутся в состоянии войны с СССР.

30 сентября польское правительство поставило перед гитлеровцами вопрос о том, может ли оно рассчитывать на доброжелательную позицию Германии, если в результате предстоящего вторжения польских войск в Чехословакию возникнет вооруженный конфликт между Польшей и СССР. На следующий же день Ю. Липский писал в Варшаву об ответе, полученном от И. Риббентропа: «В случае польско-советского конфликта правительство Германии займет по отношению к Польше позицию более чем доброжелательную. При этом он дал ясно понять, что правительство Германии оказало бы помощь»³⁷. Г. Геринг также заявил Ю. Липскому (1 октября), что «в случае осложнений с Россией Польша может рассчитывать на самую эффективную помощь со стороны Германии»³⁸.

После Мюнхена в Польше усиленно стали разрабатываться планы новых захватов украинских земель. Польское правительство решило скоординировать их с Румынией. 26 ноября польский посол в Румынии Р. Рачиньский сообщал в Варшаву, что он обсудил вопрос о будущем Украины с румынским министром иностранных дел П. Комненом. Министр сказал, что, по мнению румынского короля, желательно уменьшение размеров России и образование «украинского государства». Конечно, это имело бы и отрицательные моменты, «учитывая волнения в Восточной Малопольше, Северной Буковине и Буковине». Но Польша и Румыния, вместе взятые, составляют «могучий блок около 60 млн человек», и «такая сила могла бы предпринять активные действия» против СССР. Польский посол ответил П. Комнену, что «Польша всегда придавала большое значение проблеме дислокации России. Свою украинскую политику... она определяла, учитывая возможность, о которой говорил г-н Комнен. Несомненно, далеко идущие преобразования на территории сегодняшних Советов возможны, и чем скорее Польша и Румыния согласуют свои точки зрения и тактику в этом вопросе, тем больше они смогут сделать для того, чтобы направить намечаемое развитие по линии своих твердых и жизненных интересов». Р. Рачиньский доказывал, что украинский вопрос является-де «ахиллесовой пятой Советов»³⁹.

Как уже указывалось, польские империалисты думали не только об отделении от СССР Украины, но и о его дальнейшем расчленении. В польском министерстве иностранных дел была составлена совершенно секретная записка «Польская политика на Кавказе». В ней указывалось, что «Кавказу, как одной из пограничных территорий России, густо заселенной людьми нерусской национальности, необходимо уделять внимание в общем плане проблемы польско-русских отношений». Касаясь целей и задач польской политики на Кавказе, в записке указывалось, что «Польша заинтересована в отторжении от России» Грузии, Азербайджана и ряда других территорий на Кавказе. Политическая обстановка благоприятна для того, чтобы «начать на Кавказе вести активную польскую политику». Созданные на Кавказе государства в случае войны «могли бы осуществить превосходную военную диверсию, сдерживая часть русских сил на Северном Кавказе и Кубани»⁴⁰.

В таких условиях неудивительно, что гитлеровцы начали с польским правительством переговоры о совместных агрессивных, империалистических акциях против СССР.

24 октября 1938 г. в беседе с польским послом Ю. Липским Риббентроп выдвинул предложение об «общем урегулировании спорных проблем, существующих между Польшей и Германией». Эти предложения предусматривали присоединение к Германии Данцига (с сохранением в нем экономических льгот для Польши); строительство Германией экстерриториальной автострады и железнодорожной линии через польское Поморье; продление польско-германской декларации о дружбе и ненападении на 10 или 25 лет; признание обеими сторонами существующей польско-германской границы; включение в польско-германское соглашение условия о консультациях; Риббентроп предложил, чтобы, укрепив таким образом польско-германскую «дружбу», обе страны предприняли совместные действия по колониальным вопросам, по вопросу о выселении евреев, а также проводили «общую политику в отношении России на базе антикоминтерновского пакта»⁴¹.

Достижение германо-польского сговора против СССР оказалось, однако, делом непростым. Гитлеровская Германия, поднимая вопрос о дальнейшем укреплении германо-польской «дружбы», мыслила ее как полное подчинение Польши германскому господству. Если аннексия Германией Судетской области была первым шагом к захвату гитлеровцами всей Чехословакии, то присоединение Данцига рассматривалось гитлеровцами как проверка готовности Польши к такому сотрудничеству с Германией, которое означало бы добровольную капитуляцию. Комиссар Лиги наций в Данциге К. Буркхардт писал 20 декабря после посещения им Германии, что там широко говорят об Украине. «В известной степени с подобными планами связывают Польшу, конечно, при условии, что заплатит Варшава, что она подчинится, что она будет "разумной", что она пойдет по пути чехов»⁴².

Польское правительство не могла не настораживать идея создания подвластного Германии «украинского государства», так как оно опасалось, что гитлеровцы захотят присоединить к нему и те украинские земли, которые входили в состав Польши (т.е. земли, отторгнутые Польшей у Советского государства в 1920 г.). Так, вице-директор Политического департамента МИД Польши Т. Кобыляньский подчеркнул 18 ноября в беседе с советником германского посольства в Польше Р. фон Шелия, что если немцы не будут выдвигать идею создания «Великой Украины», то «Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину». В противном случае, указывал он, такое выступление может оказаться невозможным⁴³.

Постепенно стала проявляться, таким образом, оборотная сторона медали, выяснялась «цена», которую Германия требовала с Польши за согласие допустить ее к участию в захвате чужих земель. Правящие круги Польши были готовы сотрудничать с Германией в империалистическом грабеже советских земель, но они не могли быть в восторге от перспективы превращения Польши в бесправного вассала гитлеровской Германии, от захвата нацистами польской территории.

В таких условиях польские правящие круги, в принципе придерживаясь курса на сотрудничество с Германией в агрессии против СССР, начали проявлять и некоторую осмотрительность. В Варшаве сочли невозможным принятие некоторых пунктов германского предложения от 24 октября (о присоединении Данцига к Германии, о строительстве экстерриториальной автострады и железнодорожной линии через территорию Польши), о чем 19 ноября было сообщено германскому правительству⁴⁴.

Усилившиеся в Польше опасения в отношении германской агрессии открывали некоторые возможности и для советской дипломатии. Ведь объективно интересы СССР и Польши в деле защиты от агрессивных устремлений империалистической Германии совпадали. Между тем их отношения находились в результате сотрудничества Германии и Польши в агрессии против Чехословакии в весьма напряженном состоянии. Но советская дипломатия смотрела прежде всего не назад, а вперед.

8 октября 1938 г. В.П. Потемкин имел продолжительный разговор с польским послом в СССР В. Гжибовским. Сообщая об этой беседе в Варшаву, посол отмечал, что В.П. Потемкин выражал опасения в отношении агрессивных устремлений Германии и говорил о готовности СССР сотрудничать с другими странами, если они этого пожелают⁴⁵.

20 октября В. Гжибовский явился к В.П. Потемкину, как последний отмечал, «с разговором, не лишенным симптоматического значения»⁴⁶. В ходе беседы посол, ссылаясь на обострение международного положения, высказался за улучшение польско-советских отношений. Поскольку он говорил об этом от собственного имени, В.П. Потемкин выразил сомнение, соответствуют ли его слова позиции польского правительства. «Мне приходится напомнить послу, — сказал он, — двадцатилетнюю историю советско-польских отношений — нашу войну [19]19—[19]20 гг., трудности, встреченные нами при заключении с Польшей пакта о ненападении, отказ Польши от опубликования совместно с СССР Балтийской декларации в 1933 г., сближение Польши с гитлеровской Германией в 1934 г., активное противодействие польского правительства осуществлению Восточного регионального пакта, защиту Польшей позиций Италии, Германии и Японии в Лиге наций, агрессивное выступление ее против Литвы и Чехословакии. Все эти факты приводят к заключению, что Польша связала свою судьбу с агрессивными державами, угрожающими общему миру, и что она активно поддерживает их политику, направленную против СССР». В.П. Потемкин, излагая позицию Советского правительства, отметил, что оно «не отказывается от сотрудничества с любой страной, которая искренне этого желает». Он спросил, в каких конкретных формах, по мнению посла, могло бы проявиться улучшение советско-польских отношений. В. Гжибовский ответил, что следовало бы начать с урегулирования торговых отношений, обоюдно воздерживаться от излишне резких выступлений. Это подготовило бы благоприятную атмосферу для более серьезных акций⁴⁷.

Учитывая эти высказывания польского посла, 4 ноября М.М. Литвинов передал ему проект совместного коммюнике, который он предложил опубликовать от имени правительств СССР и Польши⁴⁸. После получения польского контрпроекта нарком констатировал в беседе с польским послом 25 ноября, что, если имеется в виду этим коммюнике создать впечатление об известном переломе во взаимоотношениях, то советский проект лучше. Но он выразил согласие и с польским проектом⁴⁹.

В телеграмме советскому полпредству в Польше нарком отмечал, что «польское правительство выхолостило наш проект и получился документ довольно бесцветный». «В беседах с дружественными дипломатами можете говорить, что беседы начаты по инициативе Польши и что цель их нам самим еще не совсем ясна. Это может быть маневром со стороны Польши с целью подразнить Гитлера и побудить его к уступкам в территориальном вопросе и в других областях или же началом действительного улучшения отношений. Поскольку мы к такому улучшению всегда стремились, мы не могли, конечно, отклонить польскую инициативу, сохраняя в то же время некоторое недоверчивое отношение к ней»⁵⁰.

27 ноября 1938 г. в советской печати было опубликовано Сообщение ТАСС о советско-польских отношениях.

Это было по форме уже не совместное коммюнике, а одностороннее сообщение ТАСС, правда согласованное с польской стороной. В нем говорилось, что в результате бесед наркома иностранных дел СССР и польского посла в Москве было выяснено, что основой отношений между СССР и Польшей остаются и впредь все существующие договоры. Оба правительства отнесутся положительно к расширению торговых связей. Они согласны с необходимостью положительного разрешения ряда текущих вопросов, а также ликвидации возникших за последнее время пограничных инцидентов⁵¹.

В ходе переговоров об этом коммюнике В. Гжибовский говорил о дополнении коммюнике комментариями в печати. В этой связи М.М. Литвинов выразил надежду, что в польских комментариях не будет попыток умалить значение коммюнике⁵². Его опасения оказались более чем обоснованными. Отдел печати министерства иностранных дел Польши собрал корреспондентов германских газет в Польше (только германских) и в «доверительном» порядке передал им комментарий к коммюнике, оговорив, что он может быть использован лишь без ссылки на источник. В этом комментарии говорилось: «Опубликованная только что польско-советская декларация преследует лишь цель нормализации отношений. Польша в своей внешней политике всегда придерживалась той точки зрения, что участие Советского Союза в европейской политике излишне. Она и сегодня защищает эту точку зрения. Впрочем, польско-советская декларация является результатом советской инициативы»⁵³.

Этот комментарий наглядно продемонстрировал, что польское правительство о действительном улучшении отношений с СССР не думало. Оно хотело лишь в какой-то степени ослабить в них прежнюю напряженность, чтобы несколько упрочить свои позиции в империалистическом торге с Германией, в том числе и на антисоветской основе.

Весьма показательны, в частности, высказывания В. Гжибовского, прибывшего вскоре после опубликования этого сообщения в Варшаву, в разговоре 9 декабря с вице-министром иностранных дел Польши Я. Шембеком.

Посол говорил, что надо «создать видимость» нормальных отношений с СССР. Но он считал, что в принципе политика Польши по отношению к Советскому Союзу должна руководствоваться следующими установками: «Ослабление Советской России возрастает, и русская проблема назревает. Польша должна иметь влияние на судьбу этой проблемы и при ее решении должна сохранить самостоятельность, не допуская Германию в Россию. В истории уже был момент, когда мы имели решающее слово в русских делах». В. Гжибовский привел слова, сказанные ему Пилсудским: «На Россию я пойду сам». Посол сказал, что «лично он в русской проблеме стоит за... границы 1772 г.». Я. Шембек отметил, что положение складывается несколько иначе. «Отношение Германии к нам основывается на том положении, — сказал он, — выдвинутом самыми высокопоставленными кругами третьей империи, что в будущем германо-русском конфликте Польша будет естественным союзником Германии»⁵⁴.

Польский историк М. Войцеховский констатировал, что правящие круги Польши были одержимы «антирусским комплексом» и вернулись в своих планах «к анахроническим мечтам восстановления державы Ягеллонов»⁵⁵.

Посол США в Варшаве Д. Биддл доносил 22 декабря в Вашингтон, что, по словам румынского посла Р. Франассовичи, «Польша будет готова сотрудничать с Германией против Советов, если ей будут даны заверения, что она получит изрядную компенсацию». Посол отмечал, что такой же будет и позиция Румынии. Единственная возможность для Польши и Румынии, сказал он, это «сотрудничество с Германией в осуществлении ее целей относительно Украины»⁵⁶.

Приняв некоторые меры для «укрепления тылов», польские правители продолжали придерживаться курса на сотрудничество с Германией, в том числе и в агрессии против СССР. Характерно высказывания польского дипломата Я. Каршо-Седлевского, занимавшегося проблемами советско-польских отношений. Через несколько лет, сказал Я. Каршо-Седлевский 28 декабря 1938 г. в беседе с советником германского посольства в Варшаве Г. фон Шелия, Германия будет воевать с Советским Союзом, а «Польша поддержит... в этой войне Германию. Для Польши лучше до конфликта совершенно определенно стать на сторону Германии, так как территориальные интересы Польши на западе и политические цели Польши на востоке, прежде всего на Украине, могут быть обеспечены лишь путем заранее достигнутого польско-германского соглашения»⁵⁷.

Нацистские главари и впоследствии во время каждой встречи с Ю. Беком неизменно ставили вопрос об антисоветском сотрудничестве двух стран. Отвечая 6 января 1939 г. на вопрос Риббентропа, не отказалось ли польское правительство от устремлений Пилсудского в отношении Украины, Ю. Бек, подтверждая агрессивные планы Польши, подчеркнул, что поляки «уже были в Киеве и что эти устремления, несомненно, все еще живы и сегодня»⁵⁸.

26 января 1939 г., во время визита в Польшу по случаю 5-летия германо-польской декларации о дружбе и ненападении, Риббентроп снова предложил установить сотрудничество между Германией и Польшей против Советского Союза. «Г-н Бек не скрывал, — указано далее в записи этой беседы, — что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Черному морю». Выслушав такие заявления польского министра, Риббентроп поставил вопрос о присоединении Польши к антикоминтерновскому пакту, с тем чтобы она оказалась с Германией «в одной лодке»⁵⁹. После окончания этого визита германский посол в Варшаве Мольтке заявил 13 февраля, отвечая на вопрос о позиции Польши в случае столкновения между Германией и Россией: «Обстановка полностью ясна. Мы знаем, что Польша в случае германо-русского конфликта будет стоять на нашей стороне. Это совершенно определенно»⁶⁰.

Затянувшееся изучение польским правительством указанных выше германских предложений от 24 октября 1938 г., связанных с одновременными уступками Германии со стороны Польши, не могло привести, однако, к каким-либо результатам. Свободолюбивый польский народ не желал превращаться в гитлеровских рабов, и правящая клика Польши, если она не хотела подрывать свои и так не слишком прочные позиции в стране, не могла не считаться с мнением народа.

Правящие круги Польши предпочитали, чтобы германские войска двинулись на Советский Союз не через Польшу, а через территорию других стран. Нарком иностранных дел СССР отмечал 19 февраля 1939 г., что Польша мечтает превратить Советскую Украину в свою собственную сферу влияния. «Она, однако, будет готова в случае надобности поступиться своими мечтаниями и не возражать против похода Гитлера через Румынию... Не возражала бы Польша также против похода Гитлера через Прибалтику и Финляндию, с тем чтобы она сама выступила против Украины, синхронизируя все это с политикой Японии»⁶¹.

Примечания

1. Документы внешней политики СССР. Т. 21. С. 572—573.

2. СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны, Сентябрь 1938 г. — август 1939 г.: Документы и материалы. М., 1971. С. 44—45.

3. Документы внешней политики СССР. Т. 21. С. 740.

4. Там же. С. 594.

5. Там же. С. 600.

6. Coulondre R. De Stalin á Hitler. P., 1950. P. 197.

7. Renouvin P. Histoire des relations internationales. P., 1958. T. 2. P. 138—139.

8. СССР в борьбе за мир... С. 208.

9. Middlemas K. Diplomacy of Illusion. L., 1972. P. 432.

10. Документы внешней политики СССР. Т. 21. С. 658.

11. СССР в борьбе за мир... С. 117.

12. Там же. С. 72.

13. Noël L. L'agression allemande contre la Pologne. P., 1947. P. 260—261.

14. Public Record Office (London). Cab. 27/627. P. 185.

15. Цит. по: Reynaud P. La France a sauvé L'Europe. P., 1947. T. 1. P. 575.

16. Noël L. La guerre de 39 a commancé 4 ans plus tôt. P., 1979. P. 159. Ю. Лукасевич сообщал 17 декабря в Варшаву, что Франция тяготится своими союзными договорами с СССР и Польшей. См.: Papers and Memoirs of Juliusz Lukasiewicz. N. Y., 1970. P. 164.

17. Le Temps. 1938. 27 dec.

18. Документы внешней политики СССР. Т. 21. С. 668.

19. СССР в борьбе за мир... С. 37.

20. Документы внешней политики СССР. Т. 21. С. 619.

21. Bennett E.M. Franklin D. Roosevelt and the Search for Security: American—Soviet Relations, 1933—1939. Wilmington, 1986, P. 152, 155.

22. СССР в борьбе за мир... С. 77.

23. Крутицкая Е.И., Митрофанова Л.С. Полпред Александр Трояновский. М., 1975. С. 228.

24. СССР в борьбе за мир... С. 79.

25. Maddux Th.R. Years of Estrangement. Tallahassee, 1980. P. 98.

26. Public Record Office. Cab. 27/627. P. 185.

27. Das Abkommen von München, 1938. Tschechoslowakische diplomatische Dokumente. Pr., 1968. S. 334.

28. Papers and Memoirs of Józef Lipski. N. Y., 1968. P. 423—424.

29. СССР в борьбе за мир... С. 26; Archiwum Akt Nowych (Warszawa). Письмо Ю. Липского Ю. Беку от 28 сентября 1938 г.

30. Archiwun Akt Nowych.

31. Ibid. Нота министра иностранных дел Чехословакии К. Крофты польскому посланнику в Праге К. Папэ от 30 сентября 1938 г.

32. Ibid.

33. Diariusz i teki Jana Szembeka, 1935—1945. L., 1972. T. 4. S. 444—440.

34. Batowski H. Europa zmierza ku przepasci. Poznan, 1977. S. 435—436.

35. СССР в борьбе за мир... С. 28.

36. Archywum Akt Nowych. Письма Э. Рачиньского Ю. Беку от 7 и 10 октября 1938 г.

37. СССР в борьбе за мир... С. 27.

38. Документы и материалы по истории советско-польских отношений. М., 1969. Т. 6. С. 366.

39. Archiwum Akt Nowych.

40. Ibid.

41. СССР в борьбе за мир... С. 63; ADAP. Ser. D. Bd. 5. S. 87—89. Что касается вопроса о выселении евреев, который также обсуждался в то время в германо-польских переговорах, то, как отмечает польский историк М. Войцеховский, все круги «польской разновидности фашизма» были единого мнения. См.: Wojciechowski M. Stosunki polsko-niemieckie, 1933—1938. S. 525.

42. Анатомия войны: Новые документы о роли германского монополистического капитала в подготовке и ведении второй мировой войны. М., 1971. С. 186.

43. СССР в борьбе за мир... С. 82.

44. ADAP. Ser. D. Bd. 5. S. 106—107.

45. Документы советско-польских отношений. Т. 6. С. 366.

46. Документы внешней политики СССР. Т. 21. С. 598.

47. Там же. С. 598—600.

48. Документы советско-польских отношений. Т. 6. С. 370.

49. Там же. С. 370.

50. Документы внешней политики СССР. Т. 21. С. 648—649. Польское правительство исключило из советского проекта коммюнике, в частности, пункт о взаимных консультациях двух стран по интересующим их международным вопросам. См.: Там же. С. 743.

51. Там же. С. 650—651.

52. Документы советско-польских отношений. Т. 6. С. 370—371.

53. СССР в борьбе за мир... С. 97.

54. Документы советско-польских отношений. Т. 6. С. 372—373.

55. Wojciechowski M. Op. cit. S. 534.

56. Biddle A.F.D. Poland and the Coming ol the Second World War. Ohio State University (Columbus), 1976. P. 269.

57. СССР в борьбе за мир... С. 142. Я. Каршо-Седлевский подчеркнул, что он подчинит свою деятельность как нового польского посланника в Тегеране осуществлению этой великой восточной концепции, так как необходимо в конце концов убедить и побудить также персов и афганцев играть «активную роль в будущей войне против Советов» (Там же).

58. ADAP. Ser. D. Bd. 5. S. 134.

59. СССР в борьбе за мир... С. 171.

60. Там же. С. 199.

61. Там же. С. 202.