1. В. Гомулка возвращается в большую политику

Наступил октябрь 1956 г. — знаковый фрагмент польской истории. В первый же его день в столице после летних каникул появилось студенчество, как бы символизируя своим присутствием открытую, часто оппозиционно настроенную общественную силу. Студенчество сразу же придало новый импульс общепольскому движению за обновление.

В здании ЦК ПОРП, на перекрестке Нового Свята и Аллей Ерозолимских, высшие партийные руководители обсуждали вопросы, содержание которых не выносилось на публику. После всего того, что стало ужасной явью в Познани, становился очевидным углублявшийся разрыв между правящей партией и политизированными общественными кругами. Поэтому для правящей элиты, чтобы удержаться у кормила власти, наиболее важной, центральной проблемой была — как сделать контролируемыми (сверху) процессы общественной активности.

2 октября Э. Охаб собрал своих коллег по Политбюро, чтобы доложить о пребывании делегации ПОРП на съезде китайских коммунистов. Сообщил ли он о разговорах с руководителями компартии Китая относительно выраженной ими моральной поддержки Польше в противостоянии Советскому Союзу — неизвестно; в протоколе заседания Политбюро ЦК ПОРП об этом нет ни слова. Можно допустить, учитывая разногласия в высшем партийном руководстве, что сам по себе вопрос о поддержке со стороны КПК был конфиденциален до такой степени, что пока обсуждался лишь в самом узком кругу польских руководителей.

На этом же заседании обсуждался также вопрос о тактической линии в отношении В. Гомулки. Под давлением общественного мнения, в том числе и ряда членов ЦК ПОРП, Э. Охаб все больше склонялся к тому, чтобы, наконец, развязать затянутый узел, не создавать искусственных препятствий на пути Гомулки во власть. И как часто бывает в большой политике, важные решения принимались как бы мимоходом. В. Намёткевич, многолетний личный секретарь В. Гомулки, рассказывал следующее. Еще 11 сентября, когда Э. Охаб прибыл в аэропорт Окэнче, чтобы вылететь в Пекин, в самый последний момент, буквально за несколько минут до старта авиалайнера провожавший его премьер Ю. Циранкевич, отведя первого секретаря в сторону, заявил, что пора «разговаривать официально» с В. Гомулкой и поручить ему какой-либо государственный пост. Охаб ответил: можно должность заместителя министра социального обеспечения. Циранкевичу это показалось несерьезным, поскольку речь шла все-таки о бывшем лидере ППР. В тот же день Циранкевич позвонил Гомулке, а на следующий день состоялась их встреча на квартире последнего. И что же? Циранкевич предложил Гомулке занять пост... премьер-министра. Как истолковать столь неожиданный, противоречащий всякой логике ход — сейчас сказать трудно. Однако Гомулка предложения не принял, можно полагать, потому, что в тот момент уже видел себя вовсе не в роли руководителя правительства. Именно так оценил создавшуюся коллизию Ю. Циранкевич. Далее он прозондировал мнения членов Политбюро о возможном выдвижении Гомулки на роль лидера партии и получил в целом позитивный ответ (одним из первых в пользу В. Гомулки высказался... Р. Замбровский, в 1948 г. непримиримо критиковавший и правонационалистический уклон как таковой, и уклонистов)¹.

Итак, на заседании 2 октября принимается решение поручить Э. Охабу «провести разговор» с В. Гомулкой и «пригласить» его на ближайшее заседание Политбюро². Это означало, таким образом, что Гомулке предоставлялся реальный шанс вновь войти в самые высокие эшелоны политического руководства. Однако ближайшее заседание, а оно продолжалось два дня (8 и 10 октября), все же прошло без него. Может быть, это было вызвано тем, что Э. Охаб после своего достаточно длительного отсутствия пожелал глубже проанализировать актуальную расстановку общественных сил в Польше и их взаимодействие, сориентироваться в том, как оценивает обстановку его ближайшее окружение. Действительно, вторым пунктом повестки дня очередного заседания Политбюро значился тревожно звучавший вопрос «Политическая ситуация в стране и в партии». В протоколе заседания сказано: «ситуация в Польше очень тяжелая, проявляются элементы кризиса, недоверие к руководству партии и правительства, демагогические требования повышения зарплаты, рост антисоветских настроений, распространение разных контрреволюционных теорий». Говорилось, что в партийных организациях и среди беспартийных в ходе дискуссий оформились два течения: «ориентация на демократию западноевропейского, либерально-демократического типа» и «демократия в социалистическом духе». Констатировалось также отсутствие «отпора враждебным взглядам» и полемики с ошибочными идеологическими течениями³.

В протокольной записи одной из причин «кризисной ситуации в партии» названы расхождения между участниками заседания в оценке польско-советских отношений: «На усиление антисоветских настроений повлияли, помимо враждебной пропаганды, неправильная система взаимных отношений между ПНР и СССР (как, например, вопрос о цене угля, состав высших офицеров в армии очень часто не знает польского языка, не имеет польского гражданства, вмешательство советского посла во внутренние проблемы страны)»⁴. В сжатой форме здесь отражены очень важные проблемы экономических, военно-политических и дипломатических отношений двух соседних стран. В то время как в Польше конфликт между правящей партией и обществом неудержимо обострялся, взаимоотношения с Советским Союзом неизбежно выходили на передний план как одна из очень болезненных составляющих нараставшего кризиса, и прежде всего кризиса общественного сознания. Антирусские настроения и антисоветизм как его интегральные части были проявлениями, с одной стороны, давних, исторически сложившихся стереотипов, а с другой — новых, сформировавшихся уже в послевоенное время и отражавших стихийное неприятие нередко бесцеремонной политики советских вождей в отношениях с союзниками по Варшавскому договору. Можно сожалеть, что в протоколе не отражен с должной полнотой ход дискуссии, разные подходы к проблемам, а различия во взглядах были, и об этом есть документальные свидетельства.

Известна, в частности, резкая реакция К. Рокоссовского на выступление Э. Охаба в ходе заседания 10 октября о необходимости увольнения из Войска Польского советских офицеров, занимавших командные должности, а также военных советников, поскольку «пребывание их в армии вызывает много различных кривотолков». «Возмутившись таким заявлением, — рассказывал маршал, — я прямо сказал товарищу Охабу, что это неправильная линия и она направлена на отрыв Польши от Советского Союза, что такая поспешность ничем не вызывается и что существует соглашение между правительствами СССР и Польской Народной Республики о постепенной замене советских офицеров и сокращении советников, которое и следует проводить в жизнь. Я сказал, <...> что в Войске Польском находятся советские офицеры, прошедшие с польской армией из СССР через всю Польшу до Берлина. Это — честные, преданные и заслуженные офицеры, они сыграли решающую роль в организации и строительстве Войска Польского»⁵. Следует добавить, что оценка эта в полной мере относится и к самому К. Рокоссовскому.

В цитируемом документе сказано также, что маршала «полностью поддержали» З. Новак, Ф. Юзьвяк и А. Завадский, а «частично» — Э. Герэк и Р. Новак. Правда, о том, какие аргументы они приводили, можно только догадываться. Р. Замбровский и Ю. Циранкевич «отстаивали мнение товарища Охаба»⁶. Суммируя свои впечатления о заседании Политбюро, Рокоссовский пришел к выводу, что «и Охаб, и Циранкевич поддерживают Замбровского, Матвина, Моравского и пытаются проводить определенную линию, направленную на отрыв Польши от Советского Союза»⁷. Для Н.С. Хрущева не могло быть лучшего раздражителя, чем такая бесхитростная, по-военному прямолинейная формулировка. Он сознавал, что на данный момент Польша (равно как и Венгрия) становится наиболее уязвимым звеном в ограждавших западные рубежи СССР социалистических странах. (В скобках можно добавить, что информация министра обороны ПНР свидетельствовала о важных переменах в расстановке сил внутри Политбюро ЦК ПОРП: Охаб и Циранкевич уверенно дрейфовали от центра к пулавянам.)

Учитывая антисоветские настроения части польского офицерского корпуса, Политбюро поручило именно К. Рокоссовскому урегулировать проблему советских граждан в Войске Польском: тем, кто занимал высшие командные должности — предложить принять польское гражданство, а советских офицеров, не владеющих польским языком, перевести с командных должностей на должности советников. Такие мероприятия, как предполагалось, могли снять достаточно неприятный вопрос о не вполне правильной (точнее — несправедливой) расстановке офицерских кадров в польских национальных вооруженных силах. Для польских высших офицеров это был вопрос более чем болезненный.

В русле польско-советских межгосударственных отношений ставился также вопрос о репатриации поляков из СССР. На заседании 10 октября члену Политбюро А. Рапацкому и Ст. Калиновскому поручалось подготовить соответствующую информационную записку. В той же плоскости следует рассматривать поручение Ю. Циранкевичу и С. Ендрыховскому подготовить проект письма в ЦК КПСС «по вопросу поставок угля в СССР в 1946—1953 гг.»⁸. Все это означало, что польское партийно-государственное руководство отдавало себе отчет в неизбежности скорого наступления момента «выяснения отношений» с руководителями СССР и КПСС и, не видя никакой иной альтернативы, предприняло практическую подготовку к нему.

12 октября заседание Политбюро происходило уже при активном участии В. Гомулки. Данный факт можно истолковать как начальный момент перехода политического кризиса в Польше в новую фазу, поскольку на ход событий теперь уже непосредственно оказывала влияние волевая натура человека, который большинством членов ПОРП, да вероятно и польской общественности в целом, рассматривался как единственная фигура среди политических деятелей, способная вывести страну из критического положения. Приверженцы модернизации политического режима, а такие ведь были не только в ПОРП, но и в других партиях («стронництвах»), в молодежном и профсоюзном движении, среди беспартийных польских интеллектуалов (в писательских кругах, художественной и научной интеллигенции), приобретали в лице В. Гомулки серьезного сторонника, выступавшего в защиту национальных интересов Польши, хотя и понимаемых через призму коммунистической идеологии. Совсем скоро он станет признанным лидером нации. За ним пойдут вполне сознательно даже достаточно далекие от политических игр светские католические круги.

На том же заседании вновь обсуждалось положение в стране и ПОРП. С короткой информацией по этому вопросу выступил Э. Охаб. Он констатировал состояние кризиса в партии в результате «ошибок, допущенных в прошлом». Эта, на первый взгляд, не вполне ясная, как бы лишенная конкретного содержания формулировка имела в виду, вне сомнения, злоупотребления, вскрытые в ходе критического осмысления сталинизма на польской почве, и серьезные промахи в экономической политике. Впрочем, можно думать, что это просто неудачная запись секретаря, ведшего протокол. Дальше в документе находим следующее высказывание: «Чувствуется сильный напор враждебных, чуждых тенденций, антисоветские лозунги, демократия либерально-демократического характера». Почти дословно то, о чем уже говорилось выше. Затем последовал выпад против Объединенной крестьянской партии, поскольку ее лидеры высказывались в пользу «равных отношений с ПОРП». Это уже нечто новое, вызывающее отторжение, ибо, по представлениям коммунистической элиты, «пролетарская» партия и только она должна — ибо имеет на то неоспоримое право — монопольно править страной. Затем Охаб вновь высказался об антисоветизме, точнее — об антисоветских высказываниях в некоторых печатных изданиях: «Критика СССР, которая пронизывает взгляды некоторых членов партии, особенно товарищей идеологического фронта — неприемлема, ошибочна, соскальзывает на позиции врага, например, "сталинский период это период контрреволюции", "в СССР не было рабочей власти" и т. д.». Такого рода критики Э. Охаб не принимал. Он стоял, как тогда говорили, на «твердой позиции» и неколебимо заявил: «Мы должны решительно бороться с антисоветскими настроениями. Дружба с Советским Союзом — это фундамент нашей политики, мы всегда, при всех обстоятельствах пойдем с Советским Союзом»⁹.

Выступая в дискуссии, В. Гомулка затронул многие проблемы, которые волновали партию и общество, хотя вынужден был говорить, если можно так выразиться, «в телеграфном стиле». Из неавторизованной записи выступления Гомулки, сохранившейся в архиве и опубликованной в 1987 г. А. Панковским¹⁰, видно, что наиболее существенными Гомулка считал две проблемы: состояние польской экономики и аграрный вопрос. Он высказал мнение, что проводившаяся в ПНР до той поры экономическая политика заслуживает суровой опенки и что правящая партия не вправе уклоняться от ответственности за деформации, допущенные в ходе строительства нового общественного строя. Довольно язвительно он высказался о той части проекта постановления предстоявшего VIII пленума ПОРП, которая трактовала государственную политику в аграрном секторе. Он считал порочной практику дотаций производственным кооперативам, осуждал практику разрушения индивидуальных хозяйств; по его мнению, только экономическая эффективность является подлинным критерием оценки хозяйственной деятельности. «Для меня ясно, что социализм в деревне мы поставили на голову», — убежденно заявил он¹¹. Высказал свое мнение Гомулка и о политической ситуации в стране, отметив актуальность проблемы польско-советских отношений и не закрывая глаза на многочисленные проявления антисоветских настроений, причем не вдавался в конкретику, но как бы особенно подчеркнул, что ни в коем случае не следует отодвигать на второй план вопросов взаимоотношений ПНР — СССР и ПОРП — КПСС.

На заседании 12 октября принимается решение рекомендовать пленуму, открытие которого намечалось на 17 октября, ввести в состав ЦК ПОРП не только В. Гомулку, но также М. Спыхальского и З. Клишко. Как видим, вслед за ним к активной политической деятельности должны были шаг за шагом возвращаться и его сподвижники, познавшие неволю в годы безраздельного правления Б. Берута.

Для определения расстановки сил в дискуссии по программным вопросам важное значение имело заседание Политбюро 15 октября, на котором В. Гомулка присутствовал уже едва ли не как «равный среди равных». К этому моменту вопрос о возвращении его в состав Политбюро был решен окончательно, о чем свидетельствует хотя бы одно из сообщений советского посла в Москву (помечено 13 октября), оказавшееся затем на письменном столе Н.С. Хрущева¹². Думается, познакомившись именно с этой информацией П.К. Пономаренко, советский лидер почувствовал себя крайне уязвленным: руководители ПОРП не поставили его в известность о столь кардинальном решении, не обсудили с советскими руководителями вытекавших отсюда политических проблем. Может быть, уже тогда у Хрущева зародилась идея нагрянуть в Варшаву, чтобы на месте разобраться в происходящем...

На заседании 15 октября обсуждался текст доклада Э. Охаба и проект постановления, подготовленные для VIII пленума. Выступившие в дискуссии первыми Ю. Циранкевич, Е. Моравский, В. Матвин и Р. Замбровский, что называется, с порога подвергли текст доклада уничтожающей критике как не соответствовавшего стоявшим перед ПОРП актуальным задачам по выправлению экономического положения страны и стабилизации общественной жизни, и это в конечном итоге привело к тому, что проект отвергло большинство участников заседания. Премьер-министр посчитал в принципе правильной оценку 6-летнего плана, внесенную в постановление VII пленума ЦК ПОРП, но предостерег от оценки послевоенного периода в Польше в документах очередного пленума как потраченного впустую (о чем писалось в некоторых газетах и говорилось на различных собраниях).

Разумеется, среди многих проблем рассматривались и польско-советские отношения, прежде всего проявления антисоветизма. По мнению Е. Моравского, ослабить антисоветские настроения можно только при условии устранения причин, их породивших. Но конкретизировать необходимые меры в данном направлении он, судя по тексту протокольной записи, не стал. Поэтому его высказывание прозвучало риторически. Р. Замбровский утверждал, что с приходом к власти коммунистов реформирование Польши осуществлялось слишком явно по советским образцам, что и стало одним из источников антисоветизма. Е. Альбрехт высказался в связи с этим так: «В народе есть беспокойство, сможем ли мы биться с СССР за равноправные отношения, не подвергая сомнению нашу дружбу». С. Ендрыховский и Э. Ставиньский подняли пресловутый вопрос о советских советниках в военном ведомстве и советских гражданах на офицерских должностях в Войске Польском. К. Рокоссовский, напротив, положительно оценивал их роль, считая, что они приносят бесспорную пользу. А. Завадский придерживался той же точки зрения, а когда коснулся в проекте постановления пленума характеристики польско-советских отношений, категорически заявил: «У нас не может быть [!] антисоветских настроений, и это мы должны сказать ясно; польско-советскую дружбу надо взять за основу. Вопросы, которые между нами являются спорными, необходимо откровенно поставить перед советскими товарищами». В. Двораковский высказался в том же духе.

Подводя итоги дискуссии, Э. Охаб согласился с тем, что в постановлении пленума об отношениях ПНР и СССР следует найти такую формулировку, которая не дала бы повода для политических спекуляций («Вопрос об отношении к Советскому Союзу <...> поставлен неправильно и может привести к опасным последствиям»)¹³.

Проект постановления принят был как основа для дискуссии на предстоявшем пленуме ЦК. От доклада Э. Охаба решили отказаться, а во вступительном слове при открытии пленума ему поручили лишь проинформировать об обстановке в Политбюро¹⁴. Начало работы пленума перенесли на 19 октября.

Но предстояло еще обсудить основные тезисы программной речи В. Гомулки, которую он предполагал произнести на пленуме, а самое, может быть, главное — наметить кандидатов в новый состав Политбюро, поскольку от правильного подбора «команды» зависела судьба дальнейших реформ, в которых Польша так нуждалась. В этом смысле решающие события развернулись 17 октября на очередном заседании Политбюро ЦК. В повестке дня стояло четыре вопроса, в том числе заключительный: о VIII пленуме ЦК; он должен был, по замыслу сторонников реформ, предопределить ход пленарного заседания, а тем самым подготовить крутой поворот в развитии политической обстановки в стране и одновременно внести новое содержание в межгосударственные отношения ПНР и СССР.

Потерпев чувствительную неудачу во время обсуждения проекта своего доклада на предшествующем заседании, Э. Охаб представил на сей раз новый, собственный вариант постановления пленума, однако вновь натолкнулся на критику, особенно со стороны Р. Замбровского и А. Завадского. В результате была достигнута договоренность представить письменные поправки к первому варианту, и таким образом предложенный Охабом новый вариант снимался с обсуждения. Затем приняли решение в первый день пленума кооптировать в состав Центрального Комитета В. Гомулку, З. Клишко, И. Лёга-Совиньского и М. Спыхальского, что, как прогнозировалось, должно было в ходе дискуссии на пленуме изменить соотношение сил в пользу сторонников новой политической линии.

При обсуждении вопроса о количественном составе будущего Политбюро, которое предполагалось кардинально обновить, Э. Охаб сделал заявление о своей отставке, мотивируя свое решение тем, что в почти семимесячный период, когда он возглавлял ПОРП, руководству не удалось консолидировать партию («этому способствовала слабая работа первого секретаря ЦК»), что его доклад не нашел поддержки в Политбюро, наконец, что линия, которую он проводил в докладе, сильно расходится с проектом постановления. Действующий состав Политбюро Охаб считал недееспособным ввиду отсутствия общей платформы, чего и невозможно было достичь, поскольку члены высшего партийного руководства проявляли разные, порою взаимоисключающие, подходы к актуальным политическим проблемам. Затем он предложил ввести в состав Политбюро В. Гомулку. В соответствии с заранее обусловленным сценарием последовало выступление Ю. Циранкевича, предложившего Гомулку на пост первого секретаря ЦК, а вслед за тем А. Рапацкий заявил, что следует поручить Гомулке и Охабу совместно определить новый состав Политбюро. Гомулка согласился заняться такой ответственной и деликатной работой, как конструирование нового политического руководства партии и государства, и призвал к себе на помощь Э. Охаба, Ю. Циранкевича и А. Завадского¹⁵. Такой состав «комиссии» и был одобрен. Понятно, что первую скрипку в этом квартете должен был играть именно В. Гомулка, он фактически имел решающий голос при выборе того или иного кандидата.

VIII пленуму решено было предложить новое Политбюро в составе девяти человек, а именно: В. Гомулка, С. Ендрыховский, А. Завадский, Р. Замбровский, И. Лёга-Совиньский, Е. Моравский, Э. Охаб, А. Рапацкий и Ю. Циранкевич. В Секретариат ЦК рекомендовались семь человек: Е. Альбрехт, Э. Герэк, В. Гомулка, Р. Замбровский, В. Матвин, Э. Охаб и В. Яросиньский. Таким образом, из высшего политического руководства, сохранявшего пока свои полномочия, подлежали выводу при всех условиях четверо: Ф. Мазур, З. Новак, К. Рокоссовский и Ф. Юзьвяк.

В Москве информацию о предполагаемых изменениях в составе польского высшего политического руководства получили еще до того, как состоялось заседание Политбюро 17 октября. Советским руководителям особенно неприятным должно было казаться исключение из Политбюро К. Рокоссовского, занимавшего вдобавок два ключевых государственных поста, поскольку его пребывание в должностях министра национальной обороны ПНР и заместителя председателя Совета Министров неизбежно ставилось под вопрос. В то же время, как посчитали в Москве, усиливались позиции «молодых секретарей» (Е. Альбрехт, В. Матвин, Е. Моравский), имена которых у советских партработников, особенно из идеолого-пропагандистских структур аппарата ЦК КПСС, ассоциировались с так называемым «польским ревизионизмом».

Примечания

1. Byłem sekretarzem Gomułki. Z Walerym Namiotkiewiczem rozmawia Grzegorz Sołtysiak. Warszawa, 2002. S. 30—31.

2. AAN. PZPR. КС. Sygn. V/42. K. 168; Rykowski Z., Władyka W. Polska próba'56. Kraków, 1989. S. 228. Между прочим, в протокол заседания было внесено такое решение: «Политбюро признало нецелесообразным возвратить городу Сталиногруд старое название Катовице». В какой-то мере это характеризует настроения, свойственные части высшего политического руководства Польши.

3. Centrum władzy. Protokoły posiedzeń kierownictwa PZPR. Wybór z lat 1949—1970 // Dokumenty do dziejów PRL. Zeszyt 13 / Oprac. A. Dudek, A. Kochański, K. Persak. Warszawa, 2000. S. 187.

4. Ibidem. S. 188.

5. АПРФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 141. Л. 128—129.

6. Там же. Л. 129—130.

7. Там же. Л. 132.

8. Centrum władzy... S. 188—189.

9. Ibidem. S. 190.

10. AAN. PZPR. КС. Sygn. V/41. K. 29—36; Gomułka i inni. Dokumenty z archiwum КС 1948—1982 / Oprac. J. Andrzejewski [A. Paczkowski]. Londyn, 1987. S. 90—98.

11. AAN. PZPR. КС. Sygn. V/41. K. 32.

12. АПРФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 141. Л. 135.

13. Обсуждавшийся текст проекта постановления VIII пленума, по-видимому, не сохранился.

14. Протокольная запись целиком опубликована в кн.: Centrum władzy... S. 192—206.

15. Centrum władzy... S. 207—214.