3. Август и сентябрь

Первым конкретным результатом пленума ПОРП было восстановление В. Гомулки в партии. 1 августа 1956 г. Э. Охаб и А. Завадский в беседе с Гомулкой, которая заняла несколько часов кряду, проинформировали его о ходе пленарного заседания и принятых решениях. «Веслав» заявил, что знает о пленуме лишь по скупым сообщениям печати, что «в общем он не имеет каких-либо замечаний, однако окончательную позицию по этим вопросам он изложит после тщательного изучения материалов пленума». На вопрос, «желает ли он быть в партии, Гомулка ответил положительно»¹. В беседе затрагивался также вопрос о кризисе в ПОРП 1948 г., причем Охаб и Завадский еще раз подтвердили: руководство партии остается на позиции безусловного осуждения так называемого правонационалистического уклона. Гомулка заявил, что по-прежнему придерживается своей точки зрения, своей платформы, но согласен с тем, что развязывание дискуссии в партии по упомянутому вопросу было бы нежелательно. В тот же день Политбюро ЦК, выслушав информацию о встрече с Гомулкой, единодушно постановило вернуть ему партбилет и поставить на учет в низовой парторганизации аппарата ЦК². Акт вручения партбилета состоялся 2 августа в здании ЦК ПОРП, о чем Польское радио сообщило 4 августа в вечернем выпуске последних известий. 5 августа соответствующую информацию опубликовала «Трыбуна люду». Значительная часть общественности встретила данный факт — ожидавшийся еще весной — с известным удовлетворением, поскольку В. Гомулка считался реальной альтернативой прежде всего Э. Охабу, который за четыре с половиной месяца пребывания на посту первого секретаря ЦК ПОРП так и не сумел завоевать себе авторитета как среди партийной, так и беспартийной общественности. Таким образом, перед В. Гомулкой была устранена, по крайней мере формально, едва ли не важнейшая преграда на пути к публичной деятельности. «Дальнейшая судьба Гомулки <...> будет зависеть от его отношения к линии партии. Если Гомулка открыто признает и одобрит линию партии, ему, возможно, будет предоставлен какой-либо государственный пост», — делился Ф. Мазур своими соображениями с советским дипломатом³. В то же время некоторая часть партийных деятелей опасалась, по-видимому, возвращения В. Гомулки в большую политику; им казалось, что это может угрожать расколом в ПОРП⁴. В действительности же с той поры скромная квартирка В. Гомулки на ул. Саской стала центром притяжения тех членов ЦК ПОРП, которые в той или иной форме оспаривали некоторые аспекты проводимой партийным руководством политики, в частности проблемы коллективизации деревни, отношения к СССР (вопрос о советских советниках, об экономическом сотрудничестве), к польской католической церкви и др. По некоторым данным, бывали здесь и сотрудники советского посольства⁵.

К публичной деятельности возвращались и близкие сотрудники В. Гомулки: помимо упомянутых Спыхальского и Корчиньского, в партии был восстановлен также З. Клишко, занявший в августе свою прежнюю должность заместителя министра юстиции ПНР.

* * *

Несмотря на летние месяцы, когда, по обыкновению, интенсивность городской жизни заметно ослабевает, подспудно продолжали вызревать процессы поляризации: с одной стороны, падал авторитет правящей партии, а в самой ПОРП все отчетливее пролегала граница, делившая консервативные и реформаторские элементы, с другой — политическая элита все больше теряла доверие общества, не будучи способной реально изменить к лучшему положение в стране.

7—8 августа в Варшаве состоялось бурно прошедшее совещание актива столичной организации ПОРП, на котором присутствовали А. Завадский и Ст. Сташевский. Председатель Государственного Совета ПНР выступил с информацией об итогах работы VII пленума. По-видимому, его выступление не вполне удовлетворило аудиторию. Участники партактива требовали рассказать о группировках, обозначившихся на пленуме, и об антисемитских выпадах З. Новака. В информационной записке, составленной в советском посольстве по поводу указанного актива ПОРП Варшавы, подчеркнуто следующее: «...особенно вызывающим на активе было выступление Я. Секерской, которая, по существу, обвинила партию в поддержке антисемитизма в стране». Что же касается А. Завадского, то он еще раз вышел на трибуну, стремясь внушить собравшимся, что «на пленуме не было никаких группировок, а были различные мнения по существу обсуждаемых вопросов и что в конечном счете решения были приняты единогласно. Он указал, что вопрос антисемитизма является надуманным и что нет необходимости превращать его в политический вопрос, заслуживающий внимания и борьбы партии». Не всех такая аргументация убедила, эта часть участников совещания не согласилась с А. Завадским «и фактически устроила ему обструкцию»⁶. Жупел антисемитизма безусловно мешал консолидации ПОРП.

В новую, все более обострявшуюся стадию входил кризис молодежного движения, что со всей очевидностью продемонстрировал III пленум Главного правления Союза польской молодежи, заседавший 18—23 августа. ЦК ПОРП на пленуме представлял секретарь ЦК Е. Моравский. Он имел возможность лишний раз убедиться в стремлении молодежи к самостоятельности при реализации директив руководства ПОРП, в нежелании слепо, безоговорочно следовать им. В ходе дискуссии острой критике подвергались руководители СПМ за нежелание участвовать в разрешении насущных проблем молодежи⁷. «В постановлении пленума отчетливо проводится мысль о независимости СПМ от партии», — можно прочитать в одном документе, подготовленном в целях информации членов Президиума ЦК КПСС⁸. 10 сентября Секретариат ЦК ПОРП рассмотрел итоги молодежного пленума и констатировал, что «со стороны некоторых товарищей имело место неправильное понимание перелома, происходящего после XX съезда [КПСС]. Эти товарищи развязали дискуссию, отрицая достижения СПМ-овской организации в период 10-летия. Беспокоит выступление Ворошильского, а особенно тот факт, что он не встретил отпора со стороны руководства СПМ»⁹. Отсюда следует, что идеологический кризис Союза польской молодежи вступал в новую фазу.

* * *

В Москве уже несколько месяцев с беспокойством наблюдали за развитием событий в Польше — советские политики отдавали ли себе отчет в том, что волнения в Познани как безошибочный индикатор показали: до стабильности в Польше еще далеко. Обсуждалась ли данная проблема на заседаниях Президиума ЦК КПСС? Как выстраивалась политика Москвы на польском направлении, особенно в августе — сентябре 1956 г.? Ни протоколов заседаний «центра власти», ни каких-либо иных документов столь же высокого ранга исследователи пока не знают. Не отвечают на поставленные вопросы содержательные в целом мемуары Н.С. Хрущева (имеются в виду польские сюжеты его воспоминаний), да и не только его. Прямо-таки заговор молчания. Создается впечатление, что никакой особой, целостной стратегической линии в связи с событиями в Польше высшие политические руководители СССР, по-видимому, не имели.

Правда, в последнее время историкам-исследователям стали известны отдельные информационные материалы, подготовленные аппаратом ЦК КПСС и государственными органами для высшего политического руководства. Так, в первые дни сентября 1956 г. на письменный стол Н.С. Хрущева легла записка Комитета информации при МИД СССР, озаглавленная «О положении на идеологическом фронте в Польской Народной Республике» (датирована 31 августа). Цель этого любопытного документа заключалась в том, чтобы привлечь особое внимание руководства к политической ситуации в Польше. Причем, как думается, неизвестные нам составители документа (подписанного заместителем председателя Комитета И.И. Тугариновым) все время держали в уме назревавший быстрыми темпами политический кризис в Венгрии, о чем в руководящих кругах говорилось уже давно и на самых разных уровнях. Рассматривая идеологический аспект внутреннего положения Польши, сотрудники аппарата Комитета информации акцентировали внимание высших советских руководителей на угрозе основам «социалистического строя» одного из ближайших соседей на западных рубежах СССР: «Развернувшееся после XX съезда КПСС среди польской общественности и в печати обсуждение важнейших вопросов политического и экономического положения в стране в целом приняло нездоровый характер и по существу вылилось во враждебную народно-демократическому строю кампанию. Факты показывают, что враждебные и оппортунистические элементы, организуя эту кампанию, своей основной целью ставят подрыв руководящей роли Польской объединенной рабочей партии и ее Центрального Комитета»¹⁰. Анализируя информацию, полученную из Варшавы в летние месяцы, авторы записки обратили внимание на такую опасную тенденцию: «Враждебная кампания против ПОРП и государственного строя тесно переплетается с антисоветской клеветнической пропагандой, имеющей целью бросить тень на Советский Союз, подорвать и опорочить польско-советские отношения»¹¹. Это было слишком опасно, и не отреагировать на такого рода политическую тенденцию было бы верхом неосмотрительности. Может быть, в результате знакомства именно с данным документом Н.С. Хрущев впоследствии, имея в виду рассматриваемый период времени в Польше, вспоминал: «Все бурлило, и все на антисоветской основе. Не всегда люди выходили на улицу, а варились внутри себя. Они требовали вывода советских войск из Польши, критиковали советскую политику, критиковали неравноправные договоры, неравноправные отношения между нашими странами»¹². Документальные материалы российских и польских архивов, обнаруженные исследователями и архивистами в последние годы, полностью подтверждают слова мемуариста.

Составители рассматриваемого документа были убеждены, что носителей антисоветских настроений следует искать «в среде польской интеллигенции и, прежде всего, среди деятелей литературы и искусства». При этом делалась отсылка на получившее широкую известность в Польше выступление Антония Слонимского в апреле 1956 г. во время сессии Совета культуры и искусства, когда он безапелляционно и во всеуслышание заявил: «Меня ругали за мою книгу, но я был прав. Дело вовсе не в Сталине, а в социалистическом строе, который неизбежно рождает Сталиных»¹³. Из процитированного высказывания нетрудно сделать вывод, что под сомнение ставился социализм в целом как модель социального устройства, причем не только, так сказать, в классической, советской версии.

Вся ответственность за брожение в польском обществе возлагалась прежде всего на «многих» редакторов и редакционных работников центральных газет, журналов и издательств, которых составители записки причисляли к «неустойчивым и оппортунистическим элементам». К ним добавлялись также «некоторые ответственные работники высших и средних партийных школ, министерства культуры, просвещения, видные работники в области литературы и искусства и т. д. Эти оппортунистические элементы, таким образом, держат в своих руках важнейшие средства идеологической борьбы и используют их для распространения враждебных ленинизму взглядов». Секретарь ЦК ПОРП Е. Моравский был отнесен к тем, кто не только считал «нормальной разнузданную кампанию так называемой демократизации, оплевывания результатов народного труда за годы народной власти, но и в известной мере явились организаторами и вдохновителями этой кампании». За примирительное отношение к выступлениям польской печати «досталось на орехи» также членам Политбюро ЦК ПОРП Ю. Циранкевичу и председателю Государственного Совета ПНР А. Завадскому. В качестве радикального средства исправления сложившейся в Польше «нездоровой обстановки» рекомендовалось следующее: «вооружение партии [ПОРП] классовым пониманием происходящих событий явилось бы важнейшим фактором в деле организации отпора буржуазным и оппортунистическим элементам»¹⁴.

В череде заметных и мимолетных событий 1956 г. стоит отметить одно, ставшее существенным элементом польско-советских межгосударственных отношений, — 11 сентября 1956 г. в Москве по пути в Китай появился Э. Охаб. В советской прессе о краткосрочном пребывании в СССР первого секретаря ЦК ПОРП не сообщалось, на что имелись веские причины. Предыстория визита такова. 7 сентября 1956 г. на заседании Политбюро ЦК ПОРП среди прочего рассматривались два вопроса, имевших прямое отношение к московскому визиту Э. Охаба. Заслушав сообщение Ст. Ендрыховского, Политбюро приняло решение «обратиться к Советскому Союзу по вопросу расчетов по военным репарациям, а также выравнивания цен за уголь, поставляемый Польшей в тот период Советскому Союзу по низким ценам». Кроме того, обсуждался вопрос о нецелесообразности дальнейшего пребывания советских советников в воеводских управлениях общественной безопасности и департаментах Комитета общественной безопасности. Вместо этого предполагалось создать бюро для контактов с советскими спецслужбами («по общим проблемам»). На Э. Охаба возлагалась миссия договориться обо всем с «советскими товарищами»¹⁵.

Первый секретарь ЦК ПОРП направлялся в Пекин на очередной съезд коммунистов Китая (о чем в польской прессе было опубликовано официальное сообщение), и в Москве, в которой провел буквально несколько часов, обсудил с А.И. Микояном как первым заместителем председателя Совета Министров СССР некоторые актуальные вопросы политических отношений Польши и Советского Союза. Советская сторона начала подготовку к встрече с Охабом еще в конце августа, а 30 августа заведующий отделом ЦК КПСС по связям с иностранными компартиями Б.Н. Пономарев представил высшим руководителям записку об актуальной ситуации в Польше и просил переговорить с Э. Охабом «по вопросам, затронутым в записке»¹⁶. Речь там шла, во-первых, о польской печати, которая, как говорилось в документе, «продолжает систематически предоставлять свои страницы антипартийным, враждебным выступлениям»; «враждебные и колеблющиеся элементы» пытаются «подорвать народно-демократический строй в Польше», причем главные свои атаки «направляют против руководящей роли партии в стране». Уничтожающей критике подвергся студенческий еженедельник «По просту». Очевидно, это молодежное издание было с точки зрения советского партийного аппарата крайне опасным. Во-вторых, говорилось о так называемом клубном движении. «Враждебные элементы в своей борьбе против народно-демократического строя пытаются использовать так называемые клубы интеллигенции, которые начали создаваться в Польше в сентябре 1955 г. по инициативе редакции молодежной газеты «По просту», — читаем в документе. — В настоящее время в Польше имеется 130 таких клубов, которые охватывают около 5,5 тыс. человек по преимуществу молодой творческой интеллигенции. <...> Имеются данные о том, что реакционные элементы надеются превратить клубы интеллигенции в официальные центры оппозиции против ПОРП». «Все это, — резюмировал Б.Н. Пономарев, — показывает, что серьезные отрицательные явления, наблюдавшиеся в Польше в первой половине 1956 г., продолжают иметь место и после VII пленума ЦК ПОРП. Партийные организации ПОРП продолжают либерально относиться к различного рода вылазкам враждебных элементов и не принимают достаточных мер к обеспечению должного партийного руководства идеологической работой»¹⁷. Но, как увидим далее, идеологические проблемы во время встречи Э. Охаба и А.И. Микояна либо вовсе не обсуждались, либо оставались на периферии обсуждения. Сохранился надежный письменный источник о встрече, позволяющий достаточно полно представить круг рассмотренных проблем советско-польских отношений, — записка о переговорах, подготовленная лично А.И. Микояном два дня спустя для ЦК КПСС.

Итак, о чем шла речь? Э. Охаб «сделал сообщение» от имени Политбюро ЦК ПОРП, сосредоточившись на четырех проблемах. «1. Об изменении границы с Украиной в районе залежей угля. Польские товарищи не видят экономических препятствий к указанному обмену территориями. Однако с учетом политической обстановки в стране, они не считают возможным дать согласие на это теперь». (Не понятно содержание и причины появления данной проблемы. К сожалению, никакой дополнительной информации в архивах пока не обнаружено.) «2. По мнению польской стороны, институт советских советников в польских органах общественной безопасности как в центре, так и в воеводствах в данный момент не вызывается необходимостью». «Наличие их вызывает очень много неприятных разговоров в польских кругах, а поляки могли бы сейчас обойтись без этих советников». Вместо этого «необходимо найти другие формы сотрудничества между органами госбезопасности Советского Союза и Польши, особенно это необходимо по разведке и контрразведке, по технике безопасности и пр.». 3. Поляки считали более правильным готовить работников госбезопасности не в СССР, как было до той поры, а непосредственно в Польше, для чего «открывают школу на 50 человек и просят нас дать им несколько консультантов для подготовки работников госбезопасности», — пишет А.И. Микоян. 4. Наконец, Э. Охаб поднял вопрос «о репарациях из Германии». Вот как он объяснял позицию поляков: «Отчетные данные показали, что они получили из ГДР репараций на сумму около 295 млн долларов за счет доли Советского Союза, а поставили угля взамен этого Советскому Союзу по крайне заниженным ценам стоимостью равной примерно 691 млн долларов. Таким образом, по их расчетам, они не только не получили репараций с Германии, а даже заплатили нам репарациями». На этой почве на всех уровнях польского общества возникло убеждение, что договор между ПНР и СССР по углю крайне несправедлив, ибо экономически убыточен для польской стороны.

А.И. Микоян заявил, что относительно института советников советская точка зрения совпадает с польской, что касается «угольной проблемы», то она требует дополнительного изучения. В заключение, по совету Н.С. Хрущева, он пригласил В. Гомулку на лечение в Крым. «Тов. Хрущев находится там, возможно, он принял бы т. Гомулку, Это было бы полезным, поскольку, наверное, т. Гомулка обижен также на советских людей, а его поездка на лечение в Советский Союз и встреча с советскими людьми могут облегчить его сближение с руководством Польской [объединенной] рабочей партии». Охаб ответил, что «с этим согласен» и проконсультирует вопрос с Варшавой¹⁸.

* * *

18 сентября 1956 г. в Москве был подписан протокол об экономической помощи правительства СССР правительству ПНР (по просьбе польской стороны). Польше предоставлялся кредит на сумму 100 млн рублей золотом и товарами из расчета 2% годовых. Проценты по кредиту подлежали погашению товарными поставками из Польши в 1957—1960 гг. Помимо того, предусматривалась отсрочка на 4—5 лет оплаты кредитов, выделенных Польше ранее¹⁹. Казалось, все пойдет по традиционной, накатанной колее. Но уже в октябре «угольная проблема», на короткое, правда, время, выдвинулась на передний план в межгосударственных отношениях ПНР и СССР, а пока обе стороны изучали предысторию проблемы, готовили разнообразные справочные материалы, продумывали стратегию своего поведения и т. д.

Однако спустя десять дней после подписания протокола МИД СССР получил настораживающую информацию из Будапешта: 28 сентября советник посольства СССР в Венгрии А.П. Ковалев услышал от представителя Польши в СЭВе Г. Ружаньского важную новость: на очередном пленуме ЦК ПОРП, созыв которого предполагался в октябре, В. Гомулка «будет введен в состав руководящих органов партии»²⁰. Нетрудно было прогнозировать обострение политической ситуации в Польше. Почему именно? Хотя в Кремле хорошо знали, что предполагаются существенные изменения в составе высшего партийного руководства, даже вероятная замена лидера ПОРП, по официальным межпартийным каналам никакой информации на эту тему руководство КПСС не получало. Таким образом, создавалась ситуация, когда серьезные кадровые перестановки польская партия решила произвести без традиционного согласования с ЦК КПСС. Для Н.С. Хрущева и его окружения это было непонятно, вызывало обеспокоенность и раздражение.

Примечания

1. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 396. Л. 301—302. Из беседы советника посольства СССР в Варшаве П.П. Турпитько с секретарем ЦК ПОРП, членом Политбюро ЦК Ф. Мазуром 11 августа 1956 г.

2. AAN. PZPR. КС. Sygn. V/42. К. 123. Протокол № III заседания Политбюро ЦК ПОРП от 1 августа 1956 г.

3. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 396. Л. 302.

4. См. цитированное интервью Э. Охаба польской журналистке Т. Тораньской в 1981 г. (Torańska T. Op. cit. S. 86).

5. Ptasiński J. Op. cit. S. 34.

6. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 40, 1956 г. П. 340. Д. 52. Л. 88—89. Из записки 2-го секретаря посольства СССР в Варшаве В.Н. Одинокова «Воеводские собрания партийного актива (краткая информация)». Датирована 15 сентября 1956 г.

7. Hillebrandl В. Sytuacja polityczna PRL w roku 1956 i jej implikacje w ruchu młodzieżowym // Ruch młodzieżowy w Polsce w latach przemian politycznuch 1956—1957 / Pod red. Z.J. Hirsza, E. Tomaszewskiego. Warszawa, 1984. S. 22—24.

8. АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 86. Л. 89. Из записки 4-го Европейского отдела МИД СССР «О положении в Союзе польской молодежи» от 10 сентября 1956 г.

9. AAN. PZPR. КС. Sygn. V/42. К. 104.

10. АПРФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 141. Л.72. (Подчеркнуто в тексте. — А.О.)

11. Там же. Л. 74.

12. Хрущев Н.С. Указ. соч. С. 577.

13. АПРФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 141. Л. 74. Имеется в виду его книга «Мое путешествие в Россию», изданная в 1932 г. См. последнее переиздание: Słonimski A. Moja podróż do Rosji. Warszawa, 1997.

14. Там же. Л. 75—76, 78.

15. Centrum władzy... S. 183—184.

16. АПРФ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 398. Л. 162. Сопроводительное письмо Б.Н. Пономарева в ЦК КПСС от 30 августа 1956 г.

17. Там же. Л. 163—171. Информационная записка «О некоторых вопросах внутриполитического положения в Польской Народной Республике после VII пленума ЦК ПОРП».

18. АПРФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 46. Л. 70—72. Здесь надо обратить внимание на один небольшой фрагмент в мемуарах Н.С. Хрущева. Он пишет, что во время пребывания в Москве Э. Охаба 11 сентября встретился с ним и недолго беседовал: «Предложил, чтобы товарищ Гомулка приехал в Советский Союз отдохнуть на юг, в Крым, где мы создали бы ему условия. Охаб возразил, что не следует этого делать, и постарался сдержанно уклониться от этой темы. Я не настаивал» (Хрущев Н.С. Указ. соч. С. 516). Очевидная и простительная ошибка памяти мемуариста. Э. Охаб в упомянутом выше интервью Т. Тораньской утверждает, что в июле 1956 г. имел беседу с Н.С. Хрущевым (не ясно только, по телефону или при личной встрече?), советский лидер интересовался здоровьем В. Гомулки и приглашал его приехать в СССР на лечение (Torańska T. Op. cit. S. 86).

19. Trybuna Ludu. 23.09.1956.

20. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 40, 1956 г. П. 336. Д. 9. Л. 29.