Глава 7. Всегда против Польши

Внешняя политика правительств панской Польши уходит своими корнями глубоко в прошлое. Пилсудский и его люди были связаны с германским империализмом еще до первой мировой войны, а также во время нее. Опубликованные документы по истории пилсудчины убедительно доказывают, что люди, ставшие впоследствии правителями Польши, во время первой мировой войны были тесно связаны с германской разведкой.

Определяющим началом ориентации санационного лагеря были классовые интересы польской буржуазии и польских помещиков, которые считали своими главными врагами польских трудящихся и Советский Союз. Защита классовых интересов буржуазии и помещиков, защита их любой ценой, независимо от национальных интересов Польши, вела в конечном итоге к союзу с иностранным империализмом, а во многих случаях приводила непосредственно к переходу на службу к иностранным капиталистам. Весьма характерно, что если до первой мировой войны и в период этой войны на германский империализм ориентировалась только часть польской реакции (санация), а другая часть (эндеки) приносила интересы Польши в жертву тесному сотрудничеству с царизмом, то межвоенный период характеризуется курсом на сближение точек зрения и того и другого крыла польской реакции.

Свержение капитализма в России в результате Октябрьской революции и образование на территории бывшей царской России свободного государства рабочих и крестьян, с одной стороны, и приход Гитлера к власти в Германии — с другой, привели к тому, что в панской Польше весь лагерь польской реакции, независимо от внешних вывесок, был одинаково прогитлеровским и антисоветским, одинаково пропитан влиянием иностранной разведки.

Возрождением своей независимости в 1918 году Польша обязана победе Октябрьской революции, которая, свергнув господство русской буржуазии, нанесла сокрушительный удар всему империалистическому лагерю, вызвала подъем революционной волны в Европе и Азии. Победа Октябрьской революции сыграла решающую роль также и в том, что в 1918 году разразилась революция в Германии и Австрии, в результате которой были уничтожены два других оккупанта Польши — германская империя Гогенцоллернов и австро-венгерская монархия Габсбургов.

Осуществляя ленинско-сталинский принцип самоопределения наций, советское правительство немедленно объявило недействительными все акты о разделах Польши, заключенные в свое время правительствами Пруссии, Австрии и царской России, и безоговорочно признало право польского народа на независимость. В ряде официальных актов и деклараций Советская Россия убедительно доказала, что проводит политику поддержки независимой Польши и стремится установить мирные, дружественные отношения между обоими народами. Эту политическую линию по отношению к Польше Советский Союз проводил неизменно в течение всего межвоенного двадцатилетия, независимо от характера правительств панской Польши.

Несмотря на это, основной особенностью внешней политики досентябрьских польских правительств была ненависть к Советскому Союзу, ненависть, находившая свое проявление в активном участии в антисоветских авантюрах, организованных мировым империализмом. Анализ польской внешней политики межвоенного периода приводит к неопровержимому выводу, что польская реакция всегда ориентировалась на те силы в империалистическом лагере, которые в данный период наиболее активно выступали против Советского Союза и народного движения во всем мире. Отсюда профранцузская ориентация польской буржуазии в первый послевоенный период, когда буржуазная Франция стремилась возглавить поход европейской реакции против Советской России. Отсюда связанная с майским переворотом известная «переориентировка» на Англию, которая, как известно, в период Локарно играла ведущую роль в европейской политике и в 1925—1927 годах проявляла особенную активность в организации антисоветских провокаций. Отсюда курс, приведший к тому, что после захвата власти Гитлером Польша целиком впряглась в политическую колесницу гитлеровской Германии, которая превратилась к тому времени в главную ударную силу в борьбе против СССР, а также в главный источник «вдохновения» всех фашистских режимов. Отсюда, наконец, неизменная «симпатия» к финансовой олигархии Соединенных Штатов, которые, действуя закулисно, уже тогда встали во главе мирового империализма и фактически были одним из главных вдохновителей идеи «крестового похода» против СССР и всех сил прогресса.

Ни одна из этих «ориентаций» (точнее, ни один из вариантов одной и той же ориентации) не соответствовала интересам Польши. Наоборот, это была ярко выраженная антипольская ориентация, ориентация, идущая вразрез с жизненными интересами польского народа. Это в равной мере относится не только к прогитлеровской политике периода 1933—1939 годов, но и к политике более раннего периода, когда правительства Польши ориентировались прежде всего на западные державы.

Внешнюю политику Польши в 1933—1939 годах мы разберем в следующих двух главах. Сейчас же займемся некоторыми вопросами более раннего периода, в частности отношением Соединенных Штатов, Англии и Франции к Польше. Этот вопрос заслуживает особого внимания, между прочим, потому, что польская буржуазная литература в течение ряда лет пыталась создать миф о мнимой поддержке, которую якобы Польша получала от «западных демократий» и прежде всего от Соединенных Штатов, возглавлявшихся «благородным» и «бескорыстным» президентом Вильсоном.

Отношение западных империалистов к Польше, по сути дела, уже в общих чертах освещено в предыдущих главах, в которых была дана оценка англо-франко-американской политики поддержки германского империализма и устремления его на восток, что, как совершенно очевидно, должно было произойти за счет интересов Польши. В настоящей главе мы дополним эту оценку некоторыми материалами, касающимися непосредственно Польши. Польша рассматривалась западными державами только как пешка в их империалистической игре, пешка, которой без малейшего сожаления жертвовали в интересах более сильных фигур...

Первым мифом, который польские буржуазные историки особенно усердно пытались распространить среди поляков, было утверждение, будто западные державы оказали содействие делу возрождения независимости Польши в ходе первой мировой войны. Однако достаточно хотя бы поверхностно ознакомиться с документами, относящимися к этому периоду, чтобы убедиться, что это утверждение не имеет ничего общего с действительностью.

До 1917 года западные державы (в том числе и «нейтральные» в то время Соединенные Штаты) вообще не занимались польским вопросом, полностью одобряя позицию царского правительства.

Что же касается царского правительства, то оно под влиянием обстановки на фронте и желая привлечь на свою сторону поляков дало общее обещание предоставить Польше «автономию», причем это обещание было дано не в официальном государственном документе, а в обращении главнокомандующего великого князя Николая Николаевича.

Соответствующий раздел этого обращения от 14 августа 1914 года гласил: «...Да исчезнут границы, разделяющие на части польский народ. Да соединится польский народ воедино под скипетром царя российского. Под этим скипетром возродится Польша, свободная в своей вере, языке и самоуправлении».

Итак — лишь туманное обещание предоставить самоуправление «под скипетром царя российского». Высокопарные же фразы о «соединении воедино» просто-напросто означали, что по тайному русско-франко-английскому соглашению царская Россия должна была в случае победы коалиции получить польские земли, находившиеся под прусской и австрийской оккупацией.

И тем не менее для польской реакции обращение Николая Николаевича оказалось достаточным поводом к тому, чтобы излить целое море верноподданнических чувств благодарности в специальной телеграмме на имя «его императорского величества, всемилостивейшего государя». Под благодарственной телеграммой подписался весь «цвет» буржуазии и помещиков Царства Польского во главе с Романом Дмовским, Владиславом Грабским, епископом варшавским Рушкевичем, Радзивиллами, Потоцкими, Замойскими, Любомирскими. (Спустя примерно два года значительное большинство подписавшихся под указанной телеграммой подобные же «чувства» выразило по адресу... Вильгельма II, торжественно заявив при этом об отказе от Силезии, Великопольши, Галиции и т. п.)

Какова же была позиция правительств Франции, Англии и Соединенных Штатов? Чтобы ответить на этот вопрос, приведем слова горячего поборника Антанты, и прежде всего Франции и США, профессора Станислава Кутшебы из его работы «Возрожденная Польша 1914—1918 годов».

«14 августа 1914 года, — пишет Станислав Кутшеба, — главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич издал обращение к полякам, в котором возвещалось об объединении расчлененной в результате разделов Польши, «свободной в деле веры, языка и самоуправления», под скипетром царя. Было не совсем ясным, какова будет юридическо-государственная форма объединения с Россией, что означает самоуправление. Однако программа объединения польских земель была совершенно ясной: она полностью соответствовала интересам России, границы которой при этом продвинулись бы далеко на запад. Характерно, что Россия ставила этот вопрос как свой внутренний, русский вопрос. В силу соглашения с западными государствами эти последние не должны были вмешиваться в возникшие в результате войны проблемы на восточных границах центральных держав. Россия как победительница в войне могла бы после нее определить свое отношение к польским землям согласно своей воле. Входящие в состав коалиции западные державы — Франция и Англия, — не говоря уже о слабенькой Бельгии, не могли в то время, хотя бы даже и хотели, вмешиваться в вопрос о позиции России. Россия была слишком сильна, слишком нужна им, чтобы можно было ей противиться. К тому же они недооценивали значения польского вопроса. Обращение великого князя, исполненное благородных, умело подобранных выражений, было принято на Западе весьма благосклонно; оно успокаивало и без того не слишком большие сомнения в вопросе о позиции России по отношению к ее соплеменникам полякам. Впрочем, это обращение не связывало Россию, так как оно было издано всего лишь главнокомандующим; оглашение его от имени царя предотвратили враждебно настроенные по отношению к Польше русские министры.

Молчали, конечно, и государства, не втянутые в войну, поскольку, будучи нейтральными, они не имели возможности заявлять о своей позиции в подобных вопросах. К числу этих нейтральных государств принадлежали и Соединенные Штаты Северной Америки».

Не входя в мотивы, по которым автор пытался оправдать позицию западных «друзей» Польши, мы можем констатировать как установленный факт, что ни одно из правительств Антанты (в том числе и правительство Вильсона) даже не заикнулось о независимости Польши, рассматривая «польский вопрос» как «внутреннее дело» царизма¹.

Вопрос о независимости Польши впервые встал перед политиками Антанты лишь в 1917 году, накануне февральской революции в России. Речь идет о нескольких общих словах, высказанных президентом Вильсоном в его декларации от 22 января 1917 года. Слова Вильсона о независимости Польши были очевидным ответом на действия Германии и Австрии, которые, желая заполучить польских рекрутов для службы в германской армии, заявили 5 ноября 1916 года о желании создать «независимую» Польшу в границах бывшего Царства Польского (да и то урезанных) и под опекой Германии. Чтобы выбить из рук Вильгельма II «польский козырь», нужно было как-то реагировать на германское заявление от 5 ноября 1916 года. Особенно неудобно было Вильсону молчать ввиду наличия нескольких миллионов поляков в Америке. Но весьма характерно, что в то же время американский посол в Берлине по поручению своего правительства успокоил германского канцлера, заявив, что позиция Вильсона касается лишь «такой Польши, которая была создана центральными державами». Следовательно, «независимость Польши» по Вильсону означала то же, что и «независимость Польши» по Вильгельму...

Вторично Вильсон вспомнил о независимости Польши лишь спустя год, в пункте 13-м своих «14 пунктов», обнародованных 8 января 1918 года.

К этому времени положение уже изменилось коренным образом. За два месяца до этого в России победила первая в мире социалистическая революция, провозгласившая и осуществившая принципы действительной свободы и равноправия народов, безоговорочно признававшая право польского народа на независимость. Капиталистические государства Запада, таким образом, вынуждены были также и в этом вопросе выступить под фальшивой личиной «борцов за свободу». Кроме того, интересы борьбы против Октябрьской революции и ее влияния в Европе требовали создания на границах Советской России зависимых от империалистов буферных государств, которые можно было бы использовать в целях интервенции. Об этом цинично заявил не кто иной, как премьер Франции Жорж Клемансо, который в пылу споров на Парижской мирной конференции бросил Вильсону:

«Когда был поставлен вопрос о создании польского государства, имелась в виду необходимость не только ликвидировать одно из величайших в истории преступлений, но и создать барьер между Германией и Россией».

Этим прежде всего и следует объяснить содержание указанного выше пункта 13-го, трактовавшего о возникновении независимой Польши, включающей «все территории, бесспорно населенные поляками, со свободным доступом к морю». Как следовало понимать «территории, бесспорно населенные поляками» и «свободный доступ к морю», — этого ни Вильсон, ни другие представители коалиции не считали уместным объяснить вплоть до... мирной конференции, когда стало совершенно очевидным, что польский вопрос Вильсон и его партнеры рассматривают как проблему, целиком и полностью подчиненную антисоветским замыслам западных государств и прежде всего стремлению возродить германский империализм и направить его экспансию на Восток.

О том, как Вильсон понимал доступ Польши к морю, рассказывает Роман Дмовский — вождь национал-демократической партии и главный представитель ориентации на царскую Россию и коалицию. Как утверждает Дмовский, Вильсон отнюдь не считал, что доступ к морю означает признание за Польшей права на часть Балтийского побережья. По Вильсону, доступ к морю означал... интернационализацию Вислы и предоставление Польше свободной зоны в гданьском порту. Приморская территория должна была остаться в руках Германии. Вот что пишет Дмовский:

«Только люди, не понимающие политического языка, могли вычитать в словах Вильсона «свободный доступ к морю» признание за Польшей территории, расположенной у Балтики. Выражение «свободный» означало доступ к морю через чужую территорию».

Так руководители англо-саксонских держав Ллойд-Джордж и Вильсон решили вопрос о «территориях, бесспорно населенных поляками», и, в частности, о Верхней Силезии.

По мере того как при активной помощи Антанты в Германии укреплялась контрреволюция, руководители Парижской конференции все меньше и меньше вспоминали о торжественных декларациях по вопросу о Польше. В соответствии с первым вариантом договора (о так называемых условиях мира), переданным Германии 7 мая 1919 года, Польша должна была получить почти всю Верхнюю Силезию. Из окончательного же текста договора, в соответствии с требованиями германской делегации, это положение было изъято и указывалось, что вопрос о судьбе Силезии будет решен путем плебисцита. Результаты этого плебисцита (20 марта 1921 года) Антанта «истолковала» таким образом, что к Польше должны отойти всего два уезда (Рыбницкий и Пщинский), вся же остальная территория (то есть основная часть промышленной Силезии) должна была отойти к Германии. Сделано это было с явной целью укрепления военно-промышленного потенциала Германии. Это решение впоследствии было изменено в значительной степени под влиянием третьего силезского восстания, которое вспыхнуло вопреки воле тогдашнего польского правительства и без какой-либо помощи с его стороны. В конечном итоге промышленные районы Верхней Силезии были разделены пополам.

В окончательном тексте договора была также изменена не в пользу Польши граница с Германией на побережье и в районе города Пил. Район Мазура был отдан Германии в результате плебисцита, проведением которого польское правительство, поглощенное в то время авантюрой «киевского похода», не занималось. Не был также возвращен Польше Гданьск, объявленный «вольным городом».

Вопрос о западных границах отнюдь не единственный пример того, как относились к Польше на Парижской конференции ее западные друзья. Весьма характерными являются в этом отношении экономические постановления Версальского договора.

Несмотря на то, что Польша относилась к числу стран, которым война причинила наибольший ущерб, она была лишена права на получение репараций. Больше того, на Польшу были возложены обязательства в связи с передачей ей территорий, входивших до 1914 года в состав Германии и Австрии. Так, статья 254 Версальского договора предусматривала, что государства, которым были переданы территории, принадлежавшие до войны Германской империи, должны принять на себя соответствующую часть долгов империи по состоянию на 1 августа 1914 года. От этих обязательств была освобождена Франция, получившая Эльзас и Лотарингию. Что же касается Польши, то она была отнесена к числу государств, которые должны были покрыть часть огромного долга Германии.

На Польшу было также возложено обязательство уплаты 12% всех довоенных государственных долгов Австрии, а также обязательство уплаты в фонд возмещения ущерба 180 миллионов франков золотом, поскольку «Польша не несла военного бремени».

В статье 256 Версальского договора предусматривалось, что Польша обязана оплатить стоимость всякого рода государственного имущества или же имущества императорской фамилии на территориях, которые до войны принадлежали Германии. Это постановление, которое к тому же не распространялось на Францию и Бельгию, явилось неслыханной дискриминацией, не имеющей прецедента в международных отношениях. Вот, что писал по этому поводу профессор Кутшеба:

«Желая облегчить Германии выплату репараций, союзники ввели обязательство оплаты стоимости государственного имущества на передаваемых территориях вопреки существующим нормам международного права, согласно которым такое имущество передается вместе с территорией безо всякого возмещения».

Но и это еще не все. Статья 93 Версальского договора содержит постановления, нарушающие суверенные права Польши. В этой статье сказано: «Польша соглашается на включение в договор, подлежащий заключению с главными союзными и объединившимися державами, постановлений, которые эти державы признают необходимыми для обеспечения свободы транзита и необходимых льгот в области торговли с другими нациями». В соответствии с этой нагло навязанной Польше статьей Польша вынуждена была заключить 28 июня 1919 года особый договор с «главными державами», то есть с Соединенными Штатами, Англией, Францией, Италией и Японией. Этот договор гарантировал союзным державам ряд особых экономических привилегий в Польше, предусматривал интернационализацию Вислы, грубо нарушая права Польши (в области организации судоходства, тарифной политики и т. д.), наконец, предоставлял «главным державам» (через посредство Лиги наций) право прямого вмешательства во внутренние дела Польши под предлогом защиты национальных меньшинств.

Так выглядела «поддержка», которую получила Польша от западных держав на мирной конференции. Следует при этом отметить, что значительная часть постановлений Версальского договора, касающихся Польши, нередко исключительно важных, принималась вообще без участия делегации польского правительства, роль которой сводилась главным образом к покорному выслушиванию приговоров «большой тройки». Впрочем, тогдашнее польское правительство мало интересовалось вопросом о западных границах, экономическим положением страны и подобными делами. Главное, что интересовало тогда Пилсудского, был вопрос о поддержке со стороны коалиции «похода на Восток». Получение же такого рода «поддержки» не представляло особых трудностей...

Особую страницу в истории отношений западных государств, в частности Соединенных Штатов, к Польше представляет вопрос о так называемой американской помощи. Это — один из тех вопросов, в освещении которых буржуазная литература, как польская, так и зарубежная, побила все рекорды лжи. Так называемая «американская помощь» изображалась как благородное проявление гуманности и бескорыстия Соединенных Штатов. На самом же деле эта помощь (кстати сказать, весьма мизерная по своим размерам и организованная за счет пожертвований рядовых американцев, в частности американцев польского происхождения, которые делали это с благими намерениями) явилась в руках правительства Соединенных Штатов одним из средств отвратительного шантажа и самых грубых форм империалистической экспансии.

После окончания первой мировой войны правительство Соединенных Штатов создало специальную «организацию помощи» Европе (сокращенное английское название — АРА). Во главе АРА был поставлен доверенный человек монополистического капитала, ставший позднее президентом США, — Герберт Гувер, ныне один из вдохновителей новой мировой войны. Гувер выступил перед общественностью с множеством слащавых деклараций о целях своей миссии. Несколько иначе звучали его высказывания, не предназначенные для оглашения. «Вся эта кампания, — писал Гувер в одном из писем, — ведется с той целью, чтобы избавить объединение по торговле хлебом от громадных запасов, которые оно накопило... и поэтому мы должны сбыть эти запасы любым способом».

Таким образом, первой целью упомянутой кампании была помощь... американским монополистам, которые после окончания войны очутились перед лицом серьезного кризиса сбыта. Для того чтобы обеспечить им рынки, американское правительство предоставляло нуждающимся в помощи государствам кредиты. Эти кредиты должны были быть использованы целиком на покупку американских товаров (эти кредиты, между прочим, предоставлялись не в валюте, а лишь переводились на счет АРА); американские товары продавались по чрезмерно высоким ценам, установленным американскими поставщиками, сбывавшими, таким образом, свои залежалые товары.

АРА превратилась в средство контроля над экономикой стран, получавших американскую «помощь». Помимо контроля над использованием займов, АРА прибрала к своим рукам ведение финансовых операций данной страны с другими государствами и, в первую очередь, с США. Если, например, американское предприятие должно было определенную сумму долларов польскому предприятию, то оно не вносило ему этой суммы, а переводило ее на счет АРА. На эту сумму АРА продавала в Польше продовольствие, а деньги, вырученные от такой продажи (в польской валюте), пересылала польскому предприятию в счет погашения долга. Нет нужды доказывать, что это сильно ограничивало свободу экономических сношений Польши с внешним миром.

Но экспансия американского империализма этим не ограничивалась. Американский монополистический капитал использовал «помощь» как средство прямого шантажа по отношению к европейским государствам; он открыто требовал передать в его распоряжение ряд важных отраслей экономики, в первую очередь источники сырья.

В мае 1919 года была создана межсоюзническая комиссия по углю. Эта комиссия была тесно связана с АРА. В ее состав входили исключительно американцы, подчиненные непосредственно Гуверу. Один из членов комиссии писал в связи с этим Гуверу:

«Считаю весьма важным потребовать от Польши ее согласия на официальный контроль, предпочтительно американский, над добычей угля в Катовицком бассейне еще до того, как этот бассейн будет передан Польше».

Гувер ответил незамедлительно:

«Польское правительство сделает все, что мы пожелаем. С целью укрепления вашей позиции я дал указания договориться с польским правительством по вопросу о передаче под ваш контроль не только распределения, но и добычи угля в Домбровском и Катовицком бассейнах после того, как они окончательно перейдут к Польше».

Деятельность АРА была использована американским капиталом в целях значительного расширения своего влияния на польскую экономику, прежде всего в Силезии. Ленин в 1919 году указывал:

«Польша скупается агентами Америки. Нет ни одной фабрики, ни одного завода, ни одной отрасли промышленности, которые бы не были в кармане американцев»².

Одновременно АРА явилась орудием прямого политического нажима. При помощи этой организации американские империалисты пытались подавить борьбу народных масс. При ее помощи они оказывали давление в целях усиления антисоветской интервенции. Под видом «помощи» АРА поставляла оружие государствам, участвовавшим в войне против Советской России. Так, например, представитель АРА в Польше Келлог обратился 9 января 1919 года к Гуверу с требованием присылки в Польшу не только продовольствия, но и оружия. Того же требовал один из руководителей американской разведки пресловутый Аллен Даллес, который также занимался в то время оказанием «помощи» в Европе (заметим в скобках, что АРА в значительной степени способствовала созданию шпионской сети американской разведки в Европе).

Таким образом, американская кампания «помощи» тесно переплеталась с другими политическими мероприятиями империализма, целью которых была прежде всего организация антисоветской интервенции.

Буржуазно-помещичье правительство Польши в этом отношении полностью поддерживало западных империалистов. Несмотря на многократные мирные предложения советского правительства, несмотря на далеко идущие уступки, на которые советское правительство готово было пойти, тогдашнее правительство Польши, представлявшее интересы буржуазии и помещиков и покорно выполнявшее директивы западных империалистов, совершило в 1919 и 1920 годах позорное нападение на окруженную со всех сторон, душимую экономической блокадой Советскую Россию. В третьем походе Антанты против Советской России Польше Пилсудского предназначалась роль главной ударной силы.

Осуществляя поход на Киев, Пилсудский без малейшего колебания вступил в союз со смертельными врагами польского народа. Не говоря уже о прусском юнкерстве, которое, как известно, принимало активное участие в антисоветской интервенции (пресловутый генерал Гофман вел даже непосредственные переговоры с представителями польской реакции), Пилсудский вступил в союз с вожаком украинских националистов атаманом Петлюрой и контрреволюционными царскими генералами, в частности с Деникиным и Врангелем. А ведь эти «союзники» Пилсудского даже тогда, три года спустя после социалистической революции, ни словом не обмолвились о независимости Польши.

Нападение Пилсудского на Советскую Россию вызвало огромное возмущение широких народных масс и миролюбивой общественности всего мира. Рабочие Англии, Франции, Германии, Чехословакии и других стран отказывались грузить транспорты, направляемые в Польшу, и прежде всего транспорты с оружием, которым Антанта снабжала Пилсудского. Таким образом реакционное правительство довело дело до того, что Польша, бывшая на протяжении десятков лет в глазах мира символом благородных, свободолюбивых стремлений, вписала в свою историю черную страницу борьбы против страны победоносной революции, снискавшей горячую любовь всего прогрессивного человечества.

Поддержку же Пилсудскому оказали все те, кто в период разделов Польши одобрял и поддерживал политику оккупантов, те, кто сразу же после окончания войны делал все для того, чтобы возродить агрессивную реакционную Германию, — прежде всего французские, английские и американские империалисты. Весьма характерно, что в составе специальной миссии, посланной в 1920 году правительствами Антанты в Польшу для оказания помощи в ведении войны и организации поставок оружия, находились, в частности, такие люди, как небезызвестный английский посол в Берлине лорд д'Абернон и начальник штаба Фоша генерал Вейган, покрывший себя впоследствии, в 1940 году, печальной славой капитулянта перед Гитлером. Штаб международной контрреволюции находился в то время в Варшаве. Он рассматривал Польшу как поставщика пушечного мяса, необходимого для борьбы против первой в мире социалистической революции.

«Киевский поход» 1920 года закончился поражением. Рабочие и крестьяне советских республик сумели отбить и это нападение интервентов. А польский народ вынужден был расплачиваться за агрессивную авантюру Пилсудского и его западных хозяев новыми десятками тысяч жертв и новыми руинами, а также приносить в жертву кровные политические и экономические интересы страны. При поддержке англо-франко-американских империалистов польской реакции удалось воспользоваться тяжелым положением советской страны, которая всячески стремилась к миру, и захватить земли Западной Украины и Западной Белоруссии, ставшие объектом исключительно безжалостной, алчной эксплуатации со стороны польской буржуазии и помещиков. Империалистические политики Запада хотели, таким образом, одним выстрелом убить двух зайцев: натравить Польшу на восток и создать напряженное положение на польско-советской границе, а также использовать «восточные» аппетиты Пилсудского с целью отрыва от Польши важных западных территорий и укрепления тем самым германского империализма. Политика пилсудчины в значительной степени облегчила им эту игру, игру, приведшую польский народ к ужасающей катастрофе.

«Киевский поход» способствовал серьезному укреплению позиций внутренней реакции, способствовал фашизации страны. Он имел своим следствием огромное усиление политической и экономической зависимости Польши от капиталистического внешнего мира. Следствием войны 1920 года был, в частности, значительный рост долгов Польши. Западные государства не забыли предъявить Польше скрупулезно составленные счета за «помощь», оказанную ей в период войны, ведшейся в их собственных интересах...

Еще в 1933 году долги периода 1917—1920 годов (а следовательно, в основном долги по займам, полученным на ведение войны 1920 года) достигали огромной суммы в 3 289,6 миллиона злотых и составляли 72,8 процента всей задолженности Польши иностранным государствам.

Отношение западных государств к Польше не имело, таким образом, ничего общего с тем, что пытались внушить польскому народу буржуазные политики, историки и публицисты. Западные государства с самого начала рассматривали Польшу не как действительно независимое и суверенное государство, а как инструмент в своей империалистической игре, инструмент, который, кстати сказать, они всегда отбрасывали, как только им представлялась возможность найти лучшие средства. Таким лучшим средством была призвана стать, как известно, реакционная Германия. Это особенно ярко обнаружилось в период Локарнских соглашений, о которых речь шла в первой части книги.

Следует отметить, что, заключая Локарнские соглашения, гарантирующие германо-французскую и германо-бельгийскую границы, англо-франко-американские империалисты вполне отдавали себе отчет в том, что этим они толкают Германию на ревизию границ на Востоке. Об этом свидетельствует ряд официальных высказываний и документов периода Локарно.

Непосредственно перед тем как приступить к последней фазе переговоров по вопросу о Локарно, Остин Чемберлен подготовил для членов британского кабинета пространный меморандум, в котором изложил основные принципы внешней политики Великобритании. В этом меморандуме, текст которого вскоре был опубликован в американской и западноевропейской печати, Чемберлен, в частности, утверждал, что рано или поздно Германия восстановит свою экономическую и военную мощь. Английский министр иностранных дел не считал, однако, что это будет угрозой для Великобритании, так как германская экспансия будет устремлена на Восток. Вот что писал Чемберлен:

«Совершенно очевидна опасность того, что народ, насчитывающий свыше 60 миллионов, не согласится быть отделенным на длительный период от провинции, являющейся колыбелью прусского государства [то есть от Восточной Пруссии, — М.С.], и лишенным богатств, на которые в значительной степени опиралось его национальное благосостояние» [то есть Верхней Силезии. — М.С.].

На вопрос о том, как Великобритания должна отнестись к этим германским стремлениям, Чемберлен дает ясный ответ: довести дело до соглашения, на основе которого Германия снова получит Поморье и Силезию. Вот слова Чемберлена:

«Хотя при нынешнем состоянии умов в Европе было бы тщетным даже говорить о пересмотре мирного договора, тем не менее в случае восстановления согласия европейских государств могли бы взять верх более здравые взгляды. Особенно в том случае, если после благосклонного одобрения Франции Германия будет принята в члены Лиги наций и получит постоянное место в Совете Лиги, можно считать, что окажется возможным путем европейского соглашения пересмотреть вопрос о Силезии и «Польском коридоре»...»

В соответствии с этой точкой зрения Чемберлен 24 марта 1925 года сообщил в палате общин о категорическом отказе Англии гарантировать нерушимость польско-германской границы.

Если учесть, что на основе Локарнских соглашений Германия действительно вступила в Лигу наций и получила место в Совете Лиги «после благосклонного одобрения Франции» (беседа Бриана и Штреземана в Туари), то зловещий для Польши смысл локарнской политики, направленной на создание антисоветского «западного блока», станет совершенно очевидным. Добавим к этому, что, стремясь рассеять всякие сомнения насчет того, что Чемберлен выражает не только точку зрения своей партии (консерваторов), по указанному вопросу высказались также лидер либералов Ллойд Джордж, а также лидер лейбористов Макдональд. Ллойд Джордж 24 марта 1925 года прямо заявил, что «необходимо произвести пересмотр границ Польши, являющихся угрозой европейскому миру». Макдональд же, как и следовало ожидать от правого социалиста, высказался 18 ноября 1925 года в более завуалированной форме, хотя смысл его высказывания не оставлял никаких сомнений. Он заявил, что «методы и дипломатия Локарно не могли быть применены за чертой границы на Рейне и в государствах Центральной и Восточной Европы».

Для Польши Локарно было предвестником Мюнхена. Западная дипломатия считала лишь, что нужно иметь немного терпения, так как преждевременное осуществление этих планов может вызвать в мире слишком большой протест. Мы уже указывали на высказывания Бриана, который просил лишь об одном: чтобы германские стремления не осуществлялись «слишком быстро». Штреземан также понимал необходимость «терпения по тактическим соображениям». Когда после Локарно некоторые наиболее нетерпеливые шовинисты бросили ему упрек, что он не включил в повестку дня вопрос о польско-германской границе, Штреземан ответил: «Я отказался от постановки в Туари вопроса о Востоке и колониях, ибо события должны развертываться планомерно, шаг за шагом».

Как же реагировали тогдашние польские правящие круги на эти наглые заявления и реальные факты, находящиеся в явном противоречии с буквой Версальского договора, а также с буквой польско-французского договора о дружбе и взаимопомощи? В официальных высказываниях они пытались прежде всего затушевать истинный смысл Локарно и рассеять тяжелое впечатление, которое Локарнские соглашения произвели на общественное мнение Польши; они вытаскивали на свет божий и ставили на первый план второстепенные вопросы (например, польско-германское соглашение об арбитраже, франко-польский договор), но зато старались отодвинуть в сторону то, что имело наибольшее значение и содержало в себе явную угрозу целостности и независимости государства.

И тем не менее можно найти высказывания, показывающие, что в правительственных кругах отдавали себе отчет в том, что несет Польше Локарно. Так, например, генерал Сикорский (военный министр в период 1924—1925 годов) писал несколько лет спустя:

«...Локарнские соглашения были тяжелым ударом по нашему престижу на международной арене. Они создали новую базу для коварных действий против Польши... И это не только потому, что Локарно сняло установленные в Версале гарантии, заменив их новыми, более выгодными для Германии, не только потому, что оно покончило с изоляцией Германии, но и прежде всего потому, что создало предлог для нарушения порядка, установленного Версальским договором на Востоке».

Сикорский признавал, что Локарно пошатнуло «...основы безопасности на Востоке и создало благоприятные для реванша условия, которые могли бы обеспечить Германии свободу рук в борьбе против Польши». «Не следует забывать также о том, — писал Сикорский, — что Устав Лиги содержит известные недомолвки, могущие временно придать нарушению границы и нападению на польское Поморье видимость законной войны...»

Тогдашний министр иностранных дел Скшинский также утверждал, что Локарно означает поражение Польши. Отдавая себе отчет в том, что главной основой и источником Локарно является стремление организовать антисоветский блок, Скшинский хотел «разжалобить» западных дипломатов, напоминая им о заслугах Польши в 1920 году. Еще в ходе переговоров по вопросу о Локарнских соглашениях Скшинский заявил представителю французского агентства Гавас в Женеве:

«Польша сожалеет, что она получает такую награду за услуги, которые она со времени войны оказала Европе в целом как в политической области, так и в области торговли. В самом деле, что было бы с Европой, если бы мы в 1920 году собственной грудью не поставили барьера против большевизма?»

Быть может, все эти сожаления означали, что польская дипломатия выступила против Локарнских соглашений, что она искала выхода, пыталась стать независимой от своих англо-франко-американских хозяев? Ничего подобного не произошло. Слабенькие протесты скоро совсем прекратились. Граф Скшинский без сопротивления скрепил Локарнские соглашения своей подписью. Почему?

Здесь, конечно, следует принять во внимание нажим со стороны Соединенных Штатов, которые совершенно справедливо считались «духовным отцом» Локарно, поскольку Локарнские соглашения, несомненно, соответствовали их политическим установкам и являлись продолжением плана Дауэса. И именно в этот период польское правительство старалось получить американский заем. В июле 1925 года Скшинский в связи с этим ездил в Нью-Йорк, где ему ясно дали понять, что условием предоставления займа будет согласие на локарнские планы создания антисоветского блока, в котором реакционная Германия должна была играть активную роль. Такого рода политический шантаж, предпринятый по методам «долларовой дипломатии», не помешал, конечно, американцам продиктовать впоследствии исключительно тяжелые финансовые условия займа, который Польша, наконец, получила в 1927 году. «Заем стабилизации» в сумме около 72 миллионов долларов (62 миллиона долларов и 2 миллиона фунтов стерлингов) официально был семипроцентным, фактически же польское правительство должно было вместе с комиссионными уплачивать значительно больше 10 процентов. Кроме того, в качестве гарантии польское правительство согласилось заложить пошлинные сборы. Наконец, на основе соглашения о займе польское правительство вынуждено было согласиться принять американского финансового «советника» Дьюи, который фактически стал экономическим диктатором в стране. Профессор Станислав Грабский следующим образом оценил результаты этого американского займа:

«Опека международного финансового капитала над нашей экономической политикой лишила правительство возможности бороться с дефицитом торгового баланса. Это объясняется тем, что иностранный капитал заинтересован в том, чтобы Польша была потребителем американских, английских и немецких товаров, а не конкурентом американских, английских и немецких предприятий на мировых рынках. «Ключевой» заем (заем стабилизации) открыл ворота для утечки денег из Польши, а не для притока иностранных капиталов. С каждым месяцем в стране все меньше денег, все труднее получить кредит, растет количество опротестованных векселей, а торговые обороты все более сокращаются. Вред займа стабилизации уже очевиден. Мы уже утратили независимость своей кредитной политики».

Американский нажим в связи с займом наглядно показывает, как выглядела в действительности независимость досентябрьской Польши. Этот нажим, несомненно, значительно повлиял на позицию польского правительства по отношению к Локарно. Однако мы допустили бы ошибку, если бы сочли, что это был единственный фактор или что это был фактор решающий. Тогдашние правящие круги Польши не только быстро примирились с Локарнскими соглашениями, но и быстро восприняли «дух Локарно», то есть приняли участие в организации антисоветского блока.

Еще в 1922 году на так называемой Варшавской конференции Польши, Латвии, Эстонии и Финляндии польские дипломаты пытались сколотить антисоветский «балтийский блок». Эта «идея» не была забыта министерством иностранных дел Польши и в последующие годы, несмотря на то, что советское правительство неоднократно предлагало Польше установление нормальных отношений, что в значительной мере укрепило бы самостоятельность польской внешней политики. 12 июня 1922 года советское правительство обратилось к Польше (а также к Латвии, Эстонии и Финляндии) с предложением обсудить вопрос о взаимном разоружении. Однако это предложение польское правительство оставило без ответа.

В сентябре 1925 года в Варшаву прибыл народный комиссар иностранных дел СССР Чичерин, предложивший укрепление мирных отношений между Польшей и СССР. Однако вместо того, чтобы использовать эти ясные, прямые предложения с целью укрепления позиции Польши в вопросе о западных границах, которые уже тогда в связи с подготовкой к Локарно находились под угрозой, польское правительство развило активную деятельность по созданию антисоветского «Балтийского Локарно». 16—17 января 1925 года в Хельсинки и 2 марта 1925 года в Риге представители Польши пытались довести дело до формального заключения военного союза между Польшей, Финляндией, Латвией и Эстонией, союза, направленного против СССР. В августе 1925 года польское правительство намеревалось созвать новую конференцию по тому же вопросу, а когда это не удалось, конференция была заменена совещанием министров иностранных дел, состоявшимся в сентябре 1925 года в Женеве, в период сессии Лиги наций. Благодаря активности советской дипломатии, сумевшей в течение последующих месяцев заключить ряд соглашений с прибалтийскими республиками, планы создания «Балтийского Локарно» потерпели крах.

Весьма характерно, что как раз тогда, когда Англия встала во главе антисоветского блока, английская дипломатия (за спиной которой стояло американское правительство) стремилась к тому, чтобы предоставить максимальные уступки Германии за счет Польши, польская внешняя политика начала свою «переориентировку» на Англию, и этого курса придерживался затем Пилсудский. В ноябре 1925 года, уже после опубликования приведенных выше антипольских заявлений Чемберлена, Скшинский (который стал к тому времени премьер-министром Польши) поместил в своей программной декларации следующие слова о Чемберлене: «Его [Чемберлена. — М.С.] ясная и твердая позиция по отношению к нам укрепляет в нас веру, что мирные стремления будут и впредь осуществляться в том же направлении и в атмосфере взаимного доверия».

Буржуазно-помещичьи правительства Польши должны были понимать, в каком направлении идут «мирные стремления» Чемберлена, Штреземана и других дипломатов империалистических стран. Не могли они также не отдавать себе отчета в том, что политика указанных стран непосредственно направлена против жизненных интересов Польши. И тем не менее они одобряли эту политику со всем цинизмом, равно как и концепцию отказа от «Польского коридора», Силезии и Гданьска при условии «компенсации на Востоке» за счет СССР. Недаром же лорд д'Абернон записал 18 марта 1925 года в своем дневнике: «Германия сможет сделать Польше достаточно соблазнительное предложение, чтобы побудить ее дать согласие на известные исправления границы» [западной границы Польши. — М.С.]

Локарно было лишь одним из звеньев политической линии, проводимой империалистами Запада при активном участии буржуазно-помещичьих правительств Польши. Но это было звено, ярко характеризующее как отношение западных государств к Польше, так и антинародный характер внешней политики реакционных польских правительств в первый период межвоенного двадцатилетия.

Итак, внешняя политика санации, пришедшей к власти в результате фашистского переворота, произведенного в мае 1926 года, не была, следовательно, чем-то новым по сравнению с политикой, проводившейся в предыдущий период другими группами польской реакции. Ориентация санации на гитлеровскую Германию отнюдь не противоречила ориентации эндеков на Антанту. Это было логическое продолжение той же политической линии в условиях, когда гитлеровская Германия при активной помощи Англии, США и Франции выступила в качестве форпоста новой агрессии, направленной против Советского Союза, против Польши, против народов всего мира.

Примечания

1. Следует также напомнить о позиции Ватикана в тот период. Президент Болеслав Берут в своем докладе на 6-м пленуме ЦК ПОРП (17 февраля 1951 года) привел отрывок из воспоминаний Романа Дмовского, который в январе 1916 года услышал следующее от высокопоставленного деятеля Ватикана: «Независимая Польша? Но ведь это всего лишь мечта, это недостижимая цель!» Представитель Ватикана советовал Дмовскому ориентироваться на Австрию. — Прим. автора.

2. В.И. Ленин, Соч., т. 30, стр. 135.