«Радикальный минимализм»

Эта пространная статья члена Всепольской исполнительной комиссии «Солидарности» Збигнева Ромашевского, главы комиссии помощи и правозаконности при «Солидарности», была опубликована в парижском журнале польских эмигрантских кругов «Культура» (март, 1989):

«Давно уже меня одолевала мысль написать обширную статью с анализом положения в Польше, но темп событий в стране не оставлял времени, необходимого для того, чтобы отойти в сторону от ежедневной беготни и поглядеть вокруг себя более широко. Майские забастовки, выплата компенсаций забастовщикам, подготовка Международной конференции по правам человека в Кракове, конференция, августовские забастовки, снова выплата компенсаций, на этот раз огромных, массовые увольнения — все это, сплетаясь с то усиливающимися, то слабеющими волнами задержаний, административных судов, избиений и конфискаций имущества, составляло наиболее реальную осязаемую действительность, окружающую Комиссию помощи и правозаконности, и мешало впадать в энтузиазм по поводу «круглого стола», телевизионной дискуссии или триумфа Леха Валенсы во Франции.

Только когда наступили праздники рождества и Нового года и даже самые ярые оппозиционеры уселись за праздничные столы, а телефон звонил лишь изредка, пришло время задуматься и начать подсчет достижений и потерь 1988 года. Итоги получаются, пожалуй, неплохие.

Что дает основания для оптимизма? Вероятно, то, что в обществе преодолена апатия, возродилась жажда деятельности, желание взять свою судьбу в свои руки, медленно, но неуклонно возрождается широкое общественное движение. Забастовки, будь то майские или августовские, — это не реализация каких-то глубоких политических концепций, но весьма однозначное проявление массовых чаяний. Думаю, что для властей они стали сигналом тревоги, велящим предпринять шаги к реальному осуществлению реформ, обещанных чуть ли не с самого начала военного положения.

Что негативного обнаружил 1988 год? Думаю, прежде всего — и это касается как власти, так и оппозиции — отсутствие реформаторских концепций, способных ясно и недвусмысленно дойти до людей и ответить на повседневные трудности, испытываемые народом. Этот весьма опасный процесс я назвал бы «отчуждением элит» — оно чревато потерей общественного авторитета и риском неконтролируемых взрывов социального протеста.

До сих пор, пытаясь описать положение в Польше, мы использовали модель крайне поляризованных противостояний: народ — красные, оппозиция — власть, Валенса — Ярузельский, демократы — тоталитаристы, «Солидарность» — ПОРП, добрые и злые.

Хотя и сегодня эта двухполюсная модель по-прежнему наиболее широко принимается как модель польского общества, она уже не в состоянии объяснить целый ряд общественных явлений, а с существующими противостояниями начинают конкурировать новые, которые, продолжая обостряться, в течение 1989 г. могут совершенно изменить картину польского общества и польских проблем. Молодые и старые, богатые и бедные, радикалы и умеренные, левые и правые (что бы ни означало это сейчас в польских условиях) или, наконец, политически активные элиты и остальное общество — все это проблемы столь весомые, что могут быстро занять первое место в прежней модели.

Быть может, это свидетельствует об эволюции системы и отражает нормализацию обстановки в стране, тем не менее нарастание новых проблем при нерешенных старых трудно считать панацеей от недомоганий, ощущаемых всеми.

Трудно прикинуть и вес отдельных проблем, поскольку успешное блокирование демократических механизмов как властью, так и оппозицией затуманивает картину и заслоняет ее фасадом договоренностей и недоговоренностей, успехов и поражений, которые легко рассматривать в рамках черно-белой модели, но которые не всегда соответствуют реалиям сегодняшней Польши.

Вдобавок все затянуто сетью личных эмоций и обид, из-за которых картина отношений в Польше выглядит совершенно бестолковой или, хуже того, толкуется совершенно наоборот.

Августовские забастовки и возникшая в их результате вероятность проведения переговоров за «круглым столом» положили начало процессу фундаментальных перемен в соотношении политических сил в Польше. Это, с одной стороны, создание ряда сильных центров профессионального движения, с другой — поляризация, идущая как в лагере власти, так и в оппозиции.

Если первый пункт, по существу, не нуждается в комментариях и является просто констатацией того факта, что в Ястшембе, Сталевой Воле, Щецине, Гданьске, Белхатове возникли сильные, пусть даже далекие от совершенства центры профессионального рабочего движения, то второй требует более подробного разговора.

Дискуссия на пленуме обнаружила, что внутри ПОРП есть весьма сильные расхождения по поводу как концепции власти, так и переговоров и соглашения с оппозицией.

Ясно, что сама мысль о том, чтобы поделиться властью, для большинства участников пленума была неприемлема. Партия уже давно потеряла мало-мальски отчетливое идейное лицо, и членство в ней практически означало доступ к власти и одобрение тоталитарных механизмов. За это одобрение нередко приходилось платить социальным остракизмом, и оно являлось решающим, когда тот или иной карьерист подбивал итоги. Когда им сообщили, что они являются идейными коммунистами, а властью придется так или иначе делиться с оппозицией, это неизбежно вызвало острое разочарование и горечь, откровенно прорывающиеся в отдельных выступлениях.

Окончательный результат пленума — установку в отношении профсоюзного и политического плюрализма — следует признать недвусмысленным проявлением наличия в партии реформистской группы и ее реальной победы.

Вопрос, действует ли эта группа во имя правильно понятого блага страны или же ее целью является реализация частных групповых интересов, лежит не столько в области фактов, сколько в области эмоционально окрашенных догадок и не слишком поддается оценке. Лично я считаю, что есть и то и другое, как внутри всякой политически действующей группы. Фактом зато остается перемена политической концепции, а проблемами — перспективы ее проведения в жизнь и понимание того, что мы называем благом страны.

Не избежала раскола и оппозиция. Тому я вижу две причины. Первая — подчинение магии социотехнических приемов власти. Вторая — элитарность и, главное, герметичность проводимых переговоров.

Кинутая властью идея наличия конструктивной и неконструктивной оппозиции нашла в оппозиции широкий отклик. Во всяком случае, когда власть в конце концов перестала выставлять возражения против экспертов профсоюза, вопрос сошел с повестки дня, хотя несколько довольно серьезных оппозиционных организаций, например Конфедерация независимой Польши, «Борющаяся «Солидарность», ППС-РД¹, Рабочая группа Общепольской комиссии², остались в «неконструктивном» поле. Так простенький прием, пущенный в ход властью, привел к тому, что людей начала больше разделять их «конструктивность» или «неконструктивность», чем объединять их оппозиционность.

Нельзя умолчать и о заслугах в этом благочестивом деле самой оппозиции, как конструктивной, так и той другой. Одни, священнодействуя у алтаря герметичных переговоров и не выдвигая разумных, конкретных требований, подрывали свой кредит доверия, другие не пробовали даже усмотреть возможности, вытекающие из переговоров с властями. Одни беспокоились, как бы за столом переговоров не возникла толкучка, другие, обиженные, априорно осудили идею в целом.

Если речь идет о герметизме и элитаризме ведущихся переговоров, то он, по-моему, вышел далеко за пределы, диктуемые тактикой, и в известной мере стал завесой групповых интересов избранных элит «Солидарности». Немалую роль в непроницаемости переговоров сыграло также отсутствие ясной собственной концепции соглашения и вытекающая отсюда пассивность.

Во всяком случае, это подорвало авторитет руководства «Солидарности» (что бы мы ни имели в виду под руководством) и обострило вырисовывающиеся расхождения.

Таким образом, сейчас обстановку в Польше можно описать, констатируя наличие, говоря упрощенно, четырех политических групп — оппозиции в оппозиции, примиренческих групп Валенсы и Ярузельского и партийной оппозиции.

Легко заметить, что параллельно снятию противоречий между «Солидарностью» и партией будут нарастать противоречия внутри отдельных лагерей. Часто встречаемое пренебрежение к группировкам, стоящим в оппозиции к Леху Валенсе, — опасное недопонимание, так как факт широкой поддержки Валенсы в кругах, создающих общественное мнение, вовсе не равнозначен широте социальной базы. Блокирование демократических механизмов в «Солидарности», вызванное введением военного положения, привело к обстановке, в которой наиболее активные сегодня круги студенческой и рабочей молодежи не представлены в руководящих органах «Солидарности».

Таким образом, начавшийся процесс поисков соглашения будет настолько же политически привлекательным, насколько сумеет появляющийся центр собрать вокруг себя широкую социальную базу. В противном случае попытка прийти к соглашению окончится либо провалом, либо необходимостью выработать новую форму авторитарного правления.

Я считаю, что соглашению нет альтернативы, однако если мы хотим, чтобы попытка соглашения закончилась успехом, то следует не меньшее внимание, чем на сам процесс переговоров, обращать на процессы, идущие внутри оппозиции.

Сегодня мы отдаем себе отчет в том, какую цену нам придется платить за восстановление легальности нашего профсоюза. Она, по сути дела, выше, чем мы ожидали, и в первую очередь касается участия в выборах и в распределении депутатских мандатов в сейме.

Почему я считаю эту цену очень высокой? Потому что, не предоставляя реального участия в отправлении власти, она накладывает на нас ответственность за состояние государства — состояние катастрофическое, на которое мы сорок с лишним лет не имели никакого влияния. Сегодня все отдают себе в этом отчет, но через полгода-год в глазах широчайшего общественного мнения мы будем делить ответственность за хозяйственный крах, инфляцию, обнищание общества поровну с Ярузельским, Раковским и их соратниками.

На мой взгляд, принять такую цену можно лишь при двух условиях: во-первых, чтобы экономическая реформа не проводилась за счет общества и, во-вторых, чтобы участником проблематичной власти стала не «Солидарность».

«Солидарность» как общественное движение не обладает надлежащей организационной структурой, которая могла бы обеспечить ей подлинное участие в управлении, а «Солидарность» как профсоюз должна бояться таких шизофренических решений как огня. Сорок лет опыта с «ведущей силой нации» обязаны служить нам предостережением от создания такого рода чудищ, которые за все отвечают и всем руководят, являются единственно правильным представительством общества, заботятся об экономике, окружают заботой трудящихся, ведут внешнюю политику и т. д. и т. п. Это мы уже проходили.

Пусть каждый до конца отвечает за то, за что взялся. Профсоюз является институтом, который, если не хочет потерять общественное доверие, должен прежде всего представлять интересы трудящихся. Он может, понимая нужды экономики, заключать компромиссы, но не может одновременно представлять и трудящегося и предпринимателя, будь то государство или акционерное общество с ограниченной ответственностью.

Для политиков и их всеохватных доктрин исправления Речи Посполитой есть политические партии, которые, дай бог, будут развиваться, заключать коалиции и разрывать их, выдвигать своих кандидатов или бойкотировать выборы. «Солидарность», конечно, будет оказывать поддержку одним кандидатам и отказывать в ней другим, в зависимости от того, как в их программах будут учитываться интересы трудящихся и профсоюза. Более тою, в начальный период «Солидарность» будет обладать невероятно сильным влиянием на политику, как это происходило на Западе в 50—60-е годы, но лишь в том случае, если сохранит свой профсоюзный характер, если останется представителем трудящихся, если вновь обретет свой облик.

В процессе реформ роль «Солидарности» незаменима. Ей придется быть амортизатором социальных процессов, оказывать влияние на их темп и размах, вести от имени трудовых коллективов переговоры об условиях реформ, но она не может принимать на себя ответственность за эти условия. Реформы, способные принести экономическое возрождение, будут неизбежно сопровождаться глубокими социальными изменениями, они приведут к потере людьми работы, к необходимости переквалификации, потребуют рассмотрения и решения этих проблем. Это гигантская задача для профсоюза и его основной вклад в дело реформ, и я не очень-то себе представляю, чтобы «Солидарности» хватило на что-то большее. Постараемся в рамках реформ защитить интересы трудящихся — и тогда мы обретем общественное доверие и восстановим «Солидарность». Если мы этого не сделаем, то сомневаюсь, что нам удастся каким бы то ни было способом положительно воздействовать на судьбы польского государства.

Среди многочисленных проблем, которые должны обсуждаться за «круглым столом», кроме политической реформы главное внимание приковывает «столик» экономических реформ. Всем известно, что дела обстоят очень плохо, что без фундаментальных реформ ехать некуда, что кризис, что инфляция, что с этим надо что-то делать. Можно даже предположить, что общие очертания реформ в известной степени приняты общественным консенсусом.

Наверное, Стефан Куровский или Рышард Бугай³ отказались бы признать за собой отцовство реформ, подчеркнув целый ряд искажений, непоследовательностей и нелепиц, тем не менее среди всего этого можно при наличии доброй воли обнаружить экономические требования, содержавшиеся в программе профсоюза, принятой на 1-м съезде делегатов «Солидарности», и повторенные в других профсоюзных документах. Поскольку программа профсоюза, как бы то ни было, отражала чаяния 10 млн его членов, а власти были вынуждены ее принять, можно было бы утверждать, что достигнуто национальное согласие.

Уравнивание прав трех секторов, поддержка независимых хозяйственных начинаний, пуск в ход механизмов рынка, допуск иностранного капитала, оборот валютных средств, изменение структуры промышленности, приоритет, данный сельскому хозяйству, строительству, охране окружающей среды, — все это выглядит правильно. Конечно, реформы, проводимые под руководством премьер-министра Раковского и министра Вильчека с опорой на тот же самый партийно-хозяйственный аппарат, вызывают в памяти непотизм эпохи Герека, но не это возбуждает во мне самую большую тревогу. Больше всего меня беспокоит то, что обе стороны, настроенные в пользу реформ, и власть, и оппозиция, даже не заикнутся о том, какие печальные последствия несут реформы для общества. Не хочу вдаваться в вопрос, есть у власти реформаторские намерения или нет, сможет окаменелый партаппарат — пресловутый «бетон» — заблокировать реформы или же реформы охватят и партию. Меня интересует только успешный случай, а именно когда в рамках антикризисного пакта мы будем реформировать экономику, то, во-первых, откуда мы возьмем на это деньги, а во-вторых, что случится в ходе реформ с обществом?

Что касается первого вопроса, то ответ, подозреваю, таков: если власть войдет в соглашение с оппозицией и оппозиция гарантирует, что общество не будет бунтовать, то получившая таким образом кредит доверия власть во имя защиты перестройки раздобудет какие-то деньги на Западе.

Хуже дело со вторым вопросом. Власть на него отвечает: «Это все устроит пани Янина Круль из Министерства труда, зарплаты и социальных вопросов». Если реформы действительно вступят в действие, то я не позавидую пани Янине Круль, но ответ властей считаю неубедительным. Что же касается оппозиции, то она не только не отвечает на этот вопрос, но даже не ставит его, и если помнить, что она выросла на основе профсоюза, то это отмалчивание вызывает крайнее недоумение. Нужно либо полностью не верить в возможность реформ, либо представить их себе как гигантский социальный катаклизм. Закрытие предприятий, локальная, а то и повсеместная безработица, необходимость организовать переквалификацию, необходимость перемещения людей при полном отсутствии жилищных резервов и т. д. и т. п. Это лишь проблемы с так называемой рабочей силой, той самой, которую не так давно называли субъектом истории. А ведь это еще не все — это только наиболее ощутимые, наиболее заметные последствия. Реформы, в которых нуждается польское народное хозяйство, требуют изменения иерархии ценностей, изменения умонастроений общества, приведут к выдвижению или деградации целых социальных групп. Путь от капитализма к реал-социализму был крайне тернист, и нет оснований считать, что переход к нормальному обществу окажется легче. Почему об этом молчат? На чем основаны надежды, что как-нибудь все обойдется? На второй палате парламента? Шуточки! В обстоятельствах, когда взамен на по-прежнему неясные обещания политических реформ власть собирается ограничить права общества в таких сферах, как полная занятость, 42-часовая рабочая неделя, здравоохранение, социальное страхование, права трудящихся, следовало бы, наверное, сосредоточиться именно на этих вопросах. В противном случае и судьба реформ, и судьба исторического компромисса представляются мне весьма печальными.

Если «Солидарность» не создаст ясную программу действий в защиту трудящихся, если она не отвоюет себе соответствующие организационные формы, орудия натиска и материальные средства, позволяющие осуществлять защиту трудящихся во время проведения реформ, то остальные завоевания «круглого стола», даже включая восстановление какого-то неполного профсоюзного плюрализма, хоть и вызовут временный энтузиазм, не будут в состоянии противостоять взрыву обостряющегося общественного разочарования. Взрыву, тем менее контролируемому и тем более опасному, что общество вступит в борьбу за свои права, лишившись элит и отбросив веру в авторитеты. Выросло новое поколение. Накопилось нетерпение. Возрос общественный радикализм. Вопрос о том, в какой степени оппозиционные элиты отражают общественные настроения, становится все более оправданным.

Мы должны ясно отдавать себе отчет в том, что авторитет руководства «Солидарности» и оппозиционных элит резко снизился и что любое соглашение с властями, которое для людей не будет вполне однозначным, не сохранит облика «Солидарности» и не создаст возможностей независимой и эффективной деятельности в защиту общества, легко может поставить нас по другую сторону баррикады. И в этом состоит возможный провал переговоров за «круглым столом». Как этого избежать?

Думаю, что есть несколько необходимых условий:

1. Борьба за восстановление легальной «Солидарности», а также подготовка программы действий и обеспечение средств ее осуществления (юридических, материальных и организационных), позволяющих легализованной «Солидарности» предпринять успешные действия в защиту трудящихся при одновременной поддержке целей экономических реформ.

2. Ясное и точное информирование общественности о подготовке переговоров и об их ходе. Формулирование простого и однозначно пони маемого «пакета» требований «Солидарности».

3. Восстановление действия демократических механизмов внутри оппозиции, позволяющих создать репрезентативное представительство.

Шаги по восстановлению легального статуса профсоюза происходят, как я уже писал, в атмосфере пассивности и выжидания: что в состоянии предложить нам власть, прижатая к стенке нарастающим кризисом.

Действительно, мы до конца не знаем, чего власть потребует, а что позволит, но эта исключительная нацеленность на наблюдение за шагами власти как будто вообще не принимает во внимание ни чаяний членов возрождающегося профсоюза, ни условий, необходимых для того, чтобы, став легальным, он смог сыграть положительную роль в процессе общественного обновления.

Вне поля зрения остаются такие элементы ситуации, как возрождение и укрепление организованного профсоюзного движения, а также сопутствующий ему и являющийся ответом на затягивающиеся переговоры рост радикализма трудовых коллективов.

С моей точки зрения, это главный элемент оценки положения, который должен заставить нас пересмотреть наши установки и привести к однозначному определению условий восстановления легального статуса «Солидарности». Если мы не добьемся его сегодня, во время переговоров за «круглым столом», то добьемся завтра, в результате новой забастовочной волны.

Каждый, кто хоть как-то связан с трудовыми коллективами, знает, что на предприятиях вместе с увяданием надежд на результаты переговоров растет сознание необходимости провести весной забастовки. Никто этого не скрывает. Об этом говорят шахтеры в Ястшембе, сталевары в Сталевой Воле, докеры и кораблестроители в Гданьске и Щецине.

Попробуем сравнить положение в декабре 1988 г. с декабрем 1987 г. Год назад маразм и неверие были повсеместными. На предприятиях, особенно в Щецине, небольшие группы отчаянных людей создавали учредительные комитеты «Солидарности», рождалась концепция касс самообороны. А потом — май, август, всеобщее ощущение необходимости «Солидарности» и растущая вера в ее легальное восстановление. Сегодня исходная точка совершенно иная. Пять сильных центров «Солидарности» и возрождающееся профсоюзное движение по всей стране. Сегодня «Солидарность» — это не лучшая или худшая политическая концепция решения социально-политического кризиса, а выражение растущей потребности трудящихся. Мы сейчас действительно не должны дожидаться, какой профсоюз разрешат нам власти, а то скомпрометируем саму его идею. Мы имеем право добиваться нашего профсоюза — притом такого, чтобы он стал ответом на общественные ожидания и конструктивным элементом социально-экономических преобразований.

Если я говорил о пессимизме по отношению к 1989 г., то имел в виду в первую очередь не сопротивление власти, хорошо нам знакомое и систематически слабеющее — параллельно осознанию того, что кризис обостряется, а сопротивление общества не слабеет, — а отсутствие у оппозиции конкретной программы и веры в демократическое общественное движение.

Такие установки подрывают доверие к кругам, считающимся элитой «Солидарности», и у власти, и у общества. Если завтра мы хотим иметь «Солидарность», то уже сегодня должны решить, какой ей быть, а создать профсоюз, который, защищая интересы трудящихся, одновременно будет стимулировать ход экономических реформ, вовсе не просто, и опасения, высказываемые партийными реформистами, отнюдь не лишены оснований.

Картина внезапно возникшей «Солидарности» порядком пугает, в то время как обе другие альтернативы мало что обещают. Что поделаешь, так складывается, что главная база профсоюза — индустриальные рабочие. Так к тому же складывается, что сорокалетняя экономическая политика реалсоциализма, не замечая технологических перемен в мире, привела к положению, когда именно численно развитая тяжелая промышленность приносит наибольшие убытки и нуждается в самых радикальных преобразованиях. Сколько еще времени общество и все народное хозяйство будут доплачивать нерентабельным металлургическим комбинатам, верфям и другим индустриальным предприятиям? Я не экономист и не эколог и не могу рассчитать рентабельность или нерентабельность отдельных предприятий или опасность, создаваемую ими окружающей среде. Да и не знаю, не является ли вообще условным понятие рентабельности в рамках абстрактно назначаемых цен.

Тем не менее, пожалуй, никто не ставит под сомнение необходимость изменить структуру польской промышленности, и ликвидация нерентабельных или опасных для окружающей среды предприятий неизбежна. Наступают увольнения, а новых рабочих мест надо ждать. У людей нет достаточной квалификации, чтобы перейти на другую работу. Они выброшены на улицу.

Перед Комиссией помощи, если для нее найдется место в рамках легализованной «Солидарности», начинают выстраиваться очереди, как перед американским посольством летом. Это, конечно, не уменьшает очередей в разные посольства — они растут лавинообразно, а с ними растет нетерпение и наглость консульских работников.

Начинаются забастовки, демонстрации, может быть, волнения, летят камни. Какое место намерена занять «Солидарность» в таких обстоятельствах? При нынешнем развитии концепции профсоюзной деятельности я вижу только два решения: либо профсоюз, идя за своей базой, то есть поддерживая требования индустриальных рабочих, становится элементом совершенно консервативным, блокирующим реформу, либо вместе с прокуратурой он объявляет забастовки нелегальными, «дикими» и посылает своих представителей объяснять рабочим, что ничего, мол, не поделать, надо потерпеть, ибо этого требует благо страны. Я заранее сочувствую таким посланцам. Подобные уговоры ничуть не помешают росту радикальных настроений в стране и только к тому приведут, что руководство «Солидарности» пойдет в одну сторону, а ее члены — в другую. Невозможно объяснить людям то, чего объяснить нельзя. Я гасить забастовочные пожары не поеду.

Нет ли третьего выхода?

Разумеется, есть, но он требует, чтобы мы сосредоточились на проблемах профсоюза, он требует огромной организационной работы и веры в то, что если мы найдем решение, то, хоть бы оно не получило одобрения властей, построенное нами общественное движение будет настолько сильно, чтобы навязать это решение. Надо верить в людей и в себя. Я совершенно не понимаю, каким образом люди, которые не верят в движение, не верят в возможность реализации широких общественных концепций, в независимые профсоюзные начинания, — каким образом они, вступая на политическую арену, преисполняются уверенности, что, только окажись они у руля, жизнь в Польше сразу перейдет на другие рельсы.

Мы можем сейчас констатировать, что возрождающаяся после августовских забастовок «Солидарность» приближается к абсолютному потолку возможностей развития в условиях открытой, но нелегальной деятельности. В сфере действий Комиссии помощи этот потолок уже достигнут: полмиллиарда, выплаченные после забастовок без телефонов, телетайпов, помещений для работы и банковского обслуживания, это больше, чем максимум возможного. Существующие организационные структуры непригодны для обслуживания такого крупною движения, и, если не будут сделаны шаги по приспособлению этих структур к потребностям момента, дальнейшее развитие погрязнет в наплевательстве, хаосе и безразличии. Наверное, есть еще какие-то резервы, которые можно и надо пустить в ход, но для следующего качественного скачка нужно уже восстановление легальной «Солидарности».

Означает ли это, что мы должны принять любое предложение власти? Наверняка нет, ибо меньшее из двух зол — временно ограничить развитие, а не полностью скомпрометировать саму идею, когда они не в силах разрешить вышеизложенную дилемму.

Я — не окаменелый легалист, у меня нет набожного отношения к уставу «Солидарности» 1981 г. Устав — это инструмент, средство деятельности, и почти восемь лет развития общественных отношений — срок достаточно долгий, чтобы потребовалось внести изменения. Тем не менее существуют некоторые условия, необходимые для сохранения «Солидарностью» своего облика.

Что должна обеспечить себе «Солидарность», чтобы ответственно приступить к роли независимого профсоюза?

Думаю, что, во-первых, полную независимость формирования внутренней организационной структуры, во-вторых, реальное право на забастовку.

Что касается независимости, то закон о профсоюзах 1982 г. предусматривает регистрацию профсоюза на уровне предприятий и тем самым дает низовым организациям статус юридического лица. Эти организации могут создавать федерацию профсоюзов или же, отказавшись от своего юридического лица, создать единую, общепольскую профсоюзную организацию.

Таким образом, ничто не мешает такой организации иметь свободно выбранную, удобную для деятельности промежуточную структуру — отраслевую, профессиональную или территориальную. Следовательно, вопрос о выборе типа внутренней организации «Солидарности» подлежит суверенному решению профсоюза и никак не должен быть предметом обсуждения на переговорах. И если «Солидарность» собирается сохранить свой демократический характер, то тем более предметом согласования не могут быть никакие кадровые вопросы профсоюза. Когда во время дискуссии с Альфредом Мёдовичем Лех Валенса говорил о другом облике «Солидарности» и о необходимых кадровых переменах, он, как я понимаю, имел в виду прежде всего участие во властях профсоюза демократически выбранных представителей молодых коллективов, движущей силы профсоюза, а не вышвыривание давних, ненавидимых властями «экстремистов». То, что я пишу, совершенно очевидно, однако можно ожидать, что именно в этом направлении пойдет натиск властей, пытающихся ограничить независимость и самоуправляемость «Солидарности». Например, весьма характерно, что в новом проекте Трудового кодекса вообще не учтено наличие промежуточных профсоюзных структур — только низовые и общепольские. В таких условиях организации малых предприятий практически теряют всякую опору и вообще перестают играть какую-либо роль.

Куда более трудная проблема — право на забастовку. Было бы полным недоразумением, если бы мы вместе с ВСПС (официальные профсоюзы. — Пер.), который уже произнес это устами некоторых своих представителей, не заявили бы, что предусмотренное законом 1982 г. право на забастовку — чистая фикция. Я прекрасно понимаю, что, как только мы поднимем этот вопрос, Ежи Урбан заявит, что «Солидарность» возвращается к своим анархистским традициям и, следовательно, не может быть достойным доверия партнером в национальном соглашении. Тем не менее я считаю, что «Солидарность» должна прежде всего сохранить доверие своих членов, а проблему, окажет ли ей доверие Ежи Урбан, отодвинуть на задний план. Мы должны отдавать себе отчет в том, о чем, кстати, представитель правительства по Делам печати говорил вполне ясно. 1989 год принесет нам если не волну, то, по крайней мере, немалое число забастовок на разных предприятиях. В согласии с законом 1982 г., все они будут объявлены нелегальными. Пока вся «Солидарность» нелегальна и за ношение ее значка отдают под административный суд, нас это может не волновать, но что мы сделаем, когда станем легальными? Примемся ли мы отмежевываться от этих забастовок? Или будем поддерживать их, нарываясь на упрек в невыполнении соглашений? Из этого тупика есть один-единственный выход: фронтальное обсуждение проблемы забастовок. Нельзя не согласиться, что забастовки наносят ущерб экономике, но профсоюз создается не для того, чтобы бастовать, а для того, чтобы решать спорные проблемы путем переговоров. Такие переговоры только тогда перестают быть пустой фикцией, когда существует реальное право на забастовку. И мы должны разработать проект такого закона, широко обсудить его на предприятиях, провести на переговорах с властями, а затем весьма скрупулезно соблюдать. Эту проблему не обойти молчанием.

Две следующие проблемы, относительно которых «Солидарность» должна иметь ясно выработанные и всем понятные позиции, — это защита общества от результатов инфляции и защита трудящихся в ходе проведения экономических реформ.

Скачущая инфляция очевидна для всех, чего, к сожалению, нельзя сказать о позициях «Солидарности» по этому вопросу. Похоже, пора уже представить обществу наши предложения. Снимаю шапку перед специалистами в этой области и, если они в состоянии найти какое-то решение, стану их ярым апологетом, но пока что я вижу лишь два возможных решения: либо заморозить цены и зарплату, либо индексировать зарплату по показателю инфляции. Позиции властей — по крайней мере, те, что мы видим до сих пор, — я эвфемистически определил бы как «половинчатые». Все их старания, по сути дела, сводятся к ограничению роста зарплаты, оставляя вопросы цен флуктуациям свободного (ну, не будем преувеличивать) рынка. Другое дело, что властям это не удавалось и жизнь шла своей дорогой, но намерения их, безусловно, были таковы, а инфляция спокойно росла. Поскольку преодоление барьеров зарплаты успешнее шло на крупных предприятиях, можно предположить, что если последствия инфляции были там хотя бы частично компенсированы, то последствия политики в области зарплаты особенно болезненно проявились на малых предприятиях и в так называемых бюджетных единицах. В это понятие входят учреждения народного просвещения, культуры, науки, здравоохранения, судебные органы, пенсии по старости и инвалидности и т. п. Разумеется, сюда же входят и учреждения МВД и Министерства обороны, но здесь власти не были столь принципиальны в соблюдении созданных ими же антиинфляционных барьеров и зарплата более или менее поспевала за инфляцией.

Что я думаю по этому вопросу? Я считаю, что если мы решаемся на проведение реформ, то их основной элемент — создание свободного рынка, а, значит, любые попытки заблокировать цены попросту абсурдны. Цены должны формироваться на уровне, который будет определен спросом и предложением, и с этим нам ничего не поделать, если мы хотим иметь здоровую экономику. До этого они будут расти, потом, может быть, снизятся, но достичь равновесия системой приказов и запретов невозможно.

Наверное, существуют какие-то экономические механизмы, позволяющие влиять на рост цен, притормаживать инфляцию, но это — дело специалистов, которым я желаю в этой области всего наилучшего. С чем я не согласен, так это с тем, чтобы цену реформ и в целом свободного рынка путем создания барьеров зарплаты переложить на плечи общества.

Где я вижу выход? Вероятно, в так называемой индексации зарплаты и других выплат. Экономисты по ее поводу морщатся, считая, что так же, как с карточной системой, в систему индексации легко влезть, но не слишком-то известно, как потом оттуда вылезать. Тем не менее раз они не выдвигают других конструктивных предложений в этом отношении, лучше выступить за индексацию, тем более что в истории «Солидарности» она обладает долгими традициями, идущими еще от 21 требования, предъявленного в Гданьске (во время августовской забастовки 1980 г., положившей начало «Солидарности». — Пер.).

Что, собственно, означает индексация? Она означает автоматическую привязку роста выплат к росту цен. Следовательно, существует некий наделенный общественным авторитетом орган, занимающийся систематическим изучением роста цен и публикующий полученные данные. Ясно, что в нем участвуют представители профсоюзов, проводящих свои исследования по этому вопросу. Исследуют они рост стоимости жизни. Если стоимость жизни возросла за месяц, к примеру, на 5%, то в следующем месяце все по закону получат на 5% больше. Так, если кто-то в этом месяце получил 50 тыс., а в следующем — 52,5 тыс., то не в результате повышения зарплаты по доброй воле дирекции — это всего-навсего выравнивание его зарплаты в соответствии с тем, что он заработал месяцем раньше.

Существует, конечно, весьма не банальная проблема исчисления стоимости жизни, но ее я оставил бы специалистам. Я же хочу рассмотреть вопрос, возможна ли у нас сегодня индексация выплат. Вряд ли я отвечу на этот вопрос до конца, но приведу по меньшей мере два аргумента за то, что это еще не пресловутый «последний удар» в спину рушащегося народного хозяйства.

Трудно сказать, как выглядит положение сегодня, но, заинтересовавшись этой проблемой в прошлом году, я выяснил, что стоимость рабочей силы в окончательной стоимости продукта составляет в Польше 7—10% (эти максимальные 10% — в горнодобывающей промышленности), остальное поглощают производственные затраты, наценки, налоги, амортизация и т. п. Для сравнения укажем, что в Японии эта доля составляет около 20%, а в Италии — 25% и более. Что это значит? Это значит, что если какое-то изделие стоит, скажем, 100 злотых, то в карман работника попадает семь. Если изделие подорожало, скажем, на 50% и стоит 150 злотых, то при индексации в карман работника попадет 10,5 злотого, а остальные 46,5 злотого поглотят затраты, налоги, амортизация и т. п. Таким образом, мне не очень понятно, почему власть воюет именно за эти три с половиной злотых, а не за все остальное. Это напоминает борьбу с энергетическим кризисом путем отключения света в жилых домах, уличных реклам и фонарей, что выглядит весьма демонстративно и весьма раздражающе, но не приносит никакого результата: сэкономленные таким образом 1—2% энергии никак не повлияют на удовлетворение нужд энергоемкой промышленности Бадьей, как известно, реки не вычерпать.

Опасаюсь, что подобным же образом обстоит дело с зарплатой. Кстати, вряд ли частники-»капиталисты» из акционерных компаний, «полонииных» фирм (фирм, организованных поляками, постоянно живущими на Западе — Пер.) или иностранных предприятий доплачивают из своего кармана, но жалованье в этих заведениях, как минимум, на 100% выше, чем в государственном секторе. Более того, прижатая к стенке майскими и августовскими забастовками 1988 г., власть сумела без особых проблем изыскать резервы на 20—30-тысячные (и более) прибавки к зарплате, чего, правду сказать, никто не ожидал. Лучше инфляция, чем «Солидарность».

Итак, резервы экономии лежат у нас не в зарплате, а в организации или, точнее, дезорганизации труда, в избыточной бюрократии и т п. Так не лучше ли вместо того, чтобы вести неустанную борьбу вокруг зарплаты и со страхом ожидать новых и к тому же неизбежных забастовок создать четкую, справедливую, для каждого понятную систему компенсации последствий инфляции. Правда, индексация должна охватить не только тех, кто производит изделие стоимостью 100 злотых, но и тех, кто не производит никакого изделия, то есть пенсионеров, учителей, врачей, судей, научных работников, а также чиновников хозяйственного и административного аппарата, милицию и армию, но даже и так, при весьма неблагополучном у нас соотношении производительных и непроизводительных работников, вероятно, не больше 10 злотых (из тех 50) уйдет на зарплату, а остальное, как и прежде, поглотят затраты нашего бесхозяйственного народного хозяйства.

Если у нас нет другого, лучшего предложения, выдвинем это и попробуем убедить общество в его полезности. Попробуем оказывать давление. Начнем печатать в наших изданиях ежемесячный показатель роста стоимости жизни — это будет уже нечто конкретное.

Такую инициативу взяли на себя когда-то отдельные группы (Рабочая группа ОК., «Сеть»), но потом оставили Полагаю, что просто из-за отсутствия средств. Ибо на это тоже нужны средства, установить показатель роста стоимости жизни совсем не просто, ежемесячно исчислять его и анализировать — это работа, и надо иметь людей, которые ею займутся. Вдобавок — чего почему-то никто никогда не замечает, — им тоже надо на что-то жить, а значит, им нужно нормально платить и предъявлять нормальные требования. Вместо того чтобы время от времени обращаться к совершенно неподготовленным, пусть даже квалифицированным специалистам, которые в этих обстоятельствах не в силах выйти за пределы советов, доступных любому сравнительно одаренному дилетанту, попробуем создать институциональные рамки. Создадим институт, рабочие группы, поставим конкретные проблемы и потребуем конкретных ответов. На это у нас сил хватит.

Теперь вторая капитальная для «Солидарности» проблема — защита трудящихся в ходе проведения экономических реформ. Если мы не выработаем в этой области четкой концепции и не обеспечим за собой надлежащих условий ее реализации, то я, по правде говоря, не знаю, стоит ли восстанавливать легальную «Солидарность», ибо это кончится лишь всеобщей компрометацией и расколом. Не думаю, что могу исчерпывающе описать всю проблематику, но мне лично представляются необходимыми для того, чтобы «Солидарность» успешно прошла трудный период реформ и перемен в структуре промышленности, два условия:

1. Обеспечить за собой соответствующие правовые средства.

2. Обеспечить за собой соответствующие материальные средства, позволяющие смягчить социальные последствия реформ при одновременном стимулировании их проведения.

Что касается пункта первого, то, по-моему, необходимо подготовить проект закона о защите трудящихся в ходе проведения экономических реформ и путем переговоров добиться его принятия. На проблематику защиты трудящихся в период оздоровления экономики власти по-своему отозвались изменениями в Трудовом кодексе, однако изменения эти носят негативный характер и направлены на резкое ограничение прав трудящихся предприятий, подлежащих ликвидации или реорганизации. При этом стоит отметить, что совершенно иным был подход властей при реорганизации центрального аппарата. Работники ликвидируемых министерств, объединений или других учреждений, согласно специальному постановлению Совета Министров, получали возмещение, стипендии на переквалификацию, им давали возможность раньше уйти на пенсию или предлагали кредиты в размере 2 млн злотых, если они хотели заняться частной хозяйственной деятельностью. Это направление представляется верным, и именно таковы должны быть предусмотренные законом решения в отношении всех, рискующих потерять работу в результате реорганизации предприятий.

Такого рода решения известны во всем мире, и даже столь восхваляемая в последнее время нашей властью г-жа Маргарет Тэтчер не ставила их под сомнение, проводя реформу тяжелой промышленности Великобритании. Переговоры о необходимости массовых увольнений и о величине и характере возмещения являются одним из главных полномочий любого профсоюза, и у «Солидарности» нет никаких оснований от этого отказываться.

Справится ли с этим народное хозяйство? Оно справилось, когда реформировали администрацию, должно справиться и теперь. Тем более что, как я это себе представляю, часть возмещения могла бы передаваться рабочему коллективу в виде какой-то части недвижимого имущества предприятия. Я имею в виду передачу, например, здания или машин группе работников, которые на этой основе хотели бы вести свою хозяйственную деятельность (акционерная компания, кооператив). Это, как мне кажется, вполне согласуется с духом реформ и привело бы к подлинному раскрепощению трудящихся. Что касается второго вопроса, то тема финансов «Солидарности» долго считалась не подлежащей публичному обсуждению, потому-то власти так часто поднимали ее, доказывая, что профсоюз работает «на деньги ЦРУ» (как говорилось в худшие моменты) или «вдохновляемый из-за границы» (вариант на моменты «оттепели»). Думаю, что стоило бы взять быка за рога и вместо того, чтобы исполнять странный контрданс вокруг, например, миллионной дотации от конгресса США и подставлять себя под нападки власти, взять и сказать открыто и ясно, что деньги нам нужны и что мы будем искать средства расширения профсоюзных фондов именно ради защиты польского общества. Власти просят займов и кредитов, чтобы финансировать реформы, почему же нам этого не делать в интересах охраны трудящихся? Я в самом деле не имею ничего против того, чтобы власть эти кредиты получила, потому что стране нужны любые деньги, но это вовсе не значит, что все деньги, предназначенные на нужды проведения экономических реформ, на нужды общества, должны оказаться в руках власти и под ее исключительным контролем. Опыт эпохи Герека и ширившегося тогда непотизма — достаточное напоминание для польского общества, чтобы оно подумало о каких-то гарантиях. Одна из этих гарантий — несомненно, расширение общественного контроля, расширение политических свобод, демократизация. Другая — создание своего сильного материального обеспечения, которое позволило бы вести конкретную защиту трудящихся в период реформ при одновременном стимулировании их проведения.

Таким образом, мой подход прямо противоположен идее отказа «Солидарности» от заграничных дотаций, которую усиленно внушали власти. Мое предложение таково: создадим легальный Фонд защиты трудящихся в период реформы и постараемся собрать на это необходимые средства. А суммы это немалые. Если деятельность фонда должна выполнить поставленную цель и всерьез повлиять на ход и характер экономических реформ, то необходимые для этого средства составят, наверно, не меньше 200—300 млн долларов.

Какова была бы цель фонда? Ее можно определить очень просто: опека над освобождающейся в результате реформы рабочей силой и создание для нее возможностей активно включиться в реформированное народное хозяйство. Фонд играл бы в этом отношении роль некоего амортизатора, защищающего население от встрясок реформы.

Какие конкретные задачи будут поставлены перед фондом? Задач этих множество, и вряд ли мне удастся перечислить все.

В более общем виде я назвал бы две:

1. Организовать экспертные группы для оценки экономического положения ликвидируемого предприятия, возможностей и потребностей региона, правовой, экономической и организационной консультации при создании новых, независимых хозяйственных единиц.

2. Оказывать финансовую помощь, которая позволит людям, увольняемым с работы в результате реорганизации предприятий, развернуть профессиональную деятельность в рамках независимых — индивидуальных или групповых — хозяйственных начинаний.

Как я вижу деятельность фонда на практике?

Заранее, как только мы узнаем о том, что появилась необходимость ликвидировать предприятие А в местности Б по экономическим или экологическим причинам, мы поручаем группе экспертов изучить этот вопрос и представить конкретный доклад. Действительно ли предприятие. А нерентабельно, существует ли реальный план его оздоровления? Какие кредиты требуются для реорганизации предприятия? Что должно быть предпринято, чтобы предприятие не создавало угрозы для окружающей среды? Сколько это стоит? Быть может, экономический расчет покажет, что, с учетом всей социальной стороны задуманной ликвидации, выгоднее предоставить этому предприятию кредиты, чем ликвидировать его и затем создавать новые рабочие места, проводить переквалификацию или переселять трудящихся в другое место. В таких обстоятельствах не исключено предоставление фондом кредитов этому предприятию.

В случае если возможность оздоровления предприятия сомнительна или непомерно дорого обойдется, в докладе должны содержаться данные о состоянии занятости в регионе, о его потребностях в области ремесленничества, мелкого производства, торговли, а также о его сырьевых возможностях.

При наличии таких материалов профсоюз вместе с трудовым коллективом может приступить к переговорам об условиях ликвидации предприятия, о планах перевода уволенных на другие рабочие места и о причитающемся им возмещении. Под возмещением я понимаю не только простейшую его форму — выплату той или иной денежной компенсации, но и, когда денежное возмещение выплатить трудно, передачу группам трудящихся соответствующего эквивалента в виде недвижимого имущества предприятия (зданий, машин). Переданные средства могут послужить этим рабочим, например, для начала индивидуальной или групповой хозяйственной деятельности.

Добившись на переговорах условий, при которых интересы коллектива реорганизуемого предприятия обеспечены, «Солидарность» активно включается в процесс восстановления нормальных условий жизни уволенных работников.

Так, если это нужно, она организует курсы по переквалификации. Если есть необходимость перемещения людей к их новым рабочим местам — помогает им в решении жилищной проблемы или же путем организации транспортного хозяйства обеспечивает человеческие условия дороги на работу и с работы. Наконец, предоставляет им кредиты или помогает приобрести нужное оборудование, если они намерены заняться индивидуальной либо групповой хозяйственной деятельностью. Наши экспертные группы располагают для них подходящими предложениями, способны оценить окупаемость выдвигаемых ими предложений, поправить их планы, наконец, оказать помощь в юридических и административных шагах.

Если реформам предстоит быть реальными, люди не могут нести на них потери, не могут одни за них расплачиваться. Предлагаемый фонд — такая капля в море задач, которые ставят перед нами реформы, что ни в коей мере не снимает ответственности с государственных властей и ставит генеральное решение проблемы занятости в центр трудных и бескомпромиссных переговоров. Зато его существование даст «Солидарности» возможность активного и конструктивного вмешательства в процесс реформ. Без возможности располагать хотя бы столь ограниченным фондом позиции профсоюза всегда будут отягощены грехом дилетантизма и благих — в целом правильных — намерений.

Опыт Комиссии помощи и правозаконности, по-видимому, представляет собой пример того, как сравнительно небольшие суммы могут вызвать перемены в сознании и стимулировать общественную активность.

Мне кажется, что от этого пути никак нельзя отказаться.

Вероятно, я не назвал все возможности фонда оказывать помощь, а, с другой стороны, предложенные общие очертания фонда довольно скромны. Все вышеизложенное представляет собой скорее политическую концепцию, нежели полный проект социально-экономического института, но было бы очень хорошо, если бы эта концепция стала предметом серьезного обсуждения юристов, экономистов и общественных деятелей. Тогда она могла бы принять форму детально разработанного проекта и стать основой для соответствующих шагов как внутри страны, так и за границей.

Разработку такого проекта я считаю одной из самых срочных задач «Солидарности».

Наконец, самый трудный вопрос: откуда взять деньги? Разумеется, в дальнейшем фонд существовал бы за счет возврата кредитов, помещения капитала и проводимой фондом хозяйственной деятельности, тем не менее, если говорить об основном капитале, ответ только один: из-за границы.

Реально ли это? Я убежден, что да. Развивающаяся нормализация отношений Запада с Советским Союзом и огромная политическая и даже экономическая поддержка, которую оказывает Запад перестройке, в то же время являются недвусмысленным проявлением неприязни Запада ко всякой дестабилизации в Центральной и Восточной Европе.

Экономические реформы, проводимые без обеспечения достаточной социальной защиты, — это заведомый очаг конфликта, способного вспыхнуть в любой момент с непредсказуемой силой. И каждый политик должен отдавать себе отчет в том, что номинально существующая «Солидарность» и Лех Валенса — это слишком мало для противостояния такой вспышке. Думаю, что если бы мы представили реальные, детально разработанные предложения, то Запад предпочел бы израсходовать такую в конце концов не слишком значительную сумму, а «Солидарность», добивающаяся средств на проведение конструктивной деятельности, приобрела бы больший кредит доверия и в стране, и за границей.

Тот факт, что «Солидарность» до сих пор вращается в кругу проектов, идей и дискуссии и, по существу, до конца не знает, насколько важную роль играют в политической деятельности деньги, — это какой-то пережиток реалсоциализма. Любой нормальный политик на Западе знает, что деятельность требует денег, а серьезная деятельность — серьезных денег, и человека, который этого не понимает, подозревают в том, что он либо пи на что не годится, либо мошенник.

В конце концов 200—300 млн — это какая-нибудь половина, а то и четверть современного боевого самолета, а политический эффект такого начинания, как фонд, очевиден. Стабилизация Восточной Европы, демократизация жизни, либерализация экономики, рост экономической независимости общества — все это куда лучшие гарантии безопасности.

Итак, попробуем быть серьезными и браться за серьезные задачи. Вместо того чтобы помогать росту кредита доверия власти и поддерживать ее просьбы о кредитах, постараемся раздобыть денег для себя. Может быть, это окажется намного легче.

Думаю, что замысел фонда окажется для власти крайне неудобным, однако отвергнуть его значило бы для нее признаться в том, что она сохраняет приоритет политико-идеологических принципов над провозглашаемой потребностью экономических реформ. Вдобавок, не думаю, что фонд создаст какую-то конкуренцию в поисках властью денег. Пожалуй, даже наоборот: если власть оценит социально-экономические достоинства фонда, она лишь приобретет лишний кредит доверия и, может быть, уговорит Запад учесть и ее нужды.

Все это, вероятно, не пойдет легко, но я считаю, что за фонд надо бороться, ибо, по моему убеждению, это единственный способ активного участия в реформах, внесения поправок в ходе их проведения и успешной защиты интересов трудящихся».

Примечания

1. ППС-РД — Польская социалистическая партия, фракция «Революционная демократия».

2. Рабочая группа — объединение членов Общепольской комиссии, не введенных во внеуставные руководящие органы «Солидарности».

3. Ученые-экономисты — эксперты «Солидарности». — Пер.