3. Собрание на историческом факультете Варшавского университета 21 октября 1966 года

В 1960-е годы основным центром свободной мысли в стране оставался Варшавский университет. Там преподавали наиболее известные представители «ревизионизма» (Л. Колаковский, З. Бауман, М. Гиршович, С. Моравский, В. Брус, К. Помян, Я. Закшевская и др.), а также видные представители реформаторского крыла ПОРП (С. Жулкевский, Я. Стшелецкий) — участники научных семинаров в 1964—1968 годах, в ходе которых предпринимались попытки выработать идейно-политическую программу и осуществить принципы социалистической демократии хотя бы на территории университета¹.

21 октября 1966 г. в ознаменование 10-й годовщины VIII пленума ЦК ПОРП, вернувшего к власти В. Гомулку, организация ССМ на историческом факультете университета провела открытое собрание, куда пригласили Л. Конаковского и К. Помяна. Инициаторами встречи выступили А. Михник, С. Кретковский и А. Нотковский. Планировалось также пригласить последнего главного редактора «По просту» Р. Турского и В. Ворошильского, однако Турский был в то время болен, а участию Ворошильского воспротивилась университетская организация ССМ.

В ЦК ПОРП весьма подозрительно отнеслись к собранию. Руководство партии не было заинтересовано в напоминании народу о кратком периоде свободомыслия и общественной активности. Только «Трыбуна люду» посвятила годовщине общую статью, остальные органы прессы под давлением цензуры проигнорировали юбилей². Поэтому собрание вызвало большие опасения у властей. На всякий случай туда было направлено пять сотрудников СБ со спрятанными диктофонами, благодаря чему сохранилась запись выступлений. Явилось на собрание и несколько десятков партийных активистов, которые должны были включиться в дискуссию, если она примет нежелательный оборот.

Сначала Л. Колаковский выступил с большой речью на тему «Польская культура в последнее десятилетие». Он во всеуслышание заявил, что завоевания «польского Октября» попраны: в стране не существует свободных выборов, нет свободы критики и информации; руководящие органы деградируют, ибо не несут ответственности перед народом. Даже при сталинизме, продолжал философ, процесс вырождения власти не шел так быстро, ибо тогда имелась идеология, в которую искренне верили многие люди. Сейчас же тормозящим фактором деградации системы управления является лишь технический прогресс, но он не демонстрирует такой эффективности, как идеология. Утверждение, будто социализм несовместим с демократическими свободами, абсурдно, заявлял Колаковский. Но все же наиболее свободным периодом в новейшей истории Польши было время непосредственно перед октябрем 1956 г. Невозможно исправить положение в экономике, сохранив в неизменности систему управления страной, «систему, в которой отсутствует ответственность власть предержащих перед общественным мнением». Выступавший признал, что после 1956 г. польское общество больше не живет в постоянном страхе перед репрессиями, однако «нет никаких институтов, которые бы сделали невозможным возврат к той системе»³. К. Помян в основном говорил о творческой роли молодежного движения и настаивал на необходимости создания подлинно независимой и равноправной с ПОРП организации молодежи.

В дискуссии приняло участие 14 человек. Студенты А. Дурач и А. Михник предложили принять обращение к властям с требованием освободить Я. Куроня и К. Модзелевского. М. Савицкий зачитал принесенный с собой проект резолюции с протестом против ограничения гражданских свобод. А. Лявина потребовал осудить «полицейскую систему». Профессора истории А. Гарлицкий и Е. Хольцер пытались спорить с выступавшими, но им не давали говорить. В свою очередь декан факультета С. Хербст заявил, что не одобрит принятия каких бы то ни было резолюций⁴.

Реакция властей была скорой. Уже 26 октября Варшавский комитет ПОРП и Идеологическая комиссия ЦК разослали членам Политбюро и секретарям ЦК записку о произошедшем. Министерству высшего образования рекомендовалось исключить из университета Михника, Лявину, Блюмштайна, Дурача, Савицкого, Дайчгеванда, Свидерского и Шляйфера, а также наложить дисциплинарные взыскания на ряд других студентов⁵. Дисциплинарная комиссия университета лишила семерых участников собрания на год студенческих прав, а еще семеро получили выговоры. Руководство Министерства высшего образования решило, что наказание слишком мягкое, и потребовало исключения А. Михника. В его защиту выступили многие участники собрания 21 октября, которые направили в Дисциплинарную комиссию заявление, где говорилось, что высказывания Михника не несли в себе ничего противозаконного. Тем не менее, спустя три месяца Михнику было предъявлено обвинение. При этом к прежним «грехам» добавилось «неподобающее» поведение на встрече студентов с главным редактором «Политики» М. Раковским 3 ноября. Сам Раковский настаивал, что не имеет никаких претензий к Михнику. По инициативе Я.Ю. Липского был начат новый сбор подписей, в результате чего в защиту студента высказались 1037 учащихся университета (в том числе несколько детей весьма высокопоставленных чиновников⁶) и 150 научных работников. Невзирая на это, Дисциплинарная комиссия в марте 1967 г. лишила Михника студенческих прав на 12 месяцев (считая с октября 1966 г.). Я.Ю. Липский вторично с 1964 г. был задержан на 48 часов⁷. Кроме того, несколько студентов (Х. Шляйфер, Э. Смоляр, Б. Свидерский, З. Левицкая, Я. Литыньский и др.) в наказание за поддержку Михника были исключены из ССМ.

Исключенные направили ректору письмо, где, в частности, заявляли, что ССМ перестал быть активной политической организацией, трансформировавшись в бюрократическую структуру, которая стоит в стороне от марксистских диспутов, что ведет к политической безликости ее членов. Авторы письма указывали, что существует множество концепций социализма и методов его построения, поэтому «миф» о том, что все конфликты в обществе и идеологии — это происки классового врага, глубоко вреден⁸. Письмо стало идеологической декларацией левого крыла студенческой оппозиции в университете, хотя его авторы и отрицали существование «организованной группы», о чем твердили активисты ССМ.

В ноябре 1966 г. К. Помяна и Л. Колаковского исключили из ПОРП. Это стало сенсацией. Когда 15 ноября З. Клишко на партконференции университета сообщил о лишении Колаковского членства в партии, в поддержку ученого выступило несколько профессоров⁹. 19 ноября письмо с протестом против исключения Колаковского направил ряд членов первичной парторганизации СПЛ: П. Бейлин, Я. Бохеньский, М. Брандыс, В. Домбровский, Ф. Беньковская, Т. Древновский, М. Гжещак, Т. Конвицкий, И. Неверли, С. Полляк, Л. Пшемский, А. Слуцкий, Ю. Стрыйковский, В. Вирпша, В. Ворошильский. Чуть позже к ним присоединились Р. Матушевский и М. Мирский. В большинстве своем это были люди, до той поры не замеченные в оппозиционных действиях, вдобавок некоторые из них состояли в свое время в КПП. Свой протест они обосновывали тем, что исключение такой выдающейся личности как Колаковский может повредить партии в глазах общества¹⁰.

24 ноября философ направил собственное послание в Политбюро ЦК, в котором просил восстановить его в ПОРП, но от слов своих не отказывался, говоря, что нужно исправлять те стороны жизни, которые противоречат социализму и программе партии, а не репрессировать людей, которые на них указывают¹¹. Была создана комиссия для рассмотрения вопроса с письмом протеста. В ночь с 25 на 26 ноября 1966 г. она провела беседы с подписавшими. Ни один из них, как выяснилось, не присутствовал на пресловутом собрании и не слышал речи Колаковского, поэтому каждому дали прочесть стенограмму выступления, основанную на пленках СБ. Все сходились во мнении, что речь путанная и вообще малопонятная. Причину этого усматривали либо в искажениях при перепечатке текста, либо в болезненном состоянии Колаковского, страдавшего от туберкулеза. Тем не менее, ни один из авторов письма не отозвал своей подписи. Все старались отвести от Колаковского обвинение в антипартийной позиции, настаивая, что несогласие с текущей политикой еще не означает перехода во вражеский (то есть социал-демократический) лагерь¹². В итоге пребывание в партии Конвицкого, Бейлина, Беньковской, Бохеньского, Гжещака, Неверли, Полляка, Вирпши и Ворошильского было приостановлено. И. Неверли, не дожидаясь исключения, сам положил партбилет на стол. Всех «подписантов» попросили написать заявление в Центральную комиссию партийного контроля (Т. Конвицкий отказался сделать это).

В начале декабря Политбюро получило еще одно письмо аналогичного содержания, подписанное на этот раз Е. Помяновским, Ю. Стройновским, А. Пивоварчиком, Р. Карстом и В. Завадским. 6 декабря с ними провели беседы руководитель Отдела культуры ЦК В. Красько, шеф Бюро прессы ЦК С. Ольшовский и секретарь ЦК А. Старевич. Авторы второго письма также не знали содержания речи Колаковского, и в своем поступке руководствовались теми же мотивами, что и их предшественники. В. Завадский без обиняков заявил, что в таких понятиях как «ревизионизм» и «догматизм» вместо обстоятельной дискуссии господствует старый принцип «чья власть, того и вера»¹³. На протяжении декабря с подписавшими первое письмо было проведено еще несколько бесед, которые ничего не изменили по сути. В январе 1967 г. Завадский, Бохеньский, Бейлин и Конвицкий были исключены из ПОРИ. В свою очередь Полляк, Ворошильский, Слуцкий, Стрыйковский, М. Брандыс и Пивоварчик сами вышли из партии. Чуть раньше сделали это К. Брандыс и Р. Карст. В Кракове от партбилета отказалась поэтесса, будущая нобелевская лауреатка В. Шимборская. Некоторые из покинувших ряды партии, впрочем, оговаривались, что их решение не означает разочарования в коммунизме. «После 22 лет пребывания в партии, — писал С. Полляк, — после 43 лет участия в социалистическом движении я не перестал и не перестану быть коммунистом... тем не менее в сложившейся ситуации считаю невозможным оставаться в рядах партии». «Двуличным быть не умею, — писал М. Брандыс, — а в роли партийного оппозиционера чувствую себя невыносимо, поскольку за 24 года привык верить, что партия — это единственная сила, способная изменить к лучшему страну, в которой я живу»¹⁴.

9 декабря состоялось закрытое партийное собрание варшавского отделения СПЛ, посвященное разбору сложившейся ситуации. В нем принимали участие секретари ЦК ПОРГ1 А. Старевич и В. Красько. Это собрание было едва ли не самым бурным со времени 1956 г. О царившей там атмосфере свидетельствует выступление А. Лисецкой, которое авторы информационной записки для руководства СБ посчитали самым сдержанным. Публицистка, в частности, заявила следующее: «Если учитель отправляет большую часть класса в угол, значит, что-то неправильно в учителе, а не в классе»¹⁵.

Тон выступлений вывел из себя А. Старевича, который в эмоциональной речи пригрозил роспуском первичной парторганизации на том основании, что СПЛ уже десять лет находится в оппозиции к ЦК. В ответ поднялась Я. Секерская (она «была бледна и в высшей степени взвинчена», отмечают авторы записки) и стала кричать, что «руководство партии не может быть безгрешно, это мы являемся партией, ее члены, а не только руководство». «Не дошло ни до голосования, ни до резолюции. Все были страшно распалены», — подытожили авторы¹⁶.

Почти столь же напряженным выдалось отчетно-выборное собрание университетской парторганизации 11 декабря, на котором присутствовали А. Верблян и первый секретарь варшавского комитета партии С. Коцёлек. Сразу после отчетного доклада разразилась дискуссия, в ходе которой ряд преподавателей и научных работников (В. Брус, Б. Бачко, Н. Ассородобрай, Е. Хольцер и др.) выступили в защиту Л. Колаковского и К. Помяна. Гневной была речь молодого социолога А. Смоляра. Он заявил, что партия все больше клонится вправо, к национализму и интетризму, в то время как выразителей левых взглядов ущемляют, а временами даже преследуют, как это произошло с Колаковским и Помяном. Упомянул Смоляр и о проявлениях антисемитизма со стороны партийных работников¹⁷.

Подобные высказывания привели к партийной чистке в Варшавском университете. В декабре специальные комиссии провели беседы со партийными работниками на тему «почему отдельные члены партии и ССМ попадают под влияние чуждых и враждебных тенденций». Результатом этих бесед стало выявление потенциально «нестойких» лиц и составление плана работы по укреплению партийной дисциплины в университете. Первой жертвой чистки стал А. Смоляр, исключенный из ПОРП в январе 1967 г.¹⁸

20 декабря 1966 г. прошла встреча редакций «Месенчника литерацкого», «Культуры» и «Вспулчесности». Редколлегии этих изданий состояли в большинстве своем из людей, лояльных руководству ПОРП. На собрании 9 декабря они отмалчивались, не решаясь поддержать представителей ЦК, теперь же заместитель главного редактора «Культуры» Р. Братны (участник варшавского восстания в рядах АК) потребовал публичной полемики с тезисами Л. Колаковского и оппозиционными литераторами, сокрушаясь при этом, что цензура в своей работе не делает различий между его изданием и католическим еженедельником «Тыгодник повшехны». Главный редактор «Культуры» Я. Вильгельми утверждал, что оппозиционные настроения в СПЛ подогревались С. Сташевским. «Это была комедия, — говорил он, — когда мы вместе с оппозиционерами вроде К. Брандыса притворялись, будто состоим в одной и той же партии. Надеюсь, теперь эта комедия закончена»¹⁹.

20 января 1967 г. прошло очередное собрание парторганизации СПЛ. Вновь дошло до острой перепалки. Я. Секерская остановилась на многочисленных акциях партийного руководства против творческой интеллигенции и потребовала, чтобы Политбюро выступило с самокритикой. М. Мирский сравнил действия партии с репрессивными кампаниями в СССР и Китае (осудив при этом и авторов писем в защиту Колаковского). Е. Помяновский рассуждал о вреде для партии дела Колаковского, произнеся напыщенную фразу: «Наша партия имеет за плечами 25 лет истории, а наш строй — 50 лет»²⁰ (имея в виду революцию 1917 г. в России).

Сторонники курса партийного руководства не намерены были обороняться, и перешли в наступление. С большой установочной речью выступил Е. Путрамент. Он сказал, что в 1956 г. партия уже отошла от левацкого курса, и дальнейшее смещение вправо означает возврат к капитализму. Поэтому как бы ценны ни казались те союзники, которые помогли тогда новому руководству преодолеть сопротивление «натолинцев» и спасти страну от гражданской войны, сейчас с ними нужно вести борьбу, ибо они выступают за второй этап перемен. К этим союзникам Путрамент отнес редакцию «По просту» и ряд членов парторганизации СПЛ. В Польше, подчеркивал писатель, велика опасность национализма. С одной стороны, говорил он, в стране построен самый либеральный социализм из всех, что существуют в государствах, управляемых коммунистами, с другой — коммунистам противостоит громада польского католицизма — наиболее отсталого, тоталитарного и фетишистского в мире. Поэтому, утверждал Путрамент, любая оппозиционная партия будет опираться прежде всего на католицизм. О какой свободе говорит в таком случае Колаковский? — задавался вопросом писатель. — О свободе для реакции?

Публицист «Культуры» З. Митцнер напомнил, как во времена сталинизма в 1952 г. одну женщину, потерявшую партбилет, едва не низвели до положения врага. Ныне же, продолжал он, к проступкам членов партии совсем другое отношение. Инакомыслящим вовсе не грозят репрессии. Поэтому «сегодня, товарищи, никто не ждет вас у выхода, кроме ваших собственных автомобилей». Отсюда следовал вывод: Колаковский должен сравнивать нынешние времена с прошедшими, а не заниматься демагогией. Тем более, говорил Митцнер, что исключение из партии — это вовсе не изобретение коммунистов. Его самого исключили в 1935 г. из Польской социалистической партии за то, что он рассказал, как на похоронах Ю. Пилсудского собственными глазами видел двух лидеров этой партии²¹.

Все эти высказывания свидетельствовали, что проводники влияния партийного руководства в среде творческой интеллигенции постепенно приходили в себя после скандала с Колаковским. Литературная оппозиция на время замерла. Прошедшее в мае 1967 г. общее собрание варшавского отделения СПЛ не только обошлось без «нежелательных» выступлений, но и вообще было отмечено полной апатией присутствовавших²².

Зато в Варшавском университете в это время происходили бурные события. Группа «командосов» постепенно объединяла вокруг себя всех оппозиционно настроенных студентов. Одновременно внутри этого сообщества формировались идейные течения и происходила кристаллизация взглядов. В январе 1966 г. примыкавшие к «командосам» аспиранты экономического факультета В. Кучиньский и А. Замбровский выступили на партийном собрании против антицерковной кампании властей, за что в июне того же года были исключены из ПОРП.

А. Замбровский и В. Кучиньский были не единственными членами партии, которые выражали сомнение в правильности антицерковного курса Политбюро. Еще в 1965 г. Л. Колаковский написал эссе «Иисус Христос: пророк и реформатор», которое сыграло огромную роль в дальнейшем развитии мировоззрения «ревизионистской» интеллигенции. Колаковский перечислил основные черты, которые христианство привнесло в европейскую («средиземноморскую», по выражению автора) культуру, сделав следующий вывод: «любая попытка "упразднения Христа", вытеснения его из нашей культуры... на том основании, что мы не верим в Бога, в которого верил он... смешна и бессмысленна. Такая попытка — удел людей темных, которые воображают, будто сам по себе примитивно написанный атеизм не только является исчерпывающим мировоззрением, но и, кроме того, дает нам право по собственному произволу, согласно своему доктринерскому представлению урезать культурную традицию, лишая ее животворных соков»²³.

В сущности, Л. Колаковский не сказал в своем эссе ничего нового. В подобном духе ранее не раз высказывались другие представители атеистической интеллигенции. Кроме того, он не обошелся в своем сочинении без резких выпадов в адрес католической церкви вообще, и польской — в частности. Однако публикация подобного сочинения накануне торжеств, посвященных тысячелетию христианства в Польше, в обстановке острого конфликта государства с церковью демонстрировала, что в этом конфликте философ выступал против власти.

Весной 1966 г. на встречах «командосов» А. Замбровский и В. Кучиньский высказались за участие в праздновании тысячелетия крещения Польши, однако не были поддержаны большинством. Произошел раскол, и новая группа (А. Замбровский, В. Кучиньский, А. Мазур, Е.Р. Новак, С. Гомулка и др.) стала собираться на квартире у Б. Тейковского²⁴. Заглядывал туда и приезжавший из Лодзи деятель подпольного антикоммунистического движения К. Глоговский.

А. Замбровский объяснял свою позицию тем, что подавляющая часть рабочего класса — люди верующие, поэтому диалог с католиками есть вопрос поддержки партии широкими слоями населения. Эта позиция проистекала из личного жизненного опыта Замбровского, работавшего долгое время экономистом на заводе после своего возвращения из СССР в 1956 г. Программа Замбровского также включала развитие внутрипартийной демократии на основе ленинских норм (т. е. свободное обсуждение различных предложений на съездах и собраниях), независимость профсоюзов и молодежных организаций, альтернативные выборы в рамках Фронта национального единства, допуск легальной оппозиции, стоящей на платформе построения социализма²⁵.

В мае 1967 г. из тюрьмы вышел Я. Куронь, а в августе — К. Модзелевский. Это привело к консолидации тех оппозиционных студентов, которые поддерживали оппонентов А. Замбровского — А. Михника и Ю. Дайчгеванда. Они формировали кружки и включились в работу студенческих дискуссионных центров, создаваемых по инициативе университетской организации ССМ²⁶. Модзелевский к тому времени уже расстался с марксистскими убеждениями и не считал себя коммунистом²⁷. Поэтому его связь с «командосами» носила в этот период скорее организационный, чем не идейный характер. Трудно сказать, какую цель ставила перед собой эта группа, да и была ли эта цель вообще, но события приняли неожиданный оборот. В Польше разразилась «анти-сионистская» кампания.

Причиной ее явилось, несомненно, желание партийной фракции «партизан» окончательно вытеснить всех соперников из органов власти и госучреждений, а поводом стала «шестидневная война» 1967 г. на Ближнем Востоке, после которой страны советского блока (кроме Румынии) разорвали дипломатические отношения с Израилем. Начало кампании было положено 19 июня 1967 г. выступлением В. Гомулки на конгрессе польских профсоюзов. Первый секретарь ЦК ПОРП заявил на всю страну (его речь транслировалась по радио), что израильская агрессия встретила поддержку сионистских кругов в Польше, и что власть не может оставаться равнодушной ввиду присутствия в стране «пятой колонны». При этом Гомулка дал понять, что у всех граждан ПНР должна быть одна родина, те же, кто выступает в защиту агрессии, могут свободно уезжать²⁸. Сразу после этой речи в самых разных учреждениях и предприятиях начались проверки сотрудников на предмет симпатий к «сионизму». Нередко такие проверки заканчивались увольнением с работы.

Главной целью антисионистской кампании были прежние противники В. Гомулки в партийном руководстве С. Сташевский и Р. Замбровский, которых обвиняли в подрывной деятельности в пользу сионизма, империалистических сил и именовали «политическими банкротами». В дальнейшем под наблюдение СБ были взяты все бывшие высокопоставленные функционеры партии еврейского происхождения (А. Альстер, Я. Берман, А. Фейгин, В. Комар, М. Метковский, Р. Ромковский)²⁹.

Первыми жертвами так называемой борьбы с сионизмом стали люди, являвшиеся в период «польского сталинизма» наиболее последовательными проводниками «догматического курса» Б. Берута и поддерживавших его сил в СССР. Для обоснования направленных на них гонений в недрах МВД даже возник документ, якобы написанный сразу после войны, где указывалось, что главной целью коммунистов-евреев, входивших тогда в высшие сферы власти, было установление своего безраздельного господства в Польше³⁰.

В том, что истинной целью кампании была расправа с партийной верхушкой еврейского происхождения, имевшей немалый вес в 1944—1956 гг., а потом частично составившей костяк «пулавян», фактически признался министр внутренних дел М. Мочар, когда 12 апреля 1968 г. в одном из интервью лишь вскользь упомянул сионистов (притом заграничных), а в основном обрушился на тех коммунистов-евреев, которые после вторжения гитлеровцев в Польшу укрылись в СССР (Замбровского, Радкевича, Бермана). Именно этих людей он считал ответственными за «зло, которое творилось до 1956 г.», и прежде всего, за преследования патриотов³¹.

Однако антисионистская кампания, возникнув в результате обострения противоречий внутри партийных верхов, значительно повлияла на взаимоотношения власти и оппозиции, той ее части, которая была названа В. Гомулкой «ревизионистами».

Антисионистская кампания приобрела немалый размах, что свидетельствовало о стремлении властей не только использовать ее во фракционной борьбе внутри ЦК ПОРП, но и в более широком плане на волне националистических настроений снять с себя ответственность за одиозные стороны политики ПОРП в 1944—1956 годах, возложив ее на агентов внешних сил и укрепив свое влияние в обществе. Нарастание борьбы с «сионизмом» вовлекало в водоворот гонений все больше и больше людей. Для их компрометации Служба безопасности теперь извлекала из архивов документы, свидетельствовавшие о приверженности «догматической» позиции вплоть до 1956 г. (это произошло, например, со С. Сташевским и В. Брусом)³². К потенциальной оппозиции отныне причислялись все лица еврейского происхождения, занимавшие ответственные должности либо активно участвовавшие в общественной жизни (прежде всего, деятели науки и искусства). Первым ударом по так называемой «пятой колонне» была чистка в редакции «Большой польской энциклопедии», где работало несколько известных персон периода «польского сталинизма»:

С. Сташевский, П. Хоффман, Т. Заблудовский, Е. Баумриттер³³. Многие люди, не имевшие ничего общего с оппозицией, теперь попадали под подозрение. Особенной трагедией это было для тех польских евреев, которые некогда с энтузиазмом приняли новый строй и были членами КПП, а теперь клеймились как пособники враждебных сил (например, А. Шафф). Значительная часть известных деятелей еврейского происхождения вынуждена была эмигрировать или попросить политического убежища за рубежом (например, С. Выгодский, Е. Помяновский, Я. Котт). Избежали преследований лишь те, кто всемерно поддерживал усилия партийного руководства по разоблачению «скрытых сионистов» и вдобавок никогда не ассоциировался с «пулавянами», невзирая на свои еврейские корни (А. Старевич, А. Верблян, Е. Путраменг).

Гонения на так называемых «сионистов» непосредственно затронули многих представителей «ревизионистской» оппозиции. Повлияли на оппозиционеров и методы, применявшиеся руководством ПОРП для расправы с политическими противниками и инакомыслящими. Антисионистская кампания показала, что политический компромисс с властями практически невозможен, а идеологическая дискуссия бесплодна, что противоречия между правящим режимом и его критиками со стороны марксизма все более углубляются. Это в свою очередь подталкивало «ревизионистскую» оппозицию к переходу в лагерь непримиримых оппонентов ПОРП. В то же время развернутая в стране борьба с «сионизмом» повлекла за собой радикализацию оппозиции как внутри страны, так и в эмиграции, и привела в оппозиционный лагерь немало людей (в первую очередь среди интеллигенции), которые ранее не выступали против правящего режима. Таким образом, развернув антисионистскую кампанию, власти в определенной мере достигай иного результата, нежели ожидали.

До конца 1967 г. антисионистская кампания в основном сводилась к митингам протеста против «империалистической политики Израиля» и отставкам тех «пулавян», которые еще находились на высоких постах (Л. Касман, В. Боровский, Я. Зажицкий, Э. Пщулковский и др.). Подлинный размах преследование «сионистов» приобрело после событий, связанных со снятием со сцены Национального театра спектакля «Дзяды».

Примечания

1. Siwek A. Uniwersytet Warszawski w marcu’68. Warszawą 1989. S. 20.

2. Eisler J. Polski rok... S. 77.

3. Hemmerling Z., Nadolski M. Opozycja wobec rządów.... S. 279—280. AAN. PZPR KC IX/962. K. 1—12.

4. AAN. PZPR KC IX/962. K. 72—77.

5. Цит. по: Eisler J. Polski rok... К. 80.

6. AAN. PZPR KC IX/962. K. 3.

7. Eisler J. Polski rok... S. 81—82.

8. AAN. PZPR KC IX/962. K. 29—33.

9. Eisler J. Polski rok... S. 154—155.

10. AAN. PZPR KC XI/961. K. 13—14; Eisler J. Polski rok... S. 148—149.

11. List L. Kołakowskiego do Biura Politycznego КС PZPR //Listy... S. 251—254.

12. AAN. PZPR KC XI/961. K. 15—67.

13. Ibid. K. 96.

14. Ibid. K. 119—126.

15. Ibid. K. 98.

16. AIPN MSW II 3068. K. 235—236; AAN. PZPR KC. XI/961. K. 97—101.

17. Eisler J. Polski rok... S. 156.

18. Ibid. S. 156—157.

19. Ibid. S. 153.

20. AAN. PZPR KC 237/XVIII-268. K. 107.

21. Ibid. K. 87—113; Ośrodek "Karta". AO IV/43.1.

22. AIPN MSW II 3068. K. 245.

23. Kołakowski L. Eseje. Warszawa, 1981. S. 86—101.

24. Eisler J. Polski rok... S. 83—84; Eisler J. Marzec 1968... S. 111—112.

25. Zambrowski A. Oświadczenie dla wojewódzkiej komisji kontroli partyjnej // Kultura (Paryż), 1968, № 1—2. S. 125; аудиозапись беседы с А. Замбровским. 20.06.05. В личном архиве автора.

26. Eisler J. Polski rok... S. 84—85.

27. Na pewno czas... S. 265.

28. Stola D. Kampania antysyjonistyczna. Warszawa, 2000. Aneksy, s. 274.

29. Eisler J. Polski rok... S. 211; Stola D. Op. cit. S. 56.

30. Eisler J. Marzec 1968... S. 112.

31. Stola D. Op. cit. S. 120—121.

32. AIPN MSW II 2944. K. 1—2, 244—245.

33. Подробно см.: Eisler J. Polski rok... S. 158—164.