2. «Открытое письмо»

Другим событием, взволновавшим варшавскую интеллигенцию, было исключение из ПОРП и последующий арест Я. Куроня и К. Модзелевского. Оба приобрели известность в 1956 г. как активисты студенческого движения. Параллельно Я. Куронь занимался воспитательной работой в Союзе польских харцеров (СПХ), где создавал ультракоммунистические «вальтеровские» дружины (в память о генерале К. Сверчевском — «Вальтере», возглавлявшем интернациональные бригады в период гражданской войны в Испании). В 1961 г. «вальтеровские» дружины были распущены, а на следующий год Куронь вместе с двумя другими инструкторами (М. Краевским и М. Гулминьским) был выведен из состава правления СПХ за создание, как было сказано в отчете Службы безопасности, «китайской группы»¹. Вероятно, на тот момент официальные структуры связывали взгляды Куроня с так называемой догматической позицией, главным оплотом которой считалась Компартия Китая. После исключения из СПХ Куронь сосредоточился на работе в Союзе социалистической молодежи. Там же поначалу пытался продолжить политическую деятельность и К. Модзелевский. В 1957 г. его избрали в состав Секретариата варшавского комитета ССМ, однако в период студенческих волнений октября 1957 г. по поводу закрытия «По просту» он вместе с некоторыми другими членами Секретариата выступил против закрытия издания и был вынужден оставить свой пост. После этого Модзелевский посвятил себя научной работе. Одновременно он завязал тесные отношения с левым радикалом Л. Хассом, встречался с приезжавшими в Польшу западными троцкистами.

В 1962 г. у К. Модзелевского и Я. Куроня созрела мысль противопоставить Союз социалистической молодежи ПОРП, не переходя, однако, открыто в лагерь оппозиции. С этой целью осенью 1962 г. в Варшавском университете под эгидой ССМ был создан Политический дискуссионный клуб. Он стал своего рода студенческим аналогом Клуба кривого колеса. Сюда приглашали известных людей (В. Бруса, З. Залусского, М. Раковского, З. Баумана, члена редколлегии «Тыгодника повшехного» Т. Мысьлика и др.), обсуждали животрепещущие темы: о советско-китайском споре, об экономической реформе в стране, о морально-политических конфликтах в Польше и т. д.² На собрания приходили самые разные люди: А. Замбровский, Л. Хасс, члены подпольной группировки Национально-демократическая лига М. Бараньский и Р. Островский, будущие активные участники студенческих волнений А. Смоляр, С. Гомулка, В. Кучиньский и многие др. На заседания временами являлось более ста человек. Кредо Клуба выразил К. Модзелевский: не следует опасаться проявления антимарксистких и антисоциалистических взглядов, поскольку только их обнаружение может способствовать успешной борьбе с ними³.

Однако на собраниях быстро стала нарастать критика политического режима ПНР. В марте 1963 г. во время обсуждения книги официозного публициста З. Залуского «Семь главных польских грехов» (сочтенной многими манифестом партийной фракции «партизан») звучали заявления, что в социалистической революции 1917 г. «было сердце, но не было разума», и лишь сейчас, через сорок лет, начался поиск новой модели коммунизма. В мае того же года, в момент обсуждения доклада «Клерикальная идеология и правые убеждения в обществе» многие участники дискуссии указывали, что подлинными правыми в Народной Польше являются не католики во главе с епископатом, а бюрократия, которая противостоит интернационализму рабочих. Это, утверждали выступавшие, типичный пример того, что В.И. Ленин назвал «бюрократическим вырождением государства». Звучало немало голосов о том, что власть преследует католиков, словно во времена фашизма. 30 октября, после доклада главного редактора «Политики» М. Раковского «О ситуации в международном коммунистическом движении», один из дискутантов под аплодисменты присутствовавших подверг уничтожающей критике внешнюю политику СССР, особенно в отношении Китая, и выразил резкое недовольство господствовавшей в Польше системой управления экономикой⁴. Эти и другие высказывания заставили вузовский комитет ССМ закрыть Клуб на рубеже 1963—1964 годов.

Аналогичная судьба постигла и детище воспитанников Я. Куроня — дискуссионный клуб для варшавской школьной молодежи, известный как Клуб искателей противоречий, или, как его называли сами основатели, «Клуб ползучих ревизионистов». Идею клуба подал Я.Ю. Липский. Незадолго до роспуска Клуба кривого колеса он познакомился с двумя «вальтеровцами» — Адамом Михником и Яном Гроссом, которые заглядывали на заседания клуба в конце 1961 г. Вскоре, в марте 1962 г., было объявлено о создании Межшкольного дискуссионного клуба. Шефство над ним взяли Я. Куронь, С. Мантужевский и А. Шафф⁵ (последний объяснял свою позицию тем, что любая марксистская мысль, пусть даже и ревизионистская, на вес золота⁶). Первоначально Клуб искателей противоречий не имел собственного помещения и действовал при факультете философии Варшавского университета (с разрешения первого секретаря вузовского комитета ССМ Стефана Меллера — позднейшего министра иностранных дел Третьей Речи Посполитой). Через структуры Союза социалистической молодежи ему удалось получить часть Дома культуры в Старом городе — того самого, где недавно проходили собрания ККК. Участники клуба не скрывали своего скептического отношения к официальной идеологии и государственным учреждениям, призванным заниматься работой с молодежью. Уже в декабре 1962 г. в беседе с директором ДК Старого города члены правления клуба заявили, что деятельность в рамках Союза социалистической молодежи им не подходит, так как ССМ скомпрометировал себя. Они назвали своей целью познание новых идеологий и мировоззренческих систем⁷, и в рамках осуществления этой линии наладили контакт с Клубом католической интеллигенции⁸.

Среди членов Клуба искателей противоречий было немало детей высокопоставленных чиновников, ученых и публицистов: Ирена Грудзиньская (дочь заместителя министра лесной промышленности), Ян Литыньский (сын заместителя директора департамента в министерстве транспорта), Эльжбета Светлик (дочь бывшего заместителя министра общественной безопасности), Юзеф Блясс (сын генерального директора в министерстве финансов), Хелена Брус (дочь заместителя председателя Экономического совета при Совмине), Хелена Гуральская (дочь бывшего заведующего Иностранным отделом ЦК ПОРП), Марек Боровский (позднейший известный политик, сын заместителя главного редактора «Трыбуны люду») и многие другие (всего по данным Службы безопасности до 109 человек). Основатели клуба — А. Михник и Я. Гросс — происходили из семей участников революционного движения Польши межвоенного периода и членов номенклатуры 1950-х годов.⁹ В целом в числе членов Клуба искателей противоречий было немало представителей тогдашней «золотой молодежи» Народной Польши, поколения, стремившегося переосмыслить идейное наследие отцов.

Клуб искателей противоречий был разделен на секции: политическую, экономическую, социологическую и религиеведческую. Среди докладов, с которыми выступали приглашенные гости, были, например, такие: «Что такое общество?» (3. Бауман), «История и личность» (Б. Бачко), «Общество и личность» (А. Балицкий), «О прослойках и классах» (Б. Минц), «Смысл жизни в христианстве» (Я. Кучиньский), «Экономические идеалы социализма» (В. Брус), «Новая волна в Советском Союзе» (В. Домбровский), «Критерии веры современного католика» (ксендз Б. Дембовский). На одно из первых собраний Клуба был приглашен Л. Колаковский, который читал там свою запрещенную пьесу «Вход и выход»¹⁰.

Долгое время клуб не привлекал к себе внимания властей. Лишь в апреле 1963 г., после того, как Служба безопасности под влиянием острых выступлений в Клубе хорошей работы предприняла проверку всех товариществ, действовавших при ДК Старого города, творение «вальтеровцев» попало в поле зрения официальных структур. Вывод был однозначен: «полученная информация свидетельствует, что деятельность дискуссионного Клуба искателей противоречий оказывает негативное влияние на молодежь. Мы считаем, что следует сменить кураторов клуба и обеспечить соответствующее политическое шефство и руководство»¹¹. После этой резолюции клуб просуществовал всего несколько месяцев, и летом 1963 г. был закрыт. Отзвук этих событий прозвучал на XIII пленуме ЦК ПОРП (4—6 июля 1963 г.), когда В. Гомулка в качестве примера ревизионизма указал на деятельность Куроня и Михника¹².

Осенью 1964 г. многие из участников Клуба искателей противоречий (А. Михник, Т. Богуцкая, Ю. Дайчгеванд, М. Боровский, С. Блюмштайн, И. Грудзиньская, А. Перский и др.) поступили в Варшавский университет, где образовали неформальное сообщество «командосов». Под руководством Куроня и Модзелевского они принялись создавать кружки самообразования и выступать с провокационными заявлениями на собраниях членов Союза социалистической молодежи (именно за эту тактику «диверсии», напоминавшей действия израильских спецподразделений в тылу арабских войск, они и получили свое название)¹³.

После закрытия Политического клуба Я. Куронь и К. Модзелевский пытались продолжить деятельность неофициально. Вместе с некоторыми единомышленниками они собирались на частных квартирах, где обсуждали насущные проблемы марксизма и рабочего движения. Между участниками этих встреч вскоре обозначились идейные расхождения. Если сами инициаторы дискуссий придерживались мнения, что Польше необходимы общественно-политические реформы, то их оппоненты (в частности, бывший лидер революционного студенчества Кракова Б. Тейковский) упирали на необходимость экономических реформ¹⁴. Весной 1964 г. Куронь и Модзелевский сумели организовать перевыборы руководства комитета ССМ в университете, после чего выступили с предложением возобновить собрания Политического дискуссионного клуба. Однако руководство университетской парторганизации воспротивилось этому. Тогда два оппозиционера решили написать брошюру с изложением своих взглядов на политическую и экономическую ситуацию в Польше¹⁵. Чтобы размножить ее, они обратились за помощью к Л. Хассу. Тот, однако, текста не одобрил, и Модзелевский попросил знакомого историка Ромуальда Смеха снестись с другим старым коммунистом троцкистского толка — Казмежом Бадовским, жившим в Кракове. К тому времени весть о существовании некоего «антигосударственного» документа уже разнеслась в студенческих кругах. 14 ноября 1964 г., во время обсуждения на квартире у студента С. Гомулки полной версии программы, туда явились сотрудники госбезопасности. Документ был конфискован, а всех участников собрания задержали на 48 часов.

27 ноября вузовский комитет ПОРП на своем заседании с участием заведующего Отделом науки и просвещения ЦК А. Вербляна и секретаря варшавского комитета партии Ю. Кемпы принял решение об исключении из ПОРП Я. Куроня, К. Модзелевского, С. Гомулки, Й. Маерчик-Гомулки, а из числа кандидатов в члены ПОРП — Э. Хыли (студента математического факультета, также приходившего на собрания). 14 декабря К. Модзелевский, С. Гомулка и Э. Хыля были исключены из ССМ.

Поскольку партком университета постарался использовать эту историю в пропагандистских целях, Я. Куронь и К. Модзелевский решили написать «Открытое письмо» членам первичной парторганизации и вузовской организации ССМ, чтобы объяснить причины расхождения с партией. В начале марта документ был готов и в количестве 14 экземпляров роздан студентам и работникам университета. Две копии Модзелевский передал в вузовские комитеты ПОРП и ССМ, а еще две Куронь вручил Л. Хассу, чтобы тот отправил их в парижскую «Культуру» и руководству IV Интернационала¹⁶.

На содержание «Письма» наложили отпечаток троцкистские и анархистские увлечения его авторов. Я. Куронь позднее говорил, что на него большое впечатление произвела работа В.И. Ленина «Государство и революция», где был высказан ряд анархистских и анархо-синдикалистских положений, под влиянием которых он и критиковал тогда деятельность ПОРП¹⁷. Многие тезисы «Открытого письма» имели свои параллели и с программой, принятой в октябре 1957 г. участниками V Всемирного конгресса IV Интернационала: начало мировой революции в соцстранах, переход высшей власти в руки рабочих советов, соблюдение демократических свобод, замена армии рабочей милицией, многопартийность, независимость профсоюзов и т. д. Это не могло быть случайным, учитывая связи К. Модзелевского с западными троцкистами¹⁸.

В «Письме» критиковалась деятельность ПОРП, которая, по утверждению его авторов, выродилась в организованную бюрократию, а партийно-государственная элита стала «центральной политической бюрократией», превратившейся в класс и установившей свою диктатуру. В соответствии со своими классовыми интересами «центральная политическая бюрократия» преобразовала и производственные отношения, а также отношения собственности, присвоив себе все права распоряжения последней. Подобный процесс, утверждали Куронь и Модзелевский, неизбежно порождает экономический кризис, основанный на противоречии между «бюрократической собственностью» на средства производства и развитием производительных сил. Кризис ведет к революции, которая закончится уничтожением существующих производственных отношений, то есть свержением классового господства бюрократии. Необходимым условием успешной революции является гегемония рабочего класса. Там, где произойдет революция, должна быть установлена система рабочих советов во главе с Центральным советом делегатов, имеющим законодательные, исполнительные, полицейские и экономические функции. Кроме того, во избежание восстановления однопартийной диктатуры, рабочие должны организоваться в несколько партий, чтобы действовать в свободной конкурентной борьбе. Права рабочих должны защищать независимые профсоюзы, армия как орудие классового господства заменена рабочей милицией. Крестьянство также должно будет выработать свое политическое представительство производителей на основе экономических организаций и политических партий, и объединиться в общую организацию, ведающую снабжением и сбытом.

Авторы выражали глубокое недоверие партийным «либералам», которые отрицали роль рабочих советов как основу новых производственных отношений. В 1956 г., заявляли Я. Куронь и К. Модзелевский, «левые» не отмежевались от этих деятелей, что имело роковые последствия: рабочее движение осталось стихийным, его участники не осознали стоявших перед ними политических задач, а революционная интеллигенция не смогла их осмыслить и сформулировать. В результате, «центральная политическая бюрократия» сумела удержаться у власти. «Письмо» также содержало резкую критику правящей элиты СССР, западного империализма и католической церкви, а лейтмотивом имело лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»¹⁹.

Постулаты «Открытого письма» высказывались его авторами еще в 1956 г. и с тех пор почти не изменились. Критика «центральной политической бюрократии» мало чем отличалась от статей оппозиционной польской прессы образца 1956 г. Новым было лишь распространение этой критики на режим В. Гомулки, и, как следствие, на всю систему управления Народной Польши.

20 марта 1965 г. Я. Куронь и К. Модзелевский были арестованы, а вскоре задержали всех, кто так или иначе приложил руку к распространению «Открытого письма»: А. Михника, Л. Хасса, Р. Смеха, В. Нагурского, С. Блюмштайна, К. Бадовского и др. «Командосов» отпустили сразу же или по истечении несколько недель, а в отношении Хасса, Смеха и Бадовского было начато следствие. Студент В. Нагурский перед своим задержанием успел созвать открытое собрание ССМ на физико-математическом факультете университета, где среди прочих выступила жена Я. Куроня Гражина, заявившая под аплодисменты присутствующих, что партия скомпрометировала себя делом Куроня-Модзелевского²⁰. Университетский комитет ПОРП создал специальную группу ученых, которая должна была дать научную оценку «Открытому письму». Эксперты пришли к мнению, что этот документ отрицал социалистический характер существующего в Польше строя и провозглашал борьбу с ним. В связи с этим группа рекомендовала не выносить за пределы партии дискуссию относительно «Открытого письма»²¹.

Суд состоялся в июле 1965 г. и привлек к себе большое внимание. Подсудимых защищали известные адвокаты, двое из которых ранее уже участвовали в политических процессах (А. Стейнсберг и Я. Ольшевский). Среди свидетелей были люди, также арестованные за свою оппозиционную деятельность (Р. Смех, К. Бадовский, Ю. Снециньский, М. Бараньский). Доверенными лицами Куроня и Модзелевского выступали М. Брандыс и Л. Колаковский. В обвинительной речи прокурор вменил подсудимым авторство «Открытого письма», в котором, по его словам, содержались враждебные марксизму концепции, заимствованные из сочинения М. Джиласа «Новый класс» и резолюций V конгресса IV Интернационала; «осуществление политической диверсии» путем обмана рабочих; измену родине и призыв к упразднению армии. Он также утверждал, что пагубные идеи обвиняемые почерпнули в трудах Л. Колаковского.

Позицию защиты обосновал Я. Ольшевский. Он доказывал, что «Открытое письмо» не противоречит марксизму, ссылаясь при этом на работы О. Лянге, С. Оссовского и З. Баумана, и резко обрушился на цензуру. «Единственным преступлением обвиняемых, — заявил он, — было то, что они призывали к дискуссии и свободомыслию, а это сейчас стало прерогативой определенной группы людей». Вызванный в качестве свидетеля В. Брус признал, что тезисы «Открытого письма» следовало обсудить в узком партийном кругу, а не делать всеобщим достоянием, однако при этом он оговорился, что марксизму сейчас не хватает новых методов и приемов, поэтому брошюра Куроня и Модзелевского важна как свежий подход к старым проблемам. Суд не внял этим доводам и приговорил Модзелевского к 3,5 годам лишения свободы, а Куроня — к трем.

«Модзелевского и Куроня судят люди, которые стоят на страже полицейской системы, — поделился своими соображениями со знакомыми Л. Колаковский. — Этот процесс является признаком страха власть имущих и доказательством отсутствия свободы в Польше»²². В октябре была рассмотрена апелляция по делу. На этот раз к прежним адвокатам присоединились не менее маститые юристы Т. де Вирион и В. Сила-Новицкий. Доверенными лицами обвиняемых (по совету Я.Ю. Липского) были А. Слонимский, Л. Инфельд, Л. Колаковский и Т. Котарбиньский. Возле зала суда собралось несколько десятков человек, среди которых было немало деятелей оппозиции (А. Михник, С. Гомулка, С. Блюмштайн, В. Нагурский, А. Смоляр, Б. Тейковский и др.). Для опровержения обвинений в распространении «порочащих сведений» М. Оссовская, Л. Колаковский и Т. Котарбиньский составили заключение о том, что следует считать сведениями, а что — взглядами, однако это заключение не было принято судом к рассмотрению. Адвокат А. Стейнсберг заявила, что статья уголовного кодекса, по которой судят обвиняемых, превратилась в орудие подавления оппозиции. Словно в подтверждение этих слов суд отклонил апелляцию и оставил в силе прежний приговор²³.

В ноябре 1965 г. дисциплинарная комиссия Варшавского университета рассмотрела дело студентов, замешанных в историю с «Открытым письмом».

A. Михник, В. Нагурский, Э. Хыля были на год поражены в студенческих правах, С. Блюмштайн и М. Чаховский получили выговоры с предупреждением, еще двое признаны комиссией невиновными²⁴.

В январе 1966 г. к трем годам заключения были приговорены Л. Хасс, Р. Смех и К. Бадовский. Они составляли своеобразный кружок троцкистов, сложившийся примерно в 1962 г. В отличие от Куроня и Модзелевского, они не ставили под сомнение монопольное положение ПОРП, но выступали за ограничение всевластия ЦК путем расширения полномочий органов местного самоуправления. По их мысли, эти органы должны были получить реальную автономию и влиять на политическую линию партии. Они заявляли о необходимости демократизации управления производством посредством передачи всех предприятий в руки рабочих советов, настаивали на полноценной свободе слова и праве на критику действий партийного руководства²⁵. Первоначально их хотели отдать под суд за распространение «Открытого письма», но в ходе следствия это подозрение отпало, и единственным обвинением осталось распространение резолюции IV Интернационала «Падение сталинизма». На суде, обвиняемые не запирались, наоборот, с гордостью говорили о своей деятельности, рассматривая ее как продолжение борьбы за коммунизм²⁶. Дело «троцкистов» не получило отклика в обществе, что свидетельствовало об утрате в середине 1960-х годов интереса интеллигенции к вопросам о путях и методах строительства социализма в ПНР и о роли коммунистической партии.

На новую расстановку сил в лагере оппозиции и на изменение ее идейного облика указывают документы Службы безопасности. В 1966 г ею было проведено социологическое исследование репрезентативной группы лиц (103 человека), замеченных во «враждебной деятельности» на территории Варшавы в 1963—1966 годах. В итоговой записке отмечен тревожный факт: «около 40% исследуемых не имеют за плечами никакого политического прошлого [...]. Это свидетельствует, с одной стороны, о замирании враждебной деятельности среди сообществ, некогда активно боровшихся с Народной Польшей, с другой же — об образовании новых оппозиционных групп, которые до сих пор не занимали враждебной позиции, а некоторые из них на определенном этапе участвовали в социалистическом строительстве (С. Сташевский, Л. Колаковский, В. Ворошильский), тогда как сейчас атакуют политику партии с ревизионистских позиций»²⁷.

Говоря о появлении «новых оппозиционных групп», СБ подчеркивала, что для них, несмотря на «ревизионистские позиции», главным направлением деятельности становится борьба с ПОРП, а не совершенствование ее политики. К подобным группам смело можно отнести и «командосов». Идейные и политические позиции этой группы весьма противоречивы. С одной стороны, среди «командосов» преобладали левацкие убеждения, но они уже не были столь рьяными коммунистами, как их идейные предшественники — молодые «смутьяны» 1956 г. Они сомневались в осуществимости программы рабочей демократии и не выступали категорически против парламентаризма, как многие представители «поколения 56 года». А. Михник, в частности, осуждал неприятие парламентаризма авторами «Открытого письма», а доклад Я. Куроня об исторической роли рабочего класса, сделанный 3 марта 1968 г., был и вовсе «разнесен в щепки» «командосами»²⁸. «Мы искали истинного социализма, — вспоминал то время А. Михник, — изучали Маркса, не любили консерваторов и церковь. На студенческих митингах пели «Интернационал»... Я не обобщаю. Большинство этого поколения было другим. Но мы, командосы, были именно такими — довольно красными»²⁹. Исследователи отмечают, что группа возникла как протест против реального социализма с его конформизмом и ограничением свободы³⁰.

«Командосы» не стремились войти в конфликт с властью и даже не рассматривали себя как оппозицию, хотя активисты Союза социалистической молодежи, напротив, считали их оппозицией и предостерегали первокурсников осенью 1967 г. от контактов с «враждебной группой». Однако режим В. Гомулки большинство из «командосов» считало диктатурой. В этом смысле «командосы» видели себя находящимися как бы между двумя равными опасностями: диктатурой выродившихся коммунистов и диктатурой церкви. По выражению А. Михника, «командосы» придерживались мнения, что «Гомулка и [примас Польши] Вышиньский стоят друг друга»³¹. Впрочем, это не мешало им смотреть на свои столкновения с партией как на сугубо внутреннее дело коммунистов, а на конфликты государства с церковью — как на борьбу прогресса с невежеством и мракобесием. В то же время «командосы» не отгораживались от католицизма глухой завесой неприятия. Еще в период существования Межшкольного дискуссионного клуба некоторые из них контактировали с варшавским клубом католической интеллигенции. 30 марта 1966 г. часть группы организовала в одном из студенческих общежитий дискуссию на тему «Патриотизм-нация-государство», куда был приглашен С. Киселевский³².

От своих идейных наставников «командосы» отличались и большим вниманием к проблеме независимости Польши. Если в «Открытом письме» этот вопрос практически не рассматривался, то «командосы» обращались к «патриотизму Жеромского», т. е. к общественному освобождению, тесно связанному с национальным. В октябре 1967 г. они распространяли в Варшавском университете листовки солидарности с вьетнамским народом, заявляя, что у поляков и вьетнамцев одна цель — борьба за свободу. В этой связи в листовке упоминалась венгерская революция, задавленная иностранной интервенцией³³. В то же время «командосы» не ставили под сомнение прогрессивное значение послевоенной «революции» и отвергали консервативный «патриотизм Сенкевича и Велёпольского», основанный на сохранении общественного неравенства, и следовательно, не способный привести к подлинному национальному освобождению³⁴.

В своих идейных поисках «командосы» обращались и к эмигрантской политической мысли. Большое влияние на них оказали статьи Ю. Мерошевского, объединенные в сборнике «Эволюционизм». Отрицательное отношение к национализму, восприятие США и СССР в качестве партнеров, одинаково заинтересованных в сохранении существующего миропорядка, и признание отсутствия подлинной многопартийности в нынешней Польше роднили эмигранта-антикоммуниста и сторонников А. Михника из Варшавского университета. Мерошевский призывал «европеизировать» Россию, т. е. включить ее как активного партнера в систему европейских государств. Именно такое положение должно было, по мысли публициста, уберечь Польшу от опасности с Востока. Пока же существует «железный занавес», говорил Ю. Мерошевский, «не мы европеизируем Россию, а Россия тянет нас в Азию». Отводя ключевую роль в оздоровлении правящего режима в Польше гуманитарной интеллигенции, Ю. Мерошевский считал, что только она могла «рационализировать систему», т. е. поднять на один уровень гуманизм и потребности технологического развития, ибо «разница между Востоком и Западом заключается исключительно и единственно в том, что неосталинизм устанавливает «blue-print» нового прекрасного мира, где интересы технического прогресса и производительности труда ставятся превыше гуманизма». В качестве методов «рационализации системы» Ю. Мерошевский предлагал давление на руководство страны с помощью акций солидарности, основанных на профессиональном, а не на политическом единстве. Классическим примером такой акции он называл «Письмо 34-х»³⁵.

Наметившаяся среди «командосов» смена идеологических ориентиров весьма показательна и характерна в целом для так называемого польского «ревизионизма». Одним из основополагающих тезисов составлявших его идейных течений было признание длительной перспективы установленного в ПНР после октября 1956 г. политического режима, а также надежда на его трансформацию. Однако эти надежды оказались тщетными. События выявили недостаточную эластичность «октябрьской модели», что повлекло за собой нарастающее разочарование строем. Со своей стороны это возраставшее недовольство создавало почву для заимствования «ревизионистами» некоторых антикоммунистическиcких концепций.

Примечания

1. AIPN 0296/172 t. 11. K. 5, 15.

2. Ibid. K. 94; Na pewno czas najważniejszy. Rozmowa z Karolem Modzelewskim // Jankowska J. Portrety niedokończone. Warszawa, 2004. S. 263.

3. Eisler J. Marzec... S. 94.

4. AIPN 0365/9 t. 2. K. 55—56, 102—103.

5. Ibid. K. 1.

6. Eisler J. Marzec... S. 91.

7. AIPN 0365/97 t. 2. K. 2.

8. Ibid. K. 3.

9. Ibid. K. 5—7; Eisler J. Op. cit S. 90.

10. AIPN 0296/248 t. 3. K. 226—227.

11. A1PN 0365/97 t. 2. K. 7.

12. Eisler J. Polski rok 1968. Warszawą, 2006. S. 65.

13. Eisler J. Marzec 1968... S. 96.

14. Eisler J. Polski rok 1968... S. 67.

15. Na pewno czas... S. 263—264.

16. Eisler J. Polski rok... S. 70; Na pewno czas... S. 264—265.

17. Kuroń J. Wiara i winą Do i od komunizmu. Warszawa, 1990. S. 39.

18. Kossecki J. Op. cit. S. 13—17; Ejsler J. Marzec 1968... S. 89—90.

19. Hemmerling Z., Nadolski M. Opozycja wobec rządów komunistycznych... S. 157—245.

20. AIPN 0365/8 t. 2. K. 215.

21. Eisler J. Polski rok... S. 72.

22. AIPN 0365/8 t. 2. K. 233.

23. Ibid. k. 229—244.

24. Eisler J. Polski rok... S. 75—76.

25. Jan Z. Cena myślenia // Kultura (Paryż), 1966, № 7—8. S. 152.

26. AIPN 0365/8 t. 2. K. 251—255; Eisler J. Polski rok... S. 73.

27. AIPN 0296/259 t. 2. Notatka wyników sondy socjometrycznej niektórych osób z terenu Warszawy — znanych z antysocjalistycznej postawy lub wrogiej dzałalności. K. 2—3.

28. Friszke A. Op. cit. S. 236—237.

29. Цит. по: Gawin D. Potęga mitu. O stylu politycznego myślenia pokolenia Marca 68 // Marzec 1968... S. 289.

30. Sonntag S. Op. cit. S. 58.

31. Михник А. Польский диалог: церковь-левые. Лондон, 1980. С. 64.

32. AIPN 0365/8 t. 2. K. 244.

33. Friszke A. Op. cit. S. 238.

34. Perski A. Nie istnieje konflikt pokoleń, tylko konflikt postaw // Więź, 1968, № 1.

35. Mieroszewsld J. Ewolucjonizm. Paryż, 1964. S. 22, 39, 46—47.