4. Наступление на «ревизионизм»

Если политические программы «ревизионистов» по мере ужесточения внутренней политики правительства постепенно отходили на второй план, то с экономическими предложениями происходила прямо противоположная метаморфоза. В 1957 г. лишь небольшая группа далеких от марксизма интеллектуалов (А. Вакар, Я. Муйжель, С. Куровский, В. Едлицкий, А. Бжеский) требовала перевода отечественного хозяйства на рыночные рельсы. В своей критике хозяйственного аппарата страны они невольно смыкались с наиболее радикальными молодыми коммунистами, ибо также придерживались точки зрения, что польская бюрократия выродилась в самодостаточный класс, который подчинил экономическую и политическую систему страны удовлетворению собственных нужд. Поэтому деятели этого направления вполне в духе радикалов из «По просту» призывали организовать общественный натиск на бюрократию, заинтересованную в сохранении существующего порядка¹.

Основная же масса ученых-экономистов, и прежде всего те, кто привлекался к составлению планов по развитию хозяйства страны (О. Лянге, М. Калецкий, Ч. Бобровский, В. Брус, и др.), допускала только осторожные изменения, касавшиеся перераспределения инвестиций, свободы мелкой торговли и пр. При этом они были убеждены в превосходстве государственной экономики над рыночной и выступали за сохранение централизованного планирования. «Возвращение частной инициативы — признак недостаточного технического и экономического развития страны», — утверждал в 1957 г. один из наиболее авторитетных польских экономистов Э. Липиньский, рисуя лучезарные перспективы грядущего процветания польской экономики². Тем не менее, представители обоих направлений экономической науки того периода считали, что социализм априори прогрессивнее капитализма. Различие было лишь в том, что ортодоксальные марксисты полагали, что социализм рано или поздно возобладает над капитализмом, хотя и отдавали при этом дань капитализму как необычайно устойчивой системе³. «Рыночники» же (например, С. Куровский, издавший в 1963 г. книгу «Исторический процесс экономического роста», которая была запрещена цензурой) доказывали, что у социализма нет качественного превосходства в соревновании с капитализмом, как в свое время феодализм был побежден капитализмом, т. е. социализм не создает принципиально новой техники, однако по объему производства СССР неизбежно возобладает над США⁴.

Первое время после «Польского Октября» среди марксистской интеллигенции царил оптимизм во взглядах на будущее отечественной экономики, поэтому в своих рассуждениях она чаще критиковала отдельные недостатки, нежели отыскивала какие-то структурные просчеты в организации польского хозяйства. Но в начале 1963 г., когда польскую экономику поразил кризис, со стороны марксистов уже зазвучали призывы повысить потребительский спрос (а следовательно — и уровень жизни), дабы компенсировать отставание в распределении инвестиций по отношению к возросшим возможностям страны. И едва ли не впервые с 1957 г. зазвучало выражение «структурные недостатки» как причина экономических трудностей⁵. Конечно, никому и в голову не приходило покушаться на плановую экономику, но такие предложения, как, например, введение свободного обмена валюты между социалистическими странами, что считалось до той поры характерной чертой капитализма, служили признаком определенного пересмотра некоторой частью марксистской интеллигенции подходов к существующей хозяйственной модели государства⁶. Не исключено, впрочем, что подобные идеи всего лишь отражали внутрипартийные дискуссии о путях экономического развития Польши. Во всяком случае, без одобрения цензуры они никогда не попали бы на страницы прессы. Да и польские власти не раз выступали в 1960-е годы с предложением ввести общую финансовую единицу и свободный обмен валют для стран-участников СЭВ, а один из поборников этой идеи, Ю. Паестка, занял в январе 1969 г. пост заместителя председателя Комиссии по планированию при Совете министров ПНР.

Польские марксисты довольно холодно относились к эмигрантской публицистике, однако выделяли среди заграничных изданий парижскую «Культуру» — это «исключительное явление в польской эмиграции», выражаясь словами А. Шаффа, поскольку данный журнал в своей борьбе с коммунизмом отверг поверхностные решения и постоянно искал другие способы подорвать позиции правящего режима⁷. Мировоззрение публицистов «Культуры», их радикальный антикоммунизм были чужды польским марксистам того периода Можно сказать, что они говорили на разных языках. «Культура» клеймила коммунизм как несовместимый с демократическими свободами и скептически смотрела на марксизм. В ответ публицисты «Новой культуры», «Пшеглёнда культурального» и других изданий обвиняли авторов «Культуры» в плохом знании современных польских реалий и упрекали за недооценку ими перемен 1956 г. Впрочем, это не мешало марксистским публицистам в начале 1957 г. сожалеть, что «Культура» практически неизвестна отечественному читателю, а Шафф позднее даже предлагал издать некоторые статьи Ю. Мерошевского, печатавшиеся в этом журнале⁸.

Провозглашенное В. Гомулкой наступление на противников политики ПОРП приводило к нараставшему размежеванию между властью и сторонниками сохранения завоеваний «Польского Октября». Уже осенью 1957 г. была проведена чистка в средствах массовой информации с целью устранения отклонений от генеральной линии партии. Политбюро поручило Центральной комиссии партийного контроля рассмотреть личные дела ряда теле- и радиожурналистов, а также сотрудников редколлегий еженедельников «Шпильки» и «Свят». Предполагалось также произвести кадровые изменения в газете Центрального правления Союза социалистической молодежи «Штандар млодых». Кроме того, потеряли свои посты главный редактор газеты «Жиче господарче» Т. Ковалик и главный редактор журнала «Доокола свята» З. Юркевич. В начале декабря «по собственному желанию» ушел с поста главного редактора «Новой культуры» В. Ворошильский, а сама редакция была реорганизована (среди прочих ее покинули Л. Колаковский и Т. Конвицкий). Всего за 1957 г. с работы было уволено около 150 журналистов⁹.

Едва появившись, был запрещен журнал «Европа», в редакцию которого входило несколько крупных партийных литераторов (Е. Анджеевский, А. Важик, С. Дыгат, П. Герц, М. Яструн, Ю. Жулавский и др.). Интересно, что поначалу партийные органы были настроены благосклонно к желанию «прогрессивных» писателей и поэтов издавать журнал, в котором читатель знакомился бы с достижениями современной европейской литературы¹⁰. После долгих проволочек в октябре 1957 г. появился первый" номер этого журнала. Его содержание показалось власть предержащим настолько возмутительным, что номер не был допущен к распространению, а редколлегия распущена. В вину журналу ставились следующие главные «недоработки»: 1) состав авторов, представленных в журнале, свидетельствует, что его облик формируют люди «определенного мировоззрения» (А. Слонимский, А. Важик, Е. Завейский и др.); 2) журнал пропагандирует взгляды не социалистические, а буржуазные; 3) в нем не говорится ничего положительного об СССР, странах народной демократии и строительстве социализма в Польше; 4) встречается полемика с социализмом (у Завейского, Герца, Жулавского); 5) Герц и Жулавский противятся подчинению литературы политике, из чего можно заключить, что редакция вообще не приветствует партийное руководство литературным процессом¹¹. В начале ноября 1957 г. Е. Анджеевский, М. Яструн, Ю. Жулавский, П. Герц, М. Белицкий, А. Важик, Я. Котт и С. Дыгат, не в силах «вписаться» в новую политику партии, добровольно положили партбилеты на стол¹². Неудачный для властей опыт с «Европой» заставил правящие круги отказаться отряда аналогичных замыслов, в частности от планов А. Сандауэра и Ю. Пшибося по изданию журнала «Жечь». Хотя авторы этой идеи после долгих переговоров с чиновниками различных уровней сумели заручиться согласием Управления по контролю за прессой (т. е. цензуры) и Отдела культуры ЦК¹³, в последний момент министерство печати, несомненно, по распоряжению сверху, отказалось выдать им разрешение на журнал.

Пиком кампании по «наведению порядка» в прессе явилось закрытие «По просту» 2 октября 1957 г. Редакцию еженедельника обвинили в том, что она «развивала деятельность, вредную для политики партии и правительства, противоречащую решениям VIII и IX пленумов ЦК...»¹⁴. Это решение вызвало волну студенческих демонстраций в Варшаве, продолжавшихся до 7 октября. Во время столкновений с органами правопорядка пострадало 79 манифестантов и 95 милиционеров, 536 человек было задержано¹⁵. Бывший главный редактор «По просту» Э. Лясота был исключен из ПОРП.

Ужесточение цензуры вызвало такое недовольство в литературных кругах, что, по замечанию партийных функционеров, ему поддались даже «товарищи, до сих пор отличавшиеся умеренностью...». В связи с этим Комиссия по культуре при ЦК ПОРП в начале октября направила «наверх» информационную записку, в которой настоятельно советовала «объяснить людям», чем вызвано такое похолодание политического климата. Кроме того, в записке указывалось на ряд необоснованных, по мнению ее авторов, изъятий статей из печати. В частности, Комиссия по культуре выражала недоумение, почему была запрещена к публикации работа Б. Бачко о философии Колаковского, статьи П. Бейлина и Я. Стшелецкого об обновлении марксизма, и одна из статей Э. Липиньского по экономике, хотя их содержание ни в чем не отклонялось от тезисов, содержавшихся в документах ПОРП¹⁶. О сильном недовольстве писательского сообщества действиями цензуры Комиссия по культуре продолжала информировать высокие сферы и позднее. Например, в ноябре 1958 г. сотрудники Комиссии по культуре переслали Р. Замбровскому «для ознакомления с настроениями в писательской среде» письмо партийного писателя А. Рудницкого, отправленное главному редактору одного из литературных журналов. В своем письме Рудницкий отзывал свою статью из журнала, так как, по его словам, «цензура объявила мне войну, и я не хочу прогибаться под ней»¹⁷.

Партийное руководство организовало встречу партийного актива с представителями литературного сообщества. Нельзя сказать, чтобы результаты этой встречи удовлетворили писателей, но недовольство на время утихло. Возможно, этому способствовало то, что некоторым оппозиционерам (Слонимскому, Важику, Яструну, Пшибосю, Анджеевскому, Котту) было предложено войти в состав Совета по культуре и искусству при Совете министров ПНР. Слонимский как глава Союза польских литераторов (избран в декабре 1956 г.) стал его вице-председателем. Появилась надежда, что власть начнет обсуждать возникающие спорные вопросы в спокойном русле. Это, казалось, подтверждали и последующие регулярные встречи представителей ЦК с правлением СПЛ. Как следствие, на состоявшемся 2 декабря 1958 г. заседании варшавского отделения Союза польских литераторов, посвященном избранию депутатов на свой съезд СПЛ, прежние оппозиционеры из числа «ревизионистов» (Анджеевский, Гертц, Жулавский и др.) старались умерить страсти, разгоревшиеся по поводу вмешательства цензуры в издательский процесс, а Слонимский прямо заявил, что у Главного правления нет претензий к цензорам. Впрочем, представители партийных органов, присутствовавшие на заседании, отметили и другую деталь: среди писателей, как членов ПОРП, так и беспартийных, налицо было неприязненное отношение к главным выразителям воли партии в СПЛ — Е. Путраменту и Л. Кручковскому. В силу этого последний вообще не набрал необходимого количества голосов, а Путраменг занял среди избранных депутатов последнее место. Выборы показали, с беспокойством констатировали авторы отчета для партийной верхушки, что группа «Европы» сохранила политическое влияние, хотя пока настроена на компромисс с партийным руководством¹⁸.

Съезд писателей, состоявшийся во Вроцлаве 15—16 декабря 1958 г., показал, насколько ошибочным было это утверждение. Главным вопросом, обсуждавшимся на съезде, вновь стала деятельность цензуры, названной А. Слонимским во вступительном слове одним из характерных явлений литературной жизни Польши последнего периода. Впрочем, оговаривался поэт, ужесточение цензурных придирок произошло лишь два-три месяца назад, и правление Союза работает в этой области, стараясь донести свою озабоченность до властей. Косвенно председателя СПЛ поддержал даже всегда очень осмотрительный в своих поступках корифей польской литературы Я. Ивашкевич, заявивший, что «проявлением нашего оптимизма является уже то, что мы пишем книги». На съезде резко выступали М. Яструн, П. Герц, Я. Котт. В перерыве между заседаниями министр культуры Т. Галиньский и секретарь ЦК ПОРП В. Матвин встретились с партийными писателями и выработали общую резолюцию, которую один из членов первичной парторганизации Союза старый коммунист С. Выгодский предложил на рассмотрение участникам съезда. Умеренный тон резолюции, в которой лишь вкратце говорилось о действиях цензуры, а в основном звучали дежурные фразы о ценности искусства, вызвал негативную реакцию писателей, Я. Ивашкевич пренебрежительно назвал ее «цветистым обрамлением» главного вопроса. В итоге была принята радикальная резолюция Я. Котта, в которой утверждалось: «Съезд делегатов СПЛ заявляет, что нынешняя цензурная политика, выразившаяся в последнее время в отказе от публикации более тридцати книг выдающихся писателей и в стремлении переложить функции цензуры на плечи издателей и редакторов журналов, создает серьезную угрозу для развития литературы, вовлеченной в проблемы современности. Общий съезд поручает Главному правлению предпринять все необходимые меры для защиты свободы слова»¹⁹.

Столь резкое выступление писательской оппозиции не могло остаться без последствий. Уже 15 января 1959 г. на собрании первичной парторганизации варшавского отделения СПЛ Е. Моравский охарактеризовал работу вроцлавского съезда как антипартийную демонстрацию, а Слонимского, Котта и Яструна объявил «самыми отъявленными ревизионистами, скатывающимися на позиции ренегатства»²⁰. 21 января 1959 г. Политбюро ЦК ПОРП выработало меры, которые должны были покончить с «фрондой» среди партийных литераторов: 1) очистить первичную парторганизацию СПЛ от ревизионистов; 2) объединить в одну парторганизацию всех партийных членов СПЛ; 3) образовать группу партийных деятелей, которые помогали бы проводить идеологическую работу среди писателей (Галиньский, Яблоньский, Касман, Лянге, Шафф, Старевич, Верблян и др.), и те же задачи поручить воеводским комитетам ПОРП; 4) считать группу «Европы» политическим противником, оградить от ее влияния лояльных членов Главного правления СПЛ; 5) открыто заявить Главному правлению, что действия, подобные тем, что проявились на вроцлавском съезде, направлены на создание оппозиции, и мириться с этим нельзя, кроме того — разъяснить «лояльным товарищам» вредный характер работы Главного правления и разработать решение Секретариата ЦК по поводу вроцлавского съезда; 6) последовательно осуществлять культурную политику партии; 7) настоять на исключении участников «Европы» из редакций всех журналов; 8) ограничить их сотрудничество с издательствами; 9) запретить им выезды за границу; 10) поручить редакциям журналов выразить свою позицию по поводу их литературной и публицистической деятельности; 11) поручить партийным редакторам газет и журналов осветить ситуацию в СПЛ; 12) провести встречу руководства ПОРП с видными деятелями литературы²¹.

Всех представителей «литературной оппозиции» исключили из Совета по культуре, а Слонимского во главе СПЛ сменил более покладистый Я. Ивашкевич. Кроме того, в состав правления Союза ввели Е. Путрамента и Л. Кручковского.

Гонения, обрушивавшиеся на журналистов и писателей в 1957—1958 годах, привели к тому, что недовольство текущей политикой партии охватывало все большее число партийных «либералов». В начале 1958 г. из Польши эмигрировал М. Хласко, в 1959 г. его примеру последовал литературный критик, член Компартии с 1934 г., А. Ставар. Трагическая смерть журналиста и социолога Х. Холланда в декабре 1961 г. послужила предлогом для завуалированного выступления реформаторской группы в ПОРП с протестом против курса партийного руководства.

Х. Холланд был одним из наиболее заслуженных публицистов Польши. Коммунист с довоенным стажем, он одним из первых членов ЦК ПОРП поставил вопрос об освобождении В. Гомулки из заключения (хотя ранее обвинял его в правонационалистическом уклоне). Во время событий 1956 г. Холланд активно включился в движение обновления, посещал заседания Клуба кривого колеса, однако в симпатиях к «ревизионизму» замечен не был. «В 1957 году он просидел у меня целую ночь, — писал о нем сотрудник парижской «Культуры» Ю. Мерошевский. — Не думайте, господа партийцы, что мы пытались переманить его. Он был ваш до конца»²². Встречаясь по роду своей деятельности с заведующим Бюро прессы ЦК ПОРП А. Старевичем, он услышал от него версию известного рассказа Н.С. Хрущева об обстоятельствах ареста Л.П. Берии. Старевич узнал этот рассказ от члена Политбюро И. Лёга-Совиньского, а тот — непосредственно от Хрущева. Хотя подобные материалы уже несколько раз публиковались на страницах западной печати, в Польше к появлению такого рода сведений относились настороженно. Холланд передал услышанное от Старевича своей знакомой журналистке А. Завадской, муж которой был репортером парижской газеты «Монд». В квартире Завадской и ее супруга в то время действовала подслушивающая аппаратура, поэтому каждое слово, сказанное там, становилось достоянием Службы безопасности. К Холланду явились сотрудники СБ, которые предъявили ему обвинение в шпионаже и ордер на обыск. Журналист не стал дожидаться суда и выбросился из окна на тазах у работников госбезопасности²³.

На похороны Холланда собралось до 250 человек, среди которых было немало «ревизионистов» (Я. Котт, П. Бейлин, К. Волицкий, Р. Юрысь, А. Хайнич и др.), представителей правящей элиты, попавших в немилость к Гомулке (секретари и заместители секретарей ЦК Л. Финкельштейн, Р. Гранас, Х. Яворская, О. Лянге, Е. Моравский, Я. Зажицкий), а также ряд других известных людей (например, бывший заместитель министра внутренних дел Ю. Хибнер, сын члена Политбюро Р. Замбровского Антоний и т. д.). Такая демонстрация вызвала недовольство Гомулки. Была образована специальная комиссия Политбюро, применившая к участникам похорон различные санкции²⁴.

В феврале 1962 г. по распоряжению властей был закрыт Клуб кривого колеса, уже давно вызывавший раздражение столичного комитета партии. «Дискуссии об экономической, политической, общественной и культурной ситуации в нашей стране насыщены [в Клубе] скрытым ядом, — писал в ноябре 1959 г. инструктор по культуре и просвещению варшавского комитета ПОРП в записке, касающейся деятельности Клуба. — В них чувствуется прославление Запада и враждебное отношение к СССР, Китаю и другим государствам народной демократии. Дискутантов характеризует красочность стиля, склонность к аналогиям... и аллегориям. Они хорошо подготовлены по каждой теме, свободно оперируют данными монографий и источников. Даже робкая попытка оппозиции против мнения большинства обречена на поражение. «Отступника» буквально уничтожают язвительными замечаниями и нарочито изысканными выражениями, сальными анекдотами и репликами из зала... Всех объединяет то, что они являются клубом оппозиции. О себе имеют очень высокое мнение, полагая Клуб важным фактором воздействия на творческие и научные сообщества столицы. Лучше всего людей из Клуба характеризует такое высказывание, которое ходит по Варшаве: "Запишись в наш Клуб, у нас можно критиковать все и всех, и тебе ничего не будет". Все это походит на сборище анархистов...»²⁵.

Клуб кривого колеса действительно пользовался значительным весом в интеллектуальной и культурной жизни тогдашней Польши. Достаточно сказать, что это было одно из немногих заведений, о собраниях которого заблаговременно сообщали в прессе (в частности, в «Пшеглёнде культуральном»). «В галерее ККК показывали лучшие образцы современного искусства, театр ККК представлял наиболее интересные постановки европейской прозы, собрания по четвергам были подлинным Гайд-парком столицы», — пишет исследователь этого вопроса П. Церанка²⁶. В Клубе собиралась научная элита Варшавы. Согласно позднейшим подсчетам Службы безопасности, наиболее многочисленную группу среди членов Клуба составляли социологи (46 человек) и журналисты (44). Вслед за ними шли представители изобразительных искусств (20), инженеры и техники (19), а также экономисты (18). Немало было юристов (15) и актеров (13). В клуб заглядывали литераторы (10), философы (8) и историки (8). Приходили к клуб люди и других профессий, однако СБ либо не располагала данными относительно их занятий, либо не учитывала в приведенной классификации. Таких набралось еще 80 человек²⁷.

Доклады, которые заслушивались в ККК, подчас носили исключительно острый характер. В декабре 1958 г. один из сотрудников Института социологии ПАН на основе собранных анкет проанализировал распределение доходов населения Польши и пришел к выводу, что «наибольшая разница в заработках наблюдается между рабочими и служащими — с одной стороны, и высокопоставленными партийными работниками, правительством и частным бизнесом — с другой». Из этого следовало, что «лучше всех зарабатывают: партийная верхушка, правительство и частные предприниматели». По замечанию тайного сотрудника СБ, «это вызвало оглушительный смех в зале»²⁸. В начале января 1959 г. активный деятель польской компартии, поэт и публицист Я. Выка огласил доклад на тему 40-летия партии. Доклад стал сенсацией. Выка прямо заявил, что «руководство Советского Союза принесло КПП больше вреда, чем агенты санации». Этот вред, по мнению докладчика, заключался не только в роспуске партии, но и в убийстве многих коммунистических деятелей, в лишении Польши шанса на выработку собственного пути к социализму. В последовавшей затем дискуссии слышались голоса как за, так и против этих тезисов, но наибольшее впечатление произвело на всех выступление еще одного деятеля довоенной КПП Л. Хасса, отсидевшего в ГУЛАГе 14 лет. Хасс зачитал свое воззвание 1938 г., где протестовал против роспуска партии, и заявил, что КПП по сути была целиком подчинена сталинским эмиссарам, а руководители КПСС, пожалуй, до сих пор вынашивают планы присоединения Польши к СССР. На этом собрании присутствовали члены распущенной редколлегии «По просту», а также еще около ста человек, среди которых было немало журналистов. Служба безопасности немедленно передала отчет о собрании в Комиссию партийного контроля Варшавского комитета ПОРП²⁹. Выводы были извлечены: власти потребовали исключения из членов Клуба Я. Выки, Л. Хасса и еще одного левого «радикала» Я. Вольского — экономиста анархистского толка, бывшего на заметке у русской и прусской полиции еще до завоевания Польшей независимости. Правление Клуба встало на защиту своих членов. Пока тянулось это дело, в ККК с докладом о культурной политике ПОРП выступил А. Шафф. Он говорил о том, что в Польше налицо куда большая свобода творчества, чем в СССР, и вообще где бы то ни было, включая западные страны. Лишь передачи западных радиостанций, происки эмиграции и слухи, распускаемые заграничными сплетниками, вредят этой свободе, вынуждая иногда ее ограничивать, сказал Шафф. Эти заявления вызвали резко негативную реакцию слушателей. Выступавшие приводили многочисленные примеры обратного, а социолог С. Новак прямо сказал, что творческая свобода в Советском Союзе 1920-х годов была намного большей, чем в нынешней Польше. В итоге стороны разошлись недовольные друг другом, кто-то в сердцах бросил: «Легче договориться со шкафом, чем с Шаффом»³⁰. Все это также не укрылось от внимания Службы безопасности. Регулярные встречи были на время приостановлены, существование Клуба висело на волоске, однако на этот раз его пощадили, ограничившись назначением нового партийного куратора³¹.

22 октября 1959 г. в клубе с докладом, посвященным трехлетней годовщине «Польского Октября», выступил М. Калецкий. Доклад был выдержан в оптимистическом духе, но последовавшие за ним реплики слушателей сводились к тому, что происходит явный откат от демократических завоеваний 1956 г. Л. Хасс заявил, что «идеал гуманного социалистического государства проиграл борьбу с идеалом административно-социалистического государства». Поэтому надо что-то делать, дабы сломить власть администрации³².

В конце октября 1959 г. в Клубе должен был выступить член его правления Я.Ю. Липский с докладом о польской довоенной фашиствующей организации ОНР-Фаланга. Пикантность темы заключалась в том, что лидером упомянутой организации был позднейший глава ПАКСа Б. Пясецкий — один из преданных сторонников режима. Собрание вызвало живейший интерес, собралось много народу, однако в последний момент решено было отменить доклад, чтобы не навлекать на себя новых репрессий³³. Тем не менее власти были раздражены уже самой попыткой коснуться нежелательной темы. На Клуб стало оказываться мощное давление, однако он уцелел и на этот раз.

27 октября 1960 г., в Клубе читал доклад один из известных «экстремистов» Я. Вольский. Его выступление касалось роли рабочего самоуправления в организации труда. Доклад этот был полон критики в адрес государства. С самого начала Вольский заявил, что доклад его будет касаться только самоуправления в кооперации, ибо на «государственных предприятиях хотя и существует самоуправление, оно не представляет рабочих, так как зажато в тисках начальственных распоряжений, обюрократившегося аппарата и людей, не имеющих понятия о работе самоуправления [...] роль профсоюзов искажена и сведена к минимуму, по сути их вообще нет. Государство является работодателем, в силу чего бюрократический аппарат не считается с профсоюзами... Государство навязывает трудящимся планы и определяет взаимоотношения между работодателем и рабочей силой... Рабочий лишен защиты, государство диктует ему условия. Забастовка при социализме рассматривается как действие, противоречащее интересам нации»³⁴.

В марте 1961 г. с докладом о «Некоторых формах морали» выступил В. Беньковский. Сам доклад, видимо, не содержал в себе ничего провокационного с точки зрения партийных кураторов, зато после его окончания прозвучало несколько реплик известных оппозиционеров. Л. Хасс сказал, что «хотя... мораль создается на основе определенного сообщества людей, чье большинство устанавливает четкие нормы, сейчас социалистическая мораль опирается не на нормы большинства... а на нормы, выдвинутые небольшой группой людей, составляющих ЦК, и даже не само ЦК, а лишь Политбюро... Следует стыдиться того, как в Польше проводятся выборы. Они не имеют ничего общего ни с социалистической моралью, ни с подлинной демократией. По-прежнему... вовсю используется принцип "цель оправдывает средства"». Хасса поддержал Я. Выка, заявивший, что «для установления у нас коммунизма необходима одна всеобщая забастовка»³⁵. Хотя за свои высказывания Выка в том же году был исключен из партии, нельзя не заметить, насколько была еще сильна инерция «оттепели», если даже такие откровенно оппозиционные выступления не считались запретными.

С другой стороны, в тот период популярность ККК резко упала, и это усыпить бдительность людей, поставленных следить за проявлениями «враждебной идеологии». Несмотря на неоднократные попытки воеводского комитета ПОРП обуздать его деятельность, нет данных, чтобы Клубом всерьез занимались «на самом верху». Впрочем, Служба безопасности в одном из своих первых донесений относительно работы ККК в апреле 1958 г. сформулировала причину, по которой закрытие Клуба было бы нежелательно: «Ныне положение выглядит так, что в случае обострения политической ситуации... Клуб автоматически превратится в организационный центр, и тогда его роспуск станет не нужен, поскольку в этом случае дискуссии, которые проходят открыто..., перенесутся в малые группы на частных квартирах, создав что-то вроде интеллектуального подполья»³⁶.

Все же осенью 1961 г. органы власти начали склоняться к решению закрыть ККК. Поскольку клубы интеллигенции, действовавшие при домах культуры, государственных и общественных учреждениях, согласно распоряжению МВД от 1957 г. не могли быть зарегистрированы как общества, они не имели юридического лица. Размещаясь в ДК, они должны были подчиняться его уставу, однако Дом культуры Старого города не имел такового. 14 октября 1961 г. Управление внутренних дел Варшавы обратилось в отдел культуры столичного горсовета с просьбой проконсультироваться перед тем, как утвердить устав данного учреждения. Возможно, именно эту дату следует считать началом целенаправленных действий по закрытию Клуба³⁷.

В апреле 1961 г. Службе безопасности удалось завербовать бывшего секретаря Общепольского центра сотрудничества клубов Р. Щурковского, который с 1957 г. проживал в Израиле. Щурковский поделился обширной информацией об истоках Клуба и его «подрывной» деятельности³⁸. В ноябре 1963 г. об ККК поведала Службе безопасности Э. Гажтецкая. Она признала, что с течением времени члены партии были оттеснены от руководства Клубом "радикальной группой" во главе с Я.Ю. Липским³⁹.

В самом ККК никто пока не догадывался о предпринимаемых мерах. Напротив, согласно донесению тайного сотрудника СБ от 28 октября 1961 г., «атмосфера в Клубе уже нормализовалась. Нет того угнетенного состояния, как несколько недель назад»⁴⁰. Резко возросла посещаемость ККК, чему способствовал ореол оппозиционности, сложившийся вокруг него⁴¹.

12 января 1962 г. директор ДК Старого города сообщил Президиуму Совета клубов о решении передать здание в ведение Союза социалистической молодежи. Была составлена обширная «Записка о Клубе кривого колеса». «В итоге следует подчеркнуть, — указывалось в «Записке», — что правление ККК и собранные вокруг него люди превратили дискуссионные собрания Клуба в форум враждебных выступлений и политических демонстраций... В связи с этим Секретариат ВК постановил: 1) рекомендовать Отделу культуры столичного городского совета принять решение о немедленной отмене вплоть до особого распоряжения собраний в Клубе кривого колеса... 2) рекомендовать газете «Жиче Варшавы» опубликовать до 10.02. сего года критическую статью об атмосфере, в которой проходили дискуссии в ККК... 4) проинформировать членов партии, входящих в ККК, о позиции партийной инстанции по вопросу дальнейшей деятельности Клуба; 5) рекомендовать президиуму столичного городского совета принять решение о передаче ДК Старого города в ведение варшавского комитета ССМ; 6) в течение недели подготовить план упразднения Клуба кривого колеса». Власть опасалась возможных эксцессов, поэтому на всякий случай поручила милиции и активистам ССМ наблюдать за порядком возле ДК. Все помещения в здании были срочно отведены под различные мероприятия. Кроме того, партийные инструкторы провели беседы на предмет создания другого клуба с работниками Академии наук, Варшавского университета и других научных учреждений. Это должно было предотвратить совместное выступление интеллигенции. Опасения оказались напрасными. Хотя руководство Клуба и попыталось сохранить его, массовых акций не последовало⁴².

Тогда же Служба безопасности проверила и другие известные варшавские клубы. Полученные данные оказались не слишком обнадеживающими. Выяснилось, что критика режима, прежде звучавшая только в ККК, уже начала расползаться по другим местам. Крамольные настроения были зафиксированы в клубе «Жизнь» при Союзе борцов за свободу и демократию (ЗБоВиД) — единственной легальной ветеранской организации, в «Обществе моральной культуры» и в «Клубе хорошей работы». В клубе «Жизнь» в январе 1962 г. выступил В. Беньковский. Он заявил, что «партии нет... Партию следует еще только создать, необходимо изменить систему партийной работы, руководство, атмосферу, и все организовать сызнова». В том же духе высказались активная участница ККК К. Конверская (сотрудница Комиссии по экономическому планированию при Совмине), генерал Я. Фрей-Белецкий, Я. Выка и др. Некоторые выступавшие даже предлагали программу оппозиционной деятельности, заключавшуюся в организации независимой информационной службы и акциях помощи репрессированным. В свою очередь в Товариществе моральной культуры той же зимой разгорелись горячие дебаты по поводу доклада Л. Конаковского «Похвала лицемерию». Невзирая на сугубо философский характер доклада, выступающие восприняли его как намек на польскую действительность. «Если этот зал набит людьми, то это потому, что они пришли на политическую дискуссию, а не философскую», — без обиняков заявил Л. Хасс. В свою очередь в Клубе хорошей работы (размещавшемся в том же здании, что и ККК) с негативными отзывами о системе политического и экономического управления в ПНР выступили В. Беньковский и Э. Липиньский. Последний доказывал преимущества многопартийности для Польши в сравнении с властной монополией ПОРП⁴³.

Весной 1963 г. были закрыты популярные еженедельники «Нова культура» и «Пшеглёнд культуральный», что стало еще одним ударом по свободомыслию в партийных рядах. Волевым решением они были объединены в один журнал «Культура» (явно в противовес парижской «Культуре»), что стало большой неожиданностью как для читателей, так и для редколлегий. Несмотря на периодические перестановки в составах редакций и критические замечания в адрес публикуемых материалов, в целом позиции еженедельников выглядели прочными. Особенно это касалось «Новой культуры», где до декабря 1961 г. пост главного редактора занимал С. Жулкевский. Занимая и другие ответственные должности, он не мог уделять журналу надлежащего внимания. Поэтому его обязанности фактически выполняла энергичная журналистка А. Лисецкая. В 1961 г. коллектив еженедельника решил присудить премию за лучшую книгу года писателю Я. Бохеньскому и его роману «Божественный Юлий» (о временах Юлия Цезаря). В рассуждениях автора о пороках неограниченной власти партийные цензоры усмотрели аналогии с современностью. Журналу не только запретили награждать писателя, но и в очередной раз перетасовали состав редакции, уволив из нее Жулкевского и Лисецкую⁴⁴.

В декабре 1961 г. Секретариат ЦК ПОРП принял решение об усилении надзора за творческими объединениями. В частности, отделу культуры ЦК поручалось пристальнее следить за издательской политикой министерства культуры⁴⁵. Еще более ужесточить свой курс подстегнули власть выступления И.С. Хрущева и секретаря ЦК КПСС Л.Ф. Ильичева в декабре 1962 г. и марте 1963 г. перед советскими деятелями искусства. Отдел культуры ЦК ПОРП воспринял их как руководство к действию. В докладе партийной верхушке Отдела выделили ряд тезисов из этих выступлений, которые по их мнению следовало взять на вооружение: мирное сосуществование может быть только в политике, но не в идеологии; не существует людей, безразличных к партии — либо ты за, либо против; по поводу свободы творчества — есть свобода борьбы за коммунизм, и нет свободы борьбы против него, а высший критерий ценности искусства — его принятие народом; формализм и абстракционизм как явления, оторванные от жизни, не могут способствовать ее преобразованию; соцреализм — это наиболее новаторское и прогрессивное направление искусства, и др. При этом отдел культуры ЦК призывал учесть польскую специфику при применении этих тезисов на практике: наличие идейно разнородных направлений в культуре; 2) более опосредованное толкование связи искусства с идеологией и политикой, и столь же опосредованное толкование воспитательных задач литературы; 3) более широкая интерпретация проблемы условности и формалистских поисков в искусстве; 4) тесные связи польской культуры с западными веяниями⁴⁶.

Уже в апреле на стол секретаря ЦК ПОРП Р. Стшелецкого, отвечавшего за идеологию и силовые ведомства, лег доклад руководителя Отдела культуры ЦК о «тенденциозном» освещении советской культуры в еженедельнике «Политика». В докладе констатировалось, что газета дает субъективную подборку произведений советской литературы, делая упор на «обличительные» книги, которые оказались под огнем критики в СССР⁴⁷. В том же месяце сгустились тучи над «Пшеглёндом культуральным», который обвинили в самовольном объявлении конкурса на лучшее эссе и репортаж в честь 20-летия Народной Польши⁴⁸. Казалось бы, более суровому наказанию должна была подвергнуться «Политика», где собралось немало бывших журналистов «По просту». Однако расправа постигла именно «Пшеглёнд культуральный». В мае в Отделе культуры была составлена докладная записка о необходимости объединения «Пшеглёнда культурального» и «Новой культуры» в один журнал, поскольку оба еженедельника не противостояли зарубежному влиянию в искусстве, не развивали марксистскую критику, не разъясняли культурную политику ПОРП и вообще ориентировались только на варшавские культурные сообщества⁴⁹. Решение готовилось в спешке, так как еще в середине мая не был известен не только состав редакции нового издания, но даже его название⁵⁰. Лишь 23 мая был назначен главный редактор, а журналу присвоили рабочее название «Культура»⁵¹. Учитывая поднявшееся недовольство, В. Гомулка пообещал лично встретиться с главными редакторами ликвидированных изданий и обсудить условия дальнейшего трудоустройства их коллективов⁵². Пока же новый еженедельник подвергся бойкоту со стороны интеллигенции, причем не только «фрондирующей», но и вполне лояльной режиму. Дело дошло до того, что 13 ноября 1963 г. редколлегия «Культуры» обратилась в Отдел культуры ЦК с жалобой на «кампанию травли», развернутую на страницах польской печати и поддержанную радио «Свободная Европа». Как явствовало из текста обращения, особенно коллектив журнала был возмущен позицией А. Лисецкой, которая обвиняла издание в опорочивании марксизма и социализма, а также в воспевании довоенной традиции⁵³. Странные на первый взгляд утверждения становятся понятны, если учесть, что антимарксистская позиция была дежурным аргументом при очернении того или иного человека либо организации в Народной Польше.

Борьба за возвращение соцреализму доминирующих позиций и усиление партийного контроля за творческим процессом началась в Польше в 1960 г. Именно тогда Секретариат ЦК принял ряд циркуляров, направленных на «усиление бдительности» партийных органов в кинематографии, изобразительных искусствах, радио, телевидении⁵⁴. В декабре 1961 г. Секретариат ЦК поручил Отделу культуры ЦК изменить методы работы в СПЛ и более решительно проводить там политику партии, а также усилить надзор за издательской деятельностью; предписал воеводским комитетам ПОРП и министерству культуры более пристально следить за театральным репертуаром; распорядился создать партийную комиссию для изучения ситуации в кинематографе⁵⁵.

Наиболее полное выражение эта линия получила на ХІП пленуме ЦК ПОРП (июль 1963 г.), где В. Гомулка констатировал, что на идеологическом фронте до сих пор наблюдались слабости и недоработки, и поручил усилить данное направление деятельности. В частности, он потребовал прекратить «лечение сном» неблагонадежных партийных литераторов и жестко поставить вопрос об их политическом облике. Для решения этой задачи и усиления борьбы с «чуждыми влияниями» ЦК ПОРП вернулся к мысли образовать Идеологическую комиссию в Секретариате⁵⁶.

ХІП пленум многие восприняли как сворачивание «оттепели». Например, среди краковских журналистов и литераторов раздавались голоса, что «пленум свидетельствует об окончании октябрьской свободы... независимо от того, что на нем говорилось и в какой форме», что «снова придется писать на заказ», а пространство свободы, и без того небольшое, будет еще больше сужено⁵⁷. Многие варшавские литераторы (К. Быка, А. Сандауэр, А. Ковальская и др.) выражались в том духе, что «снова пришло время ждать и терпеть». «Серьезные писатели сумеют пережить трудный период, так как имеют на это средства, — говорилось в этих кругах. — Наилучшие же условия созданы сейчас молодым карьеристам и "позитивным" графоманам»⁵⁸. Первичная парторганизация варшавского отделения СПЛ провела закрытое заседание, посвященное пленуму. Целью заседания был переход в наступление на ревизионистов. Однако часть партийных писателей, до той поры сохранявших полную лояльность партии (А. Браун, Г. Лясота, А. Слуцкий, Р. Карст, Р. Матушевский), неожиданно выступила против закручивания гаек в области культуры, а также подняла вопрос об антисемитизме в Польше⁵⁹. Этот демарш, как можно предположить, был связан с подковерной борьбой в ПОРП, а именно — с исключением из состава Политбюро последнего влиятельного «пулавянина» Р. Замбровского (что произошло на XIII пленуме). В этом все увидели призрак наступления «натолинцев» — группировки, которая, казалось, потерпела бесповоротное поражение в 1956 г.

Начиная с 1959 г. В. Гомулка все более отстранял от власти людей, отождествлявшихся с реформаторским крылом ПОРП. В период с 1959 по 1961 год из состава ЦК были выведены Е. Моравский, В. Матвин, Е. Альбрехт, сняты со своих постов руководитель Главного политического управления Войска Польского Я. Зажицкий, командующий внутренними войсками В. Комар, командующий военно-воздушными силами Я. Фрей-Белецкий, министр просвещения В. Беньковский, министр высшего образования С. Жулкевский. Зато все большую силу набирала пришедшая на смену «натолинцам» группировка «партизан» во главе с заместителем министра внутренних дел М. Мочаром (с 1964 г. — министр и председатель ЗБоВиД). Эта фракция делала упор на патриотическую риторику и провозглашала лозунг борьбы с сионизмом (недвусмысленный намек на еврейское происхождение многих «пулавян»)⁶⁰. Это сильно беспокоило сторонников реформаторского крыла в ПОРП. Уже в январе 1959 г. проблему антисемитизма затронул А. Шафф, выступая с докладом в Клубе кривого колеса⁶¹. Исключение Р. Замбровского из Политбюро многие истолковали как продолжение политики на устранение евреев из властных структур (в связи с чем ожидали скорого снятия Л. Касмана с поста главного редактора «Трыбуны люду»)⁶². Опасения эти были небезосновательны. В 1960 г. руководителем Административного отдела ЦК назначили знаменитого «генерала-трубу» К. Виташевского, который прославился, среди прочего, тем, что виновными в событиях 1956 г. называл «расу, прессу и тех, кто со школьными дипломами».

Примечания

1. Friszke A. Op. cit. S. 141—142; Jedlicki W. Op. cit. S. 135.

2. Lipiński E. Prywatna inicjatywa? // Nowa Kultura, 1957, № 7; Co będzie za 10 lat? // Przegląd Kulturalny, 1957, № 16.

3. Ńě.: Perspektywy kapitalizmu // Przegląd Kulturalny, 1960, № 39.

4. List S. Kurowskiego do W. Gomułki // Listy do pierwszych sekretarzy КС PZPR (1944—1970). Wybór i oprać. J. Stępień. Warszawa, 1994. S. 225—230.

5. Paj estka J. O sytuacji gospodarczej i perspektywie // Przegląd Kulturalny, 1963, № 20; Brus W. Rozważania na półmetku // Przegląd Kulturalny, 1963, № 21.

6. Pajestka J. Swoboda wymiany // Przegląd Kulturalny, 1959, № 50.

7. Schaff A. Humanizm czy rewizjonizm? //Przegląd Kulturalny, 1962, № 38.

8. Schaff A. Op. cit.; Wieczorkowski A.J. Nad paryską"Kulturą" // Przegląd Kulturalny, 1957, № 8.

9. Юсупов P. P. Указ. соч. С. 273.

10. AAN. PZPR KC 237/ XVIII-109. K. 20—24; 237/XVHI-172. K. 1—2.

11. AAN. PZPR KC 237/XVIII-172. K. 3—8.

12. Записки некоторых из упомянутых литераторов с обоснованием такого шага см.: AAN. PZPR KC 237/XVIII-183. K. 1—5.

13. AAN. PZPR KC 237/XVIII-172. K. 1—2.

14. Цит по: Орехов А.М. Указ соч. С. 257.

15. Там же. С. 258.

16. AAN. PZPR KC 237/XVIII-172. K. 13—14.

17. Ibid. K. 68—69.

18. Ibid. K. 134—137.

19. AAN. PZPR KC 237/XVIII-180. K. 1—161.

20. Юсупов Р.Р. Указ. соч. С. 278—279.

21. AAN. PZPR KC 237/XVIII-227. K. 1—2.

22. Mieroszewski J. Wizyta u Luboniów // Kultura (Paryż), 1962, № 12. S. 16.

23. Persak K. Sprawa Henryka Hollanda. Warszawa, 2006. S. 226—262.

24. Eisler J. Marzec 1968... S. 32.

25. Цит. по: Ceranka P. Zamknięcie Klubu Krzywego Koła// Zeszyły historyczne, 2006, zesz. 158. S. 74.

26. Ibid.

27. AIPN 01334/371. K. 26—27.

28. AIPN 0236/175. Т. 3. K. 20.

29. Ibid. K. 59—63.

30. Ibid. K. 29—31.

31. Ibid. K. 65.

32. Ibid. K. 44.

33. Ibid. K. 52.

34. Ibid. K. 69—70.

35. Ibid. K. 37—39.

36. AIPN 0236/175 t. 2. K. 28.

37. Ceranka P. Op. cit. S. 78—79.

38. AIPN 0236/175 t. 2. K. 91—160.

39. Ibid. K. 384.

40. AIPN 0236/175 t. 3.K. 110.

41. Jedlicki W. Klub... S. 156.

42. Ceranka P. Zamknięcie Klubu Krzywego Koła // Zeszyty Hostoryczne (Paryż), 2006, z. 158. S. 91—92.

43. AIPN 0365/9 t. 2. Informacja ą 1/3/63. K. 1—6, 21—28; AIPN 0236/248 t. 3. K. 40—50.

44. Opozycja w PRL. Słownik biograficzny. 1956—1989. T. 1. Warszawa, 2000. S. 44—45; AAN. PZPR KC 237/XVIII-218. K. 77.

45. AAN. PZPR KC 237/XVIII-186. K. 48.

46. AAN. PZPR KC 237/XVIII-193. K. 203—211.

47. Ibid. K. 216—220.

48. AAN. PZPR KC 237/ХVIII-218. K. 103—105.

49. AAN. PZPR KC 237/XVIII-193. K. 236—242.

50. AAN. PZPR KC 237/XVIII-218. K. 120.

51. Ibid. K. 121.

52. AAN. PZPR KC 237/XVIII-194. K. 1—5.

53. AAN. PZPR KC 237/XVIII-218. K. 132—139.

54. AAN. PZPR KC 237/ХVIII-186. K. 14—44.

55. Ibid. K. 48.

56. Gomułka. О aktualnych problemach i ideologicznej pracy partii. Warszawa, 1963. S. 37,43,75.

57. AIPN 0365/8 t. 2. K. 101—103.

58. AIPN 0365/32 t. 2. K. 29.

59. AAN. PZPR KC 237/ХVIII-194. K. 110—130.

60. Friszke A. Polska. Losy państwa i narodu. 1939—1989. Warszawa, 2003. S. 253.

61. AIPN 0236/175. K. 29—31.

62. AIPN 0365/8 t. 2. K. 86—87.