2. Оазисы свободной мысли

Идея об эксплуататорском классе, захватившем власть в государстве диктатуры пролетариата, в немалой степени обязана своей популярностью Клубу кривого колеса (ККК). Этот клуб возник в начале 1955 г. как место неформальных встреч деятелей науки и искусства. Первые собрания проходили на улице Кривого колеса в центре Варшавы, отсюда и название клуба. Он быстро получил поддержку «По просту», а в октябре 1955 г. приобрел официальный статус¹. Всестороннюю поддержку клубу оказала Х. Яворская — глава Союза польской молодежи. Как утверждал позднее один из активных членов клуба Р. Щурковский (в 1955 г. работник Министерства культуры и искусства), именно она связала клуб с редакцией «По просту», оговаривала с Ю. Гажтецким направление деятельности клуба, а кроме того, «прокладывала дорогу в ЦК и в Отдел пропаганды»². Жена Ю. Гажтецкого Эва сообщала в своем докладе Службе госбезопасности в 1963 г.: «Вся эта затея была с самого начала известна органам госбезопасности. Я сама контактировала с ними все время. Писала какие-то отчеты. Помню, хоть и весьма смутно, что в наших беседах с представителями партийных органов и работниками общественной безопасности шла речь о выявлении определенных настроений среди интеллигенции, о включении этой интеллигенции в позитивную творческую работу для Народной Польши. Таковы были основы»³. Супруги Гажтецкие были тесно связаны с правящим режимом, хотя связь эта не была явной: оба незадолго до того сотрудничали со спецслужбами ПНР. Как подозревали еще в период существования Клуба некоторые его члены (в частности, В. Едлицкий⁴), ККК мог быть для Гажтецких просто трамплином для политической карьеры.

Все это давало повод подозревать клуб в том, что он явился детищем каких-то политических манипуляций. Е. Микке, В. Едлицкий, Л. Хасс и С. Жулкевский считали Клуб кривого колеса делом рук партийных функционеров — сторонников реформ, в то время как Ю. Гажтецкий, Я.Ю. Липский и З. Бейнар отвергали подобное предположение. По словам Р. Щурковского, Э. Гажтецкая не раз намекала, будто идею клуба подал сам В. Гомулка, с которым супруги Гажтецкие имели возможность встретиться в начале 1955 г., когда их для поправки здоровья после тюремного заключения отправили в санаторий для партработников в Крынице⁵. Однако споры вокруг достоверности подобных свидетельств и обстоятельств возникновения клуба кривого колеса не ставят под сомнение его особую роль в общественном движении в Польше.

Идеологическую окраску клуба охарактеризовать непросто. У истоков его стояли люди, тесно связанные с официальными структурами, в большинстве своем — члены ПОРП (например, советник Министерства культуры и искусства М. Перльман, редактор отдела культуры в еженедельнике «Штандар Млодых» («Знамя молодых») З. Суфин, сотрудник Отдела истории партии ЦК ПОРП С. Круль и др.)⁶. В сентябре 1955 г. они направили обращение к властям, где среди прочего говорилось: «В наиболее общем виде характерной чертой интеллигенции в нынешней Польше является недостаточное воздействие партийной интеллигенции на массы, идейные шатания и низкий уровень политической сознательности, отсутствие отработанных средств политического воспитания интеллигентских масс [...]. Несмотря на то, что партия и правительство немало сделали для воспитания новой интеллигенции Народной Польши, работа в этом направлении остается недостаточной. До сих пор не предпринималось никаких попыток организовать интеллигенцию и провести с ней политико-воспитательную работу, которая способствовала бы коренному преобразованию ее мировоззрения [...]. В Народной Польше разгромлены санационные (т. е. пилсудчиковские. — В.В.) организации и националистические группировки, а также их подпольные аналоги, возникшие после освобождения страны. Однако совершенно не обращается внимание на необходимость идеологического разгрома тех или иных реакционных течений среди интеллигенции... Отсутствие этой задачи, убежденность, что марксистское обучение автоматически раздавит пережитки вражеской идеологии являются одними из причин низкого уровня политической сознательности польской интеллигенции...»⁷. Иными словами, потребность в создании клуба увязывалась с курсом на идеологические укрепление режима. В целом, как мы видели выше, такая нацеленность вполне укладывалась в рамки нового курса партии, взятого правящей элитой.

Не стоит, однако, переоценивать значение коммунистической фразеологии в данном документе. Идея дискуссионных клубов тогда вообще носилась в воздухе. Каждый такой клуб должен был зарегистрироваться в местном органе власти, чтобы его не обвинили в нелегальной деятельности. Каждый понимал, что успех предприятия напрямую зависит от количества официоза, вложенного в заявку на клуб. Если бы представители властей заподозрили хоть малейшее отклонение от партийного курса, надежды обрести клуб были бы обречены на провал (как это произошло, например, с предложением известного католического публициста С. Киселевского создать клуб «свободных клерков»⁸).

Первоначально на собраниях Клуба по четвергам в Доме культуры Старого города обсуждались заранее утвержденные темы, преимущественно из области искусства. Клуб быстро приобрел известность, и уже к 1 января 1956 г. в нем насчитывалось до семидесяти восьми постоянных членов и гостей⁹. Возникло правление и первые секции: театральная, изобразительных искусств, графики, философии и кукольного театра. В феврале 1956 г. появилась наиболее известная и активная секция, занимавшаяся обществоведческими исследованиями. У ее истоков стоял социолог Ян Стшелецкий, приобщивший к работе в секции ряд своих коллег (С. Мантужевского, Ч. Чалова, С. Новака и др.). Эта секция находилась под опекой факультета социологии Варшавского университета (в частности, профессоров Марии и Станислава Оссовских) и сотрудничала с такими известными социологами и экономистами как Ю. Хохфельд, Ч. Бобровский, Ю. Халасиньский, Я. Щепаньский и др.¹⁰ Именно эта секция, по мнению Службы безопасности, стала главным проводником идей обновления в стране и оказывала воздействие на формирование политического лица Клуба. Особенно ярко это начало проявляться с мая 1956 г., когда Я. Стшелецкого избрали председателем правления ККК.

В апреле 1956 г. секция общественных исследований подготовила доклад на тему: «Как некоторые социал-демократические идеологи и их идейные вдохновители и союзники понимают социальную структуру Советского Союза и стран народной демократии»¹¹. В своем докладе члены секции проанализировали воззрения видных деятелей II и II/2 Интернационалов (К. Каутского, Ж. Жореса, О. Бауэра, М. Адлера, Г. Вальтера, Г. Ласки, К.П. Шульца П. Серинга и др.) и разработки «новых левых» в странах Запада, которые в свою очередь почерпнули немало у Л. Троцкого и Д. Бернхама. Согласно представлениям теоретиков социал-демократии и «новых левых», тоталитаризм как общественный строй и политическая система стал результатом «административной революции» в промышленно развитых странах с недостаточным уровнем демократии (Германии, Италии, Японии, России, Испании и т. д.). Западные левые представляли эту революцию как результат сложных социально-экономических процессов, заключающихся в переходе от свободного капиталистического рынка к планируемой экономике. В России, по их мнению, тоталитаризм восторжествовал в силу слабости пролетариата и наличия огромной массы мелкого крестьянства, которое своей пассивностью обеспечило установление нового строя. В Германии же и Италии произошла контрреволюция, когда пролетариат дал себя обмануть крупной буржуазии, использовавшей фашистов для уничтожения демократии. Однако в обоих случаях результаты социального переворота оказались совершенно иными, чем рассчитывали основные действующие силы — пролетариат и крупная буржуазия. Вместо утверждения диктатуры пролетариата (в России) и диктатуры буржуазии (в Германии и Италии) возникли тоталитарные системы, действующие в интересах однопартийной бюрократии. Располагая новыми, невиданными доселе, технологиями воздействия на массы, эти режимы демонстрировали необычайную прочность, и в принципе были способны просуществовать неопределенно долгое время. В этом коренилась их опасность¹².

В целом авторы доклада подвергли эти воззрения научной критике. Однако при этом они допустили ряд совершенно беспрецедентных обобщений. Например, предприняли сравнительный анализ политической структуры коммунистического и фашистского режимов, а также обратились к резолюциям Бюро Социнтерна, в которых утверждалось, что «социализм и коммунизм не имеют между собой ничего общего»¹³. Все это не могло не привлечь к себе внимания всех участников процесса обновления в Польше. Свою роль сыграло и то, что авторы доклада сослались на аналогичные теории довоенных польских экономистов и социологов левой ориентации (Э. Абрамовского, А. Герца, З. Зарембы и др.)¹⁴, что указывало на существование подобной традиции также и в польской социалистической мысли. Первоначально доклад предназначался исключительно для обсуждения в рамках Клуба¹⁵, но поскольку Клуб кривого колеса действовал в контакте с «По просту», эти идеи широким потоком выплеснулись на страницы издания. Подхватили их и некоторые далекие от марксизма экономисты, посещавшие заседания Клуба (А. Вакар, Ю. Муйжель, С. Куровский). Они предлагали развернуть общественную кампанию с требованием к партийно-государственной бюрократии провести рыночные реформы в экономике.

Власть долгое время не рассматривала клуб как средоточие оппозиции. Несмотря на его активную роль в событиях 1956 г., он считался чем-то вроде кружка по интересам варшавской научной и культурной элиты, не представляющим угрозы для строя. Как видно, режим был уверен, что большое количество членов ПОРП в руководстве ККК и среди его участников не позволит дискуссиям выйти за рамки дозволенного. Не исключено также, что некоторые влиятельные партийные деятели намеренно допускали крамолу в клубе, дабы еще больше подогреть страсти и прослыть либералами, борющимися с консерваторами. Лишь в 1958 г. органы госбезопасности обнаружили свое вмешательство в деятельность клуба в связи с контактами некоторых его участников с главным редактором парижской «Культуры» Е. Гедройцем¹⁶.

Клуб действительно был задуман как свободный форум, поэтому там встречались люди самых различных убеждений — от высокопоставленных членов ПОРП вроде Я. Стшелецкого и Х. Бронятовской (официального опекуна Клуба из Отдела пропаганды ЦК ПОРП), до старых участников Народовых сил збройных (боевые формирования крайне правой Национальной партии) и Армии Крайовой: А. Грабиньского, Я.Ю. Липского, А. Малаховского и др., хотя в руководстве всегда преобладали члены ПОРП, которых, особенно в 1955 г., было трудно причислить даже к сторонникам реформ¹⁷. Все же, по свидетельству ряда авторов, большинство постоянных членов клуба исповедовали социалистические или социал-демократические идеи, но все были так или иначе критически настроены по отношению к современному им режиму.

Впрочем главная заслуга клуба заключалась не в разработке каких-либо программ, а, скорее, в самом факте его существования. Будучи первой относительно свободной и официально признанной трибуной общественного мнения, ККК занял лидирующее положение в клубном движении, не выдвигая при этом каких бы то ни было идейных требований к своим участникам, кроме принципа терпимости к любым идеологиям, за исключением шовинизма и сталинизма. Поэтому участники клуба весьма холодно относились, например, к эндецкой и ОНР-овской (по имени ультраправой организации в довоенной Польше ОНР-Фаланга) традициям, и открыто противопоставляли себя консервативному течению в ПОРП — так называемым «натолинцам»¹⁸. Ко всем остальным течениям тогдашней общественной мысли Клуб кривого колеса проявлял удивительную толерантность — от группы католического еженедельника «Тыгодник повшехный» до коммунистического Клуба красного помидора.

К началу августа 1956 г. число клубов в Польше достигло примерно ста тридцати, а к осени перевалило за двести¹⁹. Тогдашний секретарь Центра сотрудничества клубов интеллигенции Р. Щурковский объяснял такую активность протестными настроениями среди интеллигенции, выступавшей против «порочной идеологии, застоя в культуре и вообще против общественной, политической и экономической системы, господствовавшей в стране». При всей мировоззренческой пестроте характерной чертой клубов был их радикализм, однако при этом клубы, особенно молодежные, нередко отличались идейной незрелостью, часто не имея конкретной программы, которая подменялась общими фразами о плюрализме мнений и гуманизме²⁰. Можно выделить и другие общие черты клубного движения: любой клуб превращался в место дискуссий членов партии и беспартийных; принципом их деятельности был плюрализм; каждый клуб или группа становились самостоятельным центром, не подчиненным каким-либо учреждениям. Клуб кривого колеса, как наиболее влиятельный субъект клубного движения, выступил с инициативой создания координирующих органов, которые бы не связывали деятельность клубов, но облегчали им работу. Инициатива эта вызвала протест со стороны редакции «По просту», считавшей только себя лидером клубного движения. Тем не менее, в апреле 1956 г. был образован Обще польский центр сотрудничества клубов. Его органом стал ежемесячник «Новы нурт» («Новое течение»), главным редактором которого был назначен Ю. Гажтецкий. ОЦСК развернул бурную деятельность, в частности, наладил контакт с югославским, венгерским и советским посольствами, через которые пытался связаться с единомышленниками за рубежом, например — с клубом им. Петёфи в Будапеште²¹. Редакция «По просту» в ответ на эти «сепаратные» действия немедленно объявила об образовании Центра клубов молодой интеллигенции.

Причиной подобного недопонимания, как можно думать, была не только борьба за влияние в колубном движении, но и разные подходы к роли партии в нем. Клуб кривого колеса весной 1956 г. еще выступал за тесное взаимодействие с партийными органами, выражением чего стал договор о сотрудничестве между ОЦСК и Национальным фронтом, подписанный 15 апреля 1956 г. Часть руководства Национального фронта, правда, с недоверием относилась к людям из клуба, полагая их чрезмерными либералами. Это, однако, нисколько не мешало взаимовыгодному сотрудничеству. Во всяком случае, неизвестны случаи, когда руководство Национального фронта потребовало бы распустить либо реорганизовать ОЦСК. В свою очередь «По просту» всегда выступала за самостоятельность клубного движения и категорически отвергало любое его подчинение партийным органам, видя в этом возрождение сталинских традиций. Дабы не создавать ситуации нездорового соперничества, было решено, что Общепольский центр сотрудничества клубов будет заниматься проблемами трудовой интеллигенции, а структура «По просту» — вопросами клубов, действующих при вузах²².

Первые и наиболее влиятельные клубы молодой интеллигенции действительно появились именно в университетских центрах, причем по инициативе местных организаций ПОРП. Как правило, эти клубы стремились возродить героический дух первых лет строительства социализма и в работах классиков марксизма пытались отыскать черты того «истинного» социализма, который был позднее извращен сталинизмом. На этой основе начала раздаваться критика в адрес Союза польской молодежи, который, по мнению все большего числа молодежных деятелей, утратил свою роль революционного авангарда и превратился в формальную организацию.

В период кризиса 1956 г. центрами напряженной идейной борьбы и идеологической активности выступили самые разнообразные политические и общественные институты: руководящие партийные органы ПОРП и других партий Национального фронта, партийные организации, профсоюзы и трудовые коллективы, молодежные организации и объединения, творческие союзы, клубы интеллигенции, печать и т. д. Разумеется, роль их и значение в этих дискуссиях были различными. Однако размежевание в этих дискуссиях происходило не по организационному принципу, а по идейным направлениям, то есть внутри самих этих объединений.

Наиболее обсуждаемыми в это время вопросами были: 1) преодоление сталинизма и роль партии в обществе; 2) плюрализм мнений и демократические свободы; 3) роль интеллигенции в обществе; 4) отношение к национально-патриотическим движениям (в частности, реабилитация Армии Крайовой); 5) проблема национальной независимости; 6) партийность в литературе и искусстве, свобода художественного творчества. При этом наиболее активно вопросы идеологии обсуждались в клубах интеллигенции и в Общепольском центре сотрудничества клубов, в Союзе польской молодежи и в среде молодежного движения, а также в Союзе польских литераторов и Совете по культуре и искусству при правительстве.

Уже в марте на страницах «По просту» Е. Коссак охарактеризовал кризис сталинизма как кризис доверия народа к власти, а Р. Турский заявил, что «в последние 2—3 года между СССР и Польшей возникла диспропорция, углубленная XX съездом — это несоответствие между теоретической и практической сторонами деятельности»²³. В том же марте публицисты «По просту» Е. Амброзевич, Я. Ольшевский и В. Намёткевич выступили с сенсационной статьей «Навстречу людям из АК», в которой за ветеранами Армии Крайовой впервые признавалось право участвовать в общественной жизни, понимаемой редакцией газеты как процесс строительства социализма²⁴.

В апреле редакция «По просту» выдвинула программу реформирования СПМ, настаивая на создании автономной организации, борющейся вместе с партией за «возвращение и развитие коммунистических норм жизни»²⁵. А в конце месяца Е. Урбан в статье «О народовластии» заявил, что в период диктатуры пролетариата в Польше не было полноценной демократии, поскольку фактическая власть сосредоточилась в руках чиновников, управлявших государством от имени рабочего класса²⁶. 29 апреля 1956 г. идейно примыкавший к «По просту» публицист КАТ (К.Т. Теплиц) в статье, опубликованной в «Новой культуре», с марксистско-ленинских позиций раскритиковал весь процесс строительства социализма в Польше, заявив, что в результате революции в стране образовалась смесь социализма и капитализма, названная автором статьи «системой бюрократического социализма». Примечательно, что в вину правящей партии он ставил недостаточную социализацию жизни, иначе говоря — незаконченность начатых преобразований. То, что происходит сейчас, продолжал автор, является революцией трудящихся масс против власть имущих, «и как любое прогрессивное общественное движение в наше время, революция эта стремится к коммунизму»²⁷. Тезисы КАТа немедленно подверглись критике со стороны «Трыбуны люду»²⁸, но стали вехой в событиях 1956 г. в Польше. Таким образом, уже весной 1956 г. левая демократическая пресса, наряду с требованием расширения независимой общественной инициативы, поставила вопрос о сущности самой политической системы.

Важным фактором перемен 1956 г. было рабочее движение. Однако нельзя не признать, что в целом оно никогда не выходило из-под контроля партии. Исключением явились только волнения в Познани в июне 1956 г., но и там рабочие до конца пытались апеллировать к руководству страны и местным властям. Лишь когда была потеряна надежда, что рабочих услышат, манифестанты вышли на улицы, где протест на волне праведного гнева приобрел уже явно антикоммунистическую окраску. В остальных же местах, где выступления за права трудящихся и рабочее самоуправление не приняли столь драматического характера, партия не только сохраняла полный контроль на предприятиях, но и порой Направляла само движение. Оно использовалось некоторыми высокопоставленными партийными функционерами, видевшими в либерализации режима шанс выдвинуться на первые роли и на этой основе вступившими в конфликт с защитниками старого курса (в польском общественном мнении подобное соперничество рассматривалось как существование в ПОРП двух группировок: реформаторской, получившей наименование «пулавской», и консервативной, называвшейся «натолинской»). Политические требования выдвигались рабочими редко. В качестве примеров можно назвать выступления за отставку К. Рокоссовского с поста министра обороны Польши или демонстрации в поддержку В. Гомулки во время движения советских танков в направлении Варшавы в октябре 1956 г. В отношении ПОРП рабочие как правило выражали свою поддержку. Так, трибун варшавских трудящихся, секретарь заводского комитета партии на автомобильном предприятии в Жерани Л. Гозьдзик, выступая в конце ноября 1956 г. на отчетно-выборной конференции ПОРП, решительно воспротивился предложению редколлегии «По просту» изменить роль партии, заявив, что в условиях существования империалистических государств чрезмерное продвижение вперед может оказаться губительным, и что сохранение руководящей роли ПОРП — это гарантия правильного развития процесса демократизации²⁹.

Однако в оппозиционном движении 1956 г. существовали и другие взгляды на вопрос о роли партии в процессе строительства социализма. Они не получили широкого распространения, но отстаивались некоторыми известными деятелями того периода. Осенью Ю. Хохфельд, Я. Котт и С. Эрлих выступили с концепцией, увязывавшей коммунистическую систему с парламентаризмом. «Мы хотим выбирать между разными взглядами на будущее Народной Польши и на будущее социализма», — говорил по этому поводу Я. Котт³⁰.

Весной 1956 г. в Польше парламентаризм и вопрос о свободе слова были одними из наиболее обсуждаемых проблем. Премьер-министр Ю. Циранкевич на заседании Сейма 23 апреля заявил, что парламент до сих пор не выполнял возложенных на него обязанностей. Официальный орган Объединенной крестьянской партии газета «Зеленый штандар» («Зеленое знамя») поставила вопрос о необходимости внутрипартийных дискуссий³¹.

Зыбко все, кроме марксизма — это была аксиома, вошедшая в плоть и кровь как польских коммунистических романтиков 1950-х годов, так и довоенных коммунистических деятелей Польши. Хотя среди программных положений, принятых активом варшавской организации СПМ на совещании 21 мая, и значилось признание основополагающим принципом научного исследования мысль Маркса о том, что «все надо ставить под сомнение», однако при этом членам организации вменялась в обязанность борьба за убеждение студентов и широких масс населения в правильности идеологии и программы ПОРП³².

Тем не менее, известный поэт А. Слонимский на мартовском заседании Совета по культуре и искусству при правительстве обрушился с критикой на лидера марксистских теоретиков А. Шаффа, пытавшегося возложить всю ответственность за прошлое на культ личности. Спасти Польшу от цезаризма, говорил Слонимский, может лишь подлинная демократизация, восстановление роли общественного мнения и возврат от фидеизма к разуму и освобожденной мысли. Но при этом оговорился: «причина наших бед лежит не в марксизме, а, скорее, в отклонениях от тезисов Маркса и Энгельса»³³. Это было первое совещание работников «идеологического фронта» после ознакомления с секретным докладом Н.С. Хрущева, и тон на совещании, по наблюдениям сотрудников Отдела культуры ЦК, задавала «литературная оппозиция»: А. Слонимский, Ю. Пшибось, А. Сандауэр и К. Эстрайхер. Они требовали свободы слова, многообразия мнений и наказания людей, несущих личную ответственность за минувший период. Я. Котт в своем докладе прямо назвал официальную идеологию последних лет «мифологизацией действительности», В. Вирпша и М. Яструн говорили о переоценке ценностей и каялись в своих прежних «ошибках» (т. е. в чрезмерной приверженности соцреалистическому методу). Даже министр культуры В. Сокорский поддался общему настроению и выступил в большой речью, в которой говорил о свободе слова и необходимости больше доверять творческим людям. Критерием партийности в искусстве он назвал не следование генеральной линии ПОРП, а соответствие этого искусства совести и идеологии каждого отдельного творца. Запомнился участникам совещания и спор между директором Национальной библиотеки В. Беньковским, отстраненным от политической деятельности за «правонационалистический уклон», и членом ЦК ПОРП, профессором Варшавского университета С. Жулкевским. Беньковский назвал сталинскую систему «военным коммунизмом, продлившимся до 1953 г.». По его мнению, все так называемые перегибы были естественными пороками этой системы, которая препятствует построению подлинно советского строя, а потому обречена на падение. Жулкевский яростно заспорил с этим утверждением, пустившись в выяснение социологических истоков культа личности³⁴.

Столь бурное заседание творческого сообщества не могло не привлечь к себе внимания властей. Однако внутри ЦК ПОРП не было единства по поводу отношения к разгоревшейся среди деятелей культуры дискуссии. «Пулавяне» не склонны были ограничивать зародившуюся свободу слова и активно налаживали связи с деятелями творческих и научных сообществ. В свою очередь «натолинцы» видели в разгуле свободомыслия угрозу «завоеваниям революции» и тяготели к крутым мерам, которые в большинстве своем, однако, не могли воплотить в жизнь. Один из их представителей, заместитель министра обороны К. Виташевский, выступая в апреле перед лодзинским партактивом, назвал происходящую в писательской и журналистской среде дискуссию акцией, направленной против рабочего класса и Народной Польши. Генерал пригрозил Слонимскому и ему подобным пройтись по их спинам обрезком трубы, если они не умерят свой пыл. Это заявление вызвало скандал. Исполком первичной парторганизации СИЛ направил 26 апреля протест в ЦК³⁵, а сам Виташевский, раскритикованный товарищами по партии, прочно вошел в польскую историю как «генерал-труба».

Впрочем, это не означало, что партийное руководство смотрело сквозь пальцы на происходящее. Некоторых «реформаторов» из числа писателей и журналистов периодически одергивали в прессе и на собраниях Комиссии партийного контроля, их публикации изымались, временами они теряли работу. Однако все эти меры наталкивались на сопротивление первичных парторганизаций, которые демонстрировали завидное единодушие, когда дело касалось свободы слова. Так, 8 июня исполком парторганизации Союза польских литераторов направил в ЦК ПОРП резолюцию, в которой от имени партийных писателей выражал обеспокоенность затормозившимся процессом демократизации и призывал не сбавлять оборотов, указывая, что нерешительность партии в деле очищения социализма от ошибок играет на руку классовому врагу. Далее перечислялись основные действия, которые партийные литераторы воспринимали как попытку остановить процесс обновления: 1) атаки партийного руководства на прессу и публицистов; 2) увольнение с работы сотрудника Центрального управления по контролю за прессой, допустившего публикацию письма журналистов газеты «Жиче Варшавы» бывшему министру юстиции; 3) использование административных и партийных мер воздействия против К.Т. Тёплица; 4) санкции против А. Слуцкого, Л. Пшемского, П. Бейлина, Я. Выки (все перечисленные литераторы были ранее исключены из ПОРП. — В.В.); 5) распространение «антиинтеллигентской теории», согласно которой безопасности Польши угрожают: критика в прессе, дискуссия среди интеллигенции и дебаты о задачах Союза польской молодежи; 6) запрет на перепечатку ежедневными газетами материалов из литературных журналов. Кроме того, указывалось, что цензурные конфискации из еженедельников «Шпильки», «Твурчость» и «По просту» приняли массовый характер, причем преследуют именно коммунистов, а не сторонников «буржуазной идеологии». В стране нарастают антисоветские настроения, с тревогой отмечалось в резолюции, поэтому необходимо предпринять меры, чтобы их побороть. Прежде всего, установить равноправие между странами соцлагеря, пропагандировать демократические перемены в СССР, популяризировать политические и экономические задачи, поставленные на XX съезде КПСС, проводить открытую полемику со всеми, кто хотел бы отгородить Польшу от СССР, как можно скорее вернуть на родину всех поляков, депортированных внутрь Советского Союза, не разбрасываться при каждом удобном случае ярлыками «антисоветизма», решительно пресекать антисемитские высказывания³⁶.

Партийное руководство не спешило прислушиваться к этим предложениям, поэтому до начала VII пленума ЦК ПОРП (18—28 июля) первичная парторганизация СПЛ направила еще два обращения властям, в которых все более резко высказывала свое недовольство продолжающимися попытками ограничить свободу слова. А в конце сентября партийные литераторы разразились настоящим обвинительным приговором всему руководству ПОРП, в котором обличали его нежелание проводить демократизацию, требовали упразднить Управление по контролю за прессой и предоставить В. Гомулке трибуну для выражения своих взглядов. Кроме того, писатели заявляли, что вся предыдущая деятельность Союза польских литераторов как идеологического учреждения тормозила развитие литературы и мешала ей выполнять «революционные функции»³⁷.

Социалистический гуманизм, растоптанный сталинизмом — эта идея витала тогда в умах коммунистических вольнодумцев, приобретая наиболее отчетливый вид на собраниях варшавской студенческой молодежи³⁸. Тем не менее, постепенно приходило осознание того, что партия и социализм — это не одно и то же. Решительный шаг в этом направлении сделала все та же «По просту», на страницах которой В. Годек и Р. Турский опубликовали 5 августа статью «Программа». В ней рассказывалось о VII пленуме ЦК ПОРП и фактически заявлялось о праве общества требовать отчета от партии. Это был огромный прогресс даже по сравнению с «Поэмой для взрослых» А. Важика, где вопросы ставились от имени общества и партии, являвших собою как бы две части единого организма³⁹.

«Ничего о нас без нас», — этот призыв, брошенный министром высшего образования А. Рапацким на II съезде Союза польских студентов, стал лозунгом всех сторонников перемен в СПМ⁴⁰. В молодежном движении за реформы сразу обозначились два течения: верхушечное, возглавляемое председателем Центрального правления СПМ Х. Яворской, и низовое, лидерами которого были К. Помян, Я. Куронь, К. Модзелевский, А. Гарлицкий, Ж. Бимберг, А.К. Врублевский, С. Гебетнер — в Варшаве, и Б. Тейковский, Е. Биллип, С. Братковский, А. Крейслер, А. Огжалк — в Кракове. Х. Яворская принадлежала к «пулавянам», и, конечно, не предпринимала ничего, что не находило бы поддержки у ее единомышленников в руководстве партии. По инициативе обновленного в апреле 1956 г. правления СПМ было решено созвать общее совещание студенческого актива для выработки новой программы организации. Право выбора делегатов было предоставлено только вузовским советам СПМ, а для подготовки мероприятия планировалось образовать «широкую комиссию» с участием редакции «По просту»⁴¹. 18—23 августа прошел III пленум Центрального правления СПМ. Здесь вновь клеймили сталинизм и призывали возродить революционный дух молодежи. С наиболее смелым докладом выступил молодой поэт В. Ворошильский. Он прямо заявил, что в результате 12-летнего правления ПОРП в Народной Польше люди отвернулись от партии и прониклись равнодушием к видению социализма, написанному на партийных знаменах. Дабы вновь пробудить революционный энтузиазм, говорил Ворошильский, следует создать такую организацию, которая была бы не одной из деталей государственного аппарата, а боевой, идейной организацией молодых польских коммунистов. Она должна не подчиняться партии, а сотрудничать с ней⁴². Пленум постановил созвать в феврале 1957 г. чрезвычайный III съезд СПМ, и выработал ряд предложений к осеннему совещанию студенческого актива: гарантии трудоустройства молодежи в тех местах, где не хватает работы для всех; увеличение жилищного строительства; реорганизация культурной жизни; изменение системы образования на всех уровнях.

В Кракове раньше всех появились структуры, настроенные оппозиционно по отношению к руководству СПМ. Уже осенью 1955 г. аспиранты и студенты Ягеллонского университета образовали Клуб красного помидора, целью которого было обсуждение и переосмысление принципов марксизма В июне 1956 г. радикальные деятели университетского правления СПМ организовали Временное революционное правление СПМ, приступив таким образом к воплощению предложений «По просту», выраженных в апрельских статьях «Революция в организации СПМ» и «Что делать?». В сентябре обе структуры слились в Студенческий революционный комитет, лидером которого стал председатель правления СПМ в Политехническом институте Б. Тейковский⁴³. Варшавское молодежное движение до осени не получило отчетливого организационного оформления. Его деятели стремились реформировать СПМ изнутри, и, видимо не помышляли о создании каких-то отдельных структур. Они пытались оказать давление на руководство СПМ, чтобы заставить его ускорить реформы, налаживали связи с предприятиями и даже хотели создать рабочий университет.

Осенью студенческое движение приобрело большой размах. Взбудораженные рабочими волнениями в Познани, студенты, вернувшись после летних каникул, собирались на митинги, где обличали «окостенение» СПМ, требовали гласности и демократизации политической сферы, и введения рабочего самоуправления. На митингах часто присутствовали делегаты от предприятий, а начиная с 17 октября, когда предполагалось открыть VIII пленум ЦК ПОРП, в Варшаве, Кракове и Вроцлаве проходили митинги рабочей и учащейся молодежи в поддержку реформ. В это же время разгорелась ожесточенная борьба в Общепольском центре сотрудничества клубов. Многие участники Клуба кривого колеса и редакция «По просту» требовали от руководства ОЦСК решительных действий в защиту демократии, в то время как председатель Центра сотрудничества С. Круль решительно отказывался от этого, говоря: «Я — коммунист, и моими руками вы не будете сеять смуту в стране... Я верю в разум моей партии»⁴⁴.

Дополнительный накал страстям придало опубликование 16 октября в «Слове повшехном», органе проправительственной организации светских католиков ПАКС, статьи лидера этой организации Болеслава Пясецкого «Государственный инстинкт». Автор, известный своими связями с партийным руководством, предостерегал общественность перед опасностью чрезмерного увлечения лозунгами свободы и демократии, и прозрачно намекал на возможность принятия крутых мер в случае дальнейшего обострения обстановки. В статье утверждалось: «если мы не введем нашу дискуссию в рамки ответственности, то вместо демократизации получим процессы, которые потребуют реализации государственных интересов в условиях, близких к исключительным». И дальше Пясецкий формулировал два принципа, которые, по его мнению, должны были оставаться вне огня критики: социалистический строй в Польше и ориентация на СССР во внешней политике⁴⁵. Эту статью сторонники реформ сразу приняли в штыки, посчитав ее манифестом консервативных сил. В прессе, связанной с реформаторским крылом партии, началась кампания против Пясецкого. Главе ПАКСа припоминали его неблаговидную роль в период «бериевщины», пеняли на авторитарные замашки и обвиняли в стремлении затормозить процесс демократизации.

Резкому усилению напряженности в обществе способствовали и распространившиеся известия о передвижениях советских войск. 19 октября 1956 г., в день открытия VIII пленума ЦК ПОРП, на собрании Общепольского центра сотрудничества клубов Х. Бронятовская, партийный куратор Клуба кривого колеса, заявила, что накануне ночью идущие к Варшаве советские войска были остановлены на окраине города командующим Корпуса внутренней безопасности⁴⁶.

В конце октября — начале ноября на волне энтузиазма, связанной с избранием В. Гомулки на пост первого секретаря ЦК ПОРП, в студенческих центрах возникли многочисленные организации, стремившиеся возродить идеи «раннего коммунизма» и на этой основе вставшие в оппозицию к руководству СПМ⁴⁷. К этому времени наметились расхождения во взглядах на будущее СПМ между некоторыми варшавскими молодежными лидерами и газетой «По просту». На совещании студенческого актива 28—29 октября лидер молодежи Варшавского университета К. Помян призвал сохранить единую молодежную организацию. «По просту» выступила категорически против предложения Помяна, заявив, что делегаты совещания представляют уже не молодежь, а только самих себя. В статье «Что делать дальше?», опубликованной 25 ноября, газета предложила создать три молодежные организации (Союз демократической молодежи, Революционный союз молодежи и организацию сельской молодежи «Вици»), а кроме того, в развернутом виде охарактеризовала свое видение процессов, происходящих в Польше. «По просту» повторила тезисы о необходимости поставить власть под контроль общества и не признавать никаких авторитетов, и сформулировала задачи, которые должен решать Революционный союз молодежи как организация, стоящая на почве строительства социализма и в силу этого — наиболее близкая к идейным установкам «По просту»: Союз должен опираться на мысль молодого К. Маркса, что высшей ценностью является человек; Союз должен бороться за возвращение гражданских свобод, добытых при капитализме, но без экономической неволи, свойственной капитализму; кроме того, Союз должен быть и рабочей организацией, так как интеллигенция способна добиться чего-либо только вместе с рабочими, которым она привносит сознательность в действиях. Газета призвала бороться с пережитками сталинизма в государственном управлении, то есть вернуть некоторые традиционные институты власти, вроде президента, изменить роль партии в обществе (без уточнений), поддерживать рабочее самоуправление, вернуть радам народовым (местным советам. — В.В.) подлинное представительство и т. д. Себя редколлегия еженедельника охарактеризовала как часть «светского неосоциалистического движения», имеющего свои параллели в Италии, Франции, Венгрии и других странах⁴⁸. Таким образом популярная газета пыталась курс на расширение области свободы в общественно-политической сфере жизни населения страны, требуя проведения реформ от обновленного руководства правящей партии.

Период с сентября по декабрь 1956 г. был пиком общественной активности в Польше. VIII пленум ЦК ПОРП, смена политического руководства, произошедшая без согласования с верхушкой КПСС, а также восстание в Будапеште придали невиданный накал речам многих деятелей того периода. Например, известный публицист Роман Зиманд предлагал распустить ПОРП, поскольку большинство в ней составляют сталинисты⁴⁹. В польской прессе («Свят», «По просту», «Нова культура», «Штандар млодых» и др.) публиковались репортажи из Венгрии, в которых содержались гневные выпады в адрес Советского Союза. 28 октября «По просту» выступила со статьей «Интернационализм», в которой заявлялось, что нельзя отождествлять интересы коммунистического движения с интересами СССР⁵⁰.

Национальный подъем, вызванный возвращением к руководству ПОРП В. Гомулки, проходил в атмосфере пробуждения польского самосознания как консолидирующего фактора в противостоянии политическому и военному давлению со стороны СССР. Соответственно, даже наиболее радикально настроенные деятели коммунистической направленности обращались теперь к идеям, пусть и несколько идущим вразрез с марксизмом (что, впрочем, не только не осознавалось, но прямо опровергалось), однако вполне отвечавшим польской традиции. Одним из проявлений такого «возвращения к истокам» явилось настойчивое требование ряда известных публицистов и ученых пересмотреть отношение к интеллигенции, фактически признав ее ведущую роль в общественной жизни страны. «В любом революционном, а тем более в марксистском рабочем движении роль интеллигенции всегда была огромна. Если бы некоторые наши деятели имели перед собой личные анкеты Маркса, Энгельса и Ленина... эти анкеты показались бы им очень подозрительными (идеи, быть может, тоже)», — указывалось на страницах «По просту» в июне 1956 г. «Естественно, что насколько экономическая борьба рабочего класса могла родиться спонтанно, без вмешательства образованных кругов, настолько организованное коммунистическое движение было немыслимо безучастия людей, умеющих оценить будущие перспективы пролетариата...», — писал Л. Колаковский в статье «Интеллектуалы и коммунистическое движение» в сентябре 1956 г.⁵¹ Та же мысль звучала и на общепольском съезде представителей клубов интеллигенции в Варшаве 28—29 июня 1956 г.⁵²

Другим признаком подъема национальных чувств были призывы обратить особое внимание на те общественные силы, которые в прошлом направляли свои усилия прежде всего на борьбу за независимость, в частности, на роль в этой борьбе Польской социалистической партии (ППС), история которой грубо фальсифицировалась идеологами сталинизма. Бывший премьер и один из руководителей ППС Эдвард Осубка-Моравский в начале ноября 1956 г. даже выступал в Клубе кривого колеса с предложением вновь разделить ПОРП на ППР и ППС, но эта его инициатива понимания не встретила⁵³. «По просту» в свою очередь выдвинула программу преобразований, в которой социальные реформы увязывались с национальными, т. е. с завоеванием права на выбор самостоятельного, польского пути к социализму⁵⁴.

В декабре 1956 г. был восстановлен Союз польских харцеров — организация, которая после войны очень активно выступала против коммунистов⁵⁵. Новый СПХ, правда, заявил о том, что будет работать под идеологическим руководством ПОРГ1, т. е. станет воспитывать подростков в духе идей социализма, однако в своей декларации Союз оговорил полную автономию от партийных и государственных органов. Впрочем, несмотря на определенные перестановки в правлении и инструкторском составе Союза, костяк его составили деятели прокоммунистической детско-юношеской организации, созданной после роспуска старого Союза.

* * *

Ослабление политической напряженности в декабре 1956 — январе 1957 годов и выборы в Сейм, прошедшие 20 января 1957 г., можно считать окончанием кризиса, начавшегося в марте 1956 г. Его непосредственным результатом стало расширение поля легальной общественно-политической деятельности и, как следствие, переход к новой системе взаимоотношений власти и общества. И хотя многие процессы, развернувшиеся в 1956 г. (рабочее самоуправление, создание новых молодежных организаций и т. д.), не были завершены, тем не менее, структура власти, сформированная в октябре 1956 — январе 1957 гг., настолько отличалась от предыдущей модели, что с полным основанием можно говорить о новом этапе в развитии Народной Польши.

Одним из важнейших явлений в общественной мысли ПНР, в полной мере проявившимися в период кризиса 1956 г., стало формирование внутрипартийной оппозиции как течения, коммунистического по своей природе и теоретическим основам, но противопоставлявшего себя официальной доктрине ПОРП и выступавшего с ее критикой.

Для прокоммунистической оппозиции 1956 г. было характерно, во-первых, отождествление событий 1944—1945 годов, а также кризиса 1956 г. с социальной революцией, определившей движение Польши к коммунизму. Из этого следовало враждебное отношение ко всем идейным течениям, выступавшим против существующего строя. «Штандар млодых», например, предупреждал зарождавшийся в декабре 1956 г. Союз сельской молодежи «Вици» об опасности влияния «проигравших ПСЛ-овских элементов», а также выражал сомнение в целесообразности создания далекого от марксизма Союза молодых демократов, и заявлял, что одной из угроз, стоявших перед революцией, являются правые, цель которых — восстановление буржуазной демократии, а борьба со сталинизмом — лишь средство для проведения следующего этапа⁵⁶. «По просту» также утверждала, что буржуазная идеология и религиозность противоречат революционности и что следует бороться только за социалистическую демократию⁵⁷.

Во-вторых, критика сталинизма как извратившего «единственно правильное» учение марксизма-ленинизма. Проявлениями этих извращений назывались личная диктатура в самых разных сферах, паралич демократических завоеваний, ограничение народовластия, пренебрежение интересами масс. Отсюда — желание вернуться к «подлинному» марксизму, который, однако, понимался по-разному. Если умеренные критики сталинизма черпали вдохновение в идеях молодого Маркса и работах Ленина, написанных после гражданской войны и в начале НЭПа, то радикальная молодежь обращалась к ленинским трудам, созданным в 1917—1918 годов, когда рабочие советы имели еще большое влияние, а большевистская партия нуждалась в поддержке рабочих⁵⁸. Именно в силу стремления объяснить несоответствие теории социализма с советской практикой приобрела популярность концепция о неподготовленности России к социалистической революции, что явилось причиной ее вырождения в диктатуру сталинизма. Ю. Хохфельд, выступая в ноябре 1956 г. в дискуссионном клубе «Штандара млодых», говорил: «условия русской революции были особенно трудными. Это была революция, которая вспыхнула в отсталой стране и была изолированной. Ленин никогда не верил, что было возможно построение социализма в изолированной и отсталой стране. Ленин верил в помощь западноевропейского и центральноевропейского пролетариата. Произошло иначе, и это оказалось великой трагедией русской революции, это объективный источник не ошибок и извращений, но дегенерации этой революции [...], тяжелые последствия условий, которые были вызваны трагической необходимостью, приписывались потом в качестве рецепта всему международному рабочему движению, в том числе и нам»⁵⁹. Того же мнения придерживался и А. Шафф⁶⁰.

В-третьих, критическое отношение к прошлому ПОРП при одновременной поддержке ее роли как руководящей силы польского общества. Как результат — разногласия внутри самого левого течения, выразившиеся, например, в вопросе о профсоюзах. Если публицисты «По просту» В. Годек и Р. Турский говорили, что партия, вмешавшись в чуждые ей области и присвоив себе производственные функции, превратилась из руководителя революции в организатора производства, что имело своим следствием умаление роли профсоюзов⁶¹, то Э. Лясота придерживался иного мнения. По его словам, профсоюзы сами виноваты в том, что больше заботились о выполнении плана, нежели о защите прав рабочих, и не стоит во всем обвинять партию⁶². Разворачивавшаяся критика политики ПОРП в период тоталитаризма быстро привела леворадикальных деятелей к логическому выводу о вырождении государственного аппарата в самодостаточную систему, своеобразный класс, работающий сам на себя и не имеющий ничего общего с народом, по отношению к которому он занимает позицию эксплуататора⁶³. Желание совместить искреннюю веру в благотворность послевоенной «революции» и факт позднейшего утверждения тоталитарного режима привело к выводу об «искажении» первоначальных замыслов творцов Народной Польши (прежде всего В. Гомулки и его окружения) сталинистами, которые, опираясь на советскую помощь, отстранили от власти «настоящих» коммунистов и создали по существу антинародный строй.

В-четвертых, двоякий характер «революции» 1956 г. как социального и национального феномена, стремящегося обеспечить за Польшей собственный, особый путь к социализму. Последний понимался как синтез «подлинной» диктатуры пролетариата (имеющей свое выражение в рабочих советах — органах с весьма широкими полномочиями) и некоторых завоеваний буржуазной демократии (прежде всего — свободы слова и собраний). На этой основе — стремление наладить контакт с рабочими и крестьянами для создания единого Национального фронта, который противостоял бы как партийным консерваторам, так и влиянию Москвы.

В-пятых, желание организационно дистанцироваться от ПОРП как результат горького опыта сталинизма, но при этом сохранить идейную связь с ней вследствие глубокого убеждения в правильности общего направления развития, на которое благодаря партии Польша вступила в 1944 г. Э. Лясота отказался в апреле 1956 г. войти в состав Центра сотрудничества клубов интеллигенции при Общепольском комитете Национального фронта, мотивировав это следующим образом: «Мы не желаем входить в состав органа, находящегося под контролем партии»⁶⁴. И в целом, как свидетельствуют наблюдения советского посольства, клубы молодой интеллигенции всячески избегали руководства со стороны ПОРП и СПМ⁶⁵. Но при этом «По просту», настаивая на обязательной автономии будущей молодежной организации, обосновывала это тем, что только такая организация может быть настоящим помощником партии в деле строительства социализма. Словно в подтверждение тех внутренних сомнений, которые испытывала тогда леворадикальная интеллигенция, В. Гомулка в декабре 1956 г. рассказал о разговоре с неким журналистом (вероятно, Р. Зимандом), который утверждал, что в СССР не было и нет социализма, а поэтому следует создать в Польше новую партию вместо ПОРП, ибо последняя слишком копировала советский опыт, поскольку состоит из людей, воспитанных на советских идеях. На вопрос первого секретаря, почему же он тогда до сих пор в партии, тот ответил: «Потому, что я коммунист»⁶⁶.

В 1956 г. в среде марксистской интеллигенции начали раздаваться и такие голоса, которые ставили под сомнение саму целесообразность существования единой правящей партии, подвергая тем самым критике некоторые фундаментальные ценности Народной Польши. Именно тогда Л. Колаковский приступил к работе над «Религиозным сознанием и религиозными узами», где рассматривал марксизм как догму новой церкви — компартии⁶⁷. И хотя до размежевания между властью и частью марксистской интеллигенции было еще далеко, корни этого процесса уходят в общественно-политические изменения 1956 г., когда начали выстраиваться концепции, которые партийно-государственная элита категорически отвергала и которые в силу этого несли заряд оппозиционности.

Примечания

1. Garztecłd J. Klub Krzywego Koła // Tygodnik Demokratyczny, 1989, № 10.

2. AIPN 0236/175 t. 2. K. 96, 132.

3. Ibid. K. 389.

4. Jedlicki W. Klub Krzywego Koła. Paryż, 1963. S. 77.

5. Ńě.; Wilcz-Grządzińska E. Klub Krzywego Koła // Tygodnik Demokratyczny, 1989, № 3; Jedlicki W. Klub... S. 13; AIPN 0236/175, t. 2. K. 93.

6. AIPN 0236/175 t. 1. K. 5.

7. Ibid. K. 12—13.

8. RAN. PZPR KC. 237/XVIII-107. K. 75—77.

9. AIPN 0236/175 t 1. K. 25—26.

10. AIPN 01334/371. K. 9.

11. Ibid. K. 14.

12. AIPN 0236/175 t. 1. K. 31—100.

13. Ibid. K. 94.

14. Ibid. K. 94—95.

15. Об этом прямо говорилось в надписи на титульном листе доклада (Ibid. K. 31).

16. Ceranka P. Op. cit. S, 94—96.

17. Jedlicki W. Klub... S. 77.

18. Friszke A. Op. cit. S. 94.

19. Trybuna ludu. 1956. 01.07; Friszke A. Op. cit. S. 94; РГАНИ Ф. 5. Оп. 28. Д. 398. Л. 128.

20. Szczurków ski R. Kluby inteligencji // Robotnik (Londyn), 1956, ą 12. Zabłocka-Skupieńska D. Kluby inteligencji. 1955—1957 // Chrześcijanin w świecie. Zeszyty ODiSS. X. 1986, № 157. S. 32—33; Maziarski J. Od ZMP do ZMS//Tygodnik Powszechny, 1957, № 40.

21. AIPN 0236/175 t. 2. K. 112.

22. AIPN 01334/371. K. 13.

23. Цит. по: Władyka W. Op. cit. S. 45.

24. Ambroziewicz J., Namiotkiewicz W., Olszewski J. Na spotkanie ludziom z AK // Po Prostu. Wybór... S. 115—125.

25. Co robić? // Co się dzieje w ZMP? Pod red. W. Winkiel i S. Wojtas. Warszawa, 1956. S. 81.

26. См.: Władyka W. Op. cit. S. 223—226.

27. KAT. Z własnego prawa bez nadania // Władyka W. Op. cit. S. 228—230.

28. Władyka W. Op. cit. S. 66.

29. Friszke A. Op. cit. S. 85.

30. Oćń. dl; Friszke A. Op. cit. S. 103.

31. Cm.; Zielony Sztandar, 1956, № 28.

32. Co się dzieje w ZMP?.. S. 96.

33. For the restoration of the citizen's right. Report by Antony Słonimski before the 19^th Session of the Council of Culture and Art, march 24—25, 1956 // National Communism and Popular Revolt in Eastern Europe. New-York, 1957. P. 49—54.

34. AAN. PZPR KC 237/XVIII-108. K. 44—48.

35. AAN. PZPR KC 237/XVIII-153. K. 82.

36. Ibid. K. 86—93.

37. Ibid. K. 94, 96,103—104.

38. Drozdowski M.M. Warszawa wobec wydarzeń poznańskich // Wydarzenia czerwcowe... S. 131.

39. Godek W., Turski R. Program // Po Prostu. Wybór... S. 245—255.

40. Фраза А. Рапацкого звучала несколько иначе; «Ничего о вас без вас» (Со robić? // Со się dzieje w ZMP?.. S. 86).

41. Walczak J. Ruch studencki w Polsce. 1944—1984. Wrocław-Warszawa-Kraków, 1990. S. 111—112.

42. Z dyskusji na ІII Plenum Zarządu Głównego ZMP // Co się dzieje w ZMP?.. S. 204—206.

43. Friszke A. Op. cit. S. 86—87.

44. AIPN 0236/175 t. 2. K. 115.

45. Piasecki B. Instynkt państwowy // Słowo Powszechne, 16.10.56, № 248.

46. AIPN BU 01334/371. K. 17.

47. Walczak J. Op. cit. S. 113—114, 116.

48. Władyka W. Op. cit. S. 385—416.

49. Zimand R. Kilka zwykłych dni we Wrocławiu // Po prostu, 1956, № 50.

50. Kossak J., Turski R., Zimand R. Internacjonalizm // Po prostu, 1956, № 44.

51. Kołakowski L. Intelektualiści a ruch komunistyczny // Nowe Drogi, 1956, № 9. S. 23.

52. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 398. Л. 128—135.

53. AIPN 0236/175 t. 2. K. 116.

54. Turski R., Lasota E., Polski Październik // Po prostu, 1956, ą 45.

55. Т. Стшембош относил послевоенное харцерство к одной из форм открытой антикоммунистической оппозиции, наравне с Польской крестьянской партией (ПСЛ) и Партией труда (СП). См.: Strzembosz Т. Polacy w PRL: sprzeciw, opozycja, opór (Zachowania opozycyjne w systemie totalitarnym) // Arkana (Kraków), 2000, № 5. S. 127.

56. См.: Friszke A. Op. cit. S. 88—89.

57. Co robić? // Co sie dzieje... S. 82—83.

58. Friszke A. Op. cit. S. 75—76.

59. АВП РФ. Ф. 122. Оп. 38. П. 27. Д. 178. Л. 32—33.

60. См.: Jordan Z. Ideologia lewicy marksistowskiej // Kultura (Paryż), 1957, № 1—2. S. 21.

61. Godek W., Turski R. Program // Wybór... S. 253.

62. Z dyskusji na III Plenum Zarządu Głównego ZMP // Co się dzieje... S. 189.

63. Chełstowski S., Godek W. Pierwszy zwiad // Po prostu, 1956, № 45; Kossak J., Lasota E, Wirpsza W. Przywódca czy administrator // Po prostu, 1956, № 46.

64. Цит. по: РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 398. Л. 122.

65. Там же. Л. 128—135.

66. Там же. Л. 31—39.

67. Starsky S. Class struggle in classless Poland. Boston, 1982. P. 25.