1. Внутренняя политика нового руководства страны: изменения и преемственность

12 декабря 1970 г. польское радио сообщило решение Политбюро ЦК ПОРП И правительства ПНР о грядущем резком повышении цен на продукты первой необходимости. Это вызвало волну забастовок, которая охватила крупнейшие индустриальные центры Побережья. Рабочие организовывали манифестации протеста, поджигали здания горкомов ПОРП. Специальные отряды милиции, призванные бороться со стихийным протестом масс, оказались не в состоянии справиться с волнениями, и тогда в некоторые города были введены войска. В условиях обостряющегося социального кризиса часть партийной верхушки выступила с предложением отставки В. Гомулки с поста первого секретаря ЦК ПОРП. На VII пленуме ЦК, собравшемся 20 декабря, это предложение было принято, и В. Гомулку на посту партийного лидера сменил первый секретарь воеводского комитета ПОРП в Катовицах Э. Терек. На следующий день в отставку подал премьер-министр Ю. Циранкевич. Его место занял секретарь ЦК, председатель Комитета по экономике Совета министров П. Ярошевич. Своих постов лишились также З. Клишко, И. Лёга-Совиньский, Р. Стшелецкий и др.

Волнения декабря 1970 — января 1971 года вспыхнули в регионе, где рабочие были наиболее оппозиционно настроены по отношению к политике правительства. Уже во время студенческих выступлений 1968 г. немало рабочих Поморья поддержали забастовщиков. Обращает на себя внимание тот факт, что участники выступлений декабря 1970 г. не использовали религиозной символики. Это разительно отличало их от забастовщиков 1980—1981 годов, которые широко прибегали к различного рода иконам, крестам, мессам и т. д. По моему мнению, это указывает на то, что рабочие 1970 г. не воспринимали еще свой протест как борьбу под национально-патриотическими лозунгами. Их движение имело сугубо экономический характер и, несмотря на проявления антисоветских и антикоммунистических настроений, главным требованием забастовщиков было улучшение материального положения рабочих¹.

Поскольку волнения на Побережье были стихийной реакцией на резкое повышение цен, произведенное в преддверии рождественских праздников, превалирующим требованием рабочих являлась отмена новых цен, а также наказание виновных в «ошибках» в экономической политике. Как следствие выступлений возникли требования осудить действия милиции, освободить арестованных и рассказать правду о событиях на Побережье. И лишь после этого участники акций протеста потребовали юридически закрепленного права на забастовки, независимости профсоюзов и ряда политических реформ, включающих четкое разграничение функций партии и правительства, и расширение полномочий Сейма. Вместе с тем знаменательна чрезвычайно быстрая эволюция требований рабочих, которые заявили о необходимости политических реформ уже через несколько дней после начала акций протеста. Это было связано с тем, что почти одновременно с началом выступлений в индустриальных центрах стали создаваться забастовочные комитеты, которые довольно скоро ввели движение в организованное русло. Факт появления таких комитетов был новым явлением в истории Народной Польши. В состав комитетов как правило входили рядовые рабочие, в том числе члены ПОРП. Последнее обстоятельство, однако, не помешало Щецинскому забастовочному комитету на судоверфи им. Барского потребовать сформирования беспартийного руководства профсоюзной организации. Из Гданьского забастовочного комитета на судоверфи им. Ленина члены ПОРП были исключены, так как рабочие потеряли доверие к партии после расстрела манифестации протестующих. Последний забастовочный комитет, возникший в Щецине в январе 1971 г., состоял уже из одних беспартийных и требовал переизбрания не только профсоюзного руководства, но также всей верхушки ПОРП, молодежных организаций и рабочих советов. Беспрецедентным явлением в истории ПНР стало и подписание согласительного документа между местными властями и забастовщиками в Гдыне 15 декабря 1970 г. Он касался уровня зарплат рабочих, инженеров и дирекции предприятий, но не затрагивал политических вопросов². Другим новшеством стали встречи первого секретаря ЦК ПОРП Э. Терека и членов высшего партийно-государственного руководства с участниками событий на Побережье. Я. Куронь объяснял это тем, что после волнений декабря 1970 г. партаппарат стал опасаться общественных выступлений и предпочитал договариваться, а не прибегать к насилию³. Представляется, однако, что причина такого поведения руководства заключалась не только в этом. Конечно, зимние волнения показали силу рабочих и заставили правящую элиту более внимательно относиться к интересам народа. Но, по свидетельству З. Баумана, власть и при Гомулке боялась рабочих «как огня», и даже не решалась уволить кого-либо с работы «из страха перед забастовками и организованным протестом»⁴. В январе 1971 г. партийно-административный аппарат скорее испытывал острую потребность заручиться поддержкой и доверием народа. В этом смысле Э. Терек действовал точно так же, как В. Гомулка в 1956 г., когда первый секретарь должен был выступать на массовых митингах, хотя и без того располагал большой поддержкой народа. В 1970 г. очередной партийный лидер должен был завоевать расположение масс. Отсюда и вопрос Терека к рабочим во время одной из встреч в январе 1971 г.: «Поможете?», на что рабочие якобы (по утверждению официальной пропаганды) ответили: «Поможем!», дав тем самым карт-бланш новому руководству страны⁵.

Последнее сделало ставку на рост благосостояния народа, рассчитывая, что увеличение потребительских возможностей приведет к возрастанию спроса, что в свою очередь подстегнет дальнейшее наращивание экономического потенциала страны. На бытовом уровне это породило потребительскую лихорадку. «Страна вступала в период герековского благополучия, основанного на приливе западных кредитов, — вспоминал Я. Куронь. — Люди говорили главным образом о телевизорах, раковинах, мебельных стенках, спальных гарнитурах, дачах, машинах — догоняли Запад»⁶. Другим характерным признаком начала 1970-х годов была пропаганда ударного труда, несколько напоминавшая период 6-летнего плана. Однако подход правящей элиты к вопросу промышленного развития радикально отличался от подхода команды Б. Берута. Если в конце 1940-х — начале 1950-х годов промышленное развитие рассматривалось как необходимая база для победы над капитализмом в борьбе двух систем, то теперь оно обосновывалось интересами польского государства, а именно стремлением превратить его в современную страну по образцу Запада. Это означало, что теперь уже не люди должны были жертвовать всем ради промышленного развития и грядущей победы мирового коммунизма, но сама промышленность была направлена на удовлетворение народных нужд. Политическая активность общества снизилась до минимума. В то же время и правящая элита на волне экономических успехов начала 1970-х годов перестала заострять внимание на идеях коммунизма, низведя официальную идеологию до уровня ритуала, к которому уже никто не мог относиться серьезно⁷. Это дало повод С. Киселевскому назвать Польшу Терека «коммунистической страной без марксистов и коммунистических идеологов». Киселевский видел объяснение этому факту в том, что в стране практически не осталось евреев — подлинных носителей марксистской традиции в послевоенной Польше. Евреи либо эмигрировали, либо отказались от марксистских убеждений, и теперь их сменили прагматики-технократы, поставившие во главу угла интересы экономического роста⁸. Действительно, никогда в истории Народной Польши имущественное расслоение между чиновничеством и основной массой населения не бросалось так в глаза, как в тот период. Иначе говоря, правящая элита фактически отказалась даже от внешних форм следования своей идеологии.

Правящая верхушка теперь стремилась подчеркнуть единство польского народа, независимо от политических и идеологических убеждений разных его групп. Началось сближение с эмиграцией, уменьшился пыл нападок на довоенную Польшу, в большем количестве стали вовлекать беспартийных в работу профсоюзов и рабочих советов, но одновременно с этим произошла частичная реабилитация сталинизма⁹. Можно сказать, что первый секретарь ПОРП преобразовался из коммунистического вождя, руководившего процессом строительства социализма, в общенационального лидера, заботящегося о покое и достатке населения. Образ этот, обращающийся одновременно к традиции Пилсудского и Сталина, был свидетельством метаморфозы политической системы Народной Польши. Правящая элита начала даже использовать фразы, сильно напоминавшие риторику пилсудчиков, эндеков и ПАКСа: о самоценности государства, о том, что любовь к отчизне полнее всего проявляется в соответствующем отношении к власти и т. д.¹⁰

Вместе с тем репрессии против оппозиции не прекратились. Однако в данном случае речь шла уже не об идеологических расхождениях. После того, как правящий режим и оппозиция левого толка отказались от марксистской фразеологии, остался лишь вопрос о власти. В этих условиях правящая элита должна была укрепить свое положение, заменив роль марксистской идеологии иными средствами, которые позволили бы ей заручится поддержкой народа и одновременно не оказаться скомпрометированной в тазах советского руководства. Этими средствами стали: рост благосостояния населения на основе экономического роста (который власти рассчитывали стимулировать с помощью западных кредитов) и всякого рода подтверждения своей верности Москве. Польский исследователь М. Гендек объясняет уступчивость Э. Терека в отношении Советского Союза тем, что первый секретарь ЦК ПОРП не имел сильной поддержки в партаппарате и поэтому старался опереться на Москву¹¹. Думается, однако, что причина этого заключалась в стремлении Герека и его окружения доказать Москве, что несмотря на усиливающуюся зависимость ПНР от промышленно развитых экономик Запада, страна намерена и впредь ориентироваться в своей внешней политике на союз с СССР. В то же время, нарастающее тяготение польской экономики к западным кредитам вынуждало власти отказываться от жестких репрессивных мер по отношению к оппозиции, которые могли бы подорвать доверие к правящему режиму в ПНР со стороны кредиторов. Отбрасывая идеологию в качестве рычага воздействия на общественное сознание, власть создавала опасную для себя ситуацию, поскольку люди, утратив революционный энтузиазм, повышали свои материальные запросы и не оглядывались больше на различного рода идеологические построения (об этом еще в 1961 г. предупреждал публицист «Тыгодника повшехного» К. Козловский¹²).

В начале 1970-х годов польское руководство добилось заметных успехов во взаимоотношениях с католической церковью. Власть смягчила налоговую политику и официально передала церкви бывшую немецкую церковную собственность на западных землях, и без того находившуюся уже в руках польского епископата. В 1972 г. папа римский пошел навстречу многолетним просьбам Варшавы, установив постоянную церковную администрацию на западных землях, ввиду ратификации договора между ФРГ и Польшей, а в 1974 г. были налажены рабочие контакты между польским государством и Ватиканом. Конфликт между государством и церковью перешел в скрытую форму. Власть теперь предпочитала не доводить дело до явных столкновений, вместо этого она старалась играть на внутренних противоречиях среди духовенства, в случае же разногласий с епископатом пыталась добиваться своего путем переговоров и уступок. Эта практика сразу после декабрьских волнений 1970 г. была встречена в церковных кругах призывами к верующим как можно скорее добиваться от власти разрешений на постройку новых культовых зданий, пока та не успела утвердиться¹³.

Определенные шаги были сделаны и в сторону демократизации партийной жизни. Во время VI съезда ПОРП в декабре 1971 г. заранее был опубликован текст отчетного доклада ЦК, а на пленарных и секционных заседаниях съезда происходили открытые дискуссии. Все это являлось попыткой сделать партийный аппарат более прозрачным и открытым для общества.

Отношение партийного и государственного руководства к интеллигенции и католической церкви в целом было двояким. Кратко его можно охарактеризовать как «политика кнута и пряника». С одной стороны власть пошла на уступки интеллигенции, требовавшей большей свободы, и обратила внимание на тяжелое материальное положение творческих сообществ¹⁴. Правящая элита вообще предпочитала в начале 70-х гг. не спускать сверху готовые решения, но объяснять разным общественным группам, чего она от них ожидает¹⁵. Об этом с удовлетворением писал С. Стомма на страницах католической прессы¹⁶.

С другой стороны, принципиальный подход властей к демократическим свободам и участникам оппозиционных движений не изменился. Члены «Руха», которые попали в тюрьму еще при Гомулке, не только не дождались амнистии, но в 1971 г., несмотря на акции протеста, организованные рядом деятелей оппозиции, получили необычно суровые приговоры. В том же году были осуждены к тюремному заключению журналист В. Зембиньский и бывший заместитель представителя эмигрантского правительства в Польше А. Пайдак. Им вменялись в вину публичные заявления, что восточная граница государства должна пролегать по линии 1939 г., и что Польша не является суверенной страной¹⁷. Тогда же был разогнан популярный молодежный клуб «Сборище бродяг», организованный в 1969 г. харцерскими активистами А. Мацеревичем, В. Онышкевичем, М. Бараньским, П. Наимским и Я. Киевским¹⁸. Позже к смертной казни был приговорен один из братьев Ковальчиков, готовивших покушение на Э. Терека (другой брат получил пожизненное заключение).

В писательском сообществе власть, как и раньше, ставила на «проверенных товарищей» и не собиралась договариваться о чем-то с представителями «литературной оппозиции». В Отделе культуры ЦК даже появилась идея создания некой новой «интеллектуальной элиты» для противодействия творческой ОППОЗИЦИИ¹⁹.

Общее отношение к церкви, несмотря на определенную «оттепель», тоже не подверглось существенным изменениям. Методы борьбы остались те же, изменилась лишь цель: вместо подчинения режиму власть настаивала теперь на лояльном отношении к законам Народной Польши и фактически на непротиводействии государственной пропаганде²⁰. Даже установление взаимоотношений с Ватиканом, как и в гомулковский период, рассматривалось в качестве средства ослабления польского епископата, поскольку правящая элита надеялась, что папа римский будет оказывать давление на примаса в интересах власти, а кроме того, уже сама перспектива диалога представителей государства с Ватиканом должна была расколоть церковных иерархов²¹.

После декабрьских событий 1970 г. и VII пленума ЦК ПОРП начался новый этап истории Народной Польши, хотя партийно-государственный аппарат остался прежним. Разумеется, он немного омолодился (ушло поколение, начавшее свою деятельность во время войны, а пришли люди из «поколения СПМ»²²), но не рассматривал себя при этом как противоположность гомулковской бюрократии, скорее наоборот. Преемственность наблюдалась во всем: от фразеологии и стиля работы до подхода к основополагающим политическим вопросам. Руководство Управления по делам вероисповеданий, бывшее плавным орудием режима в борьбе с церковью, вообще не подверглось изменениям и характеризовало в 1971 г. свою прошедшую деятельность, используя определение «наши действия». Отдел ЦК по вопросам пропаганды, прессы и издательств, несмотря на пренебрежительное отношение герековской элиты к проблеме марксистской агитации, как и раньше причислял христианскую идеологию к главным угрозам социализму, причем в качестве примера наступления этой идеологии указывал на то, что пресса ПАКСа приравнивала католицизм по ценности к марксистской мысли²³.

Правящий режим не менее, чем при Гомулке, был заинтересован в сохранении существующего положения вещей. Но в силу того, что марксистская идеология уже не играла той роли, что прежде, речь шла лишь о сохранении старой общественно-политической системы и удержании власти в руках существующего чиновничьего аппарата.

Примечания

1. Eisler J. Grudzień 1970. Geneza, przebieg, konsekwencje. Warszawa, 2000. S. 181—183,246, 256, 308—312; Machcewicz P. Polski rok 1956. Warszawa, 1993. S. 246; Zaremba M. Komunizm, legitymizacja, nacjonalizm. Nacjonalistyczna legitymizacja władzy komunistycznej w Polsce. Warszawa, 2001. S. 353—354.

2. Eisler J. Grudzień 1970... S. 275, 180, 350, 147.

3. Kuroń J. Wiara i wina Do i od komunizmu. Wrocław, 1995. S. 334—335.

4. Bauman Z. O frustracji i o kuglarzach // Kultura (Paryż), 1968, № 12. S. 13.

5. Eisler J. Op. cit. S. 350—351.

6. Kuroń J. Op. cit. S. 372.

7. Kochanowicz J. Marzec 1968 i życie intelektualne Uniwersytetu // Marzec 1968... S. 133.

8. См. интервью С. Киселевского радио «Свободная Европа» в мае-июне 1974 г.: Hirszowicz M. Śladami mitu (W odpowiedzi S. Kisielewskiemu) // Kultura (Paryż), 1974, № 10.

9. Zaremba M. Op. cit. S. 357—369; AAN. PZPR KC Kancelaria Sekretariatu XI/1056. S. 11—14.

10. См.: Zaremba M. Op. cit. S. 371—372.

11. Gędek M. Przełom. Polska 1976—1991. Lublin, 2002. S. 8.

12. Kozłowski K. Antyrewolucjoniści // Tygodnik Powszechny, 1961, № 50.

13. Dudek A., Gryz R. Komuniści i Kościół w Polsce (1945—1989). Kraków, 2003. S. 286.

14. См., например: AAN. PZPR KC XI/1002. S. 40—51; 58—61; 74.

15. AAN. PZPR KC ХІ/1002. S. 74; AAN. PZPR KC XI/1056. S. 17—20.

16. Stomma S. Sejm w perspiektywie // Tygodnik Powszechny, 1972, № 12.

17. Jacki J. Wojciech Ziembiński // Opozycja w PRL. Słownik biograficzny 1956—1989. T. 1. Warszawa, 2000. S. 401; Tarniewski M. [Karpiński J.]. Płonie komitet. Warszawa, 1988. S. 146—147.

18. Kunicka-Goldfinger A. Wojciech Onyszkiewicz // Opozycja w PRL. Słownik biograficzny. T. 2. Warszawa, 2002. S. 239—241.

19. AAN. PZPR KC XI/1002. S. 11—29.

20. Dudek A., Gryz R. Op. cit. S. 281—285.

21. Ibid. S. 295—297.

22. Eisler J. Grudzień 1970... S. 370. О кадровых перестановках в 1971—1972 гг. см.: AAN. PZPR KC XI/1034, XI/1035, XI/1036, а также: Eisler J. Op. cit S. 367—371.

23. AAN. PZPR KC XI/1012. S. 31—65; AAN. PZPR KC XI/1002. S. 2—6, 52—57, 66—72; Dudek A., Gryz R. Op. cit. S. 281.