Практические выводы в Москве и в Берлине

Какие оценки, практические выводы были сделаны в Москве по итогам советско-германской встречи? В информации об итогах встречи в Берлине, направленной советскому полпреду в Лондоне 17 ноября 1940 г., нарком иностранных дел СССР, в частности, писал: «Как выяснилось из бесед, немцы хотят прибрать к рукам Турцию под видом гарантий ее безопасности на манер Румынии, а нам хотят смазать губы обещанием пересмотра конвенции в Монтрё в нашу пользу, причем предлагают нам помочь им в этом деле. Мы не дали на это согласия, так как считаем, что, во-первых, Турция должна остаться независимой и, во-вторых, режим в проливах может быть улучшен в результате наших переговоров с Турцией, но не за ее спиной. Немцы и японцы, как видно, очень хотели бы толкнуть нас в сторону Персидского залива и Индии. Мы отклонили обсуждение этого вопроса, так как считаем такие советы со стороны Германии неуместными»¹.

В более широком плане визит В.М. Молотова в Берлин не только позволил советскому руководству еще раз дать на высоком государственном уровне твердый отпор германским проискам, но и выяснить некоторые намерения гитлеровской Германии. В Советском Союзе сделали важные выводы о международной ситуации и вытекающих из нее последствиях для СССР. Прежде всего было отмечено, что англо-германский империалистический компромисс теперь уже мало вероятен. Это, естественно, позволяло в перспективе рассчитывать на Англию как на потенциального союзника. Что касается Балканских государств, то Болгария, Румыния и Венгрия были, по существу, уже превращены в гитлеровских сателлитов, Чехословакия порабощена, Греция стояла на пути к порабощению. В свою очередь, Турция либо уже была связана тесными узами с Германией, либо намеревалась это сделать. Единственной балканской страной, на которую можно было хоть в какой-то мере рассчитывать как на потенциального участника антигитлеровского лагеря, оставалась Югославия. Сделав эти выводы, Советское правительство не возвращалось больше к каким-либо беседам по изложенным вопросам, вопросам, поставленным германской стороной, несмотря на неоднократные напоминания Риббентропа. «Как видно, это был зондаж, прощупывание позиции гитлеровского правительства со стороны Советского Правительства, которое не завершилось и не могло завершиться каким-либо соглашением»².

Отказ СССР согласиться с гитлеровской программой раздела мира и присоединиться к тройственному пакту, требования Советского правительства о выводе немецких войск из Финляндии, о прекращении германской экспансии в районах, прямо затрагивающих безопасность СССР, прежде всего в Финляндии, в Восточной Европе, на Балканах, а также на южных подступах к СССР, — все это получило соответствующую квалификацию и гитлеровского руководства. Оно получило убедительное доказательство того, что СССР не поддается на отвлекающие маневры, видит усиление угрозы для его безопасности, которые создают действия фашистской Германии в Восточной Европе. В Берлине окончательно убедились и в том, что Германии не удается столкнуть СССР с Англией и что советская сторона отказывается даже обсуждать какие-либо комбинации, способные обострить Советско-английские отношения. Обобщая реакцию в Берлине на итоги ноябрьских контактов, западногерманский историк Г. Холлдак отмечал: «Москва не намеревалась ангажироваться против западных держав и уступать Германии по спорным вопросам, касавшимся Восточной Европы»³.

Английский посол Ст. Криппс, оценивая визит В.М. Молотова в Берлин, сообщал в Форин оффис, что «результаты встречи были отрицательными» и что «русские хотели сохранить свою свободу действий и не реагировали на усилия Гитлера, направленные на то, чтобы добиться их сотрудничества в отношении германских действий на Балканах и Среднем Востоке»⁴. Что касается германского руководства, то в беседе с турецким послом в Германии Р.Х. Гереде 17 марта 1941 г. Гитлер откровенно заявил по поводу ноябрьских контактов с СССР в Берлине: «Германия приложила все усилия к тому, чтобы втянуть Россию в великую комбинацию против Англии»⁵. Глава английского правительства У. Черчилль суммировал итоги переговоров в Берлине: «Как и ожидалось, Советское правительство отклонило германский проект»⁶.

«Вспоминая сейчас ход советско-германских переговоров, состоявшихся в Берлине осенью 1940 года, — пишет В.М. Бережков, — нельзя не остановиться на тех инсинуациях, которые распространялись, да и сейчас еще появляются в западной прессе по поводу этой встречи. Уверяют, например, будто тогда в Берлине советская сторона выдвигала какие-то «территориальные претензии в направлении Индийского океана», будто Советский Союз был готов в этой связи заключить «новый пакт» с Германией и т. д. Все это — либо плод досужей фантазии, либо заведомая злобная фальсификация, имеющая целью бросить тень на политику Советского государства»⁷.

Итоги ноябрьских контактов на высоком уровне между СССР и Германией показывают беспочвенность утверждений ряда представителей буржуазной историографии о том, что визит В.М. Молотова в Берлин явился чуть ли не «водоразделом» в советско-германских отношениях 1939—1941 гг. и что до ноября 1940 г. СССР якобы «уступал» Германии, а после поездки В.М. Молотова в Берлин в этих отношениях появилась, мол, «настоящая» напряженность. Встреча в Берлине отнюдь не являлась каким-либо «исключительным» событием и тем более «водоразделом» с точки зрения характера советско-германских отношений в начальный период второй мировой войны; ее итоги были закономерными как с точки зрения общих тенденций отношений между двумя государствами, так и с точки зрения подхода сторон к конкретным вопросам, которые фигурировали в ходе бесед. Другое дело, что напряженность в советско-германских отношениях, которая сама носила преимущественно скрытый характер, теперь со всей определенностью вышла на поверхность. Поэтому новой в действительности была главным образом форма этой напряженности — острая политическая конфронтация. Однако и ранее в Берлине, естественно, не могли не знать о негативном отношении СССР к действиям Германии в Восточной Европе после окончания «странной войны». Заявления СССР о необходимости вывода гитлеровских войск из Финляндии, обеспокоенность германским военным присутствием в Румынии, требования соблюдать положения пакта о ненападении — все это были составные части советской политики противодействия росту германской активности в близлежащих от СССР районах.

Такая политика велась и до и после ноябрьской встречи, причем охватывала не только те страны и районы, о которых шла речь в Берлине. Например, в связи с так называемым «венским арбитражем» СССР в начале сентября 1940 г. заявил Германии официальный протест. Посол фон Шуленбург писал, что нарком иностранных дел СССР требовал «обратить внимание германского правительства на тот факт, что предпринятые им действия нарушают статью 3 договора о ненападении, которая предусматривает предварительные консультации»⁸.

В связи с усилением активности Германии на севере Европы Советское правительство специально поручило полпреду СССР в Швеции А.М. Коллонтай заверить шведское правительство, что «безусловное признание и уважение полной независимости Швеции представляет неизменную позицию Советского правительства»⁹. «Премьер Хансон принял наши заверения с явным удовлетворением, — сообщала А.М. Коллонтай в НКИД. — Он просил передать искреннюю признательность Советскому правительству за столь важное для Швеции сообщение. Оно является моральной опорой для политики кабинета, стремящегося удержать Швецию вне войны и одновременно желающего закрепить дружеские взаимоотношения с СССР... Премьер подчеркнул несколько раз ценность и важность переданного мной заверения»¹⁰.

7 сентября 1940 г. между Швецией и СССР был заключен торговый договор. Выражая настроения шведского делового мира, сенатор Брантинг заявил советскому полпреду, что «закрепление добрососедских отношений между Швецией и Советским Союзом торговым договором есть реальная гарантия против «мирной оккупации» Швеции Германией»¹¹.

Несмотря на противодействие СССР, Германия усиливала внешнеполитическую подготовку к агрессии. Так, в ноябре 1940 г. начальник генерального штаба сухопутных войск Германии Гальдер через германского военного атташе в Будапеште направил письмо начальнику венгерского генерального штаба Верту, в котором извещал, что весной 1941 г. будут предприняты военные действия против Югославии. Одновременно Гальдер достаточно определенно давал понять, что нападение Германии на СССР является делом решенным. В войне, «возможной против Югославии и несомненной против России, — подчеркивалось в письме, — должна принять участие Венгрия, что будет в ее собственных интересах»¹².

Германия поощряла антисоветские настроения монархической верхушки Болгарии. На встрече с болгарским посланником в Берлине Н. Драгановым 23 ноября 1940 г. Гитлер свел фактически всю беседу к требованиям ужесточить политику Болгарии в отношении СССР, заверяя собеседника в том, что Болгарии-де не следует опасаться обострения этих отношений¹³. Добиваясь скорейшего присоединения Болгарии к тройственному пакту, гитлеровская дипломатия старалась окончательно блокировать этим актом попытку Болгарии развивать отношения с СССР в позитивном направлении. «Необходимо поставить Россию перед свершившимся фактом», — внушал Гитлер Драганову 3 декабря 1940 г. «Если Болгария присоединится к тройственному пакту, Россия автоматически отклонится от нее»¹⁴.

Вечером 18 декабря 1940 г. Гитлер подписал общую директиву о развертывании военных действий против СССР для всех видов вооруженных сил Германии, получившую порядковый номер 21 и условное наименование «план Барбаросса».

Примечания

1. АВП СССР.

2. Фальсификаторы истории, с. 71.

3. Holldack H. Was wirklich geschah. Die diplomatischen Hintergründe der deutschen Kriegspolitik. München, 1949, S. 240—241.

4. Цит. по: Woodward L. Op. cit., p. 146.

5. DGFP. Series D, vol. 12, p. 310.

6. Churchill W. The Second World War, vol. 2, p. 588.

7. Бережков В.М. Указ. соч., с. 38.

8. Akten... Serie D. 1937—1945, Bd 11 S. 1.

9. Международная жизнь, 1959, № 9, с. 93.

10. Там же.

11. Там же, с. 94.

12. Нюрнбергский процесс..., т. 2, с. 664.

13. DGFP. Series D, vol. 11, p. 676.

14. Ibid., p. 770.