§ 2. Затухание Катынского дела в советской пропаганде

25 апреля 1943 г. Советский Союз разорвал отношения с польским эмигрантским правительством. Виновником объявлялось польское правительство, участвовавшее во враждебной СССР кампании, развёрнутой вокруг расстрела польских пленных. В действиях польского правительства усматривался сговор с фашистским руководством. Странным выглядит заявление о мнимом нежелании польского правительства обратиться за разъяснениями сначала к СССР — ведь до этого в Москву поступило огромное количество меморандумов, записок, нот и запросов относительно пропавших офицеров и депортаций.

Советский посол в Англии И.М. Майский в своем дневнике писал о прекращении дипломатических отношений с польским эмигрантским правительством так: 26 апреля «меня спешно вызвали из Бовингдона, где мы с Агнией¹ проводили пасху.

Пришло новое послание от Сталина, которое я должен был срочно передать Черчиллю. Оказалось, после моего отъезда, 24 апреля Черчилль отправил Сталину новое послание по польскому вопросу, в котором он просил не обострять ситуацию... Сталин ответил², что вопрос о «прекращении» отношений с польпра³ уже решен и что Молотов 25 апреля уже передал в этом духе ноту Т. Ромеру (польский посол в Москве). Больше того: наша нота Ромеру⁴ будет опубликована в вечерней прессе в Москве 26 апреля»⁵.

Сам Майский оценивает сложившуюся ситуацию следующим образом: «Итак, положение обостряется. Мне кажется, что нашей целью является взорвать правительство Сикорского и очистить путь для создания более демократического и дружественного польпра к моменту или в момент, когда Красная Армия окажется на польской территории. Такая линия правильна: за последние 1½ года я пришел к выводу, что лондонская эмиграция... совершенно безнадежна»⁶. Майский очень точно видит цели советской политики по отношению к Сикорскому, и оценивает положительно шаги советского правительства, потому что и по своим личным наблюдениям понял, что с правительством Сикорского работать невозможно.

Под конец записи за 27 апреля Майский замечает: «Из нашей ноты я делаю следующий вывод: совпра⁷ чувствует себя сейчас, накануне военных событий нынешней летней кампании, очень уверенно и находит момент подходящим для того, чтобы на деле сказать Англии и США — «в делах Восточной Европы — хозяин я!». Это приятно»⁸. И в этом замечании Майский точен в оценках. Точнее здесь, пожалуй, и не скажешь.

После разрыва дипломатических отношений СССР и Польши Геббельс заявлял на конференции в министерстве: «Ни в коем случае нам нельзя показывать триумфального лица, и ни в коем случае поэтому нам нельзя поднимать сообщения, что «Геббельс очень собой доволен», или что нацисты «стопроцентно достигли» своей цели. Во всех наших новостных сообщениях по этому делу мы должны быть полностью целесообразными... Политические сообщения о разрыве дипломатических отношений также должны быть приведены. На предполагаемую посредническую роль Идена мы пока не обращаем внимания»⁹.

Зато на посредническую роль Э. Идена (английского министра иностранных дел) обращал внимание И.М. Майский, в своем дневнике советский посол описывает, как 27 и 28 апреля «происходил ряд совещаний между Черчиллем и Иденом, с одной стороны, Сикорским и Рачиньским — с другой»¹⁰. Совещались о том, как реагировать на ноту Молотова о разрыве отношений. Майский описывает это коротко: «Поляки петушились, англичане их сдерживали»¹¹. Вечером Иден позвонил Майскому, спросил, каково его впечатление о польском коммюнике. Майскому оно, конечно, не понравилось. Не будем вникать в тонкости дипломатической игры, приведем лишь записи Майского, касающиеся информационной политики. В частности, в разговоре с советским послом Иден касается вопроса о бюллетене посольства СССР в Лондоне — «Советские военные новости» (СВН): «... почему они так резко нападают на Сикорского и его правительство?.. «Агенты Гитлера»... «Пособники фашистов»... Разве такие выражения можно допускать?.. Как бы вы ни относились к Сикорскому, но все-таки необходимо учитывать, что мы, бритпра, признаем польпра» и считаем его союзным правительством. Кабинет только что решил принять меры против эксцессов польской прессы, но, если «СВН» будут продолжать свою атаку против польпра, я боюсь, что польпрессу нельзя будет удержать от ответа той же монетой. <...> Я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы дали «СВН» инструкции проявлять больше сдержанности и корректности»¹². Майский в ответ на это спросил Идена, какие именно статьи тот имеет в виду? «Оказалось, что речь идет о перепечатках статей «Правды» и «Известий» по польскому вопросу»¹³. Из этой маленькой беседы мы можем видеть, как оценивали в английском правительстве советские статьи о Катынском деле. Их находили слишком резкими, как резкими находили советские власти статьи польской эмигрантской прессы. Что и воспроизвел сразу же Майский, отвечая Идену: «В порядке предварительном я, однако, заметил, что любая резкость «Правды» и «Известий» совершенно бледнеют пред разнузданностью польской прессы в отношении СССР. Если бритпра в течение более года терпело эту разнузданность, почему Иден сейчас так волнуется по поводу какой-то передовицы московской газеты?»¹⁴. Своей позиции Майский придерживался и в дальнейшем, когда Иден обещал «привести польскую прессу в надлежащий вид»¹⁵, оговариваясь, что это удастся только «если московская пресса не будет каждый день объявлять Сикорского изменником»¹⁶.

А 1 мая к И.М. Майскому приходил инспектор Скотланд-Ярда и предлагал специальную охрану «ввиду того, что по имеющимся у Скотланд-Ярда сведениям в кругах «безответственных поляков» раздаются угрозы убить меня»¹⁷. Вот как накалились страсти в стане союзников. Майский «отнесся к этим сведениям скептически. Вилкинсон, однако, продолжал настаивать. В конце концов я согласился на усиление полицейских пикетов на нашей улице, поблизости от посольства (меня несколько смущает штаб-квартира Сикорского напротив нашего посольства), но отказался от постоянного сопровождения полицейской машины при моих передвижениях по городу»¹⁸. Ниже в дневнике стоит приписка от 6 мая, что после того как Майский сообщил об этом визите в Москву, оттуда распорядились согласиться на сопровождение машины.

27 апреля Георгий Эфрон записал в дневнике: «Советское правительство прервало дипломатические отношения с польским правительством: правительство СССР обвиняет польское правительство в сговоре с Гитлером (дело о расстрелянных польских военнопленных в Смоленской области); оно «докатилось до сговора с врагом». Интересно, что скажет английское правительство по этому поводу. Скорее всего — ничего не скажет. Конечно, такие газеты, как News Chronicle, Evening Standard и Manchester Guardian будут, вероятно, осуждать польское правительство, но не это ведь имеет решающее значение, а важно здесь знать позицию Черчилля»¹⁹. Трудно понять позицию самого автора дневника, радуется он или огорчается тому, что английские газеты будут осуждать польское правительство; как он оценивает разрыв дипломатических отношений. Но любопытно, что юноша упоминает это событие в своем дневнике наряду с событиями в Тунисе и заявлениями японцев относительно военных летчиков. Он понимает значимость этих событий и фиксирует их на страницах своего дневника.

26 апреля немецкое агентство «Трансоцеан» передало сообщение о реакции на катынские события в Ватикане: «Открытие советских массовых убийств в Катыни произвело в Ватикане, как сообщает в понедельник агентство "La corispondenza", такое большое впечатление, что можно почувствовать существенное изменение в отношении священников Ватикана к Англии. <...> Враждебные Польше круги, добавляет агентство, которые одновременно также настроены англофильски, сейчас находятся на распутье и пересматривают свою позицию»²⁰. Для того чтобы показать международный резонанс Катынского дела, обе стороны (и советская, и немецкая) постоянно приводят отклики иностранной прессы, естественно только те, которые поддерживают соответственно советскую или немецкую версию событий. Много ссылок встречается на газеты нейтральных стран — прежде всего Швейцарии, Швеции, Турции. ДНБ ссылалось даже на аргентинскую газету "Cabildo": «Примечательна также констатация, что убитые офицеры происходят не из Восточной Польши, на которую заявляла территориальные претензии Россия. Наоборот, их дом был в антикоммунистически настроенной Западной Польше. Массовое убийство, очевидно, производилось по политическим мотивам»²¹.

ТАСС подготовило 30 апреля 1943 г. для иновещания на Польшу информацию о том, что «в Праге появилась антигитлеровская листовка, разоблачающая катынскую провокацию немцев»²². Приводится текст этой листовки, в которой воспроизводятся основные тезисы советской пропаганды. Но для нас важно другое — давая информацию о листовке из Праги, ТАСС ссылается на Женеву.

Таким образом, обе стороны для убедительности своих сообщений стараются сослаться на отклики в нейтральной прессе, и обе стороны приводят в своих сообщениях только благожелательные для данной стороны отклики.

Хоть англичане и называли разрыв советско-польских отношений триумфом немецкой пропаганды, Геббельс рекомендовал своим СМИ ни в коем случае не показывать своего триумфа, не допускать ни доли злорадства, даже внутри страны: «Напротив, мы должны даже отражать подозрения, что мы якобы изобрели Катынское дело, чтобы вбить клин в неприятельский фронт. Мы должны представлять это бессмыслицей, когда англичане хотят увидеть в разрыве отношений успех немецкой пропаганды; мы должны вместо этого сказать, что здесь речь идет как раз о преступлении всемирноисторического формата...»²³. Геббельс боится потерять этот успех, если слишком показать свою радость от него. Наоборот, он требует «говорить, что сейчас делает или говорит польская «эмигрантская клика» (это слово следует выбрать вместо «польское правительство»), что польский посол покинул Москву и т.д., в чисто хронологическом порядке, но чтобы пока что от нас не исходило собственного мнения»²⁴. Геббельс стремится достичь максимальной беспристрастности в освещении Катынского дела, или по крайней мере, создать видимость такой беспристрастности.

28 апреля на конференции в министерстве пропаганды Геббельс дал оценку английской прессе: «Хотя воздействие катынского дела на стороны союзников в полной мере не обозримо, однако чрезвычайное возбуждение и нервозность английской прессы указывают на то, что оно гораздо больше, чем это может внешне казаться»²⁵. Однако, и этому Геббельс призывает не радоваться: «К сожалению, мы не можем донести этот триумф немецкой пропаганды до сведения немецкого народа. <...> Категорически закрыто, как для страны, так и для заграницы, сообщение о выкристаллизовывающихся сейчас противоречиях между Лондоном и Вашингтоном; в котором среди прочего говорится, в то время как Вашингтон и вся американская пресса не скрывает мнения, что вину за это нежелательное развитие следует искать в Москве, английские официальные круги и вся английская пресса придерживаются того мнения, что польская мания величия ответственна за поведение Советского Союза»²⁶. Очевидно, Геббельс не хотел, чтобы в случае заявлений немецкой прессы о разногласиях между Англией и США, союзники обратили внимание на эти разногласия и сгладили их. По этой же причине Геббельс не рекомендовал использовать в пропаганде «такие отклики, в которых говорится, что Москва разрывом отношений с Польшей хочет оказать давление на второй фронт»²⁷.

На той же конференции от 28 апреля Геббельс требовал, чтобы вся информация, которая дается в немецких СМИ по Катынскому вопросу, прежде согласовывалась с ним (Геббельсом), потому что «всё это дело является не просто делом так называемой пропаганды ужасов, но оно развилось в государственную акцию высокой политики. По обстоятельствам будет необходимо по ходу событий менять нашу тактику. Мы должны попытаться теперь при соответствующих данных проявить гибкость и ни при каких обстоятельствах не иметь застывшей точки зрения. В настоящий момент кажется наилучшим как во внутренней, так и во внешней политике не проявлять абсолютно никакого интереса к разногласиям между Москвой и польским эмигрантским правительством в Лондоне, которые при случае могут превратиться в разногласия между Лондоном и Вашингтоном — Лондон при этом стоит больше на стороне Советов, а американцы на стороне поляков»²⁸. На конференции 30 апреля Геббельс продолжил свою мысль и объяснил, чем вызвана именно такая расстановка сил: «нельзя, конечно, думать, что американцы более враждебны к Советам, чем англичане; скорее, Рузвельт вынужден принимая во внимание близкие выборы делать некоторую оглядку на девять миллионов живущих в Америке поляков»²⁹.

Посольство СССР при Союзных Правительствах в Лондоне регулярно составляло обзоры прессы и посылало их заместителю народного комиссара иностранных дел А .Я. Вышинскому. В одном из таких обзоров, рассматривается польская пресса, приводятся отрывки из польских газет, относящиеся к Катынской тематике. «Дзенник Польски» рассматривает позицию американской прессы несколько иначе, чем германский министр пропаганды: «Американская пресса в вопросе об убийстве польских офицеров... заняла позицию принципиально неблагосклонную к польскому делу. Это несомненно очень отрицательное положение вещей было вызвано видимо тремя причинами:

1) Убеждением, что всякие утверждения немецкой пропаганды выдуманы;

2) Интенсивной советской пропагандой против подчинения дела объективному расследованию;

3) Отсутствием на американской земле такой же интенсивной контрпропаганды».³⁰

Становится понятным, насколько высоко было среди союзников недоверие к немецкой пропаганде, какой бы интенсивной и подробной она ни была. И одновременно, по мнению «Дзенника», советская пропаганда имела большую эффективность в Америке, и это выразилось в «принципиально неблагосклонной к польскому делу» позиции американской прессы.

В Катыни, на месте, эксгумационные работы были обставлены привлечением компетентных комиссий — немецкой во главе с известным специалистом профессором Г. Бутцем и международной комиссии представителей институтов судебной медицины и криминалистики. Последняя была составлена из видных учёных двенадцати стран: оккупированных или зависимых от Германии Бельгии, Болгарии, Венгрии, Голландии, Дании, Италии, Румынии, Финляндии, Франции, Чехословакии (из Праги и из Братиславы), Югославии (Хорватии), а также из Швейцарии. Значительную часть работ проводила так называемая Техническая комиссия Польского Красного Креста, действия которой контролировали немцы.

Международная комиссия экспертов работала с 28 по 30 апреля 1943 г. Комиссия Польского Красного Креста прибыла в Катынь 29 апреля и работала до 3 июня. Именно польская комиссия опровергла утверждение гитлеровцев, якобы в Катыни было захоронено 12 тысяч жертв: из могил было извлечено 4143 трупа из 4410³¹, как теперь известно. Было опознано 2815 останков, из них 2730 — с полным обоснованием³². Техническая комиссия отказалась указать в протоколах цифру 12000, несмотря на угрозу физической расправы над одним из её членов М. Водзиновским. Польские эксперты настаивали на том, что в Катынских могилах лежат узники только Козельского лагеря.

В начале мая, когда немного утихли страсти вокруг разрыва дипломатических отношений между советским правительством и правительством Сикорского, тема польских офицеров стала постепенно исчезать со страниц газет, из радиопередач — особенно с советской стороны. Продолжалась тема польского правительства в изгнании — советская пресса не упускала ни одной возможности уколоть это правительство, показать в неблагоприятном свете. Однако тема Катыни сошла со страниц советских газет до начала 1944 г.

В немецкой пропаганде в начале мая Катынское дело тоже отошло на второй план, однако, «разработка» этого дела продолжалась, оно по-прежнему регулярно обсуждалось на конференциях в министерстве пропаганды, пусть и не в первую очередь и не так подробно, как это было в апреле.

На одной из таких конференций Геббельс поделился с подчиненными своими размышлениями о несогласованностях в немецкой пропаганде: «Я жду теперь, что все службы, пусть даже какие-нибудь имперские ведомства, договорятся с нами о разработке Катынского дела заранее, а не впоследствии. Если сейчас некоторые службы, которые раньше упирались руками и ногами против возникновения Катынского дела, так что сначала я был вынужден обратиться к решению фюрера, чтобы дело широко проводилось, к этому надо приложить все усилия, тогда получится впечатление, как будто они хотели бы наверстать упущенное. Я ожидаю, что в Катынском деле существует абсолютная конкуренция, и что духовное руководство всем делом останется у нас. Катынское дело — это не вопрос германской внешней или военной политики, это вопрос германской пропагандистской политики»³³. Несколько раньше Геббельс заявлял, что Катынское дело превращается из простой пропагандистской акции в дело высокой государственной политики, теперь он говорит наоборот. Очевидно, в первом случае он всё же имел в виду себя — что он, Геббельс, проводит акт высокой политики. А когда в других органах его не поняли и стали мешать, он запротестовал. И всё-таки, как бы ни подчеркивал Геббельс свою исключительную роль в разработке Катынского дела, для того, «чтобы дело широко проводилось», потребовалось «решение фюрера».

В смоленской газете «Рабочий путь», которая издавалась советскими властями для временно оккупированной Смоленщины в апреле-мае 1943 г. был собран стандартный набор статей советской прессы: 16 апреля — «Гнусные измышления немецко-фашистских палачей», 20 апреля. — перепечатка статьи «Правды» от 19 апреля — «Польские сотрудники Гитлера» и сообщение ТАСС, подтверждающее, что последняя» статья «полностью отражает позицию советских кругов в данном вопросе»³⁴. 27 апреля — нота советского правительства о решении прервать отношения с польским правительством, 28 апреля — перепечатка статьи «Известий» от 27 апреля, «Ответ польским пособникам Гитлера». И наконец 7 мая — «Ответы тов. Сталина на вопросы корреспондента американской газеты «Нью-Йорк Таймс» и английской газеты «Таймс» (от 4 мая) и заявление Вышинского представителям англо-американской печати в Москве 6 мая 1943 г. о советско-польских отношениях.

Больше ничего о раскопках в Катыни жителям Смоленска и области от советских властей знать не полагалось.

Вообще, в ходе анализа советской прессы апреля 1943 г. складывается впечатление, что немецкое заявление застало советскую пропаганду врасплох. Чувствуется в первых статьях какая-то растерянность: и ответ на немецкое обвинение появился не сразу, а только спустя два дня, и был этот ответ каким-то сумбурным, противоречивым — чего стоит только версия с Гнездовским могильником, активно высмеиваемая Геббельсом. К двадцатым числам растерянность прошла, и советская пропаганда стала более уверенной, но теперь главное внимание переключилось с собственно немецкой находки на нехорошее польское правительство в изгнании, якобы потворствующее гитлеровцам и проводящее антисоветскую политику.

В Москве с марта 1943 г. издавалась газета "Wolna Polska" — «Свободная Польша», печатный орган Союза польских патриотов. Поначалу газета печаталась тиражом 18 тыс. экземпляров, но уже в августе этого количества, по мнению ответственного редактора Ванды Василевской, стало недостаточно. По мнению Василевской, необходимо было увеличить тираж до 34 тыс. экземпляров, исходя из расчета:

Подписчики (Союзпечать) — 23 000 экз.
Москва-розница — 500
Польская дивизия — 2 500
Заграница (Межд. книга) — 7 000
Польша — 500
Редакция (для посылки военнопленным и т.д.) — 500

      34 000 экземпляров³⁵.

Отсюда становится ясно, что газета издавалась скромным, но не мизерным тиражом, распространялась среди поляков, не только в СССР, но и за границей.

Она освещала катынскую тему гораздо более подробно, чем советские газеты. Уже в одном из первых номеров, 16 марта 1943, почти за месяц до сообщения Берлинского радио, в газете появился рассказ «Из записок офицера». В нём шла речь об узниках лагерей Козельска, Осташкова и Старобельска. Об их судьбе, правда, ничего не говорилось. Однако уже 24 апреля (газета выходила раз в неделю) статья, красноречиво озаглавленная "Zdrada" — «Предательство», открыла очередной, восьмой номер газеты. Предателями назывались г. Сикорский и его правительство. Так же как и в советских сообщениях на эту тему, широко применяются громкие выражения в адрес польского правительства и ещё более громкие — в адрес гестапо, Геббельса и остальных нацистов, риторические вопросы и прочие средства художественной выразительности. Та же версия сговора Сикорского с немцами, те же обвинения Геббельсу в подлой лжи и провокации. Поляки должны были так же, как и советские люди, быть уверены в невиновности Советского Союза в расстреле более 10 тысяч их соотечественников.

В номере 4 журнала «Славяне» Всеславянского комитета за 1943 г. передовая статья была озаглавлена «Да здравствует боевое единство славянских народов!». В этой статье среди прочего упоминается и Катынское дело: «В последнее время польское правительство заняло открыто враждебную позицию по отношению к СССР. С необычайной легкостью и жаром подхватило оно враждебную Советскому Союзу клеветническую кампанию, начатую немецкими фашистами, по поводу ими же убитых польских офицеров в районе Смоленска, на оккупированной германскими войсками территории. Польское правительство не только не дало отпора этой подлой фашистской клевете на СССР, но даже не сочло нужным обратиться к советскому правительству с какими-либо вопросами и разъяснениями по этому поводу»³⁶. За вопросами и разъяснениями польское правительство обращалось с лета 1941 г., однако внятных ответов не могло получить вплоть до апреля 1943 г. Но журнал «Славяне», который чутко реагировал на любые изменения основной линии партии, официальной пропаганды, не мог остаться в стороне от критики польского эмигрантского правительства. Тираж журнала «Славяне» составлял 4000 экз., из них 2000 отправлялись за границу, в основном, различным славянским организациям³⁷. Остальные по подписке шли посольствам в СССР, библиотекам, институтам, парткабинетам, видным писателям, ученым, общественным деятелям.

Как уже отмечалось выше, из главной редакции пропаганды, Радиокомитета за апрель 1943 г. вышло 6 статей (на иностранные государства за тот же период 27).

Сообщений на СССР за один и тот же период было гораздо меньше, чем на заграницу. В СССР были закрыты другие источники информации. Кроме советского официального мнения мало что можно было узнать. Если прорывалось в эфир германское радио, его мало кто слушал, тем более уже в 1943—44 гг. Немцы были врагом № 1, им не было желания верить. Поэтому внутри страны Катынская акция была нужна для того, чтобы вызвать еще раз гнев и возмущение в адрес врага, подчеркнуть, что русский и польский народы — братья, должны не ссориться, а бороться против единого противника; обосновать разрыв отношений с правительством Сикорского. Для этого много сообщений было не нужно.

Почти все сообщения, вышедшие на СССР из главной редакции пропаганды, — это обзор газетных статей. То есть простое повторение уже сказанного (один из главных принципов пропаганды). И только одно — 28 апреля — выступление Председателя Союза Польских патриотов Ванды Василевской, на русском и польском языках, не было взято из газет. Это обращение к полякам в Советском Союзе, уже после разрыва отношений с польским правительством. Здесь излагается официальная советская точка зрения на это событие. Прежде всего, конечно, Катынское дело интересовало поляков, находившихся на территории СССР, а потом уже советских граждан, у которых и своих забот было достаточно.

В целом тон сообщений тот же, что и на заграницу, только больше критики в адрес польского правительства. Это тоже делалось прежде всего для поляков, живущих в СССР — они должны были перестать доверять этому правительству и составить в будущем новое, лояльное к Советскому Союзу.

То есть, радио внутри страны особенно не изощрялось и повторяло стандартный набор материалов из прессы. Но важное отличие радио от прессы — то, что оно более доступно. Если газеты надо печатать, везти (особенно в отдаленные уголки страны), то радио распространит нужные сведения быстро и на большие расстояния.

Примечания

1. Майская Агния Александровна — жена И.М. Майского.

2. См.: Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. В 2-х тт. Т. 1. Переписка с У. Черчиллем и К. Эттли. (Июль 1941 — ноябрь 1945 г.). М.: Политиздат, 1976. С. 146—147.

3. Польским правительством.

4. Ноту см.: Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны: Документы и материалы. М., 1946. Т. 1.С. 346—347.

5. Майский И.М. Дневник дипломата. Лондон. 1934—1943: в 2 кн. Кн. 2, ч. 2: 22 июня 1941—1943 год. М.: Наука, 2009. С. 272.

6. Там же.

7. Советское правительство.

8. Майский И.М. С. 272—273.

9. РГВА. Ф. 1363к. Оп. 7. Д. 118. Л. 1.

10. Майский. С. 273.

11. Там же.

12. Майский. С. 274.

13. Там же.

14. Там же.

15. Там же. С. 275.

16. Там же.

17. Там же. С. 279.

18. Майский. С. 279.

19. http://librus2.ilive.ro/georgii_efron_dnevniki_12464.html на 11.04.2011.

20. РГВА Ф 1370к. Оп. 2. Д. 102. Л. 34.

21. Там же. Л. 52.

22. ГА РФ. Ф. Р-4459. Оп. 20. Д. 74.Л. 568.

23. РГВА. Ф. 1363к. Оп. 7. Д. 119. Л. 20.

24. РГВА. Ф. 1363к. Оп. 7. Д. 119. Л. 20.

25. Там же. Л. 16.

26. Там же.

27. Там же. Л. 18.

28. РГВА. Ф. 1363к. Оп. 7. Д. 119. Л. 11.

29. Там же. Л. 15.

30. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 26-а. Папка № 224. Д. 15. Л. 54.

31. См. сайт «Архивы России» (http://www.rusarchives.ru.federal/rgva/repression.sbtml — на 13 ноября 2010 г.).

32. Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. Berlin, 1943. S. 92.

33. РГВА. Ф. 1363к. Оп. 7. Д. 121. Л. 11.

34. Рабочий путь. 1943. 20 апреля.

35. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 193. Л. 117.

36. Славяне. 1943. № 4. С. 6.

37. ГА РФ. Ф. Р-8581. Оп. 1. Д. 97. л. 98.