«Трудовые» лагеря для военнопленных

В сентябре—октябре 1939 г. были созданы четыре «трудовых» лагеря для рядового и младшего командного состава. По решению правительства более 20 тыс. военнопленных направлялись на строительство шоссе Новоград-Волынский — Львов (Строительство № 1 НКВД СССР). Хотя некоторые из них были отпущены, к началу Великой Отечественной войны там все еще работали более 14 тыс. человек. Размещались они в Ровенском, а затем Львовском лагере (начальник — майор госбезопасности Федюков, заместитель — старший лейтенант г/б Соколов, отвечавший за режим в лагере).

На 19 октября в Ровенском лагере содержались 23163 военнопленных и беженцев. После отправки части из них на родину и 6 тыс. человек в Кривой Рог, в лагеря Наркомата черной металлургии, на 1 декабря в нем остались 14211 поляков, включая 3 офицеров, 1634 младших командира, 12482 рядовых, 62 беженца; в лагерях Наркомчермета — 10172 человека, в том числе 8 офицеров, 1216 унтер-офицеров, 8779 рядовых и 169 беженцев^I. При этом в Криворожском лагере были размещены 6766 человек, Елено-Каракубском — 1882, Запорожском — 1604 человека. Всего же в момент наибольшей загрузки в лагерях Наркомчермета трудилось 10344 военнопленных¹.

В целом же во всех лагерях системы УПВ, в том числе в трех специальных, на 1 декабря находился, по данным УПВ, 39331 военнопленный².

2 декабря 1939 г. Чернышов сообщил председателю Экономсовета СНК СССР А.И. Микояну, что на декабрь для лагерей требуется 1180 тыс. суточных порций для питания «контингента». В своих расчетах он исходил из того, что на 1 декабря имелось два офицерских лагеря на 9010 человек (Старобельский и Козельский), один — на 5962 полицейских, три лагеря в системе Наркомчермета — на 10172 человек и на строительстве Львовской дороги — на 14211 человек, т.е. всего 39355 человек, что, как мы видим, всего на 24 человека больше, чем указывалось в официальной сводке УПВ. Возможно, замнаркома хотел создать небольшой резерв на случай поступления в лагеря новых военнопленных, что, конечно, не исключалось — НКВД чистил леса и поселки и задержанных офицеров и полицейских направлял либо в лагеря для военнопленных, либо в тюрьмы.

5 марта 1940 г. Берия писал Сталину; «В тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии содержится 18632 арестованных (из них 10685 поляки), в том числе: бывших офицеров — 1207; бывших полицейских, разведчиков и жандармов — 5141; шпионов и диверсантов — 347; бывших помещиков, фабрикантов и чиновников — 465; членов различных к[онтр]-р[еволюционных] организаций и разного к[онтр]-[революционного] элемента — 5345; перебежчиков — 6127»³.

Состав лагерей менялся — из Козельского, Старобельского и Осташковского в «трудовые» лагеря переводили застрявших там рядовых и унтер-офицеров. В то же время шел и обратный процесс — с помощью осведомителей иногда удавалось выяснить, что военнопленные, выдававшие себя за солдат, на самом деле офицеры или полицейские. Таких из Ровенского и наркомчерметовских лагерей немедленно переводили в специальные — в Козельск, Осташков и Старобельск. В Ровенском на количественный состав существенно влияли и побеги военнопленных, которых вначале охраняли не столь тщательно, как в других местах, да к тому же и условия работы на трассе благоприятствовали побегам.

Совершенно в иной обстановке трудились те, кто был в лагерях Наркомчермета. Военнопленные — жители областей, отошедших к СССР, были задействованы на предприятиях трестов «Дзержинскруда» (2100 человек), «Октябрьруда» (1100), «Ленруда» (1300), «Никопольмарганец» (513), «Главспецсталь» (600 человек). Те же, кто являлся уроженцем этнической Польши, были закреплены за Каракубским (1050 человек), Еленовским (1000) и Новотроицким (247 человек) рудоуправлениями.

Военнопленные — уроженцы территорий, вошедших в состав СССР, — использовались на любых, преимущественно сдельных работах, жители оккупированных Германией воеводств содержались отдельно от вольнонаемных рабочих, компактными группами не менее 100 человек под обязательным конвоем и постоянным надзором. На основе соглашения между НКВД и Наркоматом черной металлургии о трудоиспользовании военнопленных от 7 февраля 1940 г. Наркомчермет обязался выплачивать НКВД заработок всех военнопленных в соответствии с существующими на предприятиях нормами, расценками и системой оплаты труда, но не менее 7 рублей с каждого отработавшего смену военнопленного⁴. Напомним, что содержание военнопленного вместе с расходами на охрану обходилось ведомству Берии менее 3 рублей в день.

В лагерях Наркомчермета нередко были перебои с питанием, нерегулярно обеспечивали спецодеждой, зарплату выдавали несвоевременно, довольно высоким был уровень травматизма на шахтах. Помещения отапливались плохо, и там стоял страшный холод. Врачей на такое количество людей явно не хватало, отсутствовали самые необходимые медикаменты. Все это вызвало большую, чем в других лагерях, смертность. На 19 мая 1940 г. в «трудовых» лагерях умер 51 человек, в том числе в Ровенском — 26, в Криворожском — 20⁵.

Многие из тех, кто был занят на Строительстве № 1 НКВД СССР и предприятиях Наркомчермета, по истечении срока трудового соглашения стали активно выражать свое недовольство и требовать освобождения из лагеря. Как отмечалось в «Спецсообщении об отрицательных фактах политико-морального состояния и чрезвычайных происшествиях в лагерях военнопленных», многие поляки, трудившиеся на комбинате «Запорожсталь», были недовольны своим положением. Они утверждали, что в Польше им жилось куда лучше, чем в СССР. Там они при самой плохой работе могли зарабатывать один злотый и харчи, здесь же хотя и можно получить больше денег, но на них ничего нельзя купить. Военнопленный Худый своим друзьям говорил: «Не хочу этих богатств, что имеются в СССР, пустили бы меня в одной рубашке, я бы пошел в Германию, там я буду иметь свои католические праздники, а здесь без религии плохо». Многие выражали недовольство по поводу использования их на шахтах. Даже рядовые и унтер-офицеры не верили в то, что Красная Армия вошла в Польшу как освободительница. Военнопленный Хенько, в частности, заявил, что советские войска «перешли польскую границу с целью захвата, а не освобождения. Если бы не Советский Союз, мы бы выиграли войну с Германией»⁶. Люди требовали отправки их на родину. В коллективном заявлении польских военнопленных из лагеря «Марганец» в адрес руководства НКВД от 14 апреля говорилось: «Мы, поляки из занятых Вами областей, обращаемся к Вам с просьбой. Нам известно, что СССР, объявив нейтралитет и не принимая участия в войне, как нейтральное государство обещал нас через 3 месяца освободить. Мы работали и ждали освобождения, но нас держат до сих пор, и мы не можем вернуться к нашим семьям, которые остались без средств к существованию. Мы не просим улучшить наше положение, но просим быстрее отправить нас на родину»⁷.

Подневольный труд ко всему прочему был абсолютно непроизводительным. Пленные скорее мешали работе шахт и заводов, нежели способствовали наращиванию производства. Управляющий трестом «Орджоникидземарганец» Кириченко, в частности, сказал: «Мне эти рабочие не нужны, избавьте меня от них». Заместитель управляющего трестом «Ленруда» Медведев заявил: «Военнопленные — это для нас обуза, которая мешает мне как инженеру работать»⁸.

Пытаясь как-то выправить положение, начальство НКВД СССР обратилось к секретарю Днепропетровского обкома КП(б) Украины Зодионченко с просьбой дать указание секретарям парторганизаций шахт о проведении среди военнопленных политико-массовой работы⁹. Однако и это не помогло.

По истечении срока трудовых соглашений многие из поляков, трудившихся на Строительстве НКВД СССР № 1 и на предприятиях Наркомчермета, стали отказываться от работы. К январю 1940 г. 1073 военнослужащих польской армии самовольно покинули Ровенский лагерь и разошлись по домам¹⁰, в 1940 г. из лагеря бежало 335 человек^II.

На шахтах и заводах Донбасса и Кривого Рога почти половина военнопленных отказывались выходить на работу, даже когда им до минимума сокращали питание и переводили в штрафные, плохо отапливаемые бараки. Начальник и комиссар УПВ сознавали, что содержание этих людей в лагерях военнопленных незаконно. 24 ноября они обратились к Берии со следующим письмом:

«Большая часть военнопленных солдат бывшей польской армии с территории Западной Украины и Западной Белоруссии отпущена на родину. Заканчивается отпуск солдат на территорию, принадлежащую Германии, в порядке обмена с последней. В настоящее время находится немалое количество военнопленных солдат, занятых на производственных работах: 18000 человек на Строительстве № 1 и 10396 человек в рудоуправлениях Наркомчермета СССР... Теперь, после решения Внеочередной 5-й сессии Верховного Совета СССР о присоединении Западной Украины и Западной Белоруссии к Союзу ССР, они являются гражданами СССР, и содержание их на положении военнопленных противоречит решению сессии. Настроения военнопленных до сегодняшнего дня все более выражают их желание скорее вернуться на родину, они и организованно просят отпустить их (два письма на имя товарища Сталина со Строительства № 1), и самовольно уходят немалым количеством (1000 человек — Строительство № 1, есть случаи ухода и из других лагерей)»¹¹

Сопруненко и Нехорошев предлагали перевести военнопленных на положение вольнонаемных рабочих, закрепив их, однако, за рабочими местами, а солдат со строительства отпустить, заменив полицейскими. В то же время они считали необходимым «приступить к дифференциации офицерского состава, содержащегося в наших лагерях в количестве 8980 человек, из которых 4500 человек — с территории Западной Украины и Западной Белоруссии, с тем чтобы решить, где какую категорию их использовать»¹².

Нарком не только не внял рекомендациям УПВ о роспуске военнопленных солдат, но приказал немедленно навести порядок в лагерях, исключив возможность побегов. О результатах через месяц предлагалось доложить лично ему, Берии¹³.

После этого указания беглецов стали не только подвергать административному наказанию, но чаще всего арестовывать. Первоначально уголовное преследование беглецов пытались осуществить через прокурора г. Луцка¹⁴. Однако последний счел, что в самовольных уходах с работы на трассе нет состава преступления. Тогда дела военнопленных стали направлять в трибуналы войск НКВД или на Особые совещания. Задержанных, как правило, приговаривали к каторжным работам в лагерях Крайнего Севера или Сибири. «Большинство следственных дел уже трибуналом войск НКВД по Волынской области рассмотрено, и обвиняемые получили от полутора до двух лет лишения свободы. Осужденные направлены в ИТЛ НКВД (исправительно-трудовые лагеря ГУЛАГа. — Н.Л.) для отбывания срока наказания», — сообщалось из Ровенского лагеря в УПВ.

Сопруненко же в свою очередь принял меры, чтобы после отбытия наказания поляков не освобождали, но возвращали в подведомственные ему лагеря. 31 января 1941 г. он писал начальнику 1-го Спецотдела НКВД СССР майору государственной безопасности Баштакову: «В связи с поступившими запросами с мест, куда должны направляться военнопленные, отбывающие наказание за побеги из лагеря, считаю необходимым дать следующие указания всем начальникам органов НКВД, начальникам тюрем, начальникам исправительно-трудовых лагерей, колоний и строек НКВД:

Военнопленные, осужденные судами и Особым совещанием НКВД за побеги и другие преступления, совершенные в лагерях для военнопленных, отбывающие наказание в лагерях и тюрьмах, а также на исправительно-трудовых работах, по окончании срока наказания подлежат направлению в лагеря НКВД для военнопленных, если решением судебных органов не предусматривались для них дополнительные меры наказания»¹⁵.

Однако даже этими драконовскими мерами не удалось предотвратить новые побеги из лагерей. 25 декабря 1939 г. в одном из отделений Ровенского лагеря (м. Буска) был совершен массовый побег, при котором были ранены два красноармейца, один из них скончался. О побеге охрана лагеря была предупреждена заранее, но мер не приняла. Все чаще стали и случаи открытого сопротивления и неподчинения конвою при выходе на работу. Так, по сообщению и.о. начальника ГУКВ М.С. Кривенко, 16 февраля 1940 г. две группы отказались выходить на работы, крича «Бросай лопаты!». Приказ лечь на землю также выполнили далеко не все. Зачинщиков отказа от работы и не подчинившихся охране водворили в карцер. Зачастую военнопленные срывали советские плакаты и вместо них писали: «Польша жила и будет жить».

К сколько-нибудь эффективному труду оказалось невозможным принудить солдат и младших командиров польской армии, занятых на предприятиях Наркомчермета. 31 декабря по приказу Берии в Елено-Каракубский лагерь выехал начальник 1-го отдела УПВ Тишков с двумя сотрудниками госбезопасности. Им надлежало привлечь к ответственности инициаторов забастовок, предотвратить побеги. Но деятельность их оказалась малоэффективной. Из 6927 обитателей Криворожского лагеря в январе на работу едва выходило 2600—2700 человек. В Запорожском лагере из 1596 человек 990 отказались работать; 26 января они объявили голодовку¹⁶. В этом месяце 250 военнопленных из Криворожского лагеря были арестованы как дезорганизаторы производства и препровождены в Осташков¹⁷.

Комментарии

I. На 31 декабря 1939 г. в Ровенском лагере содержалось 13297 человек, в том числе 33 офицера, которых намеревались перевести в Козельский лагерь, 1312 младших командиров и рядовых; на 16 марта 1940 г. — 12642 человека; в лагерях Наркомчермета на 31 декабря — 10326, на 16 марта — 10170 (ЦХИДК, ф. 1/п. оп. 01е, д. 2, л. 295—296; оп. 1е, д. 3, л. 18—122).

II. Судя по докладной записке заместителя начальника Ровенского лагеря Соколова, в числе бежавших было 5 офицеров, 23 члена политических партий, 7 социально чуждых элементов, 11 гражданских лиц, 43 расконвоированных.

Примечания

1. ЦХИДК. ф. 1/п, оп. 1а, д. 1, л. 68; оп. 3а, д. 2, л. 378—380; оп. 1е, д. 2, л. 238—240.

2. Там же, оп. 1, д. 2, л. 240.

3. Катынская драма, с. 114; «Вопросы истории», 1993, № 2.

4. ЦХИДК, ф. 1/п, оп. 1а, д. 1, л. 68; оп. 3е, д. 1, л. 9.

5. Там же, оп. 1е, д. 3, л. 180.

6. Там же, ф. 3, оп. 1, д. 1, л. 24—25.

7. Там же, ф. 1/п, оп. 3е, д. 1, л. 28.

8. Там же, ф. 3, оп. 1, д. 1, л. 25.

9. Там же.

10. Там же, ф. 1/п, оп. 3а, д. 1, л. 203.

11. Там же, ф. 3, оп. 1, д. 1, л. 19.

12. Там же, л. 20.

13. Там же, ф. 1/п, оп. 2в, д. 5, л. 57—58.

14. Катынская драма, с. 112.

15. ЦХИДК, ф. 1/п, оп. 6е. д. 5, л. 375—376.

16. Там же, оп. 2в, д. 5, л. 53, 71, 72, 79, 85.

17. Там же, л. 61—63, 131; оп. 2е, д. 16, л. 115—116.