Осташковский лагерь

Самый крупный лагерь был создан в Калининской области на острове Столбный (озеро Селигер) в 10 км от г. Осташкова вблизи железнодорожной линии Великие Луки — Бологое. Лагерь расположился в бывшем монастыре Нилова пустынь^I. Там, где не было каменной монастырской ограды, построили забор высотой в 2,5 м и длиной 580 м. Кроме того, вокруг лагеря установили проволочное заграждение в два ряда по 12 нитей проволоки и откосы (так называемые «два ряда в конверт») длиной 1859 м; поставили восемь прожекторов, освещавших всю территорию; наладили телефонную связь с постами внутренней (вахтерской) и наружной (135-й конвойный батальон, командир — майор М.Н. Ищенко) охраны; создали «базы содействия» из местного населения¹.

Начальником лагеря был назначен майор Павел Федотович Борисовец, его заместителем — К.Я. Фадеев, которого вскоре сменил капитан госбезопасности А.А. Соколов из центрального аппарата НКВД СССР. Комиссаром стал старший политрук Иван Алексеевич Юрасов.

В конце сентября 1939 г. сюда начал поступать смешанный «контингент» — военнослужащие, полицейские, гражданские. К 28 сентября лагерь был забит до отказа, и Сопруненко отдал приказ прекратить отправку туда пленных из приемных пунктов. На 30 сентября там находилось 8731 человек. Однако 3 октября Берия приказал сосредоточить в Осташкове полицейских, жандармов и тюремных работников. 18 октября Сопруненко информировал Борисовца о том, что все лагеря обязаны направлять в Осташковский лагерь указанные выше группы людей, а также разведчиков и контрразведчиков. Прибывающие эшелоны предлагалось принимать строго в соответствии с этапными списками, составлять акты приема, докладывать о каждом железнодорожном составе в Москву². 27 октября лагеря получили приказ направлять в Осташков всех осадников. Вскоре стало известно, что там же будут находиться и советские разведчики, сидевшие в польских тюрьмах^II.

С 28 сентября по 29 октября в Осташков были привезены 12238 поляков, из них 8790 отправлены на родину или переведены в другие лагеря. В начале октября в лагере находились, кроме военнопленных, 10 врачей, 8 чиновников, 6 женщин, 74 гражданских лица. Всего же через Осташковский лагерь прошли 15991 военнопленный, из них 9413 — рядовые армии — выехали из лагеря в октябре—ноябре 1939 г. 10 ноября Сопруненко известил Борисовца о предстоящем поступлении в лагерь еще одной тысячи полицейских. В результате 6578 полицейских, жандармов, тюремных работников составили его «спецконтингент». За период существования лагеря, т.е. с конца сентября 1939 г. помай 1940 г., из него в Москву на Лубянку были отправлены 13 военнопленных, 235 этапированы в другие лагеря, 41 человек умер, одного — Антона Галецкого — отправили в психиатрическую клинику в г. Калинин³.

В конце октября в Осташкове находилось 170 военнопленных офицеров, из них 155 полицейских, 7 пограничников, 8 армейских. Шесть общевойсковых офицеров вскоре отправили в Козельск, двух, инженеров по образованию, оставили в лагере для строительных работ⁴.

На 1 декабря 1939 г. в Осташкове содержались 5963 узника, в том числе 5033 полицейских — рядовые и младшие командиры, 150 тюремных служащих, 40 жандармских чинов, 41 пограничник, 27 осадников, 8 юнаков, 263 офицера разных категорий, включая жандармских, полицейских, пограничников и армейских, 127 солдат и унтер-офицеров, 105 гражданских, 169 человек из запаса полиции. Из общего количества 5963 человека 1919 ранее проживали на территории, отошедшей к СССР, 196 — в Виленской области и 3848 — на территории, отошедшей к Германии⁵. Подавляющее большинство полицейских, пограничников и жандармов были кадровыми работниками.

2 декабря Сопруненко известил Борисовца, что «в связи с крайней необходимостью» лагерю предстоит принять еще 500 человек. По-видимому, это были полицейские и служащие других карательных формирований, которых выявили органы госбезопасности на территориях, присоединенных к СССР в сентябре 1939 г. 16 декабря из киевской тюрьмы была, в частности, доставлена группа численностью 41 человек, среди них 4 офицера полиции и жандармерии, 10 унтер-офицеров и 4 рядовых полиции, 6 тюремных работников, 17 чиновников, в том числе судья окружного суда Станислав Скульский, Я. Пецак, Ю. Фрис. Правда, через некоторое время в Осташков прибыл представитель НКВД УССР Вайсберг, чтобы отобрать некоторых из них и вновь водворить в тюрьму. ГУГБ НКВД УССР были переданы Скульский, Р. Гансовский, Т. Джевский, Р. Витошинский, З. Якуб, И. Роменьский и др.⁶

27 декабря в лагерь прибыли 234 человека из Юхновского лагеря, в конце декабря — 37 полицейских и 7 ксендзов из Козельска, 11 полицейских из Старобельска. 27 января привезли 27 полицейских из Ровно, в феврале после окончательной консервации лагеря в «Павлищевом Бору» еще 68 человек. Небольшие группы направлялись в Осташков и в дальнейшем по мере выявления полицейских и жандармских чинов в лагерях Наркомчермета и на Строительстве № 1 НКВД СССР⁷.

В результате на 15 марта в лагере находились 6364 человека, в том числе 48 армейских офицеров, 240 офицеров 240 офицеров жандармерии и полиции^III, 775 младших командиров и 4924 рядовых полиции, 189 работников тюрем, 9 разведчиков, 5 ксендзов, 35 осадников, 4 торговца, 4 человека, переведенные из польских тюрем, 5 судейских, 72 солдата и унтер-офицера армии, 54 «прочих»⁸.

Как сообщал в докладной записке о состоянии Осташковского лагеря начальник 1-го отдела УПВ А.В. Тишков, «основную массу так называемого запаса полиции составляют рабочие и крестьяне, никогда ранее в полиции не служившие, а вследствие пожилого возраста или недостаточных физических данных для службы в армии приписанные к полиции. Среди солдат и мл[адшего] нач[альствующего] состава много из КОПа и стражи граничной. Солдаты этой категории в основной своей массе ничем не отличаются от других солдат польской армии, зато среди мл[адшего] начсостава много сверхсрочников, служащих в КОПе по 9—15 лет. Многие плютоновые (т.е. взводные. — Н.Л.) и сержанты были начальниками стражниц^IV, и при их участии происходили переброски польских шпионов на нашу территорию»⁹. Наиболее разношерстной категорией, по его мнению, были штатские. Среди них имелись рабочие, крестьяне, адвокаты, студенты, служащие магистратов и др. Встречались и лица, называвшие себя коммунистами^V. Среди офицеров была значительная категория запасников — учителей, врачей, фармацевтов и т.п. По окончании средней школы они были призваны на действительную военную службу и после прохождения годичной школы подхорунжих получили звание подпоручика запаса. «Дальнейшее задержание в качестве военнопленных лиц, относящихся к запасу полиции, рядовых КОПа и стражи граничной, а также офицеров запаса из числа трудовой интеллигенции (Советской территории), считаю нецелесообразным», — писал Тишков¹⁰.

Однако руководство НКВД СССР придерживалось иной точки зрения. В директиве, подписанной Берией 13 октября, говорилось: «1. Военнопленные, призванные в резерв полиции для охраны мостов и других сооружений, будут направлены на работы. Указания получите дополнительно. 2. Начальников стражниц направляйте в Осташковский лагерь. 3. Советских разведчиков, сидевших в польских тюрьмах, направляйте в Осташковский лагерь, одновременно уведомляя те органы НКВД, на связь с которыми разведчик указывает, и 3 отдел ГУГБ НКВД. 4. Литовских шпионов оставьте в распоряжении 3 отдела УНКВД, сообщив все данные на них в III отдел ГУГБ. 5. Солдат-информаторов, связанных с разведывательными органами, отправляйте в Осташкове^VI вместе с разведчиками»¹¹.

Одной из первых задач администрации стало размещение военнопленных. В лагере имелось абсолютно не приспособленное для жилья здание церкви, темное и сырое, застроенное трехэтажными нарами, около двух десятков других зданий, практически не отапливаемых. Даже в административном корпусе стоял такой холод, что сотрудники работали, не снимая пальто. Во многих помещениях не было нар, и пленные спали на полу. Сопруненко пришлось неоднократно направлять начальнику лагеря распоряжения о строительстве новых бараков и устройстве вагонного типа нар на 2 тыс. человек, прежде чем его указания были реализованы. Все строительные работы выполняли сами пленные. Именно они восстановили каменные здания общей площадью в 2489 кв. м, построили деревянные дома (1651 кв. м), служебные помещения (2444 кв. м), соорудили дамбу длинной в 270 м и мост (30 м)¹². Как и в других спецлагерях, пленные убирали территорию лагеря, готовили пищу, выполняли другие виды работ. Кроме того, «контингент» часто использовали на работах в Осташкове.

Подводя итог хозяйственной деятельности лагеря, Борисовец писал в своем отчете: «Все расходы по содержанию военнопленных в Осташковском лагере за восьмимесячное пребывание (включая и штатный состав) равняются 5070041 руб. 56 коп. Остаток наличия ценностей в лагере выражается в сумме 1619540 руб., не считая восстановления жилой площади из разрушенных каменных зданий руками пленных 2489 кв. м; вновь построенной жилой площади деревянных строений... и сооружения дамбы... Все эти работы оцениваются на сумму 350—400 тыс. Пребывание же военнопленных в лагере в человеко-днях выражается в 1241880. Таким образом, содержание одного военнопленного в день обошлось государству (без учета сделанного самими военнопленными) в 2 рубля 78,2 копейки. Если учесть ценности, сделанные руками военнопленных, то содержание в день понизится до 2 руб. 57 к.»¹³ То была просто мизерная сумма по тем временам. Питание было рассчитано на то, чтобы люди могли поддерживать силы, но не утолять голод. Даже те, кто получал немного денег, работая дополнительно, не могли купить в ларьке самых элементарных продуктов.

В лагере явно не хватало врачей. Все это вместе взятое привело к тому, что в Осташкове смертность была значительно выше, чем в других спецлагерях. За октябрь—декабрь здесь умерло 16 человек, в Козельске — 3, в Старобельске — 6¹⁴.

Одной из главных задач лагерной администрации был учет военнопленных. Основным при этом было не допустить побегов и подготовить документы к предстоящему следствию по делам военнопленных. В ходе учета надо было наметить и крут лиц для вербовки в осведомители. По прибытии фамилии узников заносили в регистрационный журнал, затем на них заполнялись опросные листы и карточки формы № 2 в двух экземплярах. В Москву ежедневно направлялись строевые записки^VII с подробной статистикой поступления и отправки военнопленных из лагеря¹⁵.

Учет военнопленных в лагере был поставлен недостаточно четко, и на Борисовца со всех сторон сыпались нарекания. Одним из первых написал на него жалобу в 1-й Спецотдел НКВД и УНКВД Калининской области начальник Особого отделения лагеря Г.В. Корытов. 2 ноября он сетовал, что не может приступить к выполнению директивы НКВД СССР о налаживании оперативного учета, ибо не получил от 2-го отделения опросные листы и фотокарточки. Корытов сообщал начальству, что «во 2 отделе лагеря в области учета царит полный хаос, неразбериха, в силу чего никто точно не может сказать, а сколько же [в лагере] военнопленных? Военнопленные буквально каждый день внутри лагеря переселяются из одного помещения в другое»¹⁶. Почти в тех же словах характеризовал положение с учетом и Тишков. Отмечалось, что количество принятых военнопленных расходится с последующими учетными данными на 22 человека. «Однако кого именно не хватает и были ли эти люди действительно приняты в лагерь, не известно, так как эшелон в 720 чел[овек], принятый пом[ощником] нач[альника] лагеря Половянюком и комиссаром лагеря т. Юрасовым, не был оформлен актом. Строевой учет не сходится с количеством учетных дел, Некоторое количество военнопленных уклонилось от регистрации, но кто уклонился, не известно, так как сверки фактического наличия с учетными делами еще не было». В каких корпусах размещены военнопленные, учетно-регистрационное отделение (УРО) не знало, поэтому найти кого-либо из военнопленных было трудно. Положение усугублялось и тем, что военнопленных переводили из корпуса в корпус все, кто только хотел, помимо и без ведома УРО. Это окончательно запугало учет, тем более что картотека еще не была создана. Опросные листы заполнялись малоквалифицированными людьми — регистраторами, красноармейцами. «Особое отделение, несмотря на директиву наркома, уклонилось от этого дела, а выделенный для регистрации военнопленных инструктор политотделения Иванов отнесся к заполнению опросных листов исключительно халатно... Оборотная сторона опросных листов совершенно не заполнялась, и в случае побега военнопленного лагерь лишен возможности сообщить его приметы», — писал Тишков¹⁷.

Критиковал работу лагерного УРО и сотрудник 2-го отдела УПВ А.П, Макаров, прибывший в лагерь в составе оперативной бригады НКВД СССР для ведения следствия. Его особенно возмутил факт, что к учету с разрешения начальника лагеря привлекали самих военнопленных. Отмечалось также, что райком партии в порядке помощи выделил лагерю довольно грамотных людей, но его руководство не сумело отобрать для себя сотрудников, хотя некоторые сами изъявляли на то согласие¹⁸.

Под воздействием массированной критики и окриков начальства лагерная администрация утроила свои усилия по организации учета военнопленных. К 20 ноября были готовы опросные листы почти на весь «контингент» (кроме 900 человек, прибывших позже других). В одном экземпляре было заполнено 2 тыс. карточек формы № 2, проведена генеральная проверка наличного состава заключенных. С 20 ноября по 1 декабря под руководством начальника 1-го отдела УПВ Тишкова была в основном завершена работа по учету — заполнены еще 3 тыс. карточек (для остальных не хватило чистых бланков), а также недостававшие 900 опросных листов. Карточки формы № 2 были влиты в картотеку в строго алфавитном порядке. Всего же в лагере за весь период его существования было заведено 7430 учетных дел, составлено 8150 анкет на тех, кто был отправлен на родину, сфотографировано 6240 человек и дактилоскопировано 6407¹⁹. Для ускоренного фотографирования из Осташкова в середине декабря были присланы четыре фотографа, делавшие снимки в анфас и в профиль. К этому времени все личные дела были сверены со списками военнопленных, разложены по номерам, началось заполнение оборотной стороны опросных листов. Таким образом, все было подготовлено для проведения следствия по делам полицейских, жандармов и др.

Как и в других лагерях, большое внимание уделялось пропагандистской работе: из лимита обкома ВКП(б) были выписаны газеты и журналы, установлены радиорепродукторы, в клубе показывали кинокартины, устраивали лекции. Политработники проводили и индивидуальные беседы с военнопленными. Однако эта деятельность имела небольшой коэффициент полезного действия. Как следует из «Спецсообщения об отрицательных фактах политико-морального состояния и чрезвычайных происшествиях в лагерях военнопленных», в Осташкове узники нередко отказывались от работы внутри лагеря, хранили запрещенные предметы, не выполняли приказы администрации, часто случались кражи, драки и т.д. Только в ноябре руководство наложило 57 взысканий.

Людей, как и везде, волновало прежде всего, когда же их отпустят домой. Настроение в целом было даже более тревожным, чем в Козельске и Старобельске. Бывшие польские жандармы, полицейские, тюремщики понимали, что их могут сослать в Сибирь на каторжные работы или же заключить в тюрьму. Об этих страхах писал в Москву сотрудник УПВ Макаров²⁰.

Но даже здесь люди не мирились со своим бесправным положением. Они регулярно писали заявления, жалобы, прошения, в которых протестовали против того, что их незаконно задержали, отобрали в местах предварительного заключения личные вещи, требовали отпустить их к своим семьям. Военнопленные из этого лагеря к моменту его ликвидации подали 1365 таких заявлений, 50 из них были обращены к Сталину, Молотову и Калинину²¹. Фактически ни на одну из просьб положительной реакции не последовало... Из этого лагеря уцелело меньше всего людей.

Комментарии

I. Монастырь основан в 1590 г. и назван но имени отшельника Нила Столбенского, жившего на острове с 1528 по 1555 г. Последняя служба в монастыре состоялась 9 июня 1928 г. Вскоре 12 монахов во главе с настоятелем Пустыни Гавриилом и наместником архимандритом Ионникеем предстали перед судом. В помещениях монастыря разместилась богадельня, а с 1929 г. детская колония. Чтобы построить дамбу, колонисты разрушили церковь Св. Иоанна Предтечи, построенную в 1771—1781 гг. (О Ниловой пустыни см. подробнее: В. Абаринов. Катынский лабиринт. М., 1990, с. 45—46.)

II. Начальник УПВ писал в связи с этим Борисовцу: «В числе отправленных в вверенный Вам лагерь военнопленных — жандармов, разведчиков, контрразведчиков, полицейских — будет небольшое количество советских разведчиков, сидевших в польских тюрьмах. Содержание в лагере этой категории диктуется необходимостью тщательной фильтрации, которую должно будет осуществить Особое отделение лагеря. Всех прибывающих советских разведчиков необходимо содержать в хороших условиях, изолировав от всех остальных военнопленных... Сообщить |о них) в третьи отделы соответствующих УНКВД (по месту вербовки и перевербовки) и в III отдел Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. Среди прибывающих будет часть, совершенно раздетая, и некоторая часть в тюремной одежде. Необходимо в первую очередь их всех полностью обмундировать. Об исполнении донесите». 25 ноября в лагере уже находились два советских разведчика (ЦХИДК, ф. 1/п, оп. 2е, д. 11, л. 22—25, 119.)

III. Среди офицеров полиции в лагере было 8 полковников, 6 подполковников, 17 майоров, 18 капитанов, 1 старший комиссар, 18 комиссаров, 9 унтер-офицеров, 33 поручика, 16 подпоручиков. Из тюремной администрации — 6 начальников тюрем, 5 подкомиссаров, 44 рядовых, 5 контрразведчиков.

IV. Т. е. пограничных застав.

V. Одним из них был учитель Эдуард Копач из деревни Ланцевичи, 1905 г. рождения, сын чернорабочего с нефтяных промыслов. Он дезертировал из польской армии, добровольно сдался в плен. «С 22.IX я, идейный коммунист, переживаю трагедию человека, обреченного на гибель в Осташковском лагере в качестве военнопленного или государственного преступника с этой причины, что меня мобилизовали в так называемый КОП. Трагедию тем более тяжелую, что я трактован наравне со всей и всяческой сворой самой наиболее распущенной частью панской Польши, то есть наравне с полицейскими, жандармами, разведчиками и т.п. элементами, укрепляющими буржуазный строй и угнетающими рабоче-крестьянский класс в той части Европы». Хотя органы НКВД подтверждали, что Копач находился на подозрении у польской полиции, читал запрещенную литературу, иногда даже русские газеты, хорошо относился к детям, это не спасло его. Вместе с остальными расстреляли и «идейного коммуниста» (ЦХИДК, ф. 1/п, оп. 4е, д. 1, л. 72—74; Tucholski J. Mord w Katyniu. Kozielsk Ostaszkow Starobielsk lista ofiar. Warszawa, 1991, s. 896).

VI. В документах Осташков иногда указывается как Осташково.

VII. То есть сведения о наличии в лагере военнопленных с разбивкой по всем анкетным данным.

Примечания

1. ЦХИДК, ф. 1, оп. 1б, д. 5, л. 51.

2. Там же, оп. 2е, д. 11, л. 16—27, 42, 45.

3. Там же, оп. 1б, д. 5, л. 52—53; оп. 2е, д. 11, л. 52, 77.

4. Там же, оп. 2в, д. 1, л. 77—78; оп. 2е, д. 11, л. 89.

5. Там же, оп. 2е, д. 11, л. 143—145.

6. Там же, л. 175—189, 198.

7. Там же, л. 141, 150—155.

8. Там же, оп. 01е, д. 3, л. 143—144.

9. Там же, оп. 2в, д. 1, л. 78.

10. Там же, л. 79.

11. Там же, оп. 2е, д. 9, л. 10.

12. Там же, оп. 16, д. 5, л. 52—53.

13. Там же, л. 53.

14. Там же, ф. 3, оп. 1, д. 1, л. 5—7.

15. Там же, ф. 1/п, оп. 2е, д. 11, л. 98, 139.

16. Там же, л. 97.

17. Там же, л. 143—145.

18. Там же, л. 98, 101, 233—234.

19. Там же, л. 98; оп. 16, д. 5, л. 51—52; оп. 2а, д. 1, л. 288—292об.

20. Там же, оп. 2е, д. 11, л. 177—178.

21. Там же, оп. 16, д. 5, л. 52—53.