Преступление против человечества

Пункт «с» статьи 6 Устава Международного военного трибунала определяет преступления против человечности так: «...убийства, истребление, порабощение, ссылка и другие жестокости, совершенные в отношении гражданского населения до или во время войны, или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам с целью осуществления или в связи с любым преступлением, подлежащим юрисдикции трибунала, независимо от того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они были совершены, или нет»¹.

Фактически это то, что впоследствии получило название «геноцид». И осуществлял его не только гитлеризм, но и его антипод — сталинизм. Борьба против целых народов и народностей стала органичной составляющей политики искоренения «враждебных» и «социально опасных» элементов, утверждения господства своего режима на все новых и новых землях. И первым в шеренге «наказанных» стоит польский народ. В апреле 1936 г. Совет Народных Комиссаров принял совершенно секретное постановление № 776-120сс «О переселении как политически неблагонадежных поляков из Украинской ССР в Казахскую ССР»². В результате репрессии обрушились на 30 тыс. семей из Мархлевского и Дзержинского районов. В 1922—1925 гг. поляков свозили туда со всех концов страны, создав тем самым их национальную автономию. Однако неприятие ими колхозов явилось причиной не только ликвидации Мархлевского района в 1935 г. и Дзержинского в 1938 г., но и преследований против членов польской общины.

А дальше — как снежный ком. В августе 1937 г. Сталин санкционировал проведение «очистки» от неблагонадежных элементов Дальнего Востока. Более 120 тыс. корейцев и 8 тыс. китайцев были вывезены в ходе летней и осенней депортации из Хабаровского, Приморского краев, Читинской области, Бурят-Монгольской АССР в Среднюю Азию и Казахстан. Впоследствии корейцы были изгнаны и из европейской части СССР.

Перед войной из Карелии и Ленинградской области были депортированы ингерманландцы, из Прибалтики — имущие слои населения, бывшие служащие госаппарата, армии, полиции, другие «социально опасные» элементы. В первые же дни войны из европейской части СССР выселили в Сибирь и Казахстан почти 1 млн. немцев. Наибольшего размаха репрессии против целых народов достигли в 1944 г., когда сняли с родных мест всех татар, калмыков, чеченцев, ингушей, балкарцев, карачаевцев, турок-месхетинцев и других ни в чем не повинных людей, переселив их в Сибирь, Среднюю Азию, Казахстан.

Для проведения массовых депортаций создавали специальные структуры в составе Главного управления лагерей НКВД СССР. С 1931 по начало 1940 г. там действовал отдел по спецпоселениям; с 1940 по февраль 1944 г. — Управление исправительно-трудовых лагерей и трудопоселений; с марта 1944 г. по февраль 1948 г. — отдел спецпоселений НКВД (МВД) СССР; после объединения МГБ и МВД — Специальный отдел; с 1954 г. и до ликвидации этого подразделения в 1959 г. — 4-й Специальный отдел. Транспортировка людей осуществлялась ГТУ НКВД СССР, конвоирование — ГУКВ НКВД СССР, выселение — местными службами госбезопасности, войсками НКВД, специальными оперативными отрядами.

Неимоверно тяжелые испытания выпали на долю населения западных районов Украинской и Белорусской ССР в 1939—1941 гг.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 ноября 1939 г. было установлено, что гражданами СССР являются бывшие польские граждане, находившиеся на территории западных областей Украины и Белоруссии к моменту вхождения этих областей в состав СССР, т.е. к 1—2 ноября 1939 г.

По официальным советским данным, в присоединенных к СССР осенью 1939 г. районах проживало свыше 12 млн. человек, из них 6 млн. украинцев, 3 млн. белорусов и 3 млн. поляков. Исследователь из Варшавы П. Жарон в изданной министерством обороны Польши в 1990 г. книге «Депортации на окраинах» отмечает, что поляки составляли 43% населения занятых Красной Армией в 1939 г. территорий Польши; евреи, немцы, чехи, литовцы и румыны — еще 11%, что в целом больше половины жителей. По воеводствам же процент поляков, по его данным, был следующим: в Тарнопольском — 49,4, Новогрудском — 52,4, Львовском — 57,7, Виленском — 57,9, Белостокском — 66,9, Полесском — 14,5, Волынском — 16,6, Станиславовском — 22,4³.

Западные районы Польши, наиболее развитые в промышленном отношении, — Силезия, Великая Польша, Поморье, некоторые поветы Лодзинского и Варшавского воеводств — декретом Гитлера от 12 октября 1939 г. были включены непосредственно в состав рейха; Краковский, Варшавский, Люблинский и Радомский округа выделены в особое «генерал-губернаторство». Фашистская оккупация стоила жизни свыше 5 млн. поляков; 2,5 млн. человек были депортированы нацистами из своих родных мест, 10% из них оказались в тюрьмах и концлагерях⁴.

На присоединенных в 1939 г. к СССР землях, по польским данным, за все время было арестовано 300 тыс. жителей^I, депортировано — от 1,2 млн. до 1,5 млн. человек^II. В процентном отношении ко всему населению число выселенных людей было не меньше, чем на оккупированных «третьим рейхом» территориях.

Большую группу составили те арестованные, кто пытался пересечь границу СССР, чтобы уйти в нейтральные страны. По сведениям погранвойск, по этой причине в 1939 г. были задержаны 35 тыс. военных и гражданских лиц. Однако арестовывали не только тех, кто хотел уйти из страны, но и беженцев из захваченных Германией центральных районов Польши. Только в 1939 г. их было задержано 145 тыс.⁵ Не иссяк поток спасавшихся от «нового порядка» и в 1940—1941 гг. Однако свободы в Стране Советов беженцы не обрели. После ареста и следствия дела их передавали на Особое совещание. И хотя по существовавшему законодательству за нелегальный переход границы полагалось от года до трех лет лишения свободы, ОСО чаще всего приговаривало перебежчиков к 5—8 годам.

В конце февраля 1940 г. Берия издал специальную директиву об отправке осужденных Особым совещанием перебежчиков через Владивосток в Северо-восточный лагерь на Колыме для отбытия срока наказания. Отправку должны были обеспечить тюремные отделы и отделы исправительно-трудовых колоний, конвоирование, как обычно, ГУКВ. В связи с этой директивой наркома исполнявший в то время обязанности начальника ГУКВ комбриг Кривенко сообщал 2 марта, что будет отправлено 6—8 эшелонов по 1000—1500 человек в каждом и необходимо выделить для них усиленный состав конвоя. Предлагалось «учесть, что конвоируемые будут стремиться бежать, а потому командованию частей весь состав конвоя подобрать персонально и в усиленном составе против существующего расчета; 3) для того чтобы конвоируемые не могли определить систему охраны и численность конвоя, в пути следования, в необходимых случаях, в зависимости от обстановки, производить увеличение и сокращение постов в эшелоне, а для этого при оборудовании товарных вагонов потребовать вагоны с тормозными площадками в двойном размере; 4) для предупреждения побегов конвоируемых необходимо тщательно подготовиться к приему и использованию агентуры; 5) для поимки бежавших выделить в эшелоны лучших младших инструкторов службы собак с собаками; 6) учесть опыт работы по конвоированию спецпереселенцев...»⁶. Можно подумать, что речь идет об особо опасных преступниках, участниках подпольного движения, а не о пожилых людях, девушках, спасавшихся от ужасов фашизма и бросавшихся на шею красноармейцам как своим спасителям.

6127 перебежчиков, фигурировавших в письме Берии в ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., должны были быть расстреляны по решению Политбюро ЦК ВКП(б). Обе акции были связаны как по времени исполнения, так и по своей сути — физически уничтожить активную часть польского населения.

Второй большой группой арестованных стали «социально опасные элементы» (СОЭ), а если перевести на нормальный язык, представители государственных органов, чиновники различных учреждений, политические и общественные деятели, члены политических партий — Озон, Польской социалистической партии, Польской коммунистической партии, Бунда; военизированных союзов — «Стрелец», «Осадники», легионеры и т.д. В тюрьмы были брошены послы и сенаторы, судьи и врачи, адвокаты и католические священники, владельцы магазинов, мастерских, гостиниц, не говоря уже о крупных предпринимателях и землевладельцах.

К тому же НКВД захватил архивы Польши. Органы стали обладателями списков всех государственных служащих, полицейских, жандармов, тюремных работников, активистов санации^III, украинских националистов и даже агентов полиции. Аресты носили не эпизодический характер, это была тщательно спланированная и начавшая реализовываться задолго до трагедии в Катыни, Харькове и Медном политика уничтожения носителей польской государственности. Подрывались сами основы польского общества, его культуры. Центр санкционировал аресты и руководил ими. В декабре, например, было приказано забрать всех отставных и резервных офицеров, перед самой войной — арестовать уроженцев центральных и западных воеводств Польши.

Аресты чаще всего производились ночью на квартирах, иногда на улице. По ночам люди со страхом прислушивались к скрежету тормозов автомашин, подъезжавших к дому, чтобы увезти во внутреннюю тюрьму НКВД то одного, то другого жильца. Брали в соответствии с заготовленными в НКВД еще до нападения на Польшу списками, в которые впоследствии вносились все новые и новые фамилии. «Таким образом, круг «бесследных исчезновений» становился все шире, волна репрессий катилась из верхов общества вниз, из больших городов в глубокую провинцию. Всем этим людям затем предъявлялось обвинение в службе польскому государству, обвинение по статье советского уголовного кодекса, в которой говорится о контрреволюции (ст. 58 или 54, в зависимости от того, применялся ли кодекс российский или украинский...), а службу собственному государству, поскольку государство это было капиталистическое, советская юриспруденция считала преступлением против интересов революции и международного пролетариата», — писал генерал В. Андерс, сам познавший ужас застенков НКВД⁷.

Арестованных помещали в камеры, где замерзала вода, били и зверски пытали, нередко до смерти. В комнаты, рассчитанные на 10—12 человек, набивали по 100 и более. Антисанитария, нехватка воды даже для питья, голод, издевательства были обыденными не только в львовских «Бригидках», но и многих других тюрьмах.

«Социально опасные элементы», как правило, получали по 10—15 лет лишения свободы, многих приговаривали к высшей мере наказания. Только по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. были расстреляны 7305 узников тюрем — бывших чиновников, крупных землевладельцев, промышленников, людей, вступивших в борьбу со сталинским режимом, несогласных с ним или просто способных в будущем противостоять бесчеловечной системе. В момент нападения гитлеровской Германии на Советский Союз в тюрьмах западных областей Украинской и Белорусской ССР находилось большое количество узников-поляков. Многих из них не успели эвакуировать и поспешили расстрелять. Так произошло во Львове, в Луцке, Злочине, Ровно и Станиславове.

Трагическая судьба ждала и тех, кто по вынесении приговора отправлялся в один из лагерей ГУЛАГа. По свидетельству бывшего плютонового Александра Назаревича, арестованного в августе 1940 г. и отправленного в лагерь № 13 в Архангельскую область, их рабочий день длился с 7 утра до 10 часов вечера. В любую погоду, даже в 50-градусные морозы, они должны были валить по четыре кубометра леса, иначе не получали даже своих 400 г хлеба. Отказавшихся работать сажали в карцер, урезали паек до минимума⁸.

Среди арестованных были и те, кто, служа сформированному в конце сентября в Париже правительству Сикорского, приступил к созданию на оккупированных территориях своей страны подпольной армии и органов управления. Если НКВД кого-либо из них задерживал, то, как правило, после зверских допросов расстреливал. Для «замирения» территорий в конце сентября 1939 г. в Западную Украину выехал сам Меркулов. Во Львове долгое время находился Серов, а также Райхман, насаждавший повсюду своих осведомителей и внедрявший провокаторов в подпольные формирования.

Расстреляв и заключив в лагеря ГУЛАГа наиболее влиятельных и активных представителей населения занятых территорий (не только поляков, но и украинцев, белорусов, евреев, немцев, румын и т.д.^IV), советские власти провели четыре массовые депортации граждан. В Сибирь и безводные степи Казахстана, на Крайний Север и Дальний Восток ссылались прежде всего те польские колонисты и их семьи, которых переселили в восточные воеводства после подписания Рижского договора 1921 г. (осадники и лесники). Именно они составили большинство тех, кто был депортирован в феврале 1940 г. Участь этих людей разделили семьи офицеров, полицейских, многих младших командиров, а также родные и близкие всех арестованных. Депортированы были также мелкие чиновники, учителя, врачи, зажиточные крестьяне, сельские старосты, работники кооперативов со своими семьями. Не делалось исключений ни для старого, ни для малого. Так, у находившегося в Ровенском лагере Леонтия Соломонюка, капрала, мобилизованного в армию в 1939 г., были депортированы в Павлодарский край в феврале 1940 г. Ковельским уездным отделом НКВД жена Ольга и полуторагодовалый сын Евгений. Причины этого выселения не удалось выяснить даже начальнику Мащевского районного отделения НКВД. Сам Соломонюк, украинский крестьянин, в 1936 г. вступивший в Международную организацию помощи революционерам (МОПР), сотрудничал с местными коммунистами. «Административное выселение моей жены я считаю неправильным либо ошибочным. Поэтому еще раз прошу разобрать мое дело и возвратить мою жену на старое место жительства. По взятии Вами резолюции прошу мне сообщить», — писал 31 августа в НКВД Л.С. Соломонюк⁹.

Задержали и выслали из Львова в Семипалатинскую область Казахстана жену, дочь 14-ти лет и 75-летнюю тещу Эдуарда Фехтнера — офицера запаса, адвоката, находившегося в Старобельском лагере. Все трое были жителями Варшавы. Спасаясь от немцев, 8 сентября прибыли во Львов. Осенью 1939 г. они подали несколько заявлений о возвращении домой, в Варшаву Однако в апреле их отправили на восток — в Казахстан. Аналогична судьба Янины Станиславовны Немчевской и ее 63-летней матери Эмилии Грудницкой из Жидачева. Муж Янины Мариан Немчевский, 36 лет, инженер и агроном, был призван в польскую армию лишь 28 августа 1939 г., в сентябре взят в плен и расстрелян в Катыни. Семью его, как и другие семьи офицеров, сослали в Актюбинскую область.

Инструкция о порядке переселения польских осадников из западных областей УССР и БССР была составлена ведомством Берии на основании решения СНК СССР № 2010—558 сс о спецпереселенцах-осадниках и утверждена Совнаркомом и тем же Берией 29 декабря 1939 г. В инструкции подчеркивалось: «1. Выселение осадников из западных областей УССР и БССР проводится одновременно в день, назначенный НКВД СССР. 2. При выселении осадников все недвижимое имущество, сельскохозяйственный инвентарь, домашний скот остаются на месте и принимаются по акту местными управлениями...»¹⁰

Руководили депортациями оперативные «тройки» — областные и уездные, — а также специально созданные для этого штабы. Они разрабатывали план операции, причем все выселения должны были пройти в одну ночь, дабы избежать «шума и паники», не допустить бегства людей из своих домов. Инструктаж оперативных групп уездные «тройки» осуществляли вечером, накануне операции, перед самым выездом к месту действия. Заранее готовился транспорт, который выделяли партийные и советские организации. «Тройки» сообщали собранным на инструктаж лицам о решении правительства о выселении «антисоветского контингента», рассказывали, что он из себя представляет. На выселяемых они выдавали документы, их личные дела, которые заранее подбирали по оперативным группам, волостям и селам. Старший опергруппы изучал по документам состав семей, получал сведения о расположении их домов, маршруте движения оперативного состава со «спецконтингентом» к железнодорожной станции, где проходила погрузка выселяемых в вагоны. На случай сопротивления сообщалось место расположения резервных армейских групп. Все оперативники были вооружены и в определенных случаях имели право применять оружие. На семью разрешалось брать с собой не более 500 кг домашнего скарба и инструментов. Продовольствия можно было брать не более чем на месяц. На сбор вещей отводилось менее двух часов. Предписывалось отделять главу семьи от остальных ее членов, поскольку их помещали в специальные лагеря. Женщин, стариков и детей отправляли на поселение в отдаленные районы страны. Станция во время погрузки оцеплялась конвойными частями. Они же сопровождали эшелон. В каждом вагоне размещали по 25—30 человек. Затем начинался многодневный путь в наглухо закрытых вагонах для скота. По приезде на места, где не было ни жилья, ни самых необходимых вещей, женщин, стариков, детей ждали только голод, болезни, непосильный труд. Начальник 2-го Управления НКГБ Федотов сообщил генералу Андерсу, что из Польши в 1939—1941 гг. было вывезено 475 тыс. поляков¹¹. Эта цифра не включает военнопленных, перебежчиков, лиц. арестованных по подозрению в контрреволюционной деятельности, депортированных семей украинской, белорусской, еврейской, литовской и других национальностей.

Андрей Вышинский заявил, что до войны было вывезено 387932 поляка. Заместитель наркома внутренних дел, курировавший наряду с управлением НКВД СССР по делам военнопленных также ГУЛАГ и отдел по спецпоселениям, указал в справке, что на 1 августа 1941 г. в спецпоселениях проживало 381220 человек, высланных из западных областей УССР и БССР, в том числе 26160 бывших военнопленных, 132463 осадника и лесника, 46597 осужденных подследственных, 176 ООО беженцев и членов семей репрессированных граждан. По данным же профессора Гросса, в это время было депортировано 880 тыс. человек, в том числе 220—230 тыс. детей. Среди депортированных поляки составляли более половины (по другим данным — 70%), около трети — евреи, менее 20% — украинцы и белорусы. По социальному составу около трети были крестьянами, 3,3% — рабочими, остальные — средние и высшие слои польского общества. Смертность среди поляков в СССР была выше средней по стране, в том числе среди детей — на 20%¹².

Материалы Отдела трудовых поселений НКВД СССР и Главного управления конвойных войск содержат сведения о четырех волнах депортаций. В «Обзоре о состоянии службы конвойных войск за I квартал 40 г.» указывалось, что всего по стране было отконвоировано 597851 человек, в том числе эшелонным и сквозным конвоированием — 266816 (220% к предыдущему кварталу). Отмечалось, что конвойные части вывезли в феврале из пределов западных областей Белорусской и Украинской ССР 138619 спецпереселенцев, т.е. мирных жителей присоединенных в сентябре 1939 г. к СССР территорий. При этом было осуществлено одновременное конвоирование 100 эшелонов. В докладной же записке для Берии «О приеме и расселении осадников» сообщалось, что в результате начатой 10 февраля операции было переселено 139590 осадников. Их разместили а 21 крае и области в 115 поселках, при этом наибольшее количество семей — в Коми АССР (219 семей), в Молотовской (1737), Вологодской (1586), Свердловской (2809), Омской (1422), Красноярском крае (3279), Иркутской области (2114), Алтайском крае (1250) и, наконец, в Архангельской области — 8084 семьи¹³. П. Жарон называет цифру высланных в феврале вдвое больше — 250 тыс.

63% отконвоированных 8—10 февраля пришлись на районы Западной Украины, 37% — Белоруссии. При этом около трети «спецпереселенцев» были перевезены 11-й бригадой, немногим более одной пятой — 15-й бригадой и почти половина — 13-й дивизией¹⁴.

О том, как проходило выселение, известно из «Итогового обзора о выполнении особого задания НКВД СССР по конвоированию бывших осадников и спецпереселенцев из западных областей Украинской и Белорусской ССР», в котором указывалось: «Выполнение заданий по конвоированию этого контингента совпало с моментом значительного расхода боесостава частей войск в связи с приемом под охрану приемных пунктов и лагерей военнопленных. Кроме того, вся работа частей по выполнению заданий протекала в крайне сложной, а потому и трудной обстановке (суровая зима, конвоируемый контингент принимался мелкими группами в разных районах, требования произвести погрузку и отправление одновременно всех эшелонов в один день, перегрузка из вагонов с узкой колеи на широкую, отсутствие команд обслуживания и питание конвоируемых из железнодорожных буфетов силами конвоя, перебои в снабжении продуктами и т.п.). К тому же надо добавить, что у личного состава совершенно отсутствовали силы для конвоирования такого контингента, а конвой назначался в уменьшенном составе (25 человек на эшелон). Личный состав конвоев на протяжении операции проявил высокую политическую сознательность, дисциплину, четкость и здоровую инициативу. Благодаря сознательному и серьезному отношению личного состава это весьма важное задание народного комиссара несмотря на сложную обстановку успешно выполнено»¹⁵.

В 25—30-градусный мороз людей везли около месяца в неотапливаемых вагонах, почти без еды, в антисанитарных условиях. В результате в пути умирало много людей, в том числе дети и старики. Как время, выбранное для депортации, так и районы расселения были рассчитаны на массовое уничтожение людей. То была самая страшная волна переселения, в которую были включены наиболее активные слои населения. Те, кому удавалось выжить в пути, попадали в новые передряги — негде было жить, нечего есть, в трудовых поселениях работать приходилось почти так же много, как и в лагерях ГУЛАГа, иначе не получали продовольственные талоны. В результате смерти многих матерей осиротели дети, которых отправляли в приюты и детские дома, где для них не были созданы хотя бы мало-мальски сносные условия.

Вторая волна депортации проводилась на основании решений СНК СССР от 2 марта 1940 г.^V и касалась семей офицеров, полицейских и узников тюрем. А 5 марта же Политбюро ЦК ВКП(б) санкционирует расстрел 25700 офицеров, полицейских и узников тюрем. Время проведения второй волны депортаций, 13-15 апреля, совпало с разгаром операции по «разгрузке» 3-х спецлагерей. И в той, и в другой операциях были задействованы одни и те же части. Так, 136-й конвойный батальон, который в это время вывозил офицеров из Козельска в Смоленск и Гнёздово, направил десять конвоев в западные области Украины и Белоруссии для сопровождения эшелонов с жителями присоединенных к СССР областей. Туда же выехал исполнявший обязанности командира батальона Яворский¹⁶. 17 апреля большинство из них вернулись в Смоленск. В то же время два конвоя были дальними — они прибыли в часть лишь 5 мая. В приказе по 136-му конвойному батальону его командир майор Межов писал: «5 мая 40 г. возвратился по выполнению оперативно-боевых задач конвой по перевозке спецпереселенцев, начальник конвоя военный техник 1 ранга Шифрин А.А., и [конвой] инструктора политработы батальона тов. Рыбкина. Оба конвоя оперативно-боевые задачи выполнили на оценку отлично. В пути следования начальниками конвоя была хорошо поставлена партийно-политическая работа, организация службы, питание спецпереселенцев»¹⁷. Во второй поток депортаций конвойные войска сопровождали 51 эшелон с 59416 спецпереселенцами, из них 54% из западных районов Украинской ССР и 46% — Белорусской ССР. 11 % людей отконвоировали части 11-й бригады, 35 — 15-й бригады, 54% — 13-й дивизии¹⁸.

По данным П. Жарона, во вторую волну было вывезено 300 тыс. человек, причем 80% из них составляли женщины и дети. На этот раз забирали прежде всего семьи офицеров, полицейских и арестованных органами госбезопасности¹⁹. Подбирали также и те социально опасные элементы, которых почему-либо не схватили в феврале. При этом из Львовского воеводства были выселены 60 тыс. человек, из района Лиды отправлено 300 вагонов. На человека разрешалось брать всего 80 кг вещей. На этот раз составы шли главным образом в Северо-Западный и Северо-Восточный Казахстан (Актюбинскую, Кустанайскую, Павлодарскую, Карагандинскую, Семипалатинскую и другие области), часть — в Архангельскую область, на Урал и в Сибирь. Работали в совхозах и колхозах, на строительстве железной дороги Акмолинск — Карлати. По приезде размещались в землянках, мазанках, мылись лишь летом, когда вода нагревалась на солнце. Не было ни школ, ни больниц, продукты в ларек привозили раз в месяц. Непривычен и тяжел был климат — летом жара доходила до 45°, зимой морозы в 50°. По степи рыскали волчьи стаи, нападавшие на людей и домашних животных. Особенно трагична была судьба детей. 20 мая, в день, когда была закончена «разгрузка» спецлагерей, к Сталину обратились польские дети — Иван Денышин, Фалей Заводщки, Збигнев Енджейчик и Барбара Ковальска. Они писали: «Коханный ойче Сталине! Мы, малые деци з балшым прошэнием до Великого Отца Сталина просим з гарачэго серца чтоб нам вирнули наших отцов которые работають в Осташкове. Нас переслали з Западней Белоруси на Сибир и нам нивилели что небуть взяць з сабой. Нам сичас цяжко жывецца у всех децей мать не здоровые и немогут работаць и вопшэ ничто пропас не думае как мы живем и работы никакой недають. За это мы малые деци голодам примераем и еничо просим отца Сталина штов пронас не забыл мы всегда будем в Совецким Союзе хорошими рабочыми народем тольки нам тяжко жыць без нашых отцов. Досвиданя ойче»²⁰.

Третий поток пришелся на последнюю декаду июня 1940 г. По данным отдела трудовых спецпоселений, 29 июня было начато и к середине июля закончено выселение 76382 человек (25682 семьи) в Алтайский край, Архангельскую, Вологодскую, Горь-ковскую, Иркутскую, Новосибирскую, Омскую, Свердловскую, Челябинскую, Якутскую области, Красноярский и Алтайский края, Коми АССР. Две трети депортированных были отправлены из западных областей УССР, одна треть — из Белорусской. Как и прежде, конвоировали части 15-й бригады (30%), 13-й дивизии (65) и вновь подключенной к этому делу 19-й бригады (7%). 13 июля ГУКВ издало приказ по конвойным войскам, в котором отмечались заслуги 13-й дивизии, 11-й и 15-й бригад в выполнении специального задания НКВД СССР, объявлялась благодарность и премировались многие командиры и бойцы этих соединений²¹. По польским данным, в июньский поток были вывезены 400 тыс. человек, и коснулся он прежде всего уроженцев центральных областей Польши. Многие из них скрывались в лесах, прятались в подвалах и па чердаках домов. На них устраивались облавы в кафе и магазинах, на улицах, прочесывались деревни и леса.

Последняя депортация была осуществлена через год, накануне нападения Германии на СССР. Во время ее, по подсчетам польских историков, было вывезено до 280 тыс. человек, главным образом в районы Центральной Сибири, Алтайский край и на Крайний Север. Об этом Станислав Спасюк писал: «20 июня 1941 г., почти перед самым нападением Германии на Советский Союз, моя семья была депортирована в глубь СССР по доносу трех людей из нашего селения. Жили в окрестностях Лиды. Нас разбудили очень рано и сообщили, что мы подлежим выселению как опасный для советской власти элемент. Упаковали немного вещей — одежду, постель и ценности, и в тот же самый день, 20 июня, отвезли нас в повозке на железнодорожную станцию, затем погрузили в товарные вагоны и отправили на восток. Среди нас, депортированных, были также литовцы и латыши. Поезд, которым мы ехали на восток, был подвергнут бомбардировке немецкими летчиками, все это уже было после нападения Германии на СССР... Через три недели доехали до Ачинска, расположенного на восток от Байкала. После выгрузки из вагонов нас построили на привокзальной площади, и офицер НКВД ознакомил нас с решением о высылке нас на 20 лет добровольного труда. Мы не можем менять место жительства. Со станции Ачинск развезли нас по колхозам. Подводу тащили волы два дня. Моя семья оказалась в колхозе на север от Ачинска. Было там очень тяжко. Трудились все, только бы прокормиться. После амнистии в августе 1941 г. нам было разрешено выходить за околицу»²².

Кроме того, еще 50—80 тыс. польских граждан тем или иным способом побудили завербоваться на работу в Донбасс, на Урал, в Кузбасс, Казахстан, а также 100 тыс. молодых людей были призваны в Красную Армию.

Как уже указывалось, 30 июня 1941 г. в Лондоне посол СССР в Англии И.М. Майский и премьер-министр польского правительства В. Сикорский подписали советско-польское соглашение и протокол. В последнем СССР обязался предоставить амнистию всем польским гражданам, содержавшимся в заключении в качестве военнопленных или на «других достаточных основаниях». 12 августа Президиум Верховного Совета СССР издал указ об амнистии польских граждан^VI. Правительство обязало местные органы оказывать содействие освобождаемым полякам, в первую очередь женщинам с детьми, в устройстве на работу, в поисках жилья. На оказание им помощи выделялся кредит в 100 млн. рублей. Как признал А. Вышинский в беседе с поверенным в делах Польши в СССР Ю. Ретингером, речь шла об обустройстве нескольких сотен тысяч людей. В местах наибольшей концентрации польского населения открылись представительства польского посольства, организовывались склады одежды, продовольствия, поступавшие из США и Великобритании для этих целей. Поляки призывных возрастов получили возможность вступить в армию В. Андерса. Была составлена картотека польских граждан на основании опроса прибывавших из лагерей и ссылок людей. В результате удалось выявить несколько десятков тысяч человек, которые все еще находились в заключении. Всего, по воспоминаниям бывшего польского посла в СССР С. Кота, в сентябре 1941 г. действовало в СССР 807 польских организаций с 2639 сотрудниками, которые смогли оказать содействие более чем 300 тыс. польских граждан. К 1 сентября 1942 г. из СССР с Андерсом на Ближний Восток ушли 75491 военнослужащий и 37756 членов их семей²³. В 1944—1947 гг. было репатриировано из СССР в Польшу 1,5 млн. человек. Тем не менее очевидно, что десятки, а может быть, и сотни тысяч погибли на Крайнем Севере, в Сибири и Казахстане, в застенках НКВД. После разрыва дипломатических отношений с правительством Сикорского сталинский режим немедленно ликвидировал все льготы в отношении польских переселенцев, арестовал многих работников его посольства и представительств. Это обеспокоило союзников СССР, которые пытались как-то помочь полякам в СССР, но безуспешно.

Злодеяния против сотен тысяч мирных польских граждан, геноцид против польского народа, осуществлявшийся сталинским режимом, явились преступлением против человечности.

Столь же чудовищны преступления сталинского режима и против своего собственного народа. В соответствии со справкой, составленной в ГУКВ, в 1937 г. их части отконвоировали 2217 тыс. человек, в 1938 г. — 2092 тыс., в 1939 — 2048 тыс., в 1940 — 3171 тыс. человек, т.е. почти десять миллионов советских граждан²⁴. Как и в случае с поляками, возможно, что и эта статистика неполна — людей могли конвоировать и другие части — НКВД, РККА. Многих заключенных расстреляли прямо в тюрьме.

Само слово «Катынь» в документах конвойных войск и Управления по делам о военнопленных я встретила лишь один раз, и то применительно к советским заключенным. 10 июля 1941 г., когда немцы были на подступах к Смоленску, конвою из 43 бойцов 136-го конвойного батальона было приказано от-транспортировать большую группу людей из Смоленска в Катынь²⁵. Какая им была уготована участь, объяснять не нужно.

Итак, сталинщина совершила по отношению к польскому народу преступление против мира, военные преступления и преступления против человечности, что в целом составляет одно понятие: преступление против человечества.

Комментарии

I. Польский профессор Я. Гросс, в настоящее время преподающий в американском университете в Принстоне, называет другие цифры — 440—500 тыс. арестованных.

II. В это число некоторые включают всех репрессированных жителей оккупированных советскими войсками районов.

III. Санация — режим, установленный Й. Пилсудским и его сторонниками в мае 1926 г. Требуя санации (оздоровления) государственного аппарата и общественных отношений и пользуясь поддержкой леворадикальных партий, они совершили государственный переворот и установили свою власть в стране.

IV. Как справедливо отмечают профессор Я. Гросс и И. Грудзинска-Гросс, почти треть населения довоенной Польши составляли национальные меньшинства, которые в условиях все нараставшей в 30-е годы фашизации страны чувствовали себя ущемленными в правах. Поэтому первоначально украинское, белорусское и еврейское население приветствовало приход Красной Армии и способствовало объединению занятых ею районов с СССР. Однако эйфория первых дней длилась недолго. Вскоре украинские националисты начали заполнять советские тюрьмы. Для евреев приход русских означал устранение угрозы германской оккупации. Однако и среди них вскоре начались аресты, особенно среди имущих слоев, интеллигенции.

V. На этом заседании присутствовал Сталин, Молотов, Микоян, Каганович и др.

VI. Тем не менее даже после амнистии вагоны с заключенными-поляками продолжали следовать в лагеря НКВД. 28 августа некто Делов из Владивостока сообщал начальству ГУЛАГа: «После издания указа об амнистии польских подданных продолжают поступать спецвагоны с заключенными польскими гражданами. Во избежание излишних расходов, связанных с транспортировкой, прошу дать указания Новосибирску, Красноярску, Иркутску и Хабаровску об исполнении ими директивы Наркома за № 269 о транзитных заключенных, направляя Владивосток только тех, кто не подлежит освобождению» (ГАРФ, ф. 9479, оп. 1, д. 61, л. 84).

Примечания

1. Нюрнбергский процесс. Сб. материалов в 8-ми т. Т. 1, М., 1987, с. 148.

2. Бугай Н. По решению правительства СССР... Депортации 30—50-х годов. — «Московские новости», № 6, 30 июня 1991.

3. Zaron Р. Deportacije na kresach. Warszawa, 1990, s. 15—16.

4. Gross J.T. Revolution from Abroad. Princeton, 1988, p. 227—228. Gross J.T. Okupacia sowiecka i deportacie do Rosji w oczach dzieci. — Zeszyty Historyczne, 1979, z. 48, s. 55.

5. Пограничные войска СССР 1939 — июнь 1941. Сб. документов и материалов. М., 1970, с. 753.

6. РГВА, ф. 40, оп. 1, д. 179, л. 181—182.

7. Андерс В. Без последней главы. — «Иностранная литература». 1990, № 12, с. 220.

8. Zaron P., op. cit., s. 36—37.

9. ЦХИДК, ф. 1/п, оп. 2е, д. 10, л. 443—444.

10. Там же, оп. 4е, д. 2, л. 122—132; ГАРФ, ф. 9479, оп. 1, д. 61, л. 1—3; ф. Р—5446, оп. 57, д. 65, л. 163—165.

11. Андерс В., цит. соч., с. 220.

12. ГАРФ, ф. 9479, оп. 1, д. 61, л. 120; Grudzinska-Gross I., Gross J.T. «W czterdziestym nas Matko na Sibir zesłali...». Warszawa, 1990, s. 8.

13. РГВА, ф. 40, оп. 1, д. 70, л. 28—29.

14. Zaron P., op. cit., s. 39.

15. РГВА, ф. 40, оп. 1, д. 70, л. 28—29.

16. Там же, ф. 38106, оп. 1,д. 10, л. 68—70; ГАРФ, ф. Р—5446, оп. 57, д. 68, л. 123—127.

17. РГВА, ф. 38106, оп. 1, д. 10, л. 132.

18. Там же, ф. 40, оп. 1, д. 70, л. 29.

19. Zaron P., op. cit., s. 48.

20. ЦХИДК, ф. 1/п, оп. 4е, д. 1, л. 79; см. также: Лебедева Н. Катынские голоса. — «Новый мир», 1991, № 2, с. 215—216.

21. РГВА, ф. 40, оп. 1, д. 70, л. 14, 28—29; ГАРФ, ф. 9479, оп. 1, д. 61, л. 47.

22. Zaron P., op. cit., s. 71—72; см. также письма детей в издании: «W czterdziestym nas Matko na Sibir zesfali». London, 1979.

23. Сталин, Сикорский, Андерс и другие. Документы. — «Международная жизнь», 1990, № 12, с. 127.

24. РГВА, ф. 40, оп. 1, д. 182, л. 22; д. 183, л. 1об.

25. ЦХИДК, ф. 38106. оп. 1, д. 14, л. 44.