Катастрофа

1

Приближалось лето 1944 г. Вряд ли кто-нибудь и в стане агрессоров, и тем более в лагере антигитлеровской коалиции сомневался, что оно принесет всем участникам борьбы важные, быть может решающие, события. Нацисты напряженно ожидали новых ударов Советской Армии на Востоке и возможной высадки союзников на Западе.

Еще три года назад Гитлер и все его сподвижники горячо и настойчиво стремились к войне кратковременной, скоротечной. Теперь они не желали ничего так страстно, как затягивания войны. «Позиционность», казавшаяся три года назад ужасом и проклятием, теперь превратилась в желанное благо. Закрепиться, отсидеться, остановить на неподвижных фронтах этот мощный вал с Востока, который неумолимо накатывался на рейх, дождаться политических конфликтов в лагере противника, которые обязательно наступят и чудесно повернут ход событий, — такой стала теперь главная мечта обитателей «Вольфшанце».

Окруженные непроницаемой тайной, они постепенно делали войну тайной и для себя. Война становилась для сидящих здесь все абстрактнее. Они передвигали на штабных картах, как шахматные фигурки, свои дивизии, обозначенные синим цветом, и отдавали приказы, которые со временем все меньше отвечали происходившему на полях сражений. И лишь с огромным трудом они осознавали, что неумолимо идет освобождение Европы.

Обстановка на фронтах второй мировой войны становилась все менее благоприятной. Италия капитулировала. Япония перешла к стратегии обороны, имея перед собой превосходящие силы США и Англии¹.

Генералы, многократно наученные прошлой осенью и зимой, теперь не могли высокомерно убеждать себя, будто Советский Союз «истощен», а резервы его «иссякли» лишь потому, что им этого очень хотелось. Со страхом прислушивались они к ненадежной тишине временно остановившегося Восточного фронта. Они старались понять дальнейшие планы советской стратегии, чтобы потом как можно лучше расставить свои силы. Днем и ночью напряженно работал нацистский центр по руководству войной. Вышколенные генштабисты, склоняясь над картами, изучали данные, стекавшиеся сюда из разных мест расчлененного на сотни дивизий гигантского фронта. Эти данные затем переплавлялись в особой важности доклады о наиболее вероятных действиях противника и о необходимых контрмерах.

Детальный анализ, оконченный в принципиальной своей части уже в первой половине мая, позволил сделать очень важные выводы о намерениях Советского Верховного Главнокомандования, которые затем и были положены в основу всех расчетов германской стратегии на лето 1944 г. Перерыв, наступивший в боевых действиях Красной Армии, как говорилось в анализе обстановки, данной генеральным штабом, «не должен привести к ложному заключению, что Советский Союз в людском и материальном отношении не в состоянии продолжать решительные наступательные операции». Наоборот, теперь в «Вольфшанце» исходили из неизбежности возобновления наступления Советского Союза, «которое по силе не уступит наступательным действиям последних месяцев»².

Главный вопрос заключался, конечно, в том, чтобы определить, где же Красная Армия нанесет предстоящим летом свой главный удар. Тщательное исследование этой проблемы привело нацистских стратегов к следующим заключениям.

Советское военное руководство имеет две возможности продолжать наступление: первая — нанести главный удар в районе Балтийского моря, или, как назвали немецкие генштабисты эту предполагаемую операцию, «балтийская», вторая — сосредоточить главные усилия против Балкан и провести «балканскую операцию».

«Балтийская операция», т. е., по расчетам генштаба, наступление из района Луцка и Ковеля через Варшаву на северо-запад к побережью Балтийского моря, могла бы стать «очень смелой операцией». Однако Советский Союз не пойдет на нее, потому что не захочет вторгаться непосредственно на территорию Германии, где встретит упорное сопротивление. Он не сможет «преобразовать политическую структуру германской империи», и это сделает всю операцию бесперспективной³.

Другое дело — на Балканах. Гитлеровские стратеги не сомневались, что советское командование изберет на лето именно второй вариант действий и будет наступать главными силами только на Балканы. Причем Советский Союз не станет медлить с ударом, ибо, как они считали, захочет опередить союзников, которые готовятся двинуть силы в том же направлении, т. е. тоже на Балканы.

Наступление советских войск в летней кампании произойдет, заключили гитлеровские стратеги, между Черным морем и Припятью, чтобы через Румынию и Венгрию ударить на Балканы «и распространить сферу русского влияния на Средиземное море». Советское наступление предыдущего года на Украине утверждало в том же мнении.

Но все дело в том, что старательный долгий труд гитлеровских «специалистов» стратегического анализа оказался тщетным и глубоко ошибочным. На самом деле расчеты советского командования были совершенно другими. А то, во что долго верили нацистские стратеги из «Вольфшанце», представляло собой лишь результат дезинформации и собственных абстрактных рассуждений. И когда нацистские фельдмаршалы все поняли, оказалось поздно.

2

«Приступая к подготовке Белорусской операции, Генштаб хотел как-то убедить гитлеровское командование, что летом 1944 г. главные удары Советской Армии последуют на юге и в Прибалтике»⁴. Это свидетельство генерала армии С.М. Штеменко очень важно для уяснения причин нового стратегического просчета гитлеровской ставки летом 1944 г.

Уже 3 мая Генеральный штаб Советской Армии отдал распоряжение командующему 3-м Украинским фронтом, расположенным на юге: «В целях дезинформации противника на вас возлагается проведение мероприятий по оперативной маскировке. Необходимо показать за правым флангом фронта сосредоточение восьми-девяти стрелковых дивизий, усиленных танками и артиллерией... Ложный район сосредоточения следует оживить, показав движение и расположение отдельных групп людей, машин, танков, орудий и оборудование района»⁵. Аналогичная директива пошла и на север — на 3-й Прибалтийский фронт. Своего рода дезинформацией являлось также оставление на юго-западном направлении танковых армий. «Разведка противника следила за нами в оба и, поскольку эти армии не трогались с места, делала вывод, что, вероятнее всего, мы предпримем наступление именно здесь. Hа самом же деле мы исподволь готовили танковый удар совсем в ином месте... Противник сразу клюнул на эти две приманки»⁶.

Да еще как!

В те дни, когда не понявшие, что и где следует ожидать, германские генералы составляли свои прогнозы, советское командование заканчивало приготовление к одной из самых крупных операций второй мировой войны, но не на юге советско-германского фронта, где эту операцию ждали, а в центре, где ее никто не ожидал.

Решение разгромить центральную группировку германских войск в Белоруссии летом 1944 г. Советское Верховное Главнокомандование приняло в общей форме, еще когда составляло планы операций на зиму 1944 г. Оперативный план проведения Белорусской операции Генеральный штаб начал составлять с апреля.

12 апреля Ставка Верховного Главнокомандования поставила разгром группировки гитлеровских войск в Белоруссии в качестве одной из первоочередных задач на лето 1944 г.

Советское командование создало для наступления чрезвычайно мощную группировку войск: 166 дивизий, 12 танковых и механизированных корпусов, более 31 тыс. орудий и минометов, 5200 танков и самоходных орудий, около 5 тыс. боевых самолетов и т. д. Вечером 21 июня 1944 г. советские войска стояли наготове для нового сокрушительного удара по фашизму. Их не разглядели нацистские стратеги.

В это же самое время Гитлер говорил своим советникам: его новый план имеет особое, решающее значение. В чем же он состоял? Фюрер ждал вторжения союзников на Западе. Если удастся сбросить десант, тогда подобные попытки повторятся не скоро. Так высвободятся немецкие резервы для юга Восточного фронта. И тогда он сможет снова его стабилизировать. Если же все это сделать не удастся, то, как сказал фюрер генералу Хойзингеру, «я должен буду попытаться закончить войну политическими методами»⁷.

В то самое время, когда западные союзники, высадившиеся 6 июня в Нормандии, остановились на плацдармах у побережья, грянуло мощное советское летнее наступление в Белоруссии. Оно началось в третью годовщину начала агрессии против Советского Союза ударами артиллерии, авиации, масс танков и пехоты. Разгорелись ожесточенные сражения на земле и в воздухе. За шесть дней советские войска разгромили немецкие фланговые группировки под Витебском и Бобруйском. Танковые и механизированные соединения стремительно прорвались в стратегическую глубину. Внезапность оказалась потрясающей. Все спуталось и перемешалось в германских войсках и в штабах. Фронт, старательно укрепляемый в течение двух лет, начал рушиться прежде, чем «Вольфшанце» успело понять, что произошло, и обдумать контрмеры. По масштабам пространства, которое сразу оказалось в уничтожающем огне, по размаху и мощи новое советское наступление оказалось не сравнимым ни с чем.

Хотя Цейтцлеру, находившемуся в штабе группы армий «Центр» в Минске, еще 24 июня было сообщено о более чем тревожном развитии дел, в ОКХ продолжали думать, будто речь идет лишь о потере передовой позиции⁸. В ставке не согласились дать разрешение sa отход, который уже совершался без всяких разрешений под уда-рами советских войск.

Гитлер, срочно вернувшийся из Бергхофа в «Вольфшанце», категорически потребовал «приостановить наступление Красной Армии» на линии Чудское озеро—Березина—Лепель. Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии 28 июня дала указание фронтам увеличить темпы наступления, занять Минск и восточнее его окружить основные силы группы армий «Центр». Вскоре штаб группы пришел к выводу: «Противник поставил перед собой гораздо более широкие цели, чем это предполагалось вначале». Командующий фельдмаршал Буш истерически требовал крупных подкреплений, а Цейтцлер панически сообщал, что общее развитие событий «далеко выходит за рамки задачи группы армий "Центр" и требует крупных решений»⁹. Гитлер, Кейтель, Йодль отклонили предложение Буша отвести группу армий «Север» и отстранили его от должности. Здесь вновь появляется Модель — последняя надежда фюрера 8 катастрофических ситуациях.

Уже 30 июня Моделю, получившему также задание координировать действия групп армий «Центр» и «Северная Украина», стало ясно, что на линии, которую Гитлер приказал удержать, нельзя остановить бегущие войска. 2 июля Модель сделал тяжкое признание: больше невозможно удерживать Минск и пытаться спасти окруженные войска 4-й и 9-й армий. Неотложную задачу он видел теперь в том, чтобы остановить фронт где-то западнее Минска. Для этого ему нужны немедленно четыре дивизии и еще одна специально для обороны Вильнюса. Кроме того, глубже в тылу необходимо создать новый фронт, что также требует сил.

Тем временем советские войска вступили в Минск и завершили окружение 100-тысячной немецкой группировки. Отсутствие организованного немецкого фронта стимулировало продолжение стремительного наступления.

Теперь в центре немецкой обороны на Восточном фронте зияла громадная брешь — до 400 км. Через нее советские войска устремлялись все дальше на запад.

В «Вольфшанце» были потрясены. 29 июня Кейтель заявил: «Теперь и я знаю, что больше делать нечего».

3

Вернемся немного назад, к событиям, связанным с открытием второго фронта.

После того как на Тегеранской конференции глав союзных держав было принято окончательное решение о втором фронте и западные союзники подписали торжественное обещание начать вторжение через Ла-Манш в мае 1944 г., подготовка высадки ускорилась. Назначенный 11 февраля главнокомандующим союзными силами генерал Эйзенхауэр получил директиву Объединенного комитета начальников штабов: «Вы высаживаетесь на Европейском континенте и вместе с другими Объединенными Нациями проводите военные действия, цель которых — нанести удар в сердце Германии и уничтожить ее вооруженные силы»¹⁰.

Достигнутый Советским Союзом коренной перелом в ходе второй мировой войны стал главной предпосылкой окончательного принятия США и Англией их решения. Ибо коренной перелом произошел не только в ходе войны и в военно-политической обстановке в Европе, но также и в отношении правительства США и Великобритании к вопросу о втором фронте. Непрерывные удары, которые обрушивала Красная Армия, ее быстрое продвижение на Запад заставляли союзников торопиться.

Дискуссии между англичанами и американцами о месте высадки еще долго носили острый характер. Английский кабинет, исходя из намерений опередить Красную Армию в Юго-Восточной Европе, обеспечить в этом районе господство Великобритании и гарантировать ее преобладание в бассейне Средиземного моря и на Ближнем Востоке, в 1943 г. отстаивал программу максимального увеличения сил в Италии, вторжения на Балканы, закрепления позиций в Восточном Средиземноморье, сочетая эти действия с усилением авиационных налетов на Германию. План опирался на традиционные устои британской имперской политики. Господство на Ближнем Востоке гарантировало Великобритании решающие позиции в этом районе, связывавшем три континента, обеспечивало экономическое и политическое влияние во многих районах мира, позволяло поддерживать прочные контакты с колониями и доминионами. Англия издавна считала: если ее крейсера стоят на ближневосточных рейдах, то потоки нефти бесперебойно вливаются в индустриальное сердце империи.

Вопреки британским планам лидеры США после долгих и острых споров и конфликтов в конце концов твердо решили отказаться от «средиземноморского варианта». Занимая исходные позиции для борьбы за преобладание в послевоенном мире, США теперь исходили в своих решениях из следующих главных оценок глобальной и европейской ситуации:

Советский Союз сможет и один разгромить Германию;

наступление советских войск не остановится на западных границах Советского Союза, а будет продолжаться к Центральной и Западной Европе;

удержание под своей эгидой Западной Европы будет иметь решающее значение для послевоенной политики США мирового масштаба;

проведение широких операций в Средиземном море, особенна в его восточной части, нецелесообразно: оно отвлечет крупные силы союзников и облегчит вступление Советской Армии в Центральную Европу.

Поэтому необходимо вторгнуться на континент с Запада, занять возможно большую территорию и встретиться с Советской Армией на максимально дальних подступах к Западной Европе.

Стратегия США базировалась на том принципе, что чрезмерное внимание к Средиземноморью лишь распылит силы. В районе Балкан необходимо ограничиться действиями сковывающего характера, а в Италии — только оказывать давление, чтобы облегчить главную операцию — высадку во Франции.

Уже сейчас, когда формировалось решение о втором фронте, Вашингтон готовил ту систему американо-европейских отношений, которая затем, после войны, стала утверждаться в Западной Европе. «Мы начнем операцию "Оверлорд" в течение мая одновременно с операцией на юге Франции», — говорилось в рекомендации Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании. Рузвельт и Черчилль 1 декабря оповестили Советский Союз о своем согласованном плане. В последующие дни, продолжая совещание в Каире, они договорились не проводить операций, которые могли бы помешать высадке десанта в Западную Европу¹¹.

4

Зима и весна 1944 г. принесли немало тревог: поток донесений о готовящемся десанте забивал сейфы германских штабов во Франции и Бельгии.

Гитлер на совещании с командующими войсками на Западе 20 марта 1944 г. говорил: «Сорок пять дивизий, расположенных сейчас в Европе, крайне нужны нам в России. Как только на Западе будет одержана победа, их необходимо перебросить в Россию, чтобы и там коренным образом изменить положение»¹². В разгар весеннего наступления Советской Армии Гитлер понял трудность намерений сосредоточить все внимание на Западе. Он готовился и дальше снимать войска со всей Европы, чтобы бросать их во всепожирающую печь Восточного фронта. Но для этого нужно устроить союзникам «второй Дьепп», т. е. сбросить их в море, когда начнется высадка во Франции.

Еще в декабре 1941 г. фюрер приказал создать «атлантический вал» — систему укреплений от Норвегии до границы с Испанией. Фантастический план: постройку «вала» при имеющихся средствах невозможно было бы закончить и за десять лет. С той же активностью, которая отличала нацистскую пропаганду в описаниях «неприступной мощи вала», военные в своих донесениях доказывали его слабость.

Геббельс писал: «Мы укрепили берег Европы от мыса Нордкап до Средиземного моря и установили самое смертоносное оружие, которое только мог создать XX в. Поэтому любой вражеский штурм, пусть самый мощный, обречен на провал»¹³. В то же самое время Рундштедт, назначенный еще весной 1942 г. командовать войсками на Западе и тем же самым «валом», докладывал: укрепления береговой обороны не отвечают даже минимальным требованиям, их плотность слишком низка. «Вал» в лучшем случае может выдержать атаку в течение 24 час. «Любой решительный штурм самое большее в течение суток приведет к прорыву обороны в любом пункте». Он называл укрепления ширмой¹⁴.

В конце 1943 г. в «Вольфшанце» пришли к выводу: если вторжение и произойдет, то не позднее весны 1944 г. Директивой от 3 ноября Гитлер устанавливал: наиболее вероятный район высадки — побережье пролива Па-де-Кале. Здесь нужно сосредоточить основные силы. Казалось естественным, что союзники появятся на континенте, пройдя через самое узкое место пролива. Подобное мнение разделял и Рундштедт: высадка произойдет где-то между Гавром и Дюнкерком. Несколько позже фельдмаршал Роммель, назначенный 15 января командующим группой армий «Б», подчиненной Рундштедту, утверждал: «Высадку следует ожидать несколько западнее этого района»¹⁵.

Однако эти оценки отнюдь не были окончательными. В марте Гитлер заявил: наибольшую угрозу представляют полуострова Бретань и Контантен, особенно последний. Высадка произойдет, конечно, здесь из-за наиболее благоприятных условий развертывания войск. Однако в начале мая он говорил уже о других местах — о п-ове Бретань и Нормандии.

Под влиянием штаба военно-морских сил ОКВ 10 мая 1944 г. совершенно определенно заявило: наступление, вероятно, начнется 18 мая. Основной удар — в Нормандии, отвлекающие действия — Бретань. С раннего утра 18 мая в штабах группы армий «Запад» ждали вестей о приближении англо-американских десантов. Но их не последовало. Тогда штаб военно-морских сил безапелляционно объявил: теперь по погодным условиям можно не опасаться десанта вплоть до августа. Появилось мнение — его наиболее активно высказывали генерал Блюментритт, начальник штаба Рундштедта, и адмирал Кранке, командующий морскими силами на Западе, — высадка не произойдет вообще. Англо-американцы блефуют.

Сводки погоды, полученные германским командованием, помогали союзникам. 4 июня на стол Роммеля легла очередная из них: вторжение немыслимо в ближайшие две недели. Противник не воспользовался тремя предшествующими периодами хорошей погоды. Штаб военно-морских сил повторял: только август. И во всех штабах утвердилось мнение: поскольку союзники не воспользовались благоприятными условиями погоды в мае, они не двинутся до августа. В тот же день Роммель уехал в Германию — наведаться домой, а потом получить аудиенцию у Гитлера и выпросить подкреплений для своего фронта.

Рундштедт 5 июня, т. е. за день до «дня Д» (вторжения), послал Гитлеру доклад: «Маловероятно, что вторжение произойдет в ближайшее время». Наконец, когда оставались считанные часы до высадки десанта, по приказу ОКВ 120 истребителей поднялись в воздух с французских аэродромов и направились на советско-германский фронт.

Итак, и Гитлер, и Рундштедт, и Роммель не без помощи дезинформационных мер, предпринятых союзниками, пришли к общему выводу: если высадка произойдет, то через Па-де-Кале, а не Ла-Манш, где следует ожидать только демонстрации и не сейчас, а в августе. В действительности все оказалось как раз наоборот. И поэтому, когда десант стал фактом, 15-я немецкая армия оставалась на позициях севернее района высадки, тщетно ожидая появления «главных сил союзников». Бесподобная стратегия!

5

Успешное проведение колоссальной десантной операции во Франции было предрешено всем предшествующим ходом второй мировой войны, прежде всего развитием событий на советско-германском фронте. Выше мы пытались привести достаточно фактов, подтверждающих эту- истину. Ее невозможно опровергнуть, как бы ни старались поклонники одностороннего взгляда на историю рассматривать вторжение союзников в Европу в качестве замкнутого, изолированного акта, не связанного с борьбой Красной Армии.

Ничуть не преуменьшая первостепенной стратегической значимости высадки союзников в Нормандии, тем не менее в интересах истины мы должны помнить, что наступление Красной Армии в 1943 г., зимой и весной 1944 г. создало решающие благоприятные предпосылки для вторжения союзников.

Во-первых, с самого начала войны против Советского Союза в течение продолжительного времени оккупированная территория Франции рассматривалась германским командованием как тыловая учебная зона вермахта, куда отводились для отдыха и переформирования дивизии, разбитые на Восточном фронте. Здесь они пополнялись за счет армии резерва и в зависимости от своего состояния либо направлялись обратно на фронт, либо оставались для оккупационной службы в Западной Европе. Поскольку к 1944 г. с пополнением обстояло туго и воссоздавать достаточно боеспособные дивизии для борьбы на советско-германском фронте становилось все труднее, то значительное количество таких соединений оставалось во Франции. Постепенно здесь накапливалось преимущественно все резервное. Исключение составляли только некоторые боевые соединения, прежде всего танковые дивизии — главная ударная мощь Рундштедта и Роммеля.

После нападения на Советский Союз основные силы на Восточный фронт направлялись из Западной Европы. За год — с сентября 1942 по сентябрь 1943 г. — с Запада на советско-германский фронт было переброшено 22 пехотные и 6 танковых дивизий. До 31 октября их число увеличилось до 31 пехотной и 16 танковых и моторизованных. Даже после того, как нацисты стали опасаться вторжения, с июля 1943 по апрель 1944 г., в связи с развитием событий на советско-германском фронте гитлеровское командование вынуждено было снять с Запада 23 дивизии.

Во-вторых, из оставшихся к 6 июня на Западе 58 дивизий, несмотря на общее, казалось бы, внушительное их число, лишь меньшая часть была вполне пригодна к ведению военных действий значительного масштаба. Боевая сила и оснащение большинства из них стояли на относительно невысоком уровне. В ОКВ рассматривали только некоторые из этих дивизий способными вести боевые действия. Из 58 соединений 34 оценивались как пригодные лишь для пассивной обороны. Эти дивизии почти или полностью не имели транспорта и вообще не обладали мобильностью. По своему вооружению, укомплектованности и обученности личного состава, который состоял преимущественно из резервистов, они были слабейшими в вермахте. В большинстве своем они принадлежали к армии резерва и несли оккупационную службу, не занимаясь интенсивно боевой подготовкой. Их опыт главным образом ограничивался периодическим использованием против французского Сопротивления.

В числе остальных 24 дивизий находилось 14 пехотных, 9 танковых и 1 моторизованная. Пехотные дивизии не успели восстановиться после тяжелых потерь на советско-германском фронте, имели ослабленный состав и сокращенную организацию. Некоторые из них располагали всего лишь двумя полками. Но танковые дивизии были полнокровными.

В-третьих, состояние немецких оборонительных позиций на Западе не позволяло обороняющимся преградить путь мощному десанту. «Атлантический вал», как мы говорили, представлял собой слабую преграду. Низкая артиллерийская плотность — одна батарея на 12—20 км фронта (0,3 орудия на 1 км фронта!) — не обеспечивала действенной системы заградительного огня. Оперативная плотность обороны не отвечала нормам. Например, на решающем участке от франко-бельгийской границы до Шербура в первом эшелоне одна немецкая дивизия оборонялась в среднем на 50-километровом фронте побережья, а в Бретани — более чем на 100 км фронта. Конечно, ни о какой устойчивой позиции здесь не могло быть и речи.

Система заграждений находилась в плачевном состоянии. 15-я армия, где ожидался главный удар, обороняя фронт побережья длиной 720 км, могла прикрыть заграждениями лишь 90 км; 7-я армия, оборонявшая полосу с протяженностью побережья до 1000 км (Нормандия, Бретань), располагала 820 тыс. мин и смогла прикрыть заграждениями только 50 км побережья.

В-четвертых, немецкая авиация на Западе оказалась сравнительно слабой. По данным на 31 мая 1944 г., 3-й воздушный флот имел 891 боевой самолет. Кроме того, предполагалось с началом вторжения перебросить на Запад из «воздушного флота рейха» 600 истребителей. Но в действительности к утру 6 июня готовым к вылету оказался лишь 391 самолет. Более 100 самолетов не могли подняться в воздух из-за отсутствия экипажей или недостатка горючего. И это против почти 5 тыс. самолетов союзников!

В течение первого дня вторжения, 6 июня, германская авиация смогла сделать лишь 500 вылетов, а союзная — 14674. Нечего и говорить, что несоизмеримость сил в воздухе не позволила немцам противостоять англо-американскому авиационному наступлению.

И наконец, германские военно-морские силы на Западе, имевшие 3 эсминца, 30 сторожевых судов и 36 подводных лодок, ни в какой степени не могли противостоять англо-американскому флоту вторжения, состоявшему из 6 тыс. судов.

6

Утром 5 июня 1944 г. Шпейдель, начальник штаба группы армий «Б», в еженедельном донесении Рундштедту отметил усиление готовности союзников и активизацию отрядов французского Сопротивления. Однако его общий вывод гласил: «В соответствии с предшествующим опытом это нельзя рассматривать как признак угрозы непосредственного начала вторжения... Еще нельзя заметить непосредственно готовящегося вторжения»¹⁶. Фельдмаршал не возражал. Этот день он посвятил игре в бридж.

Варлимонт пишет: накануне высадки союзников германская ставка не предприняла ни малейших мер, чтобы противостоять ей. «Никакой разведки не было предпринято, чтобы обнаружить более 5 тыс. судов, которые с 24 час. двигались через Канал в направлении побережья Нормандии; ни одной оценки обстановки, будь то от Роммеля, Рундштедта или от штаба оперативного руководства, ибо считалось, что ввиду непогоды, приливов и отливов высадка в последующее время не может рассматриваться вероятной»¹⁷.

Вечером 5 июня штабы 15-й армии и группы военно-морских сил «Запад» перехватили передаваемые по английскому радио сигналы французскому движению Сопротивления для начала действий. Около полуночи появились сведения об усилении движения на море. Штаб армии передал их командующему группой армий «Запад» и в «Вольфшанце». Однако там доклады не произвели никакого впечатления. 7-я армия у побережья не была даже информирована о них. Но именно на фронте этой армии вскоре и произошла высадка. Рундштедт категорически отклонил мысль о возможном начале вторжения: «Союзники вряд ли станут действовать так абсурдно, чтобы о начале своего вторжения объявлять по радио». Командующий группой военно-морских сил также отверг эти сообщения и не только не отдал приказа повысить готовность, но даже не распорядился проверить данные. Фашистское военное руководство в кризисный момент не привело в готовность даже те ограниченные силы, которыми располагало.

Высадка англо-американских воздушных десантов в расположении 7-й армии началась в 0 час. 15 мин. Но состояние повышенной боеготовности немцы объявили только в 2 часа 30 мин. Начальник штаба сообщил первые тревожные сведения в штаб группы армий. Однако в 2 часа 40 мин. он получил разъяснение: «По мнению командующего группой армий "Запад", здесь нет крупной акции». Одновременно Шпейдель дал и свою оценку: «Это пока лишь ограниченные мероприятия»¹⁸.

Донесения о высадке парашютистов в тылу поступали пачками из самых различных мест. Тем не менее в германских штабах они не вызывали тревоги: это поддержка французского Сопротивления либо отвлекающий маневр.

Первые донесения о приближении крупных сил флота к побережью начали поступать в 3 часа 25 мин. И опять сразу никто не поверил. В 5 час. 15 мин. штаб 7-й армии доносил: силы вражеского флота имеют цель доставить на побережье крупные войсковые контингенты. Но, даже когда корабельная артиллерия союзников уже вела обстрел побережья, в немецких штабах гадали: что это — начало вторжения, диверсия или отвлекающий маневр? 7-я армия, где началась высадка, была полностью застигнута врасплох. Командиры дивизий еще прошлые сутки уехали в Ренн для участия в военной игре. Сеть связи парализовали французские партизаны. Некоторые полки, поднятые по тревоге, не знали обстановки, путались в темноте, выходили не в те районы, где уже проходила высадка. И без того малобоеспособные немецкие дивизии на побережье не смогли оказать десантам организованного сопротивления. Царила неразбериха.

Все еще не представляя себе, что же происходит, Рундштедт распорядился в 16 час. 55 мин.: «Не позже чем к вечеру 6 июня уничтожить противника на плацдарме»¹⁹. Англо-американские части, встречая лишь слабое сопротивление, успешно высадились на побережье.

7

В то самое время, когда вплоть до 20-х чисел июля велась борьба за плацдарм в Нормандии, Красная Армия продолжала крупнейшую стратегическую операцию — Белорусскую, развернула наступление на Западной Украине, в Карелии и Прибалтике. Эти удары, и прежде всего белорусский, не только не позволили германским генералам снять сколько-нибудь значительные силы с Восточного фронта и перебросить на Западный, но, наоборот, потребовали двинуть имеющиеся скудные резервы именно на Восточный фронт.

Несмотря на нежелание и прямую боязнь союзников, чтобы французское Сопротивление приняло широкие масштабы и стало самостоятельным фактором борьбы, оно очень быстро приобрело именно такие формы.

По призыву ЦК Французской коммунистической партии антифашисты резко активизировали вооруженное сопротивление захватчикам. После начала вторжения развернулось подлинное всенародное восстание, принявшее столь широкие формы, что отряды Сопротивления своими силами стали освобождать ряд департаментов и городов. Как показал в своих работах французский историк А. Мишель и по свидетельству публикаций французского Комитета истории второй мировой войны, силы Сопротивления с началом высадки союзников оказали экспедиционным войскам чрезвычайно большую помощь. А. Мишель констатирует: «Сопротивление позволило Франции, несмотря на поражение, понесенное ею в 1940 г., занять место среди победителей и вернуть себе ранг великой державы»²⁰.

Эйзенхауэр приравнивал действия французских внутренних сил (ФФИ) к 15 дивизиям, но они представляли собой лишь часть фронта Сопротивления. В ответственный период высадки союзников и борьбы за плацдарм французские патриоты парализовали движение немецкого транспорта, перегруппировку и подвод сил к отдельным участкам фронта, срывали снабжение войск.

Обсуждение обстановки на Западе в ставке Гитлера 12 июня принесло результаты самые неутешительные. По мнению Кейтеля и Йодля, если не удастся удержать плацдарм и союзники смогут перейти к маневренным действиям, Франция будет потеряна. Тогда придется отводить войска к границам Германии. Правда, определенная надежда возлагалась на бомбардировку Лондона с помощью только что созданных самолетов-снарядов ФАУ-1, которую предполагалось начать на следующую ночь. Она должна отвлечь часть авиации и ослабить нажим в Нормандии. Но вместе с тем германские генералы находились в тревоге относительно угрозы расширения фронта высадки союзников. Они ждали десанта и в других районах побережья.

Гитлер вылетел во Францию. Там, «на поле сражения», он выяснит обстановку и даст указания, каким образом нужно разбить противника. Обосновавшись в том самом бункере близ Суассона, откуда четыре года назад он собирался руководить вторжением в Англию, фюрер в присутствии генералов Западного фронта долго рассуждал о том, как ФАУ-1 скоро обеспечат перелом в войне. Он запретил отвод войск на новые рубежи и приказал действовать по принципам жесткой обороны. Завершив свой молниеносный визит требованием обязательно удержать Шербур, фюрер отбыл в противоположном направлении — на Восточный фронт.

В последующие дни немецкие генералы еще надеялись организовать мощный контрудар, который сбросил бы союзников в море. Гитлер заменой ряда командиров хотел «укрепить боевой дух» на Западе и попытаться изменить ход событий. 3 июля Рундштедта сменил Клюге. Но в тот же день перешла в наступление с плацдарма 1-я американская армия, а 8 июля — 2-я английская. Теперь становилось ясным, что стратегическая концепция фашизма провалилась также и на Западном фронте.

Открытие второго фронта, массовая высадка на континенте войск, оснащенных многочисленной и разнообразной техникой, окончательно доказали нацистам полную бесперспективность борьбы. Гибель фашизма становилась неотвратимой перспективой самого ближайшего будущего. Рейх находился между двумя фронтами.

Как-то в эти дни после заседания по очередной оценке обстановки фельдмаршал Рундштедт сказал Кейтелю:

— Это начало конца!

Кейтель, потеряв контроль над собой, закричал:

— Что же нам делать, что же мы должны сделать?

— Заключить мир, что же еще, глупец! — взорвался Рундштедт²¹.

8

Фашизм сумел методами террора подавить открытое сопротивление режиму внутри Германии. Однако по мере приближения катастрофы, несмотря на репрессии, концлагеря, те люди Германии, которые осознали преступность нацизма, его неизбежную гибель, прежде всего германские коммунисты, вели нарастающую по интенсивности борьбу за освобождение своей страны от гитлеризма.

К середине 1944 г. перед лицом неизбежного краха все больше выдвигался на первый план вопрос о том, как будет выглядеть послевоенная Германия. Различные группы антифашистов и противников Гитлера втайне составляли программы нового государственного устройства.

Коммунистическая партия Германии заблаговременно, еще до войны, разработала цельную программу, отражавшую наиболее глубокие интересы трудящихся масс, рабочего класса Германии, всех социальных слоев, угнетенных фашизмом, открывавшую путь к созданию подлинно мирной, демократической Германии. Эта программа уточнялась в ходе войны по мере изменения событий и расстановки сил.

В качестве главной боевой цели всех германских антифашистов и демократов КПГ на Брюссельской партийной конференции поставила задачу создания новой, свободной Германии. На партийной конференции в Берне партия выдвинула цель превращения Германии в новую, демократическую республику, во главе которой стояло бы свободно избранное народное правительство. В новой, демократической республике предполагалось ликвидировать господство крупной буржуазии, утвердить народный фронт, объединяющий рабочий класс, крестьянство, среднее сословие, интеллигенцию. Новая, миролюбивая Германия должна будет жить в сотрудничестве и союзе с Советским Союзом и с народами других стран и предоставить право самоопределения государствам, оккупированным фашистским рейхом.

В ряду противников гитлеровского режима стояли и те силы из представителей буржуазных кругов, интеллигенции и военных, которые не находились в рядах фронта Сопротивления, КПГ, движения «Свободная Германия» и социал-демократических групп.

Передовые, наиболее прогрессивные силы этих кругов объединились вокруг группы офицеров, в которой наиболее активной фигурой был полковник Штауфенберг. Мужественный, честный патриот, он искал действенного и радикального решения. В его группу входили старший лейтенант Хефтен, полковник Квирингейм, генералы Остер, Линдеман, Штиф, Ольбрихт, Тресков и некоторые другие. К ним примыкали генералы Бек, Гепнер, фельдмаршал Витцлебен.

Штауфенберг вступил в борьбу, руководимый чувством высокой национальной ответственности. Группа сформировалась после поражений вермахта под Сталинградом и Курском. Разгром группы армий «Центр» в Белоруссии участники группы оценили как «второй Сталинграда. Штауфенберг пришел к выводу, что война Германией проиграна и что нужно, избавить немецкий народ от новых, еще больших катастроф. Члены группы решили, что необходимо убить Гитлера, ликвидировать гитлеровскую диктатуру и окончить войну на всех фронтах. Группа Штауфенберга не присоединилась к политической концепции консервативного большинства участников заговора против Гитлера, примыкавших к Герделеру. Сторонник радикальных действий, Штауфенберг считал, что устранение Гитлера должно послужить началом крупных социально-политических преобразований в Германии, которые обеспечили бы ее развитие по демократическому пути.

Штауфенберг и его военные помощники в Берлине составили план под названием «Валькирии»: убить Гитлера во время какого-либо из совещаний в его ставке, занять войсками армии резерва Берлин, Вену, Мюнхен и Кёльн, осуществить переворот, создать правительство во главе с Витцлебеном.

Основные трудности связывались с Берлином, где заговорщики могли даже в лучшем случае иметь в своем распоряжении лишь крайне мало войск. Там преобладали части СС. Правда, шеф берлинской полиции Гельдорф сочувствовал оппозиции.

Огромное значение имели военно-технические детали плана.

По плану «Валькирии», решающими считались первые два часа после убийства Гитлера. За этот срок следовало занять в столице телеграфные и телефонные станции, рейхсканцелярию, здания министерств и штаб войск СС. Геббельса, единственного из нацистских главарей не покидавшего Берлин, предполагалось арестовать, а ставку Гитлера «Вольфшанце» — сразу изолировать, чтобы Геринг, Кейтель, Йодль или находившийся там же Гиммлер не взяли руководство в свои руки. Эту задачу должен был выполнить находившийся в ставке участник заговора генерал Фелльгибель, начальник службы связи.

Затем предполагалось немедленно сообщить всем военным и государственным инстанциям в Германии и в оккупированных странах, что Гитлер мертв и что в Берлине создано новое правительство. В течение 24 час. ему предстояло взять власть в свои руки, прежде чем ставка примет контрмеры. Решение основной задачи — убийство Гитлера — Штауфенберг брал на себя. После того как он сообщит в Берлин из ставки, что покушение удалось, находящиеся в столице заговорщики должны действовать стремительно, чтобы использовать неизбежное замешательство. Они надеялись вывести войска армии резерва, которыми командовал генерал-полковник Фромм, и с их помощью осуществить переворот.

События подхлестывали. Разгром в Белоруссии и приближение советских войск к границам Восточной Пруссии создавали ситуацию, когда надо было торопиться.

И вот заговорщикам повезло: в конце июня Штауфенберг был назначен начальником штаба Фромма. Полковник получил доступ к Гитлеру для докладов и стал по нескольку раз в неделю выезжать в ставку на совещания о пополнениях разбитых на Востоке дивизий. Штауфенберг решил убить Гитлера во время одного из таких визитов.

Вечером 19 июля 1944 г. он получил приказ: завтра прибыть в «Вольфшанце», в 13 час. начнется совещание у фюрера. Быть готовым к докладу о формировании новых фольксгренадерских дивизий, которые должны срочно направиться на Восточный фронт. Штауфенберг оповестил участников заговора: он совершит покушение завтра.

9

На рассвете 20 июля полковник Штауфенберг и его адъютант старший лейтенант Хефтен сели в самолет на берлинском аэродроме Рангсдорф. В портфеле полковника, кроме папки с бумагами, лежала завернутая в рубаху бомба. Ее накануне вечером Штауфенбергу тайно передал генерал Штиф. После непродолжительного полета самолет приземлился в Растенбурге. Машина ждала. Оба помчались к «Вольфшанце». Впереди — знакомый лес, заграждения, пулеметные гнезда.

Первая опасность подстерегала на контрольных пунктах. Их было три. На каждом могли обыскать. Однако Штауфенберг прибыл для личного доклада фюреру, поэтому проверка носила формальный характер. Офицеры на постах, хорошо знавшие полковника с черной повязкой, закрывавшей часть лица (результат ранения и потери глаза), козыряли ему, и шлагбаум открывался. Благополучно преодолев посты, Штауфенберг прежде всего направился на узел связи к Фелльгибелю. Тот подтвердил готовность сразу после покушения передать в Берлин условленный сигнал, а потом прервать связь ставки с внешним миром.

Затем Штауфенберг зашел в барак Кейтеля. Фельдмаршал сообщил, что совещание будет коротким: в 14 час. 30 мин. фюрер ожидает Муссолини. Оба направились в помещение, где Гитлер проводил совещания. Уже на пороге Штауфенберг сделал вид, что забыл у Кейтеля фуражку, и побежал обратно. Он быстро вынул бомбу и поставил взрыватель на боевой взвод с 10-минутной дистанционной трубкой. Кейтель нетерпеливо ждал Штауфенберга: совещание уже началось. Полковник быстро вернулся со своим толстым портфелем и вошел вслед за фельдмаршалом в барак фюрера. При входе нарочно громко, чтобы слышал Кейтель, он сказал сидящему около телефона фельдфебелю: он ждет срочного разговора со своим штабом в Берлине. Как только последует звонок, его надо вызвать из зала.

Когда Штауфенберг и Кейтель вошли в зал совещаний, до взрыва бомбы оставалось шесть минут. Теперь все развивалось стремительно.

Дальнейшие события, изученные после войны до мельчайших подробностей, выглядели, согласно описаниям Шлабрендорфа, Аллена, Пехеля и особенно Ширера, в общем виде следующим образом.

Войдя в зал, фельдмаршал и полковник приветствовали фюрера. Тот ответил еле заметным кивком. Кейтель сел между Гитлером и Йодлем. Докладывал Хойзингер. Речь шла о прорыве советских войск на центральном участке фронта. В легком деревянном помещении все десять окон были открыты из-за жары. В середине стоял длинный стол, вокруг которого размещались присутствующие.

Штауфенберг подошел к столу, поставил портфель на пол, подвинув его ногой так, что он оказался в полутора метрах от Гитлера, и стал рядом с Йодлем. До взрыва оставалось пять минут.

Стоявший под столом толстый портфель мешал находившемуся рядом заместителю Хойзингера Брандту. Он отодвинул его немного в сторону от ног Гитлера. Штауфенберг встал, как будто вспомнив, что ему надо подойти к телефону, и незаметно вышел из помещения. Поскольку Хойзингер уже кончал, Кейтель, зная, как мало у фюрера времени, стал искать глазами полковника. Не обнаружив его, фельдмаршал припомнил, что Штауфенберг ждет разговора с Берлином. Он вышел из помещения, чтобы позвать «докладчика». Но фельдфебель, дежуривший у телефона, сказал, что «полковника с одним глазом» никто не вызывал. Кейтель вернулся обратно.

Докладывал Хойзингер:

— Обстановка в Восточной Пруссии, мой фюрер, очень угрожающая, хуже быть не может. Русские приближаются к ней.

Гитлер бросил взгляд на карту и заорал:

— Их нельзя пускать туда! Модель и Кох отвечают за это! Большевики не должны пройти!

Хойзингер кротко указал, что русские «пойдут на все», что их позиции неуклонно усиливаются, а немецкие быстро ухудшаются. Гитлер слабо кивнул головой и угрюмо стал слушать дальше.

12 час. 41 мин.

Хойзингер дошел до последней части своего безрадостного доклада.

— В районе западнее Даугавы русские крупными силами предприняли наступление в направлении на север. Их передовые части уже атакуют окраины Двинска. Если мы не отведем группу армий, находящуюся сейчас у Чудского озера, то катастрофа...

Хойзингер так и не закончил фразы.

12 час. 42 мин.!

Мощный взрыв раздался из-под стола. Еще два взрыва последовали один за другим. Столбы огня рванулись вверх и заполнили все помещение. Крышку огромного стола бросило в воздух, карты охватило пламя. Присутствующих расшвыряло во все стороны. С потолка рухнули горящие балки. Одного нациста, стоявшего у окна, взрывная волна буквально выкинула наружу. Дым и пламя охватили разрушенное помещение.

Офицер, которого выбросило из окна, поднялся на ноги невредимый, бросился бежать и завопил:

— Покушение! Покушение!²²

Поднялась невообразимая паника. Прибежала эсэсовская охрана. Завыли сирены, предупреждая все посты «Вольфшанце» о тревоге и прекращении всякого движения в зоне ставки.

Брандт, отодвинувший портфель, спас жизнь фюреру. Но сам погиб. Контуженного Гитлера двое часовых вели от места взрыва. Вскоре появились автомашины. Убитых и раненых увезли.

Тем временем Штауфенберг стоял с Фелльгибелем в 200 м от барака заседаний и наблюдал взрыв. Он не сомневался, что все участники совещания погибли, что Гитлер мертв, и сказал генералу, чтобы тот действовал по плану: немедленно сообщил в Берлин об удавшемся покушении и перерезал всю связь. Затем, используя всеобщую панику, Штауфенберг выбрался из «Вольфшанце» и помчался на аэродром. Ожидавший его самолет сразу же вылетел в Берлин.

Когда в ставке немного опомнились, то прежде всего, конечно, стали обсуждать, что же произошло. В первый момент возникло несколько предположений о причине взрыва. Гитлер заявил, что это, вероятно, был налет авиации. Йодль считал, что кто-то из рабочих запрятал бомбу замедленного действия под пол: на месте взрыва зияла большая дыра. Прошло два часа, прежде чем подозрение пало на Штауфенберга. Некоторые участники совещания припомнили, как он входил в барак и как поставил портфель под стол у ног фюрера. После расспросов охраны выяснилось, что полковник вместе с адъютантом пересекли контрольные посты сразу после взрыва. Комендант аэродрома Растенбург сообщил о спешном отлете Штауфенберга.

Гиммлер немедленно отдал приказ арестовать Штауфенберга на берлинском аэродроме. Однако Фелльгибель не передал приказа.

Гитлер уже пришел в себя. Контузия оказалась легкой. Ему предстояло встретиться с Муссолини. Поезд должен был прийти в 16 час., но запаздывал.

Это была последняя встреча двух диктаторов. Если посмотреть на нее глазами историка, она, бесспорно, носила отпечаток некой мрачной иронии. Бывший главарь итальянских фашистов, которого десантники Гитлера только что выволокли из плена, все еще делал вид, что кого-то представляет, принимал античные позы. Гитлер, который только что чудом не отправился на тот свет, с перекошенной физиономией, обожженный, с трясущейся рукой, уже успел убедить себя, что сам господь бог решил «сберечь его для великих дел». Оба ходили вокруг развороченного барака и в невероятном возбуждении обсуждали случившееся.

— Я стоял вот здесь, у этого стола, — с жаром, показывая на обломки, говорил Гитлер. — И здесь, прямо у моих ног, взорвалась бомба. Теперь я понимаю, что со мной ничего не должно случиться, тем более что это уже не в первый раз я чудесным образом избегаю смерти. После моего сегодняшнего спасения от смертельной опасности я еще больше, чем прежде, убежден, что мне суждено довести до счастливого конца наше общее великое дело.

Дуче, скрестив руки на груди, понимающе кивал головой. Он, конечно, во всем согласен с фюрером. «После того, что я здесь увидел, — ответил он, указывая на развалины, — я целиком согласен с Вами. Это знамение неба»²³. Затем, немного успокоившись, оба пошли со своей свитой пить кофе.

Теперь удалось восстановить связь с Берлином, и оттуда пришло первое донесение о попытке восстания. Все сидели за столом.

Здесь-то и произошел еще один взрыв, правда иного порядка, но который для гитлеровских сообщников был, пожалуй, не менее страшным, чем первый.

Сначала Гитлер молча, с пепельно-серым лицом, сидел, бессмысленно уставившись в одну точку прямо перед собой, не слушая клятвы в верности, которые наперебой приносили ему все окружающие. Вдруг он вскочил и в приступе дикого безумия стал вопить истошным голосом. Потом начали прорываться бессвязные выкрики. То, что он в свое время сделал с Ремом и его шайкой, не идет ни в какое сравнение с тем, что он сделает сейчас. Он их всех до единого истребит, как собак. Их жены и дети будут брошены в концлагеря. Угрозы и проклятия лились потоком. Гитлер сразу потребовал связать его по телефону с управлением СС и прокричал в трубку приказ — расстрелять всех, кто хоть в самой малейшей степени причастен к заговору.

10

Самолет Штауфенберга приземлился в Берлине на аэродроме Рангсдорф около 16 час. Тут же удалось связаться по телефону со штабом армии резерва, и Штауфенберг был потрясен: участники заговора бездействовали. Плохая слышимость не позволила им разобрать телефонное сообщение Фелльгибеля. Они не понимали: убит Гитлер или нет. Все ждали Штауфенберга и теряли время.

Но Штауфенберг не сомневался: конечно, Гитлер мертв. Он решительно заявил об этом по телефону Ольбрихту. Тогда действующие лица зашевелились.

Теперь сценой событий стал штаб армии резерва на Бендлерштрассе. Как пишет У. Ширер, полковник Квирингейм, начальник штаба Ольбрихта, сразу после звонка Штауфенберга извлек из сейфа документы плана «Валькирии» и стал по телефону передавать их текст в штабы войсковых частей, расположенных в городе и его окрестностях. Первым приказом войска поднимались по тревоге. Второй приказ, подписанный фельдмаршалом Витцлебеном — новым «верховным главнокомандующим вермахта», оповещал, что Гитлер погиб и что он, Витцлебен, принимает всю полноту военной власти. Сам фельдмаршал еще находился в Цоссене и выжидал.

Ольбрихт после отдачи первого приказа пошел в кабинет Фромма. Здесь произошел эпизод, ставший критическим.

Войдя в кабинет, Ольбрихт сказал генерал-полковнику, что Фелльгибель сообщил по телефону о смерти Гитлера. Он потребовал от Фромма, чтобы тот возглавил действия заговорщиков в Берлине. После паузы Фромм ответил, что сначала он должен сам убедиться в смерти Гитлера.

Ольбрихт подошел к телефону и вызвал «Вольфшанце». Но, когда там сняли трубку, он тут же отпрянул, так как услышал голос Кейтеля.

Фромм вырвал трубку. Разговор шел так:

Фромм: Что случилось в главной квартире? В Берлине ходят дикие слухи.

Кейтель: А что может случиться? Все в порядке.

Фромм: Мне только что доложили, что фюрер пал жертвой покушения.

Кейтель: Это чепуха. Имело место покушение, но оно, к счастью, не удалось. Фюрер жив и только незначительно ранен. Где ваш начальник штаба полковник Штауфенберг?

Фромм: Полковник Штауфенберг еще не вернулся²⁴.

Растерявшийся Ольбрихт не знал, что делать. В этот момент примчался Штауфенберг. Ольбрихт сообщил ему о разговоре с Кейтелем. Полковник ответил: ложь. Гитлер мертв. Он сам видел огромной силы взрыв. Никто уцелеть не мог. Нужно действовать, не теряя ни минуты. Штауфенберга поддержал приехавший часом раньше Бек.

Штауфенберг начал звонить в Париж. Он передал Штюльпнагелю: начинать действия. Затем вместе с Ольбрихтом пошел к Фромму, от которого многое зависело. Но генерал отказался действовать. Заговорщики его арестовали и заперли в комнату адъютанта, где предварительно удалось выключить телефон. Кстати, именно на Фромма еще час назад заговорщики возлагали столько надежд.

Тем временем комендант Берлина генерал Хазе приказал командиру батальона охраны «Великая Германия» майору Ремеру вывести подразделения в город, а самому явиться в комендатуру на Унтер ден Линден.

Здесь-то и появляется на сцене новое действующее лицо — майор Ремер, которому было суждено сыграть удивительную роль в одном из заключительных эпизодов.

Ремер, типичный гитлеровский солдафон, получивший на фронте «железный крест» из рук самого фюрера, по-собачьи преданный ему, был избран заговорщиками для весьма ответственной задачи. Он дал команду своему батальону двигаться в Берлин, а сам предстал перед Хазе. Генерал разъяснил майору: фюрер погиб в результате покушения, а СС готовят захват власти. Этому надо помешать. Ремеру следовало оцепить правительственный квартал, включая главное управление безопасности СС.

Ремеру не составило труда выполнить задачу.

Но тут развернулись события, которые он, Ремер, никогда в своей жизни не мог и предполагать.

Его случайно разыскал ранее служивший в батальоне охраны лейтенант «доктор» Хаген, рьяный нацист, теперь выполнявший поручение Геббельса по сбору материалов для «истории культуры национал-социализма». Хаген приехал в Берлин и на улицах города почуял неладное. Он нашел своего бывшего сослуживца Ремера, уговорил его сесть в коляску своего мотоцикла и поехать к Геббельсу.

Когда мотоцикл остановился у дверей министерства пропаганды, Геббельс как раз окончил разговор с Гитлером, который рассказал о покушении и потребовал немедленно объявить по радио, что оно не удалось.

В кабинет буквально врывается Хаген. Он объявляет министру, что в городе, вероятно, заговор и предательство. Солдаты окружают здание. Немедленно Геббельс приказал Хагену привести командира этих солдат.

Бравый майор через считанные минуты предстал перед министром пропаганды. Тот с ходу повелительно спросил, помнит ли он присягу фюреру.

— Но ведь фюрер мертв, — сказал Ремер.

— Фюрер жив, — ответил Геббельс. — Я только что с ним говорил.

Он вызвал по телефону «Вольфшанце». Когда Гитлер подошел к аппарату, Геббельс объяснил ему, в чем дело, и передал трубку майору. Мог ли тот не узнать голоса фюрера! Он вытянулся «смирно» с трубкой в руках.

— Приказываю подавить мятеж, — сказал фюрер и тут же произвел его в полковники.

В этом было что-то гротескное: майор спасал «третий рейх»!

Ремер бросился выполнять приказ. Он снял оцепление правительственного квартала и двинулся к Бендлерштрассе, чтобы арестовать заговорщиков.

В 18 час. 30 мин. Геббельс передал по германскому радио: на фюрера было произведено покушение, но оно не удалось. В 20 час. 20 мин. Кейтель направил всем командующим войсками радиограмму: фюрер назначил командующим армией резерва Гиммлера. Принимать к исполнению приказы, исходящие только от рейхсфюрера СС и от него, Кейтеля. Любые приказы Фромма, Витцлебена и Гепнера недействительны.

Приказы заговорщиков не выполнялись. Командир танковой школы в Крампнице, от которого Ольбрихт потребовал направить танки в Берлин, а самому явиться на Бендлерштрассе за дальнейшими указаниями, распоряжение не исполнил. Поэтому-то и не появились на берлинских улицах столь необходимые заговорщикам танки. Некоторые офицеры, которые были не прочь в случае успеха присоединиться к заговору, теперь не только отказались от своего намерения, но и всячески старались доказать верность фюреру. Начальник штаба 3-го округа генерал Герфурт, который сначала хотел двинуть войска, увидев, как пошли дела, позвонил в ставку Гитлера: он готов подавить путч. Позднее он все равно был осужден как соучастник.

В 21 час германское радио объявило: вскоре к немецкому народу обратится фюрер.

Тем временем новоиспеченный полковник Ремер арестовал генерала Хазе. Его место занял эсэсовский палач Рейнеке. Он немедленно подчинил СС все войска, расположенные в Берлине. Прибывший в город верный слуга Гитлера Скорцени сосредоточил силы, чтобы двинуть их на Бендлерштрассе. Офицеры из штаба Ольбрихта, увидев, куда все повернулось, решили действовать против своего начальника. Они ворвались в кабинет Фромма, где находились Бек, Ольбрихт, Штауфенберг.

Теперь сюда вошел и Фромм. Он приказал арестовать всех и объявил «от имени фюрера», что «совершает суд на месте». Всех вывели во двор и в наступившей темноте расстреляли при свете фар бронетранспортеров. Бек застрелился сам.

Восстание было разгромлено. Начались повальные аресты. Хватали всех, кто мог быть причастным к заговору, даже самым отдаленным образом. Прибыл Гиммлер. Он обосновался в здании министерства пропаганды, охраняемом людьми Ремера, и вскоре сообщил Гитлеру, что с мятежом покончено.

Уже ночью по радио выступил Гитлер.

Он объявил немцам, что на него совершили покушение «преступники, равных которым нельзя найти во всей немецкой истории». Он заверил: «Эта совсем небольшая клика преступных элементов теперь будет беспощадно истреблена». Каждого, кто исполнял приказы преступников, отдавал или передавал их, приказывалось срочно арестовать, а в случае сопротивления немедленно расстреливать²⁵.

Все было выдержано в классическом стиле германского фашизма. На первом же заседании в «Вольфшанце» после покушения Гитлер заявил: «Теперь я буду делать короткие процессы. Эти преступники не должны представать перед военным судом. Их будет судить народный суд. Они не должны получать права долго говорить. И не позже чем через два часа после вынесения приговора он должен приводиться в исполнение! Их нужно немедленно вешать без всякой жалости»²⁶.

Расправа представляла собой не просто акт мести, но прежде всего идеологическую, политическую и пропагандистскую акцию устрашения, предпринятую фашистским режимом как последний отчаянный шаг для внутреннего укрепления гибнущей системы.

Внутри Германии начался кровавый шабаш. Чудовищные пытки, «показательные процессы» и казни следовали беспрерывно. Фашистские палачи широко использовали, не скрывая этого, казни через повешение на фортепьянных струнах, с медленным удушением жертвы. Не только родных, но даже дальних знакомых осужденных тысячами бросали в концлагеря.

Заседания «народного суда» под председательством изувера и фанатика Фрейслера превращались в садистское представление. На первом заседании перед «судом» предстали Витцлебен, Гепнер, Хазе и несколько офицеров. Геббельс приказал снять кинофильм о всех деталях «процесса». Подсудимых вводили в зал небритыми, в мятой, рваной одежде, без подтяжек и ремней на брюках. У Витцлебена ко всему прочему отняли зубной протез. «Вы, грязный старик, — орал Фрейслер, — чего вы там возитесь со своими штанами?»

«Адвокат» Витцлебена объявил, что считает своего «подзащитного» убийцей, и потребовал для него немедленной смертной казни. Приговор был еще раньше определен Гитлером: «Повесить всех, как скотов на бойне».

Все члены «суда» знали: сам фюрер будет смотреть снимавшийся во всех деталях фильм. Им открывалась необычайная, быть может единственная, возможность показать себя и даже сделать карьеру. Любой, самый ничтожный из них, считавший прежде за счастье увидеть фюрера, теперь автоматически попадал ему на глаза. Можно представить, как они лезли из кожи вон, чтобы использовать свой шанс! Самое главное состояло в том, чтобы показать себя наиболее преданным фюреру и режиму и чтобы партнер по мрачному спектаклю не перещеголял.

Под удар попал ряд генералов Западного фронта. Фон Клюге, назначенный вместо Рундштедта командующим группой армий «Запад» и вступивший в должность 3 июля, уже 16 августа получил отставку, ибо был заподозрен в связи с заговорщиками и с англичанами. После того как ему на смену прибыл «пожарный для безнадежных ситуаций» Модель, фон Клюге сел в машину и направился в Германию. Это были дни катастрофы у Фалеза. Клюге знал, что ждет его в Берлине. Доехав до окрестностей Седана, он принял яд.

Роммелю был предложен выбор: покончить самоубийством или идти под суд. Он избрал первое. Последовало сообщение: фельдмаршал погиб при налете английской авиации.

Дело провалилось. Расправа над участниками заговора обеспечила Гитлеру покорность генералов вплоть до того момента, когда он принял яд в своем бункере под рейхсканцелярией. Но тогда не стало не только фюрера, но и рейха, и поэтому генералам уже некому было служить верой и правдой.

11

По прошествии времени судить о событиях можно достовернее, чем после того, как оно произошло. Необходима дистанция. Однако существуют явления, которые с трудом поддаются логической оценке и через 10, и через 30 и больше лет, — не потому, что навсегда исчезли какие-то документы и факты, но потому, что эти явления идут наперекор всяческой логике. Именно такого рода явлением была гитлеровская военная стратегия на завершающем этапе второй мировой войны.

В конце июля 1944 г. Восточный фронт, глубоко прорванный в центре, под ударами Красной Армии быстро откатывался на Запад. Непрерывно идущее наступление советских войск глубоко разрывало линии обороны немецких армий то на одном, то на другом участке. Отступал и Западный фронт. Освобожден Париж.

В августе на границу Восточной Пруссии, на Вислу и к Карпатам вышли войска пяти советских фронтов.

Глубокой ночью 31 июля 1944 г. в бараке для совещаний ставки Гитлера собрались на очередное обсуждение военной обстановки главари нацистского вермахта. После попытки покушения прошло лишь 10 суток. Фюрер сидел сгорбившись, левая рука безжизненно висела. Мутным взглядом он смотрел на входящих один за другим Кейтеля, Йодля, Варлимонта и других сообщников. Настроение у всех было подавленным. Что дальше? Какой найти выход из всей этой ситуации? Что думает и скажет фюрер?

Гитлер стал говорить глухим, прерывающимся голосом. Его речь стала сбивчивой.

— Йодль, — сказал фюрер, — когда я изучаю большие заботы сегодняшнего дня, то понимаю, что первой проблемой является стабилизация Восточного фронта — большего в данный момент не существует. И я задаю себе вопрос: действительно ли общее положение настолько плохо и мы так тесно сжаты? По существу, в этом имеются не только отрицательные, но и положительные стороны. Если область, которую мы сейчас занимаем, будет удержана, то на этой области мы все-таки сможем жить и мы не будем иметь этого гигантского тыла.

Превосходная логика! Нужно ли было «завоевывать мир», чтобы потом отказаться от «гигантского тыла», созданного завоеваниями?

Гитлер путанно говорил далее о необходимости удерживать занятое пространство и о том, что в общем положение не так плохо, как может казаться. Надо только любой ценой остановить Красную Армию.

— На Востоке, по моему самому священному убеждению, — с пафосом воскликнул он, — наше положение можно стабилизировать.

Но как? Ведь это говорилось в дни, когда советские войска сокрушили центр германского фронта, начали освобождение Польши, выходили к Висле, в предгорья Карпат, к Рижскому заливу и к Восточной Пруссии.

Можно ли еще удержать Францию?

Здесь дивизий, способных Двигаться, имеется столь малое Число, что оно определяется единицами, дробью.

Проще говоря, на Западном фронте нет реальных сил для продолжения борьбы.

Из речи Гитлера присутствующие не могли не уловить по крайней мере трех прискорбных истин о положении на Западе: фюрер понял неспособность войск Западного фронта удержать Францию; немецкие дивизии там крайне слабы и малоподвижны; в ближайшее время никаких надежд на перелом в воздушной войне нет, с потерей Франции будет утрачена база подводного флота и подводная война прекратится.

Потом Гитлер внезапно заговорил о так называемых политических решениях, другими словами, о мире. Он сформулировал ту ложную и вульгарную концепцию, которой нацистская пропаганда питала германский народ до конца войны и следуя которой нацистская клика некоторое время думала, будто бы еще может рассчитывать на «почетный мир».

«Политическое решение, — заявил фюрер, — еще не созрело. Я думаю, я надеюсь, что я в состоянии добиться политической цели. Я никому не должен объяснять, что не пройду мимо такой возможности. Однако в момент тяжелого военного поражения надеяться на благоприятный политический момент, для того чтобы предпринять что-либо, конечно, наивно и звучит по-детски. Такой момент можно получить, когда имеется успех».

Да, он говорил о мире! Как только появится возможность достигнуть приличного, посильного для Германии и охраняющего жизнь будущих поколений мира, он, Гитлер, заключит его. «Придет момент, — завершил Гитлер, — когда напряженные отношения между союзниками настолько усилятся, что наступит разрыв. В мировой истории коалиции всегда гибли. Нужно только еще немного обождать»²⁷.

Речь Гитлера 31 июля 1944 г. позволяет составить общее впечатление о стратегических расчетах нацистской верхушки на этом этапе войны: Западный фронт удержать невозможно до установления господства в воздухе; Восточный фронт — решающий. Здесь неудачи объясняются лишь предательством. Он будет стабилизирован. В Юго-Восточной Европе главная проблема — Венгрия. Дальнейшая стратегия заключается в том, чтобы всемерно затягивать войну, пока не произойдет неизбежный раскол антигитлеровской коалиции, который и откроет Германии путь к «почетному миру».

Гитлер сказал: в течение 3—4 месяцев путем усиленного выпуска новейшего оружия, самолетов, подводных лодок, увеличения производства танков и штурмовых орудий можно будет преодолеть кризис! Все продолжалось.

В это время нацистской верхушкой владела идея о новом оружии, которое спасет Германию. Вот-вот будут созданы ракеты, с помощью которых она заставит Англию заключить мир. Гитлер отклонил требования Рундштедта и Роммеля нацелить их против портов на южном побережье Англии. Их надо направить на цели политического значения.

Пуск ракет Фау-1 начался 12 июня, но стартовало только десять. Из них четыре сразу грохнулись, две вообще пропали, а другие, долетев до Англии, повредили единственный мост. Однако стартовавшие через два дня 244 ракеты вызвали большие разрушения и пожары в Лондоне.

Другой надеждой стали турбореактивные самолеты-истребители. «Мы построили новые самолеты и скоро всему этому ужасу придет конец», — заявил Гитлер.

В конце августа Геббельс объявил о «чрезвычайных мероприятиях». Все театры, увеселительные учреждения, представления, кабаре закрывались. Ликвидировались, за малым исключением, оркестры, музыкальные школы, консерватории. Художники, музыканты и т. д. отправлялись или на фронт, или на военные предприятия. Запрещалось издание художественной литературы и иллюстрированных журналов.

Гитлер снова жаловался:

— Эта война мне надоела, это каждый может понять. Ведь в течение пяти лет я здесь отрезан от всего мира, я ни разу не был в театре или концерте, не видел ни одного фильма.

В театрах он действительно не был. А насчет фильмов лгал. По многу раз он с великим наслаждением смотрел полнометражный фильм о всех деталях казни «преступников 20 июля».

Примечания

1. Самсонов А.М. Вторая мировая война. М., 1985, с. 357.

2. KTB/OKW, Bd. III, S. 377.

3. Ibid., S. 337.

4. Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М., 1968, с. 233.

5. Там же, с. 234.

6. Там же.

7. Warlimont W. Im Hauptquartier der deutschen Wehrmacht, 1930—1945. Frankfurt a. M., 1962, S. 484.

8. См.: KTB/OKW, Bd. III, S. 412.

9. Philippi A., Heim F. Der Feldzug gegen Sowjetrussland, 1941 bis 1945. Stuttgart, 1962, S. 247, 248.

10. Эрман Дж. Большая стратегия. М., 1958, с. 294.

11. Тегеран—Ялта—Потсдам: Сб. документов. М, 1967, с. 53—56.

12. KTB/OKW, Bd. IV, S. 545.

13. Shirer W. L. Aufstieg und Fall des Dritten Reiches. München, 1966, Bd. II, S. 1071.

14. Military Review, 1961, vol. 2, p. 9.

15. KTB/OKW, Bd. IV, S. 981.

16. Ibid., S. 1071.

17. Warlimont W. Op. cit., S. 452.

18. Ibid., S. 477.

19. Groehler О. Krieg im Westen. В., 1968, S. 189.

20. Michel H. Histoire de la Résistance en France. P., 1950, p. 137.

21. Toland J. Adolf Hitler. Gladbach, 1977, S. 973.

22. См.: Shirer W. L. Op. cit., S. 1097—1113; Toland J. Op. cit., S. 980—997; Zentner Ch. Illustrierte Geschichte des Zweiten Weltkrieges. München, 1963, S. 217—227.

23. Shirer W. L. Op. cit., S. 1119.

24. Ibid., S. 1120.

25. Ibid., S. 1121.

26. Ibid., S. 1123.

27. Hitlers Lagebesprechungen. Stuttgart, 1962, S. 584—590; KTB/OKW, Bd. IV, 63.