Гибель

1

Слов нет, с точки зрения «большой стратегии» гитлеровский рейх вел теперь безнадежную войну. Но все-таки он располагал еще настолько сильной военной организацией, что борьба с ним требовала огромного напряжения сил.

Сопротивление гитлеровских войск оставалось яростным и упорным. За проявление неуверенности, отступление без приказа следовали самые страшные репрессии. Весь аппарат террора и принуждения направлялся на одну цель: добиться крайней ожесточенности сопротивления.

Фельдмаршал Рундштедт 21 сентября отправил в штаб распоряжение: «Фюрер приказал: поскольку борьба на многих участках перекинулась на немецкую территорию и немецкие города и деревни оказались в зоне боевых действий, необходимо фанатизировать ведение нами боев. В зоне боевых действий нашу борьбу следует довести до предельного упорства, а использование каждого боеспособного человека должно достигнуть максимальной степени. Каждый бункер, каждый квартал немецкого города и каждая немецкая деревня должна превратиться в крепость, у которой противник либо истечет кровью, либо гарнизон этой крепости в рукопашном бою погибнет под ее развалинами. Речь может идти только об удержании позиций или уничтожении»¹.

Нацистские руководители с лета 1944 г. приняли множество организационных мер, чтобы укрепить вермахт, — от реорганизации дивизий и внедрения усовершенствованной техники до строительства в тылу мощных оборонительных полос, от призыва всех мало-мальски способных носить оружие до террористической политики «повышения боеспособности». Дальнейшая мобилизация сил проходила под лозунгом усиления «тотальной войны».

Директива от 25 июля 1944 г. «о тотальной войне» требовала от любой инстанции государственного аппарата, от каждого учреждения, предприятия, от всех немцев абсолютно все подчинить военным интересам. Подробнейшие меры в развитие директивы излагались в специальных указаниях Бормана и Геббельса 16 августа 1944 г. «Тотальная война», официально объявленная еще в феврале 1943 г., теперь вступала в свою самую террористическую стадию. Геббельс, назначенный в июле 1944 г. «уполномоченным по вопросам тотальной войны», сумел сделать еще одно, последнее, усилие в мобилизации оставшихся ресурсов, а верховное командование — в укреплении вооруженных сил².

Гитлеровцы хотели создать на восточных границах рейха сплошной оборонительный вал, равного которому по мощности и глубине они никогда не строили. Ничего подобного не сооружалось и на Западном фронте. Они готовились особенно плотно прикрыть Восточную Пруссию, промышленность Верхней Силезии, пути на Берлин, где один за другим возводились на территории Польши семь мощных оборонительных рубежей.

«Необходимо позаботиться о том, чтобы получить из оккупированных областей как можно больше рабочей силы», — требовал Шпеер. Таким путем можно будет «усилить германское вооружение и одновременно дать фронту Немецких солдат»³. Количество иностранных рабов в Германии достигло в 1944 г. рекордной цифры — 7,5 млн. человек.

Последними крайними усилиями, мобилизуя и выскребая все, что было возможно, нацисты во второй половине 1944 г. постарались развернуть последний этап «тотальной войны». 22 июля Шпеер высказал мнение: «Германия еще может выиграть войну, если беспощадно и без колебаний заставит всех немцев участвовать в войне»⁴.

Множество мер было принято для усиления производства самолетов. Гитлеровские ВВС потеряли с начала войны до 31 декабря 1944 г., согласно данным журнала военных действий ОКВ, 71965 самолетов. В 1944 г. был достигнут наивысший уровень авиационного производства: за год промышленность выпустила 40593 самолета (против 25527 в 1943 г. и 7540 в 1945 г.), включая новые реактивные самолеты Ме-262. Большие надежды по-прежнему возлагались на новое секретное оружие — самолеты-снаряды и ракеты.

Начиная с первого их запуска в ночь с 12 на 13 июня 1944 г. и до захвата 6 сентября союзниками пусковых установок по Лондону было выпущено 8 тыс. ФАУ-1. Целей достигло только 29%. На объекты континента, главным образом на Антверпен, Брюссель, Льеж, гитлеровцы направили 8 тыс. самолетов-снарядов.

8 сентября 1944 г. состоялся первый запуск ракет ФАУ-2. Главной целью оставалась Англия, затем порт разгрузки союзников Антверпен. Несмотря на небольшую дальность стрельбы — 370 км, новое оружие оказалось непригодным для прицельного обстрела даже сравнительно крупных объектов. Вплоть до 27 марта 1945 г. — дня последнего пуска ФАУ-2 — немцы направили на Англию 1115 ракет, убив при этом 2,7 тыс. человек и ранив 6,5 тыс. Самолеты-снаряды и ракеты не оправдали возложенных на них надежд: они не сделались «орудием возмездия» и, конечно, не изменили хода войны.

Террор внутри страны принял самые разнузданные формы. За линией фронта с особой яростью свирепствовали военно-полевые суды. Только в сухопутных силах в 1944 г. ежемесячно выносилось по 10 тыс. приговоров.

Пропаганда малевала картины различных «ужасов», с которыми якобы будет связан приход советских войск, вроде того, что «все немцы будут отправлены в Сибирь». Нагнетанием антикоммунистической истерии нацистская пропаганда стремилась также подорвать единство антигитлеровской коалиции. Она теперь с особой силой старалась представить фашистский режим как «опору порядка в Европе», как «барьер Запада против большевизма». Она болтала о некой «европейской миссии» «третьего рейха», который-де призван «обеспечить будущее Европы».

Усиление «тотальной войны», меры по укреплению вооруженных сил и стратегической обороны, оголтелая пропаганда и психологическая обработка армии и народа — все это, вместе взятое, позволило нацистской клике еще на много месяцев затянуть войну, пролить еще много крови и сделать сопротивление вермахта на ее завершающем этапе на Востоке крайне ожесточенным и опасным, что ставило много трудных задач прежде всего перед Советским Союзом, перед Красной Армией.

2

Обстановка на Балканах вот уже несколько лет тревожила гитлеровских стратегов. Именно здесь постоянно ширился один из главных центров освободительной борьбы народов, который постоянно мешал превратить Балканы в прочный и надежный плацдарм рейха на Юго-Востоке Европы.

Сражение за Восточное Средиземноморье и Северную Африку германский фашизм проиграл в 1941—1943 гг. С тех пор военно-стратегическое значение Юго-Восточной Европы и Балкан как одного из исходных районов глобальной стратегии рейха еще больше возросло. Крах завоевательных расчетов и кардинальное изменение общей обстановки усилили в глазах нацистских главарей функции этого района.

Однако их позиции подрывала национально-освободительная борьба народов Балканских государств. Как мы говорили, наибольшего размаха она достигла в Югославии. Из «Вольфшанце» внимательно и с тревогой следили за развитием дел. Народно-освободительная армия Югославии, состоявшая летом 1944 г. из 12 корпусов, 22 самостоятельных бригад, 25 самостоятельных батальонов и 140 партизанских отрядов, предпринимала все новые активные действия во всех областях страны.

В Словении и Далмации восстание приобретало всенародный характер. На территории Словении патриоты разоружили шесть итальянских дивизий и захватили много оружия. Успешно проводилась мобилизация: в Хорватии, Словении, Загорье, Среме, Восточной Боснии трудящиеся массами вступали в НОАЮ.

В Греции организованные действия революционной армии, которая пользовалась широкой поддержкой народа, сковали силы оккупантов, патриоты ширили и активизировали борьбу. Эшелон за эшелоном летели под откос.

Растущие успехи партизан создавали предпосылки для освобождения Балканских государств. Но столь же безусловной оставалась и та истина, что только наступление Красной Армии могло освободить народы Юго-Восточной Европы, всего балканского региона, решить исход длительной и упорной борьбы.

Гитлер и его генералы это понимали.

Главным «прикрытием» Балкан и всей Юго-Восточной Европы они считали Румынию, румынский фронт. Но антифашистское и антивоенное движение в Румынии нарастало. Оно охватывало и армию. Дезертировали не только солдаты, но и офицеры. Лишь во второй половине июня 1944 г. бежало из войск или не явилось на призывные пункты более 5 тыс. человек, среди них 200 офицеров. В рядах господствующих классов поражения на фронтах и внутренний кризис вызвали разброд и панические настроения. Правящая клика начала метаться: одни думали продолжать борьбу, другие прилагали усилия, чтобы не допустить освобождения Румынии Советским Союзом и добиться сепаратного договора с Англией и США на антисоветской основе.

В начале 1944 г. Бухарест сделал несколько попыток договориться с западными державами. Однако никто не учел, что, связанные обязательствами не заключать сепаратных договоров, они не смогут в обстановке победоносного наступления советских войск чего-либо добиться.

В Берлине с тревогой воспринимали поступавшие неясные сведения о политических маневрах союзника. Фюрер направлял своему соратнику послания, убеждал, что еще ничего не потеряно. Гитлер просил Антонеску «сделать все, чтобы ускорить мобилизацию и развертывание в районе Прута всех боеспособных румынских дивизий», обеспечить «оборону юго-восточного пространства» и т. п.

Антонеску отвечал в ледяных тонах. Он требовал для обороны Румынии новых немецких дивизий.

23 июля Гитлер отдал приказ: Шернеру и Фриснеру, который действовал в Прибалтике, «поменяться должностями». На следующий день во время приема Фриснера при вступлении в должность Гитлер сказал ему: «Относительно политического положения в Румынии будьте совершенно спокойны. Маршал Антонеску искренне предан мне. И румынский народ, и румынская армия идут за ним сплоченно, как один человек»⁵. Фриснеру предстояло лишь позаботиться о том, чтобы сделать как можно более сильным правый фланг и не позволить русским ни при каких обстоятельствах нанести удар вдоль Дуная.

Антонеску решил встретиться с Гитлером, чтобы обсудить положение дел.

3

Личный поезд румынского диктатора остановился у перрона Растенбурга. После торжественного ритуала воинской встречи оба фюрера уединились в бункере Гитлера. У них, конечно, имелось более чем достаточно тем для разговора. Противник — на границах Румынии. Ходят слухи, что в стране беспокойно. Оба уже давно привыкли к мысли, что во всех явлениях жизни человечества выше всего стоят их воля, их приказы. Какое им дело до интересов народов? И в полном соответствии с этой убежденностью вели оба свои очередные переговоры, конечно не зная, что они станут последними в их жизни.

Сначала фюрер коротко сообщил Антонеску о внутригерманских делах. Он сделал особый упор на событиях, предшествовавших покушению, и расправе над «преступниками и предателями»,

Относительно немецких соединений, которые были выведены из Румынии для переброски на центральный участок советско-германского фронта, фюрер сказал, что он был вынужден так распорядиться потому, что точно установлено: русские со своей стороны перебросили большое количество соединений с юга на другие участки.

Фюрер дружески пообещал: выведенные из Румынии немецкие соединения будут заменены другими дивизиями с Восточного фронта, после того как их восстановят. Кроме того, он прикажет направить в группу армий «Южная Украина» несколько подразделений штурмовых орудий.

Затем фюрер замолчал, ожидая реакции партнера.

Антонеску вежливо сообщил, что принял к сведению эту информацию фюрера. Тогда, не давая продолжать своему коллеге, Гитлер сказал: он, конечно, знает, что маршал хочет поставить ему вопрос о том, как он, фюрер, думает довести войну до успешного конца. Сейчас он ответит на этот вопрос.

— Немецкий народ проливает свою кровь в этой борьбе, — начал Гитлер. — И это дает ему право поставить со всей серьезностью вопрос перед своим союзником: готов ли также и он принести любую жертву для победы? Если да, то необходимо найти пути и средства, чтобы убрать с дороги еще имеющиеся в некоторых областях трудности. Если же союзник не готов к этому, то он должен ясно и открыто сказать, что он не собирается держаться до конца.

Антонеску, конечно, понимал, что Румыния нужна теперь Гитлеру только как предполье Германии и нефтяной оазис. Но и ему Германия была необходима как возможное спасение, в борьбе против Советского Союза. Он не верил торжественным клятвам Гитлера. Сталинградский урок научил его пониманию действительного отношения нацистов к партнерам. Но он не сомневался и в том, что если скажет «прямо и честно», что дальше воевать не станет, то в тот же день начнется оккупация Румынии «другом и союзником». Примеры недавних действий немцев против итальянского и венгерского партнеров не оставляли на этот счет ни малейших сомнений, как и ясной была бы личная судьба Антонеску при таком повороте дела.

И наконец, имелся еще один, вероятно самый главный, побудитель согласия продолжать борьбу до конца. Внутреннее положение в стране обострилось до крайних пределов. Революционный взрыв назревал. Наступление Советской Армии могло окончательно развязать все демократические силы. Только продолжение войны отсрочит революционную развязку! Колебаний быть не могло. Зная, какие претензии может предъявить германский союзник к состоянию румынской армии, Антонеску решил действовать испытанным средством: сначала обвинять самому, а уже потом дать ответ. Он скажет, что это немцы виноваты в том, что русские стоят на румынской границе. И пусть причиной ослабления немецкой армии окажется моральное влияние покушения на Гитлера.

Маршал сказал:

— Я благодарю вас, фюрер, за ту широкую, всеохватывающую картину современной обстановки, которую вы начертали. Как солдат и лояльный руководитель союзного государства, я и со мной весь румынский народ решительно осуждаем покушение, совершенное на вас, фюрер. Я хочу использовать этот случай, чтобы от имени румынского народа выразить удовлетворение тем, что предусмотрительность и на этот раз позволила вам спастись.

Гитлер потемнел. Почему Антонеску столь бестактно начал с этой щекотливой темы? Ирония? Насмешка?

— Я не скрою, — продолжал, казалось не замечая реакции фюрера, Антонеску, — моей особой озабоченности отрицательным влиянием покушения на боевые качества и дисциплину вермахта. Однако после вашего, фюрер, сообщения я вернусь в Румынию убежденным, что немецкая армия снова будет поднята на высший уровень, как на это надеются союзники Германии.

Гитлер думал: куда он клонит?

Антонеску продолжал:

— Я не хочу скрывать от вас, фюрер, того тяжелого беспокойства, которое мне самому и румынской армии внушают события на Восточном фронте. В течение долгих лет, которые уже тянется война, ни один румынский офицер не повернулся против руководителей государства⁶.

Это был хорошо рассчитанный удар. Гитлер понял: «союзник и друг» хочет свалить все неудачи на немецкую армию, «подточенную предательством».

Фюрер попытался вселить надежду: положение скоро можно будет выправить — германская промышленность усиливает выпуск истребителей. В ближайшее время их будет получено 1000—1500 штук, не считая ночных. После того как полностью восстановится положение в центре Восточного фронта, наступит очередь других его участников.

Но все эти «будет», казалось, не производили на собеседника ни малейшего впечатления. Он повторял свои требования, претензии, опасения.

— Однако, несмотря на эту чрезвычайно критическую обстановку, — заключил Антонеску, — моральное состояние страны все еще хорошее.

— Страна в полном единстве идет за мной, — вновь заявил он. — Ни один офицер или солдат никогда не изменит мне. (Ровно через 18 дней ему «изменит» почти вся армия!)

Фюрер перебил:

— Я лично фанатически убежден, что нужно любой ценой удерживать каждый квадратный километр завоеванной земли!

Антонеску выпалил:

— Я абсолютно верил вам, фюрер, и после нашей с вами последней встречи, где вы, фюрер, дали гарантию, что Крым будет удержан и что в начале лета путем наступления будет возвращена Украина. Несмотря на эти ваши гарантии, обещанные военные операции не были проведены!

Антонеску выкладывал дальше: если совершенно открыто ответить на поставленный фюрером вопрос, хочет ли Румыния продолжать сражаться, он, Антонеску, заявляет, что его ответ будет зависеть от дальнейшей позиции Венгрии и Болгарии, от того, будет ли стабилизирован Восточный фронт, и, наконец, от того, получит ли Румыния достаточно средств противовоздушной обороны.

Гитлер возмутился.

— Я не могу дать никаких гарантий о позиции Болгарии. В случае любого нарушения ею лояльности Германия прибегнет к оружию. Неизвестно, кто в будущем возглавит в Болгарии регентство. Можно ждать любых неожиданностей. Что касается Венгрии, то я гарантирую, что ничего не произойдет. Здесь Германия при малейшей опасности будет действовать со всей жестокостью. Германия прежде всего сама в огромной степени заинтересована в том, чтобы стабилизировать Восточный фронт. Она сделает для этого все возможное и будет сражаться до последнего, чтобы добиться этой цели.

Гитлер кричал, перечисляя заслуги рейха перед Румынией: никто в Европе не принес таких жертв, как Германия. Война при любых обстоятельствах должна быть выиграна, тогда сами собой улягутся все недоразумения, ликвидируется напряженность в отношениях. И тут же он упрекал Антонеску в невыполнении плана поставок по различным товарам. Фюрер уже вопил. Его собеседник тоже стал терять контроль над собой. Перебивая Гитлера, он жестко и возмущенно доказывал, что Румыния тоже делает все возможное и поставляет все обещанное.

Наконец они успокоились. Последовала длинная пауза. Фюрер первым прервал молчание. Он снова сказал: «Сама судьба связала Германию и ее союзников». Они должны продолжать борьбу, располагая абсолютным взаимным доверием. И здесь он вспомнил злой упрек Антонеску насчет невыполненного обещания: вернуть Крым и Украину.

В стенограмме их беседы мы читаем: «Возвращаясь к замечанию Антонеску насчет того, что фюрер не сдержал данное весной обещание вернуть Крым и Украину, фюрер ответил, что была проведена вся подготовка к наступлению, включая сосредоточение войск и необходимых средств, но вследствие исключительно плохой погоды танки буквально застряли в грязи. Это, должно быть, заговор природы, что зимой 1941/42 г. помешал операциям чрезвычайный холод, в то время как теперь стала помехой чрезвычайная влажность. Поэтому он (фюрер) из-за обстоятельств, не зависящих от его воли не смог осуществить планы, которые первоначально обещал».

Антонеску отвечал:

— Я хотел бы сказать, что не имею ни малейших сомнений в намерениях фюрера. Ни один из союзников Германии не лоялен к ней так, как Румыния. Она останется на стороне Германии и будет последней страной, которая покинет рейх.

Он сделал паузу и провозгласил:

— Потому что известно: конец Германии будет означать также конец Румынии.

Беседа кончилась⁷.

Антонеску, сославшись на усталость, вышел из помещения и уехал. Он даже отказался от приглашения на ужин к фюреру.

Самое поразительное в этой беседе заключалось в том, что партнеры вели ее так, будто им предстояло вместе воевать еще много лет, и что временные недоразумения как на фронте, так и в их собственных взаимоотношениях и уж, конечно, в их странах никак не повлияют на конечную победу, в которую они верили или представляли друг другу, будто верят. Стереотипы их мышления оказались столь устойчивыми, что, если снять оболочку ухищрений, колкостей и уверток, останется лишь несколько гладких, как круглые камни, мыслей, повторяющихся ими в разной связи сотни раз: воевать до конца, врагов в тылу уничтожить.

И Гитлер, и Антонеску, клявшиеся друг другу в вечной дружбе «до конца», тогда, конечно, не имели представления, что ровно через 15 дней все их долгие сомнения, раздумья, все опасения и надежды, интриги, тайные и явные планы и расчеты разрешатся мгновенно и предельно ясно. Германо-румынский фронт будет взорван, растерзан и стерт, их дивизии будут панически бежать в горы, десятки тысяч солдат попадут в окружение и плен, генералы утратят всякое управление, орудия и танки сотнями будут брошены на дорогах.

Они не представляли себе, что со страшным треском рухнет вся государственная система румынского фашизма, что румынские армии повернут оружие против Гитлера, а вернейший друг и союзник фюрера окажется в ситуации еще худшей, чем итальянский дуче год назад. Того по крайней мере выволокли из плена немецкие парашютисты и тем на несколько месяцев продлили его существование.

4

Почти до самого начала наступления советских войск в Румынии (20 августа) ни германское верховное командование, ни штаб Фриснера не предполагали, что оно может произойти.

Оценка обстановки отделом иностранных армий Востока генерального штаба сухопутных сил 15 августа гласила: «Развитие действий противника перед группой армий «Южная Украина» от начала летних операций характеризуется отводом крупных сил врага для ввода против армий «Северной Украины» и «Центра» (всего до настоящего времени 2—3 танковые армии, 8—10 подвижных корпусов, 3 пехотные армии, 28 стрелковых дивизий). Что такая переброска сил в дальнейшем прекратится, нельзя установить достаточно точно, однако при общем развитии событий между Карпатами и Северным морем следует ожидать вероятного ввода там крупных сил. Поэтому наступление Красной Армии с далеко идущими оперативными целями против группы армий «Южная Украина» теперь, как и прежде, невозможно»⁸.

16 августа (за 4 дня до наступления) штаб 6-й армии докладывал: «Ничего особенного, везде спокойствие». 18 августа (за два дня до наступления) в донесении начальника штаба 30-го армейского корпуса, оборонявшегося против плацдарма у Бендер, где 3-й Украинский фронт готовил свой главный удар, начальнику штаба 6-й армии говорилось: «У плацдарма мы не ожидаем ничего серьезного»⁹.

Мощный удар Красной Армии в Румынии оказался стратегически совершенно неожиданным для германского верховного командования. Только за полтора суток до начала штаб группы армий «Южная Украина» распознал угрозу под Яссами, где готовилось наступление 2-го Украинского фронта. Штаб группы до конца ничего не знал о масштабах предстоящего удара 3-го Украинского фронта из района Бендер. Ставка Гитлера вплоть до начала наступления советских войск вообще его не ждала и не принимала никаких контрмер.

Начавшееся ранним утром 20 августа наступление в Румынии 2-го и 3-го Украинских фронтов под командованием генералов Р.Я. Малиновского и Ф.И. Толбухина приняло сокрушительный характер.

Одно из донесений, полученных из войск армейским штабом группы армий «Южная Украина», гласило: «Артиллерийская подготовка невиданной силы. Все управление нарушено. Оставление бункеров означает верную смерть... Все опорные пункты на позиции "Б" разрушены и сметены. Слева в тылу находится наступающая русская пехота; справа... русские плотными построениями с криками "ура" уже впрыгивают в ходы сообщения. Крупные, со спортивной выправкой, хорошо одетые, в новой светлой форме, они безупречно вооружены»¹⁰.

В первые два дня наступления советские войска продвинулись на 25 км. Фриснер использовал все имеющиеся у него резервы, но абсолютно безуспешно. Мгновенно разгромленная оборона зияла глубокими брешами. Советские войска стремительно двинулись к югу.

Только 22 августа Гитлер разрешил начать отвод войск из выступа фронта, расположенного между 2-м и 3-м Украинскими фронтами. Но оказалось поздно. День 23 августа стал во всех отношениях критическим: завершилось окружение 3-й румынской армии. Она сложила оружие.

Удары Красной Армии ускорили вооруженное выступление румынского народа. В Бухаресте вспыхнуло восстание, положившее начало народно-демократической революции. По своим целям и характеру оно стало антифашистским, а его движущими силами выступали рабочий класс и солдатские массы.

Подготовка восстания, проведенная компартией Румынии, патриотически настроенным офицерством и представителями дворцовых кругов началась еще в июне. Развитие событий на фронте ускорило вооруженное выступление. Во второй половине дня 23 августа Антонеску был арестован в королевском дворце вместе со своим заместителем М. Антонеску. Военное командование Бухареста на основе плана, заранее разработанного Военным комитетом, деятельность которого направляла компартия, отдало приказ занять государственные учреждения и военные объекты.

Около 17 час. того же дня в немецком представительстве на Алеа Викториеи, № 10 появился начальник румынской разведки Христеску. Он сообщил советнику-посланнику Штельцеру обо всем, что произошло во дворце. Немедленно сюда были приглашены чины германского представительства. Вскоре появились генерал-лейтенант Герстенберг, адмирал Тиллессен, шеф германской военно-морской миссии, генерал Шпальке, военный атташе — вся немецкая миссия. Позже прибыл со своей виллы и посланник фон Киллингер. Растерянные, они не знали, что делать. Прежде всего сообщили обо всем случившемся в ставку, благо связь еще работала. По настоянию собравшихся у посланника Киллингер отправился во дворец. В беседе король Михай, «как Гогенцоллерн», выразил сожаление о таком развитии событий и попросил, чтобы «правительство рейха распорядилось немедленно вывести немецкие войска из Румынии»¹¹.

Около 20 час., когда связь уже работала с перебоями, Герстенбергу удалось связаться с Берлином. Гитлер приказал Герстенбергу подавить путч. Но все немецкие служебные инстанции в Бухаресте были оцеплены румынскими войсками, некоторые разоружены, связь прервана. Сильные румынские войсковые подразделения окружили германское представительство, дома, где находились немецкие военные, в Бухаресте и в пригородах.

Совершенно не представляя себе реального положения вещей, ставка Гитлера еще думала, что можно не только изменить политическую обстановку в Бухаресте, «подавить путч», но и отвести группу армий «Южная Украина» на линию, «которая прикрыла бы нефтяные районы Румынии и пути вывоза нефти».

Однако приказ «Вольфшанце», как и многие другие директивы и приказы, как и предыдущие действия в связи с делами в Румынии, был столь же далеким от действительности.

Румынский народ приветствовал окончание войны. Повернуть события вспять было невозможно. Неудержимое наступление советских войск не только сметало на своем пути всякое военное сопротивление, но и рушило любые попытки каких бы то ни было политических комбинаций. Единственный выход из положения бывший союзник рейха нашел, и никакие яростные приказы «Вольфшанце» уже ничего не могли изменить.

Приказ Гитлера о «подавлении путча» Герстенберг начал выполнять утром 25 августа. Все, что смогли наскрести из гарнизонов, расположенных вокруг Бухареста, двинули в наступление. Немецкие подразделения сумели достигнуть северной окраины Бухареста. Но здесь они залегли, встретив упорное сопротивление румынских солдат. В ОКВ пошло устное донесение Герстенберга: «Положение в районе Бухареста очень серьезное. Наши силы — на северной окраине Бухареста. Взять Бухарест без поддержки тяжелого оружия невозможно. Наша авиация днем и ночью успешно атакует здание совета министров и королевский дворец. Нефтяной район Плоешти окружен румынами... Вывоз продукции пресечен»¹².

В середине дня ставка узнала, что атакующие немецкие части отброшены румынским контрударом в лесной лагерь Степани. Вскоре был потерян расположенный севернее города и находившийся в распоряжении немцев аэродром Банеаса. Немецкие части пришлось снабжать по воздуху — еще оставался аэродром Отопени. Транспортные самолеты срочно доставили подкрепление с Балкан — около 500 человек во главе с прибывшим из Варшавы генералом Штахелем, которому было приказано возглавить все немецкие войска под Бухарестом и Плоешти.

Но мощное наступление советских войск продолжало развиваться. Основная немецкая группировка, окруженная юго-восточнее Ясс, не смогла прийти на помощь частям, пытавшимся вернуть Бухарест. Повстанцы удерживали столицу. Антифашистское восстание закончилось победой народа. 31 августа в Бухарест, освобожденный патриотическими силами, вступили советские войска, а также 1-я румынская добровольческая дивизия имени Тудора Владимиреску.

Румыния повернула фронт против Германии. В оперативное подчинение командующего 2-м Украинским фронтом перешли 4-я и 1-я румынская армии. В первых числах сентября советские войска уже выходили к Турну-Северину вблизи югославской границы и к Болгарии. Затем они преодолели Восточные и Южные Карпаты и в конце сентября вышли на румыно-венгерскую границу.

Немецкий фронт на юге не просто был сокрушен, но вообще перестал существовать. Советские войска продвинулись на 750 км и глубоко охватили все немецкие силы, расположенные в Карпатах и Польше. Были созданы решающие предпосылки к освобождению Румынии. Восстание румынского народа под руководством коммунистической партии смело фашистское правительство Антонеску. Подписанное 12 сентября 1944 г. соглашение о перемирии означало вместе с тем вступление Румынии в антифашистскую войну.

5

Непрестанные одна за другой катастрофы в центре и на юге Восточного фронта привели всех обитателей «Волчьего логова» в состояние мрачной и злобной подавленности. Замкнувшиеся в своих бункерах, они стали воспринимать многое как из потустороннего мира. Главное и второстепенное не различалось. Все тонуло в бесконечных мелочах, эмоциях, вызываемых постоянно и неожиданно, но все время к худшему меняющейся обстановкой.

После Сталинграда, Курска гитлеровская ставка привыкла уже ко многому. Но то, что происходило сейчас, казалось немыслимым. Эта быстрота, с которой танковые армады приближаются с Востока к рейху, эти один за другим, почти без перерывов, сокрушительные удары, когда стало уже совсем невозможно ни отдышаться, ни предвидеть, где и какими силами будет нанесен следующий, это широкое движение союзников с Запада — все создавало в ставке атмосферу обреченности.

В бункерах «Вольфшанце» на очередных заседаниях бесконечные рассуждения Гитлера о неизбежном развале коалиции противников перемежались длительными экскурсами в прошлое, оправданиями ранее принятых решений, обвинениями всех и вся в плохом выполнении приказов, новыми и новыми проклятиями в адрес «предателей». Приходили Кейтель, Гудериан, Йодль и другие, сообщали более или менее приглаженно плохие вести, на основе докладов принимались всевозможные решения, которые могли задержать исход, но не изменить его.

Тема «предательства в тылу» все еще вытесняла другие. Заговор и его неудача, которую теперь здесь все толковали как «волю провидения, решившего сохранить фюрера», аресты, картины «народного суда» и казней, ежедневно представавшие перед обитателями «Вольфшанце» в виде фильмов, — все это все больше и больше направляло мышление в одну сторону: воевать до конца ради самой войны, уничтожать все вокруг, прежде чем погибнуть самим. Нужно лишь как следует перетасовать колоду: выбросить еще притаившихся врагов фюрера, заменить их «безупречными».

В день, когда полный разгром в Румынии стал вполне очевидным фактом, 30 августа, Гитлер принимал генералов Кребса и Вестфаля, отправлявшихся на новые должности начальниками штабов. И не катастрофа в Румынии, а совсем другое стало темой их разговора.

— Вы знаете, что фельдмаршал Клюге покончил самоубийством, — говорил фюрер. — Имеются очень веские подозрения, что если бы он не совершил самоубийства, то все равно был бы арестован.

Переходя к теме о противниках, Гитлер безапелляционно заявил:

— Они двигаются к своей гибели. Настанет момент, когда напряжение союзников будет таким большим, что наступит провал. Коалиции в мировой истории всегда погибали. Только нужно выждать момент, как бы ни было трудно. Моей задачей является, особенно с 1941 г., при всех обстоятельствах не терять нервы, а если где-нибудь имеется поражение, вновь и вновь находить пути и вспомогательные средства, чтобы как-нибудь поправить историю. Я вполне могу сказать: более тяжелого кризиса, чем тот, который мы уже пережили на Востоке, нельзя себе представить.

Гитлер говорил дальше:

— Нужно продолжать борьбу до тех пор, пока имеется возможность для порядочного мира, сносного для Германии и гарантирующего жизнь будущих поколений.

Гитлер закончил совещание требованием:

— Нам необходим какой-нибудь успех — это главное. Нужно опять стать активными, чтобы мы снова подчинили себе закон действия!

В «Вольфшанце» все еще думали, будто из Румынии Советская Армия, скорее всего, ударит на Балканы и к черноморским проливам, а не на северо-запад, в Венгрию и Чехословакию,

Однако замысел Советского Верховного Главнокомандования состоял вовсе не в том. Теперь считалось необходимым разгромить группу армий «Юг» (так снова стали называть группу армий «Южная Украина»), вывести из войны Венгрию, оказать помощь в освобождении Чехословакии и Югославии. В наступлении должны были участвовать 4-й, 2-й и 3-й Украинские фронты, чехословацкие, румынские, болгарские и югославские войска.

Когда в начале октября 1944 г. для обитателей «Вольфшанце» стали очевидными иные намерения советского командования, они изменили свою прежнюю оценку плана Красной Армии. 5 октября Гитлер приказал сосредоточить под Дебреценом пять танковых и моторизованных дивизий, разбить советские войска западнее Карпат, удержать Венгрию, а затем проникнуть в горные долины и там «сесть на зимние позиции»¹³.

Но гитлеровцы опоздали. Пока Гудериан совершал свои сложные переброски войск, 6 октября 2-й Украинский фронт под командованием генерала Р.Я. Малиновского нанес удар в тыл группе армий «Юг», окончательно рассеяв «балканские иллюзии» гитлеровской ставки. Последовал ряд крупнейших сражений в Венгрии, завершением которых стала Будапештская операция.

Во время обсуждения обстановки 23 января 1945 г. Гитлер указывал, где на Восточном фронте должен теперь находиться район главных стратегических усилий: «На первом месте стоит венгерский нефтяной район и нефтяной район Венского бассейна, ибо без этой нефти (80 % всей добычи) дальнейшее ведение войны невозможно»¹⁴.

Затяжная борьба на венгерской равнине привлекла значительные немецкие силы, снятые, в частности, с центрального участка советско-германского фронта, который последовательно ослаблялся.

Тем временем ускоренными темпами развивались события в Западной Европе. Американские и английские войска после вступления в Париж в конце августа с рубежа Сены двинулись дальше к востоку, в глубь Франции. В декабре они освободили всю Францию, Бельгию, Люксембург и часть Нидерландов. Несмотря на продвижение союзников, ОКВ в июне—декабре 1944 г. перебросило из Германии и других стран Европы против Советской Армии 59 дивизий и 13 бригад; в то же время с советско-германского фронта было снято всего лишь 12 дивизий и 5 бригад. К концу года немцы потеряли всю Центральную Италию и отступили до Равенны.

Наступали последние дни «Волчьего логова». Ставка Гитлера просуществовала в Восточной Пруссии до конца 1944 г. Высшие штабы вселились сюда через 36 час. после начала вторжения в Советский Союз. Руководители вермахта надеялись пробыть там не больше трех месяцев. Им пришлось сидеть в бункерах под Растенбургом 42 месяца. Приближение советских войск к Восточной Пруссии вызывало растущую панику в логове Гитлера. На совещании 1 сентября 1944 г. фюрер говорил: «Положение стало настолько опасным, что должно быть ясно: здесь сижу я, здесь сидит все мое верховное командование, здесь сидят рейхсмаршал, рейхсфюрер СС, рейхсминистр иностранных дел! Следовательно, это капкан. Я без размышлений рискнул бы послать две парашютные дивизии, если бы смог одним ударом захватить все русское руководство»¹⁵.

В страхе перед приближающейся Советской Армией они бросили место, откуда хотели завоевать Советский Союз и продиктовать свою волю миру. В течение долгих трех лет из «Вольфшанце» они руководили всем колоссальным военным механизмом агрессии. И теперь, после того как все провалилось, мощные взрывы подняли в воздух и разбросали далеко вокруг, будто руками циклопа, мощные стены бетонных бункеров, разнесли в щепы бараки, оставив развороченные, искореженные глыбы как ужасные памятники и символы гибнущего фашизма.

6

Все шло к завершению разгрома фашистских армий. Это значило полное освобождение стран Восточной и Юго-Восточной, Западной, Южной и Центральной Европы.

Советское командование намечало развернуть одновременное наступление от Балтийского моря до Дуная, причем главный удар наносился на варшавско-берлинском направлении. Наступление планировалось начать 20 января 1945 г.

Однако обстановка на Западном фронте вскоре вынудила изменить срок начала наступления.

Западные союзники, создав громадное превосходство во всех видах техники, тем не менее почти два с половиной месяца не двигались из Нормандии, проводя лишь частные операции. Но вот гитлеровские дивизии начали быстро отходить к границам Германии, к пресловутой «линии Зигфрида». Это было прямым следствием раз^ грома советскими войсками группы армий «Центр» и их стремительного продвижения к границам рейха с Востока. Теперь Франция (кроме Эльзаса и Лотарингии), Бельгия и часть Нидерландов были освобождены союзниками при активной помощи национального движения Сопротивления. Французские партизаны очистили от врага. провинцию Бретань до прихода союзных армий. А в Париже они выгнали оккупантов еще до подхода выдвинутой Эйзенхауэром вперед дивизии генерала Леклерка.

Полуторамиллионная армия союзников, до предела насыщенная техникой, в сентябре 1944 г. вышла к «линии Зигфрида» и здесь остановилась. Имея несоизмеримый перевес по всем военным показателям, она тем не менее не торопилась двигаться дальше и далее не укрепила должным образом позиции.

Гитлер задумал нанести удар на Западном фронте.

...Вечером 12 декабря 1944 г. высших командиров Западного фронта пригласили в ставку фюрера. Их собрали в штабе Рундштедта, отобрали оружие (после 20 июля эта мера считалась обязательной) , посадили в автобус и повезли заснеженными полями, петляя так, что вскоре все потеряли ориентировку. Вскоре автобус остановился в Цигенберге, у входа в подземный бункер. Спустившись вниз, генералы предстали перед фюрером.

Иллюзии, в мире которых жили теперь Гитлер и его окружение, привели их к нелепой, оторванной от всякого подобия реальности мысли, что на Восточном фронте все стабилизировалось и что в обозримом будущем ждать советского наступления больше не приходится. Поэтому надо сосредоточить внимание на Западном фронте. Следует перейти в наступление в Арденнах — в тех горных местах, где в 1940 г. были одержаны такие незабываемые победы, вогнать клин между американской и английской армиями и одержать новую победу, которая повернет весь ход войны.

И как только Йодль, докладывая об этом замысле, произнес слово «Арденны», Гитлер воскликнул: «Хальт!». Стало тихо. Сгорбленный, еле волочивший ноги, он вдруг преобразился:

— Я принял важное решение. Я снова перейду в наступление, здесь, из Арденн!

Он стукнул кулаком по лежащей карте:

— Через Маас и дальше на Антверпен!¹⁶

Его глаза опять загорелись. Он вдруг воспрянул духом. В следующие дни началась подготовка наступления. Сколотили новую танковую армию, снабдили оружием и пополнениями. Один из главных военных специалистов по диверсиям Скорцени, который со своими парашютистами только что захватывал цитадель в Будапеште, получил задание фюрера переодеть свою команду в американскую форму и на машинах действовать в тылу союзных армий. Прежде всего захватить мост через Маас, распространять слухи и ложные приказы, сеять панику. Три немецкие армии перейдут в наступление, чтобы уже на седьмой день достигнуть Антверпена. Они вобьют клин между американцами и англичанами. И затем принудят тех и других к сепаратному миру. После этого все силы будут переброшены против «застывших и ослабленных» русских. Затем весь вермахт перейдет в наступление на Востоке и одержит победу и там.

Возглавить операцию назначен Модель. Когда тот выразил сомнение в быстром успехе, ответ фюрера был таков:

— Видимо, вы забыли пример Фридриха Великого. У Росбаха и Лейтена он разбил в два раза более сильного врага. А как? Дерзким наступлением. Почему вы не изучаете историю?

Моделю, так плохо знающему историю, оставалось промолчать.

— История повторится. Арденны будут моим Росбахом и Лейтеном!¹⁷

Подготовленное в полной секретности наступление началось туманным утром 16 декабря. Самолеты летать не могли. Американский фронт был стремительно прорван.

Получив донесения, Гитлер пришел в восторг:

— Теперь на Западе вое изменилось! Успех, полный успех в наших руках!¹⁸

Немецкое радио передало: «Наши войска снова наступают. К рождеству мы подарим фюреру Антверпен». Союзники отходили. В их рядах царила растерянность. В Париже, где еще свежи были воспоминания 1940 г., несколько десятков немецких диверсантов превратились по слухам в «тысячи немцев в американской форме, действующих в тылу». Проникнув в Париж, диверсанты сделали даже попытку захватить Эйзенхауэра.

Однако, постепенно придя в себя, союзники стали принимать меры, чтобы приостановить наступление. Улучшилась погода, стала действовать авиация. В заснеженных Арденнах начались упорные бои. Гитлер требовал продолжать наступление «с фанатической решительностью». Под Новый год он выступил по радио. Его речь транслировали все радиостанции: «Германия, как феникс из пепла, возродит свои разрушенные города и, несмотря ни на что, придет к конечной победе».

Положение союзников оказалось настолько сложным, что они решили обратиться за помощью к Советскому Союзу. 6 января 1945 г. Черчилль встретился с Эйзенхауэром. Они обсудили вопрос о том, чтобы просить русских начать наступление на Востоке и тем заставить немцев ослабить силы на Западе.

Черчилль знал, что советское командование готовит новое круп-гное наступление, но не знал, когда оно начнется. Он сказал: «Я думаю, что Сталин сообщит мне положение дел, если я его спрошу. Попытаться сделать это?». Эйзенхауэр ответил: «Да».

И в тот же день в Москву полетела телеграмма: «На Западе идут очень тяжелые бои... Я буду благодарен, если вы сможете (сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января... Я считаю дело срочным»¹⁹.

Ответ Сталина Черчиллю от 7 января гласил: «Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила... открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января»²⁰.

Германские генералы на Восточном фронте были охвачены мрачными предчувствиями. Гудериан, начальник штаба сухопутных сил, явился 9 января к Гитлеру с данными — картами и таблицами, доказывая возможность наступления советских войск крупными силами. Гитлер назвал эти данные «полностью идиотскими» й порекомендовал запрятать их автора — генерала Гелена — в сумасшедший дом.

Но Гудериан понимал, что их ожидает. Именно он, как мы знаем, при вступлений в должность после 20 июля потребовал от армии быть до последнего дыхания верными нацизму. Ни он, ни другие генералы или фельдмаршалы ничуть не противились наступлению на Западе, не возражали планам Гитлера «закончить войну», хотя знали, что грозит на Востоке. Гудериан постоянно требовал подкреплений Восточному фронту потому, что лучше других представлял себе, что такое Советская Армия и какова ее мощь. Кроме того, он был коренной пруссак, в то время как Гитлер, Йодль и остальные — выходцами из других мест. Гудериан поступал так, как в 1914 г., когда прусские бароны заставили Вильгельма II перебрасывать силы из Франции для защиты их Восточной Пруссии.

7

Несмотря на неполную готовность войск, советское руководство решило в ответ на просьбы союзников ускорить переход в наступление. Задача разгрома группировки немецко-фашистских войск между Вислой и Одером, освобождения Польши и выхода на подступы к Берлину была возложена на 1-й Белорусский фронт под командованием Маршала Советского Союза Г.К. Жукова и 1-й Украинский фронт под командованием Маршала Советского Союза И.С. Конева.

12 января 1945 г. началось наступление 1-го Украинского фронта. Через два дня перешел в наступление 1-й Белорусский фронт. Мощный и внезапный артиллерийский и авиационный удар советских войск сокрушил германскую оборону. Двинулись танковые соединения.

За первые шесть дней наступления советские войска прорвали оборону на 500-километровом фронте и стремительно приближались к границам рейха. Все германские попытки изменить обстановку оказались бесполезными. Вместе с 1-й армией Войска Польского дивизии маршала Жукова освободили Варшаву.

Гитлер немедленно покинул свою ставку на Западе и перебрался в Берлин, ближе к Восточному фронту, который опять сразу же вытеснил все остальное. Немедленно созвано военное совещание в рейхсканцелярии. Что же теперь делать дальше? Это было 17 января 1945 г.

Перед собравшимися предстало удручающее зрелище некогда великолепной рейхсканцелярии фюрера. Они пробирались к ней через руины. Парадный вход разрушен. Окна забиты досками. Часть помещений разбита. Голые стены длинных коридоров, с которых исчезли ковры и картины. Повсюду эсэсовцы, обыскивающие всех, даже самых высоких, генералов и фельдмаршалов.

Их пригласили, как и обычно, в рабочий кабинет фюрера, где также не осталось и следа прежнего великолепия. Когда все сели, появился Гитлер, сгорбленный, с дрожащими руками и блуждающим взором. Совещание открылось подробным докладом Гудериана, который изложил ситуацию на Восточном фронте. Фронт фактически прорван, и танковые силы Красной Армии стремительно движутся вперед. Фюрер не прерывал докладчика. Вся столь внезапно возникшая картина катастрофы, приближающейся с Востока, казалось, находилась по ту сторону сознания и его самого, и остальных присутствующих — Геринга, Кейтеля, Йодля и др.

Что они могли сказать? Ведь в эти самые часы на Восточном фронте уже была разгромлена 4-я танковая армия, стремительно откатывалась, неся большие потери, 17-я армия, брешь в линии фронта зияла на 250 км.

Присутствующие вели беседы по второстепенным вопросам. Но когда коснулись главного, то все свелось к одному решению: фюрер назначает Гиммлера командующим новой группой армий «Висла», которая получает задачу остановить стремительно двигающиеся войска маршала Жукова.

Генералы сомневались в правильности выбора. Но Гитлер настоял: рейхсфюрер — единственный человек, одно имя которого заставит солдат и офицеров Восточного фронта сражаться до последнего. Все, конечно, понимали, что это значит. Гиммлер, главный палач рейха, несмотря на полное отсутствие военных дарований и опыта, не остановится ни перед чем, чтобы принудить солдат сделать невозможное.

Собственно, здесь впоследствии заключалась еще одна из причин того яростного сопротивления, которое оказывали немцы наступающим советским войскам. Но их порыв был неудержим. К началу февраля Советская Армия продвинулась на 500—600 км, вышла к Одеру и создала плацдарм на его западном берегу.

В ходе наступления советских войск в Польше германское командование дополнительно бросило в сражение свыше 20 дивизий и значительное количество техники, снятых с других участков советско-германского фронта и с Запада. Германское наступление в Арденнах и Эльзасе полностью прекратилось. Войска с Западного фронта во все большем количестве перебрасывались на Восточный фронт.

Очередной крах на Восточном фронте, широкое развитие антифашистской борьбы во всех районах еще оккупированной Европы сорвали замыслы Гитлера. Теперь армии западных союзников снова двинулись вперед, встречая лишь местное сопротивление. Города сдавались без боя. Они вышли к Рейну. Его форсирование готовилось несколько недель. Подтягивались новые силы. Авиация беспрерывно наносила удары. За неделю перед форсированием союзники бросили свои воздушные армады (более 50 тыс. самолето-вылетов) на объекты по восточному берегу. Немецкая авиация отсутствовала. 23 марта английские и американские войска переправились через Рейн, почти не встречая сопротивления. Началась массовая сдача немецких войск в плен. В Руре сдалось 300 тыс. человек, в других местах — еще 350 тыс.

«Война проиграна» — такими словами начал Шпеер свой меморандум Гитлеру о значении потери Силезии, направленный в рейхсканцелярию 30 января, в день 12-летия прихода нацистов к власти.

8

Развивающееся наступление 2-го и 3-го Белорусских фронтов привело к новому окружению и разгрому группы армий «Центр», а затем, в апреле 1945 г., — к полной ликвидации германского военного бастиона в Восточной Пруссии. Рейх потерял одновременно важнейшие базы на Балтийском море. До марта 1945 г. советские войска разгромили также восточно-померанскую группировку, преодолели Карпаты, отразили сильнейшие немецкие контрудары у озера Балатон и вступили в Австрию.

Военный потенциал Германии после кульминации летом 1944 г. рушился. Перенапряжение сверх всяких мер не могло продолжаться бесконечно. К концу года снабжение вермахта горючим находилось в катастрофическом состоянии. Добыча нефти в Румынии в мае упала на 56 %. Бомбардировки заводов горючего дали немалый эффект: в сентябре 1944 г. продукция германских заводов синтетического горючего снизилась до 8 % по сравнению с высшими показателями апреля 1944 г. Особые трудности вызывало положение с авиабензином. Запасы снизились до 200 тыс. т, т. е. до такого количества, которое было израсходовано в одном только месяце (мае) 1944 г. Различными мероприятиями удалось к концу 1944 г. добиться некоторого успеха. Общая выработка синтетического горючего составила только треть по сравнению с первым кварталом.

Прямым результатом истощения ресурсов горючего стало быстрое падение подвижности армии, и уже в середине февраля 1945 г. пришлось отдать приказ о крайнем ограничении использования авиации: «Вводить ее только по мере надобности на решающем направлении и только тогда, когда другие средства не могут принести никакого успеха; ограничить снабжение войск * по воздуху только для крайних случаев»²¹. Такой приказ появился в момент, когда союзники добились полного превосходства в воздухе над Германией.

Под ударами безостановочно наступавшей Красной Армии сухопутные силы Германии буквально таяли. Их приходилось теперь подкреплять за счет авиации и флота. К 10 февраля ВВС передали сухопутным силам 112 тыс. человек. Военно-морской флот передал армии 28 тыс. человек. Министерство вооружения в течение февраля — 160 тыс. человек. 25 января Кейтель приказал ввести на фронте силы полиции и СД. Еще через три дня Гитлер распорядился срочно передать в боевые части 6 тыс. 16—17-летних юнцов.

Затем мобилизовали стариков. Немалые надежды возлагались на ополчение — «фольксштурм». 10 января 1945 г. Кейтель разъяснил его задачи, и уже через пять суток в бой брошены 37 батальонов фольксштурма. 26 января последовал приказ Гитлера о создании «смешанных боевых групп» — фольксштурма и боевых соединений. В феврале фольксштурм получил задачу действовать «по типу партизанской войны», со снабжением из деревень. Вскоре выяснилось: ополчение в боях себя не оправдывает. Командующий группой армий «Центр» предлагал использовать его только на знакомой местности, на тыловых позициях, для охраны и мелкими группами — «как партизан».

Наряду с организационными мерами фашистское руководство довело до крайности террористическое устрашение в армии.

Для ускорения вынесения смертных приговоров вместо военно-полевых судов в войсках стали действовать военные трибуналы, в которых заседал лишь один офицер — он и творил скорый суд. Даже отставших от своих частей немедленно расстреливали. 8 марта Кейтель распорядился: каждый, кто попадает в плен, не будучи раненным, или если он не может доказать, что сражался до последней возможности, «исключается из сообщества порядочных и храбрых солдат», а его родственники подвергаются репрессиям. Подозреваемых беспощадно уничтожали, вешали на фонарных столбах, подвергали зверским пыткам.

9

В имперской канцелярии все перемешалось. Все еще шли служебные совещания, обсуждались разные планы, фюрер произносил речи. «Если война проиграна, народ должен погибнуть, — заявил он. — Эта Судьба неотвратима».

«Великогерманский рейх» представлял собой теперь узкую, покрытую развалинами полосу земли, зажатую между наступающими с Востока и Запада армиями антигитлеровской коалиции. А новые жертвы призывали нести только во имя целиком обанкротившейся клики, сидевшей, подобно затравленным волкам, в убежищах и бункерах полуразрушенной рейхсканцелярии.

Все-таки они еще питали надежды. 30 января 1945 г., в 12-ю — последнюю — годовщину прихода нацистов к власти, после очередного совещания по оценке обстановки Гитлер разразился длинной «политической» речью: «Запад в самое ближайшее время поймет, что его главный враг не Германия, а большевизм». И тогда Запад вместе с Германией двинется в поход против этого врага. «Я никогда не хотел воевать против Запада, — вскричал он. — Они сами заставили меня сделать это». С фанатичной убежденностью Гитлер говорил: «Время — наш союзник, и это — основание для продолжения ожесточенной борьбы на Восточном фронте, до самого последнего человека». Каждая удержанная немцами крепость на Востоке «станет в конечном счете опорным пунктом для совместного германо-американо-британского крестового похода во имя уничтожения большевизма». «На этот раз мы не капитулируем за пять минут до полуночи!» — вскричал он, безумно глядя куда-то вдаль и как бы не замечая присутствующих.

Эти рассуждения полусущества-полуразвалины, взбадривающего себя бесконечными дозами наркотических лекарств, которые давал ему лейб-врач Морелль, пожалуй, представляют некоторый интерес для изучения нацистской системы. Она продолжала повиноваться теперь уже гибнущему безумцу из потустороннего мира. Из рассуждений Гитлера следовало:

что его военно-политическая стратегия состоит в надеждах «объединиться» с западными союзниками для «совместного продолжения войны» против Советского Союза. И в рейхсканцелярии, и в верховном командовании многие отнюдь не отрицали этого фантастического плана, но надеялись на него и соответственно действовали;

что, исходя из этого плана, нацистские вожди потребовали бросить все силы на Восток, позже вообще открыли Западный фронт и довели борьбу против Красной Армии до предельного напряжения и ожесточения. Это и было средством получить тот «выигрыш во времени», который будет достаточным, чтобы добиться «политическими средствами» объединения с Англией и Америкой;

что социально-политический фактор — боязнь революции в Германии, боязнь, сопровождавшая Гитлера все его жизнь, — продолжал в гротескной форме существовать и сейчас, усиливая все ту же ожесточенность сопротивления советским войскам.

На следующий день нацистская верхушка получила еще одно «поздравление». Оно состояло в донесении с Восточного фронта от 31 января: советские танки переправились через Одер! Это было сообщение о создании нашими войсками знаменитого Кюстринского плацдарма²².

В рейхсканцелярии сообщение было воспринято панически: потерян последний естественный рубеж на пути к Берлину! Гиммлер не сдержал стремительного марша советских танковых армий. Именно это сообщение привело теперь уже и Гитлера к признанию, что, вероятно, дело проиграно. Он вызвал Бормана и стал диктовать ему свое «политическое завещание». Нам нет интереса вдаваться в подробности этой демагогии последних дней нацистского вождя. Но одна деталь любопытна. Если рейх действительно гибнет, диктовал фюрер, хотя он сам еще надеется на историческое чудо, то вся вина за это падает на... англичан. Они могли закончить войну еще в начале 1941 г. Тогда и США не вступили бы в войну. «И тогда Германия, их гарант, видела бы смысл своей жизни и существования национал-социализма в уничтожении большевизма. Как было бы все это легко, если бы английская политика была логичной и разумной!»²³

Мы не будем здесь отдаляться от темы или забегать вперед, в послевоенную историю. Но читатель сам определит эту неразрывность классовой политики фашизма в последние недели его бытия со всем тем, что мы видели в 20—30-е годы. В различных политических сферах США и Англии, готовящихся вот-вот стать победителями, зрели новые установки — на конфронтацию с Советским Союзом по все большему числу направлении. Нет, конечно, они не собирались объединяться с Гитлером. Времена Мюнхена и «странной войны» ушли безвозвратно. Гитлер и фашизм были списаны со счетов. Но было другое: консерваторы США уже готовили послевоенную расстановку сил в Европе, именем которой станет «холодная война».

Этот путь истории предстояло определить в недалеком будущем. Однако не нужно чрезмерной проницательности, чтобы видеть его черты на завершающей стадии второй мировой войны. Затягивание второго фронта было наиболее ясным его проявлением.

В эти же дни последовали самые ожесточенные за всю войну англо-американские бомбардировки Берлина, который и без того лежал в руинах. Они имели не столько военное, сколько — гораздо больше — политическое значение. Примерно аналогичное тому, которое призвана была в недалеком будущем сыграть Хиросима: показать наступающему на Берлин Советскому Союзу военную мощь западных союзников. Это также была одна из карт будущей «холодной войны».

Почти тысяча американских самолетов дополнили прежние разрушения. Рейхсканцелярия окончательно превратилась в руины. Ее обитатели ушли в подземные бункера.

10

Нацистам предстоял еще один удар, который должен был развеять в прах последние надежды, — Крымская (Ялтинская) конференция глав правительств трех держав антигитлеровской коалиции.

Еще до конференции в связи с годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции военный министр США Г. Стимсон телеграфировал председателю СНК СССР: «Нынешняя 27-я годовщина основания СССР, после более чем трех долгих тяжелых лет борьбы против жестокого врага, застает защитников Вашей страны в завершающей фазе славной победы. Ваши армии, Военно-Морской флот, Воздушные силы и народ с их великими достижениями были для нас источником восхищения и вдохновения»²⁴.

В дни конференции советские войска стремительно наступали к сердцу гитлеровского рейха. Столь мощный аргумент в руках Советского Союза влиял на политические позиции его партнеров по переговорам. «Советский Союз доказал свою способность разгромить фашизм и нацистский рейх. Отсюда и вытекает в конечном счете ответ на вопрос: что же все-таки привело лидеров США и Англии в Тегеран и Ялту?.. Ответ был ясен тогда, еще яснее теперь: это — могущество Советского Союза, его решающий вклад в разгром фашизма, стремительное наступление советских войск, уже находившихся в 60 км от Берлина. Западные державы опасались, что Советский Союз один освободит Европу и это сделает послевоенный мир совсем не таким, каким хотели его видеть лидеры империализма, еще глубже подорвет устои капиталистической системы»²⁵.

Участники конференции добились единства в вопросах совместной военной стратегии на завершающей фазе войны. Советские военные представители сообщили своим западным коллегам, что предпринятое ранее по просьбе союзников наступление советских войск по всему фронту будет продолжаться. Представители союзного командования в свою очередь информировали о своих намерениях. Удары с Востока и Запада были скоординированы. Военные штабы договорились о взаимодействии сил стратегической авиации, причем координация их действий должна была осуществляться советским Генеральным штабом совместно с главами союзных миссий в Москве.

На Ялтинской конференции опять-таки в духе единодушия был решен такой важнейший комплекс вопросов, как послевоенное устройство Германии. Конечно, немалые трудности встретились на этом пути. Западные державы выдвинули в Европейской консультативной комиссии немало проектов о будущем Германии. В основе большинства из них лежали идеи того или иного подчинения этой страны интересам США и Англии, устранения империалистического конкурента. Преобладала концепция расчленения Германии или противопоставления ее Советскому Союзу.

Советское же правительство исходило из необходимости подготовить условия для превращения Германии в миролюбивое демократическое государство.

Но и в этой очень сложной области удалось достигнуть взаимопонимания по всем ключевым вопросам на основе доброй воли и совместных усилий. Успешное решение важнейших проблем доказало, что в политике и дипломатии всегда есть обширное поле для развития и укрепления доверия на основе близких или совпадающих интересов государств, принадлежащих к разным общественным системам²⁶. На основе взаимопонимания и компромиссов удалось достигнуть согласия по многим вопросам будущего Германии.

Главы трех держав наметили основы согласованной политики в отношении Германии на принципах ее демократизации и демилитаризации. Целью оккупации и союзнического контроля было уничтожение германского милитаризма и нацизма, создание гарантии, что Германия «никогда не будет в состоянии нарушить мир». Все были едины в намерении подвергнуть военных преступников наказанию, устранить всякое нацистское и милитаристское влияние из общественных учреждений, культурной и экономической жизни немецкого народа.

«В Ялте возобладал принцип равенства сторон. Ни одна из великих держав не могла претендовать на то, чтобы навязывать свое мнение другим. И если для СССР это всегда было и остается аксиомой плодотворной политики, то для западных держав это явление было новым»²⁷.

Сложнейшие вопросы решались в духе взаимопонимания. Среди них надо назвать такие, как основные положения создания ООН, ее Устава, разработка принципов организации, ее структуры, сущность и роль Генеральной Ассамблеи и Совета Безопасности, функции и права последнего, порядок голосования и т. д. Все это открыло возможность договориться о созыве в Сан-Франциско 25 апреля 1945 г. конференции Объединенных Наций, что, конечно, явилось событием исторического масштаба.

«В Крыму между СССР с одной стороны, США и Великобританией — с другой, за восемь дней были достигнуты общие договоренности по актуальнейшим и сложнейшим проблемам. Это ли не доказательство значения доброй воли и ценности реализма в политике!?»²⁸ Но Ялта показала и другое. Ведь обе западные державы выступали там как лидеры и полномочные представители своей общественной системы. Их противоречивая классовая задача состояла не только в победе над Германией, но и в том, чтобы остановить рост влияния социализма.

Речь идет о попытках капитализма в условиях возросшего могущества социалистической державы восстановить старые принципы политики «санитарного кордона» против Советского Союза. Вернуться к политике его изоляции от Европы и противопоставления ему европейских народов. Германский антикоммунистический бастион, столь старательно воздвигаемый империализмом США и Англии в 20—30-е годы, рухнул вместе с довоенным курсом уничтожения социализма руками Гитлера. Требовалась хоть какая-то, пусть временная, компенсация. Ее хотели найти в Польше. Но авторитет Советского Союза в дни Ялты был слишком велик, а его аргументы по вопросам Польши достаточно весомы. В Ялте западные державы вынуждены были искать компромисса.

Как реагировали в рейхсканцелярии на сообщения об итогах Крымской конференции? Геббельс сразу же использовал требование безоговорочной капитуляции как аргумент для пропаганды «борьбы до последней возможности, так как иначе рейх исчезнет». Гитлер опять впал в состояние прострации. Он то принимался снова диктовать свое завещание, то жаловался секретаршам, что не может никому верить, то заявлял окружающим, что американцы не одолеют его «Западный вал», то убеждал одного из своих врачей, что скоро он введет в действие новое оружие — атомную бомбу, «ибо английские утесы должны утонуть в море», и т. п.

Он согласился с Риббентропом предпринять попытки зондажа через нейтральные страны о возможности заключения сепаратного мира с западными союзниками. Начались секретные встречи эмиссаров в Стокгольме и Берне. По свидетельству Гевеля, представителя Риббентропа при Гитлере, на одном из совещаний фюрер даже согласился с предложением о вступлении в переговоры с... Советским Союзом. Но, быстро поняв, что это чушь, заявил: «Я запрещаю любые контакты с противниками. Это бессмысленно. Кто теперь говорит с врагом — предатель идеи. Мы погибнем в борьбе с большевиками, но не будем вести с ними переговоры». После этого он ушел не попрощавшись в свои апартаменты и завел патефон. Участники совещания услышали через дверь звуки «Гибели богов» Вагнера.

11

Нацистский политический, военный и полицейский аппарат продолжал действовать по каким-то труднопостижимым законам бюрократического самодвижения, хотя рухнуло все. И не потому, что оставалась вера во что-то, но по ужасной инерции механического действия, когда нечто делается само по себе, просто так либо из-за привычки, боязни, рабского повиновения фюреру и вышестоящим.

Положение повсюду — хуже не может быть. Западные союзники форсировали Рейн у Ремагена — попытка Скорцени взорвать мост не удалась. На юге шло отступление. Но Восточный фронт Гитлер требовал удерживать любой ценой. Туда бросали все силы, которые отовсюду высвобождались и снимались с Западного фронта. Сам фюрер решил поехать туда, чтобы вдохнуть решимость в солдат. Он своим присутствием превратит фронт на Одере в неприступную крепость. Генералы фюрера отговаривали: ведь он может попасть в плен к русским! Но он был непоколебим.

Приказав своему шоферу Кемпке для маскировки сменить всем известный «Мерседес» на простой «Фольксваген», Гитлер поехал к Одеру. Прибыв в штаб 9-й армии, он приказал командирам обязательно отразить ожидаемое большое наступление русских на Берлин. Дорог каждый день, каждый час, ибо вот-вот появится новое секретное оружие, которое изменит все. Этим и завершилась «поездка на фронт». Теперь он заперся в бункере под рейхсканцелярией. Он знал, что не будет никакого «чудо-оружия». Единственной надеждой оставалась вера в «политическое чудо» в самый последний момент.

Гитлер отдал «приказ Нерона» — создать всюду в Германии, куда наступает противник, «выжженную землю». При этом он заявил Шпееру: «Если война проиграна, то народ также пропадет. Нет необходимости считаться с теми основами, которые нужны немецкому народу в его дальнейшей примитивнейшей жизни. Наоборот, лучше самим все уничтожить... Те, кто останутся после этой борьбы, будут лишь ничтожества, все лучшее погибло»²⁹.

Военные начальники, генералы, всевозможные штабы продолжали свою работу, думая, что они делают что-то важное, но на самом деле занимаясь пустой возней.

Многочисленные проблемы: удерживать или оставлять Курляндию, сражаться или отходить в Венгрии, наступать или нет на Кюстринский плацдарм советских войск, который после завершения Висло-Одерской операции был грозно нацелен прямо на Берлин, — не получали разрешения. Единственное, что еще могло успешно делать верховное командование, — это перемещать генералов. И такой бесплодной возможностью оно пользовалось в последние недели особенно усердно в надежде, что кто-то другой лучше предшественника продлит на день их общее жалкое существование.

Когда 24 февраля 1945 г. в последний раз собрались гауляйтеры, чтобы выслушать Гитлера, он явился перед ними поникший, с полубезумным взглядом. Его левая рука дрожала, и он не мог поднести к губам стакан воды. «Возможно, — медленно сказал он, — скоро будет трястись и моя голова, но сердце — никогда». Он уверенно смотрит в будущее. У него есть новое секретное оружие и кое-что еще, и это поможет в последний момент изменить положение. Но себя убедить он уже, видимо, не мог. По свидетельству генерала авиации Каммхубера, во время доклада в конце марта Гитлер сказал ему: «Война проиграна. Это знаю я сам»³⁰.

Открылся занавес перед последним эпизодом чудовищной истории фашизма. И этот эпизод заслуживает внимания.

12

Гибель фашизма не представляла собой кратковременного акта. Агония последних недель — это цепкая борьба за выживание. Свою обреченность фашисты осознали — одни позже, другие раньше. Даже Гитлер, дольше других веривший в «чудо», признался перед самым концом: он хотел пустить себе пулю в лоб значительно раньше, еще когда Советская Армия в конце 1944 г. приближалась к его ставке в Восточной Пруссии. «Я не должен был покидать "Вольфшанце"» — убежденно сказал он однажды в апреле 1945 г.³¹

Сказать, что гибель фашизма была давно предрешена, — мало. Изучив все стадии подъема и падения «третьего рейха», мы не можем не прийти к выводу, что уже само по себе начало агрессии в Европе предрекало неизбежную катастрофу в конце пути. Развязав мировую войну, фашизм сам определил свою судьбу. А 22 июня 1941 г. он подписал себе смертный приговор.

Не звучит ли это фаталистически? Нет. Ведь подобные вопросы необходимо рассматривать в широком историческом контексте. Путь между июньским воскресным утром 1941 г. и весной 1945-го оказался потрясающим в своем трагизме. Но фашизм все равно должен был сгинуть, когда против него поднялось большинство народов Земли.

Теперь все завершалось. Впереди не оставалось ничего. Только тьма. Но организм все еще работал. Армия сражалась. Гестапо вешало. СС расстреливало «на месте» предателей, сомневающихся в конечной победе либо сказавших неосторожное слово. Пропаганда лгала. Все шло как в лучшие времена.

Чтобы довести до крайних пределов ожесточенность сопротивления Красной Армии, как и ненависть к Советскому Союзу, и вместе с тем внести раскол в антигитлеровскую коалицию, фашистские вожди еще с осени 1944 г. стали распространять легенду о «зверствах» Красной Армии в отношении мирного населения Германии. Геббельс давал следующую установку: «Неважно, что наши утверждения, будто русский солдат Иван убивает, разоряет и насилует, являются ложными. Главное для нас — это вбить в сознание немецкого народа, что он испытает ужасную судьбу, если попадет в руки русских. Мы должны убедить последнего немца, что для него лучше погибнуть».

Появился лозунг: «Защитим наших жен и детей от красных бестий». Эсэсовцы стали выгонять население с насиженных мест, чтобы оно «во имя спасения» уходило на запад. И вот миллионы немцев стали в панике бежать от наступавшей Красной Армии, поверив — в который раз — геббельсовской лжи. Люди уходили, бросая все и не зная, что их ждет, лишь бы оказаться дальше к западу. И когда перед самым концом во главе руководства встал Дениц, он использовал эту ложь, чтобы довести сопротивление вермахта на Восточном фронте до крайнего фанатизма, чтобы якобы «дать возможность гражданскому населению уйти на Запад». И вместе с тем он открыл путь в центр Германии западным союзникам, «приглашая» их как можно дальше двигаться к Востоку. Так вносилась лепта в создание будущей проблемы «беженцев».

Тем временем сопротивление немецких дивизий наступавшей на Берлин Советской Армии оставалось таким упорным, как будто у нацизма, его фюрера, генералов, вообще у всех имелось еще какое-то будущее. Стояли ли за этим политические расчеты? Имелся ли смысл? Или речь шла только о всплеске отчаяния гибнущего милитаризма? Это одна группа вопросов.

Другая — связана с необходимостью выяснить: есть ли основания для картин трагической «гибели богов», преподносимых некоторыми западными авторами, когда они ведут рассказ о событиях последних дней в «фюрербункере» под рейхсканцелярией? Гитлер, решающий «героически погибнуть» вместе с войсками. «Капитан, покидающий судно последним». «Верные сподвижники». Трогательный финал — все в духе древнегерманских саг и опер Вагнера. Верно ли? Мы постараемся дать ответ.

Наступало время, которое позже в Германии стали называть «часом нуль». В крови, дыму, пламени завершалась история «третьего рейха». Столица «Великой Германии», задуманная как велико-лепный центр мира, превращалась в видение из потустороннего — в прах и каменную пыль.

Всякая социальная структура общества разрушена. Нет ни человеческих отношений, ни морали, ни мысли, ни веры ни во что. Разум заменялся у нацистов и их сторонников ненавистью, страхом, животным эгоизмом, отчаянием, попытками уцелеть. Или, наоборот, слиться со всем рушащимся и погибнуть вместе. Тьма, где корчились апокалиптические лики. Она окутывала не только землю, но и сознание.

Нацистские правители все еще отдавали какие-то приказы. Порой думали, что их по-прежнему старательно выполняют. Но постепенно они все более осознавали, что уходят в небытие вместе со своим рейхом.

13

Советские войска стояли в 60 км от Берлина и под Веной. Союзники достигли Рура. Советское Верховное Главнокомандование подготовило удар на Берлин, чтобы завершить разгром фашистской Германии.

Значение Берлинской операции может быть правильно оценено лишь в том случае, если читатель ясно представит себе, что у фашистской стороны она была связана с последним всплеском отчаяния гибнущей нацистской системы. Требуя защищать Берлин до последнего человека, гитлеровская верхушка смогла еще раз заставить солдат сражаться с безумием обреченных. Она все еще старалась оттянуть наступление конца. Жаждала разрушения, смерти всех и вся. Она не считалась ни с какими жертвами, была готова уничтожить германский народ. Нацистских лидеров не покидала надежда на «чудо в последний момент». Произойдет то же самое, что во время Семилетней войны. Тогда Фридрих II уже готов был отравиться. Но внезапная смерть русской императрицы изменила все коренным образом. Произошло чудо для бранденбургского дома.

И вот 12 апреля внезапно умирает президент Рузвельт.

Геббельс получил сообщение поздно вечером, находясь в министерстве среди своих сотрудников. «Вот он поворотный пункт», — завопил он со сверкающими глазами. Немедленно позвонил Гитлеру: «Мой фюрер, поздравляю вас! Рузвельт мертв! Звезды нам предсказали, что вторая половина апреля будет для нас поворотом судьбы! Это и есть поворот!». Гитлер потерял голову от радости. «Фюрер сейчас не стоит ногами на земле, он где-то в небесах», — резюмировал на следующий день Риббентроп³².

Теперь Гитлер заявил, что у него есть всеобъемлющая стратегия спасения Берлина и поворота в ходе войны. После смерти Рузвельта Америка вряд ли останется союзницей России. Или она с ней столкнется, или станет союзницей Германии против России. Важно лишь любой ценой удержать Берлин и тем доказать Англии и США, что он, Гитлер, еще может стать ценным партнером для отражения натиска Советов. Новый чудовищный, фантасмагорический Мюнхен! Поэтому сюда, к Берлину, должна быть брошена основная масса войск Восточного фронта. Они составят ядро обороны. Русские будут наступать главными силами на Берлин. Их нажим на других участках ослабеет. И находящиеся там немецкие войска надо использовать для битвы за столицу. Решающее сражение будет выиграно. 13 апреля Гитлер продиктовал Геббельсу приказ войскам Восточного фронта: «Если в ближайшие дни и недели каждый солдат Восточного фронта выполнит свой долг, последний штурм Азии будет сломлен». Все сконцентрировалось на Берлине. Вот почему войскам маршала Жукова, наступавшим прямо на Берлин, пришлось встретить столь ожесточенное сопротивление у окраин столицы и в ней самой до самого конца. За всем этим стояла иррациональная, фантастическая политика. Но она была и двигала событиями. И она рождала этот последний всплеск военного безумия. Не следует забывать, что все без исключения генералы, как и прежде, здесь, где разыгрывался финал, ни в малейшей степени не были просто исполнителями воли Гитлера, его послушными марионетками. Полностью разделяя его установки, они действовали до самого конца с изощренной инициативой, активностью и жестокостью. Глубоко не правы те, кто изображает нацистский генералитет просто подчиняющимся «воле фюрера».

Цели Берлинской операции — овладеть городом, окружить и рассечь берлинскую группировку, а затем ликвидировать ее, выйти на Эльбу и здесь соединиться с союзниками — предполагалось достигнуть ударами 1-го и 2-го Белорусских, 1-го Украинского фронтов под командованием Маршалов Советского Союза Г.К. Жукова, К.К. Рокоссовского, И.С. Конева. Советское командование провело тщательную подготовку завершающего удара, сосредоточив здесь крупные силы.

Автор записок о катастрофе рейха, бывший офицер генерального штаба сухопутных войск Г. Больдт, детально характеризует психологическую обстановку в генштабе: «В районе всего фронта 9-й армии, — вспоминает он, — царило напряжение, готовое, казалось, вот-вот взорваться, напряжение, которое, как мне сказал по телефону один офицер штаба, можно сравнить только с духотой кануна грозы. Мне эта нервная обстановка слишком хорошо знакома по годам, проведенным на фронте. Когда находишься там, В самой гуще, и довлеет только одна эта проблема, то кажется, нужно кричать, чтобы разрядить эту удушающую, перехватывающую дыхание атмосферу».

Наступило 16 апреля, и напряжение разорвалось. «Когда еще на всем лежала тьма, — продолжает Больдт, — русские открыли ураганный огонь из многих тысяч орудий по 9-й армии и 4-й танковой армии у Кюстрина, такой огонь, что словами невозможно передать. Когда начался этот артиллерийский огонь невообразимой мощи, было так, как если бы подняли занавес над последним действием последнего большого сражения в этом мире. Размещенные на многие километры в ширину и глубину, стояли советские батареи, буквально орудие к орудию. Это был ураганный огонь, продолжавшийся часами. Затем русские полки, дивизии и армии двинулись в атаку»³³.

Солдаты Восточного фронта в тот же день получили указания фюрера: «... Берлин останется в немецких руках. Вена станет снова немецким городом». На улицах столицы царила лихорадочная суета. Отдаленный, равномерный, глухой рокот с раннего утра заставил население выйти из домов и подвалов. Отряды фольксштурма спешили к сборным пунктам. Проходы в противотанковых заграждениях в окрестностях Берлина и в самой столице были немедленно закрыты, за исключением одного пропускного пункта. Люди со страхом прислушивались к далекому голосу фронта.

Развернулось последнее грандиозное сражение в Европе.

Маршал Советского Союза Г.К. Жуков вспоминает: «Гитлеровские войска были буквально потоплены в сплошном море огня и металла. Непроницаемая стена пыли и дыма висела в воздухе, и местами даже мощные лучи зенитных прожекторов не могли ее пробить»³⁴. Почти 98 тыс. т металла выпустили орудия советской артиллерии на берлинском направлении. Только в течение первых суток 6,5 тыс. раз вылетали советские самолеты, нанося удары по плотной, как стена, германской обороне, прикрывавшей непосредственные подступы к Берлину. Упорные бои развернулись на всем фронте наступления советских войск.

Еще не занялся рассвет 17 апреля, как в генеральный штаб сухопутных сил поступили тревожные донесения. Повсюду бои идут с неослабевающей силой. Шаг за шагом немецкие дивизии отступают под натиском русских. Из 4-й танковой армии сообщали: «Наши позиции еще можно какое-то время удерживать. 9-я армия сумела приостановить наступление советских войск на шоссе Кюстрин—Берлин. В других районах борьба продолжается».

Прошло еще двое суток, и войска маршалов Рокоссовского, Жукова и Конева прорвали одерский и нейсенский рубежи. 9-я немецкая армия оказалась расчлененной 1-м Белорусским фронтом на три части. Соединения 1-го Украинского фронта форсировали Шпрее. В прорыв двинулись 3-я и 4-я гвардейские танковые армии генералов Рыбалко и Лелюшенко. К вечеру 19 апреля, оставив позади почти 50 км, они все глубже охватывали Берлин с юга. А с севера неумолимо, как рок, двигались армии маршала Жукова.

14

Взрыв ликования в подземных бункерах рейхсканцелярии, вызванный вестью о смерти Рузвельта, стал сменяться пессимизмом. Гитлер опять думал о самом худшем. Он приказал срочно вывезти золотые запасы рейха и спрятать их в одной из соляных шахт Тюрингии. Он передал Ворману пакет с личными документами, «Я. должен здесь, в Берлине, добиться решения силой, или я погибну», — заявил он³⁵. Фюрер приказал воздушному асу Руделю возглавить «новую авиацию» — эскадрилью, состоящую из реактивных самолетов. Они изменят ход войны. Рудель сомневался: ведь скоро американцы столкнутся с русскими в центре Германии. И вся она превратится в сплошное поле битвы. Зачем тогда немецкая авиация?

Гитлер — полубезумная развалина — думал, что в такой обстановке ему лучше всего остаться в Берлине. Прежде всего потому, что здесь — верные ему войска, которые он сам вдохновляет на борьбу за столицу. «Берлин останется немецким». Он, превратится в некий германский остров среди моря огня новой войны, которая возгорится, как только по всей Германии столкнутся катящиеся навстречу друг другу с востока и с запада валы. Он, Гитлер, быть может, еще отсидится в середине и сыграет еще одну свою игру, когда проклятые враги сцепятся друг с другом. Он отдавал приказ за приказом: биться до последнего!

Но те, кто передавали такие приказы, уже не верили ни во что, хотя обманывали всех. Комиссаром обороны Берлина стал Геббельс. Он начал с того, что стал готовиться к концу. Вечерам 18 апреля он в рабочем кабинете, сидя у камина, вместе с помощником жег документы, письма, дневники. Попался портрет его самой большой любви — актрисы Лиды Бааровой. «Да, это была красивая женщина», — пробормотал министр пропаганды. Возлюбленная полетела в огонь. Связь с прошлым разрывалась. Будущего не было.

На следующий день Геббельс собрал сотрудников своего министерства и, потеряв всякое равновесие, кричал:

— Война бесповоротно проиграна! Виноват в этом не фюрер, а немецкий народ! Все планы, все идеалы национал-социализма были созданы для чести этого народа! Но он заслужил судьбу, которая ему уготована!

Он обратился прямо к сотрудникам:

— А вы, зачем вы работали со мной? Теперь вам всем перережут горло. Но когда мы уйдем, мир содрогнется!

Это был один Геббельс. А другой, «комиссар обороны», приказывал: «Задача: оборонять столицу до последнего человека и последнего патрона... Эту борьбу войска должны вести с фанатизмом, фантазией, с применением всех средств введения противника в заблуждение, военной хитрости, с коварством, с использованием заранее подготовленных всевозможных подручных средств, на земле, в воздухе и под землей.,. Предпосылкой успешной обороны Берлина является удержание во что бы то ни стало каждого квартала, каждого дома, этажа, каждой изгороди, каждой воронки от снаряда! Речь идет вовсе не о том, чтобы каждый защитник германской столицы во всех тонкостях овладел техникой военного дела, а прежде всего о том, чтобы каждый боец был проникнут фанатической волей и стремлением к борьбе, чтобы он сознавал, что мир, затаив дыхание, следит за ходом этой борьбы и что борьба за Берлин может; решить исход войны»³⁶.

Днем 19 апреля, когда по Берлину поползли слухи, что русские танки прорвались на Шпрее и двигаются к городу с юга, Геббельс выступил по радио с «обращением к немецкому народу», которое на следующий день, 20 апреля, в день рождения Гитлера, было напечатано во всех еще выходивших газетах. Еще кое у кого теплилась вера в какое-то тайное оружие, которое будет применено в ближайшие же часы или дни. Кроме того, ведь между русскими и американцами неминуемо произойдет столкновение. Геббельсу удалось достигнуть того, что большая часть немецких солдат под Берлином действительно верила: американцы вскоре придут на помощь против русских. Над Берлином разбрасывались листовки: «Войска и танки прибудут, и это приведет нас к свободе и к победе».

15

Наступило 20 апреля — день 56-летия Гитлера. Танки генералов Рыбалко и Лелюшенко вышли на южные подступы Берлина. Столь, убедительное «поздравление» фюреру, естественно, не могло не наложить отпечатка на традиционное празднество.

В имперской канцелярии происходил церемониал. Прибыли почти все «старые боевые соратники»: Геринг, Геббельс, Гиммлер, Борман, Кейтель, Йодль. Они стали просить фюрера, чтобы он покинул Берлин и со своим штабом переехал в Верхнюю Баварию. Но Гитлер был нерешителен. Единственное, с чем он согласился на случай, если Германия после встречи американцев и русских окажется разделенной на две части, — чтобы гросс-адмирал Дениц взял на себя: правление государственными делами в северной части рейха, которая тогда станет самостоятельной. Гиммлер со своим штабом и министерство иностранных дел должны направиться к Деницу на север, Геринг — на юг страны. Одновременно разбивался на две части штаб верховного командования. Одна его часть должна была остаться на севере у Деница, другая — двинуться на юг, чтобы полупить в распоряжение, вероятно, Кессельринга. Сам фюрер вое равно останется в Берлине.

На том и завершилось празднование дня рождения.

Тем временем положение вермахта ухудшалось. Советские войска на ряде участков совершили глубокие прорывы. Дальнобойная артиллерия обстреливала город. Разрывы гранат все чаще сотрясали фюрербункер». Йодль доложил Гитлеру: передовые части Жукова грозят окружить 3-ю танковую армию Мантейфеля. Фюрер приказал бросить в бой севернее Берлина резервы под командованием генерала СС Штейвера. Наряду со Скорцени и Руделем он был гитлеровским любимцем. Он спасет Берлин! Гитлер долго всматривался в карту и вдруг, с полубезумным взглядом, закричал: «Контрнаступление!». Берлин будет спасен сокрушительным ударом Штейнера, который разобьет войска Жукова. Гитлер немедленно связался со Штейнером и продиктовал приказ: разбить русских, обходящих с севера Берлин. Офицеров, которые не последуют этому приказу, расстреливать на месте. «Вы, Штейнер, отвечаете мне головой за выполнение этого приказа»³⁷.

Генерал Вейдлинг, только что назначенный командующим обороной Берлина, был немедленно вызван к Гитлеру. «Передо мной за столом с картами сидел фюрер германского рейха, — вспоминал позже Вейдлинг. — Я увидел развалину. Пепельно-серое лицо с глазами больного лихорадкой. Фюрер попытался подняться. Я заметил, что его руки и одна нога непрерывно дрожали. С большим трудом удалось ему встать. С кривой усмешкой он подал мне руку и спросил едва слышным голосом, встречались ли мы раньше». Фюрер изложил план спасения Берлина: армия Венка с запада, армия Буссе с юго-востока и группа Штейнера с севера ударят на Берлин и. разобьют русских. «С растущим удивлением слушал я фантастические речи фюрера», — писал Вейдлинг. Одно стало ясно: «Дни полного поражения сочтены, если не произойдет какого-то чуда»³⁸.

Идея фюрера немедленно была развита генералами: с севера наступает армейская группа Штейнера. Ее задача самая главная. Она уничтожит танковые части маршала Жукова, прорвавшиеся севернее города. С запада к Берлину выдвинется снятая с фронта 12-я армия Венка, с юго-востока нанесет контрудар 9-я армия, а с юга двинется со своими войсками фельдмаршал Шернер, чтобы разбить войска 1-го Украинского фронта.

Но все дело в том, что не существовало никакой армейской группы Штейнера. Имелся только сам генерал СС Штейнер с небольшим отрядом измученных, грязных, отчаявшихся солдат. 9-я армия, понесшая огромные потери, вела бои из последних сил. А 12-я армия Венка вообще не была пригодна для сколько-нибудь крупных задач. Ей не хватало техники. Фактически существовал только один корпус из трех дивизий, укомплектованных 17—18-летними юнцами. В некоторых подразделениях половина солдат не имела оружия. Сначала предполагалось силами 12-й армии восстановить связь с окруженной в Руре группой армий «Б», но, когда это оказалось бессмысленным из-за быстрого продвижения фронта, Венк стал получать различные задачи и, наконец, оказался в рейхсканцелярии, перед фюрером.

— Венк, в ваши руки я вручаю судьбу Германии, — торжественно произнес Гитлер.

... Советские войска на шестой день наступления прорвали оборону по Одеру и Нейсе. 21 апреля они вступили в пригороды Берлина. На северном участке фронта Красная Армия разгромила восточно-прусскую группировку и овладела Кенигсбергом, а затем — земландскую и восточно-померанскую группировки. Войска 4-го Украинского фронта вели наступление в Чехословакии.

16

Фюрер опасался предательства верных боевых друзей. Он давно уже подозревал многих из них в измене, и теперь постарался разослать кого куда. Даже своего преданного лейб-врача Морелля Гитлер заподозрил в предательстве, после того как тот предложил ему вспрыснуть кофеин против усталости.

— Вы еще, может быть, дадите мне морфий? — заорал Гитлер. Он немедленно разжаловал и выгнал Морелля, который вскоре умер, не в силах перенести немилость³⁹.

Геринг уехал в свое поместье Каринхалль, где позаботился о вывозе мебели и картин. Гиммлер сидел в специальном эсэсовском санатории «Гоэнлихен» и размышлял над советами своих клевретов — Шелленберга и Керстена — свергнуть Гитлера или начать переговоры с союзниками при помощи папы. Последнее рекомендовал министр финансов Шверин фон Крозигк, оказавшийся тут же, возле Гиммлера.

В конце концов рейхсфюреру было отчего запутаться и впасть в состояние истерии. Собрав своих помощников, он завопил:

— Все пропало! Пока фюрер жив, нельзя завершить войну приличным миром!

Шверин фон Крозигк решил, что Гиммлер теряет рассудок. Тем не менее рейхсфюрер все же успокоился и стал думать, как захватить власть. Мир с западными союзниками и воцарение на троне с их помощью! Вот решение.

Гиммлер приказал Феликсу Карстену, своему доверенному лицу, отправиться к генералу Эйзенхауэру.

— Попытайтесь всеми средствами убедить его, что действительный враг человечества — Советский Союз и что только мы, немцы, в состоянии против него бороться. Я гарантирую западным союзникам победу. Они только должны дать мне достаточно времени, чтобы отбросить русских. Если они предоставят к тому же средства, я смогу это сделать⁴⁰.

Значит, если Гитлер в эти последние дни склонялся к мысли, что Германия станет полем сражения между советскими войсками и западными союзниками, хотя не отвергал и «Мюнхена», то Гиммлера обуревали другие планы: немедленный союз с Англией и США против Красной Армии и совместная «другая» война! Все перемешалось, возвращаясь к исходному пункту. Рейхсфюрер задумал осуществить философию «Майн кампф», когда ее автор от нее отрекался. На краю гибели они забывали, что все это уже было и что тысячекратно отвергнуто всем ходом предшествующей истории. Даже когда у нацистов были сила и власть.

Более того, Гиммлер вступил в переговоры с прибывшим из Швеции добровольным посредником графом Бернадоттом. Он, рейхсфюрер СС, облегчит положение заключенных некоторых концлагерей, освободит узниц-женщин из Равенсбрюка, отдав их под покровительство шведского Красного Креста. Граф всего лишь обещал сообщить об этом своему правительству. Гиммлер снова впал в истерику. Он вызвал Шелленберга:

— Шелленберг, я боюсь того, что надвигается!

— Но это должно заставить Вас действовать.

Гиммлер замолчал. Его собеседник стал критиковать планы эвакуации концлагерей.

Рейхсфюрер закричал:

— Шелленберг, не продолжайте! Гитлер целый день орал, что Бухенвальд и Берген-Бельзен не были полностью очищены!⁴¹.

Лагеря действительно «очищали». Истощенных, измученных, больных узников Заксенхаузена выгнали из бараков. Вдали уже слышался гром советской артиллерии. Всех построили. Скорбные колонны побрели, сопровождаемые беспощадной охраной с собаками. Ослабевших и упавших пристреливали.

Одновременно в обстановке строгой секретности Гиммлер через своего бывшего адъютанта генерала СС Карла Вольфа продолжал переговоры с американским представителем, сотрудником А. Даллеса, резидентом в Швейцарии. Вольф имел указание и здесь зондировать возможности заключения сепаратного мира. На свой страх и риск он встречался в Асконе с двумя американскими генералами и вел беседы о капитуляции германских войск в Италии.

Руководство Советского Союза узнало об этих секретных переговорах и, разумеется, заявило протест: из-за переговоров в Асконе немцы сочли возможным перебросить на Восточный фронт три дивизии из Италии. Речь шла и о нарушении Ялтинских соглашений — наступать на Германию с востока, запада и юга⁴². Миссия Вольфа провалилась.

17

Как только стало известно о решении Гитлера, принятом в день его рождения, в ночь на 21 апреля началось всеобщее бегство из Берлина. Петляя среди руин, озаренных зловещими отблесками пожаров, двигались вереницы машин, увозя прочь из столицы, охватываемой железными тисками советских войск, чиновников партии и государственного аппарата, военных с бумагами, сейфами, награбленным имуществом. Геринг настолько быстро уехал в Баварию, что даже не попрощался со своим начальником штаба Колером, оставленным при Гитлере. Риббентроп с никому не нужными теперь дипломатами пробирался на север, к гросс-адмиралу Деницу. Штаб верховного главнокомандующего также разделился на две части — «Юг» и «Север». В первую группу, которая двинулась на юг под руководством заместителя Йодля генерала Винтера, вошел оперативный отдел. Он станет штабом Гитлера, если тот все же уедет из Берлина. Офицеры мчались окольными дорогами, опасаясь появления советских танков, подгоняемые ударами авиации. Только спустя два дня они смогли собраться в казармах Берхтесгадена. Авиация бомбила Бергхоф, виллы Геринга и Бормана, и генштабисты еле спаслись в отеле «Шиффмейстер» в Кенигзее.

Другая часть штаба верховного главнокомандования во главе с Йодлем отправилась в Крампниц, севернее Берлина, в те самые мрачные казармы на берегу озера, где Йодль весной 1941 г. обдумывал планы похода на Советский Союз, находясь, конечно, в ином расположении духа.

В столице с Гитлером остались Борман, Бургдорф, представитель Гиммлера Фегелейн и, конечно, Геббельс — комендант Берлина.

Генеральный штаб сухопутных сил еще жил. Он оставался в Цоссене и отсюда безуспешно пытался руководить событиями. Мутный рассвет 21 апреля офицеры генерального штаба встретили с настроением обреченных. Полным развалом бесславно кончала свои дни высшая военная организация фашистского рейха.

В 6 час. утра адъютант последнего начальника генштаба Кребса, задремавший в приемной, был разбужен телефонным звонком. Командир разведывательного отряда, высланного из Цоссена к югу, волнуясь, сообщал из местечка Луккау:

— Только что около 40 русских танков промчались мимо нас. В 7 час. я начну наступление.

Через пару часов снова раздался звонок:

— Наша атака не удалась. Несем большие потери. Моя танковая разведка сообщает о дальнейшем массовом продвижении танков на север.

Следовательно, советские танки, идущие с юга на Берлин, скоро появятся в Цоссене. Кребс немедленно информировал имперскую канцелярию. Он настаивал на срочном отъезде штаба сухопутных сил в Берлин.

Но Гитлер колебался. Его сейчас занимали совсем другие вопросы: действия авиации и наступление группы Штейнера.

Генерал Колер, оставшийся в столице единственным высшим представителем люфтваффе, стал подвергаться особому нажиму из бункера под рейхсканцелярией.

Еще рано утром 21 апреля его вызвал по телефону Гитлер:

— Знаете ли вы, что Берлин находится под артиллерийским обстрелом? Центр города.

— Нет.

— Разве вам не слышно?

— Нет! Я нахожусь в Вильдпарк-Вердер.

Вечером фюрер вызвал Колера уже по вопросу, касающемуся его прямого начальника.

— Рейхсмаршал Геринг, — сказал Гитлер, — Держит в Каринхалле свою собственную, именно собственную, личную армию. Эту армию — немедленно распустить и включить в состав сухопутной армии. Он не должен иметь собственную армию.

— Но, мой фюрер, — ответил смешавшись начальник штаба Геринга, — в Каринхалле нет никакой частной армии. Там лишь дивизия «Герман Геринг», но она находится в распоряжении местного фронтового командования. Большая часть этой дивизии уже в боях или была в боях.

Гитлер опровергает это и утверждает, что он точно информирован: в Каринхалле бездействуют крупные силы. И их надо немедленно подчинить Штейнеру.

Колер срочно проверяет, оказывается, что, за исключением одного батальона, все части дивизии — в боях. Он докладывает Гитлеру и получает приказ: «Батальон немедленно подчинить обергруппенфюреру войск СС Штейнеру». Разговор на этом прекращается. Но вскоре следует новый звонок:

— Каждого военнослужащего ВВС в пространстве между Берлином, побережьем у Штеттина и Гамбурга немедленно бросить к назначенной мной атаке северо-восточнее Берлина. Когда? Как? Где Штеттин с Гамбургом и где Берлин? Их разделяют 500—600 км.

На возражение Колера, что в авиации нет обученных сухопутным боям войск, и на вопрос, где же начинать атаку, ответа не последовало. Гитлер бросил трубку⁴³.

Колер понятия не имел о каком-то запланированном наступлении Штейнера. От майора Фрейганга из штаба генерала Конрада (дивизия «Герман Геринг») он узнал, что генерал CG Штейнер, кажется, должен начать атаку от Эберсвальде, что в лесах севернее Берлина, на юг и разбить маршала Жукова. Но до настоящего времени в исходный район прибыл только сам Штейнер с одним офицером. Где войска, предназначенные для атаки, неизвестно. Куда посылать «военнослужащих ВВС»? Тоже неизвестно.

Поздно вечером Колер связался по телефону с Кребсом и попросил его дать, наконец, более точные данные о назначенной атаке, к которой Гитлер привлекает летчиков. Тут же в разговор включился сам Гитлер:

— У вас все еще имеются сомнения в отношении моего приказа? Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Все силы авиации, которые находятся в северном районе, необходимо немедленно передать Штейнеру. Тот командир, который задержит боевые силы, не позже чем через пять часов заплатит за это жизнью. Лично вы ответите мне головой. Чтобы все до единого были направлены для выполнения задачи!

Затем у телефона Кребс:

— Всех на атаку из Эберсвальде на юг.

И разговор окончен. Колеру было от чего сойти с ума.

Никто ничего не знал. Ни района сосредоточения, ни точного времени начала атаки, ни маршрута, ни каких-либо других данных. Тем не менее около полуночи Гитлер в очередном телефонном разговоре с полной уверенностью сказал генералу авиации дословно следующее:

— Вот вы увидите, у русских будут кровавые жертвы, они потерпят величайшее в своей истории поражение. Под Берлином.

С утра 22 апреля штаб сухопутных сил била страшная лихорадка: советские танки, вчера остановившиеся, теперь снова двинулись вперед и приближаются к Цоссену. Надо убегать, но от Гитлера нет разрешения.

Адъютант Кребса Г. Больдт вспоминает: «Незадолго до начала обсуждения обстановки у начальника в моей комнате — как в улье. Связные, писаря, дежурные офицеры приходят и уходят. Беседы генералов и офицеров ведутся так громко, что я вынужден многократно просить тишины, чтобы понять у телефона, что мне говорят. За несколько минут до 11 час. в комнате внезапно становится так тихо, что, пожалуй, слышно было бы, если бы на пол упала булавка.

И вот снова этот хриплый, лающий звук разрыва снаряда. Кто хоть раз побывал там, в гуще, на фронте, тот слишком хорошо знает этот звук. Все смотрят друг на друга скорее с ужасом, чем с удивлением. И вот кто-то нарушает молчание и говорит: "Это, несомненно, русские танки из Барута. 10 или может быть 15 км от нас". Другой говорит: "Через полчаса они могут уже быть здесь"»⁴⁴.

Генерал Кребс вышел из кабинета: «Разрешите просить вас, господа». Последнее обсуждение обстановки у начальника немецкого генерального штаба сухопутных сил началось.

Тем временем приходит донесение: Барут взят русскими. Кребс немедленно связывается с Гитлером. Еще раз настойчиво просит разрешения перенести штаб в другое место. Гитлер отклоняет просьбу. «На лицах офицеров, которые прощаются друг с другом, — вспоминает Больдт, — можно ясно прочесть одну мысль: "Итак, русский плен"».

Вскоре звонок адъютанта Бургдорфа: Гитлер приказал все войска, сражающиеся по обе стороны Эльбы между Дрезденом и Дессау, с наступлением темноты оттягивать на Берлин. «Как только наступит завтрашний день, — заключает Больдт, — Германия будет разделена на две половины»⁴⁵.

Наконец после полудня Гитлер разрешил штабу сухопутных сил перебраться в Потсдам. И вот совершенно обалдевшие от всего происходящего генералы панически продираются через нескончаемые толпы беженцев, стремясь поскорее уехать от советских танков в тот самый гордый Потсдам, который веками олицетворял величие прусского милитаризма.

18

Последнее в истории «третьего рейха» крупное военное совещание у Гитлера открылось во второй половине дня 22 апреля. Доклады, как обычно, сделали Йодль, потом Кребс. Они подробно сообщили о положении на разных фронтах. Гитлер в полузабытьи почти не слушал обоих генералов, ровными голосами говоривших о страшных, невообразимых для всех присутствующих делах.

Он несколько оживился, когда речь зашла о положении севернее и южнее Берлина. Наступающий клин русских достиг примерно линии Тройенбритцен—Тельтов. Севернее города бой идет в предместьях Лихтенберг и Фронау, где прорвались советские танки.

— Поэтому, — заключил Кребс, — решение судьбы Берлина — это вопрос одного-двух дней.

Гитлер прервал доклад. Он спросил: где же находится генерал Штейнер со своими атакующими войсками? Ведь удар с севера должен был разбить русских и спасти столицу. Гитлер остановил Кребса потому, что последний не сказал ни слова о наступлении Штейнера, хотя приказ был отдан еще 20 апреля, и теперь Штейнеру следовало уже громить группировку русских. Это ведь самая главная задача. Штейнер спасет все.

Гитлер еще не знал, что из этой атаки ничего не получилось. Подробности злополучной истории «атаки Штейнера» мы узнаем из воспоминаний генерала Колера. Незадолго до начала заседания в «фюрербункере» Колер, оказавшийся волей судеб неким центром, на который все давили, несколько раз получал оттуда задания по телефону: выяснить, как развиваются события севернее Берлина. Ибо со Штейнером у рейхсканцелярии нет никакой связи. Генерал авиации, непривычный к подобным вещам, подошел к делу просто: с узла связи начал вызывать разные штабы и наводить справки. И ему не стоило особых усилий установить, что никакой атаки Штейнера нет и быть не может.

Так обстояли дела севернее Берлина в момент, когда Гитлер на совещании задал Кребсу роковой вопрос: где находится генерал Штейнер со своими атакующими войсками?

После паузы Кребс промямлил, что эту атаку вообще не начинали и что вследствие ухода нескольких соединений из Берлина для участия в готовившейся Штейнером атаке, согласно приказанию самого Гитлера, русские смогли проникнуть через ослабленные таким образом участки фронта на северные окраины города.

Последовала длительная гнетущая пауза. Гитлер еле слышным голосом попросил всех участников совещания, кроме Кейтеля, Кребса, Йодля, Бургдорфа и Бормана, покинуть помещение. Царило до предела напряженное и полное ожидания молчание. И вдруг, обуреваемый дикой силой, Гитлер вскочил и завопил. Он становился то белым, как полотно, то лицо его заливала пунцовая краска. Голос срывался. Он пронзительно кричал о трусости, предательстве и неповиновении. Упреки в адрес генерального штаба, вермахта и войск СС сыпались один за другим.

Неожиданно, к удивлению всех, Гитлер сник и, как слепой, стал медленно пробираться к своему стулу. Все закончилось так же внезапно, как началось. «Фюрер третьего рейха» трясся в рыданиях, как ребенок: «Все кончено... война проиграна... Я застрелюсь». Воцарилось гробовое молчание. Все стояли растерянные. Затем участники сцены пришли в движение. Они бросились к обожаемому фюреру — первым Йодль — и стали уговаривать его остаться на этом свете. Йодль напоминал о «долге перед народом и вермахтом». Ведь солдаты еще сражаются. На юге Шернер и Кессельринг способны изменить ситуацию. Он должен сейчас же переехать в Берхтесгаден и руководить оттуда борьбой.

Трудно понять, чего было больше: фарса, отчаянной надежды отдалить час расплаты, тупой преданности или боязни друг друга и мести фюрера за «предательство в последний час». Видимо, и то, и другое, и третье.

Наконец Гитлер пришел в чувство. Он снова заявил, что останется в Берлине, и приказал объявить об этом народу. Он подтвердил, что гросс-адмирал Дениц получит все полномочия в отношении: гражданских и военных сил на Севере Германии. Кейтель и Йодль должны принять на себя из Берхтесгадена дальнейшее руководство войсками, сражающимися на юге страны, в Богемии, Австрии и в Северной Италии. Потом Гитлер приказал, чтобы Борман, — он только недавно отказался подчиниться приказу Гитлера покинуть Берлин, — Бургдорф, Кребс и, конечно, Геббельс, а также связные офицеры остались с ним в бункере. Кейтель и Йодль отказались уехать в южные районы. Они решили отправиться к войскам и обещали Гитлеру сделать все, чтобы освободить Берлин.

Кейтель в эту же ночь поедет к Венку, Йодль — к Штейнеру, а оттуда в Крампниц, где теперь собиралось все больше офицеров. Кейтель и Йодль организуют атаку с юга на Берлин 9-й и 12-й армий, а с севера — войск все того же Штейнера. Кроме того, Йодль рекомендовал окончательно оголить Западный фронт и эти силы также направить для борьбы за Берлин.

Те, кто стояли за дверью в соседней приемной комнате, слышали, что происходило в помещении фюрера. Адъютант Гиммлера Фегелейн бросился к телефону сообщить своему шефу о событиях. Тот попросил к аппарату Гитлера. Он стал заверять фюрера, что нельзя терять надежду. Он немедленно направит к Берлину все имеющиеся войска СС. Адмирал Дениц отдал приказ бросить к столице отряды моряков.

Гитлер ходил туда и сюда, давал несвязные распоряжения, укорял одних, хвалил других и надолго впадал в прострацию. «Все потеряно, безнадежно потеряно», — повторял он непрестанно. Узнав, что Ева Браун и обе его секретарши останутся с ним и не уедут, он вдруг разразился бранью в адрес военных: «Если бы мои генералы были такими же храбрыми!»⁴⁶.

Затем он поплелся в приемную комнату, где собралась группа высших офицеров: «Господа, это конец. Я останусь здесь, в Берлине, и застрелюсь, когда наступит время. Каждый из вас должен сам принять решение, когда он хочет уйти». Гитлер вызвал Геббельса со всем семейством: они должны находиться рядом.

Кейтель стал уговаривать Гитлера: надо либо запросить капитуляцию, или же все-таки ночью вылететь в Берхтесгаден, чтобы оттуда руководить будущими переговорами. Но как лететь, как и чем руководить? Гитлер, развалина, полутруп, с трудом выговорил: «Я знаю, что вы хотите сказать. Чтобы я принял общее решение. Но я его принял. Я не уеду из Берлина. Я буду оборонять город до последнего. Я здесь умру». Кейтель опять стал упрашивать фюрера не бросать на произвол судьбы вермахт. Но последовал все тот же ответ: «Теперь все пропало, я не могу ничего делать. Я остаюсь, это твердо решено». Если надо начинать переговоры с противниками, то пусть займется этим Геринг. «У него это получится лучше, чем у меня. Или я выиграю битву за Берлин, или паду здесь»⁴⁷.

Пока Кейтель умолял фюрера, потом отдавал новые приказы Венку, Гитлер опять впал в шоковое состояние. В полузабытьи он что-то бормотал, поглядывая на портрет Фридриха II, висящий на стене. Ему тут же напомнили, что прусский король в подобной ситуации не утратил надежд, нашел выход и спасение. Но фюрер, казалось, ничего не соображал. Он продолжал бормотать: «Вермахт меня предал. Мои генералы доказали свое ничтожество. Мои приказы не выполняются. Все пропало. Национал-социализм мертв и больше никогда не поднимется. Может быть, через столетие подобная идея с религиозной силой охватит мир. Но Германия потеряна. Она оказалась неготовой или недостаточно сильной для задачи, которую я поставил перед нацией»⁴⁸.

В соседних комнатах офицеры пили коньяк. Кто-то завел патефон...

19

Неожиданно Гитлер заявил Геббельсу: он имеет сведения, что переговоры, состоявшиеся на днях между Молотовым и Иденом, оказались безуспешными. Русские хотят захватить всю Германию. Но тогда англичане проиграют войну. Фюрер считает: наступил тот самый момент, когда «пролетарско-большевистский колосс и британский молох должны столкнуться». И далее: «Если я буду успешно сражаться и удержу столицу, то, может быть, у англичан и американцев возрастет надежда, что при таких обстоятельствах вместе с нацистской Германией они смогут противостоять этой опасности. И что единственным помощником являюсь я»⁴⁹.

Имелся еще один повод остаться в Берлине и не лететь на юг, в Бергхоф. Войска маршала Конева стремительно прорвались южнее столицы. Они уже перерезали последние коммуникации, ведущие к югу. Обстановка менялась с каждым часом. Ясно было, что отрезая Берлин от южных районов, русские наступают широким фронтом. Их авиация завоевала небо. Фюрер пуще смерти боялся плена, и он не мог рискнуть даже вылезти из охраняемого эсэсовцами подземелья, тем более отправиться на юг или вообще куда-либо, рискуя попасть прямо в руки врагу.

Единственным человеком, кому он еще доверял и кто мог больше других влиять на него, оставался Геббельс. Но рейхсминистр, как мы знаем, одновременно был и комиссаром обороны столицы. Из пропагандистских соображений Геббельс очень хотел, чтобы фюрер оставался в Берлине. И он сумел убедить в этом Гитлера. Тот повторял за своим министром: совершенно бесцельно сидеть на юге. «Там я не буду иметь ни влияния, ни армии. Я был бы там только с моим штабом. Я мог бы удерживать южногерманско-австрийский горный блок только в том случае, если бы Италия также оставалась театром военных действий. Но и там полный развал руководства»⁵⁰.

В другой связи Гитлер говорил: он имеет только две возможности — ехать на юг или же на север, к Деницу. Но в любом случае он максимум через две недели окажется в такой же самой ситуации, как и здесь. Война закончится в Берлине.

Собственно, именно такими смутными расчетами питалось его «непоколебимое решение остаться в Берлине», а отнюдь не желанием «принять героическую смерть среди солдат», как нередко изображается в апологетических биографиях Гитлера.

Тем временем офицеры из генерального штаба сухопутных сил с великими усилиями добрались из Цоссена в Потсдам. Но и здесь они не могли ничем и никем руководить: все ответственные лица находились в Берлине и в Крампнице. Не имелось ни с кем устойчивой связи. Наиболее активной фигурой в эти дни оказался Йодль. Гитлер согласился с его предложением «открыть весь фронт против англосаксов; силы, высвобожденные на этом фронте, бросить в сражение за Берлин, операцию возглавить верховному командованию вооруженными силами». Битва за столицу теперь объявлялась «сражением германской судьбы». От имени фюрера последовал приказ Деницу: «Все остальные задачи и фронты имеют второстепенное значение». Гросс-адмирал распорядился отложить любые задания флота и бросить моряков с севера в столицу. Все сосредоточилось на Берлине.

Приняты были меры к централизации распавшегося военного руководства. В ночь на 25 апреля из «фюрербункера» последовал приказ объединить генеральный штаб сухопутных сил и штаб ОКВ под руководством последнего. Кребс получил специальную задачу: добиться наконец атаки с севера злополучной группы Штейнера, в которую теперь были включены две танковые дивизии, снятые с Западного фронта. Нанести удар из Ораниенбурга «против фланга русских, прорвавшихся к Науэну, и далее на запад». Одновременно 9-я армия должна двинуться к западу и соединиться с 12-й армией после чего они обе повернут на север, разобьют советские войска в южной части города и «установят широкую связь с Берлином».

20

Время надежд оказалось кратким. Реальность надвигалась зримо, возвещая о себе громом советской артиллерии, разрывами снарядов, сотрясавших спрятанные глубоко под землей бункера, где доживали последние дни те, кто еще олицетворял фашистский режим.

После того как Гитлеру стало ясно, что надежды на «наступление Штейнера» против войск Жукова окончательно провалились, он понял: это все. Ко всему прочему стали приходить сведения о предательстве Геринга и Гиммлера. Трудно сказать, какими мотивами руководствовались оба, стремясь в последний момент оказаться на самой вершине власти. К ней стремятся, когда есть перспектива, запас времени. Или оба думали, что располагают тем и другим? Или надеялись на чудесный поворот событий? Или рассчитывали спасти жизнь? Весьма возможно, что и то, и другое, и третье. Собственно, фашизм всегда отличался неспособностью предвидеть даже самое ближайшее будущее. Вероятно, впервые его «номер первый» стал реалистом, когда стал непрестанно твердить, что «все погибло». «Номера второй и третий», очевидно, еще думали, что и после поражения Германия останется прежней, только чуть-чуть подновленной. И если кто-то из них станет новым фюрером, то после капитуляции западным союзникам ему еще могут засиять славные годы власти. Есть еще шанс.

Геринг узнал о положении дел в «фюрербункере» от Колера. Перед рассветом 23 апреля дюжина транспортных самолетов Ю-52 стартовала с берлинского аэродрома Гатов на Мюнхен. Пассажирами были офицеры с разными документами и бумагами. Среди них — Колер, начальник штаба ВВС. Когда по прибытии он рассказал все шефу, рейхсмаршал связался по телефону с Ламмерсом, начальником рейхсканцелярии. Тот подтвердил, что еще в июне 1941 г. Гитлер назначил Геринга своим преемником на случай смерти или неспособности руководить. Теперь время подошло. Геринг с помощью Колера подготовил телеграмму: «Мой фюрер, согласны ли вы, чтобы после вашего решения остаться в берлинской крепости, я в соответствии с вашим приказом от 29 июня 1941 г., как ваш заместитель, немедленно принял бы общее руководство рейхом с правом полной свободы действий внутри и вовне?». И по совету Колера Геринг добавил: «Если до 22 часов не последует ответа, я буду считать, что вы предоставляете мне свободу действий... Верный вам Герман Геринг»⁵¹.

— Это ужасно, — сказал Геринг. — Но если до 22 часов я не получу ответа, то предприму что-либо решающее. Я закончу войну!⁵²

Он надеялся немедленно вступить в переговоры с западными союзниками.

В «фюрербункере» телеграмма вызвала взрыв беспредельной ярости. Что такое? Бунт? Захват власти? Какая свобода действий? О чем вообще идет речь?! Вот он, Геринг, которого давно подозревал Гитлер и люто ненавидел Борман как конкурента и соперника. Немедленно Борман объявил Геринга предателем и потребовал его казни. Гитлера обуял последний приступ ярости. Собрав остатки сил, он прокричал вызванному к радиоаппарату рейхсмаршалу: он категорически запрещает любое самоуправство. Геринг немедленно лишается права быть преемником фюрера. За «предательство фюрера и национал-социализма» он отстраняется от всех должностей, лишается всех чинов. Борман, опасаясь, что Гитлер передумает и все же примирится с давним приятелем, на свой страх и риск приказал расположенной в Оберзальцберге команде эсэсовцев арестовать Геринга, Колера и весь его штаб, а вместе с ними и Ламмерса. Ночью Геринг со всей семьей и советниками оказался под домашним арестом. Утром перед ним появились эсэсовские офицеры. На стол легла бумага, содержавшая текст отречения Геринга от всех должностей «из-за ухудшившегося здоровья». Таков приказ Берлина. Арестованный попробовал отказаться подписать бумагу. Офицер вынул пистолет и поиграл им в руке. Рейхсмаршал подчинился.

Гиммлер продолжал переговоры с графом Бернадоттом в шведском консульстве в Любеке. «Война должна быть закончена, — говорил рейхсфюрер СС. — Я согласен, что Германия побеждена». Гитлера уже нет в живых и он, Гиммлер, теперь не связан присягой. Он готов капитулировать на Западном фронте, но не против Советов. «Я непримиримый враг большевизма и навсегда им останусь»⁵³. Гиммлер спросил Бернадотта, готов ли тот через шведского министра иностранных дел передать его предложение западным союзникам. Граф опять обещал информировать свое правительство. Он спросил собеседника, что тот предпримет, если предложение будет отклонено. «Тогда я приму командование Восточным фронтом и погибну», — заявил палач. Однако он надеялся встретиться с Эйзенхауэром и «первым подать ему руку». Осененный этой мыслью, неожиданно Гиммлер вскочил в машину и поехал «к Эйзенхауэру»⁵⁴.

Гитлер еще мог как-то обсуждать обстановку. Во второй половине дня 24 апреля он говорил, глядя через лупу на карту, начальнику штаба сухопутных сил Кребсу: «Успех русских в районе 3-й танковой армии на Одере стал возможным только в результате неспособности тамошних немецких командиров». Кребс осторожно указал на разницу между «отборными соединениями маршала Рокоссовского и обескровленными немецкими войсками».

Но фюрер не хотел даже слушать. Он снова потребовал наступления с севера на Берлин, чтобы не позже чем завтра к вечеру установить связь столицы с северными районами. Он явно хотел выиграть время, пока не произойдет долгожданное столкновение между англо-американскими и советскими войсками.

Геббельс в то же время закончил текст нового экстренного воззвания к народу: «Будьте бдительны! Обороняйте с крайней самоотверженностью жизнь ваших жен, матерей и детей! Большевики ведут войну без пощады!»⁵⁵. Он забыл, как вел собственную войну германский фашизм, к чему призывал и что совершал все предшествующие годы.

Гитлер продолжал готовиться к самоубийству. Его адъютант Шауб сжигал личные бумаги фюрера. Когда дело подошло к концу, он приказал адъютанту срочно лететь в Мюнхен: там, в Бергхофе, надо также уничтожить все документы. Ева Браун в то же время писала своей подруге: «Это последние строки в моей жизни...». Она оставалась в Берлине. Деваться было некуда. Дворец в горах, Бергхоф, где она провела с фюрером столько лет, 25 апреля 318 «Ланкастеров», налетевших двумя волнами, превратили в руины.

21

В подземелье Гитлера, душном и смрадном, опять было назначено совещание в узком кругу. Когда все собрались, вошел фюрер. На лице — безнадежность. Вдруг появился адъютант прессы Лоренц. Он сразу попросил слова и сообщил радостную новость. Только что получен радиоперехват из нейтральной страны: как только советские и англо-американские войска встретились на Эльбе около Торгау, между ними начались столкновения.

Гитлер приободрился. Вот оно! Началось! Именно то, что он, фюрер, давно предсказывал, чего ждал и ради чего остался в Берлине. Глаза засверкали. Он обратился к присутствующим: «Господа, вот снова убедительнейшее доказательство моей правоты и отсутствия единства у наших врагов! Разве немецкий народ и история не назовут меня преступником, если я сегодня заключу мир и упущу эту возможность? Завтра наши враги столкнутся! Ведь очевидно, что в ближайшие дни, и даже часы, разразится война между большевиками и англосаксами из-за германской добычи!»⁵⁶

Он уже не слушал ни Кребса, ни других. Мысли всецело заняты очередным свершившимся чудом. Тем самым, которое предвидел его гений. «Если действительно верно, что в Сан-Франциско между союзниками имелись противоречия, — а они действительно были, — вдруг окрепшим голосом говорил он, — тогда поворот наступит, как только я нанесу удар большевистскому колоссу. Тогда, вероятно, и другие убедятся, что только я и моя партия и сегодняшнее немецкое государство способны остановить большевистский колосс!»⁵⁷

Все это сделает армия Венка! Ей теперь придавалось некое мистическое значение. Как только она разобьет Красную Армию под Берлином, это станет сигналом для объединения германских и англо-американских сил против большевиков. Победа придет сама собой. А вместе с ней осуществится давняя мечта фюрера: вместе с Англией против Советов! Только бы сумел Венк...

Чтобы еще больше вдохновить Венка, в его штаб, расположенный в местечке Визенбург, выехал сам Кейтель. Он прибыл в полной фельдмаршальской форме, сопровождаемый адъютантами. Отсалютовав маршальским жезлом, он потребовал объяснить обстановку. Венк доложил: «Германия разбита, повсюду царят бедствия и нужда». На столе расстелили карты. Кейтель указал на Берлин и провозгласил: «Мы должны освободить фюрера!». После войны Венк вспоминал: «Они вели себя, как будто только что завоевали Париж. Что Кейтель мог нам сказать, кроме того, что мы знали? Что наступил конец?».

Кейтель зашагал по комнате:

— Положение требует, чтобы вы повернули свои войска и вместе с 9-й армией Буссе ударили на Берлин. Битва за Берлин началась. Речь идет о дальнейшей судьбе Германии и Гитлера! Ваш долг наступать и освободить фюрера!

— Я, конечно, сделаю все, что вы приказали, господин генерал-фельдмаршал! — отвечал Венк.

Вскоре Венк перешел в наступление. Советское командование предприняло немедленные контрмеры. Силами 5-й гвардейской армии генерала А.С. Жадова, повернутой для действий в южном направлении, а также 13-й армии генерала Н.П. Пухова и 5-го гвардейского механизированного корпуса генерала И.П. Ермакова удар Венка был отражен.

Тогда еще никто из приближенных Гитлера не знал, что танковые корпуса 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов 24 апреля соединились юго-восточнее Берлина и завершили полную изоляцию главных сил 9-й армии. А на следующий день 4-я гвардейская танковая армия с юго-востока и 2-я гвардейская танковая армия с северо-востока встретились в Потсдаме. Здесь они полностью замкнули кольцо окружения вокруг Берлина.

Теперь исключалась всякая помощь берлинскому гарнизону не только 9-й армией, но и группой Штейнера, «исходный плацдарм» которой уже давно находился в руках советских дивизий. Совершенно безнадежными стали и попытки армии Венка пробиться к востоку. Все эти планы существовали только в умах отчаявшихся властителей «третьего рейха». Советские войска приступили к ликвидации обеих окруженных группировок.

В казематах «фюрербункера» продолжали жить иной жизнью, совсем не соответствующей тому, что происходило снаружи. Гитлер с нетерпением ждал донесений от Венка. Он вдруг перешел к мысли, что если действительно придется умереть, то хорошо, если это произойдет 5 мая, в день смерти Наполеона. Помочь ему остаться на этом свете может только Венк.

Однако и эта надежда рассеивалась как мираж. Пришло донесение, что из армии Венка только один корпус вел бои в направлении Потсдама и Берлина. Главные ее силы старались установить связь с окруженной советскими войсками 9-й армией и повсюду были разбиты советскими войсками.

Тем не менее по приказу Геббельса радио передало: «Армия Венка заняла Потсдам и в ближайшее время достигнет столицы». Если это смог Венк, почему не могут другие командующие? «Ситуация решительным образом изменилась в нашу пользу. Американцы движутся к Берлину. Большой поворот в войне приблизился. Берлин должен быть удержан любой ценой до подхода армии Венка!»⁵⁸

Венк, услышав эту передачу, был вне себя от злости. «Завтра мы не продвинемся ни на шаг», — заявил он своему начальнику штаба. Но Гитлер продолжал расхваливать Венка: «Это настоящий человек». И сразу вновь впал в прострацию: «Сегодня я лягу немного отдохнуть и прошу меня разбудить, лишь если русский танк появится перед моей спальней, чтобы я имел время подготовиться».

Крайнее в своей ожесточенности сопротивление, которое оказывали немецкие войска в Берлине в эти последние дни, можно понять, лишь учитывая психологическое и пропагандистское обрамление событий. Если вне Берлина понимали, что дни рейха сочтены, то здесь, на островке нацизма, машина крутилась по инерции, подхлестывая, запугивая и запутывая.

Борман говорил офицерам, сидящим в приемной фюрера: «Армия Венка спасет Берлин». «Вы, кто остались рядом с фюрером в тяжелейшие часы его жизни, когда эта война закончится победой, получите высшие посты в государстве, а в качестве благодарности за верную службу — рыцарские поместья». Но будущие рыцари думали об одном: как половчее отсюда убраться.

Геббельс разглагольствовал перед семьей и оставшимися сотрудниками. Он стоял, держась за спинку стула, как у трибуны. Тема весьма актуальна: предательство Геринга. «Рейхсмаршал из-за своей глупости и лени превратил отечество в руины. И такой человек хотел руководить всей нацией! Уже одно это говорит, что он всегда таил в сердце предательство. Все, кто сейчас рядом с фюрером и преданы ему до смерти, делают историю! К чести рейха и немецкого имени!»⁵⁹

Вера в столкновение советских войск с американцами и англичанами оставалась последней мечтой о спасении.

А что же происходило в действительности?

В 11 час. 20 мин. 25 апреля советские и американские войска встретились на Эльбе в районе Торгау. Советская делегация — майор А.П. Ларионов, капитан В.П. Неда и другие офицеры — прибыла в штаб 69-й американской дивизии генерала Э. Рейнхардта. Американские солдаты устроили им овацию. Встреча была исключительно дружественной. На другой день в Торгау командир 58-й гвардейской стрелковой дивизии генерал В.В. Русаков принял делегацию американских офицеров во главе с генералом Рейнхардтом. Последний заявил: «Я переживаю самые радостные дни в моей жизни. Я горд и счастлив, что моей дивизии посчастливилось первой встретиться с частями героической Красной Армии»⁶⁰.

Так обстояло на самом деле.

22

Наконец все происходившее вокруг стало вполне ясным обитателям «фюрербункера». Венк из своего штаба в 100 км от рейхсканцелярии передал радиограмму Вейдлингу: «Контрнаступление 12-й армии остановлено южнее Потсдама. Войска втянуты в очень тяжелые оборонительные бои». Гитлер стал готовиться к концу. «Я должен быть абсолютно убежден в том, — пробормотал он, — что каким-нибудь хитрым ударом не буду захвачен здесь русским танком».

После получения сведений о попытках Гиммлера капитулировать тяжкое подозрение пало на Фегелейна — шурина Евы Браун, связного офицера Гиммлера при Гитлере. Гестапо нагрянуло на его квартиру и обнаружило швейцарские франки. Подлец, вероятно, хотел бежать, чтобы помочь своему шефу вести в нейтральной стране переговоры с врагами! Его схватили. Через час тут же в «фюрер-бункере» состоялся суд, и предатель был, конечно, приговорен к смерти.

На вечернем обсуждении обстановки Вейдлинг заявил: войска Красной Армии приближаются. Все склады боеприпасов и снабжения в их руках или находятся под сильным огнем советской артиллерии. Через два дня в войсках кончатся боеприпасы, и тогда нечего думать о сопротивлении. «Как солдат, я предлагаю попытаться прорваться из берлинского котла». И он предложил план такого прорыва.

Гитлер промолчал. После долгой паузы он выговорил:

— Ну, а как пойдут дела, если прорыв удастся? Из одного котла мы попадем в другой. Тогда я, фюрер, должен буду прятаться где-либо в чистом поле или в крестьянском доме и там ждать конца?

Он приказал генералу Грейму и летчице Ханне Рейч, убеждавшей фюрера вылететь с ней из Берлина, отправиться в Рехлин и находящиеся там самолеты бросить на оборону Берлина. Кроме того, они должны арестовать Гиммлера. «Никогда предатель не должен стать преемником фюрера!» Их самолет сумел еще вылететь на север из Берлина, превращенного в море огня.

Гитлер стал диктовать секретарше свое «политическое завещание». Он призывал «многих храбрых мужчин и женщин» участвовать «в дальнейшей борьбе нации». Он не хотел этой войны. Он желал мира с Англией и тогда, в 1940 г. под Дюнкерком, нарочно выпустил английские войска, чтобы быстрее повернуть на Восток, против России, «угрожавшей с тыла». Последними словами «политического завещания» было обращенное Гитлером ко всем немцам и их будущим руководителям безусловное требование «точно соблюдать расовые законы». Затем следовало «личное завещание». Гитлер назвал состав нового правительства: преемник на посту президента — адмирал Дениц, Геринг исключен из партии, Геббельс станет рейхсканцлером, Борман — министром партии.

«В годы борьбы, — продолжал он, сидя за столом, покрытым картами, — я не считал себя вправе вступать в брак. Но теперь, в конце жизненного пути, я делаю своей женой Еву Браун». «Личное завещание» кончалось пассажем в духе древнегерманского эпоса, столь чтимого Гитлером: «Я и моя жена решили умереть, чтобы избежать позора плена или капитуляции».

Состоялась свадьба за богато сервированным столом с восемью гостями. Для церемонии нашли среди находящихся вблизи фольксштурмистов чиновника из юридического бюро с символической фамилией Вагнер. Свидетелями были Геббельс и Борман. Затем все выпили по стакану вина и завели граммофон с единственной уцелевшей пластинкой — шлягером «Красные розы».

Весть о свадьбе разнеслась по подземным бункерам, коридорам и катакомбам. И вот в этом полусумасшедшем мирке гибнущего рейха начались... танцы.

Но все продолжалось очень недолго. Бункера сотрясали разрывы советских снарядов. В середине дня 29 апреля советские войска с трех сторон приближались к развалинам рейхсканцелярии. Оставалось около 2 км. Кольцо вокруг «правительственного квартала» сужалось. Борман делал последние приготовления. Он старался довести «завещание» Гитлера до Деница и до генерала Шернера, который назначался главнокомандующим армией.

«Фюрербункер» стал омерзительным вонючим притоном. Его обитатели, поняв, что все кончено, и не зная, что их ждет, стали предаваться радостям жизни, каждый на свой лад. Они взломали склады с продовольствием. Эсэсовские охранники — их было несколько сот человек — кто мертвецки напивался, валяясь затем на полу помещений и коридоров, кто бросился в близлежащие бомбоубежища за молодыми женщинами, соблазняя их обильным угощением и подарками. Нарушилась вентиляция, и запах сырого бетона, уборных и потных человеческих тел превращался в удушливый смрад. Хриплые крики, женские визги, звуки музыки, пьяные танцы дополняли атмосферу полного разложения, в которой уже никто не думал ни о своих обязанностях, ни о фюрере, этом теперь ничтожном маразматике, который либо бродил среди валявшихся на полу пьяных тел, либо бормотал какие-то приказы, которые никто не слушал.

Потом началось бегство. Разбившись на мелкие группы, обитатели бункера стали покидать его в разные стороны. С одной из таких групп ушел Мартин Борман. К вечеру Гитлер собрал свое ближайшее окружение в рабочую комнату. Он сказал: Венк был его последней надеждой. Чуда не произошло. Все пропало. Он решил умереть. В этот момент пришли сообщения о казни Муссолини и его возлюбленной итальянскими партизанами и о капитуляции генерала СС Карла Вольфа перед союзниками в Италии. Генерал Вейдлинг доложил: битва за Берлин окончится через 24 часа.

Все молчали. Гитлер спросил Монке, коменданта «Цитадели», т. е. подземных бункеров, так ли тот оценивает обстановку. Монке подтвердил.

Ночью началась церемония прощания. Гитлер, ели волоча ноги, двигался по коридору и с трудом совал мягкую, как тесто, руку собравшимся офицерам, бормоча что-то невнятное.

Все поняли, что это значит.

В середине дня 30 апреля пришло сообщение: русские уже вблизи рейхсканцелярии. Гитлер вызвал шеф-адъютанта Гюнше и приказал: после самоубийства трупы должны быть сожжены. Шофер Кемпка достал 200 л бензина. Гитлер и его жена уединились в спальне и там отравились. Кроме того, Гитлер пустил себе пулю в рот. Трупы завернули в ковер, вынесли во двор, обстреливаемый артиллерией. Облили бензином, и вскоре к бесчисленным берлинским пожарам прибавилось еще одно пламя.

В бункерах снова зазвучала музыка и начались танцы призраков.

23

Теперь ничего не оставалось, как складывать оружие. Около полуночи 30 апреля перед фронтом советской 35-й гвардейской стрелковой дивизии появился с белым флагом немецкий подполковник. Он нес пакет на имя командования русской армии. Прибыв в штаб 35-й гвардейской стрелковой дивизии, подполковник Зейферт предъявил полномочия за подписью Бормана о переговорах относительно встречи начальника генерального штаба сухопутных войск генерала Кребса с высшим советским руководством для передачи особо важного сообщения. Генерал Чуйков, командующий 8-й гвардейской армией, согласился принять Кребса. В 3 часа ночи в сопровождении начальника 56-го корпуса полковника Дуфвинга он перешел линию фронта.

Приближалось утро 1 мая, когда Кребс переступил порог кабинета генерала Чуйкова. Впервые за эти четыре года один из высших военных чинов нацистского рейха появился у советского генерала. Просить перемирия.

Кребс пожелал беседы наедине. Чуйков ответил: он имеет полномочия выслушать его, а находящиеся в кабинете генералы и офицеры — члены военного совета, при которых он может говорить открыто.

Тогда Кребс предъявил Чуйкову обращение Геббельса и Бормана к маршалу Сталину и список нового имперского правительства и верховного командования вооруженных сил Германии. В обращении говорилось: 30 апреля 1945 г. в 15 час. 50 мин. Адольф Гитлер покончил самоубийством в Берлине. Основываясь на его посмертной воле, Геббельс и Борман обращаются к Советскому Верховному Главнокомандованию с предложением о временном прекращении военных действий в Берлине, чтобы получить возможность создать базу для мирных переговоров между Германией и Советской Россией⁶¹.

Выслушав Кребса, генерал Чуйков заявил: он не имеет полномочий вести какие-либо переговоры с германским правительством. Речь может идти только о безоговорочной капитуляции берлинского гарнизона. Кребс ответил: Геббельс и Борман не могут пойти на капитуляцию. Она означала бы самоликвидацию нового правительства. Кроме того, у них нет санкций рейхспрезидента Деница, который находится в Мекленбурге и с которым нет связи. Кребс просит лишь временного прекращения военных действий в Берлине, чтобы связаться с членами нового правительства и поставить германский народ в известность о смерти фюрера и о новом правительстве.

Чуйков позвонил маршалу Жукову. «Обращаются ли они к нам на основе полной капитуляции?» — спросил Жуков. Телефон звучал громко, и присутствующие слышали голос маршала.

Генерал повторил вопрос Кребсу. Тот ответил: «Нет, имеются другие возможности».

Тогда Чуйков информировал маршала о самоубийстве Гитлера, новом правительстве и о происходящей беседе. Разговор зашел о том, где труп Гитлера, о Геринге, Риббентропе и других: где находятся и что делают. Рассказав о судьбах бывших властителей, Кребс назвал Гиммлера предателем, исключенным из партии. Переговоры затягивались. Чуйков спросил:

— Обратились ли вы с подобным предложением к союзникам?

Кребс:

— Я не имею возможности связаться с союзниками. Но я думаю, что новое германское правительство в другом месте ведет сейчас переговоры.

Он снова и снова просил о перемирии здесь, в Берлине, но отвергал общую капитуляцию.

Чуйков после нового разговора с Жуковым заявил совершенно определенно:

— Вопрос о перемирии может быть решен только в соответствии с соглашением «большой тройки» — Сталин, Рузвельт, Черчилль — о безоговорочной капитуляции.

Наступил рассвет. Разговор продолжался. В записи Е. Долматовского, очевидца событий, он выглядел так:

Чуйков. Через несколько минут я должен начать активные боевые действия (смотрит на часы).

Кребс. Вам, конечно, известно, насколько мы сильны. А нам известно, как сильны вы.

Чуйков. Я не хочу ни преуменьшать ваши силы, ни преувеличивать наши, но берлинскому гарнизону не завидую. Я оборонял Сталинград, но тогда я находился в несколько лучшем положении, чем теперь вы.

Кребс. Мы решили бороться до последнего дыхания.

Он вновь просил о перемирии, но получил ответ:

— Союзники без нас не сделают ни одного шага, а мы без них тоже не сделаем.

Была установлена телефонная линия с рейхсканцелярией. Геббельс отдал распоряжение Кребсу вернуться. Вскоре последовал ответ Геббельса: безоговорочная капитуляция категорически исключалась. Советские войска с новой силой возобновили штурм.

Но германское сопротивление себя полностью исчерпало. Разбитая армия уже не мокла противостоять мощному натиску. Войска начали капитулировать стихийно, не дожидаясь приказов «нового правительства», верховного командования, понимая, что все распалось и что конец настал.

После полуночи 2 мая радиостанция 79-й гвардейской стрелковой дивизии перехватила радиограмму немецкого 56-го танкового корпуса на русском языке: «Алло, алло, говорит 56-й германский танковый корпус. Просим прекратить огонь. К 12.50 по берлинскому времени высылаем парламентера на Потсдамский мост. Опознавательный знак — белый флаг. Ждем ответа». Это обращение было повторено пять раз. Штаб 79-й гвардейской стрелковой дивизии ответил: «Вас поняли, вас поняли. Передаем вашу просьбу вышестоящему начальнику». На это немецкая радиостанция ответила: «Русская радиостанция, вас слышу. Вы докладываете вышестоящему начальнику».

Генерал Чуйков приказал прекратить огонь на этом участке и принять парламентеров.

В назначенное время на Потсдамском мосту у переднего края советские представители встретили немецких парламентеров — полковника Дуфвинга и двух офицеров штаба. Они заявили о решении командира 56-го танкового корпуса и одновременно командующего обороной Берлина генерала Вейдлинга капитулировать.

Советское командование приказало прекратить огонь на всем участке корпуса. В 5 час. 30 мин. из батальонов сообщили, что видят, как немцы строятся в колонны. В 6 час. утра генерал Вейдлинг перешел линию фронта и сдался в плен.

Он обратился к гарнизону Берлина с требованием немедленного прекращения борьбы. Почти одновременно к генералу Чуйкову прибыли представители от заместителя министра пропаганды Фриче и заявили, что Геббельс со всей семьей покончил самоубийством. Фриче, как единственный представитель власти в Берлине, готов отдать приказ о капитуляции. К вечеру 2 мая берлинский гарнизон сложил оружие.

Берлин пылал. Над городом висело тяжелое облако дыма и гари.

24

Советская Армия завершила освобождение стран Восточной и Юго-Восточной Европы, повсюду встречаемая горячим сочувствием многих миллионов людей, поддержкой всех демократических, антифашистских сил.

Правительство Деница попыталось «частично капитулировать» перед западными союзниками, но продолжать борьбу против советских войск. На юге, в Чехословакии, фельдмаршал Шернер должен был, сражаясь с советскими войсками, вместе с тем отводить на Запад «все, что только возможно».

Но ничто и нигде нельзя было удержать. 2 мая капитулировала группа армий «Ц». На следующий день по поручению Деница адмирал Фридебург установил связь с британским командующим фельдмаршалом Монтгомери и, прибыв на его командный пункт, добился согласия на сдачу немецких войск «в индивидуальном порядке» англичанам. 5 мая капитулировали перед англо-американским командованием немецкие группы армий «Е», «Г» и 19-я армия, действовавшие в Южной и Западной Австрии, Баварии, Тироле. Накануне был подписан акт о сдаче немецких войск на территории Нидерландов, Северо-Западной Германии, Шлезвиг-Гольштейне и Дании. В 2 часа 30 мин. ночи 7 мая Йодль от имени германского командования подписал в ставке Эйзенхауэра в Реймсе условия безоговорочной капитуляции, которая вступала в силу 9 мая в 00 час. 00 мин.

Но на территории Чехословакии продолжалась борьба. Немецкая группировка под командованием Шернера, с трех сторон охваченная советскими войсками, билась отчаянно и упорно. Она старалась задержать наступление Советской Армии, проложить себе путь на Запад. И когда на других фронтах уже смолкли выстрелы, здесь советским войскам предстояла еще одна битва — за Чехословакию.

Начатый еще осенью 1944 г. трудный и долгий поход советских и чехословацких войск с целью разгрома вермахта в Чехословакии теперь объединялся с национально-освободительной борьбой, нараставшей в стране. Восстание охватило всю Южную Чехию. В Праге 1 и 2 мая произошли первые стихийные вооруженные столкновения жителей города с гитлеровцами. 5 мая началось Пражское восстание, придавшее выступлению народных сил общенациональный характер. Восставшие захватили вокзалы, мосты, центры связи. Город покрылся баррикадами.

Несколько суток пражане стойко отбивали атаки наступавших немецких войск. Но вскоре над столицей Чехословакии нависла угроза разрушения, а над ее защитниками — гибели.

Советское правительство решило в кратчайший срок разгромить группировку Шернера, помочь восставшей Праге и завершить освобождение Чехословакии. 6 мая войска под командованием маршала И.С. Конева, имея ударную группировку из 10 танковых корпусов — 1600 танков под прикрытием 1900 самолетов, стремительно двинулись вперед. 2-й Украинский фронт нанес удар в пражском направлении из района Брно, а 4-й Украинский фронт развернул наступление с востока.

Все подчинялось быстроте, темпам. Чтобы вовремя прийти на помощь Праге, 1-й Украинский фронт прорывался прямо через лежащие на его пути Рудные горы. Удар оказался настолько внезапным, что уже 8 мая танкисты генерала Д.Д. Лелюшенко разгромили штаб группы армий «Центр». Фельдмаршал Шернер потерял управление войсками и бежал в горы. Совершив в ночь на 9 мая, по определению маршала И.С. Конева, «неимоверный по темпам 80-километровый бросок», соединения танковых армий генералов Д.Д. Лелюшенко и П.С. Рыбалко на рассвете прорвались к Праге. Вскоре в город вступили соединения 2-го и 4-го Украинских фронтов. К 9 час. утра столица Чехословакии была свободной. А еще через двое суток последняя сражавшаяся во второй мировой войне группировка фашистского вермахта капитулировала северо-восточнее Праги.

«Третий рейх» был повержен. И его военным руководителям осталась теперь лишь одна, последняя миссия: перед всем человечеством признать полный военный, моральный, идейный крах германского фашизма во второй мировой войне; признать реальность катастрофы империи Гитлера, провал всех планов завоевания мира, во имя которых она превратила Европу в затопленные кровью руины.

Им ничего не оставалось, как выполнить эту последнюю миссию, прежде чем предстать перед судом народов.

7 мая в 12 час. 45 мин. имперский министр Шверин фон Крозигк объявил по радио немецкому народу о безоговорочной капитуляции Германии. В 22 часа верховное командование вермахта передало свой последний приказ: «9 мая в 00 час. 00 мин всем видам вооруженных сил всех театров военных действий, всем вооруженным организациям и отдельным лицам прекратить боевые действия против прежних противников... Йодль, генерал-полковник».

Наступила полночь 8 мая. В предместье Берлина — Карлсхорст, в серое здание бывшей столовой военно-инженерного училища, прибыли представители верховных командований союзников. В зале за длинным широким столом заняли место Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, главный маршал авиации Англии Артур В. Теддер, генерал К. Спаатс, генерал Ж. Делатр де Тассиньи. Сюда же ввели представителей германского верховного командования.

Вторично за четверть века лидеры германской реакции ставили подписи под документом, фиксирующим военное поражение рейха в развязанной им мировой войне. Но если в Зеркальном зале Версальского дворца 26 лет и 10 дней назад это сделали второстепенные лица кайзеровской монархии, то теперь полный крах германского фашизма фиксировал высший военный представитель «третьего рейха» — фельдмаршал Кейтель.

Первый пункт подписанного Кейтелем, генералом Штумпфом и адмиралом Фридебургом акта о капитуляции гласил: «Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени германского верховного командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием, — Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному Командованию Союзных экспедиционных сил».

Занимался рассвет. Наступал День Победы. И вместе с ним кончился гибельный путь германского фашизма.

Примечания

1. KTB/OKW, Bd. IV, S. 40.

2. Архив МО СССР, ф. 6598, он. 12450, д. 226, л. 60.

3. Speer A. Erinnerungen. Stuttgart, 1979, S. 358.

4. Ibid., S. 360.

5. Фриснер Г. Проигранные сражения. М., 1966, с. 41,

6. См.: Kissel H. Die Katastrophe in Rumänien. Darmstadt, 1964, S. 32 182 187, 197 (Anl. 2).

7. Ibid.

8. Бюллетень оценок положения на Восточном фронте. Ч. А. — Б-ка Воен. акад. им. М.В. Фрунзе. Рукопись, с. 84.

9. Kissel H. Op. cit., S. 71.

10. Ibid., S. 69.

11. Hillgruber A. Die letzten Monate der deutsch-rumänischen Waffenbrüderschaft. Bonn, 1964, S. 359, 360.

12. Kissel H. Op. cit., S. 143.

13. KTB/OKW, Bd. IV, S. 63, 64.

14. Ibid., S. 64.

15. Hitlers Lagebesprechungen. Stuttgart, 1962, S. 593.

16. Warlimont W. Im Hauptquartier der deutschen Wehrmacht, 1930—1945. Frankfurt a. M., 1962. S. 526,

17. Ibid.

18. Toland J. Adolf Hitler. Gladbach, 1977, S. 1052.

19. История дипломатии. M., 1975, т. 4, с. 550.

20. Там же.

21. KTB/OKW, Bd. IV, S. 25.

22. Самсонов А.М. Вторая мировая война. М., 1985, с. 504—507.

23. Toland J. Op. cit., S. 1052.

24. Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны, 1941—1945. М., 1984, т. 2, с. 258.

25. Яковлев А.Н. Ялтинская конференция: уроки истории и современность. — В кн.: Ялтинская конференция 1945 г.: Уроки истории. М., 1985, с. 7.

26. Там же, с. 9.

27. Севастьянов П.П. Крымская (Ялтинская) конференция и ее историческое значение. — В кп.: Ялтинская конференция 1945 г.: Уроки истории. М., 1985, с. 34.

28. Яковлев А.Н. Указ. соч., с. 11.

29. Fest J. Hitler. Frankfurt a. M.; Wien, 1973, S, 999.

30. Baum W. Der Zusammenbruch der obersten deutschen Führung. — Wehrwis senschaftliche Rundschau, 1960, N 5, S. 237—266.

31. Ibid., S. 265.

32. Görlitz W. Generalfeldmarschall Keitel: Offizier oder Verbrecher? Göttingen, 1962, S. 387.

33. Boldt G. Die letzten Tage der Reichskanzlei. Hamburg, 1963, S. 75, 76.

34. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1969, с. 658.

35. Toland J. Op. cit., S. 1073.

36. Haupt W. Das Ende im Osten. Dorheim, 1970, S. 357.

37. Ibid., S. 364.

38. Цит по: Trevor-Roper H. The Bormann Retters. L., 1954, p. 187.

39. Toland J. Op. cit., S. 1104.

40. Ibid., S. 1097.

41. Trevor-Roper Я. Op. cit., р. 197.

42. См.: Безыменский Л.А. Разгаданные загадки третьего рейха. М., 1984, с. 302—313.

43. См: KTB/OKW, Bd. IV, S. 231—237.

44. Boldt G. Op. cit., S. 127.

45. Ibid., S. 134.

46. Toland J. Op. cit., S. 1090.

47. Fest J. Op. cit., S. 1007.

48. Ibid., S. 1018.

49. Trevor-Roper H. Op. cit., p. 211.

50. Toland J. Op. cit., S. 1098.

51. Shirer W. L. Aufstieg und Fall des Dritten Reiches. München, 1966, Bd. II. S. 1168, 1169.

52. Ibid.

53. Haupt W. Op. cit., S. 234.

54. Toland J. Op. cit., S. 1103.

55. Ibid.

56. Ibid, S. 1107.

57. Ibid.

58. KTB/OKW, Bd. IV, S. 471.

59. Toland J. Op. cit., S. 1112.

60. Последний штурм. М., 1970, с. 229.

61. Далее события излагаются по документальным материалам, опубликованным в кн.: Поражение германского империализма во второй мировой войне. М., 1960. с. 265—278.