Новая попытка

1

Успешная борьба Советского Союза имела решающее влияние на весь ход второй мировой войны. Планы вторжения в Англию окончательно похоронены. Англия получила время для собирания сил. Отпали надежды на завоевание Ближнего Востока. Испарились все и всякие расчеты на высвобождение армии «для новых задач». Конца войне не было видно, здание германской стратегии лишилось фундамента. На третьем году войны фашистский блок оказался перед фронтом антигитлеровской коалиции. Военная система «третьего рейха» не была приспособлена для успешного ведения войны на два и более фронтов.

После нападения на Советский Союз действия германского флота против Англии стали сокращаться. Потопление 27 мая 1941 г. севернее Нормандии самого крупного немецкого линкора «Бисмарк» положило предел наступлению рейдеров. Британское военно-морское командование предприняло массированные атаки авиацией по германским кораблям во французских портах. Захватив господство в воздухе, авиация повредила стоявшие там линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау» и вынудила командующего германским флотом Редера в феврале 1942 г. отдать приказ о возвращении их в немецкие порты.

В Северной Африке поражение итальянских войск зимой 1940/41 г. заставило рейх включиться в борьбу и на этом театре. Захват английскими войсками североафриканского побережья означал бы установление их господства в Средиземноморье, на Ближнем Востоке, постоянную угрозу Балканам и вишистской Франции. Хозяином Средиземного моря должны были оставаться державы «оси». Кроме того, Гитлер вообще стал опасаться выхода Италии из войны в результате ее поражений и бомбардировок ее городов британской авиацией. Нападение на Советский Союз поглощало главные силы вермахта, поэтому Североафриканскому театру оказалось возможным дать лишь небольшое количество сухопутных войск и авиации во главе с Роммелем. Принятое в феврале 1941 г. решение послать в Африку небольшое «заградительное соединение», нанести авиационные удары по английским морским перевозкам в Средиземном море и по расположению британских войск в Киренаике означало максимум того, что мог сделать сейчас фюрер.

В конце 1941 г. на море и в воздухе в бассейне Средиземного моря полностью стали господствовать англичане. Роммель почти не получал подкреплений. Используя благоприятные условия, британцы смогли усилить свои войска в Африке (называвшиеся теперь 8-й армией) и 18 ноября 1941 г. открыть наступление, которое увенчалось полным успехом. В январе 1942 г. понесшие тяжелые потери итало-германские силы оказались отброшенными в Западную Киренаику.

Но в центре событий стояла, конечно, борьба на советско-германском фронте.

Контрнаступление советских войск под Москвой переросло в общее наступление от Ладожского озера до Черного моря. Гитлеровские армии были отброшены в итоге до 350 км. Чтобы избежать полного разгрома, Гитлер был вынужден направить на советско-германский фронт 30 новых дивизий.

Прошло всего полгода, а картина войны существенно изменилась. Нацистские генералы вели борьбу по всем самым отшлифованным, самым точным правилам, приносившим ранее победу за победой. Но здесь, в России, все шло иначе. Красная Армия не потеряла духа после тяжелых неудач начала войны и вот сейчас, зимой, методично, упорно раскачивала и громила фронт завоевателей, повсюду создавала кризисы, требовавшие от германского верховного командования таких действий, к которым оно еще никогда не прибегало.

Последствия поражения под Москвой были для нацистской Германии всеобъемлющими. Кризис охватил самые различные стороны: и военную, и политическую, и экономическую, и психологическую. В рейхе спал густой туман иллюзий и предстали действительные ценности происходящего. Не возвращение домой «победоносных гренадеров» уже осенью 1941 г., не «освоение» завоеванных земель, а страшный Восточный фронт, не только не сломленный, но нанесший ответный удар такой силы, которой никто не ожидал.

В эти дни вернулся из поездки по Восточному фронту министр строительства Тодт. Его приятель, а затем преемник Шпеер так излагал рассказанное ему Тодтом: «Он видел стоящие санитарные поезда, в которых лежали замерзшие раненые, видел бедствующие войска в занесенных снегом деревнях и маленьких городах, а также пережил негодование и разочарование немецких солдат. Удрученный, исполненный пессимизма, пришел он к заключению, что мы не только физически не способны к таким напряжениям, но и душевно должны в России погибнуть»¹.

Шпеер вскоре сам убедился во всем этом, совершив зимой поездку на Украину. Все было разрушено, занесено снегом. Солдаты в настроении безысходности. Пробыв семь дней, он с трудом убрался оттуда поездом, шедшим со скоростью 10 км в час.

Шпеер оценивал положение как катастрофическое. Он сетовал: «Русские при отступлении полностью уничтожают свои локомотивы, станции водоснабжения и другие технические устройства своей железнодорожной системы. У нас в опьянении успехами весны и осени насчет того, что "русский медведь уже побежден", никто не указал и не подумал, что надо восстанавливать все эти устройства»².

Когда Шпеер доложил об увиденном Гитлеру, рассказ не слишком удручил фюрера. Зато его возмутило, что солдаты на Восточном фронте, оказывается, стали петь заунывные песни. Найти зачинщиков и наказать!

Вскоре Шпеер был назначен на место скончавшегося Тодта. И он так оценил общую ситуацию: «Война должна быть завершена за короткое время. Если нет, то Германия войну проиграет. Мы должны выиграть ее до конца октября, раньше, чем наступит русская зима, или мы раз и навсегда все потеряем. Но мы можем ее выиграть только тем оружием, которое имеем сейчас, но не тем, которое будем иметь через год»³.

Они не задумывались о перспективах, о долгосрочных планах. Опять, как и прежде, все должно быть решено немедленно. Надо использовать захваченное. Возник вопрос о рабочей силе. Ибо фронт пожирал все больше солдат. Гитлер решил еще в ноябре 1941 г.: «Пространства, которые на нас уже работают, насчитывают более 250 млн. человек. Нет сомнений, что мы должны использовать всех этих людей, всех без остатка бросить на работу». Был отдан приказ о беспощадном угоне рабочей силы из оккупированных стран в Германию. Чтобы освободить немецких женщин от тяжелого домашнего труда, приказано из «восточных областей» мобилизовать в рейх не менее полумиллиона «здоровых и сильных девушек». Начался массовый угон людей в рабство.

Это были очень трудные для нашего народа времена. Но для другой стороны они стали тоже очень трудными. Еще недавно нацисты были ослеплены своими успехами, бескровными захватами, парадами, фейерверками, надеждами стать владыками мира. Теперь все переменилось. Еще будут временные успехи и ликования. Но прошлого им не было суждено вернуть никогда.

2

«Третий рейх» был глубоко потрясен. За ставшими вдруг лаконичными строками военных сводок угадывались нескончаемые беды. Стало как-то тише. Ни парадов, ни фейерверков — только «кампания зимней помощи», только усиление гестаповского надзора и ожидание новых плохих вестей с Восточного фронта.

Но на помощь пришла легенда: вермахт остановлен вовсе не Красной Армией, а грязью и ранней зимой. Придется переждать зиму, а когда весной подсохнет земля, Германия нанесет последний удар, который окончательно сломит советское сопротивление. Гитлер, как всегда уверенный, что его воля — главный источник и двигатель истории, на бесконечных, следующих одно за другим совещаниях уже говорил о победах будущего лета. Они «приведут к полному разгрому России». Фюрер требовал, чтобы все думали только так. Он подстегивал своих министров, генералов, весь нацистский аппарат: быстрее заживить раны и подготовиться к новому походу. Поскольку эффективность пропаганды после провала обещаний молниеносной победы и после потерь в 1,2 млн. человек значительно снизилась, «недостаток боевого духа» стали возмещать военно-полевые суды. Тысячами выносили они приговоры за дезертирство, «самострелы», трусость. Страх «воспитывал» солдат вместе с надеждой, что все-таки фюрер окажется прав и его генералы приведут Германию к победе. Надо только обождать, перетерпеть и как следует подготовиться.

Тем временем огромный, причудливо изогнувшийся германский фронт продолжали то здесь, то там раскачивать и крошить советские войска. Все больше сил, особенно в центре, приходилось отвлекать для борьбы с партизанами. Сражения за Ельню не утихали. Гитлер требовал удерживать ее любой ценой «из внешнеполитических соображений»⁴. Тяжелый кризис обозначился под Тихвином, где двойной удар советских дивизий поставил под угрозу окружения 16-ю армию южнее озера Ильмень. Фельдмаршал фон Лееб утратил: всякое равновесие. Он стал настойчиво просить разрешения Гитлера отвести войска за Ловать. Он сообщал 12 января: «Противник продолжает наступление на всем фронте, захватил Пено и много других опорных пунктов, оборонявшихся до конца, прорвался севернее озера Святое и продвинулся своими частями к району 15 км юго-восточнее Молвотицы»⁵. 15 января он докладывал: «На волховском: фронте враг сумел прорвать нашу оборону в районе Дубовицы»⁶ и т. п.

Гитлер категорически запретил отводить войска. Он приказал: оборонять район Демьянска, даже если русские его отрежут. Он снял «старого господина» фон Лееба и заменил его Кюхлером, доселе командующим 18-й армией. Это не помогло. 8 февраля советские войска замкнули кольцо окружения вокруг 16-й армии. Гитлер рвал и метал. Он приказал удерживать «крепость Демьянск» и сосредоточить силы для ее освобождения. Но 13 января последовал: новый удар Красной Армии в стык между 16-й и 18-й армиями на Волхове. К концу месяца прорыв углубился до железной дороги Новгород—Ленинград. На всем северном участке фронта шли ожесточенные бои, особенно за Холм, Грузино, Молвотицы, Старую Руссу, а также на берегах озера Велье.

Прорыв следовал за прорывом в течение всего февраля. Западно-германский историк пишет: «Советам удались прорывы. Под Демьянском и Холмом немецкие войска были окружены. Впервые в этой войне, в которой немецких солдат постоянно видели только победителями в больших битвах на окружение, теперь те же самые немецкие солдаты были окружены противником и сжаты в котле»⁷.

Только путем концентрации всех сил 1-го Воздушного флота (250 боевых машин) Кюхлеру удалось ко второй половине марта несколько выправить положение на Волхове и ценой громадных потерь пробить узкий коридор к Демьянску. Но группа армий «Север» была обессилена.

Попытки взять Ленинград сорвались, и 18-я армия зажала его в тиски блокады. Гитлер заявил 5 апреля своим приближенным: «Ленинград должен пасть». Население из-за голода намного уменьшилось, и «разрушение города бомбежками и артиллерийским обстрелом внесло свой вклад в дело уничтожения»⁸.

На юге, после того как советские войска эвакуировались из Одессы, советский Черноморский флот, по словам П. Шрамма, опираясь на Севастополь и на порты Восточного Черноморья, создал «долговременную постоянную угрозу германо-румынским силам группы армий "Юг" на занятом ими побережье»⁹. Гитлер приказал войскам Манштейна, ворвавшимся в Крым, штурмовать Севастополь. Начатый 17 декабря штурм пришлось внезапно прекратить: ночью советские десанты высадились у Керчи и Феодосии.

Донесение в ставку группы армий «Юг» от 29 декабря: «Крым. Контрнаступление, проведенное (советскими войсками. — Д.П.) из района крепости Севастополь, завершилось прорывом в 4 км западнее Бартеньевки... Ночью 29.12. противник внезапно высадился в Феодосии и северо-восточнее. После ожесточенной борьбы находящиеся там войска обороны побережья вынуждены были оставить город»¹⁰.

На следующий день в «Вольфшанце» озабоченно читали новое донесение: «Противнику удалось в районе Феодосии расширить плацдарм. В порт быстро прибывают войска. Румынские соединения отступают под натиском противника»¹¹. Десанты в Керчь и Феодосию создали угрозу тылу прикованной к Севастополю 11-й армии Манштейна. В Крыму немцы получили два фронта.

Еще один удар нанесли советские войска под Изюмом. За несколько январских дней они прорвали фронт 17-й армии Гота и заняли Барвенково — главную немецкую армейскую базу снабжения, «вызвав тяжелый кризис»¹². Лишь только удалось его частично преодолеть в феврале, как в начале марта последовал новый советский удар против 6-й армии под Харьковом, «который удалось остановить только у ворот города в конце марта»¹³.

Словом, потрясение оказалось громадным. К началу весны, согласно оценкам германского генерального штаба, из 162 дивизий Восточного фронта лишь 8 были боеспособными. Потери достигли трети того состава, с которым вермахт 22 июня ринулся на Советский Союз¹⁴.

Но Гитлер в мыслях был уже далек от своих попавших в беду «гренадеров». Придя в себя, он стал готовить новый поход.

3

В Берлине развернули кипучую деятельность. Прежде всего Гитлер постарался искоренить чувства пессимизма, которые, как ему докладывали, то здесь, то там охватывали армию. Он не только запретил солдатам петь заунывные песни, но и не одобрял чтение офицерами мемуаров Армана Коленкура и записанных им разговоров с Наполеоном во время отступления из Москвы в 1812 г. Возмутительно! Подобные сюжеты обсуждались даже в «Вольфшанце». Воспоминания о судьбе Наполеона в России были абсолютно неуместны, ибо Наполеон проиграл войну, а фюрер, конечно, победит.

Гитлер принимал все новые и новые решения. Чтобы окончательно покончить с Советским Союзом, он хотел связать руки США и Англии. Натолкнуть на них Японию — что могло, быть лучше? Поэтому он еще в апреле 1941 г. обещал японскому министру иностранных дел, что в случае войны между Японией и США, которая назревала, Германия выступит против Соединенных Штатов. 19 ноября на запрос из Токио Риббентроп подтвердил обязательство. Нападение Японии на США стянет американские и, быть может, английские силы к Дальнему Востоку, отвлечет их внимание от Европы, а значит, от возможной помощи Советскому Союзу, гарантирует Германию от нажима США и Англии и облегчит положение немецкого флота в Атлантике.

В начале декабря обещание вновь подтвердили, а когда в ставке Гитлера утром 7 декабря 1941 г. узнали о японском нападении на американскую базу Пёрл-Харбор, то радости не было предела. Немедля нацисты объявили войну США. Сделав этот, как ему казалось, чисто символический шаг, Гитлер считал, что перехитрил всех: привлек усилия Америки и по крайней мере части британского флота к другому концу света, окончательно отвлек туда же Японию, и — что главное — способствовал ослаблению начинающей складываться антигитлеровской коалиции, изолировал Советский Союз от возможной поддержки со стороны обеих западных держав и тем обеспечил будущую победу над ним.

Кроме того, нападение Японии на США и ее неожиданно крупные успехи в Юго-Восточной Азии и западной части Тихого океана, казалось, открывали возможность ведения коалиционной войны всех трех партнеров фашистского блока. Но с другой стороны, сам по себе факт, что теперь Германии потенциально противостоит мощь и этого государства, сулил в будущем и новые заботы, тем более что стало известно о намерениях США, несмотря на поражение в Тихом океане, постепенно перенести фронт в Европу и Африку.

И вот, когда на Восточном фронте появились первые признаки некоторой стабилизации, когда непосредственная угроза катастрофы миновала, Гитлер и его военные советники должны были оглянуться вокруг, чтобы бросить взгляд на общее развитие событий.

Нацистская империя стояла перед совершенно изменившейся обстановкой. Всей политической, экономической и военной системе «третьего рейха» предстояло переключаться на затяжную войну. Но время работало не на Германию. Ее противники стали развертывать силы, которые потенциально намного превосходили возможности рейха.

Вокруг Германии ширилась национально-освободительная борьба. Ее сила возрастала по мере усиления мощи ударов Красной Армии. От Подмосковья и брянских лесов до Фландрии, от бельгийских шахт до норвежских гор, в Югославии, Греции, Албании все громче заявляли о себе партизаны. Патриотов расстреливали, вешали, сжигали, но их ряды ширились, и они продолжали бороться, несмотря на все директивы Гитлера, Гиммлера «о борьбе с партизанами», невзирая на точные стратегические расчеты и планы.

Что могла принципиально нового дать гитлеровская военная система, высшим достижением которой была доведенная до совершенства доктрина «молниеносной» войны, только что провалившаяся на глазах у всего мира?

Фюрера по-прежнему окружали преданные ему генералы вроде Йодля и Кейтеля, штабные роботы как Гальдер или Варлимонт, или холодные, беспощадные фанатики типа фон Бока или Моделя, готовые по первому приказу испепелить всю Европу, если этого потребуют «интересы рейха». С Гитлером находились его «партайгеноссе», которые создавали вокруг фюрера атмосферу безропотного преклонения и лести. Они убеждали его, что это только он спас зимой Восточный фронт, чему Гитлер охотно верил. Геббельс громогласно называл его «аккумулятором немецкого народа», выражая чувство безмерного счастья, что фюрер, слава богу, крепок и здоров. «Пока Гитлер бодр и находится среди нас, — писал он в дневнике, — пока он может излучать свою энергию и силу, не нужно беспокоиться о будущем»¹⁵.

Гитлер и его окружение, казалось, смотрели в будущее оптимистически. Правда, их все больше раздражали союзники. Они постоянно хитрили, требовали больше, чем могли дать, ссорились между собой, заставляли улаживать всякие конфликты и обращаться с собой, как с равными. Гитлер счел нужным даже сесть в самолет и полететь в Хельсинки на празднование 70-летия Маннергейма. В Будапешт и Бухарест на все переговоры он посылал не кого-нибудь, а только Кейтеля. Он неоднократно сам встречался с Антонеску, не говоря уже с переговорах с Муссолини. Требовалось вооружать дивизии союзников, снабжать их боеприпасами и всяким имуществом и вообще делать все, чтобы они держались рядом. И все-таки после зимы 1941/42 г. в «сердечных взаимоотношениях» образовалась трещина.

Какую же избрать теперь стратегию? Куда и как двигаться дальше? Где найти ключ к победе? Нацистские вожди хорошо понимали, что, не достигнув победы в 1941 г., они скоро могут оказаться перед совершенно другой картиной мира. Советский Союз, Англия, Соединенные Штаты выиграли столь бесценное для них время, чтобы развертывать силы. И хотя фюрер не очень-то верил в возможности, как он считал, уже почти разбитой России или «разложившихся англо-американских плутократов» быстро собрать какие-то достойные внимания войска, тем не менее тысячи новых забот охватывали обитателей «Волчьего логова».

При этом оказалось, что поражение под Москвой нанесло страшный удар по тому, что для нацистов всегда было козырной картой, — по психологическому состоянию Германии. Бацилла неверия стала проникать в умы не только простых немцев, но и элиты. Йодль, первый военный советник Гитлера, вспоминал в мае 1945 г.: «С весны 1942 г. я знал, что мы не сможем выиграть войну». И далее высказался еще более точно: «В частности, Гитлеру, а также генерал-полковнику (т. е. ему, Йодлю. — Д.П.) стало ясно, когда наступила зимняя катастрофа 1941/42 г. ...что после этого кульминационного пункта начинающегося 1942 г. никакой победы больше достигнуто быть не может»¹⁶. Гитлер предпринял очередной пропагандистский ход. Он бросает своим солдатам, оккупированной Европе и западным державам новый лозунг: советская угроза и он, Гитлер, спаситель от нее! Мюнхенские идеи военного времени. Свой «восточный поход» он изображает в рамках всей европейской истории, начиная с Древней Греции. Свою миссию он видит в «обороне Европы от азиатского большевизма»¹⁷.

Тем временем забили тревогу японцы. Они стали бояться, что «Германия, важнейший партнер по борьбе против англосаксонских держав, может быть обескровлена в России». Японское адмиралтейство предложило германскому послу в Токио посредничество между Германией и Советским Союзом «в пользу сепаратного мира».

Однако в «Вольфшанце» такие предательские идеи, конечно, с возмущением отвергли. Разве Германия не может сражаться и победить? Разве фюрер не с нею и не полон, как всегда, энергии. Пусть только подсохнут дороги, и войска стряхнут оцепенение зимы!

4

Да, 1941 год означал для фашизма потрясение, невиданное им в общем-то никогда. Но не таковы фюрер, его старые верные закаленные соратники, борцы за идею, чтобы поддаться растерянности и сомнениям. Какие вообще могут быть сомнения? Какая растерянность? Нет, фюрер уже изгнал из армии колеблющихся и нытиков. История — не гладкая дорожка. Даже у самого Фридриха Великого, которому фюрер поклонялся больше всех, бывали минуты отчаяния. И что же? Непоколебимая воля приводила его к победам. Конечно, генералы что-то недоучли, не поняли в этом «восточном походе». Но теперь он взял военное руководство в свои руки. И его воля определит все. Как при Фридрихе.

Ведь возможности Германии еще очень велики. Экономические, технические, военные. Конечно, фюрер прежде надеялся завоевать Россию, не используя все до конца. Но подвели генералы. Теперь надо действовать по-другому. В его руках — большая часть Европы. Германия железной силой заставит покоренные страны работать на войну. Немецкие военные фирмы удвоят, утроят производство. На союзников надо как следует нажать. В конце концов, если они хотят что-то получить в «восточном пространстве», пусть не прячутся за немецкие спины, а выставляют новые дивизии. Из оккупированных стран будет вывезено на работы в Германию все трудоспособное население. Жизнь этих людей, как и военнопленных, ничего не стоит. Пусть гибнут миллионами, но военное производство должно нарастать.

Словом, нацистские лидеры на своих бесконечных заседаниях и беседах в серых бараках «Вольфшанце» и среди мрамора и ковров рейхсканцелярии пришли к одному общему выводу. Ко времени, когда начнется лето и подсохнет земля, надо нанести такой удар, который, безусловно, сокрушит Советский Союз и разорвет основные звенья Британской империи на Ближнем и Среднем Востоке. Теперь уже не будет никаких генеральских колебаний — куда и какими силами наступать, что делать и что не делать.

Ход событий диктовал одно-единственное решение: сконцентрировать самые могущественные силы, чтобы разбить Советский Союз. Начавшийся 1942 г. в ставке Гитлера все чаще стали называть «годом немецкой судьбы».

25 января 1942 г. последовала директива: «всеми средствами и решительно» обеспечить пополнение и оснащение армии. И далее: «Современный ход тотальной войны... властно требует использования всех имеющихся сил для вермахта и военного производства»¹⁸. Ему отныне целиком подчинялось все хозяйство Германии. Именно теперь складывается особо мощный военно-промышленный комплекс, включавший директоров крупнейших военных концернов и военную верхушку. Главным координатором новой государственно-монополистической структуры стал Шпеер, инженер и архитектор, нацист и тень Гитлера, которого фюрер безмерно ценил и которому в виде особой награды подарил собственный портрет с автографом.

В оккупированных странах развернулся невиданный грабеж. Использовался принудительный труд. Военнопленные разных стран работали до полного изнеможения на военных заводах. Ослабевших истребляли. Печи крематориев в концлагерях горели непрерывно.

Так или иначе, но к началу лета беспощадными мерами нацистская система восстановила военное могущество. Все и отовсюду двигалось на Восток.

По мере усиления позиций и власти монополий росло их влияние через государство и его военный аппарат на военные планы, следовательно, на военную стратегию «третьего рейха». Стратегический план германского фашизма на 1942 г. складывался под воздействием отнюдь не только чисто военных факторов, но в огромной мере под воздействием интересов и требований монополистического капитала.

В начале 1942 г. одно сомкнулось с другим. Эти интересы и требования концентрировались, как и прежде, на захвате богатейших в промышленном и сырьевом отношении южных районов европейской части Советского Союза. Подобно 1918 г. Но если в 1941 г. свою главную, «южную» задачу нацисты хотели решить, так сказать, в рамках общего территориального завоевания Советского Союза, что представлялось им вполне легким делом, то теперь они отказывались, как кое-кто из них любил говорить, от своего «романтизма»: надо бросить все силы прямо на юг, захватить все, что нужно. А остальное падет само собой.

Монополии вполне поддерживали такую идею. Они получали дополнительный стимул: «право частного предпринимательства» на оккупированных территориях Юга СССР, которое потребовали от фашистского государства. В начале 1942 г. руководители концернов добились обещания фюрера, что «после окончания войны» на захваченных «восточных территориях» государство и нацистская партия не будут полностью контролировать экономику. Они обеспечат «переход к частной инициативе» и к созданию «независимых предприятий».

Наиболее крупным концернам — «И. Г. Фарбениндустри» и другим — гарантировалось особо широкое поощрение их «частной инициативы на Востоке». В рамках так называемой новой организации руководства экономикой хозяйственно-экономические центры на оккупированной территории Советского Союза превратятся в частные вотчины германских монополий. Итак, маяком светила цель: Украина, Кавказ!

5

Через два дня после Нового года, 3 января, Гитлер беседовал с японским послом Осимой. Теперь, после совместного вступления Германии и Японии в войну против США, фюрер мог разговаривать с ним особо доверительно.

— Советы уже в следующее лето будут разгромлены, — убежденно говорил Гитлер. — Спасения им больше нет. Лето станет решающей стадией военного спора. Большевиков отбросят так далеко, чтобы они больше никогда не могли касаться культурной почвы Европы.

Он продолжал:

— Я намереваюсь пока в центре фронта больше не проводить наступательных операций. Моей целью будет наступление на южном фронте. Я решил, как только улучшится погода, снова предпринять удар в направлении Кавказа. Это направление важнейшее. Нужно выйти к нефти, к Ирану и Ираку. Если мы туда выйдем, то, я надеюсь, освободительное движение арабского мира также могло бы помочь нашему прорыву. Конечно, кроме того, я позабочусь о том, чтобы уничтожить Москву и Ленинград.

Посол, как полагается, внимательно слушал, и Гитлер с охотой развивал перед ним свои планы.

— Если Англия потеряет Индию, то обрушится целый мир. Индия — это ядро Британской империи. Необходимо, чтобы Германия и Япония посоветовались о совместных планах на 1942—1943 гг. Оба союзника не должны ни при каких обстоятельствах останавливаться на полпути. Я уверен, что Англию можно уничтожить. Как устранить США, я еще не знаю¹⁹.

В середине января Кейтель и специальные уполномоченные начальников итальянского и японского генеральных штабов подписали в Берлине военные соглашения между Германией, Италией и Японией. Они договорились распределить зоны военных действий. По японскому предложению 70-й градус восточной долготы в Индийском океане станет границей между японской и германо-итальянской сферами. Будет «Общий оперативный план»: японские вооруженные силы «уничтожат североамериканские и английские сухопутные, морские и воздушные силы в Тихом и Индийском океанах, чтобы добиться господства в западной части Тихого океана». Атлантика и Средиземноморье оставались зонами германского и итальянского флотов. Если окажется, что американский и английский флоты сосредоточат главные силы в Атлантике или в Тихом океане, то союзники придут друг другу на помощь: в первом случае Япония часть своего флота направит в Атлантику, во втором — Германия и Италия — в Тихий океан. Собственно, этим и ограничивалось «взаимодействие вооруженных сил трех держав». На практике оно оказалось еще меньше. Как определил японский адмирал Н. Номура, руководитель японской делегации, «у Японии, Германии и Италии имелось много секретов и очень небольшое количество общих проблем»²⁰.

И в самом деле, союзники держали свои планы в тайне друг от друга. Гитлер жаловался Муссолини во время встречи 29 апреля 1942 г.: «Я не знаю целей японцев. Я не знаю, действительно ли надеются японцы сначала обеспечить свой фланг от угрозы Чан Кашли и наладить с ним сотрудничество, или они хотят сначала повернуть на Австралию или на Индию»²¹.

Начало 1942 г. ознаменовалось некоторым изменением отношений Берлина с Римом. Нацистские лидеры после поражения итальянской армии в Греции, Албании и Северной Африке стали смотреть скептически на возможности союзника. Их раздражали постоянные призывы о помощи, которые раздавались из Рима с конца 1940 г. Ведь Италия вела «свою», или «параллельную», войну, и ее генералы возглавляли действия на «итальянских» театрах. Фактически же все большую роль там играли посланные им в помощь немецкие войска и генералы во главе с Роммелем. В Берлине стали сомневаться во внутренней крепости режима Муссолини.

Гитлер 20 марта следующим образом выразил эту мысль Геббельсу: «Единственным гарантом германо-итальянского сотрудничества является Муссолини... Если то здесь, то там в германо-итальянском сотрудничестве чего-то не хватает, то дело не в Муссолини, а в недостатке военных качеств у самого итальянского народа». Месяцем раньше Гитлер вспомнил, как при встрече во Флоренции дуче говорил ему: «Мои солдаты верные, бравые ребята, но моим офицерам я не могу доверять!»²²

Вскоре стал обсуждаться вопрос об участии Италии в войне против Советского Союза. В июле 1941 г. Муссолини выставил «экспедиционный корпус» из четырех дивизий, теперь он предложил в качестве компенсации за планируемую переброску в Сицилию немецкого 2-го воздушного флота Кессельринга передать на Восточный фронт еще 20 итальянских дивизий для кампании 1942 г. В действительности весной на южный участок советско-германского фронта прибыли восемь дивизий, в том числе Альпийский корпус. Они и образовали 8-ю итальянскую армию.

Не менее серьезной оказалась проблема дальнейшего участия в войне Румынии. На Украине и под Одессой румынская армия понесла тяжелые потери — 40 тыс. убитыми, 100 тыс. ранеными. Они, по сути, потеряли всякую боеспособность, что, правда, сначала не очень смущало Антонеску и его генералов, торжествовавших свои «победы».

Кейтель еще в октябре 1941 г. посетил Бухарест по случаю так называемого победного парада в связи с захватом Одессы. В беседах с Антонеску он пугал «общей опасностью большевизма» и добился его обещания направить 15 дивизий на Восточный фронт. Они будут вооружены и оснащены Германией.

Одновременно удалось достигнуть соглашения с Венгрией: Хорти усилит так называемую оккупационную группу, отправит на Восток армию из девяти дивизий и моторизованного корпуса (200 тыс. человек). Их оснащение также брала на себя Германия.

Взаимоотношения с союзниками обострялись по мере увеличения требований, предъявляемых к ним Берлином. И уж, конечно, чувства, которые питали друг к другу «равноправные» партнеры по фашистскому блоку, ничем не напоминали те идиллические картинки, которые рисовала официальная нацистская пропаганда.

Дошло до того, что 1 апреля 1942 г. Гитлер приказал во всех переговорах с союзниками «быть особенно осторожными и не говорить о целях предстоящих операций»²³.

6

Основные идеи гитлеровского плана летней кампании 1942 г. коренились в давних устремлениях и расчетах германского империализма и фашизма. Здесь в принципе не имелось ничего нового. План как бы концентрировал в себе «идеи» завоевания Украины и Кавказа, разработанные еще прусскими экстремистами XIX в., пангерманистами и «геополитиками», автором «Майн кампф» и «научными изысканиями» нацистского теоретика Дарре.

С началом агрессии против СССР и по мере роста неудач вермахта на Восточном фронте мысль о наступлении только к югу, в частности на Кавказ, как мы видели, постепенно приобретала все более самостоятельное и доминирующее значение. Еще 15 июля 1941 г. в тезисах к докладу ОКХ «Об оккупации и охране русской территории» намечалось создание «оперативной группы для проведения операции в направлении Кавказа—Ирана».

План наступления через Кавказ, составленный еще в июле 1941 г., предусматривал необходимость «овладеть кавказскими нефтяными районами и занять к сентябрю перевалы на иранско-иракской границе для дальнейшего продвижения на Багдад».

В специальном докладе военно-хозяйственного штаба ОКБ 2 октября 1941 г. признавалось: «Решающее ослабление военно-экономической силы Советского Союза, вероятно, еще не достигнуто». Но тут же делался безапелляционный прогноз: потеря нефтяных месторождений Кавказа и донецко-ростовской области должна привести к тому, что СССР в 1942 г. «будет не в состоянии собственными силами создать за Уралом даже минимальные предпосылки производства вооружения, чтобы продолжать борьбу, которая обещала бы успех».

Между тем именно в восточных районах Советского Союза быстро создавалась военно-экономическая база. Во втором полугодии 1941 г. и в первой половине 1942 г. здесь было восстановлено и введено в действие полностью или частично 1200 переведенных из западных районов промышленных предприятий. Сюда главным образом направлялись основные капиталовложения. Доля Урала в общем объеме капитального строительства повысилась с 9 % в 1940 г. до 25 % в 1942 г., Западной Сибири — с 3 до 10 %, Казахстана и Средней Азии — с 8 до 11 % и т. д. Валовая продукция машиностроения и металлообработки в 1942 г. увеличилась по отношению к 1940 г. в Западной Сибири в 7,9 раза, на Урале — в 4,5, в Узбекистане — в 5,1 раза.

Во второй половине 1942 г. в Советском Союзе завершился процесс создания слаженного военного хозяйства. Советская экономика могла теперь во все возрастающих размерах снабжать фронт всем необходимым. Именно этого и не учло гитлеровское военное руководство в своих стратегических расчетах.

О готовящемся новом крупном летнем наступлении Германии против Советского Союза знали, вероятно, повсюду в мире. Это не могло быть тайной по самой логике вещей. Слишком явными оказались нацистские приготовления во всей Европе.

В такой обстановке для стран антигитлеровской коалиции приобретал особую актуальность вопрос о втором фронте.

Он возник, по сути, сразу после нападения Германии на Советский Союз и создания антигитлеровской коалиции. Его поставили общественные деятели, пресса, многие политики стран коалиции. О втором фронте стали писать, говорить на митингах и в кабинетах дипломатов. Глава Советского правительства уже в 1941 г. дважды ставил этот вопрос перед британским премьер-министром. Черчилль уклонялся от положительных ответов, ссылаясь на непреодолимость германской обороны французского побережья, на недостаток собственных сил, на действия английских войск в Ливии, начавшиеся 18 ноября 1941 г.

Тема эта обширна и сложна. Она не составляет предмет наших изучений. Она раскрыта в трудах многих советских исследователей, в частности И.Н. Земскова, В.М. Кулиша, В.Г. Трухановского. Но автор, как участник войны и как современник последующих событий, не может не сказать, что данная тема принадлежит к числу не только самых волнующих, но и горестных в то время. Для нас тогда надежды перемешивались с разочарованиями, вера с возмущением. И никто никогда не убедит в том, что десант в Нормандию 6 июня 1944 г., сколь бы ни был он тщательно подготовлен и грандиозен, как бы он ни повлиял на события завершающей стадии войны, не состоялся слишком поздно.

В 1941—1942 гг. и позже совершенно очевидной была стратегия Лондона: сохранить имперские позиции с их ключевыми районами Средиземноморья, Ближнего Востока и нефтяных оазисов зоны Персидского залива. Все британские взоры устремлялись до поры до времени в первую очередь именно туда. Именно туда направлялся, как только стало возможным, поток британских кораблей и солдат.

Самое внимательное изучение вопроса свидетельствует, что Рузвельт вполне понимал, во-первых, что Советский Союз ведет один на один решающую борьбу с Гитлером и, во-вторых, что только прямое англо-американское вторжение в Европу с Британских островов способно принести наибольший эффект и обеспечить победу. Атлантика и Западная Европа неизменно оставались главной сферой интересов США по очень многим причинам политического, исторического и экономического порядка. И Рузвельт был искренен, когда даже после нападения Японии на США, беседуя с В.М. Молотовым в Вашингтоне (конец мая 1942 г.), заявил: необходимо в первую очередь покончить с Гитлером, а потом с Японией. Гопкинс, личный друг президента, тоже не лгал, характеризуя его как «горячего сторонника второго фронта в 1942 г.» Рузвельт называл Гитлера «своим личным врагом» и говорил Молотову: «Мы надеемся, что второй фронт будет создан в 1942 г., но вопрос времени зависит от тоннажа»²⁴. Только ли от него?

Если президент США занимал столь ясную позицию, то что же мешало провести ее в жизнь? Преграды ставили мощные силы. Мы сошлемся на интереснейший документ, впервые опубликованный МИД СССР в 1984 г., — на анализ вопроса о втором фронте, сделанный 14 августа 1942 г. А.А. Громыко, тогда советником посольства СССР в США. Документ раскрывает механизм влияния реакционных кругов на решения американского президента. В частности: «Подавляющее большинство из генералитета армии США питали надежду, и сейчас ее еще не оставили, на истощение и гитлеровской Германии, и Советского Союза. Эти надежды совпадают с надеждами руководящих промышленных кругов, высказывавшихся об этом в начале войны открыто. Они не хотят победы Гитлера. Но еще больше не хотят победы Советского Союза»²⁵.Сильное влияние реакционных кругов на президента плюс активизация на приближающихся выборах антирузвельтовских, изоляционистских сил сковывали его действия несмотря на то, что США обладали уже в 1942 г. силами армии, флота и авиации, способными к вторжению в Европу, хотя, само собой разумеется, и не без риска. Однако военная история еще прошлого столетия доказала, сколь сомнительны действия полководцев, теряющих время в ожидании, когда будет «пришита последняя пуговица к мундиру последнего солдата».

Так или иначе, но вопрос о втором фронте в 1942 г. завяз во множестве контраргументов из Лондона и Вашингтона. А фактическое положение дел состояло в том, что Советскому Союзу вновь предстояло в 1942 г. одному отразить германский удар колоссальной силы.

7

План летнего наступления 1942 г. впервые стал предметом официального обсуждения в главной квартире Гитлера 28 марта. Из соображений секретности на это совещание приглашен был самый узкий круг лиц. Гальдер на основе данных ему раньше указаний представил расчеты по развертыванию сухопутных сил, которые Гитлер одобрил.

5 апреля вышла в свет директива № 41 — план второго «молниеносного похода против Советского Союза» (операция «Блау»).

Общий замысел в принципе не содержал новых идей. Он был столь же опасен, как и прежние, своими установками на таранные, стремительные удары танками и авиацией, на выходы в тыл, окружение и т. п. Он был так же авантюрен, ибо, как и предыдущие планы, фатально недоучитывал важнейшие элементы «большой стратегии» XX столетия — потенциалы и многообразные возможности противостоящего великого государства, способного мобилизовать новые ресурсы для борьбы даже в самой крайней ситуации.

Первая, т. е. наиболее опасная, сторона германского замысла состояла в том, чтобы окружить армии советских Юго-Западного и Южного фронтов в большой излучине Дона ударами вдоль всего среднего и южного течения реки от Воронежа до Ростова. Когда в этом громадном «котле» исчезнет весь южный оборонительный фланг советских войск, откроется свободный путь на Кавказ и далее, что и составляло главную и конечную цель. Основное состояло в том, чтобы как можно скорее прорваться танками к Дону, стремительно повернуть по его берегу на юго-восток и не позволить советским войскам отступить за Дон, не позволить создать новую оборону вдоль реки или в предгорьях Кавказа. Как только эта цель будет достигнута, все остальное не составит чрезмерного труда. Кавказ со всеми его нефтяными и другими богатствами как зрелый плод упадет к ногам завоевателей и откроется путь через Кавказские перевалы к Черноморскому побережью и далее, если понадобится, на Ближний Восток.

Другая, т. е. авантюрная, сторона замысла состояла во все том же глубоком непонимании, что какой бы временный успех ни сопутствовал операциям вермахта, он вряд ли приведет к выигрышу войны. Ибо Советский Союз все равно резервами из глубины страны, с помощью промышленного потенциала восточных районов при доказанном героизме его солдат и энергии руководства сможет переломить неблагоприятный ход событий. А неатакованные фронты в центре, нависая с севера над наступающей немецкой группировкой, создадут массу проблем оперативного свойства.

Если рассмотреть подробнее первую, т. е. чисто милитаристскую, сторону замысла, то надо познакомить читателя с основами исходной директивы Гитлера (№ 41).

Операция распадалась на три главных удара, последовательно наносимых с севера на юг. Сначала группа армий «Юг» под руководством все того же фон Бока осуществит прорыв из района южнее Орла на Воронеж. Этот удар, наносимый 2-й и 4-й танковой армиями, по расчетам Кейтеля, должен будет «ввести в заблуждение русских» и «создать ложное впечатление намерения поворота на север, против Москвы, чтобы их резервы были там удержаны»²⁶.

Затем следовало внезапно и быстро повернуть эти силы вдоль. Дона на юг и поддержать второй удар, который нанесет из района Харькова 6-я армия генерала Паулюса, чтобы совместно с войсками, наступающими из-под Воронежа, уничтожить Юго-Западный фронт. Третье по счету наступление предполагалось «вести таким образом, чтобы войска, наступающие вдоль Дона, соединились в районе Сталинграда с теми силами, которые будут наступать из района Таганрог—Артемовск между нижним течением Дона и Ворошиловградом через Донец на Восток. Они должны в заключение соединиться с танковой армией, наступающей на Сталинград»²⁷.

Особенно многозначительными были такие слова директивы: «В любом случае надо попытаться достигнуть самого Сталинграда или по меньшей мере иметь возможность держать его под воздействием нашего тяжелого оружия, чтобы парализовать его как центр производства вооружения и коммуникаций. Было бы особенно желательным, если удастся, овладеть или неповрежденными мостами в самом Ростове либо поблизости, или создать надежные плацдармы южнее Дона для дальнейшего ведения планируемых позже операций»²⁸. Иными словами, для удара на Кавказ, когда путь будет полностью очищен. Заботу об охране все удлиняющегося левого фланга вдоль Дона предполагалось возложить на союзников.

Среди военных не было полного единства в оценке перспектив нового похода. Наряду с бравыми генералами, все еще верившими в гений фюрера, теперь, после всего, что произошло, оказались и открыто сомневающиеся. В «соображениях» разведки (отдел «армии противника на Востоке») от 28 июня 1942 г. говорилось: «а) оперативная цель летнего похода в общем будет достигнута, но не приведет к полному уничтожению противника перед группой армий "Юг"; б) группы армий "Центр" и "Север" не в состоянии проводить крупные операции...; в) в Советском Союзе предстоящим летом не произойдет решающего для хода войны политического или экономического поворота»²⁹. И даже следовал общий вывод: «Боевая сила Красной армии... в 1942 г., по-видимому, не будет настолько ослаблена, чтобы вероятным стало военное крушение... Надо считаться с тем, что русское руководство, как и в прошлом году, пусть в значительно сокращенном размере, попытается зимними операциями так ослабить германскую армию в смысле ее персонала и материальной части, что третье большое летнее наступление станет невозможным»³⁰.

...Но Гитлер и большинство его сподвижников думали уже о другом. 22 июня фюрер встретился с Муссолини. Оба решили, что их общая ближайшая цель — прорыв в Египет до Александрии. Гитлер находился в приподнятом состоянии от успеха Роммеля в Африке. «Захват Тобрука — это невообразимый успех — говорил он за обедом в "Вольфшанце" 27 июня, за день до начала нового наступления на Восточном фронте. — Если переговоры Черчилля и Рузвельта в Вашингтоне продолжались целых восемь дней, то это не в последнюю очередь потому, что Роммель решающим образом потряс английские средиземноморские позиции. Если люди едины, то их переговоры завершаются быстро. Мои переговоры с дуче длились не более полутора часов»³¹.

Следующим вечером, перед самым началом наступления, фюрера больше всего интересовало, как он будет строить новые дороги в завоеванной России. «Огромное русское пространство нельзя будет без хороших дорог ни очистить в военном отношении, ни надежно охранять. Ту рабочую силу, которая не будет занята в сельском хозяйстве и военной промышленности, я отправлю на строительство дорог», — говорил Гитлер, ни минуты не сомневаясь, что судьба Советского Союза на этот раз уж безусловно предрешена окончательно³².

В южные и восточные районы Украины непрерывным потоком стягивались войска. Под командованием фон Бока здесь удалось еще раз создать сверхмощный таран: сосредоточилась огромная масса войск и разнообразной техники, собранной со всей Европы. Союзники «третьего рейха» выставили небывало большие контингенты. Дополнительно в мае—июне прибыли 41 дивизия и бригада, в том числе 25 румынских, итальянских, венгерских.

На 4 апреля 1942 г. общая численность вооруженных сил Германии составляла 8672 тыс. человек. Восточная армия в период с 22 июня 1941 г. по 1 мая 1942 г. получила 1 млн человек пополнения. Восточный фронт располагал 230 дивизиями и 26 бригадами. Для проведения главной операции гитлеровское командование привлекло 91,5 дивизии, 1260 танков, более 1600 боевых самолетов.

Срок начала генерального наступления, назначенный на 15 июня, переносился дважды: на 20 и на 28 июня. Важнейшей причиной изменения «дня икс» оказалось положение 11-й армии. Ей уже давно следовало окончить крымское наступление и находиться севернее Азовского моря в готовности к маршу на Дон, ибо по всем расчетам ее ввод из второго эшелона группы армий «Юг» намечался на третьем этапе наступления «для последнего удара на Сталинград».

Но героическая оборона защитников Севастополя надолго сковала войска Манштейна, и в Растенбурге тщетно ждали победных реляций. Пришлось начинать без 11-й армии. Уже в ходе наступления, 3 июля, верховное командование решило, что дивизии Манштейна, как только освободятся в Крыму, будут переправлены через Керченский пролив на Кавказ.

8

28 июня в казино «Вольфшанце» Гитлер — на этот раз после обеда — был особенно словоохотлив. Он находился в приподнятом состоянии духа: первые сводки о начавшемся сегодня большом летнем наступлении на Восточном фронте были благоприятными. Теперь-то он не сомневался в близости победы. И он говорил сидевшему с ним Герингу гораздо больше о завоевании Ближнего Востока, чем о текущих делах в России, где все шло, как надо.

Первая и важнейшая цель похода — захват кавказской нефти — будет достигнута в короткий срок. Фюрер не уставал повторять своим приближенным: «Кавказ играет в наших расчетах потому особо важную роль, что он является громадным нефтяным источником. Если мы хотим получить нефть, то должны взять Кавказ под строгий контроль»³³.

Начало «марша за нефтью» ознаменовалось еще одним радостным для фюрера событием. После небывалой по ожесточению девятимесячной борьбы пал, наконец, Севастополь. Даже историограф ставки Гитлера писал о «невероятном мужестве гарнизона», о «суперсильной крымской крепости» и т. д. Взять ее удалось, лишь бросив против Севастополя воздушную армаду Рихтхофена и привезя из Германии новинку Круппа: орудия «Железный Густав» 80-сантиметрового калибра.

Получив эту новость за обедом, Гитлер и все сидевшие за столом в казино вскочили, вытянули руки в нацистском приветствии и запели гимн. Крым в их руках. 11-я армия высвободилась.

Мощная артиллерийская канонада и авиационные удары разорвали летнюю предрассветную тишину. В 2 часа 15 мин. 28 июня вермахт перешел в новое генеральное наступление на Восточном фронте. 4-я танковая армия первой нанесла удар, нацеленный к Дону. Через два дня двинулась 6-я армия. Ее удар от Харькова вскоре привел к охвату советских войск под Осколом. Но 4-я танковая армия сразу же была остановлена в Воронеже. Вечером 2 июля Гальдер сообщил по телефону Боку: фюрер «не придает решающего значения захвату Воронежа восточнее Дона». На следующий день в штабе фон Бока появился и сам Гитлер. Он зол: советские войска остановили ударную группировку, она теряет темп. А еще через два дня «ввиду усиления советского сопротивления» Бок получил категорический приказ немедленно вывести из боя за город свои силы и как можно скорее бросить их на юг, вдоль берега Дона. Однако пока разбирались, что к чему, советские войска вышли из-под удара и отступили за Дон. Удар пришелся по пустому месту.

Фюрер раздосадован. Тем более опять получены сообщения об исключительном упорстве русского сопротивления. На второй день наступления у Гитлера обедал фельдмаршал Кюхлер. Русские солдаты, рассказывал он, «сражаются как звери до последнего дыхания»³⁴.

Гитлер теперь «сам» руководил наступлением на юге. Он решил, что его ставка «Вольфшанце» находится слишком далеко от Кавказа, Волги и вообще от районов операций. Поэтому 16 июля все верховное руководство переместилось в новую главную квартиру под Винницей, в небольшой лесок около шоссе на Житомир, близ деревни Стрижавка. Оборудованный там лагерь получил название «Вервольф». Впоследствии, через 20 лет, Варлимонт напишет, что жара, стоявшая летом на Украине, мучала Гитлера и что это сыграло немалую роль в неудачном развитии дальнейших событий. В 1941-м — холод, в 1942-м — жара!

В ночь на 7 июля по приказу Верховного Главнокомандования Красной Армии начался общий отход войск Юго-Западного и Южного фронтов из-под угрозы окружения. Гитлеру становилось все очевиднее, что его танковые корпуса захватывают лишь пространство, что план окружения срывается и что отступившие советские войска скоро создадут новый фронт обороны.

Фельдмаршал Бок послал донесение: «Я думаю, что уничтожение значительных сил противника больше не может быть достигнуто в одной операции, когда в центре — крупные силы, а на флангах — слабые»³⁵. Это признание Бока стало предметом бурных дебатов на совещании в ставке 13 июля. Гитлер, взбешенный, как он теперь считал, критикой его действий и угрозой провала операции, поставил Боку в вину задержку вывода 4-й танковой армии из Воронежа и неожиданно для всех отстранил его от командования. Вечером фон Бок получил телеграфное уведомление от Кейтеля и отправился домой в Берлин.

Отставка фельдмаршала Бока, теперь уже вторая, в самом начале немецкого генерального наступления на Восточном фронте стала провозвестником начинающегося нового кризиса. Советские войска уходили из «клещей». Ничего похожего на «Вязьму» не получилось.

Отныне дважды смещенный фельдмаршал фон Бок окончил свою карьеру. Он стал жить как «частное лицо» до того момента, когда перед самым окончанием войны погиб от английской бомбы.

Преемником Бока стал фельдмаршал Вейхс, получивший от фюрера директиву «не позволить противнику отступить на восток и уйти через Дон к югу».

Вейхс никогда не стоял в ряду «выдающихся» военных деятелей. Он считался одной из наименее ярких фигур. Генерал-фельдмаршал не ждал такой чести — стать командующим группой армий на главном направлении в разгар столь большого наступления. Возможно, он понимал, что чудесному выдвижению меньше всего обязан своим полководческим талантам, а скорее, наоборот — их отсутствию. Во всяком случае, генерал-фельдмаршал барон фон Вейхс был озадачен своим внезапным назначением не меньше, чем штаб сухопутных сил отставкой фон Бока.

Заботили его и требования фюрера. Ведь советские войска уже отступили за Дон. Как же можно «не позволять» им этого делать. Не надо быть выдающимся стратегом, чтобы понимать: речь может идти максимум о преследовании, о занятии территории с перспективой новых трудных сражений.

Паулюс со своей 6-й армией занял Миллерово. Стояла середина июля. По расписанию штаба сухопутных сил завершался «второй этап операции». Но не тот, который был задуман, а совсем другой, потому что ни окружить, ни разгромить советские войска не удалось. Разведка сообщала об энергичных работах по укреплению Сталинграда и о подтягивании советских войск к реке Чир, что рассматривалось в немецких штабах как создание «сталинградского предполья». Нарастающее сопротивление все более тормозило натиск армии Паулюса.

Действительно, генеральное наступление развивалось иначе, чем хотели в ставке Гитлера. Но стратегическая инициатива находилась в немецких руках. «В результате вынужденного отхода наших войск, — пишет Г.К. Жуков, — в руки врага попали богатейшие области Дона и Донбасса. Создалась прямая угроза выхода противника на Волгу и на Северный Кавказ, угроза потери Кубани и всех путей сообщения с Кавказом, потери важнейшего экономического района, снабжавшего нефтью армию и промышленность»³⁶.

28 июля Ставка Верховного Главнокомандования издала известный приказ № 227. Там были суровые слова: «Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину... Из этого следует, что пора кончать отступление. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв... Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило...»³⁷.

Эта жестокая правда, сказанная прямо и открыто, дошла до сердца каждого солдата, что сыграло огромную роль в событиях под Сталинградом.

9

На следующий день после переезда под Винницу Гитлер созвал очередное совещание. Выяснилось, что его советники еще верят в окружение советских войск где-то западнее Дона. Следует сконцентрировать силы для удара с севера к Ростову. Если захлопнуть клетку здесь, последует марш на Кавказ и к Черноморью.

Гитлер вновь поверил в успех и даже отменил переброску армии Манштейна из Крыма на Кубань. Он отправил ее под Ленинград, чтобы еще этим летом покончить, наконец, со второй советской столицей. И он приказал снять 4-ю танковую армию со сталинградского направления и двинуть на Ростов, чтобы накинуть петлю на те силы советских войск, которые еще не отошли за Дон.

Прорыв к Ростову удался. 24 июля после ожесточенного сопротивления город пал. На южном донском берегу захватили плацдарм. Однако, к разочарованию обитателей «Вервольфа», советские войска опять ушли из-под удара. Они переправились на южный берег Дона. А чрезмерное сосредоточение немецких войск к Ростову потребовало несколько дней, чтобы распутать клубок из пехоты, танков, орудий, понтонов, прикативших сюда и массой вливавшихся в город.

Тем временем передовые части Паулюса двигались дальше. 25 июля они вышли к Дону близ Калача. Течение реки от Воронежа до устья почти целиком находилось в немецких руках. Только у Кременской и Калача советские войска удерживали плацдармы на западном берегу.

Итак, важный рубеж достигнут! Впереди — пылающие зноем донские степи, за ними — Волга. На юге уже виделась заманчивая цель — нефтяные вышки Грозного и Баку, снежные кавказские вершины, экзотика Черноморья и где-то там, дальше, горные пути в Иран. Следовало немедля поставить новую задачу. И никто не сомневался, какой она будет.

Какой тяжелой ни была обстановка, сумев вывести войска из-под удара, избежать окружения западнее Дона, советское командование спутало планы нацистских фельдмаршалов. Отводя часть сил на Средний Дон, а другую — на юг, оно вынуждало их также разделить силы. Сосредоточить все усилия на каком-то одном направлении они теперь никак не могли: если бы они попытались бросить свои армии прямо на Кавказ, им угрожали бы советские войска, отходившие к Среднему Дону и подтягиваемые к Сталинграду. Нацеливать же удар только на Сталинград было сомнительным решением в обстановке, когда много советских войск отошло за нижнее течение Дона и отступало к предгорьям Кавказа. К тому же появились сведения, что новые советские резервы быстро развертываются как впереди Сталинграда, так и в Кавказских предгорьях.

И Гитлер решает разделить силы: одну часть бросить сразу на Кавказ, а другой — продолжать наступление на Сталинград. Так и получилось «движение по расходящимся направлениям», за что некоторые западные историки будут потом патетически упрекать Гитлера. Но по сути дела, оно оказалось лишь вынужденным решением, ибо явилось следствием неудачи исходного плана и теперь фактически навязывалось советским командованием, создававшим новые группировки на двух этих направлениях. На юго-западное направление прибывало шесть резервных армий — это два новых фронта: Воронежский и Сталинградский. Сюда же был двинут ряд соединений из резерва Ставки. И кроме того, новый фронт создавался в предгорьях Кавказа. Борьба приближалась к кульминационному пункту.

Итак, на немецком южном фронте совершенно четко определялись два удара: первый — на Кавказ (туда шли три из четырех армий) и второй — на Сталинград (здесь действовала сначала только 6-я армия).

В последних числах июля на совещании в ставке с оценкой положения выступил Йодль:

— Судьба Кавказа будет решаться у Сталинграда. Поэтому необходима передача сил из группы армий «А» в группу армий «Б».

Возразить было трудно. Нарастающее сопротивление советских войск на сталинградском направлении все более тревожило гитлеровскую ставку. 31 июля фельдмаршал Лист получил приказ передать 4-ю танковую армию с кавказского направления для удара на Сталинград. Возвращались к исходному замыслу, но уже в иных условиях, когда так и не удалось вполне «раскрыть ворота» ни к Сталинграду, ни к Кавказу.

Силы двух направлений германского наступления разделялись почти равномерно, и на каждом из них наступало по две армии, в том числе по одной танковой. Разделенные астраханскими степями, оба направления все больше отдалялись одно от другого.

Каким же «сюрпризом» вскоре стало для провидцев из «Вервольфа» то, что советское командование имеет в резерве гораздо больше дивизий, чем они были в состоянии предположить. Из Средней Азии, через Каспий, из Закавказья двигались новые войска, чтобы оборонять Кавказ.

Но требовалось время. А пока германское наступление продолжалось. В начале августа пали Краснодар, Майкоп и Пятигорск. Фельдмаршал Лист двинул часть войск от Краснодара к Черноморскому побережью, а две горные дивизии направил западнее Эльбруса. 1-й танковой армии предстояло наступать через Грозный к Баку и одной дивизией — через перевалы на Тбилиси. Паулюс пробивался все дальше через степи к Сталинграду.

10

Август перевалил на вторую половину. Немецкое наступление на Кавказ продолжалось, но явно выдыхалось. Горные стрелки застряли на перевалах. Прорыв вдоль побережья сорвала упорная оборона Новороссийска. Заглох и удар, нацеленный на Грозный. Контратаками наши части отбросили противника за Терек. Грозный, центр нефтяной промышленности, не пал.

Как свидетельствует в своих воспоминаниях бывший нацистский министр вооружений Шпеер, господствующие в ставке под Винницей «настроения триумфа» сменялись разочарованием: «Лица становились все более удрученными, и Гитлер начал терять свою самоуверенность... Наши войска заняли нефтяные районы Майкопа, передовые танковые части вели борьбу на Тереке... Но темп продвижения первых недель был потерян. Снабжение срывалось, резервы были использованы, а передовые части все более слабели³⁸.

То же — на сталинградском направлении. Генерал Паулюс доложил 29 июля прибывшему к нему шеф-адъютанту Гитлера: «Армия слишком слаба для наступления на Сталинград». Через день его начальник штаба Шмидт сообщал «наверх»: «Чем дальше двигаемся мы на Восток, тем становимся слабее»³⁹.

Гитлер стал настойчиво требовать движения в Грузию вдоль Черноморского побережья. Сначала прорваться к Сочи, оттуда — на Сухуми. Он отдавал приказ за приказом: наносить главный удар именно туда. В таком случае упорная оборона русских на Северном Кавказе падет сама собой.

Фюрера пытались отговорить. Во время одного из обсуждении обстановки ему показали аэрофотоснимок: под Сочи — труднопроходимые ореховые заросли. Гальдер сказал, что русские легко могут закрыть узкое побережье, стиснутое горами, Гитлер ответил:

— Эти трудности преодолимы, как преодолимы любые трудности! Сначала мы должны захватить шоссе. Тогда путь южнее Кавказа будет открыт. Там мы сможем дать отдохнуть нашим армиям и создать базу снабжения. Тогда через год-два мы нанесем удар в низ живота Британской империи. Небольшими силами мы сможем освободить Персию и Ирак!

В Берлине стали срочно готовить карты этих стран. Срочно открыли школы переводчиков персидского, арабского языков и хинди.

Но уже становилось очевидным, что советские войска остановили наступление на Кавказе. Понадобятся ли переводчики? Гитлер обрушил гнев на группу альпинистов, залезших на Эльбрус, чтобы установить нацистский флаг. «Часто я видел Гитлера в гневе, — вспоминает Шпеер, — но редко он доходил до такого состояния, как при получении этого доклада. Часами он орал, как будто из-за этого сорван весь план похода». И на следующий день он проклинал «дураков альпинистов», грозя отдать их под трибунал:

— Эти идиоты полезли на эту идиотскую вершину, как будто» я не приказывал все силы сконцентрировать на Сухуми! Теперь я вижу, как выполняются мои приказы!

Мелочи заслоняли главное. Стратеги стали метаться туда и сюда, искать виновных. В те дни Гитлер вдруг перестал чувствовать себя триумфатором. Его идеи рушились. Он терял свое, как он считал, магическое влияние на окружающих. Он обозлился на генералов, которые не могут исполнить его гениальные идеи. На какое-то время даже перестал здороваться с Кейтелем и Йодлем и приглашать их, как обычно, к обеду.

Группа армий «А» остановилась. Закавказье оказалось недостижимым. Гитлер выразил большое неудовольствие. 30 августа он вызвал в ставку генерал-фельдмаршала Листа. На следующий день фельдмаршал сошел с самолета на аэродроме в Виннице. Гитлер принял его немедленно.

Разговор состоялся с глазу на глаз. Фюрер упрекнул фельдмаршала за ошибку: надо было горный корпус направлять не к Эльбрусу, а на Туапсе. Но сейчас поздно что-либо менять. Переброска сил — это «грабеж времени». Тем более что и у Сухуми появились кое-какие перспективы.

— Вы должны, — заключил Гитлер, — сосредоточить усилия группы армий на трех направлениях: Новороссийск, Туапсе, Сухуми.

С этим Лист и вернулся на свой командный пункт в Сталино.

На следующий день он получил новые данные об упорной обороне советских войск на Клухорском перевале. Горные стрелки были здесь отброшены из долины реки Бзыбь.

Под впечатлением новой неудачи Лист вызвал по телефону ставку и сообщил, что ни он, ни командир горных стрелков генерал Конрад «не могут нести ответственность за дальнейшее наступление в направлении на Сухуми и Гудауту». Более того, Лист решил убедить верховное командование в ошибочности его требований о направлении действий горного корпуса вообще и попросил прибыть в свой штаб Йодля. 7 сентября Начальник штаба оперативного руководства появился у Листа в Сталино.

Йодль присоединился к мнению Листа и Конрада, что они не могут нести ответственность за наступление на Гудауту и что, следовательно, Листу необходимо отказаться от выхода на Черноморское побережье. Йодль обещал посоветовать Гитлеру отвести горный корпус за перевалы Главного хребта.

Когда Йодль возвратился в ставку, доложил Гитлеру о своих переговорах с Листом и о мрачных перспективах на Кавказе, разразилась давно назревавшая буря. Как мог начальник штаба оперативного руководства, приехав на фронт, заниматься не тем, чтобы требовать выполнения его, фюрера, приказов, а обсуждать их отмену? Как может фельдмаршал Лист игнорировать требования о немедленном прорыве любыми средствами к побережью? Что это за самоволие генералов? Что вообще происходит? Он уже давно с трудом терпит Гальдера, возмущен Йодлем, отстранил Бока и других. Теперь с наихудшей стороны показал себя Лист.

На следующий же день фельдмаршал был отстранен и командование группой армий «А», застрявшей на Кавказе, принял из Винницы сам Гитлер.

11

Тут же раскрылись противоречия и дрязги в военном окружении фюрера. Кейтель терпеть не мог Йодля и опасался его. Как человек ограниченный, оказавшийся на высоком посту не благодаря личным качествам, а за рабскую преданность Гитлеру и по стечению обстоятельств, он ревновал более способного Йодля и всячески старался от него избавиться. Действительно, в стратегических вопросах: Йодль совершенно заслонял фигуру Кейтеля, которого стали уже иронически называть «начальником имперской бензоколонки», что приводило фельдмаршала в ярость, плохо скрываемую за маской солдатской невозмутимости. Кейтель действовал осторожно, но везде, где только мог, старался дискредитировать своего чересчур независимого молчаливого помощника. Теперь же, по его мнению, наступил момент для решающей атаки. Йодль допустил ошибку с этой поездкой в Сталино, и она ему обойдется дорого.

Когда после обеда 18 сентября Кейтель вошел в кабинет Гитлера, то застал его в весьма взвинченном состоянии.

Фельдмаршал начал осторожно:

— Мой фюрер, я должен переговорить с вами по вопросу о кадрах в свете событий последних недель. Прошлой зимой и даже в начале этой осени я неоднократно докладывал вам о целесообразности назначения начальником штаба оперативного руководства штаба вооруженных сил тогдашнего генерала от инфантерии фон; Манштейна. Он тогда был командиром корпуса, а затем принял командование армией в Крыму, в связи с чем получил звание фельдмаршала. Этим назначением фон Манштейна замена Йодля была лишь отдалена, а не разрешена. Мне не требуется подробно останавливаться на недавних событиях. Вы не можете не знать моего мнения и моей оценки инцидента, который произошел в тот вечер, когда Йодль возвратился из Сталино. Тем не менее я хотел бы кое-что добавить. В течение этого года дело пошло так, что генерал Йодль, ранее бывший моим помощником, стал выступать на первый план. Он выполнял ваши задания и, минуя меня, брал на себя больше, чем было на него возложено.

Кейтель долго изливал свою ненависть к Йодлю, потом завершил:

— Я полагаю, что урегулирование этого вопроса связано с урегулированием работы здесь, внутри вашего штаба. Я могу предложить два варианта решения: первое — назначить вместо Йодля фон Манштейна, второе — кого-либо другого из молодых генералов.

Удар был рассчитан точно. Напоминание о самоуправстве Йодля снова взорвало Гитлера. Он вскричал:

— Я должен предполагать наличие у работающих со мной офицеров стопроцентной лояльности. Когда лояльность отсутствует, совместная работа немыслима. Недопустимо, чтобы задним числом, как это случилось, составлялось обоснование своих действий.

Он долго возмущенно, все больше подогреваемый Кейтелем, говорил о провале на Кавказе. И заключил:

— Я указывал: решающим является прорыв на Туапсе, а затем блокирование Военно-Грузинской дороги и прорыв к Каспийскому морю с тем, чтобы выйти к Баку. Об этом я так часто говорил, что считаю почти неприличным, когда мне представляется писанина, из которой следует, что это якобы никогда не обсуждалось.

На Кавказе все тщательно составленные планы рушились, и это приводило гитлеровских главарей в состояние бессильной ярости. Гитлер искал виновных среди своих клевретов.

— Решающим является то, — кричал он, — что дело полностью провалилось. Йодль изменяет мои приказы просто по собственному усмотрению. Это невозможно. Вдобавок, он пытается привлечь еще кого-либо на свою сторону. Я требую, чтобы господа из моего штаба всеми средствами отстаивали мою точку зрения. Невероятно, когда кто-то из них едет и заявляет: «Я лично придерживаюсь иного мнения». Если я посылаю кого-либо от своего имени, то он не имеет права воспринимать взгляды других лиц, коль он послан представлять мое мнение.

— Мой фюрер, — вставил, наконец, Кейтель, — я хотел бы еще дополнить ваши замечания: он прежде всего не имел права отменять подобным образом ваше приказание, заявив мне: «Этот приказ не будет выполняться».

— Это невозможная вещь, и поэтому я не могу больше работать с генералом Йодлем.

— Это мне ясно.

— Следовательно, — с решимостью произнес Гитлер, — генерал Йодль должен уйти.

— Я не хочу за него вступаться: я сам несу за это ответственность.

После некоторого размышления Гитлер сказал:

— По моему мнению, в этом случае речь может идти только об одном человеке, которому я лично доверяю и который приобрел боевой опыт, — генерале Паулюсе.

— Это вполне приемлемо, — поспешно ответил Кейтель. — Я бы лично не хотел по своей инициативе вступаться в защиту Йодля. Все это затрагивает и меня лично.

Для нацистской руководящей клики была невыносимой мысль, что Красная Армия вновь срывает ее далеко идущие замыслы. Гитлер и его высшие штабы все еще надеялись, что причины неудач кроются в каких-то частных ошибках того или иного генерала, в непослушании или самоуправстве, например, Йодля. И если заменить нескольких генералов другими, все пойдет хорошо. Вновь, как и в прошлом году, они склонны были игнорировать действительно решающий фактор: сопротивление Красной Армии, сила которого все время нарастала. Советские войска остановили группу армий «А» на Кавказе, и теперь ничто не могло сдвинуть ее с места.

... Гитлер колебался.

— Имеется еще и другое соображение, — сказал он, — говорящее против замены Паулюса немедленно. Когда Сталинград падет, это будет, несомненно, его заслугой. Он сохранял железное спокойствие. После прорыва Красной Армией линии фронта танковых соединений, которые хотели было обратиться в бегство, он взял на себя всю ответственность. В Харькове он в свое время также показал себя с самой лучшей стороны. Следовательно, генерал Паулюс заслуживает, чтобы падение Сталинграда при всех обстоятельствах было связано с его именем, и, по моему мнению, было бы несправедливым отзывать его теперь. Он должен оставаться там до падения Сталинграда.

Кейтель, все еще надеясь, спросил:

— Хотите ли вы уволить Йодля?

— Не знаю, — ответил Гитлер.

Наконец, был решен вопрос о Гальдере.

— Я могу сказать вам, — произнес Гитлер, — что с трудом переношу доклады Гальдера. Но вот Хойзингер совсем другая личность. Было бы лучше, если бы докладывал мне Хойзингер, он делает это очень толково.

Наконец Кейтель подвел итог того, что он называл «мероприятием с кадрами»:

— Разрешите мне доложить, что с тех пор, как я получил от вас задание, мы уволили 117 генералов, как старых по возрасту, так и не соответствующих своим должностям. В том числе 66 генералов из действующей армии. В настоящее время еще восемь получили предупреждение об увольнении, так что с 1 февраля по 1 октября всего будет снято 125 генералов.

Кейтель не добился цели. Йодль все-таки был нужен.

Эта беседа, содержание которой мы изложили на основе стенографической записи, ярко характеризует состояние германского высшего военного руководства в те дни. Интриги, зависть, борьба за право быть- приближенным к Гитлеру иллюстрируют возникшую после войны кое-где легенду о «борьбе генералитета против Гитлера» и о «рыцарски-благородных» взаимоотношениях между генералами.

Так развивался процесс, который впоследствии на Западе некоторые историки назовут «кризисом доверия в верховном главнокомандовании».

12

Битва под Сталинградом, продолжавшаяся почти шесть с половиной месяцев, развертывалась с необычайным и все нарастающим напряжением и вовлекла массу войск.

Начало Сталинградской битвы не было отмечено никакими особыми приказами или событиями. Просто передовые отряды Сталинградского фронта на рассвете 17 июля пулеметными очередями и выстрелами полковых пушек отважно встретили в жаркой выжженной степи у реки Чир авангарды наступающей на Сталинград германской 6-й армии. Несколько суток они сражались против немецких танков и пехоты и задержали их натиск. Когда вслед за тем в сражение вступили главные силы Сталинградского фронта, разгорелась ожесточенная борьба в большой излучине Дона, длившаяся непрерывно до конца июля.

На дальних подступах к Сталинграду советские войска вначале задержали наступление 6-й и 4-й танковых армий, а затем остановили их перед внешним обводом обороны города. Прорыв к Сталинграду с ходу не удался. 21 августа Гитлер отдал приказ о наступлении на Сталинград. Он дал 6-й армии одну неделю для захвата города. Танковые войска получили приказ: никаких определенных задач, «продвигаться как можно дальше вперед».

Нацистские генералы все больше усиливали группировку, наступавшую к Волге, за счет кавказской. Если к 17 июля на сталинградском направлении действовало 14 дивизий, то к середине августа — 39, поддерживаемые 1200 самолетами. Здесь вновь образовался один из сильнейших немецких ударных клиньев, созданных за время второй мировой войны.

Войсками командовали опытнейшие военачальники «третьего рейха». Генерала Паулюса Гитлер считал в то время одним из лучших полководцев вермахта. Генерала Рихтхофена, командующего 4-м воздушным флотом, — одним из самых сильных командиров люфтваффе. Командир авиационного легиона «Кондор» во время гражданской войны в Испании, обласканный Гитлером за «победы» над мирным населением, командир ударного авиационного соединения в походах на Польшу, Бельгию и Францию — это он бомбил Белград, прикрывал высадку на Крит, участвовал в захвате Крыма, руководил варварскими налетами на Севастополь. Ему принадлежал план разрушения Ленинграда, который, однако, он не смог осуществить.

Все они готовили прямой удар на Сталинград.

Тем временем на Кавказе в начале сентября германское наступление заглохло. Нефтяные вышки Грозного остались недостижимыми. Уже 10 октября штаб группы армий «А» получил приказы бомбить нефтеочистительные заводы, на захват которых надежд не оставалось. Танкисты Клейста достигли окраины Орджоникидзе, подошли к Нальчику и Ардону. Перед ними лежала Военно-Осетинская дорога. Но контрнаступление советских войск под Гизелью привело к разгрому выдвинутых частей Клейста. Здесь провалилась самая последняя попытка завоевать Кавказ. Теперь на огромном растянутом кавказском фронте стояли не двигаясь 22 дивизии.

Отныне вся ставка делалась на успех под Сталинградом. После тщательной подготовки к середине августа Паулюс возобновил штурм. Его войска форсировали Дон и захватили широкий плацдарм, с которого танки корпуса Виттерсгейма 23 августа рванули севернее Сталинграда. Авиация Рихтхофена нанесла массированный удар по городу, превращая его в руины. Но к Волге прорвался лишь небольшой отряд во главе с лейтенантом Штрахвицем (который осенью 1914 г. со своим кавалерийским патрулем подходил к Парижу). Слева и справа 3-я и 16-я пехотные дивизии залегли под огнем. Гитлер прислал телеграмму: «Любой ценой удержать позиции». В последующие дни армии генералов Р.Я. Малиновского, К.С. Москаленко, Д.Т. Козлова, Н.И. Крылова, В.И. Чуйкова, М.С. Шумилова упорно контратаковали наступающих севернее и западнее Сталинграда. Они наносили им все более тяжелый урон, и километр за километром, шаг за шагом все больше тормозили яростный натиск.

Время шло, а в начале сентября удалось достигнуть только окраины города. Ставку Гитлера все больше одолевала тревога: не ударит ли Красная Армия крупными силами с севера, на среднем течении Дона, и не прорвет ли фронт прикрытия?

Растущие сомнения 28 августа несколько развеял Геринг: только что он выслушал доклад Рихтхофена, который детально ознакомился с положением сталинградских дел. «О крупных вражеских силах там не может быть и речи. Авиация летала на разведку к северу, и на всем обозримом пространстве вообще не обнаружила никаких сил противника. Общее впечатление генерал-полковника таково, что там отсутствует единое руководство».

Однако сведения последних дней опровергали выводы воздушного аса. Советские войска непрестанно теснили итальянские дивизии. Пришло сообщение о прорыве немецких позиций на Дону. На подступах к городу шли ожесточенные бои. Гитлер 2 сентября распорядился: по мере проникновения в город необходимо уничтожать всех мужчин, «ибо в Сталинграде его миллионное, сплошь коммунистическое население представляет особую опасность».

Ни войскам, ни гитлеровским генералам не приходилось еще испытывать подобного напряжения. Каждый день приносил все новые разочарования. Чтобы поднять дух народа и армии, 3 сентября в рейхе торжественно отметили трехлетие начала мировой войны. Газеты поместили карту: Европа стала немецкой. Стрелы фашистского наступления протягивались до Нью-Йорка. Однако в Германии росла тревога. Штабной врач Паулюса Фладе, лечившийся в Дрездене от ранений, писал своему командующему: «С военной точки зрения все идет просто фантастически. Трудности действительно во всех отношениях чудовищны»⁴⁰. Гальдер осмелился 24 августа заявить Гитлеру: «Там, на фронте, гибнут тысячами бравые мушкетеры и лейтенанты, тысячами — но как бесполезные жертвы в безнадежной обстановке»⁴¹.

Только к 4 сентября к юго-западным окраинам Сталинграда после тяжелейших боев смогла прорваться с кавказского направления 4-я танковая армия. Теперь можно было начинать «планомерное наступление на Сталинград». 13 сентября стало его первым днем. Военная обстановка стала критической для героически оборонявших его войск генералов В.И. Чуйкова и М.С. Шумилова.

13

Германская газета писала 12 сентября: «В битве под Сталинградом достигла кульминации не только летняя кампания 1942 г., но также в широком плане вся борьба Германии и ее союзников против советской системы»⁴².

Ожесточенность борьбы буквально потрясала Германию. Глава нацистской печати (рейхспрессеншеф) давал 11 сентября указание: «Германская пресса последних дней изображает положение у Сталинграда в чересчур розовых красках. Представления о борьбе у Сталинграда должны отвечать ее жестокости и тяжести».

В ряде трудов советских авторов, особенно в капитальном исследовании о битве под Сталинградом А.М. Самсонова, раскрывается картина героической обороны города, роль его партийных организаций в оказании помощи воинам, патриотизм трудящихся. Деятельность партийных, советских военных органов в Сталинграде, направленная на мобилизацию усилий для оказания помощи фронту, не прекращалась в течение всего периода битвы⁴³. Она обеспечивала упорство защитников города.

Паулюс сообщал: «Хотя большая часть города в немецких руках, тем не менее, если не дадут дополнительные силы, наступление угаснет». «Фёлькишер беобахтер» призывала: «Безостановочно вперед!». Но день за днем донесение за донесением ложились перед Гитлером, Йодлем и Гальдером, создавая мрачную картину кровопролитной, безуспешной борьбы. В немецкой печати уже стали называть Сталинград «Красным Верденом». Рейхспрессеншеф писал: «Битва под Сталинградом идет уже семь недель — она, следовательно, продолжается дольше, чем весь германский поход в Голландию, Бельгию и Францию два года назад. Это также показывает, что война снова принимает форму огромных материальных сражений и стратегии перемалывания, что и было под Верденом».

Ожесточенные контратаки советских войск следовали непрерывно.

Наступление застряло. Войска несли небывалые потери. Только с 21 августа по 16 октября Паулюс лишился 1068 офицеров и 38943 солдат.

27 сентября в связи со второй годовщиной подписания пакта трех держав в берлинском отеле «Кайзергоф» выступил Риббентроп. Он говорил о Сталинграде: «Когда мы займем этот город, который является крупнейшим центром связи между северной и южной Россией и который господствует над главной транспортной артерией этой страны — Волгой, нашему опаснейшему врагу будет нанесен такой удар, от которого он больше никогда не оправится»⁴⁴.

Наступил октябрь. Защитники Сталинграда намертво сковали 6-ю армию. Ожесточенность боев превосходила все представления о человеческих возможностях. Теперь для гитлеровцев Cтaлингpад стал испытанием всего военно-политического авторитета рейха, и стремление победить именно здесь, в Сталинграде, превратилось в вопрос престижа. Нацистская печать без всякой меры вела пропагандистскую кампанию вокруг сталинградского наступления, прославляя всех и вся, особенно «народного генерала» Паулюса. Находившийся в отпуске на германском курорте один из офицеров штаба писал 23 сентября своему командующему: «Здесь все ждут Сталинграда. Надеются на поворот в ведении войны. Господин генерал уже сделался популярной личностью».

Сражающаяся в Сталинграде армия оказалась в центре самого широкого внимания и уже заняла свое место в германской истории, конечно, нацистского образца. И Паулюс, несмотря на все трудности, о которых знал лучше, чем кто-либо другой, все еще не сомневался в близкой победе. Он писал 7 октября в ставку генералу Шмундту: «Битва за Сталинград ведется очень ожесточенно. Все идет очень медленно, но все же каждый день — немного вперед. Для нас — это вопрос людей и времени. Но мы с русскими справимся».

Иное настроение было уже тогда у Рихтхофена, для которого реальное положение вещей становилось все более и более очевидным. 22 сентября в журнале боевых действий 4-го воздушного флота отмечается: «В городе Сталинграде успехи незначительные. 6-я армия пытается атаковать, но не может сдвинуться с места главным образом потому, что из-за беспрерывного давления красных с севера силы связываются, и потому, что новые силы — пехотные дивизии — медленно подходят. Незначительный успех от руины к руине, от подвала к подвалу!»⁴⁵. «Большевики сражаются до самоуничтожения», — писала «Фёлькишер беобахтер». И далее: «Это ад. Грохот и треск, непрерывные взрывы гранат всех калибров, ревущие, свистящие в воздухе снаряды, дождь разлетающихся осколков, пыль вздымающихся фонтанов земли, непрерывно трясущаяся земля... Через этот ад должны наступать пехотинцы»⁴⁶. Вейхс стал убеждать ставку Гитлера отказаться от дальнейшего наступления, «пожирающего силы». Он предлагал оставить занятые районы города и отвести вытянутую к востоку дугу фронта на более короткую линию между излучиной Дона и Волгой. Только так можно будет создать хотя бы минимум резервов. Однако в ставке его план был решительно отвергнут.

Ежегодное торжественное собрание в берлинском «Спортпаласе», посвященное началу «кампании зимней помощи», было обставлено особенно пышно. Под вопли фанатиков Гитлер торжественно приветствовал «победителя в Африке» фельдмаршала Роммеля (до его разгрома под Эль-Аламейном оставался один месяц). Затем несколько часов подряд Гитлер говорил. Это было 30 сентября.

— Никто не может вырвать у нас победу! То, что нас кто-нибудь победит, — невозможно, исключено! Мы завершим эту войну величайшей победой!

И он торжественно заявил: Сталинград, этот важнейший стратегический пункт, носящий имя Сталина, вот-вот падет. Под бешеный рев толпы Гитлер воскликнул:

— И вы можете быть уверены, что ни один человек не в состоянии столкнуть нас с этого места!

Это было сказано за полтора месяца до начала разгрома гитлеровской армии под Сталинградом.

Неудивительно, что теперь из «Вервольфа» в штабы наступающих армий шло только одно требование: Сталинград должен пасть! Вейхсу не оставалось ничего другого, как отдать еще один приказ: «Положение под Сталинградом, на захват которого снова указано фюрером как на главную задачу группы армий, требует сосредоточения всех возможных сил. Перед этой необходимостью все остальное не должно представлять значения»⁴⁷.

Но как же все это сделать? Газета «Блик ин ди вельт» писала: «Советы не проиграли битву. Ежедневно пикируют немецкие бомбардировщики на их позиции, атакуют сосредоточения танков, срывают подготовки к наступлению, но они все снова бросают свои танки в бой»⁴⁸.

В записках адъютанта сухопутных сил при Гитлере майора Энгеля имеются сведения, характеризующие тот тупик, в котором оказалось уже в начале октября германское командование в связи с героической обороной советских войск. Вот запись Энгеля о совещании у Гитлера 2 октября: «Цейтцлер, а также Йодль поднимают вопрос, чтобы занятие Сталинграда считать второстепенной задачей и этим высвободить силы; ссылка на уличные бои, приносящие большие потери. Фюрер резко отклоняет и впервые подчеркивает, что занятие Сталинграда срочно необходимо не только из-за оперативных соображений, но также и из психологических — для мировой общественности и настроения союзников»⁴⁹.

На следующий день, когда Цейтцлер снова осмелился поставить вопрос, не нужно ли прекратить наступление на Сталинград, Гитлер ответил:

— Это была бы самая типичная полумера, присущая штабу сухопутных сил.

10 октября на очередном совещании Гитлер подчеркнул политический характер своих требований: «Сталинград необходимо выломать, чтобы лишить коммунизм его святыни». «Фёлькишер беобахтер» заклинала: «Сталинград должен пасть, это личный долг каждого солдата!»⁵⁰.

Но заклинания не помогали, и каждый день приносил в бункера «Вервольфа» новые и новые сомнения и тревоги. В середине октября Вейхс и Паулюс сообщали: «Продолжение наступления в Сталинграде из-за временной нехватки сил и утомления войск невозможно». И далее: «Впервые в районе Сталинграда русские ведут огонь тяжелой артиллерией»; «В Сталинграде... сильные удары вражеской пехоты... Местные прорывы»; «Западнее Клетской враг наступал на двух участках»; «На северном фронте противник сумел вклиниться в наши позиции на небольшую глубину» и т. д. Все превращалось в какой-то кошмар.

Гитлер поставил срок: взять Сталинград к 20 октября. Опять отчаянное усилие. Но продвижение — на десятки метров. Вейхс доносит: «6-я армия в Сталинграде 15 октября заняла тракторный завод "Дзержинский" и 16-го — артиллерийский завод "Баррикады". Южнее артиллерийского завода русские еще удерживают металлургический завод "Красный Октябрь". Запертые в рабочем поселке Спартаковка советские соединения уничтожены». Казалось, приказ фюрера близок к выполнению. Наступил срок, указанный Гитлером, а победных реляций не последовало.

Ощущение какого-то кошмара проникало в Германию. Сошлемся снова на одну из корреспонденций гитлеровского официоза «Фёлькишер беобахтер»: «Мы разучились спать в течение недель, спать так, как привыкли раньше. Вместо этого возникло другое понятие отдыха, которому нас научили ночи Сталинграда. Часы, в которые мы спали, спокойно можно пересчитать по пальцам одной руки!.. "Сталинград! Сталинград!" — пели моторы бомбардировщиков и истребителей в сентябрьском небе, когда они вначале пикировали на город и мы провожали их с горящими глазами. "Сталинград!" — выстукивали пулеметы... Все новые преграды, новые мины, бункера, противотанковые рвы. Каждая деревня ощетинивается оружием... Да, это была битва за Сталинград! Мы прорвались к Волге. Но тогда началась борьба за город. Противник был повсюду. Перед нами, в нашем тылу, на флангах, над нами, на фронтонах домов, в подвалах и штольнях. Как выглядел этот город! Море развалин. Хаос. Каждый дом — опорный пункт, каждая куча щебня — ожесточенно сражающееся пулеметное гнездо... Никогда мы не забудем картины этого города»⁵¹.

Другая газета писала: «В Сталинграде условия борьбы особенно трудны. В каждой руине дома, в каждой развалине противник укрепился и обороняет свой опорный пункт до последних сил» и т. д.⁵² Служба безопасности СС, внимательно следившая за настроениями населения в рейхе, в секретном донесении сообщала: «№ 321 от 28 сентября 1942 г.

Из донесений видно, что главный интерес всех граждан сейчас, как и прежде, чрезвычайно сильно (как «загипнотизированы») сосредоточен на сводках и сообщениях о битве под Сталинградом. Очевидно, что как в обзорах ОКВ, так и особенно в корреспонденциях прессы и радио все больше и больше сообщается о трудностях этой битвы, и сложилось мнение, что Советы оказывают в Сталинграде такое сопротивление, какого наше руководство не ожидало».

Наступил день, определенный фюрером к занятию города, но оказалось, что русские вернули артиллерийский завод и продолжают «сильное наступление с танками и артиллерией западнее Волги». Газеты сообщали: «Металлургический завод "Красный Октябрь" — последний барьер большевиков в Сталинграде — пал». А в конце месяца и в начале ноября вновь потянулись сообщения о тяжелых боях за металлургический завод, за рабочий поселок, за «Баррикады», отдельные дома и блоки. Достижением стало считаться, что «русские продвигаются вперед лишь медленно», что та или иная позиция удержана, что удалось занять один дом.

В конце октября Гитлер указал новый срок: Сталинград взять к 10 ноября. Он прислал к Паулюсу знаменитого художника-баталиста профессора Эйххорста. Тот по заданию фюрера должен написать гигантское полотно о сталинградской битве. Для потомков. Картина появилась, но разочаровала Гитлера: никакого геройства. На ней были изображены лежащие в окопе измученные раненые солдаты на фоне подбитого танка.

К вновь назначенному сроку немцы получили не Сталинград, а очередную речь Гитлера. В Мюнхене, в огромном зале пивной «Лёвенбройкеллер», выступая перед «старыми борцами» по поводу годовщины путча 1923 г., Гитлер кричал: «Наш военный план будет осуществлен с железной твердостью!.. Хотели овладеть Сталинградом, этим огромным перевалочным пунктом на Волге, и нечего скромничать: он уже взят... Там, где стоит немецкий солдат, туда больше никто не пройдет». И далее: «Некоторые говорят: "Почему вы тогда не продвигаетесь быстрее?". Потому что я не хочу иметь там второго Вердена; лучше наступать совсем маленькими ударными группами. При этом время не играет никакой роли. Больше ни одно судно не идет вверх по Волге. И это решающее!».

Но наступление на Сталинград подошло к концу. Вермахт больше никогда не смог сделать ни одного шага на Восток. История достигла поворотного пункта.

14

После того как Молотов завершил переговоры с Рузвельтом в Вашингтоне, он встретился с государственным секретарем Хэллом. Последний, выразив удовлетворение состоявшимся визитом, заявил, что всегда стоял за признание СССР по многим причинам. «Одна из этих причин состоит в том, что между Россией и США всегда существовали традиционные дружественные отношения. Другая причина состоит в том, что наши страны относятся к государствам, которые всегда были наиболее заинтересованы в сохранении мира». Таков был дух переговоров, увенчавшихся советско-американским коммюнике от 12 июня 1942 г., в котором стояли, в частности, следующие слова: «При переговорах была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году»⁵³.

И посол США в СССР Стэндли также следовал тону своего президента, когда говорил наркому иностранных дел 19 июня, что «с восхищением следит за усилиями русского народа в этой войне».

Быть может, это было и так. Но дела выглядели несколько иначе. Посол СССР в США M. М. Литвинов телеграфировал 25 июня 1942 г. в МИД: «1. Черчилль добился посылки американских подкреплений в Египет. 2. Вопрос о втором фронте нисколько не продвинулся, скорее Черчилль убедил президента в необходимости дальнейшей отсрочки»⁵⁴.

Дело в том, что противоречия в американском политическом и военном руководстве были достаточно велики. Военные упорно гнули свою линию, идущую вразрез с размышлениями и выводами президента.

А линия эта сводилась к следующему. Еще в конце 1941 г., увидев, как германская армия завязла на Востоке, военные составили план, согласно которому обе державы «не должны принимать никакого участия» в событиях, развертывающихся в России. Их задачи: «а) осуществление "программы победы" в области производства вооружений; б) обеспечение основных линий коммуникаций; в) смыкание и сужение кольца вокруг Германии; г) изматывание Германии и ослабление сопротивления немецкого народа путем бомбардировок, блокады, подрывной деятельности и пропаганды; д) непрерывная интенсификация наступательных действий против Германии». По англо-американским представлениям, «кольцо вокруг Германии» должно проходить от Архангельска к Черному морю, Турции, северному побережью Средиземного моря и западному побережью Европы. Это кольцо следует «замкнуть». Тогда Германия и Италия «будут полностью блокированы и прорыв Германии, например, к Персидскому заливу или к Атлантическому побережью Африки станет невозможным»⁵⁵.

Такой представлялась союзникам «большая стратегия» войны. Но, как и всякая стратегия, она могла осуществляться только в масштабах политики, ее определявшей. И эта политика в реальных очертаниях сводилась, как показали последующие события, прежде всего к тому, чтобы вынудить Советский Союз сражаться один на один со всей мощью нацизма, когда никакого «кольца вокруг Германии» не существовало или в лучшем случае намечались его отдельные звенья.

«Завершение окружения Германии» — цель, поставленная на Вашингтонской конференции (декабрь 1941 г.), — по сути, возлагалось лишь на Советский Союз. Больше нигде не существовало активных фронтов. «Мы считаем, что дальнейшее сопротивление русских будет иметь первостепенное значение для союзных держав в их борьбе против Германии», — было заявлено на конференции. Советский Союз на ней не участвовал, но понял, что все означало. Союзники появятся в Европе, когда основное дело будет сделано. Тем более что начинать «блокаду Германии» они предполагали издалека — с высадки на североафриканском побережье. Они скорее нацеливали всю стратегию на Ближний Восток, столь важный для имперской политики обеих держав, чем на удар по Германии.

Фантом Ближнего и Среднего Востока постоянно застилал глаза британских руководителей. Кабинет министров летом 1942 г. заботил ход борьбы на советско-германском фронте прежде всего в том смысле, смогут ли немцы прорваться через Кавказ на Ближний Восток. Ожидалось, что «в наихудшем случае» следует ожидать прорыва в Северный Иран, т. е. к нефти, к 15 октября 1942 г. Черчилль писал комитету обороны: «...если русский южный фронт будет сломлен, Вы должны удерживать Абадан до последней возможности, даже рискуя потерять район дельты Нила в Египте». Специальный комитет по контролю топливных ресурсов пришел к печальному выводу: потеря Абадана и Бахрейна «вызвала бы резкое сокращение всех наших возможностей продолжать войну».

Другая стратегическая идея сводилась к победе над Германией одной лишь авиацией. Британский главный маршал авиации Харрис обратился 17 июня 1942 г. к Черчиллю: «Если мы собираемся выиграть войну, абсолютно необходимо отказаться от губительных планов осуществить вторжение на континент и вести наземные операции в Европе; нужно сосредоточить нашу воздушную мощь против самых слабых мест противника». Министр авиации Синклер писал премьеру в разгар Сталинградской битвы: надо «провозгласить, что главным инструментом в достижении победы является бомбардировочная авиация». Весной того же года союзная авиация приступила к все более массовым налетам на германские города.

Так сложилась стратегия со следующими отличительными чертами: предоставить Советскому Союзу один на один сражаться с Германией. Не допустить прорыва Гитлера на Ближний Восток. Постепенно накапливать силы для вторжения в Европу, после того как Советский Союз добьется максимального ослабления Германии. Проводить бомбардировку городов и действовать на морских коммуникациях.

Начальники штабов США уже в начале апреля 1942 г. пришли к твердому выводу: силы, необходимые для вторжения в Западную Европу, могут быть собраны в Англии не ранее 1 апреля 1943 г. И лишь «если положение на русском фронте станет отчаянным», то можно начать в Европе дело раньше. Этот новый план, надо отметить, отнюдь не представлял собой что-то вполне завершенное и ясное. Руководство ВМС во главе с адмиралом Кингом все время тянуло в сторону Тихого океана, а Рузвельт, безусловный сторонник вторжения в Западную Европу, под нажимом из Лондона склонялся к высадке в Северо-Западной Африке.

В Англии вообще видели мало смысла ввязываться в борьбу на континенте в 1942 г., когда Германия столь сильна. Пусть Советский Союз сражается один.

В сборнике документов МИД СССР содержится любопытная запись беседы И.В. Сталина с американским послом 2 июля 1942 г.: «... Стэндли говорит, что он надеется, что скоро будет открыт второй фронт. Сталин говорит, что он не разделяет этих надежд»⁵⁶.

Но антигитлеровская коалиция действовала, хотя второй фронт и не был открыт в тот самый период, когда он мог бы сыграть громадную роль. Тем не менее потенциальные возможности англо-советско-американского союза были колоссальны. Президент США говорил в послании, полученном в Москве 9 октября 1942 г.: «Доблестная оборона Сталинграда глубоко взволновала всех, и мы уверены в ее успехе»⁵⁷.

15

Растущие трудности германского наступления вызывали все большую озабоченность нацистских руководителей. Вдруг стали бояться даты 7 ноября: в день своего праздника Красная Армия обязательно попытается начать крупное наступление, чтобы отметить годовщину революции. Гитлер согласился. Русские, конечно, будут наступать через Средний Дон на Ростов. Нужно немедленно разбить авиацией их мосты. Что думает начальник генерального штаба?

2 ноября Цейтцлер, сменивший Гальдера на посту начальника генерального штаба сухопутных сил, разложил перед Гитлером карты: «Мой фюрер, я изучил распределение русских танковых сил и пришел к выводу, что удары следует ожидать на двух участках: Сталинград и центральный участок фронта»⁵⁸.

Но где и когда из этих возможных ударов будет нанесен главный? Вопрос пока оставался без ответа. Неизвестность усиливала нервозность. 3 ноября произошла вспышка.

В это время британская 8-я армия в Северной Африке, начавшая 23 октября наступление под Эль-Аламейном, добилась крупного успеха. Войска Монтгомери после долгих боев прорвали итало-германскую оборону. Английский танковый корпус вышел в тыл армии Роммеля.

Еще накануне вечером Роммель прислал тревожную телеграмму: «Германо-итальянская танковая армия больше не может удерживать свои теперешние позиции против наступления намного превосходящих сил 8-й английской армии».

Гитлер не принял в этот вечер никаких решений. Он поручил Йодлю связаться с Роммелем по радио и передать приказ: не отступать ни на шаг.

— Передайте ему, — мрачно сказал Гитлер, — что не первый раз в истории сильная воля побеждает сильные батальоны.

Настала ночь. Никто не ложился спать. Перед рассветом пришло новое известие от Роммеля: итальянская дивизия оставила фронт и отступает. За ней двинулись остальные части армии.

Донесение имел несчастье принять дежурный офицер оперативного отдела некий Борнер, майор резерва, врач по гражданской профессии. Считая телеграмму не столь важной — она не содержала ничего нового по сравнению с вечерней, — Борнер промедлил и передал ее не сразу Гитлеру, а Варлимонту, который в 9 утра вместе с другими сообщениями доложил телеграмму Гитлеру. Это стало каплей, переполнившей чашу. Гитлер рвал и метал. Если бы ему своевременно передали донесение, вопил он, то он, конечно, предотвратил бы крушение в Африке. Тут же насмерть перепуганный майор был разжалован в солдаты и отправлен во Францию в береговую батарею. Град упреков обрушился на Кейтеля, который вынес все стоически: молчал.

— Штаб верховного главнокомандования отказывается подчиняться, — кричал Гитлер и тут же приказал отстранить от должности Варлимонта. Через два дня, сменив гнев на милость, он вернул его обратно.

Котел забурлил. Во всех бункерах и бараках заговорили, зашептались о «дальнейшем обострении кризиса доверия». Атмосфера сгущалась. Но никакие эмоции, переполнявшие обитателей отгороженных бетонными заборами и колючей проволокой от внешнего мира бункеров и бараков, не могли остановить грозного нарастания событий.

Приехали фельдмаршалы Кюхлер и Буш, чтобы настойчиво требовать резервов для северного фронта. Из Африки прилетел специальный уполномоченный Роммеля: фельдмаршал хотел удержать войска на позиции Мерса-Матрух, но не может — англичане наступают огромными силами. Что могли обещать ему Кейтель и Йодль? Только пехотный батальон, отряд парашютистов и в виде особой милости 12 новых, только что изготовленных танков «тигр». Все остальное поглощал и перемалывал Восточный фронт.

Прошло еще несколько дней. Генеральный штаб жил в лихорадке. Наступило 7 ноября. Еще затемно все были на ногах. Ждали первых донесений. Наконец, они стали поступать и... ничего нового. Никакого наступления Красной Армии.

Огромная тяжесть упала с плеч. Наступила опустошенность. Гитлер не может больше здесь находиться, он не выносит этого напряжения. Он должен немедленно, сейчас же уехать отсюда, хоть на какой-то срок. Но куда? Конечно, прежде всего в Мюнхен, где в пивной «Лёвенбройкеллер» каждый год 8 ноября встречаются «старые борцы», его соратники и друзья по нацистскому путчу 1923 г. С ними он успокоит душу, вспомнит великолепное прошлое, через них он обратится к немецкому народу. Он должен обрести равновесие, необходимое для новых великих дел, и поэтому из Мюнхена он сразу не вернется на фронт, а поедет в Бергхоф, в свой сказочный дворец в горах. Он возьмет с собой генералов штаба — в конце концов, пусть некоторое время шлют приказы из Баварии.

Решение возникло рано утром, после первых успокаивающих донесений. Наступил день, а с ним пришли новые заботы. В комнате Гитлера, как обычно, появляется Цейтцлер. У него в руках только что полученное сообщение разведывательного отдела: в Москве будто бы состоялось заседание верховного руководства с участием всех главнокомандующих, «на котором якобы принято решение еще в этом году провести крупное наступление или на Донском фронте, или в центре».

Если это так, то значит наступления нужно ожидать в самом недалеком будущем. Цейтцлер продолжает читать: «Перед немецким Восточным фронтом вырисовывается с возрастающей ясностью главный район предстоящих русских операций на участке группы армий "Центр". Намереваются ли русские, кроме этого, проводить крупное наступление через Дон — неизвестно». Документ подписал Гелен — опытный разведчик, «специалист по России».

Итак, советское командование готовит удар из района Москвы и нанесет его не сейчас, а позже. Но там уже приняты меры: армия Манштейна перебрасывается из-под Ленинграда на центральный фронт, позиции укрепляются.

Они, конечно, не знали, что в это самое время Г.К. Жуков и А.М. Василевский завершали в войсках под Сталинградом отработку последних деталей огромного контрнаступления, которое уже давно готовилось здесь со всей тщательностью и должно было начаться в самые ближайшие дни. И как раз, когда почти все уже было готово для мощного удара, призванного изменить весь ход войны, по другую сторону линии фронта происходило нечто такое, что свидетельствовало не только о полном неведении, но снова и снова о неспособности верно понять ситуацию. В 13 час. 40 мин. 7 ноября специальный поезд, в котором, помимо фюрера, разместились Кейтель, Йодль и их аппарат, отошел от станции Растенбург и помчался через Берлин в Мюнхен.

Шпеер, сопровождавший Гитлера в этой поездке, вспоминает: «Атмосфера была напряженной. Мы имели многочасовое опоздание, так как на каждой крупной станции делалась длительная остановка, чтобы связать телефонный кабель с железнодорожной сетью и получить новые сообщения... В прошлые годы на всех станциях Гитлер показывался у окна своего специального поезда. Теперь эти встречи с внешним !миром стали ему нежелательными. Шторы со стороны вокзалов вое время опускались.

Когда мы поздно вечером сидели с Гитлером в его салон-ресторане, отделанном палисандром, за богато накрытым столом, сначала никто из нас не заметил, что на соседнем пути стоит товарный поезд. Из вагонов для скота на наш стол смотрели голодные раненые солдаты, возвращавшиеся с Восточного фронта. Вскочив, Гитлер увидел эту сцену в двух метрах от нашего окна. Не приветствуя солдат, вообще не проявляя никакой реакции, он приказал прислуге немедленно опустить шторы»⁵⁹.

Так во второй половине войны завершилась встреча Гитлера с фронтовыми солдатами, близостью с которыми он кичился, всегда говоря, что сам в свое время был простым солдатом.

16

Наступил вечер. Поезд мчался через погруженную во мрак страну, и в окнах даже не мелькали станционные огни. Они еще не проехали и полпути до Берлина, как Йодль получил по радио настолько важное сообщение из покинутого несколько часов назад «Вольфшанце», что вынужден был немедленно пройти в вагон Гитлера.

Было 7 часов вечера.

— Мой фюрер, получено донесение: «Британские вооруженные силы, находящиеся вблизи Гибралтара, соединились с пришедшим из Атлантики крупным конвоем судов и взяли дальнейший курс на Восток».

Речь шла об англо-американском десанте в составе 500 судов, идущем для выполнения операции «Торч» — высадки крупных сил в Северной Африке.

После длительной подготовки, многих дискуссий и колебаний английское и американское командование отказалось от намерений открыть второй фронт в Европе и от обещаний, данных по этому поводу Советскому Союзу. Оно решило завершить кампанию на североафриканском театре высадкой десанта.

Первые сведения насчет возможности такой операции штаб оперативного руководства получил еще в начале ноября, но Йодль полностью отверг опасения своих помощников и запретил поднимать тревогу на этот счет. Теперь они стояли перед новой ситуацией.

В купе мерно покачивающегося вагона немедленно открылось совещание. Каковы возможные силы союзников? В чем их цели? Мнения разошлись. Гитлер сказал, что для высадки в Триполи или Бенгази могут двигаться не более пяти дивизий. Адмирал Кранке, офицер связи флота, говорил лишь о двух дивизиях. Затем появились самые различные и противоречивые толки и оценки: англоамериканский десант движется к Сицилии, чтобы потом высадиться в тылу Роммеля, в портах Киренаики, или к острову Крит; не исключалась даже высадка во Франции.

В итоге нервного и сумбурного заседания смогли прийти лишь к одному общему выводу: «Намерения противника высадиться во Французской Северной Африке следует признать установленными или по меньшей мере вероятными». Решение поднять по тревоге войска во Франции, предназначенные для захвата неоккупированной зоны, не вызывало сомнений и было тут же принято.

На следующий день, когда специальный поезд остановился на небольшой станции в Тюрингии, пришло известие о Начавшейся высадке союзников в Северной Африке. Немедленно, отсюда же из поезда последовало распоряжение командующему группой армий «Запад» о подготовке марша в неоккупированную зону Франции (операция «Антон») и об усилении обороны Крита. В Мюнхен вызывались для обсуждения новой ситуации представители Муссолини и Петэна.

Путешествие подошло к концу. Поезд Гитлера торжественно подошел к мюнхенскому вокзалу. У пассажиров специального поезда не наблюдалось ни малейших признаков подъема. Поездка оказалась безрадостной. Многие трудности усугублялись тем совершенно удивительным состоянием, в котором оказалась теперь гитлеровская верхушка.

Гитлер по приезде в Мюнхен находился где-то в городе и ожидал прибытия итальянского и французского представителей. В поезде, стоявшем на главном пути мюнхенского вокзала, оцепленном эсэсовцами, из всей свиты фюрера оставались только Кейтель, Йодль и несколько адъютантов. Они единолично не могли не принимать решений, ни даже своевременно отправлять на фронт приказы, ибо полевой эшелон штаба сидел в Восточной Пруссии. Там же находился и начальник генерального штаба сухопутных сил, не имевший с поездом Гитлера устойчивой связи. Варлимонт, прощенный и вызванный в «Вольфшанце», неожиданно получил приказ ехать в Виши. Не успел он сесть в поезд, как получил распоряжение отправиться в Мюнхен. «Вся атмосфера, — писал Варлимонт, — характеризовалась неясностью и неопределенностью».

Из Африки теперь потоком шли вести самые неутешительные. Союзники высадились успешно; под Касабланкой, Ораном и Алжиром шли незначительные бои со слабыми войсками Петэна, оказывавшими сопротивление больше из-за «чести мундира». Нужно было что-то предпринимать.

Тем временем в Мюнхене появились Лаваль и Чиано, которых Гитлер нетерпеливо ждал. С Лавалем удалось после долгих переговоров решить главный вопрос: председатель совета министров Виши согласился еще на одно предательство своей страны — вступление вермахта в сердце Франции «по желанию французского правительства и в добром согласии с ним», чтобы «принять на себя охрану всего французского пространства».

В 7 час. утра 11 ноября гитлеровские войска по приказу командующего группой армий «Д», находившегося в одном из роскошных парижских отелей, перешли демаркационную линию.

Итак, приказы отданы. Преданные генералы просят Гитлера уехать в Бергхоф, где вся обстановка быстро восстановит его силы и позволит найти выход в новой ситуации. Как будет с управлением войной? Пусть фюрер не беспокоится. Полевой штаб верховного командования можно вызвать из Растенбурга сюда. Гитлер быстро дает себя уговорить, тем более что сам мечтает о поездке в Бергхоф. Он уезжает вместе с Кейтелем, Йодлем, оставляет их в малой рейхсканцелярии Берхтесгадена, а сам направляется в Бергхоф. Следует радиограмма в «Вольфшанце», и вот поздно вечером 12 ноября специальный поезд «Атлас», в вагонах которого разместились офицеры полевого штаба, отошел от станции Герлиц, вблизи Растенбурга. Промчавшись через всю Германию, он миновал вокзал Мюнхена, где на путях все еще стояли вагоны поезда фюрера, и в 2 часа ночи 14 ноября прибыл в Зальцбург. Здесь, в часе езды от резиденции Гитлера, штабу предстояло остаться на неопределенный срок.

Никто — ни Гитлер в своем замке, ни его первые военные советники в роскошных помещениях малой рейхсканцелярии, ни штаб в вагонах на запасных путях станции Зальцбург — не предполагал, что ждет их всех в самом ближайшем будущем.

Гитлер сидел с Борманом в Бергхофе, а генералы переключили внимание на средиземноморские дела и Францию, будто позабыв о Восточном фронте. Он как-то сам собой постепенно отходил на задний план до такой степени, что ни в Бергхоф, ни в резиденцию Кейтеля, ни тем более в поезд, стоявший на станции Зальцбург, даже не было послано важное донесение отдела иностранных армий Востока от 12 ноября о сосредоточении советских войск против 3-й румынской армии и о подготовке советского наступления.

Как обычно, 18 ноября в штаб верховного командования стали приходить донесения: потоплен итальянский танкер «Джиордано»; Кессельринг выясняет позицию одной французской дивизии; еще один британский конвой подходит к Дёрне; по приказу Геринга на Крит переведена авиаполевая дивизия. Ни одного сообщения со сколько-нибудь заслуживающими внимания данными о Восточном фронте не поступило в гитлеровскую ставку в этот день — канун великого наступления Красной Армии под Сталинградом.

Над руинами Сталинграда опустилась еще одна морозная ночь, прорезываемая холодным дрожащим светом ракет и вспышками редких выстрелов.

Примечания

1. Speer A. Erinnerungen. Stuttgart, 1979, S. 200.

2. Ibid., S. 199.

3. Ibid, S. 112.

4. KTB/OKW, Bd. II, S. 42.

5. Ibid, S. 218, 219.

6. Ibid, S. 227.

7. Zentner Ch. Illustrierte Geschichte des Zweiten Weltkrieges. München, 1963, S. 209.

8. Picker H. Hitlers Tischgespräche im Führerhauptquartier. Stuttgart, 1976, S. 192.

9. Ibid, S. 45.

10. KTB/OKW, Bd. I, S. 868.

11. Ibid, S. 871.

12. Ibid., Bd. II, S. 45.

13. Ibid.

14. Ibid, S. 46.

15. Görlitz W., Quint H. Adolf Hitler. Stuttgart, 1952, S. 581.

16. KTB/OKW, Bd. IV, S. 1501, 1503.

17. Völkischer Beobachter, 1941, 12. Dez.

18. Zeitschrift für Militärgeschichte, 1967, N 6, S. 714.

19. KTB/OKW, Bd. II, S. 14.

20. Ibid, S. 15.

21. Ibid, S. 22, 23.

22. Ibid, S. 21, 22.

23. Ibid, S. 29.

24. Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны, 1941—1945. М, 1984, т. 1, с. 181—194.

25. Там же, с. 225.

26. KTB/OKW, Bd. II, S. 47, 48.

27. Ibid, S. 48.

28. Ibid.

29. Ibid, S. 52.

30. Ibid, S. 53.

31. Picker H. Op. cit., S. 388, 389.

32. Ibid, S. 391.

33. Ibid., S. 274.

34. Ibid., S. 395.

35. KTB/OKW, Bd. II, S. 57.

36. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1969, с. 400.

37. Великая Отечественная война: Вопросы и ответы. М., 1984, с. 166, 167.

38. Speer A. Op. cit., S. 116.

39. Stalingrad, S. 69, 70.

40. Görlitz W. Paulus und Stalingrad. Frankfurt a. M, 1964, S. 74.

41. Der Spiegel, 1965, N 30, S. 4.

42. Berliner Lokal-Anzeiger, 1942, 12. Sept.

43. Самсонов A.M. Сталинградская битва. М., 1983; Он же. Вторая мировая война. М., 1985, с. 195—235.

44. Toland J. Adolf Hitler. Gladbach, 1977, S. 787.

45. KTB/OKW, Bd. II, S. 189.

46. Völkischer Beobachter, 1942, 18. Sept.

47. KTB/OKW, Bd. II, S. 67.

48. Blick in die Welt, 1942, 16. Sept.

49. KTB/OKW, Bd. II, S. 67.

50. Völkischer Beobachter, 1942, 18. Sept.

51. Ibid., 19. Okt.

52. Berliner Lokal-Anzeiger, 1942, 26. Sept.

53. Советско-американские отношения.., т. 1, с. 203.

54. Там же, с. 208.

55. Батлер Дж., Гуайер Дж. Большая стратегия. М, 1967, с. 262—264.

56. Советско-американские отношения.., т. 1, с. 216.

57. Там же, с. 250.

58. KTB/OKW, Bd. II, S. 893.

59. Speer A. Op. cit., S. 112.