Исторический поворот

1

Еще неделю назад Г.К. Жуков и А.М. Василевский докладывали в Кремле членам Государственного Комитета Обороны окончательный план контрнаступления под Сталинградом. После краткого обсуждения он был утвержден.

Все было проведено настолько мастерски, что в гитлеровском лагере никто не смог заподозрить, что ожидает их всех на рассвете 19 ноября.

Конечно, вермахт был не тем противником, которого можно было легко ввести в заблуждение. С октября 1942 г. в германском генеральном штабе неоднократно обсуждался вопрос о возможных планах советского командования на предстоящую зиму. В так называемом «Первом дополнении к оперативному приказу № 1» 23 октября начальник генерального штаба сухопутных сил Цейтцлер от имени Гитлера писал: «Русские в настоящее время, по всей вероятности, едва ли в состоянии начать крупное наступление с далеко идущими целями». Признавая, что советские войска могут «в отдельных случаях пытаться наступать», он указывал на необходимость упорной обороны «до последнего патрона» немецких войск, находящихся на позициях, как на «единственное средство против этой вражеской тактики»¹.

Но где ожидать наступление русских? Все соглашались, что в первую очередь удар Красной Армии последует на центральном участке советско-германского фронта и лишь во вторую очередь — «где-нибудь на Дону». Разведка доложила, что «главный удар в будущих операциях русских» следует ожидать на участке группы армий «Центр», против Смоленска. «Намереваются ли русские наряду с этим предпринять большое наступление через Дон или же... не решатся вести наступление в двух местах... пока неизвестно». 12 ноября она сообщила, что на Дону «для развертывания широких операций противник не располагает достаточным количеством сил»².

И тем более убедительно то мастерство, с которым советское командование ввело в заблуждение многоопытный германский генеральный штаб. Верховное руководство вермахта не смогло в решающий момент сосредоточить свои усилия именно там, где определялась судьба.

Утром 19 ноября мощный удар советской артиллерии открыл великое наступление, в результате которого Советский Союз полностью захватил стратегическую инициативу в этой войне.

На огромной территории между Волгой и Доном развернулось гигантское сражение. Солдаты 3-й румынской армии, застигнутые врасплох, в ужасе метались в своих окопах под градом снарядов. Потом из снежной мглы вынырнули советские танки. Они прорвали позиции и стремительно двинулись в тыл немецкой б-й армии навстречу перешедшим в наступление с юго-востока на следующий день войскам Сталинградского фронта.

Когда от фельдмаршала фон Вейхса начали поступать первые донесения об атаке советских войск, Цейтцлер, «ответственный за Восточный фронт», находился в Восточной Пруссии. Он не имел права самостоятельно, без Гитлера, принимать сколько-нибудь серьезные решения. Но Гитлер за тысячу километров от «Вольфшанце», в Южной Баварии, был занят совсем другими делами.

Сначала все было неясно. 19 ноября Цейтцлер послал в Бергхоф тревожное донесение: на Дону русские наступают против румынской армии. Штаб верховного руководства занимался в это время множеством дел. Он готовил новое военное управление для оккупированной Франции. В Тунисе одна французская дивизия перешла к союзникам — следовало обдумать меры. В Африке англо-американские экспедиционные силы наступают — предстоит разработать директивы Роммелю.

Хотя весть с берегов Дона оказалась неожиданной и неприятной, первая реакция «Вольфшанце» была скорее спокойной: «Мы этого давно ожидали». Хотя, конечно, никто не ожидал. После войны Варлимонт, в частности, признает: русское наступление «по времени и силам в конечном счете оказалось в высшей степени неприятной неожиданностью»³. Но такие оценки появятся много позже. А тогда никто не сомневался, что наступление носит ограниченный характер и что атаку советских войск удастся отбить.

Потом стало известно о разгроме румынского корпуса под станицей Распопинской и о не то гибели, не то пленении его командира — известного генерала Ласкара. Румынские солдаты разбегались, сдавались в плен, советские танки быстро двигались все дальше вперед, внезапно появлялись, громили штабы, тылы, разрывали все построения войск. Поток панических сообщений хлынул в штаб 6-й армии.

Личный адъютант Гитлера майор Энгель 19 ноября записал: «Вечером положение плохое, у румын, по-видимому, катастрофа, картина еще неясна... Беспрерывно поступают противоречивые сообщения... Цейтцлеру не все ясно»⁴. В «третьем рейхе» в тот день, 19 ноября, десятки миллионов людей, конечно, не знали, что именно сейчас судьба империи Адольфа Гитлера и каждого из них определилась. Газеты печатали речь Геббельса, произнесенную накануне в Дуйсбурге: «Цель на Востоке ясна и непоколебима: советская военная мощь... должна быть полностью уничтожена». Розенберг опубликовал статью о «продолжающемся строительстве на Востоке». Передовая «Фёлькишер беобахтер» уверяла: «Италия твердо сражается до победы». И только короткое «скромное» сообщение гласило: «Слабые советские удары под Сталинградом»⁵.

Тем временем танковые, механизированные и стрелковые соединения Красной Армии развивали успех все дальше в тыл войскам Паулюса. Паника нарастала. Офицеры грозили расстрелом всем, кто отступит, дисциплина падала. Связь нарушалась. Отовсюду раздавались вопли о помощи. Солдаты разбитых дивизий рассеивались по заснеженной степи.

На второй день контрнаступления Красной Армии Цейтцлер прислал донесение: многие попытки русских атаковать восточнее Клетской отбиты немецкими войсками, но западнее противник смог прорваться через румынские позиции на глубину 10—20 км. «Контрмеры находящихся там танковых соединений начинаются», — прибавлял он⁶.

В Бергхофе начали понимать серьезность надвигавшихся событий. Было решено создать ударную группу из войск 11-й армии, а ее штаб во главе с фельдмаршалом Манштейном отправить из Витебска на юг, чтобы он мог возглавить новую группу армий под названием «Дон», которая объединит все войска в угрожаемой зоне. Такое решение, замечает Варлимонт, в целом указывает, что размеры опасности уже на второй день наступления были осознаны.

Однако вряд ли это верно. Отдельные германские высшие штабы все еще сидели в разных местах. Плохо связанные друг с другом, располагая самой противоречивой информацией, они не могли создать целостную картину событий, оценить их значение и руководить ими.

О том, какой разнобой царил в гитлеровском верховном командовании на второй-третий день советского контрнаступления, свидетельствует хотя бы решение командования военно-воздушных сил:. 21 ноября оно готовило отправку 80 самолетов воздушного флота Рихтхофена из-под Сталинграда в район Средиземного моря. «Военно-воздушные силы, — заключает Варлимонт, — еще меньше, чем армия, были подготовлены к русскому наступлению»⁷.

Энгель записал 20 ноября: «Обычное обсуждение обстановки. Полная путаница из-за румын... Сам фюрер еще никакого решения принять не может. Мнения расходятся, но и командование сухопутных сил не делает конкретных предложений. Предложение Йодля предоставить решение фон Вейхсу отклоняется»⁸.

В то же время фельдмаршал Манштейн, получивший срочное назначение, сидел в Витебске и тщетно ждал летной погоды. Он выехал лишь на следующий день, 21 ноября, поездом. Состав шел медленно: партизаны минировали дороги. Только через трое суток поезд фельдмаршала прибыл в Новочеркасск. Создание группы «Дон» затягивалось.

События нарастали стремительно и грозно. Румынская армия была буквально растерта. В степи, где выла вьюга, бродили группы замерзающих румынских и немецких солдат. Командиры тщетно пытались собрать разрозненные группы. Танковый отряд подполковника Г.Н. Филиппова с зажженными фарами с ходу захватил мост через Дон у Калача. Немецкие роты были выбиты из города. Теперь советские танки находились глубоко в тылу Паулюса.

Вечером 21 ноября «Вольфшанце» резюмировала: «Русский прорыв фронта 3-й румынской армии между Клетской и Серафимовичем значительно углубился... Южнее Сталинграда и в калмыцких степях русские также перешли в наступление крупными силами и многочисленными танками против восточного фланга 4-й танковой армии и 4-й румынской армии»⁹. Совещания в баварском дворце Гитлера шли почти беспрерывно с участием всего полевого штаба верховного командования, вызванного, наконец, из Зальцбурга. Окружающая роскошь, фантастическая красота гор, прозрачный воздух, идиллический покой совершенно не вязались с представлениями, что где-то в холодной заснеженной степи над немецкими дивизиями нависла угроза гибели. Что предпринимать? Может быть, отвести войска Паулюса непосредственно из Сталинграда, чтобы усилить угрожаемый район?

Энгель продолжает: «21 ноября. Все новые и новые безрадостные сообщения; вот и южнее Сталинграда тоже кризисное положение у румын. Йодль предлагает фронт на Волге изъять из ведения командования 6-й армии, потому что оттуда едва ли угрожает опасность атаки, надо укрепить южный участок, в противном случае окружение Сталинграда явится вопросом нескольких часов. Фюрер говорит нет, приводя известные уже аргументы: этим положения не изменить и этого от русских не утаить. Бороться за каждый отдельный дом, а если не это, тогда утеряна будет вся земля Сталинграда. Снова и снова фюрер повторяет: "Как бы там ни было, а Сталинград нужно в любых обстоятельствах удержать"»¹⁰.

Все прояснилось 23 ноября. Уже днем поступили мрачные сведения. В 22 часа штаб верховного руководства поразили слова донесения: «Оба ударных клина большого русского наступления в районе Дон—Волга соединились у Калача. Вследствие этого 6-я армия окружена между Волгой и Доном»¹¹.

2

23 ноября 1942 г. войска Юго-Западного, Сталинградского и Донского фронтов выполнили основную задачу, поставленную Верховным Главнокомандованием Красной Армии. Они замкнули кольцо окружения вокруг 22 дивизий 6-й и 4-й танковой армий вермахта. В окружении оказалось 330 тыс. человек. К этому же времени была разгромлена 3-я румынская армия, четыре дивизии которой сдались в плен.

Из Бергхофа последовала команда: всем немедленно ехать и лететь обратно в «Вольфшанце»! Гитлер особым поездом вместе с Кейтелем и Йодлем отправился тем же вечером в Лейпциг, откуда самолет доставил их в Восточную Пруссию. Часть штаба двинулась курьерским поездом Зальцбург—Берлин. Другая его часть — самолетом и поздно вечером 23 ноября особым поездом «Атлас». В «Вольфшанце» они прибыли ночью 25 ноября. Так двое с лишним суток верховное командование не руководило войной. И вот после прогулки в Южную Баварию все они вновь собрались в бункерах и бараках «Вольфшанце» в туманной и дождливой Восточной Пруссии.

Что же делать дальше? У Гитлера имелось только одно решение: действовать «фанатично, с железной и непоколебимой решимостью». Ведь он всегда подчеркивал, что «знает только один принцип: бить и только бить».

Около полуночи 23 ноября Гитлер направил Паулюсу в сталинградский «котел» радиограмму: «6-я армия временно окружена. Я знаю 6-ю армию и ее главнокомандующего и знаю, что в создавшемся положении они будут стойко держаться. 6-я армия должна знать, что я делаю все, чтобы ей помочь и выручить ее. Я своевременно отдам ей свои приказы»¹². Было решено организовать «воздушный мост» — снабжение армии по воздуху. Геринг сразу же заявил: «Мой фюрер, люфтваффе обеспечит снабжение 6-й армии по воздуху». Но Рихтхофен и командир 8-го авиационного корпуса Фибих единодушно высказали мнение: «Снабжение по воздуху целой армии в зимних условиях невозможно»¹³.

Тем временем Паулюс отправил радиограмму Гитлеру с просьбой разрешить прорыв на юго-запад. Но фюрер наотрез отказал. Утром 24 ноября появилось его решение: 6-й армии окончательно закрепиться между Волгой и Доном. Сталинград объявляется «крепостью». Ее освободят извне. Впредь до успешного проведения операции по деблокаде воздушный флот должен взять на себя снабжение всем необходимым 6-й армии¹⁴.

Фельдмаршал Манштейн со своей группой «Дон» и дивизиями, мчавшимися с запада, получает приказ подготовить удар необходимой силы. Блокада будет снята.

Однако со всех сторон накатывались все новые и новые события. В Африке дела шли все хуже. Союзники развивали наступление, сжимая итало-германскую армию с обеих сторон.

Под непосредственным впечатлением сталинградской неудачи Муссолини, к величайшему удивлению Гитлера и его помощников, заявил 1 декабря прибывшему в Рим Герингу: войну с Россией надо кончать. «Тем или иным способом, — заявил дуче, — главу войны с Россией, которая бесперспективна, следует закрыть. Все силы должны быть направлены на запад и в Средиземное море»¹⁵.

3

Все более удивительные сведения приходили о поведении союзников. Еще несколько месяцев назад, когда германские армии успешно наступали, Гитлер обращался с вассалами как вождь и повелитель. Он разрешал себе возмущаться их непомерными требованиями и отвергать различные притязания, которые считал неуместными. Так, он бесцеремонно отказал Антонеску, желавшему стать самостоятельным верховным главнокомандующим над всеми румынскими соединениями, и предложил ему быть лишь номинальным главнокомандующим за спиной немецкого генерала Гауффе — представителя вермахта в румынском генштабе. Антонеску уже давно настаивал, просил, ссылался на политические обстоятельства: для него ведь «чрезвычайно важно» стать главнокомандующим. Гитлер лишь негодовал: он полностью вооружил две румынские армии, но не может их даже поставить рядом на линии фронта, вынужден переслаивать немецкими войсками, а от него еще чего-то требуют! Антонеску притих.

Но достаточно было германскому наступлению зайти в тупик, как ситуация стала меняться с быстротой, какой не ожидали ни Гитлер, ни его клевреты. Антонеску вновь заговорил о своих обидах по поводу отказа сделать его единоличным верховным главнокомандующим румынскими армиями на Восточном фронте и прозрачно намекал, что не допустил бы подобного военного кризиса. Итальянцы бесцеремонно отвергли советы германского представителя насчет обороны на Дону.

Но самое поразительное заключалось в том, с какой быстротой стала менять свое отношение к союзникам и гитлеровская верхушка. Откуда вдруг появился этот примирительный тон, это «понимание нужд партнеров», эти заигрывающие жесты и демонстрации «солидарности»? Боязнь потерять партнеров стала вытеснять желание господствовать над ними.

Катастрофа румынской армии на Дону оказалась страшным ударом не только для всей военной верхушки, но и для авторитета румынского диктатора и его взаимоотношений с «третьим рейхом». Особенно сильное впечатление в Бухаресте произвело окружение советскими войсками в малой излучине Дона целого румынского корпуса во главе с генералом Ласкаром. Как только прибыли из-под

Сталинграда тревожные сведения, Антонеску отправил Гитлеру письмо, где в ледяных тонах требовал объяснений и помощи окруженным.

Гитлер получил телеграмму в ночь на 23 ноября и сразу же ответил. В заискивающих выражениях фюрер сообщал «его сиятельству маршалу Антонеску», что еще до получения телеграммы он принял меры для выручки окруженных румынских войск, в адрес которых, особенно «солдата непревзойденных качеств Ласкара», рассыпал похвалы. «Я глубоко убежден, — заканчивал свое письмо Гитлер, — что, как это уже часто бывало в борьбе против Советского Союза, лучшее полководческое искусство и лучшие солдаты восторжествуют над имевшимися вначале успехами врага». И далее: «За образцовое руководство генералом Ласкаром своими войсками я выражаю ему свое особое уважение. Поэтому еще вчера, как воздание должного его особым заслугам, как отличившемуся офицеру из среды наших союзников, я наградил его рыцарским крестом и дубовыми листьями»¹⁶.

Но никакой помощи окруженным, кроме совета вырваться из кольца, германское командование дать не смогло. Если румынский диктатор еще сохранял видимость дипломатического тона, то беседы на уровне генеральных штабов теперь велись прямо-таки в скандальной форме.

Вечером 23 ноября германский представитель в румынском командовании генерал Гауффе, проехав по затемненным улицам Ростова, вошел в дом, где располагался начальник румынского генерального штаба Штефля. В большой комнате оказались также министр обороны Пантази и несколько офицеров.

Очередная беседа началась в дружественном тоне. Гауффе зачитал телеграмму Антонеску и ответ Гитлера насчет Ласкара. «Телеграммы этих двух великих людей, — торжественно заключил генерал, — снова демонстрируют перед человечеством глубокую связь этих двух великих мужей. Я поздравляю румынскую армию по поводу награждения генерала Ласкара дубовыми листьями».

Но оказалось, что Штефля совершенно не расположен к пустой болтовне. Ничуть не поддерживая высокопарного тона собеседника, он заговорил:

— Приказ о прорыве группы Ласкара был отдан слишком поздно. Он еще 21 ноября просил разрешения прорваться, но фюрер отклонил просьбу. Котел под Распопинской стал в миниатюре вторым Сталинградом. Прорываться 23 ноября, когда группа Ласкара получила разрешение, было уже невозможно. Видимо, Ласкар погиб еще до приказа на прорыв. Румынский летчик, который вчера приземлился у командного пункта Ласкара, видел там только горящие дома и убитых румын. Приказ о прорыве мог еще не быть известен войскам группы Ласкара, поэтому 120 офицеров, 140 унтер-офицеров и 2 тыс. человек солдат, ушедших из окружения, будут судимы военно-полевым судом. Промедление в отдаче приказа о прорыве было причиной потери четырех румынских дивизий.

Штефля, наливаясь кровью, бросал в лицо остолбеневшему Гауффе все, что накипело против германского союзника:

— Предостережения и просьбы в течение целых недель и обращения ко всем немецким командным органам —в главное командование сухопутных сил, к господам Вейхсу и Готу, а также к начальнику немецкой миссии сухопутных сил — были напрасны. Напрасно я предостерегал от того, чтобы румынским войскам давать такие широкие участки фронта. И действительно, прорыв был произведен только там, где батальоны должны были держаться на 5—6 км. Русским удалось имитированным сообщением по радио дезориентировать румынскую танковую дивизию. Противотанковые пушки группы Ласкара даже на расстоянии 5 м не оказывали никакого действия против тяжелых танков противника. Главное командование сухопутных сил не выполнило просьбу румын — это и есть причина гибели двух румынских армий.

Гауффе молча слушал взбешенного начальника румынского генерального штаба и, когда тот кончил, пообещал «передать по назначению упреки в адрес главного командования»¹⁷.

Поздно ночью генерал Гауффе писал донесение в штаб верховного главнокомандования: «Я высказал мое крайнее сожаление, что перед лицом событий начнутся споры о виновности или невиновности, вместо того чтобы решительно прийти на помощь... Я повторил, что все немецкие инстанции стремились и сейчас стремятся помочь румынским войскам, где только можно»¹⁸.

Но на полях сражения никто не помогал разбитым румынским дивизиям. Ни генерал Ласкар, ни его солдаты даже не знали, что произведены в герои, что по их адресу говорят высокопарные и фальшивые слова, что они служат разменной монетой в игре двух встревоженных диктаторов. Просто генерал Ласкар находился в плену, а его солдаты лежали мертвыми в заснеженной степи недалеко от станицы Распопинской.

4

Тем временем Манштейн, получивший задачу возглавить операцию по освобождению 6-й армии, прибыл в Новочеркасск. Здесь формировался штаб группы армий «Дон». 27 ноября он вступил в командование. Он вызвал начальника штаба генерала Шульца. Изучив карту, оба решили, что положение в общем не такое уж плохое, что дело можно спасти. Остаткам румынской армии удалось задержаться на реке Чир. Благодаря энергичным действиям ее начальника штаба, немецкого генерала Венка, фронт установился довольно прочно: русские сюда не наступали, оставили только прикрытие, а Венк буквально швырял в оборону все, что могло двигаться и стрелять, — тыловые и охранные роты, всевозможные команды и отряды, разбитые полки и батареи. Далее к югу фронт протянулся в излучине Дона. Там, под Котельниково, нужно быстрее сосредоточить ударный кулак. Манштейн верил в успех. Однако, чем больше вникал он в суть обстановки, тем отчетливее понимал, что начать действовать немедленно вряд ли сможет. Лишь 10 декабря он сообщил, что перейдет в наступление, вероятно, послезавтра. Но на рассвете следующего дня пришло сообщение: советские войска атаковали позиции 8-й итальянской армии. Это была атака частью сил Воронежского фронта во главе с генералом Н.Ф. Ватутиным с угрозой выйти еще глубже в тыл всей группировке немецко-румынских войск на юге.

После полудня 12 декабря в бункере Гитлера собрались его ближайшие помощники. Все были хмуры и озабочены. Несколько часов назад на Восточном фронте перешла в давно ожидаемое наступление группа Гота из состава войск Манштейна. Ей предстояло танковым ударом соединиться с армией Паулюса. Одновременно поступили доклады: советские войска все опаснее атакуют итальянскую армию на Дону. Напряжение достигло предела.

Когда в дверях рабочей комнаты Гитлера появился Цейтцлер, фюрер вскочил:

— Произошло что-нибудь катастрофическое? — таков был его первый вопрос, относящийся, как сразу поняли присутствующие, к донскому участку фронта.

— Нет, мой фюрер, — ответил успокаивающе Цейтцлер. — Нет. Манштейн достиг рубежа Аксай и захватил один мост. Атакованы только итальянцы. Они уже бросили все свои резервные батальоны.

— Из-за этой истории, — мрачно и тихо сказал Гитлер, — я больше страдаю бессонницей, чем из-за положения на юге. Неизвестно, что происходит.

— Нужно как можно скорее что-либо сделать, — заявил Цейтцлер. — Если бы русские использовали положение, то уже ночью могла бы произойти катастрофа... Поступают все новые агентурные сведения о подготовке высадки русских в Крыму. Они хотят воспользоваться плохой погодой.

— Это вероятно, — заметил Гитлер. — Может ли наш флот также использовать непогоду?

— В таких условиях невозможно высадиться, — сказал Йодль. Гитлер вскипел:

— Русские это сделают, они могут высадиться. Мы же в снегопад, при таких же самых условиях, не можем действовать. Это я допускаю, — вдруг закончил он. — На русских это похоже.

Все присутствующие старались не говорить о Сталинграде, как бы оттягивая неприятный момент. Цейтцлер докладывал о Кавказе.

— Здесь, — он провел пальцем по изображенному на карте выступу фронта у Орджоникидзе, — русские сильно атакуют. Я еще раз оценил обстановку и думаю, что мы должны отступить с этого участка.

— Я боюсь только одного, — ответил Гитлер, — если мы здесь теперь отступим, то потеряем всю технику. Но этого нам совсем не нужно.

— Нет, все, конечно, должно быть планомерно подготовлено.

Длинная беседа о всяких деталях на кавказском участке затягивалась. Когда наконец тема исчерпалась, разговор сам по себе перешел на Сталинград.

— Здесь события развиваются так, — рука Цейтцлера быстро скользнула по карте. — Сегодня фельдмаршал Манштейн сообщил мне, что под нажимом русских потерял вот этот мост. Это неприятно, так как тут проходила линия снабжения. Сегодня днем было трудное сражение.

—Да, но ведь от Манштейна до 6-й армии всего лишь 80 км! — воскликнул Гитлер.

Здесь, в Восточной Пруссии, они, еще не теряя надежду, пытались разыграть на картах гигантское сражение, происходившее в нескольких тысячах километров от них. Там, в ледяной степи между Волгой и Доном, вместе с солдатами гибли все их планы.

Совещание продолжалось.

— Наша главная ошибка этого года, — заявил Гитлер, — заключалась в том, что мы наступали на Сухиничи¹⁹.

Не Сталинград и Кавказ, не «генеральное наступление» против Советского Союза в целом, а Сухиничи!

Теперь говорил Цейтцлер:

— В группе армий «Центр» со снабжением стало несколько напряженно, во-первых, из-за недостатка эшелонов, во-вторых, снова очень усилилась деятельность партизан. Тем более что выведены соединения СС. Партизаны действуют планомерно²⁰.

Почти четырехчасовое совещание закончилось совершенно безрезультатно.

Войска Манштейна уже двигались вперед, чтобы пробить коридор к Паулюсу. Они нанесли удар из района Котельниково своими отборными танковыми дивизиями, включенными в 4-ю танковую армию Гота и потеснили 51-ю армию. Манштейн сразу же сообщил об успехе: Гот наступает, а 6-я армия сосредоточивает в южной части «котла» все пригодные к действию танки — их оказалось 60 — и снабдила их горючим, которого могло хватить, правда, только на 20 км марша²¹.

Но стойкость советской обороны нарастала, и уже 13 декабря, на второй день наступления, Манштейн сообщил: со своими танковыми дивизиями он «не сможет добиться решающего успеха», ибо «при широко растянутых флангах не обойдется имеющимися в его распоряжении силами»²².

Именно в этот день, 13 декабря, Гитлер впервые высказал мысль о необходимости, «принимая во внимание положение группы армий "Дон", вывести 1-ю танковую армию с Кавказа», ибо катастрофа на Волге может повлечь такую же катастрофу и южнее²³. Намерение оставить Кавказ — предмет долгих и давних вожделений — созревало именно теперь, в связи с угрозой советского наступления на Дону и затуханием операции по выручке 6-й армии.

Но пока не вое казалось потерянным. Еще несколько дней в «Вольфшанце» колебались. Но между реками Аксай и Мышкова в героических боях войска 4-го гвардейского механизированного и 13-го танкового корпусов сдержали танковый таран Гота. Гот сделал новый рывок. Он достиг реки Аксай, а затем его танки подошли к Верхне-Кумской.

— До 6-й армии 48 км! — пронеслось по фронту.

Советское командование действовало решительно и точно.

Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии сосредоточила силы для отражения попыток деблокады 6-й немецкой армии. Генерал-полковник А.М. Василевский, возглавивший борьбу против атакующих сил Манштейна, получил разрешение Ставки ввести здесь, на критическом участке, 2-ю гвардейскую армию генерала Р.Я. Малиновского. Небольшая и ничем не примечательная река Мышкова стала тем вошедшим в историю Сталинградской битвы рубежом, на котором войска генералов Малиновского и Труфанова в ожесточенных боях второй половины декабря 1942 г. остановили прорыв Гота в тот самый момент, когда залпы его орудий уже с великой надеждой слушали войска Паулюса в сталинградском «котле».

Наконец грянул удар, который потряс до основания все здание германской стратегии.

Советское Верховное Главнокомандование решило одновременно с мероприятиями по ликвидации 6-й армии расширить наступление. Еще в ноябре была начата подготовка операции Юго-Западного фронта и левого крыла Воронежского фронта по разгрому 8-й итальянской армии на Среднем Дону. С началом наступления Манштейна удар было решено направить в тыл его группировке²⁴.

В густом утреннем тумане 16 декабря удар на среднем течении Дона был нанесен. Теперь пламя гигантской битвы охватило еще большее пространство. 18 декабря советские войска Юго-Западного и Воронежского фронтов под командованием генералов Н.Ф. Ватутина и Ф.И. Голикова смяли и уничтожили итальянскую оборону. Через широкий прорыв двинулся поток советских танковых корпусов. В рокоте мощной армады, неумолимо рвавшейся вперед в тыл группе армий «Дон», гитлеровцы услышали грозный сигнал победы советского оружия.

Новое наступление Красной Армии создало для гитлеровского вермахта угрозу «Сверх-Сталинграда» («Super-Stalingrad»), как это стали называть в ставке, т. е. полного окружения всего южного фланга гитлеровских вооруженных сил на советско-германском фронте, от Дона до Кавказа и Черноморского побережья.

Операция по выручке 6-й армии провалилась. И хотя затем еще несколько дней группа Гота немного продвигалась вперед, она вскоре была окончательно остановлена. Теперь все признали полное бессилие помочь окруженным. Более того, Гитлер стал утрачивать интерес к 6-й армии перед лицом надвигающихся еще более грозных событий.

Новая обстановка требовала от «Вольфшанце» принятия новых решений. И смысл их мог быть теперь один: полный отказ от каких-либо наступательных действий, немедленный переход к обороне и отступление.

Кризисный день 18 декабря, когда положение 8-й итальянской армии оценивалось как катастрофическое, вызвал крайнюю тревогу в Риме. После обеда в ставку Гитлера прибыли высокопоставленные итальянцы: министр иностранных дел граф Чиано и начальник штаба «Командо Супремо» маршал граф Кавальеро.

На следующий день начались бурные переговоры.

«Итальянские гости» находились в ставке Гитлера с 18 по 20 декабря. Главная цель их приезда состояла в том, чтобы убедить Гитлера сделать попытку в «какой-либо форме договориться со Сталиным, т. е. попытаться заключить мир, а потом направить главные усилия вермахта в Средиземноморье. Гитлер отвечал, что нет никакой необходимости добиваться соглашения с Советским Союзом во имя интересов североафриканского театра военных действий. Нужно, «не ослабляя армию на востоке, направить значительные силы к югу».

Решительно отвергая предложения о переговорах с Советским Союзом, Гитлер саркастически предложил «вернуть дуче его армию». Он заменит ее тремя немецкими дивизиями, прибывающими из Франции.

Что же касается положения в Северной Африке, то все пришли к заключению, что неудачи здесь происходят главным образом из-за срыва английской авиацией действий итало-германского морского транспорта. Кавальеро добился обещания дополнительной помощи немецкой авиации, а Гитлер настаивал на активизации итальянского флота.

Когда снова вернулись к положению на донском участке, Гитлер уточнил: он теперь срочно выведет с Кавказа дивизию СС «Викинг», передаст ее Готу, прикажет Паулюсу оставить Сталинград и сосредоточить силы для прорыва. И тогда он отдаст дуче его армию, а вместо нее введет немецкую армейскую группу — из Франции уже двигаются новые дивизии.

Все оказалось мечтой. Наступление советских войск на Дону продолжало шириться, создалась прямая угроза глубокого охвата всей кавказской группировки. Гот не продвигался ни на шаг. Наступающие советские танковые колонны прорвались к Тацинской, глубоко в тыл Паулюса и на фланге Манштейна. Танки начали обстреливать находящуюся здесь главную немецкую авиабазу. Поднялась паника. Самолеты взлетали, сталкивались в воздухе, горели, взрывались на земле. Танки крушили аэродром. Расчеты на снабжение армии Паулюса по воздуху окончательно провалились. 6-я армия почти не получала продовольствия и боеприпасов. «Воздушный мост» не осуществился. Напрасно ждали солдаты 6-й армии обещанного освобождения. 26 декабря Паулюс сообщал: хлеба осталось на два дня, остального провианта — на день, жиров нет.

5

Теперь надо было спасаться: угроза нависла над всем германским южным стратегическим флангом. В ночь на 29 декабря Гитлер принял окончательное решение: группы армий «А» и «Дон» отвести далеко назад и объединить под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна. Они превращаются в группу армий «Юг», которая отступит на запад.

Разосланная следующим утром директива Гитлера гласила: «Моим стремлением впредь, как и раньше, остается удержать 6-ю армию в ее крепости и создать предпосылки для освобождения. Вместе с тем необходимо избежать нового "котла" в связи с отступлением союзных войск или отходом наших слабых сил или в результате созданного в отдельных местах сильного превосходства противника. Кроме того, необходимо путем подвижного ведения боевых действий в отдельных местах вырвать у русских инициативу и снова обеспечить превосходство немецкого руководства»²⁵.

Наступила новогодняя ночь. Гитлеровские войска, сжигая города, села и деревни, разрушая мосты и дороги, отходили на запад через обледенелые степи Ставрополья, не зная, что ждет их и тех, кто остался в сталинградском «котле».

Солдаты 6-й армии, с надеждой вглядывавшиеся в ночную темноту, откуда должно прийти освобождение, скоро поняли: все пропало. Армия Гота разгромлена. Снабжение по воздуху прекратилось после захвата аэродромов. Все ждали гибели. «Если я вернусь домой, то никогда мне не забыть, что я видел, эта трагедия не сравнима ни с чем», — писал из «котла» жене квартирмейстер Карл Биндер.

Все обещания и посулы помочь войскам Паулюса стали пустой болтовней. Взаимоотношения между генеральным штабом в Растенбурге и штабами агонизирующей в сталинградском кольце армии в последние недели ее существования представляли собой смесь цинизма, ханжества и прямого обмана. И, на наш взгляд, не случайно именно в сталинградском «котле» зародилось движение немецких военных «Свободная Германия». Помимо определяющего факта военного разгрома, немалую роль сыграло пусть запоздалое, но разочарование многих офицеров 6-й армии в режиме «третьего рейха», в его руководителях, их программе, методах, пришедшее наконец понимание глубокой аморальности и преступности всего того, что совершал нацизм.

После войны большинство западногерманских историков подчеркивало: Паулюс не пробивался из окружения только потому, что, «как солдат», точно выполнял приказ Гитлера — стоять на месте. Они как будто забывают, что начиная со второй половины декабря 6-я армия не имела возможности осуществить прорыв ни с помощью Манштейна, попытка которого уже провалилась, ни тем более самостоятельно, ни по приказу Гитлера или совету генералов, ни без этих приказов и советов. Состояние армии — и моральное, и материальное — не давало никаких перспектив на успех. Любая попытка подобного рода означала бы немедленное и полное уничтожение армии. Паулюс находился в кольце и хорошо знал: впереди только капитуляция.

Гитлер слал в «котел» телеграммы, наполненные пустыми, высокопарными фразами об «исторической миссии» 6-й армии, о «высших стратегических соображениях», во имя которых якобы отдаются приказы «держаться до последнего патрона». На самом деле в «Вольфшанце» были бессильны бороться с надвинувшейся катастрофой. Требование к 6-й армии «держаться» становилось таким же бессмысленным, как и слепое послушание Паулюса.

Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии двинула вперед крупные силы на всем южном крыле советско-германского фронта. Контрнаступление, начатое с берегов Волги и Дона, переросло в январе 1943 г. в общее стратегическое наступление на огромном фронте от Воронежа до Черного моря. 4 января Ставка утвердила план операции по уничтожению немецкой группировки у Сталинграда. 8 января генералы H. Н. Воронов и К.К. Рокоссовский предъявили Паулюсу ультиматум: всем германским окруженным войскам прекратить сопротивление.

После того как 6-я армия оказалась в «котле», первым побуждением ее командующего было получить разрешение Гитлера на прорыв. Гитлер отклонил просьбу. Он призвал к верности и потребовал «любой ценой удержать позицию, завоеванную столь большой кровью, — Сталинград». В «котле» с трудом понимали смысл такой задачи. Командир 51-го армейского корпуса Зейдлиц первым предложил Паулюсу не подчиняться приказу Гитлера: люди тысячами гибнут от огня, голода, холода.

А в рейхе стали создавать легенду жертвенности. Паулюса сравнивали с генералом Йорком, героем 1812 г. Передавали слова Паулюса: «История именно сейчас выносит свой приговор». «Каждый человек в Сталинграде — герой», — заявляла «Берлинер локальанцайгер». Ставка Гитлера провозгласила: 6-я армия отныне называется «Крепость Сталинград». В штабе же Паулюса новый пропагандистский трюк прямо называли глупостью.

В конце января 1943 г. требования капитуляции шли к Паулюсу со всех сторон. Они усилились после 26 января, когда советские войска, наступавшие с запада, соединились на Мамаевом кургане с частями 62-й армии и расчленили окруженных на две части. С обороной на севере штаб Паулюса потерял связь, армейские корпуса остались без всякой поддержки.

Наступающие советские дивизии все больше сдавливали оба «котла». Теперь никто ни в малейшей мере не верил ни Гитлеру, ни Паулюсу. «Гитлер — преступник, — услышал Паулюс в беседе с подчиненными. — Так же как обманывали нас, так будут обманывать немецкий народ»²⁶. Это понимал и Паулюс, но оставался послушным.

События последних дней ничего не изменили. Фюрер вновь и вновь приказывал держаться. При дальнейшем расчленении «котла» его отдельные части подчиняются «непосредственно и лично Гитлеру!». Такой вздор подавался как новое «гениальное решение фюрера».

Разбитые дивизии не могли сопротивляться. Десятки тысяч раненых оставались без помощи. 29 января стало известно: генерал-лейтенант Шлемер и другие генералы приняли советских парламентеров и вели с ними переговоры о капитуляции.

Паулюс все еще демонстрировал «верность фюреру» и послал ему телеграмму: «Над Сталинградом еще развевается знамя со свастикой».

На самом же деле командующий 6-й армией, сидя в темном подвале универмага, ждал исхода событий. В дверях подвала перед Паулюсом появился генерал Росске, командир дивизии, оборонявшейся в центре города: «Дивизия больше не в состоянии оказывать сопротивление. Русские танки приближаются к универмагу. Конец настал».

После того как советское командование предложило Паулюсу капитулировать, он послал телеграмму в штаб-квартиру фюрера с просьбой разрешить капитуляцию. Ответ Гитлера гласил: «Запрещаю капитуляцию. Армия должна удерживать свои позиции до последнего снаряда, до последнего патрона и своей героической выдержкой ввести незабываемый вклад в создание фронта обороны Западной Европы»²⁷.

В тот самый день, 30 января 1943 г., когда в рейхе должны были пышно отпраздновать 10-летие прихода к власти нацистов, Паулюс снова шлет фюреру телеграмму из подвала сталинградского универмага: «Крушение нельзя предотвратить позже чем через 24 часа». Гитлер, чтобы «поднять дух» окруженных, немедленно производит Паулюса в фельдмаршалы, а 117 офицерам присваивает следующий чин. В тот же день Геринг выступает в Берлине с речью: «И через тысячу лет каждый немец будет говорить об этой битве со священной дрожью и вспоминать, как, несмотря ни на что, Германия победила»²⁸.

Проходят еще сутки. 31 января Паулюс опять шлет телеграмму в ставку: «Армия будет держаться до последнего солдата и последнего патрона, удерживать позиции во имя фюрера и отечества» и т. п. Но в 19 час. 45 мин. следует сообщение: «Русские стоят около бункера. Станция прекращает работу». Капитуляция приняла массовый характер.

Лишь 3 февраля в Германии было сообщено о происшедшем. Первый раз вступлением к военной сводке служил глухой барабанный бой. Затем последовали трагические начальные звуки пятой симфонии Бетховена. Воля судьбы? Быть может, и так: окончание сталинградской катастрофы точно совпало с 10-летием прихода нацистов к власти. Гитлер даже не явился на празднование и послал Геббельса прочитать перед собравшимися воззвание от его имени. Никто еще не видел Геринга столь растерянным, как в этот день, когда он выходил с маршальским жезлом в руках из здания министерства авиации после произнесенной там торжественной речи.

И сразу в рейхе объявлен четырехдневный национальный траур.

Гитлер рвал и метал. Как могли Паулюс и все остальные не покончить самоубийством? «Если сдали нервы, не остается ничего другого как сказать: "Больше не могу" — и застрелиться. Тогда можно сказать: мужчина кончил самоубийством, как в прошлые времена полководцы бросались на меч, видя, что дело проиграно. Это ведь само собой разумеется».

6

Поражение под Сталинградом означало для фашизма страшный, ни с чем не сравнимый удар. Сколь ни глубоким был кризис, вызванный поражением под Москвой, его удалось преодолеть. На «генеральное наступление» 1942 г. возлагались все надежды и в политическом, и в экономическом, и в военном, и в психологическом плане. И когда утром 3 февраля 1943 г. немцы услышали по радио сводку верховного командования об окончании сражения под Сталинградом и прочитали в газетах о «героической гибели 6-й армии», многие из них поняли: дело идет к общему поражению.

Под Сталинградом вместе с уничтоженными 32 дивизиями, с ликвидацией южного фланга Восточного фронта рухнули все надежды на победу над Советским Союзом, на завоевание Ближнего Востока, на походы в Азию и Африку, на штурм всеми силами Британской империи и на многое другое. И конечно, развеялись в прах мечты о мировом господстве. Словом, исчезло именно то, во имя чего существовал «третий рейх». Теперь не оставалось надежд, что внешнеполитические доктрина и программа фашизма, во имя реализации которых была подготовлена и развязана война, когда-либо воплотятся в жизнь. Все обещания немецкому народу, все призывы оказались ложью, а реальностью стали колоссальные потери, жертвы лишения, бесконечные колонны пленных, бредущих по заснеженной сталинградской земле.

Но нацизм не был бы самим собой, если бы после катастрофического удара не принялся бы с еще большей энергией спасать то, что мог спасти, и выправлять положение. Сообщив народу о гибели 6-й армии, нацисты постарались прежде всего придать поражению некую героическую окраску. Кощунственно называя брошенных на бессмысленную смерть солдат «защитниками Европы от большевизма», нацистские пропагандисты стали изображать сталинградскую катастрофу как некую «жертву Германии во имя спасения Европы», как «пример для всех немцев», как образец выполнения долга перед фюрером и т. п. Нацистская пропаганда пыталась превратить Сталинград в символ «поднятия духа», «поддержания веры», а также использовать для устрашения внутри страны. Вместе с тем нацисты очень боялись падения своего престижа перед союзниками, что могло подтолкнуть их к попыткам как-то выйти из коалиции. Поэтому они стали с особой настойчивостью повторять, что только «третий рейх» может защитить каждого из них от «большевистского нашествия» и гибели.

После победы под Сталинградом капиталистический мир приступил к переоценке Советского Союза. Новые, внезапно открывшиеся для этого мира возможности социалистического государства свидетельствовали об изменении соотношения сил между социализмом и капитализмом, заставляли иначе взглянуть на перспективы и возможные результаты войны, на будущее.

Победа под Сталинградом стала важнейшим событием в достижении коренного перелома в ходе второй мировой войны и означала важный этап на пути к сокрушению гитлеровской Германии. Утрата армиями фашистского блока четвертой части всех сил, действовавших на советско-германском фронте, вызвала сильнейшее обострение противоречий в лагере фашистских агрессоров и серьезно повлияла на внутреннее положение стран — сателлитов гитлеровской Германии.

Вместе с тем Сталинградская битва и неразрывно связанное с ней успешное для советских войск сражение за Кавказ значительно укрепили позиции США и Англии на Ближнем Востоке и в бассейне Средиземного моря, облегчили им победу в Северной Африке. Япония и Турция окончательно отказались от вступления в войну против Советского Союза на стороне «третьего рейха».

В общем ходе европейской истории Сталинград должен был состояться. И не только как великая битва армий противоположных политических систем, но и как символ новейшей истории, означающий поражение крайне реакционных милитаристских начал. Все, что произошло в Сталинграде, повлияло на судьбы Европы и всего мира гораздо больше, чем любая военная битва XX столетия. Сталинград — в ряду самых важных социальных, политических и военных феноменов нашего времени.

Итак, «третий рейх» отпевал свою 6-ю армию. Под зловеще приподнятые звуки вагнеровской «Гибели богов» и потрясающие бетховенские траурные марши. Горький парадокс истории, или, если угодно, ее противоречие, заключался в том, что великие творения «другой» Германии должны были служить Германии «этой». И даже в какой-то мере понятное горе простых людей, оплакивавших своих близких, не снимает этого противоречия, ибо даже последний солдат 6-й армии вынужден был исполнять волю тех, кто захватил власть в Германии и вел ее к катастрофе. Но вечное не может служить преходящему и преступному. Сталинград прокладывал путь в новую эру.

Примечания

1. KTB/OKW, Bd. II, S. 71, 72, 82.

2. Бюллетень оценок противника на Восточном фронте. Ч. А. — Б-ка Воен. акад. им. М.В. Фрунзе. Рукопись, с. 18, 19, 27.

3. KTB/OKW, Bd. II, S. 988, 989.

4. Ibid., S. 83.

5. Völkischer Beobachter, 1942, 19. Nov.

6. KTB/OKW, Bd. II, S. 996.

7. Ibid., S. 1000.

8. Ibid., S. 83.

9. Ibid., S. 999.

10. Ibid., S. 83.

11. Ibid., S. 1006.

12. KTB/OKW, Bd. II, S. 84.

13. Ibid.

14. Philippi A., Heim, F. Der Feldzug gegen Sowjetrussland, 1941 bis 1945. Stuttgart, 1962, S. 183.

15. KTB/OKW, Bd. II, S. 1105.

16. Görlitz W. Paulus und Stalingrad. Frankfurt a. M., 1964, S. 229—230.

17. Ibid., S. 232.

18. Ibid.

19. См.: Hitlers Lagebesprechungen: Die Protokollfragmente seiner militärischen Konferenzen, 1942—1945. Stuttgart, 1962, S. 92.

20. Ibid., S. 92, 93.

21. Görlitz W. Paulus und Stalingrad, S. 46.

22. KTB/OKW, Bd. II, S. 1128.

23. Ibid., S. 1127.

24. Самсонов А.М. Сталинградская битва. М., 1983, с. 461.

25. KTB/OKW, Bd. II, S. 1318.

26. Adam W. Generale fordern Kapitulation. — Zeitschrift für Militärgeschichte, 1965, N 1, S. 54.

27. Stalingrad, S. 627.

28. Ibid., S. 629.