Сорок первый

1

Лишь с наступлением темноты 21 июня в ротах «восточной армии» при свете карманных фонарей зачитали приказ фюрера: «Солдаты Восточного фронта! Наступил час, когда я могу говорить с вами открыто... Сейчас вы вступите в упорную и ответственнейшую борьбу, ибо судьба Европы, будущее германского рейха и нашего народа находится отныне полностью в ваших руках!». Теперь немецким солдатам окончательно стало ясно, почему стянуты к советским границам столь громадные силы, к чему они готовятся и что предстоит. А предстоит им такой же быстрый, молниеносный поход, какими были прежние. И если они будут действовать так же хорошо, как и раньше, то до осени вернутся домой.

Войска изготовились в предрассветной мгле. К границе подползли штурмовые группы. Против Брестской крепости — железнодорожный мост. Час назад через него прошел с советской стороны, сияя огнями, скорый поезд. Немецкий пограничник помахал рукой машинисту...

Ровно в 3 часа 15 мин. первые залпы артиллерийской канонады разорвали обманчивый покой. Бомбардировщики вторглись в советское пространство и нанесли внезапные удары по аэродромам. Лавины войск двинулись вперед.

... Короткой ночью с субботы на воскресенье 22 июня Берлин спал. Вдруг в 3 часа зазвонили телефоны в квартирах членов дипломатического корпуса, служащих министерства пропаганды, корреспондентов. Так было перед нападением на Польшу, на Норвегию, на Францию, на Балканы. Что теперь? Быть может, падение Англии?

В 5 час. 30 мин. в министерстве иностранных дел началась пресс-конференция. Риббентроп, одетый по поводу торжественного случая в коричневый костюм с орденскими знаками, прочитал короткое заявление. Война с Советским Союзом! Иностранные журналисты бросились к телефонам. Нацистские стали кричать: «Хайль Гитлер!». Итальянские молчали: инструкций из Рима еще не было.

Утренние программы «великогерманского радио», начинавшиеся обычно музыкой, внезапно прервались звуками фанфар. Затем раздалась барабанная дробь. Геббельс прочел «обращение фюрера к немецкому народу»: он, фюрер, решил «защитить и спасти Европу». Войска вермахта, чтобы «отразить советскую угрозу», пересекли советскую границу. Вышли первые газеты. «Фёлькишер беобахтер» открывалась громадным заголовком: «Национал-социализм и большевизм противостоят друг другу как огонь и вода в бескомпромиссной борьбе».

Геббельс тем же утром собрал на инструктаж своих, сотрудников. Он сказал им: большевики вынудили национал-социализм и немецкий народ к борьбе. Фюрер гарантирует, что за четыре месяца поход в Россию будет окончен. «Однако я говорю вам, что он будет продолжаться только восемь недель»¹. Свое пророчество он повторил в тот же день во время торжественного обеда в честь одной из знаменитых киноактрис.

Ни его, ни фюрера, ни других ничуть не смутили ни сделанные в тот же день заявления Черчилля о том, что «каждый человек и каждое государство, которое борется против нацизма, получит нашу помощь», ни слова Рузвельта: «Конечно, мы окажем русским возможную поддержку». Какая помощь, если все окончится так быстро? Папа римский сразу дал понять, что поддержит нацистов в их борьбе. Некоторые епископы сразу же назвали вторжение в Советский Союз «европейским крестовым походом».

2

Неизбежность агрессии фашизма и, следовательно, раньше или позже войны с гитлеровской Германией в Советском Союзе осознавалась повсеместно. На протяжении ряда лет страна делала все, чтобы организовать оборону. После начала второй мировой войны в этом направлении были приложены новые усилия.

Однако история отвела нам слишком небольшой отрезок мирного времени. Лишь два с небольшим десятилетия назад страна была отсталой, полуграмотной, разрушенной. В кратчайший срок она провела глубокие преобразования. Но «экономические возможности не позволили в столь короткие сроки полностью провести в жизнь намеченные организационные и иные мероприятия по вооруженным силам»². Война застигла их в стадии реорганизации, перевооружения и переподготовки, создания мобилизационных запасов и государственных резервов.

Партия стремилась всеми возможными средствами предотвратить войну, оттянуть ее начало, не давать повода фашистам для агрессии. Стремление к предотвращению войны как фактор, присущий социализму, повлияло на общие оценки всей ситуации, тем более что Гитлер провел широчайшие меры по дезинформации.

Общая обстановка не лишала оснований расчеты, что Гитлер не начнет агрессию против СССР, не обеспечив тыл на Западе, что он не рискнет пойти на авантюру борьбы на два фронта при ставшей очевидной в 1940 г. решимости Англии, поддерживаемой США, сражаться с «третьим рейхом».

Главная идея сводилась к намерению оттянуть начало войны, не поддаваться на провокации. То и другое диктовалось главным образом потребностями выигрыша времени для развития и перестройки вооруженных сил в связи с опытом начавшейся мировой войны, который принес много нового и выдвинул ряд порой непредвиденных требований как технического, так и оперативного, организационного и кадрового плана. Даже при крайнем напряжении сил задуманные широкие меры по дальнейшему укреплению обороноспособности трудно было вполне завершить раньше 1942 г.

Совершенное в предвоенные годы заложило прочную основу будущей победы. Но потенциал не был вполне использован в самый острый момент, когда нужно было все привести в полную готовность. И это обстоятельство вместе с другими — с мощью агрессора, с его коварством и иными причинами — вызвало ту тяжелейшую ситуацию, в которой оказалась страна в 1941 г.

Частичное стратегическое развертывание Красной Армии, начатое в мае-июне 1941 г., к моменту вторжения не завершилось. Войска западных приграничных округов не успели создать группировку сил, пригодную для отражения удара. Соединения и части их первого эшелона не могли сдержать массированные удары немецких танковых группировок, имевших на главных направлениях подавляющее превосходство сил. В результате вермахт с самого начала захватил стратегическую инициативу.

В 5 час. 25 мин. командующий Западным фронтом Красной Армии отдал приказ: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев военных действий приказываю поднять войска и действовать "по-боевому"». В 7 час. 15 мин. последовала директива наркома обороны: «Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы, уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу». В 10 час. начальник Генерального штаба Красной Армии подвел первый итог: «Командующие фронтами ввели в действие план прикрытия и активными действиями подвижных войск стремятся уничтожить перешедшие границу части противника. Противник, упредив наши войска в развертывании, вынудил части Красной Армии принять бой в процессе занятия исходного положения по плану прикрытия»³.

Во всех западных приграничных округах была нарушена связь с войсками. Как пишет Г.К. Жуков, «внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не был предусмотрен»⁴. Не рассчитывалось, что в первый же день будут брошены мощные компактные группировки на всех направлениях для нанесения сокрушительных рассекающих ударов. К тому же в результате внезапных авиационных атак приграничные округа потеряли на аэродромах множество самолетов.

3

Главный лозунг для наступающих гитлеровских войск звучал так: «Быстрее, быстрее!». Танковые и моторизованные колонны вклинились глубоко в расположение приграничных округов Красной Армии. Однако на ряде участков наступающим было оказано героическое сопротивление.

... С первым залпом артиллерий на мост у Бреста двинулся немецкий штурмовой отряд. Он был встречен автоматными очередями советских пограничников. Теряя убитых и раненых, отряд захватил мост. Зеленым светом карманного фонаря командир дал сигнал, и первые танки группы Гудериана с белой буквой «Г» на бортовой броне двинулись вперед. Но входившая в состав группы 45-я пехотная дивизия была сразу же остановлена у стен крепости. Захватить с ходу ее не удалось, повторные атаки также были отбиты. Пришлось командиру дивизии генералу Шлиперу тщательно готовить новое наступление. Ударные части, в том числе батальон капитана Праксы, наступавший на главном направлении, снова двинулись вперед. Но защитники Бреста во главе с майором П.М. Гавриловым сражались до конца. «45-я пехотная дивизия 22 июня не предполагала, сколько крови ей придется пролить за эту старую крепость», — пишет западногерманский историк П. Карелль⁵. Уже к вечеру 22 июня в 45-й дивизии были убиты 21 офицер, 290 унтер-офицеров и солдат, в их числе капитан Пракса. Только за девять дней борьбы под Брестом 45-я пехотная дивизия потеряла 482 человека убитыми, включая 40 офицеров, и более 1000 ранеными. Даже генерал Гудериан, получив донесение о ходе боев, сказал офицеру связи командования сухопутных сил фон Белову: обороной Бреста «надо восхищаться».

Была ли оборона Бреста эпизодом, исключением в событиях первых дней войны? Мы имеем основания сказать: отнюдь нет. Подобных примеров было много.

На северо-западном участке фронта восемь суток гитлеровская 291-я пехотная дивизия, усиленная двумя ударными группами моряков и танками, вела тяжелые бои за город Лиепая (Либава), обороняемый 67-й стрелковой дивизией генерала Н.А. Дедаева, военными моряками, рабочими-добровольцами. По выводу Карелля, «оборона была организована блестяще. Солдаты хорошо вооружены и фанатически храбры... Войсковые подразделения, не считаясь ни с чем, жертвовали собой, чтобы выручить крупные соединения. Они показали в Либаве наилучшие элементы советского военного искусства. Этот метод действий принес наступающим тяжелые потери». Погибли, например, оба командира ударных групп моряков капитан-лейтенанты фон Диет и Шенке. 29 июня захватчики в основном овладели городом. «Но эта победа, — продолжал автор, — была горьким уроком: в Либаве впервые выяснилось, на что способен красноармеец при обороне укрепленного пункта, когда им руководят решительно и хладнокровно»⁶.

Конечно, это были эпизоды на общем фоне разворачивающихся событий. Но они свидетельствовали о стойкости сопротивления с самого начала. Вечерняя сводка германского верховного командования от 22 июня гласила: «Между 3.05 и 3.30 утра группы армий "Юг" (без 11-й армии), "Центр" и "Север", согласно плану, внезапно вторглись в Россию. В течение первой половины дня усиливалось впечатление, что внезапность удалась на всех направлениях. Уже в утренние часы на всем фронте удалось продвинуться в глубину на 4—5 км и прорвать пограничную оборону противника... За цитадель Бреста идет ожесточенное сражение»⁷. Уже этот самый первый доклад, в частности, опровергает легенду, созданную гитлеровской пропагандой, а после войны подхваченную некоторыми реакционными историками, будто нападение фашизма на СССР было лишь «предупредительной мерой» против готовящейся «агрессии» Советского Союза. Чуть позже в «Особой сводке» верховного командования вермахта говорилось: «Германская восточная армия утром 22 июня на широком фронте пересекла границу и глубоко вторглась в расположение советских армий»⁸. Именно вторглась, а не «отразила угрозу»!

4

Сразу же после начала вторжения в Советский Союз Гитлер со всеми своими высшими генералами из ОКБ, помощниками и челядью в обстановке глубокой секретности несколькими эшелонами — самолетами и специальными поездами — перебрался из Берлина в Восточную Пруссию. Здесь, в лесу, несколько восточнее Растенбурга, строительная организация Тодта подготовила новое расположение ставки. Заглянем во внутрь и посмотрим, как выглядел управлявший войной центр военной машины «третьего рейха».

Всякий попадающий в «Вольфшанце» («Волчье логово») должен был сначала пересечь две плотно охраняемые линии заграждений с контролем, проверяющим специальные пропуска. Затем он мог увидеть среди сосен, лиственных деревьев и кустарника ряд построек: до десятка мощных серых железобетонных бункеров. Главным помещением была «рабочая комната» Гитлера с окнами на север (фюрер не любил солнечного света). Здесь проходили совещания и «служебные обеды», которые он давал высокопоставленным гостям. Поблизости располагались жилой бункер и кухня со столовой — узким помещением с длинным столом, где за обедом и ужином фюрер встречался со своими помощниками и произносил длиннейшие монологи обо всем, что ему взбредет в голову, тщательно записываемые для истории старательным историографом Пикером. Повсюду — дубовая мебель, серые и коричневые тона.

Это был так называемый главный лагерь. Здесь жил Гитлер со своими основными помощниками — всего 26 человек. Здесь же находились узел связи и помещения для охраны («лейбштандарта»).

В углубленных в землю железобетонных бункерах дверь к двери примыкали друг к другу рабочие комнаты и квартиры офицеров штаба оперативного руководства. Окрашенная в светлые тона деревянная обшивка покрывала бетонные стены. Встроенные шкафы, облицованные кафелем ванные, постоянное отопление, электрифицированные комнаты различного назначения довершали картину «полевого» штаба. Тут же рядом находился небольшой вокзал. На путях стоял специальный поезд, в котором иногда проходили совещания и жил заместитель Йодля Варлимонт.

Ставка была тесно связана с оставшимися в Берлине рабочими группами, которые занимались вопросами организации резерва, вооружения, сотрудничества с политической администрацией рейха. Связь осуществлялась через курьеров, в распоряжении которых имелись каждую среду самолет и каждую ночь пара скорых поездов, курсирующих между Растенбургом и столицей рейха. Поезда мчали из Берлина в Растенбург и обратно множество офицеров, чиновников, курьеров и партийных функционеров.

Историограф ставки Гитлера Г. Пикер пишет: «Отсюда, из "Вольфшанце" Гитлер управлял "Германским рейхом" с 112,5 млн. немцев на 850 209 кв. км, военной машиной в 20 млн. солдат, партией в 25 млн. членов и оккупированными областями в 6 млн. кв. км с 250 млн. человек»⁹. Восхищавшийся Гитлером «историограф», старательно записывающий все разглагольствования своего кумира, забыл лишь сказать, что отсюда же, из «Вольфшанце», отдавались самые чудовищные приказы об истреблении миллионов людей, о порабощении многих народов. Это место стало прибежищем самых ужасных преступников, каких только знала история.

5

В приграничной зоне советские войска на ряде направлений сражались необычайно упорно. Особенно неожиданным оказался мощный контрудар советских танковых частей под Дубно. 24 и 25 июня в сводке германского верховного командования говорилось: «Перед группой армий "Юг" противник сражается особенно ожесточенно и упорно. Создается впечатление, что он намеревается нанести здесь решающий удар»¹⁰.

В сводке от 25 июня: «Перед группой армий "Юг" борьба идет с неослабевающей силой. Противник подводит резервы с направления Житомира и снова и снова атакует при сильной поддержке; танков нашу 1-ю танковую группу»¹¹.

Это был знаменитый контрудар 8-го и 15-го механизированных корпусов генерала Рябышева под Дубно, который спутал планы 1-й танковой группы Клейста и задержал ее наступление. Этот контрудар организовал прибывший в штаб фронта представитель Верховного Главнокомандования генерал армии Г.К. Жуков.

Из сводки германского верховного командования от 26 июня: «В группе армий "Юг" продолжается сражение с той же силой, противник все снова и снова переходит в мощное, поддержанное танками контрнаступление. Надо предполагать, что борьба будет продолжаться еще много дней». Сводка от 27 июня: «В группе армий "Юг" борьба идет с неослабевающим ожесточением». Еще через день штаб ОКБ докладывает Гитлеру: «Продолжаются ожесточенные бои. Противник снова переходит в контрнаступление при поддержке танков, сосредоточивая усилия против наступающего клина 1-й танковой группы»¹².

Как пишет советский исследователь В.А. Анфилов, «советские войска нанесли врагу большие потери и задержали его продвижение. Немецкие войска охватила паника»¹³. Германское командование стало подтягивать в этот район новые силы, чтобы ликвидировать прорыв около Дубно. Генерал Гальдер записывал в дневнике: «Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя с дотами, не желая сдаваться в плен»¹⁴.

Однако общая ситуация оказалась для советских войск настолько сложной, что отход был неизбежен. Советское Верховное Командование решило создать новый фронт обороны по Западной Двине и Днепру. Туда срочно двинулись резервы.

Когда германские войска достигли берегов Днепра и Западной Двины, перед обитателями «Вольфшанце» встал вопрос: как вести наступление дальше? Стойкое сопротивление советских войск в пограничных районах потребовало более значительных усилий, чем предполагалось.

Но вот наступающие колонны увидели воды Днепра. И в «Вольфшанце» действительно начали думать, что исход «восточного похода» предрешен. Однако чем пристальнее вглядывались германские генералы через свои полевые бинокли за Днепр, чем больше донесений получали от своих самолетов-разведчиков, тем озабоченнее становились их лица. Впереди лежали бескрайние просторы России. Пылали города. Гитлеровские солдаты, танки, машины, обозы — все двигалось в облаках пыли по дорогам на Восток, а оттуда, с Востока, появлялись новые советские дивизии, чтобы стоять насмерть — генералы все больше убеждались в этом — на каждом пригодном к обороне рубеже.

Первая, пока еще отдаленная и очень смутная тревога закрадывалась в их умы, когда вместе с Гитлером собирались они за столом в комнате для заседаний, чтобы обсудить положение. То в одной, то в другой победной реляции звучали нотки разочарования. Русские сражаются до последнего человека. Они гибнут в дотах, танках, окопах, но не сдаются. Конечно, Гитлер, Кейтель и все остальные ничуть не сомневались: события развиваются в соответствии со всеми их общими планами, исходными расчетами. Главные трудности «восточного похода» позади, если о них вообще следует говорить. Надо двигаться к конечным целям.

В начале июля, по единодушному мнению обитателей «Вольфшанце», Советский Союз практически уже разбит и теперь предстояло уточнить направления действий на ближайший период, когда победа станет полной. Еще 30 июня Гальдер записал в своем дневнике: «Фюрер считает, что в случае достижения Смоленска в середине июля, пехотные соединения смогут занять Москву только в августе... Не будет преувеличением, если я скажу, что кампания против России выиграна в течение 14 дней... Когда мы форсируем реки Западную Двину и Днепр, то речь будет идти не столько о разгроме вооруженных сил противника, сколько о том, чтобы отнять у него промышленные районы»¹⁵.

Блестящий анализ!

Но какие же районы «отнимать» сначала, а какие — потом? Утром 4 июля Йодль сказал Гитлеру: «Предстоящее решение... вероятно, станет самым трудным в этой войне». Фюреру мысль чрезвычайно понравилась. Вечером на совещании в узком кругу он ее повторил:

— Я уже длительное время пытаюсь вникнуть в положение противника. Практически он уже проиграл эту войну. Это хорошо, что мы разбили русские танковые войска и авиацию в самом начале. Русские больше не смогут их восстановить. Я занимаюсь вопросом, что нужно делать после прорыва линии Сталина. Повернуть на север или на юг? Вероятно, это будет самым трудным решением этой войны!

Итак, самое трудное и единственное! Мы подчеркиваем: с их точки зрения, единственное и последнее решение в войне против Советского Союза.

Само собой разумеется, в эти дни бункера и бараки «Вольфшанце» наполнила атмосфера ликования. Ведь все, о чем мечтал, говорил, писал фюрер, к чему стремился два десятка лет, настало и осуществлялось с поразительной точностью и быстротой, как и должно быть. За своими традиционными ужинами в кругу высших военных и партайгеноссе, адъютантов и секретарш Гитлер разглагольствовал особенно длинно, пользуясь, как всегда, абсолютным пониманием своих верных соратников. Излюбленную тему составляли картины будущего устройства «Великогермании», ее организации, управления, тех богатств, которые польются в рейх. Фюрер был окружен таким низкопоклонством, которого он не помнил в прошлые годы. Никакая самая примитивная и грубая лесть не считалась чрезмерной. Нацистские лидеры и их окружение не сомневались в том, что победа в только что начавшемся «восточном походе» фактически уже одержана. Все они настолько привыкли к чуть ли не автоматическому осуществлению своих замыслов, что находились в полной уверенности в скором завершении очередного «блицкрига».

За вечерним чаепитием фюрер развивал свои планы:

— Мы больше не должны разрешать германцам уезжать из Европы в Америку. Норвежцы, шведы, датчане, голландцы — их всех мы должны направить в восточные области. Они станут гражданами рейха. Мы стоим перед громадными задачами будущего. Нам надо планомерно проводить расовую политику. Мы должны делать это уже потому, чтобы предотвращать близкородственное скрещивание, которое у нас, к сожалению, имеется.

Он продолжал:

— Болота мы не будем осушать. Мы возьмем только самую хорошую землю и наилучшую почву. В болотистых районах мы можем устроить громадные учебные плацы в 350—400 км, с реками и всеми естественными препятствиями для обучения войск. Могущественное воздействие будет иметь то, что во всем новом рейхе будут только одни вооруженные силы, одна СС и единое управление¹⁶.

На совещаниях в ставке все чаще теперь говорили не о дальнейшем ведении войны против Советского Союза, не о ходе борьбы, а о послевоенных проблемах. Генеральный штаб старательно подсчитывал потери Красной Армии. Они были действительно велики. Но он не смог увидеть ее резервы. Он, во-первых, не верил, что резервы могут существовать, а во-вторых, что они появятся именно там, где готовился последний марш для полного завоевания России. 8 июля Гальдер заверил Гитлера: только 46 советских дивизий пригодны для действий, а все остальные разбиты. 46 против 190 германских, румынских, венгерских, финских. Могут ли быть сомнения в исходе последней фазы борьбы? Группа армий «Центр» 12 июля сообщала: если ее танковая армия сможет сделать остановку на семь дней для подвоза продовольствия, «то можно рассчитывать, что армия достигнет Москвы».

Фюрер уже 29 июня отдал приказ назначить Геринга «специальным уполномоченным по четырехлетнему плану в завоеванных восточных областях» для их безудержного разграбления, что на жаргоне нацистов звучало как «проведение всех мероприятий по максимально возможному использованию запасов и экономического потенциала»¹⁷. Геринг немедленно приступил к делу.

6

Гитлер, его фельдмаршалы и генералы думали, что Советский Союз уже разбит. Однако они не представляли себе, что по ту сторону фронта кипит гигантская организационная работа, первым итогом которой станет появление резервов Красной Армии в таких размерах, о которых они не имели даже приблизительных сведений. Лучшие специалисты из «Вольфшанце» уже трудились над составлением точнейших графиков «возвращения войск после победы». Они точно высчитали, что уже к осени в «русском пространстве» останется всего 56 дивизий. Остальные вернутся домой. Но они не могли даже отдаленно подумать о том, какие меры принимались по ту сторону линии фронта, чтобы сорвать расчеты нацизма.

Коммунистическая партия руководствовалась указанием В.И. Ленина: «...раз дело дошло до войны, то все должно быть подчинено интересам войны, вся внутренняя жизнь страны должна быть подчинена войне... ни малейшее колебание на этот счет недопустимо»¹⁸. Партия развернула широчайшую деятельность по мобилизации всех сил народа и государства для отпора захватчикам.

На восьмой день войны, 29 июня, Центральный Комитет партии и Совет Народных Комиссаров СССР обратились к партийным и советским организациям прифронтовых областей с Директивой — первым документом партии и правительства в Великой Отечественной войне. Центральный Комитет требовал отрешиться от настроений мирного времени, покончить с благодушием и беспечностью, мобилизовать все силы на разгром врага. Была намечена развернутая программа борьбы советского народа за организацию разгрома агрессора. Советские воины должны отстаивать каждую пядь земли, драться до последней капли крови, проявлять смелость, инициативу, сметку, свойственную нашему народу. От партийных и советских организаций требовалось обеспечить всестороннюю помощь действующей армии путем Организованного проведения мобилизации, четкого и бесперебойного снабжения, быстрого продвижения эшелонов на транспорте и т. д. Партия и правительство требовали в занятых врагом районах формировать партизанские отряды и диверсионные группы, создавать невыносимые условия для врага и его пособников.

Эта Директива, доведенная до народа в известной речи И.В. Сталина по радио 3 июля 1941 г., прояснила многое и стала программой борьбы. Призыв нашел горячий отклик в сердцах советских людей, понимавших характер и цели начавшейся войны как войны всенародной, отечественной.

Государственный Комитет Обороны, созданный 30 июня 1941 г., сосредоточил всю полноту власти. Под его руководством началась эвакуация промышленных предприятий из угрожаемой прифронтовой зоны в глубь страны.

Срочно принятый народнохозяйственный план военного времени положил начало перестройке всей экономики. Резко увеличивалось производство военной техники, утверждалось строительство новых военных предприятий, железных дорог, военная промышленность усиливалась передачей в ее распоряжение предприятий других отраслей народного хозяйства и принималось очень много других мер, чтобы повернуть всю жизнь народа лицом к обрушившимся на него жесточайшим испытаниям. Но само собой разумеется, что имелось самое неотложное: восстановить прорванный фронт, создать новую линию обороны, чтобы задержать эту гитлеровскую лавину.

Ставка срочно выдвигает резервы на Западную Двину и среднее течение Днепра, развертывает здесь новый фронт, а позади готовит резервные формирования, создавая таким образом глубину стратегической обороны.

И уже к середине июля только на западном направлений на глубину нескольких сот километров в трех эшелонах развернулись 74 новые дивизии. Чудо? В общем-то — да. В германском стане никто не мог такого ожидать. Пусть эти новые дивизии не были оснащены лучшим образом и, конечно, не обладали опытом. Но ввод в кратчайшие сроки такого большого количества резервов Красной Армии имел неоценимое значение для всего хода борьбы. На Днепре, у смоленских высот, на Березине, под Могилевом, Псковом, Житомиром и во многих других местах закипели необычайные по напряжению бои. Но из всех русских городов, о которых говорилось в те дни в «Вольфшанце» и в разных штабах, все чаще и тревожнее стал упоминаться один — Смоленск.

Вторая мировая война знала уже много битв, больших и малых, имевших то или иное, главным образом частное, значение. Но Смоленское сражение вошло в историю как военное событие первостепенной важности. Конечно, на смоленских высотах Красной Армии не удалось достигнуть желаемого перелома борьбы. Она еще не смогла разбить группу армий фон Бока. Но На полях Смоленщины советские войска в напряженных кровопролитных боях настолько потрясли наиболее мощную группировку фашистской армии, что заставили германское командование впервые во второй мировой войне заняться пересмотром оперативных планов.

В начальной стадии Смоленского сражения армиям фон Бока удалось добиться серьезного успеха. Танковые группы Гудериана и Гота прорвались к Смоленску и Ярцево, к Ельне, Кричеву, Духовщине. Но здесь они встретили упорное сопротивление. В «смоленских воротах» войска генерала П.А. Курочкина, сначала решительно отбивая атаки, а затем ведя бои в оперативном окружении, сковали более десятка немецких дивизий. Дивизии генерала Лукина сражались за Смоленск. Корпус генерала Ф.А. Бакунина стойко оборонял окруженный врагом Могилев. Под Ярцево стояла насмерть группа войск К.К. Рокоссовского. А созданный Гудерианом вокруг города Ельни выдвинутый к востоку плацдарм, который немецкие генералы сразу же стали рассматривать как трамплин для последнего броска на Москву, немцам никак не удавалось расширить из-за активного сопротивления частей генерала К.И. Ракутина. Более того, 21-я армия под командованием генерала Ф.И. Кузнецова перешла в наступление южнее Бобруйска и надолго связала 2-ю армию фельдмаршала фон Вейхса.

В середине июля 1941 г. стратеги из «Вольфшанце» начали все больше ощущать, что сопротивление советских войск постепенно сковывает их волю.

«Русские войска сражаются, как и прежде, с величайшим ожесточением»; «противник наверняка не думает об отступлении»; «противник ведет упорные атаки»; «большая активность», «твердость управления» — такие оценки в июле 1941 г. встречаются все чаще.

Одновременно сюрприз за сюрпризом преподносила разведка. В середине июля она обнаружила усиление «в несколько раз» советских войск на западном направлении, развертывание нескольких новых группировок Красной Армии на широком фронте от Ленинграда до Киева, что порождало в «Вольфшанце» всяческие тревоги.

Получалось как-то само собой: в генеральном штабе все меньше и меньше говорили о полной победе над Россией в несколько недель и кое-что стало представляться в ином свете, чем еще месяц назад. «Ожесточенность боев, которые ведут наши подвижные соединения, действующие отдельными группами, — пришел к выводу Гальдер 20 июля, — а также медленность прибытия на фронт пехотных дивизий... и, кроме того, большое утомление войск, с самого начала войны непрерывно совершающих длительные марши и ведущих упорные кровопролитные бои, — все это вызвало известный упадок духа у наших руководящих инстанций. Особенно ярко это выразилось в совершенно подавленном настроении главнокомандующего сухопутными войсками»¹⁹. Все чаще высказываются сомнения в «возможности достижения решающего успеха» на тех или иных направлениях, ибо упорное сопротивление Красной Армии «приводит к критическому обострению обстановки на отдельных участках».

Генерал Паулюс, тогда «первый квартирмейстер генштаба», даже осмелился в те дни доложить фюреру, что следовало бы подумать о зиме. Тот пришел в ярость: «Я не хочу больше слушать эту болтовню о трудностях снабжения наших войск зимой. Создавать себе из этого какие-либо препятствия совершенно нет необходимости, потому что не будет никакого зимнего похода. Спокойно доверьте это моему дипломатическому искусству. Армия должна нанести русским только несколько сильных ударов... Тогда обнаружится, что русский колосс стоит на глиняных ногах. Я тем самым категорически запрещаю говорить со мной о зимнем походе»²⁰.

Конечно, о «зимнем походе» прежде не думал ни один генерал, включая Паулюса и Гальдера. Но теперь... Темп наступления падал. Уже в начале июля ОКХ досрочно ввело из стратегического резерва 14 дивизий, около 60 % его состава. Восстанавливать израсходованный резерв было нечем. Советские войска продолжали сражаться с необычайным, нарастающим упорством.

7

Начало создания антигитлеровской коалиции ни в Берлине, ни в ставке Гитлера не было воспринято всерьез. Какая там коалиция, если Советский Союз будет разбит за считанные недели, если Англия обречена, а США не будут вмешиваться в европейские дела, ибо их накрепко свяжет Япония?

Кроме того, все «политические мыслители» рейха, безусловно, придерживались той распространенной на Западе точки зрения, что между Востоком и Западом извечно существуют неистребимые противоречия. Карл Великий лишь силой заставил Византию признать его империю. Ислам боролся с христианством. Россия, освободившись от татарского ига, вступила в конфронтацию с римско-католическим Западом. Собственно, с тех пор и появилась «угроза с Востока», начался «центральный конфликт между Востоком и Западом, между варварством" и "культурой"». Он лишь временами ненадолго прерывался вынужденными союзами, например между Александром I и Наполеоном. Словом, Россия — это совершенно чуждый Западу мир. И не только никакая коалиция западных стран с СССР против Германии невозможна, но, наоборот, в свое время рейх будет поддержан Западом в его «борьбе с большевизмом».

Поэтому, когда английский премьер Черчилль 22 июня заявил по радио о готовности оказать помощь Советскому Союзу в войне и когда 12 июля в Москве было подписано советско-английское соглашение «О совместных действиях в войне против Германии», ни в рейхсканцелярии, ни в «Вольфшанце» на это не обратили серьезного внимания.

Что касается США, то нацистские правители ни в какой степени не оценили ни глубокого изменения общественного мнения в пользу СССР, за победу которого высказались 72 % Населения, ни выступления Рузвельта 24 июня, где он выразил готовность оказать Советскому Союзу «всю возможную помощь», ни прекращения в тот же день действия на Советский Союз закона «О нейтралитете», что позволяло поставлять оружие, ни распространения на него закона о ленд-лизе.

В рейхе продолжали видеть в США лишь активность многочисленных реакционных сил. Аплодировали выступлению сенатора Уиллера: «Советско-германской войне надо радоваться, а коммунизму помогать нечего». В Берлине знали позицию Буллита, долгое время бывшего послом в СССР. Собственно говоря, он был в числе тех западных деятелей, которые в 30-е годы объявляли о «советской угрозе» и требовали разрыва только что налаженных отношений с СССР. Хорошо помнили, как отстаивал Буллит идеи Мюнхена, планы полной изоляции Советского Союза. Не забыли и восторга, который он выражал после заключения этого договора.

Может ли эта заокеанская страна, которая скоро будет втянута в борьбу с Японией, стать действенным членом некой «антифашистской коалиции»? Повторяем, что нацисты не придали сколько-нибудь серьезного значения первоначальным заявлениям Англии и США. В России все завершится очень быстро. А это — самое главное.

Конечно, новый посол США в СССР Дж. Дэвис был фигурой иного рода. Он считал необходимым союз с Москвой в общей борьбе с фашизмом. Он видел много общего в обеих державах — СССР и США — и действовал соответствующим образом.

Однако в Берлине знали также, сколь противоречив американский политический пейзаж. Левые радикалы, изоляционисты, интернационалисты, католики, демократы Юга и Севера, либеральные и консервативные республиканцы, сторонники «пакс Американа» и многие другие. И среди них — открытые фашисты, приверженцы Гитлера. Посол США в Берлине Додд, сам антинацист, с горечью говорил, что среди его окружения и знакомых в США их достаточно много. Фашистами он называл Буллита, лорда Лотиана, Херста, сестру Джона Фостера Даллеса, лауреата пулитцерской премии Бурхалла и др. Додд беседовал с сенаторами — сторонниками «объединения трех великих держав — США, Германии и Японии» — для господства над другими нациями. Его собственная дочь сначала настолько поддалась «германскому энтузиазму», что вместе с нацистами кричала «хайль!»

В аппарате госдепартамента, военного министерства сидело множество антисоветчиков, или, по словам Гарри Гопкинса, ближайшего друга президента, людей, у которых «политические предрассудки по отношению к СССР сильнее их лояльности при выполнении приказов главы государства и главнокомандующего вооруженными силами их родины»²¹.

В беседе с послом СССР в середине июля 1941 г. умный и дальновидный советник президента Гопкинс сказал: «Нацистов в своем аппарате не потерпим, будем их убирать». Значит они были? Да, были. В принципе берлинские властители считали всех многочисленных выходцев из Германии, проживавших в США, своей возможной «пятой колонной». И хотя, конечно, это было совершенно не так, Рузвельт в проведении своего курса сразу же столкнулся с громадными трудностями.

О сложных проблемах Рузвельта в Берлине знали. И оценивали по-своему. Ведь пока Рузвельт разворошит весь муравейник и разберется во всем лабиринте, победоносные германские войска, ведомые гениальным фюрером, уже давно будут стоять на линии «А—А» (Астрахань—Архангельск) и готовиться к новым походам. Вот почему там не придали особого значения ни заявлениям Черчилля и Рузвельта, ни переговорам, которые начались в Москве.

И то обстоятельство, что в первые, самые тяжелые месяцы войны помощь Советскому Союзу со стороны западных держав была незначительной, лишь укрепляло нацистов в их мнении.

8

Для историка очевидно, что в июле среди руководящих кругов нацизма стали, пока еще смутно и подспудно, распространяться первые признания совершенного просчета. 20 июля один из главных разведчиков абвера полковник Лахузен писал: «Канарис, который вернулся из ставки фюрера, сообщает, что там настроение очень нервное, потому что русский поход, как все более выясняется, протекает не по "правилам игры". Множатся признаки, что война приносит с собой не внутренний развал большевизма, как ожидалось, но его укрепление. Канарис особенно указывает на попытки обвинить абвер в том, что он виновен в неверном определении сил и боевой мощи русской армии. Фюрер будто бы сказал, что если бы он знал о существовании русских сверхтяжелых танков, то не стал бы вести войну»²².

В середине июля Гитлера заверили, что «есть очевидные признаки поражения» противника²³. Вечером 20 июля Гитлер выехал особым поездом из Растенбурга в поездку по оккупированной территории Советского Союза. Сначала — к Леебу. На следующий день в вагоне фюрера началось совещание с командующим группой армий «Север». Гитлер заслушал краткий доклад фельдмаршала. Затем дал ему руководящие указания:

— Необходимо быстрее занять Ленинград и урегулировать положение в Финском заливе, чтобы парализовать русский флот. От этого зависит бесперебойный подвоз руды из Швеции. Нужно считаться с тем, что если русские подводные лодки будут лишены базы в Финском заливе и на балтийских островах, то вследствие затруднений в подвозе материальных средств и горючего они смогут продержаться не более четырех-шести недель.

Но все-таки главное не здесь. Фюрер считает, что нужно подгонять армии, наступающие на Украине. Рундштедт продвигается слишком медленно. Поэтому, быть может, следует направить ему в помощь с севера танковую группу Гудериана. Он продолжал:

— В такой связи возможно, что Гудериан повернет на юго-восток и, таким образом, для наступления на Москву останутся только пехотные силы группы армий «Центр». Это обстоятельство, — закончил Гитлер, — не составляет для меня ни малейшей заботы, ибо Москва для меня — это только географическое понятие.

Относительно ожидаемого нового сражения, особенно 4-й танковой группы, фюрер сказал, что предвидит упорное сопротивление русских: южнее Ленинграда:

— Русскому руководству должно быть ясно, что потеря Ленинграда — это потеря одного из важнейших символов русской революции и что это может означать полное поражение.

В заключение Гитлер заявил:

— Принимая во внимание общее положение на Восточном театре военных действий, в ближайшее время необходимо ожидать развала русских. Он станет тем более полным, чем чувствительнее будут наноситься сейчас удары²⁴.

Совещание окончилось. Гитлер сел в поезд и отправился обратно в Растенбург.

Но если полная победа близка, то ведь необходимо дать армии план дальнейших действий до выхода к Волге — конечному рубежу «восточного похода» — и позже, после войны. Пора уже решить, какие войска будут выведены из России после победы, т. е. уточнить прежние наметки.

К утру 23 июля из-под пера Йодля появился проект новых указаний верховного главнокомандования, получивший название «Дополнения к директиве № 33», — документа, ставшего, пожалуй, свидетельством самых печальных для германской военной истории заблуждений. Что же стал требовать фюрер? Немедленного занятия танками Украины, Крыма и Кавказа, на севере — Ленинграда, пехотой — Москвы, быстрейшего выхода к Волге. Затем часть победоносной армии отправится домой.

1-й и 2-й танковым группам предстояло «при поддержке пехотных и горных дивизий после достижения индустриального района Харькова наступать через Дон на Кавказ». Группа армий фон Бока после завершения боев в районе Смоленска «достаточно сильными пехотными соединениями своих обеих армий» разобьет противника, «еще находящегося между Смоленском и- Москвой», и, нанося удар левым флангом, займет Москву. Затем 3-я танковая группа двинется к Волге.

Развивая мысли Гитлера, его личный штаб в конце июля разработал программу дальнейшего наступления через Кавказ в Иран и Ирак, а также марша на Урал.

Вторжение на Ближний Восток намечалось провести после полной победы над СССР в шесть этапов: 1) захват района развертывания на Северном Кавказе (ноябрь 1941 г.) ; 2) развертывание для наступления через Кавказ (до конца мая 1942 г.) ; 3) наступление через Кавказ (июнь 1942 г.); 4) наступление до Араса; 5) захват Тегерана и Керманшаха в качестве исходного района для наступления к ирано-иракской границе; 6) наступление для достижения цели операции — пограничных перевалов Ревандуз и Ханаган (с 4—6 июля до начала сентября 1942 г.)²⁵.

Конечно, в «Вольфшанце» понимали, что подобный рейд всецело зависит «от хода текущих восточных операций». Более того, предпосылкой «наступления через Кавказ» считалось достижение зимой 1941 г. Волги.

9

Все эти соображения Гитлера стали восприниматься фронтовыми генералами довольно скептически. Они-то слишком хорошо знали, что происходит на самом деле. И они сначала осторожно, потом громче стали предлагать, просить, требовать сокращения непосильного для Восточного фронта бремени задач. Отовсюду из войск шли сообщения о тяжелых потерях, об упорном, все время растущем сопротивлении советских войск, о перенапряжении всего военного механизма. Фронтовые командующие, а затем и Гальдер наконец нашли в себе силы, чтобы сказать Гитлеру о мощи Красной Армии и, следовательно, тем самым косвенно признать ошибочность своих довоенных оценок. Более того, они уже в середине и в конце июля допускают возможность неудачи столь для них желанного наступления на Москву. И в итоге, что особенно важно, впервые в разгар летней кампании они ставят вопрос вообще о возможности продолжения войны зимой, о кошмаре превращения «молниеносной войны» в позиционную, следовательно, о провале исходного плана агрессии и о возможной, с их точки зрения, «войне на два фронта» — против СССР и Англии.

Нет, все генералы, и Гальдер, и его штабные мудрецы, конечно, готовы продолжать наступление. Но они просят лишь одного: укрепить войска и главный удар сосредоточить на Москву, чтобы прорвать фронт в самом главном месте.

Исследуя доступные материалы с возможной тщательностью, мы приходим к одному, на наш взгляд важному, выводу. С начала июля и особенно к концу месяца Гитлер начинает метаться с решением, куда наступать дальше на Восточном фронте. То ему кажется, что дело уже сделано и надо скорее все кончать. То он хочет скорее поворачивать танковые войска с центрального направления веером на юг и на север. То думает о прямом марше на Москву. То вдруг объявляет, что Москва не имеет для него значения, а главное — Украина и Ленинград и т. п.

После того как Гитлер посетил штаб группы армий «Север», он дал ряд распоряжений. От его имени штаб верховного командования разослал приказ:

«1. Необходимо немедленно занять Ленинград и очистить Финский залив, чтобы уничтожить русский флот...

2. При ударе на Ленинград требуется быстро перерезать железнодорожную линию Москва—Ленинград, чтобы прервать переброску русских сил на другие фронты и к Москве...

Этот вопрос должен быть решен совместно с маршем группы армий "Центр" на Москву... Не позже чем через пять дней должно быть принято решение о выводе 3-й танковой группы с московского направления на северо-восток.

В этой связи, возможно, придется 2-ю танковую группу повернуть на юго-восток, в результате чего для удара на Москву останутся только пехотные армии группы армий "Центр"».

Последнее обстоятельство не заботит фюрера, потому что Москва является для него только географическим понятием.

В связи со сражением 4-й танковой группы фюрер подчеркивает, что он считается с вероятностью ожесточенного сопротивления противника южнее Ленинграда, так как «русскому руководству должно быть ясно, что для русского народа будет потерян созданный за 24 года символ революции. В соответствии со славянским характером... падение Ленинграда будет воспринято как полное поражение». В заключение фюрер подчеркнул: он рассматривает общее положение на Восточном театре военных действий таким образом, что в обозримое время надо ожидать поражения русских²⁶.

Но спустя два дня в так называемом особом акте германского верховного командования от 23 июля содержится открытое признание, что ни на севере, ни на юге войска не могут имеющимися силами решить стоящие задачи: «Фюрер подчеркивает, что в принципе речь идет о том, чтобы уничтожать, где только возможно, Живую силу противника. Танковые соединения могут использоваться позднее, лишь когда нет серьезной угрозы их коммуникациям... После решения исхода борьбы в районе Смоленска 2-я и 3-я танковые группы должны разойтись направо и налево, чтобы поддержать группы армий "Юг" и "Север". Группа армий "Центр" должна наступать на Москву пехотными Дивизиями»²⁷.

Чтобы понять, почему германское верховное Командование в период с 23 по 30 июля начало пересматривать свои планы наступления на Восточном фронте, нужно обратиться к действиям советских войск прежде всего под Смоленском. Тогда станет совершенно понятно, что дело не в том, что Браухич или Гальдер сумели за неделю убедить фюрера в своей правоте, а в том, что Красная Армия сорвала их планы, вынудила Гитлера отказаться от намерения немедленного наступления к Волге, на Кавказ и Ближний Восток и отдать приказ о переходе к обороне на главном, центральном направлении советско-германского фронта.

Под Смоленском советские войска вообще остановили германское наступление. На севере и на юге изматывали его так, что, как мы видели, ни там, ни здесь больше не хватало сил. Произошло это в результате выдвижения Ставкой Верховного Главнокомандования Красной Армии на западное направление свежих сил. Она расширила фронт обороны, создала ее глубину. 20 июля по требованию Ставки главком западного направления маршал С.К. Тимошенко начал организацию наступления с целью ударами с трех направлений на Смоленск разгромить войска фон Бока. В последующие дни борьба достигла предельного накала. Ее главными очагами стали районы Смоленска, Ярцева, Ельни.

10

Вот некоторые документы обеих сторон, характеризующие атмосферу тяжелейшей борьбы тех дней.

Доклад маршала Тимошенко в Ставку 22 июля: «В Смоленске седьмой день идет ожесточенный бой. Наши части на утро 21 июля занимают северную часть города, вокзал на северо-западе, сортировочную станцию и аэродром в северо-восточной части. По показаниям прибывших вчера пленных, город завален трупами немцев. Наши части понесли также большие потери... Рокоссовский сегодня предпринял обход с флангов и тыла, но контратакой немцев вынужден отвести свой правый фланг на восточный берег р. Вопь, удерживая 38 сд тет-де-пон у Ярцево... 107 сд отбила трехкратную атаку севернее Ельня с большими потерями противника»²⁸.

24 июля маршал С.К. Тимошенко доносил в Ставку:

«В результате упорной борьбы в Смоленске части 16 армии продолжают удерживать северную, северо-западную и восточную части города, все время атаковывают противника, занимающего южную и юго-западную часть города. 20 армия т. Курочкина, сдерживая атаки до 7 дивизий противника, нанесла поражение двум немецким дивизиям, особенно вновь прибывшей на фронт 5 пехотной дивизии, наступавшей на Рудня и к востоку. Особенно эффективное и успешное действие в разгроме 5 пехотной дивизии оказала батарея "PC", которая тремя залпами по сосредоточенному в Рудня противнику нанесла ему такие потери, что он целый день вывозил раненых и подбирал убитых, остановив наступление на целый день. В батарее осталось 3 залпа. Просим о присылке еще двух-трех батарей с зарядами: 20 армия перегруппировала свой 5 мехкорпус и прикрыла тыл тов. Лукина и подготовила его, во взаимодействии с т. Хоменко, для удара в тыл ярцевской группировки противника.

В районе Ярцево в течение 3 дней идут кровопролитные бои с большими потерями для обеих сторон... В 13 армии могилевский корпус, окруженный 5 пехотными дивизиями, в результате упорных боев, особенно 22 и 23 июля, разбил две дивизии противника. Немцы образовали кольцо вокруг Могилева, и командующему 13 армией приказано, приведя армию в порядок, совместно с частями 21 армии и 4 армии начать наступление для соединения с могилевским корпусом»²⁹.

27 июля маршал Тимошенко сообщал: «Противник, встречая наше упорное сопротивление, в ярости бросается во все стороны, и последнее движение частей ярцевской группировки на юг преследует цель отрезать пути питания 16 и 20 армий. К 20.00 27.7 обнаружено его поспешное окапывание по западному берегу р. Вонь и р. Днепр на участке южнее Ярцево, Задня... Ярцево твердо удерживается Рокоссовским»³⁰.

Двумя днями раньше в «Вольфшанце» фюрер бушевал, обвиняя генералов в неспособности правильно вести наступление. В результате появился его приказ: «...обобщая, фюрер упрекает генеральный штаб в том, что он не учитывает поведение русского противника, в оперативном отношении ведет себя слишком свободно и поэтому тактические успехи оказываются слишком незначительными по сравнению с затраченными усилиями.

В случае со Смоленском он опасается, что в результате подготовленный успех не осуществился, тем более что рейхсмаршал Геринг доложил ему, что противник в течение нескольких дней выводит войска плотными колоннами через пустое пространство»³¹.

Это был хорошо организованный командующим 20-й армии генералом Курочкиным отвод части войск через знаменитую Соловьевскую переправу из полуокружения, в котором оказался Смоленск, чтобы занять тут же новые позиции.

Тогда же, 27 июля, встревоженный Кейтель прибыл на командный пункт фельдмаршала фон Бока и дал ему установку: «На Западе, где у противника была чувствительность к флангам и имелась малая воля к сопротивлению, можно было совершать широкие охваты. Против русских они не приносят успеха. Русские все снова атакуют крупными силами наши обходящие фланги, связывают силы, предотвращают окружение и срывают действия на уничтожение. Ожесточенным сопротивлением внутри окружения они надолго сковывают наши силы.

Фюрер поэтому желает, чтобы военное руководство отказалось от крупных боев на окружение в пользу тактических боев на уничтожение в небольших пространствах... Эта тактика тем более необходима, что при дальнейшем продвижении в русское пространство становится неизбежным раздробление соединений армии на отдельные боевые группы, не связанные друг с другом»³². Другими словами, это означало признание провала собственных методов ведения войны.

Оборона советских войск все более крепла. Контрудары следовали один за другим.

Начальник штаба главкома западного направления маршал Б.М. Шапошников 28 июля отдал такое распоряжение войскам:

«1. Противник мечется и старается замаскировать свою неготовность к активным действиям мелкими наступлениями на различных участках нашего фронта.

2. Главнокомандующий приказал потребовать от всех командиров и бойцов самых решительных активных действий и не терять ни одного часа в нашем наступлении, а потому:

1) Всем командующим группами вести самое решительное наступление, не давая противнику приводить себя в порядок и опомниться от наших ударов.

2) Не переоценивать силы противника, не думать, что он силен, что он не несет потерь, а поэтому стоек и непобедим. Наоборот, противник несет большие потери и с трудом держится под нашими ударами»³³.

Стойкая оборона советских войск, их упорные наступательные действия выматывали группу армий фон Бока. Генерал Гот, командующий 3-й танковой группой, докладывал ему в эти дни: «Потери в танках составляют теперь 60—70 % состава». Под Ельней немецкие войска несли тяжелейшие потери. П. Карелль пишет: «Далеко из линии фронта выдвинута на восток ельнинская дуга. Это была вершина немецкого фронта... Она — естественный стратегический плацдарм для наступления на Москву... С конца июля до начала сентября здесь развернулась первая большая оборонительная битва группы армий "Центр". Девять немецких дивизий... прошли через кровавую печь Ельни»³⁴.

В начале августа на центральном участке советско-германского фронта установилось определенное равновесие сил. Окруженные западнее Смоленска советские 20-я и 16-я армии прорвались из кольца и отошли за Днепр. Армии маршала Тимошенко охватили фланги группы армий «Центр». Здесь все остановилось. Между группами армий «Центр» и «Юг» образовался огромный разрыв.

— В последних числах июля верховное командование германских сухопутных сил уже охватывает страх перед возможностью, что в этом году война против Советского Союза не окончится и предстоит зимняя кампания. «Русские будут стремиться восстановить оборонительный фронт между Черным морем и Балтийским морем и остановить наше наступление до зимы, — писал Браухич. — Они стремятся к позиционной войне по возможности впереди важнейших индустриальных центров. Если это им удастся, то предстоящей весной мы должны будем считаться с появлением новых оснащенных оперативных сил русских. Такое обстоятельство связало бы на Востоке на все обозримое время крупные немецкие силы.

Военная цель войны против России — быстрое устранение одного из противников в войне на два фронта, чтобы потом иметь возможность повернуть всеми силами против другого врага (Англии), таким образом, не была бы достигнута. Поэтому целью дальнейших операций на Востоке должна быть ликвидация любыми средствами таких замыслов противника путем продолжения маневренных операций дальше в глубину русского пространства. Это намерение, по мнению ОКХ, лучше всего выполнить, если удастся наступать в направлении Москвы и сломать хребет русского оборонительного фронта»³⁵.

Так называемая концепция ОКХ — наступать на Москву, отличавшаяся от намерений Гитлера повернуть силы к югу и северу, определялась отнюдь не просто ошибочным и старомодным стремлением «занять столицу», а возникшим уже буквально через месяц после начала агрессии сковывающим сознание страхом, что «молниеносная война» проваливается, — что до зимы победа одержана не будет и что таким образом разрушаются самые глубокие основы гитлеровской стратегии.

11

В город Борисов, где располагался штаб группы армий «Центр», утром 4 августа прибыли Гитлер, Кейтель и Йодль. Здесь предстояло обсудить ставшую столь неясной и противоречивой обстановку и наметить, что же, в конце концов, делать дальше. Когда все расселись в просторном помещении штаба, генерал-фельдмаршал Бок, сухопарый, натянутый как струна, подошел к карте и с разрешения фюрера начал доклад об обстановке на фронте.

Что мог сказать фон Бок? Только то, что советские войска не разбиты, не отступают и не дрогнули, а везде яростно атакуют и подводят все новые резервы. Войска группы армий перенапряжены, потери растут. Нужно удержать любой ценой Ельню. Добиться успеха у Великих Лук. Заканчивая короткую характеристику положения, Бок сказал:

— Дальнейшее наступление группы армий «Центр» я считаю, мой фюрер, опасным и предлагаю в сложившейся обстановке занять прочные позиции, чтобы переждать русскую зиму.

Фон Бока сменили командующие обеими его танковыми группами Гудериан и Гот. Первый сказал, что ему необходимо срочное пополнение людьми и техникой. Для глубоких операций надо 70 % танков оснастить новыми моторами. В ином случае он может проводить только ограниченные операции. Гот также заявил, что если ему не дадут новых моторов, он сможет вести лишь действия с неглубокими задачами.

Хмуро и мрачно Гитлер слушал генералов. Когда они кончили, воцарилось молчание, затем фюрер поднялся. Он не может удовлетворить требования о моторах. Ему надо формировать новые танковые дивизии, для которых и предназначено основное число производимых моторов. Он может дать Гудериану и Готу только 400 новых моторов.

Гудериан сразу возразил: ему требуется 300 штук!

Гитлер оставил это без внимания. На первом месте среди достижимых целей стоит Ленинград с русским побережьем Балтийского моря из-за его индустрии, промышленности, выпускающей тяжелые танки, и вследствие необходимости уничтожить Балтийский флот. Ленинград будет блокирован. Эстония и побережье Балтики должны быть заняты. Он, фюрер, считает, что эта задача будет выполнена до 20 августа группой армий «Север» с помощью корпуса пикирующих бомбардировщиков Рихтхофена. Потом ударные силы группы армий надо перебросить к Москве. На юге дела идут удовлетворительно. Скоро русская армия достигнет такого состояния, при котором больше не сможет проводить крупные операции. Противник понес большие потери. Разбиты его лучшие войска. «Эти потери доказаны также, — Гитлер обратился к Гудериану, — вашим докладом о наступлении на Рославль».

Гудериан молчал. Наступила тягостная пауза. Фюрер встал, подошел к окну. Потом, повернувшись, продолжал, все более накаляясь:

— Ход операций на Восточном фронте до сих пор развивался более успешно, чем можно было бы предполагать в обстановке, когда мы неожиданно оказались перед фактом, что русские имеют гораздо больше танков и авиации, чем ожидалось.

— Если бы я, — воскликнул Гитлер, — перед началом похода был бы осведомлен об этом, то принять решение о его необходимости мне было бы намного труднее!

Вырвавшаяся у Гитлера фраза поразила всех сидящих. Что это значит? У фюрера впервые во второй мировой войне появилась пусть незначительная, но все же очевидная нотка досад и признания, быть может, поспешности принятого решения.

Внимание слушателей достигло предела.

Гитлер перешел к важнейшей части аргументации своих планов.

— Весьма существенную роль с точки зрения важности для противника играет южная Россия, особенно Донецкий бассейн, который начинается у Харькова. Там находится основная база русской экономики. Захват этой области означал бы гарантию полного подрыва всего хозяйства противника. Поэтому я имею в виду прежде всего необходимость поворота крупных сил группы армий «Центр» к югу и танковой группы Гота на северо-восток.

Многозначительно подчеркивая каждую фразу, Гитлер давал понять, что именно здесь лежит основа его дальнейших планов.

— Москва с точки зрения жизненной важности для противника стоит на третьем месте. Поэтому операция на юго-восток представляется первоочередной, в то время как в восточном направлении первоначально, вероятно, лучше остаться в обороне. Кроме того, на юге России период осенних дождей начинается в середине сентября, а в московском районе — только в середине октября. Триумфальным крикам англичан, что германское наступление застряло, надо противопоставить невероятные продвижения, которые сейчас необходимы, — завершил Гитлер свои указания³⁶.

Совещание кончилось. Фюрер отбыл в Полтаву к Рундштедту.

12

Месяц боев под Смоленском привел к возникновению множества непредвиденных проблем. Из войск поступали все новые тревожные сведения: не хватает продовольствия (Гальдер отмечал: «Нам не удалось захватить хорошую русскую продовольственную базу»), ведь первоначальные запасы рассчитывались только на 20 дней. Отсутствовало зимнее обмундирование, о котором уже приходилось подумывать, несмотря на заверения фюрера, что до зимы вое окончится. Большие трудности с транспортом из-за «недостаточного количества захваченных русских вагонов», которые «в большинстве своем приведены в негодное состояние», и, наконец, по выражению Гальдера, «вопли войск о пополнении танковых и пехотных дивизий». Они несут потери, размер которых ни фюрер, ни его испытанные помощники не могли и предполагать.

Войска скованы, лишены свободы маневра, утомлены. Великие Луки, Ярцево, Коростень и особенно Ельня становятся кошмаром: здесь днем и ночью перемалываются немецкие дивизии. Ельня, по оценке Гальдера, стала «типичным театром позиционных военных действий». Она удерживалась по строгому требованию Гитлера, рассматривавшего эту выдвинутую вперед дугу как плацдарм для удара на Москву.

Советское командование поручило Г.К. Жукову организовать контрудар под Ельней. 29 июля Г.К. Жуков выехал из Москвы к войскам. Так начал свой фронтовой путь один из самых замечательных полководцев второй мировой войны. Вскоре он подготовил это первое успешное, пусть ограниченное, наступление советских войск против двигавшейся на Москву 4-й германской армии.

...Из оперативных сводок германского верховного главнокомандования о развитии событий под Ельней:

24 августа: «Против северного фронта 4-й армии, как и против восточного фронта 9-й армии, опять продолжается сильное наступление с мощной поддержкой танками и артиллерией»;

25 августа: «4-я армия... В 9-м армейском корпусе на участке 263-й пехотной дивизии противнику удалось повторным наступлением при сильной поддержке артиллерии прорвать главную линию обороны. Прорванные позиции будут восстановлены»;

30 августа: «На фронте 4-й армии противник крупными силами наступал на 7-й армейский корпус и против ельнинской дуги. Ему удался прорыв на 8—10 км в глубину. Другие атаки удалось отбить».

31 августа: «Против ельнинской дуги противник снова многократно наступал при сильной артиллерийской поддержке... 7-й армейский корпус сдерживал своей 100-й пехотной дивизией сильное наступление противника»;

2 сентября: «2-я танковая группа оборонялась с запада, юга и востока. Корон и район южнее вынуждены оставить сильному противнику... Противник мощно атакует оборонительный фронт 4-й армии»;

3 сентября: «В районе 4-й армии противник своим наступлением прорвал фронт 34-й пехотной дивизии. Попытки прорыва ельнинской дуги продолжаются»;

4 сентября: «На фронте 4-й армии противник, наступавший крупными силами, прорвал оборону 31-й пехотной дивизии. Следует ожидать основного наступления» и т. д.³⁷

Маршал Г.К. Жуков резюмирует: «Сражение на всех участках было ожесточенным и тяжелым для обеих сторон. Противник противопоставил наступающим дивизиям плотный артиллерийский и минометный огневой щит. Мы ввели в дело всю наличную авиацию, танки, артиллерию и реактивные минометы. Боевые действия не прекращались ни днем, ни ночью. Горловина ельнинского выступа постепенно сжималась железными клещами наших войск и становилась все уже и уже... Остатки противника отошли от ельнинского выступа, оставив на поле боя множество трупов, тяжелого оружия и танков. 6 сентября в Ельню вошли наши войска. Опасный плацдарм был ликвидирован»³⁸.

Советские войска здесь, под Ельней, впервые прорвали «главную линию обороны», что признали сами немцы. Пусть на ограниченном участке фронта, пусть это не идет в сравнение с будущими прорывами, но такого во второй мировой войне еще не случалось. По крайней мере, германское верховное главнокомандование еще никогда не стояло перед необходимостью признать столь неожиданные и неприятные истины.

Наша страна смогла в тяжелейшую годину своей истории выдвинуть полководца, возглавившего затем самые трудные и решающие сражения войны, от которых зависели судьбы народов. Имя ему — Жуков. Он был выходцем из народа, сыном своей эпохи. Вихрь событий столкнул его лицом к лицу с высшими представителями традиционной прусско-милитаристской элиты. И он не проиграл им ни одного сражения. Он был в числе тех, кто организовал Победу.

Жуков был самым крупным фронтовым военачальником второй мировой войны. Он воплощал высший военный интеллект, героическую волю, глубокий патриотизм. И он не боялся ни величайшей ответственности, ни врага.

Вот лишь одна из многочисленных зарубежных оценок Жукова. Западногерманский историк пишет: «Георгий К. Жуков... блестящий стратег, мастер импровизации, специалист в проблемах руководства крупными моторизованными соединениями... Жуков стабилизировал западный фронт, защитил Ленинград и спас Москву. С тех пор получил авторитет крупного стратега, спасителя в бедственных положениях»³⁹.

13

Когда Гитлер почувствовал невыполнимость в 1941 г. плана полной победы над Советским Союзом, с точки зрения интересов фашизма оказалось в общем-то логичным постараться до осенней распутицы и наступления зимы, захватить самое главное, то, о чем все они так давно мечтали, т. е. экономически наиболее богатые области Советского Союза и Ленинград. Ведь Гитлер сказал, что «нельзя добиться всего одновременно и всюду». Если не все, то хотя бы нефть Кавказа, хлеб, руду Украины. Тогда поправилось бы экономическое положение Германии и создались бы военно-хозяйственные условия для продолжения войны.

Именно из таких расчетов, а не в результате новой непоправимой ошибки, как иногда утверждается, Гитлер в начале августа 1941 г. вынужденно решился перенести главные усилия к югу и в направлении Ленинграда. Судьба последнего была предрешена. Адмирал Курт Фрике говорил: «Имеется в виду окружить город тесным кольцом и стереть с лица земли обстрелом артиллерий всех калибров и непрерывными налетами авиации. Просьбы о сдаче города будут отвергаться, так как проблема выживания и снабжения населения нами не должна и не может быть разрешена. В этой войне за существование мы не заинтересованы в сохранении хотя бы части населения этого большого города»⁴⁰.

Тем временем Рундштедту удалось окружить на Украине 6-ю и 12-ю советские армии, прорваться к Днепру, Одессе, занять Запорожье. Лееб возобновил наступление на Ленинград. Под впечатлением нового успеха Гитлер приказал захватить плацдармы на Днепре, овладеть Крымом, всем Донбассом и промышленным районом Харькова. Что касается фон Бока, то ему он разрешил «по своему усмотрению» провести наступление на Москву.

Фюрер опять воспрянул духом. Под Уманью, казалось, была одержана большая победа. Однако мужество советских войск, оказавшихся в окружении, имело самые неожиданные последствия. Дело в том, что Гитлер захотел похвастать перед Муссолини своими успехами и получить от него на Восточный фронт дополнительные дивизии. Он пригласил его на Украину. И вот оба появились в разрушенной Умани. После того как дуче поговорил со своими «берсальерами», он был потрясен и пришел к выводу: война на Востоке продлится долго и будет стоить много крови. И он решил пока больше не посылать сюда новые итальянские войска.

Донесения со всех сторон, как и раньше, содержали сведения об активности и упорстве советских войск и о прогрессирующем ослаблении немецких. «Измученная немецкая пехота не может более вести наступательные бои... Наши войска сильно измотаны и несут большие потери», — записывает Гальдер 10 августа⁴¹. Войска испытывают подавленное настроение, нет никаких резервов, противник продолжает подтягивать новые силы, у Ельни кровопролитные бои — вот главные впечатления генерального штаба между 10 и 15 августа.

Под влиянием всех этих событий и сведений о положении на фронте Гальдер сформулировал 11 августа знаменательный вывод: «На всех участках фронта, где ведутся наступательные действия, войска измотаны. То, что мы сейчас предпринимаем, является последней и в то же время сомнительной попыткой предотвратить переход к позиционной войне... Общая обстановка показывает все очевиднее и яснее, что колосс Россия... был недооценен нами. Это утверждение распространяется на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и в особенности на чисто военные моменты. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника... И если мы разобьем дюжину из этих дивизий, то русские сформируют еще одну дюжину»⁴².

Кризис германского наступления на Восточном фронте становится очевидным фактом, и отныне он будет все больше и больше влиять на всю политическую и военную стратегию гитлеровского рейха.

14

Когда 30 июля личный представитель Рузвельта Гопкинс прибыл в Москву и встретился со Сталиным и Молотовым, он передал «восхищение президента борьбой Советского Союза и успехами его армии».

Этот визит был результатом трезвой реалистической политики Рузвельта. Надо иметь в виду, что его военный министр Стимсон и другие военные советники были убеждены в победе Германии. Согласно воспоминаниям тогдашнего посла США в СССР А. Гарримана, Стимсон делал следующие выводы:

«1. Германия завоюет Россию минимум за один месяц и максимум за три месяца.

2. За это время Германия не сможет сделать лишь в практической мере следующее:

а) любое вторжение на Британские острова;

б) любую попытку захватить Исландию...;

в) осуществить нажим на Западную Африку, Дакар и Южную Америку;

г) любую попытку ликвидировать британский правый фланг в Египте через Ирак, Сирию или Персию;

д) вероятно, нажать на Ливию и Средиземноморье»⁴³.

Уже одним этим признавая значение для США борьбы Советского Союза, Стимсон вместе с тем оценивал агрессию Гитлера против СССР как «перст судьбы». «Россия будет, конечно, разбита», — считал он. Однако Рузвельт получит возможность помочь англичанам выиграть борьбу за Атлантику и укрепить оборону США.

Тем не менее дальновидный президент решил направить в Москву своего ближайшего помощника, чтобы выяснить действительную ситуацию. Гопкинс полетел из Англии. Гарриман вспоминает: «Когда мы его провожали, его полет казался такой же авантюрой, как путешествие на Луну»⁴⁴. Однако Рузвельт исходил из трезвых расчетов. Гарриман: «Речь шла просто о собственных интересах американцев, как понимал их Рузвельт. Он поддерживал русских, как прежде британцев, чтобы, если Америка вступит в войну (что он считал неизбежным), она могла бы бросить в борьбу меньше сухопутных сил»⁴⁵.

Две встречи Гопкинса со Сталиным позволили выяснить очень многое. Посланец передал, что Рузвельт уверен в победе Советского Союза и «готов сделать все, чтобы оказать СССР всяческую помощь». В ответ Гопкинс услышал мнение Советского правительства: «Группировка Гитлера как антисоциальный элемент должна быть уничтожена». Взгляды совпали. Гопкинс вопреки мнениям военных поверил, что Гитлер не добьется победы над Советским Союзом.

Таковы были первые шаги на пути к сотрудничеству и созданию антигитлеровской коалиции. Ее оформление стало делом ближайшего времени. 14 августа заключена «атлантическая хартия». 24 сентября в Лондоне на межсоюзнической конференции 15 стран четко определены цели коалиции.

Внимательные наблюдатели во многих странах мира начинали понимать, что у Гитлера все получается иначе, чем в прошлые годы, и вовсе не по-задуманному. Рузвельт не без проницательности еще 10 июля сказал советскому послу К.А. Уманскому: «Главное для СССР — сохранить нынешнюю силу сопротивления на ближайшие два с половиной месяца, примерно до первого октябри. Если это удастся, война для нас выиграна, гитлеризм будет сокрушен»⁴⁶.

Тем временем Гитлер не сомневался в противоположном. В эти дни он продолжал мечтать о величии Германии после победы над Советским Союзом. «При нашем заселении русского пространства немецкий государственный крестьянин должен жить в необычайно прекрасных условиях», — повторял он.

Вспомнив британский опыт, он снова и снова утверждал:

— Заморские колонии — это ненадежные владения. Здесь же земля для нас вернее. Теперь понятно, почему китайцы оградили себя стеной от вечных нападений монголов. И надо попытаться создать мощный вал, который прикроет новый восток от среднеазиатских орд.

При этом фюрер имел в виду свое давнее намерение сразу же после окончания «восточного похода» начать строительство «Восточного вала» примерно на линии Архангельск—Астрахань.

Гитлер охотно делал всеохватывающие военно-исторические экскурсы.

— В мировой истории было до этого только три битвы на уничтожение: Канны, Седан и Танненберг. Мы можем быть горды, что две из них были проведены немецкой армией. Теперь к этому надо прибавить наши битвы в Польше, на Западе и здесь, на Востоке. Все остальное — это сопутствующие сражения, включая Ватерлоо.

Он продолжал:

— Что касается русского похода, то перед его началом имелись два представления: Сталин выберет тактику отхода, как в 1812 г. И второе: мы должны считаться с вероятностью ожесточенного сопротивления. С этим вторым мнением я был довольно одинок. Я говорил себе, что сдача индустриальных центров Петербурга и Харькова означала бы капитуляцию и что русские поэтому в любом случае попытаются удержать эти позиции.

Он не замечал, что нигде и никогда до начала «русского похода» не думал и не говорил ничего подобного. Самый тщательный анализ всех его высказываний и документов до 22 июня подтверждает это. Но теперь он стал говорить, будто он все это предвидел и говорил, что все идет так, как он предвидел и говорил. И он так же точно предвидит сейчас, что всякое русское сопротивление лишь временный эпизод, который вскоре отойдет в прошлое.

Это были фантазии. А реальные события ставили иные проблемы.

15

Армии фон Бока по-прежнему стояли в обороне. Дискуссий в «Вольфшанце» и в разных штабах не дали никакой ясности.

Только 21 августа появились указания Гитлера о дальнейшем ведении войны. Фюрер по-прежнему считает, что важнейшей задачей до наступления зимы является захват не Москвы, а Крыма, Донецкого промышленного и угольного района, а также нарушение путей подвоза нефти с Кавказа. На севере такой задачей будет окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками. Фюрер требовал незамедлительно использовать благоприятную обстановку, сложившуюся в результате выхода войск на линию Гомель—Почеп, для проведения операции смежными флангами группы армий «Юг» и «Центр» по сходящимся направлениям.

И особенно подчеркивалось: «Фюрер придает величайшее значение скорейшему овладению Крымским полуостровом для обеспечения снабжения Германии нефтью из Румынии. Поэтому фюрер приказывает как можно быстрее форсировать Днепр и продвигаться всеми силами, в том числе подвижными соединениями, в направлении Крыма, прежде чем противник сумеет подтянуть свежие силы».

Но Гитлер в августе уже не располагал свободой решений. Дело в том, что, как мы знаем, во второй половине июля—августе Красная Армия остановила группу армий фон Бока на участке ее главного удара, создала кризисное положение для вермахта на Украине и под Ленинградом, а решения Гитлера в августе 1941 г. были вынужденными. В начале августа группа армий «Центр» имела 59 соединений, а противостоявшие ей войска советских Западного и Центрального фронтов располагали уже 79 соединениями. Кроме того, позади Западного фронта и на подступах к Москве развертывался новый, Резервный фронт.

Все звенья гитлеровского руководства были едины в ложных представлениях о Красной Армии. Единая ошибочная основа порождала столь же единые бесперспективные решения, ибо «южный» вариант был так же обречен, как и «московский». Действительные силы Красной Армии превосходили численность, которую ошибочно определяла на 1 августа 1941 г. германская разведка: перед группой армий «Север» — в 1,9 раза; перед группой армий «Центр» — в 2,3; перед группой армий «Юг» — в 2,9 раза. Особенно тяжелые последствия для вермахта имел просчет в определении резервов Красной Армии. Германское командование сухопутных сил на 1 августа не имело в резерве ни одной дивизии. Командование же Красной Армии только в составе Резервного фронта (который развертывался позади Западного фронта) и в ближайших округах располагало несколькими десятками соединений. Значительные силы оставались в более отдаленных округах, и ряд дивизий находился в процессе формирования.

Август 1941 г. — это начало агонии плана «Барбаросса» и стратегии «молниеносной войны», которую он выражал. Отсюда и все неясности, противоречия в решениях. Отсюда вся эта масса бумаги, которая исписывалась на директивы, контрдирективы, «дополнения к директивам», отменяющих саму директиву, «записки», «Особые акты», решения и контррешения. Ничего подобного не наблюдалось в 1939—1940 гг.

Они решали наступать на Москву танками с пехотой, потом одной пехотой, но без танков, потом вообще на Москву не наступать, потому что она «географическое понятие», потом поворачивать на север и на юг, только на юг или только на север или требовали немедленного прорыва в Закавказье, к Волге и куда-то еще и тут же отменяли свои решения и т. д.

Когда Гитлер и его советники в начале вторжения в Советский Союз были убеждены, что Советское государство рухнет после первого же удара, то не имелось нужды изменять первоначальные планы. Но после того как они стали сомневаться в возможности завершить в 1941 г. войну на Востоке, они начали настаивать на том, чтобы поскорее отвоевать хотя бы то, что давно составляло предмет их вожделений и что еще можно отвоевать до зимы. Тогда, опираясь на богатые районы, Германия сможет в будущем году продолжать свой поход и добиться победы. Поскольку резервы постепенно истощались, поскольку надвигалась осень с ее дождями, а потом зима, Гитлер не хотел ограничиваться полумерами. Группа армий «Центр» все равно остановлена советскими войсками. Ленинград хотя и блокирован, но ни взять, ни разрушить его не удается. Донесения от Лееба сводятся к одному: противник упорно сражается и непрестанно контратакует. Фюрер прикажет временно отложить наступление на Москву, сосредоточить больше сил на юге, где их оказалось недостаточно. Он захватит до зимы богатства Украины и Кавказа и как можно скорее начнет использовать их.

В конце августа повернутые с центрального направления на южное войска Гудериана (2-я танковая группа) и Вейхса (2-я армия) достигли Десны. Они стали угрожать северному флангу нашего Юго-Западного фронта. Тогда-то и родилась у Рундштедта мысль попытаться использовать обстановку для двух ударов прямо в тыл Юго-Западного фронта: войсками Гудериана с севера, а 1-й танковой группой Клейста — с юга, от Кременчуга, где у немцев имелся плацдарм за Днепром. Так возник замысел «Битвы под Киевом».

В начале сентября последовало наступление с севера на юг через Десну. Гудериан достиг через два дня Лохвицы — глубоко в тылу Юго-Западного фронта. Здесь он остановился в ожидании подхода с юга 1-й танковой группы, встретившей упорное сопротивление советских войск на плацдарме у Кременчуга.

Над войсками Юго-Западного фронта нависла опасность, которой могло и не быть. Верховное Главнокомандование Красной Армии считало необходимым во что бы то ни стало удержать Киев, среднее и нижнее течение Днепра. Но когда танки Гудериана ворвались в Ромны и тем перерезали главные коммуникации Юго-Западного фронта, командующий фронтом генерал М.П. Кирпонос отправил начальнику Генерального штаба телеграмму с просьбой разрешить отвод фронта на восток, чтобы избежать окружения. Разрешение пришло слишком поздно. Катастрофическое для Юго-Западного фронта развитие событий восточнее Киева позволило германским войскам прорваться глубоко на Украину, в Донбасс, к Ростову. В окружении оказались четыре наши армии, войска фронта понесли тяжкие потери.

В ставке Гитлера события под Киевом оценили как свидетельство приближающейся полной победы. Действительно, прошло как раз три месяца с момента, когда фюрер, как писали теперь газеты, «отдал немецким солдатам приказ исторического значения» о нападении на СССР, — срок, который и был отведен для похода. И что же? «Красный призрак, четверть столетия угрожавший Европе, лежит в агонии», — официально заявили в Берлине 21 сентября. События на фронте сразу же увязали с отмеченной несколькими днями позже годовщиной «пакта трех держав». Его назвали теперь «союзом будущего», который принесет Европе «длительный и обеспеченный мир». Фюрер, дуче и принц Коноэ обменялись поздравительными телеграммами. Союзники выражали уверенность, что победы, которые одерживает рейх, скоро приведут к «новому порядку» в Европе.

Гитлер снова воспрянул духом. Во время чаепития в казино «Вольфшанце» он, сверкая глазами, говорил помощникам: «Через несколько недель мы будем в Москве, в этом нет никакого сомнения. И тогда я Москву сравняю с землей. Я сделаю там водоем. Название Москва должно быть полностью забыто». 5 сентября он заявил Гальдеру: «За восемь-десять дней на центральном участке фронта должно все начаться».

Ни он, ни его клевреты, сидящие в «Вольфшанце» и в Берлине, не знали, какая грандиозная работа по перестройке всей жизни страны в соответствии с требованиями войны ведется в Советском Союзе. Они не знали и о том, что в это время в Москве шли напряженные секретные совещания представителей США и Англии с Советским правительством. В их ходе обсуждались детали взаимодействия трех великих держав в борьбе против фашизма. И в тот самый день, когда германские армии вскоре начали свое «последнее решающее наступление на Восточном фронте», было опубликовано коммюнике о Московской конференции представителей СССР, США и Великобритании, которая «продемонстрировала полное единодушие и наличие тесного сотрудничества трех великих держав в их общих усилиях по достижению победы над заклятым врагом всех свободолюбивых народов».

16

Программу порабощения и истребления «низших рас» фашистские главари начали осуществлять со скрупулезной точностью во всех завоеванных ими странах и на всех временно захваченных территориях. Наступающие войска вермахта открывали путь для следующей за ними карательно-полицейской машины. Нацисты отбросили все нормы международного права, все конвенции и договоры, касающиеся ведения войны, обращения с местным населением и с военнопленными. Ограбление населения оккупированных территорий стало законом.

Во Франции, Бельгии, Нидерландах, Люксембурге террор возводился в ранг оккупационной доктрины. Граждан разных государств хватали без предъявления обвинений, казнили без суда. Уничтожали целые деревни. Мужское население расстреливали. Женщин посылали на принудительные работы. Проводился тотальный геноцид.

Однако это было не только стихийным террором. Планы ведения войны сочетались с программами незаконного использования рабочей силы. На основе детально разработанных инструкций оккупированные страны становились поставщиками рабского труда. Польшу нацисты рассматривали как источник рабочей силы, и генерал-губернатор Франк сообщал Герингу: он доставит в рейх минимум миллион рабочих для самого изнурительного труда. Концентрационные лагеря являлись поставщиками рабов, основным средством истребления и террора. Оно использовалось все шире, со все возрастающей жестокостью.

Соглашение между Гиммлером и министром юстиции Тираком предусматривало, что «для приведения в исполнение вынесенных им приговоров антисоциальные элементы должны передаваться рейхсфюреру СС, чтобы умерщвлять их тяжелым трудом»⁴⁷. Генерал-губернатор Франк заявлял: «Если бы я хотел вывесить одно объявление о расстреле каждых семи поляков, то в Польше не хватило бы лесов для производства бумаги для всех этих объявлений»⁴⁸.

Однако наиболее дикую политику истребления нацистский аппарат стал осуществлять с самого начала на временно оккупированных территориях Советского Союза. Приказ Кейтеля гласил: «Войска обязаны применять любые меры без ограничения, направляя их даже против женщин и детей»⁴⁹. В «Двенадцати заповедях поведения на Востоке», изданных при участии Геринга, говорилось (6-я заповедь): «Вы должны уяснить себе, что вы на целое столетие являетесь представителями великой Германии и знаменосцами национал-социалистской революции в новой Европе. Поэтому вы должны с сознанием своего достоинства проводить самые жестокие и самые беспощадные мероприятия, которых требует от вас государство»⁵⁰.

С самого начала вторжения в Советский Союз стало выполняться требование нацистской верхушки по тотальному разграблению оккупированных областей. Им занимался специальный экономический штаб «Ольденбург». Возглавлявший его Геринг напутствовал своих подчиненных: «Вы посланы туда не для того, чтобы работать на благосостояние вверенных вам народов, а для того, чтобы выкачать все возможное... Я намереваюсь грабить, и именно эффективно». И далее: «Население в этих районах, в особенности городское население, обречено на голод»⁵¹.

В то самое время, когда советские войска под Смоленском задержали вермахт, 16 июля, Гитлер, уверенный в победе, собрал совещание с Кейтелем, Борманом и Розенбергом. Речь снова и снова шла о будущей судьбе Советского Союза. Гитлер говорил: «В основном дело сводится к тому, чтобы освоить огромный пирог с тем, чтобы мы, во-первых, овладели им, во-вторых, управляли и, в-третьих, эксплуатировали. Русские в настоящее время отдали приказ о партизанской войне в нашем тылу. Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она дает нам возможность истреблять все, что восстает против нас. Самое основное... все последователи фюрера должны знать: империя лишь тогда будет в безопасности, если западнее Урала не будет существовать чужого войска... Никогда не должно быть позволено, чтобы оружие носил кто-либо иной, кроме немца». И далее: «Гигантское пространство должно быть, естественно, как можно скорее замирено. Лучше всего этого можно достигнуть путем расстрела каждого, кто бросит хотя бы косой взгляд»⁵². Эта установка была реализована для вермахта в указаниях Кейтеля: «Человеческая жизнь в странах, которых это касается абсолютно ничего не стоит... Устрашающее воздействие возможно лишь путем применения необычайной жестокости»⁵³.

Эти распоряжения выполнялись неукоснительно. Сразу после захвата Минска фашисты приступили к жесточайшему террору. «Зондеркоманды», эсэсовские отряды и служба безопасности тысячами уничтожали советских людей в лагерях истребления, созданных в городе и его окрестностях. Разрушали памятники культуры, предприятия и т. д. В Риге после вступления туда фашистов массовые расстрелы привели к гибели около 50 тыс. мирных жителей. В Каунасе в «Форте смерти» до осени 1941 г. было расстреляно до 30 тыс. человек.

В Киеве после захвата города началось массовое истребление населения. Людей хватали прямо на улицах, расстреливали большими группами и в одиночку. Для устрашения оккупанты вывешивали объявления о расстрелах. Например: «В качестве репрессий за акт саботажа сегодня расстреляно 100 жителей Киева. Пусть это послужит предостережением. Киев, 22.Х.1941 г. Комендант города». 29 сентября 1941 г. в Бабьем Яре погибли тысячи жителей Киева. Это место стало могилой для 100 тыс. советских граждан.

Столь же интенсивно осуществлялась программа истребления еврейского населения. В отчете «Оперативной группы "А" полиции и СД» за период с 16 октября 1941 г. по 31 января 1942 г. говорилось: «Систематическая работа по очищению Востока, согласно основным приказам, имела своей целью возможно полную ликвидацию евреев. Эта цель в основном достигнута. Исключая Белоруссию, экзекуции подвергнуто 229052 еврея»⁵⁴.

17 июля 1941 г. гестапо издало приказ, предусматривающий убийство всех советских военнопленных, которые были или могли быть «опасны для национал-социализма». В их число входили «все крупные деятели государства и партии, в особенности профессиональные революционеры... Все комиссары Красной Армии, руководящие деятели государства... руководящие деятели промышленности и хозяйства, советско-русские интеллигенты» и т. д.⁵⁵

И наконец, для завершения общей картины этой «деятельности» приведем выдержки из двух приказов Кейтеля от 1941 г.

Первый — от 23 июля, где речь шла о необходимости «создания на Востоке такой системы террора со стороны вооруженных сил, которая будет достаточна, чтобы искоренить у населения всякое намерение сопротивляться». И второй, под названием «Мрак и туман», — от 7 декабря, в котором говорилось, что «смертная казнь принципиально целесообразна» за «преступления, направленные против империи лицами ненемецкой национальности»⁵⁶.

Успех на Украине положил конец всем колебаниям и сомнениям. Теперь-то все уже решено! Наконец кончается этот страшный поход. Фюрер говорил за ужином 23 сентября: «Граница между Европой и Азией проходит не по Уралу, а на том месте, где кончаются поселения настоящих германцев и начинается чистое славянство. Наша задача состоит в том, чтобы передвинуть эту границу возможно дальше на Восток, если нужно — за Урал. Естественный закон сильного состоит в том, что Германия получила от истории право поработить эти народы низшей расы, господствовать над ними и принудить их к выгодной нам работе»⁵⁷.

Через три дня фюрер объяснял еще более подробно Зейсс-Инкварту: «На Востоке Европейского континента лежит огромное пространство с почти неисчерпаемыми ископаемыми богатствами и запасами сырья». Оно слабо заселено, в то время как Западная Европа вынуждена покрывать свои потребности путем ввоза из далеких заморских колоний. «Поэтому не играет роли вопрос о том, как долго должна идти война на Востоке. Если жизненно важные европейские области Советского Союза оккупированы и защищены, войну восточнее Урала спокойно можно продолжать еще 100 лет». «Восток будет для Западной Европы рынком сбыта и источником сырья», — заявлял он. Теперь для него не имеют значения никакие другие сырьевые районы, кроме завоеванных на Украине. Ведь добыча криворожской руды превышает 1 млн т в месяц!

В эти дни в ставке Гитлера со дня на день ждали просьбы из Москвы о капитуляции. Статс-секретарь министерства иностранных дел Вейцзекер писал в своем дневнике 15 сентября: Гитлер «вышел из состояния четырехнедельной крайней депрессии и снова крепок». 16 сентября Гитлер говорил послу Абецу: «Азиаты и большевики будут изгнаны из Европы, эпизод 250-летней азиатчины закончен... Я позабочусь, чтобы Сталин не чувствовал себя спокойным и за Уралом путем удара через Урал... Новая Россия до Урала станет нашей Индией, но лучше расположенной, чем британская. Новый великогерманский рейх будет включать 135 млн. человек и господствовать еще над 150 млн.»⁵⁸.

Несколько раньше, согласно дневнику Геббельса, прогуливаясь с последним по дорожкам «Вольфшанце», фюрер говорил: возможно, Сталин теперь все-таки попросит мира. Ибо «видит, что большевизм вообще находится перед полным крахом и его уже ничто не может спасти, кроме капитуляции». На вопрос Геббельса, что следует тогда делать, последовал ответ: быть может, он, фюрер пойдет навстречу просьбам о мире, но, конечно, только при условии, что Красная Армия будет разбита и разоружена до последней винтовки.

Итак, они ждали просьб о мире и капитуляции.

В сентябре должна была наконец решиться судьба Ленинграда. Гитлер говорил тому же Абецу: «Ядовитое гнездо Петербург, из которого так долго азиатский яд источался в Балтийское море, должно исчезнуть с лица земли». 9 сентября начались регулярные воздушные налеты на город.

В тот же день в блокированный Ленинград прибыл Г.К. Жуков, направленный сюда Ставкой Верховного Главнокомандования. Назавтра он вступил в командование Ленинградским фронтом. Решение одно: «Будем защищать Ленинград до последнего человека»⁵⁹. В то же самое время Гитлер говорил адъютанту Розенберга Кенпену: «Здесь мы осуществим примерное наказание в назидание другим: город, безусловно, исчезнет с лица земли. Уже три дня обстреливают город 24-сантиметровые орудия. Атаки истребительных эскадрилий Рихтхофена уничтожили большую гидростанцию».

Но Ленинград превратился в неприступную крепость. После ряда попыток штурма Гитлер убедился, что взять город невозможно. Пришлось отказаться от надежд на «падение Ленинграда». Штурмы сменила блокада.

17

Теперь все надежды возлагались на захват Москвы. Германия готовилась к окончательной победе у стен столицы Советского государства.

В первых числах сентября Гитлер собрал руководителей армии. Он приказал начать подготовку удара на Москву, который завершит несколько затянувшийся «восточный поход».

На следующий день Гальдер и Хойзингер доложили Гитлеру й Кейтелю уже готовые планы и фюрер утвердил директиву о проведении «решающей операции против группы армий Тимошенко». Советские войска Западного фронта следовало «разгромить до наступления зимы в течение ограниченного времени, имеющегося еще в распоряжении». Для этого — «сосредоточить все силы сухопутных войск и авиации, предназначенные для операции, в том числе те, которые могут быть высвобождены на флангах и своевременно переброшены». Наступление пойдет «с целью уничтожения противника, расположенного восточнее Смоленска, путем двойного окружения в общем направлении на Вязьму». После этой «решающей операции на окружение и уничтожение» группа армий «Центр» приступит к «преследованию в направлении Москвы, прикрываясь справа Окой, слева верхним течением Волги».

Все будет. проведено в традиционной форме «Битвы под Каннами», состоящей из двух фаз. Первая — прорыв Западного фронта и его окружение ударами подвижных соединений на Вязьму. Вторая — преследование на широком фронте тремя танковыми группами, «удар до Москвы, ее захват или окружение». В основе замысла лежала старая стратегическая идея: если разбить противника, находящегося непосредственно перед фронтом, то дальше, в глубине, можно свободно маршировать куда угодно и захватывать что потребуется. Ибо там, в глубине, — просто-напросто военная пустота. Никого и ничего, что сможет сопротивляться. Ее не оказалось, к великому разочарованию, летом за Днепром, но Гитлер и Кейтель, Браухич и Гальдер непоколебимо верили: пустота окажется осенью между. Вязьмой и Москвой, после первого «сокрушающего удара».

Чтобы завершить войну, генералы собрали под Москву самые отборные силы. В общем-то ни разу в ходе второй мировой войны, кроме битвы под Москвой, германское верховное командование не концентрировало на одном направлении три четверти всех имеющихся танков — 14 танковых и 8,5 моторизованных дивизий. Сюда подтянули почти половину всех солдат и перебросили основную массу авиации.

Все подготовили с максимальной тщательностью и предельным старанием. В ночь на 2 октября во всех ротах зачитан приказ Гитлера: «Нанесите врагу последний огромный удар, который еще до наступления зимы должен его уничтожить. Все приготовления, насколько это в человеческих силах, уже окончены».

Наступало утро. Стало светать холодное небо. Мощные удары немецкой артиллерии возвестили о начале «последнего сражения на Восточном фронте».

Через несколько часов историограф гитлеровской ставки записал: «Группа армий "Центр" на рассвете в чудесную осеннюю погоду перешла в наступление всеми армиями». Все верили, что скоро будут в Москве.

Советские войска, атакованные врагом, стояли насмерть на вяземских рубежах. Они доблестно сражались, но оказались не в состоянии сдержать таранные удары охватывающих танковых клиньев. 7 октября танки Гепнера и Гота соединились в Вязьме. «Теперь уже речь идет о полной победе», — триумфально объявила «Фёлькишер беобахтер». Отрезанными, а потом окруженными оказались войска пяти армий Западного и Резервного фронтов. Танковая армия Гудериана вышла в тыл Западного фронта еще дальше к востоку.

Гитлер счел нужным в эти «исторические дни» показаться народу. Он выехал из «Вольфшанце» и объявился в Берлине как раз к началу «кампании зимней помощи». Он выступает с речью: «Новое наступление принесет нам победу до зимы!»

В день, когда войска двух танковых групп соединились восточнее Вязьмы, Браухич, Гальдер и Хойзингер срочно вылетели в Оршу, чтобы договориться с фельдмаршалом Боком о немедленном продолжении наступления прямо к советской столице. «Окружение Москвы должно удаться», — сказал на прощание Гальдер Боку.

7 октября штаб сухопутных сил отдал короткий приказ: «Преследовать в направлении Москвы».

В рейхе вечером 8 октября внезапно были прерваны все передачи радиопрограмм. Голос диктора сообщил: «Сейчас мы ожидаем важное специальное сообщение!».

«Специальное сообщение!» Такие сообщения передавали и о взятии Варшавы, и о победе во Фландрии, и о перемирии во Франции, и о вступлении в Париж, в Афины. Теперь все, конечно, ждали «специального сообщения» о занятии Москвы.

По свидетельству очевидцев, повсюду возникло напряженное радостное ожидание. Министерство пропаганды уже давно распорядилось, чтобы перед «специальными сообщениями» воцарялось молчание. Во всех кафе и ресторанах громкоговорители включены на полную мощность. И вот, как всегда в таких случаях, пропели фанфары. И прозвучал торжественный голос диктора: «Из главной квартиры фюрера. Верховное командование вермахта сообщает: одержана победа в решающем сражении на Востоке!».

Ликованиям не было предела. Рейхспрессеншеф Дитрих срочно выступил с заявлением того же содержания перед иностранными дипломатами и корреспондентами. «Советский фронт разгромлен», — заявил он. По Берлину молниеносно разнеслись слухи: Москва пала, Россия просит перемирия, к рождеству все солдаты будут дома. Сотни людей толпились у витрин с картами военных действий, где обозначены новые победы. Люди вышли на улицы. Восторг, казалось, охватывал всех. Продавцы сосисок стали на радостях бесплатно раздавать свой товар.

Фюрер вновь торжественно выступил 9 октября в берлинском «Спортпаласе», разукрашенном гирляндами из елок по случаю начала той же «кампании зимней помощи». Его встретили исступленные овации нацистской и военной элиты.

— В эти часы на нашем Восточном фронте, — кричал Гитлер, потрясая обеими руками, — вновь происходят громадные события. Уже 48 часов ведется новая операция гигантских масштабов!

Воплями восторга встретил зал следующие слова:

— Я говорю об этом только сегодня потому, что сегодня я могу совершенно определенно сказать: этот противник разгромлен и больше никогда не поднимется.

И в заключение:

— Позади наших войск уже лежит пространство в 2 раза больше, чем территория рейха в 1933 г., когда я пришел к власти, и в 4 раза больше, чем Англия⁶⁰.

Назавтра заголовки первых страниц газет возглашали: «Прорыв центра Восточного фронта!», «Исход похода на Восток решен!», «Последние боеспособные дивизии Советов принесены в жертву!». «Фёлькишер беобахтер» писала в передовой «Военный конец большевизма»: «На этот раз принесены в жертву последние боеспособные советские резервы. Против победоносного и полностью боеспособного немецкого Восточного фронта стоят лишь совершенно непригодные для серьезных действий красные соединения». Статья кончалась безапелляционным утверждением: приговор Советскому Союзу вынесен⁶¹.

Но генералы были людьми дела. Следовало срочно выяснить: что же делать с Москвой после ее захвата? Браухич пришел за указаниями к Гитлеру. 12 октября во всех штабах появилась экстренная телефонограмма: «Фюрер снова решил, что капитуляция Москвы, если о ней будет просить противоположная сторона, не должна быть принята... Точно так же, как в Киеве, мины замедленного действия представляют крупную опасность для войск; необходимо помнить, что то же самое в Москве и Ленинграде может быть применено в еще больших размерах. О том, что Ленинград должен быть заминирован и будет обороняться до последнего человека, сообщило само советское радио.

Ни один немецкий солдат не должен поэтому вступать в эти города. Кто захочет покинуть город через наши линии, должен быть огнем отогнан обратно. Следует поэтому оставлять небольшие промежутки без заграждений, через которые выходящее из города население будет направляться во внутренние области России. Эти города, как и все другие, надлежит перед их занятием обессиливать артиллерийским огнем и авиационным наступлением, а их население обращать в бегство... Хаос в России будет тем больше, управление и подчинение нами занятых восточных областей станет тем легче, чем дальше население русских советских городов убежит во внутреннюю Россию»⁶².

Все газеты печатали огромные карты Московской области: каждый мог отмечать продвижение немецких войск до самой Москвы. «На фронте 1200 км вперед!» — объявила громадным аншлагом «Фёлькишер беобахтер» 13 октября. Она писала: «На обширном фронте маршируют и катятся на восток наступающие немецкие части. Нет слов для описания размеров советского поражения!».

13 октября Ганс Фриче, руководитель отдела в министерстве Геббельса, сделал очередное заявление для иностранной прессы: «В военном отношении эта война уже окончена. То, что еще остается сделать, носит лишь политический характер внутри и вовне». Йодль говорил, что он безоговорочно убежден: «Советы распылили свои последние резервы». За ужином в «Вольфшанце» речь шла только о блестящем будущем. Гитлер заявил, что теперь его самая главная мечта — о «жизненном пространстве» — воплощена в жизнь. Он восторженно говорил: «Вы только поймите, господа, русский медведь мертв, окончательно мертв!».

Газеты и радио разносили на весь мир весть о полном и окончательном триумфе Германии и о тотальном поражении Советского Союза. Пресса стала все чаще обсуждать проблемы эксплуатации завоеванного «восточного пространства». Рейхсминистр хозяйства Функ писал о «новых задачах на Востоке»: «Беспримерная победа германского вермахта и его союзников открыла путь для политического и хозяйственного переустройства восточноевропейского пространства». «Специалисты по России» знакомили читателей с богатствами Донбасса, которые получил теперь рейх, с промышленными ресурсами Московской области, со значением транспортного узла Москвы, с богатствами Украины.

Фельдмаршал Бок 14 октября отдал директиву: «Противник перед фронтом группы армий разбит. Остатки отступают, переходя местами в контратаки. Группа армий преследует противника». 4-й танковой группе и 4-й армии «без промедления нанести удар в направлении Москвы, разбить находящиеся перед Москвой силы противника, прочно овладеть местностью, окружающей Москву, и плотно окружить город»⁶³. Честь прямого наступления на советскую столицу предоставлялась фельдмаршалу фон Клюге и генералу Гепнеру.

В ставке никто не сомневался, что они в ближайшие же дни плотно окружат Москву, а потом, вероятно, вступят в город. Судьба столицы казалась предрешенной. Члены американского посольства в Москве, особенно военный атташе, были убеждены: падение Москвы дело недель⁶⁴.

18

Если ход истории зависел сейчас от того, устоит ли Красная Армия перед новым ударом, а из всех ее фронтов удержится ли Западный, то на самом Западном фронте все сводилось к проблеме: успеет ли советское командование своевременно закрыть брешь, образовавшуюся под Вязьмой, и воссоздать оборону, смогут ли советские солдаты отразить натиск чрезвычайной мощи?

Ситуация была крайне трудной: значительная часть войск Западного и Резервного фронтов находилась в окружении под Вязьмой. На Западный фронт был направлен Г.К. Жуков. Приняв командование фронтом, Жуков сделал вывод о необходимости прежде всего срочно создать новую прочную оборону на рубежах Волоколамск— Можайск—Калуга.

В последующие дни и недели ЦК партии, ГКО, Ставка, командование фронтом, партийная организация столицы провели колоссальную работу по развитию устойчивой обороны на подступах к Москве. Началась быстрая переброска войск из резерва Ставки и соседних фронтов на можайскую оборонительную линию. Были сформированы четыре новые армии. Прибывающие войска в первую очередь занимали оборону на важнейших направлениях: волоколамском, можайском, малоярославском, калужском. Здесь же создавались сильные артиллерийские группировки, сюда подтягивались и резервы фронта. В тылу развернулись широкие инженерно-саперные работы. Ставка сосредоточила в районе Москвы крупные силы авиации. «Таким образом, — отмечал Г.К. Жуков, — по существу заново создавался Западный фронт, на который возлагалась историческая миссия — оборона Москвы»⁶⁵.

В Москве было введено осадное положение. Сформированы сотни отрядов, боевых, дружин, групп истребителей танков. Формировались все новые и новые дивизии народного ополчения. Войска, упорно сражавшиеся в окружении западнее Вязьмы, дали возможность выиграть драгоценное время для организации новой обороны.

Приближались решающие события.

Гитлеровское верховное командование приняло все меры, чтобы развить свой прорыв. На сетования некоторых генералов, что наступает зима, Гитлер отвечал: «Когда наступит русская зима, определю я, а не календарь». Он вдохновил фельдмаршала Клюге, войска которого наступали прямо на Москву, — подарил ему ко дню рождения шкатулку, в которой лежала собственноручная записка: «Дарю Вам, дорогой фельдмаршал, 250 тыс. марок». За это он обязан любой ценой взять советскую столицу. В восторге от милости фюрера Клюге сел в танк и поехал на передовую. Позже он говорил, что оттуда через бинокль будто бы видел башни Кремля. Он заявил своим войскам: рождество мы будем встречать в Москве.

Однако энергичные контрмеры советского командования, доблесть и патриотизм войск и всех, кто оборонял Москву, постепенно спутывали карты Гитлера и его фельдмаршалов. Их мощное «последнее наступление» увязало в быстро и энергично созданной новой обороне.

Севернее столицы, около Калинина, советская группировка хоть и не смогла удержать город, но и не позволила левому флангу фон Бока пробиться дальше. Калининский фронт во главе с генералом И.С. Коневым занял нависающее положение над группой армий «Центр». На кратчайших путях к Москве развернулась свежая советская 5-я армия. Солдаты, вышедшие из вяземского кольца, вливались в новые формирования. Именно эти войска вновь остановили еще двигавшиеся вперед прямо на столицу немецкие дивизии. Попытка «преследовать противника до Москвы» стала все больше напоминать отдельные, не связанные друг с другом рывки.

Западный фронт устоял и в конце октября остановил группу армий «Центр». Снова пауза. Каждый лишний день стал бесценным для действовавшего с необычайной энергией советского командования.

Победные вопли нацистской пропаганды как-то сами собой стали утихать. О Восточном фронте появлялась теперь только самая скупая информация. Карты Московской области исчезли со страниц газет. Как будто всего лишь полмесяца назад никто и не говорил, что победа над Советским Союзом одержана. И неудивительно, ибо еще до последнего, «решающего» наступления на Москву в среде «победителей» именно здесь, у стен Москвы, складывается мысль о невозможности выиграть войну в 1941 г.

Чтобы разобраться в чем дело, 11 ноября в 8 час. вечера Гальдер выехал в специальном поезде вместе с помощниками в Оршу на совещание с начальниками штабов Восточного фронта.

Один-единственный вопрос поставил Гальдер на следующий день перед начальниками штабов групп армий: что делать дальше? Надо ли остановиться и готовить зимние позиции, чтобы дождаться весны, или продолжать наступление на Москву зимой?

Что могли сказать эти доселе непобедимые и никем не превзойденные виртуозы штабной калькуляции? На юге все застряло у Ростова-на-Дону, где советские войска вышибли дух из наступления Рундштедта. Он 27 октября приказал остановить наступление: «при всем желании нельзя достигнуть поставленной цели» (Майкоп, течение Дона). Начальник штаба фельдмаршала генерал Зоденштерн потребовал для группы армий «Юг» прекратить наступление. В конце концов, его войска стоят дальше всех на востоке, на Дону.

Группа армий «Север», сообщал Бреннеке, начальник штаба Лееба, сейчас настолько слаба, что не может быть и речи о продолжении наступления. Войска уже давно измотаны и лежат в обороне.

Но вот выступил генерал Грейфенберг, начальник штаба фон Бока. «Фельдмаршал считает, — сказал он, — что в военном и психологическом отношениях необходимо взять Москву. Опасность, что мы этого не сможем сделать, должна быть принята во внимание, — продолжал он, — но будет еще хуже, если мы останемся лежать в снегу на открытой местности в 50 км от манящей цели»⁶⁶.

В итоге все штабные мудрецы отвергли горячее желание фюрера еще в этом году достигнуть Майкопа, Сталинграда, Тамбова, Рыбинска, Вологды, Лодейного Поля. Вместо этого Рундштедт и Лееб ставили его перед фактом: их войска вообще не могут больше наступать. Они могут думать лишь о том, чтобы как-нибудь удержаться на месте и перезимовать.

И лишь мнение фон Бока в ряде пунктов совпадало с планами «Вольфшанце». Правда, фон Бок и его помощники не разделяли оптимизма генерального штаба о силах Красной Армии. И все же они считали наступление на Москву лучшим вариантом, чем замерзание в снегах у стен столицы. Так и появилось совершенно новое решение, ни в чем не отвечавшее настроениям, царившим в рейхе еще несколько недель назад, когда все восторгались полной победой: вермахт переходит к обороне на севере и юге, но в центре нанесет последний удар на советскую столицу. Ее займут до наступления морозов. И затем все начнется в будущем году. Теперь светилась единственная цель — Москва!

8 ноября Гитлер по традиции выступил в мюнхенской пивной «Лёвенбройкеллер» перед «старыми борцами», гауляйтерами и рейхсляйтерами. Он угрожал всем врагам, но слушателям не надо было пояснять, как и почему так удручен фюрер: на Восточном фронте дело застопорилось.

19

И все же последний отчаянный удар должен был состояться. В него фашизм вкладывал всю накопившуюся ярость растущих неудач, все стремление доказать, что он еще остается тем, каким видели его в предшествующие два года во всем мире. Захват Москвы искупит все!

Опять, как в сентябрьском наступлении, на Москву бросили сразу три танковые армии. Их вели все те же лучшие генералы рейха: виртуоз танкового «блицкрига» Гудериан, бывший командующий отборными берлинскими войсками, напористый, считавший себя непобедимым Гепнер, жестокий, беспощадный Гот. Все войска, сосредоточенные на Москву, возглавляли четыре фельдмаршала. Прямо к столице должен был двигаться во главе своих войск Ганс Гюнтер фон Клюге. Для 59-летнего фельдмаршала наступал зенит карьеры. Он знал, как вести наступление. Два «железных креста» и орден дома Гогенцоллернов он получил еще в первой мировой войне. Клюге — «академик» с 1910 г., генерал с 1933 г., командующий группой армий в 1936 г. — готовился у стен Москвы еще раз «прославить» свой старинный прусский «солдатский» род. Недаром фюрер только что вдохновил его дорогим подарком. А южнее столицы наступал барон фон Вейхс, не знавший поражений ни во Франции, ни на Балканах. Авиацией, бросаемой на Москву, командовал Кессельринг — один из главных создателей люфтваффе, давний личный друг Гитлера, еще до войны командовавший воздушным флотом в Берлине. Это он разрушал в мае 1940 г. Роттердам, а затем вел воздушное наступление на Англию. И наконец, всеми армиями, нацеленными на Москву, командовал фон Бок, испытанный, жестокий исполнитель воли фюрера.

Так, для второго наступления на Москву рейх сконцентрировал максимум возможного, весь свой опыт, наилучшее руководство, всю свою решимость и все еще неподорванную веру в «дело фюрера».

Морозным вечером 14 ноября в ротах зачитали обращение командующего, полное уверенности в близкой победе: «Время ожидания прошло. Мы можем снова наступать. Последнее русское сопротивление перед Москвой будет сломлено. Мы остановим сердце большевистского сопротивления в Европе... Для этого нужно, сосредоточить все силы, весь боевой дух, непоколебимое желание уничтожить врага»⁶⁷.

Когда температура упала ниже нуля и дороги подмерзли, отставшую артиллерию и обозы быстро подтянули к фронту. Железнодорожные линий до Брянска, Вязьмы и Ржева функционировали сносно, хотя перестройка колеи на западный стандарт еще не везде закончилась.

На следующий день двинулась вперед 3-я танковая группа. 4-я танковая группа яростно атаковала 16-ю армию генерала Рокоссовского. Но прорыв не удался. Пять дней кровопролитных боев вдоль Волоколамского шоссе завершились тяжелыми потерями наступающих. Это было в центре. Однако на северном и южном флангах гитлеровские войска медленно и упорно теснили советский фронт. Шаг за шагом приближались они к Москве. Тем не менее ожидаемый прорыв не получался. Танковые клинья несли потери, слабели, темп их продвижения падал.

Маршал Г.К. Жуков впоследствии точно характеризовал эту ситуацию: «Развернув ударные группировки на широком фронте и далеко замахнувшись своим бронированным кулаком, противник в ходе битвы за Москву растянул войска по фронту до такой степени, что в финальных сражениях на ближних подступах к Москве они потеряли пробивную способность»⁶⁸.

Последнее, полное отчаяния и безумной решимости германское наступление на Москву защитники столицы встретили с такой отвагой и стойкостью, что этот новый мощный натиск стал угасать, захлебываясь в ужасающих потерях, с самых первых дней.

Танковой группе Гота удалось силами 1-й танковой дивизии ворваться в Калинин и захватить мост через Волгу. Небольшой плацдарм на восточном берегу заняли танки этой дивизии. В тот же день дивизия СС «Рейх» генерала Хауссера достигла Бородино. «Здесь, — напоминает Карелль, — в 1812 г. был разбит Наполеон». Теперь на бородинском поле упорно оборонялась 32-я советская стрелковая дивизия. «Они (советские войска. — Д.П.) были стойкими. У них не бывало паники. Они стояли и дрались. Они наносили удары и принимали их. Это была ужасная битва... Кровавые потери дивизии СС "Рейх" были столь кошмарно велики, что ее 3-й пехотный полк пришлось расформировать и остатки поделить между полками "Германия" и "Фюрер". Командир дивизии тяжело ранен... Мертвые. Тяжелораненые. Сожженные. Разбитые. Ярость делала глаза кроваво-красными»⁶⁹.

Тем временем к каналу Москва—Волга подходили соединения 56-го танкового корпуса генерала Шааля. Полковник фон Мантейфель, любимец фюрера и будущий генерал, один из кумиров нацистской пропаганды, с танковым отрядом переправился под Яхромой через канал и создал небольшой плацдарм у деревни Перемилово. Это был самый восточный пункт наступления на Москву.

Но здесь-то и началось непредвиденное. Офицер Ганс Лейбель, участник боев под Яхромой, жалуется: в этот день «бог погоды на стороне русских». Но дело было совсем в другом. Здесь введены в действие войска вновь прибывшей армии генерала В.И. Кузнецова. Решительным ударом 29 ноября они выбили Мантейфеля с его плацдарма за каналом. Смысл происшедшего был велик: советские войска обломали северную «клешню», предназначенную глубоко охватить столицу и сжать ее с тыла.

Однако германское наступление с огромными усилиями все еще продолжалось. 41-й танковый корпус выдвинулся от Калинина и вышел к каналу под Лобней. 2-я танковая дивизия, используя метель, ворвалась по шоссе Рогачево—Москва в Озерецкое. «Войти в Кремль! Промежуточная станция — Красная площадь», — кричали, как свидетельствует Карелль, вновь воспрянувшие духом солдаты передовых отрядов. Они стояли на автобусной остановке к Москве.

— Когда придет проклятый автобус? Он, кажется, опаздывает! «До Красной площади оставалось 38 километров», — пишет Карелль⁷⁰.

Новые и новые отчаянные усилия. Вот 2-я пехотная бригада после ожесточенного боя заняла Красную Поляну и 1-го декабря — деревню Катюшки. Батальон 304-го полка под командованием майора Рейхманна подошел еще ближе, к деревне Горки.

Теперь «до Кремля» оставалось 30 км. Боевые группы 5-й и 10-й танковых дивизий и дивизии СС «Рейх», истекая кровью, добрались до Истры. Им удалось переправиться через водохранилище. Но продвинуться вдоль шоссе Волоколамск—Москва они не смогли. Мы снова цитируем Карелля: «Здесь сражались части знаменитой 18-й сибирской стрелковой дивизии... В ближнем бою с помощью ручных гранат приходилось брать бункер за бункером»⁷¹.

Повсюду движение затухало, а там, где немецкие войска еще атаковали, — это были всплески бессильной ярости. По обе стороны шоссе Руза—Звенигород пытался наступать своими тремя дивизиями 9-й корпус генерала Гейера. Его встретили войска 5-й армии генерала Л.А. Говорова. Наступавшим удалось после ожесточенного боя взять Локотню, затем Александровское. «Но здесь силы дивизии исчерпались. Занять Звенигород не удалось». 252-я пехотная дивизия в районе Покровского продвинулась еще на несколько километров. «Но больше ничего не получается».

Контрударами советских 1-й ударной и 20-й армий, 1-го гвардейского кавалерийского корпуса и 112-й танковой дивизии дальнейшее продвижение северо-западнее Москвы было сорвано.

Захлебнулось в первых числах декабря германское наступление и на кратчайшем — западном — пути к Москве.

Вновь цитируем Карелля: на канале Москва—Волга, около 70 км от Москвы, боевая группа Вестховена — 1-я танковая дивизия совместно с частью 23-й пехотной дивизии — наступала через Белый Раст на юго-восток, к переправам через канал севернее Лобни. Ее усиленный танками и артиллерией мотоциклетный батальон поздно вечером занял Кусаево, в 2 км западнее канала. «В Горках, Катюшках и Красной Поляне... почти в 16 км от Москвы, вели ожесточенное сражение солдаты 2-й венской танковой дивизии». В деревне Катюшки, наиболее выдвинутом к юго-востоку опорном пункте 2-й танковой дивизии, бился 2-й пехотный батальон 304-го пехотного полка под командованием майора Бука. «Катюшки находятся от Москвы так же близко, как Ораниенбург от Берлина. Через стереотрубу с крыши крестьянского дома на кладбище майор Бук мог наблюдать жизнь на улицах Москвы. В непосредственной близости лежало все. Но захватить его было невозможно. Не оставалось сил».

И далее: «Борьба вылилась в отдельные ограниченные бои, захват местности шел шаг за шагом. Противник на ходу подбрасывал все новые и новые силы, его войска защищались грудью, всей своей силой противостояли немецкой атаке. Русская авиация стала очень активна. Боевой дух наших войск быстро падал.: тактические резервы вскоре истощились. Температура воздуха быстро понижалась, и поэтому механизированные войска и локомотивы бездействовали. Со дня на день фронт и снабжение будут парализованы»⁷².

Бок гнал войска вперед, но уже в частных беседах со своим начальником штаба сравнивал ход битвы со сражением на Марне в первой мировой войне: тогда немцы видели окраины Парижа... В некоторых полках оставалось по 400 солдат. 7-й пехотной дивизией командовал обер-лейтенант. Гудериан докладывал: его армия «скована в мешке». Войска выдохлись. Продвигаться не могут. Единственная цель, которую он теперь видел перед собой, — занять Тулу, чтобы там пережить зиму. «Полный отчаяния сидел Гудериан на своем командном пункте в 15 км южнее Тулы среди фронтовых донесений и карт в маленьком поместье всемирно известного гения, в Ясной Поляне... Здесь, в имении Толстого, в ночь о 5 на 6 декабря Гудериан принял решение: продвинувшиеся части его танковой армии отвести назад и перейти к обороне. Гудериан должен был признать наступление на Москву провалилось. Мы потерпели поражение»⁷³.

Еще 29 ноября Гальдер, Паулюс и Хойзингер пришли к горькому заключению, что Москву взять не удастся. Самое большее, на что еще можно рассчитывать, это занять 2-й танковой армией излучину Оки близ Тулы, чтобы в этом районе расквартировать войска на зиму. «Нам нечего больше выжидать, — резюмировал Гальдер, — и мы можем отдать приказы на переход к зиме»⁷⁴. Фон Бок 5 декабря отдал приказ о прекращении наступления на Москву.

— Москва станет новым Верденом, — резюмировал все происшедшее Бок, вспоминая германскую трагедию прошлой войны.

20

Эти короткие зимние дни начала декабря в заснеженном Подмосковье воспринимались всеми, кто сюда добрался, и теми, кто сидел в «Вольфшанце», и в Берлине, как что-то немыслимое и кошмарное. Неудачи превращались в бедствие. Все выворачивалось наизнанку, сознание не могло охватить происшедшего, оно не смирялось с ужасной мыслью: поражение. Перезимовать в московских пригородах? Занять столицу весной? Но это уже что-то совсем другое, непривычное и страшное, к чему никто не был готов. Они успокаивали себя: ведь, собственно, Москва вовсе не так важна. Главное, как много раз указывал фюрер, это юг, Украина, нефть. Но правда состояла в том, что там, на юге, тоже все остановилось, а здесь, у стен Москвы, как выразился сам фюрер, «замерзали во льдах и снегах» самые отборные и многочисленные силы, которые когда-либо бросала в сражение Германия. Правда состояла в том, что эти войска вынуждены были вести ужасные бои, после которых, насколько хватало глаз, поля и холмы этого незнакомого холодного Подмосковья покрывали трупы, искореженная техника, горящие автомашины. Полки, батальоны становились жалкими горстками людей, которые уже не думали ни о фюрере, ни о «великом рейхе», а только о том, чтобы уцелеть, выжить, выбраться из этого кошмара.

Правда состояла в том, что некоторые из нацистских генералов стали подумывать, что надо кончать с несчастной кампанией на Востоке. Впечатления от провала под Москвой в то время были чрезвычайно сильными. Позже их затмили Сталинград, Курск и общий крах. Собственно, поэтому в послевоенных воспоминаниях германских генералов московскому поражению не отводится должного места. Не в декабре 41-го они еще, конечно, не знали, что их ждут Сталинград, Курск и все остальное, и ощущение, что рушится мир, охватывало многих из них.

И вот началось контрнаступление Красной Армии под Москвой. 6 декабря генерал Жуков двинул вперед войска Западного фронта и начал громить группировки фон Бока севернее и южнее столицы. К нему присоединились войска Калининского фронта.

Во второй половине дня Гитлер созвал очередное совещание. Но говорил Он что-то не то. Он вдруг стал доказывать своим генералам, что вермахт по-прежнему располагает превосходством над Красной Армией. У нее «артиллерия достигла нулевого уровня». Ее потери «по меньшей мере в 10 раз превышают наши потери». Фюрер требовал «выполнять ранее поставленные задачи» и главное — захватить нефтеносный район Майкопа, для чего пообещал перебросить с Запада свежую укомплектованную молодежью дивизию. Генералам было от чего сойти с ума.

Советские войска уже двое суток двигались вперед, громя отступающие немецкие дивизии. Но в «Вольфшанце» по-прежнему не могли осознать, что происходит: 7 и 8 декабря Гитлер и Кейтель требовали от фон Бока продолжать наступление. Бок возмутился нелепыми приказами: «Группа армий ни на одном участке фронта не в состоянии сдержать крупное наступление, — доносил он. — Если мы не сможем создать резервы, нам грозит опасность быть разбитыми»⁷⁵. Он докладывал об очень тяжелом положении Гудериана, о прорыве немецкого фронта восточнее Калинина и о том, что войска теряют доверие к своему командованию. Понизилась боевая мощь пехоты. Везде прочесываются тылы. Между командующими армиями начались разногласия и трения. Противник глубоко прорвался на участке 3-й танковой группы. Словом, ситуация оказалась столь трудной, что 8 декабря Гитлер, наконец, окончательно признал неизбежность не только полного отказа от любых попыток наступления на Москву, но и повсеместного перехода к обороне. И более того, «сокращения линии фронта» со всем, что стало с тех пор подразумеваться под этим неопределенным понятием, т. е. попросту отступления.

Гитлер взорвался гневом, когда Рундштедт потребовал отступления и от Ростова. Он заподозрил фельдмаршала в неверности. Не ограничиваясь немедленной отставкой Рундштедта, он полетел в Мариуполь к своему другу командиру «лейбштандарта СС» Зеппу Дитриху, чтобы на месте «узнать всю правду». Но Дитрих убедил Гитлера в преданности Рундштедта и правильности его решений.

Центральный участок фронта разваливался. Дивизии сообщали о страшных потерях. Отход временами превращался в паническое бегство. Один из командиров корпусов позже вспоминал: «Я до сих пор вижу перед собой длинные колонны безоружных, оборванных солдат, бредущих по снежной пустыне». Отовсюду раздавались призывы о помощи.

Но вместо помощи Восточный фронт получил очередную речь Гитлера. Выступая 11 декабря в рейхстаге, фюрер старался вдохнуть «боевой дух» в войска и объяснить приунывшей Германии, в чем же причина столь странного явления, что полная победа, о которой столь громко и безапелляционно было сказано на весь мир, оказывается до сих пор еще не одержана. Выспренно и замысловато говорил он о тяготах, с которыми встретился вермахт на Востоке: «Маршируя в бесконечных далях, мучаясь от жары и жажды, задерживаемые непроходимыми от распутицы дорогами, остановленные от Белого до Черного моря несносным климатом, зноем июля и августа, ноябрьскими и декабрьскими вьюгами... замерзая во льдах и снегах, они сражались... солдаты Восточного фронта. Приход зимы, естественно, задержит это движение. С приходом лета наступление продолжится»⁷⁶.

В объяснениях фюрера имелось все: и климат, и грязь, и морозы. Отсутствовало лишь одно — советские войска, сорвавшие планы Гитлера и громившие теперь его армии под Москвой. Собственно, с этой речи Гитлера и ведет начало та удивительная легенда буржуазной историографии, согласно которой виновником поражения под Москвой был «плохой климат».

Так с трибуны рейхстага немцам дали понять, что с надеждами на окончание войны покончено, что впереди — неизвестность. А значит, новые тяготы и жертвы. Солдатам Восточного фронта разъяснили: им предстоит попытаться удержать позиции «во льдах и снегах» и готовиться к новому походу.

В генеральном штабе сухопутных сил после речи фюрера сразу начали прикидывать: с чем же армия сможет выступить будущей весной в новый поход? Вывод оказался печальным. Положение с производством танков таково, что «мы вообще далее не сможем вести войну».

21

Теперь следовало срочно решать, что же делать дальше. В среде различных групп нацистского высшего военного руководства появилось несколько вариантов нового стратегического решения: 1) предложить Советскому Союзу переговоры о мире; 2) отступить в Польшу; 3) отступить за Днепр; 4) любой ценой остановить советское наступление и стабилизировать фронт вблизи Москвы.

Вероятно, с точки зрения планов агрессора и дальнейшего существования «третьего рейха» наиболее логичным представлялось последнее из предложенных решений, т. е. упереться там, где сейчас находится, истекая кровью, «восточная армия», остановить начавшееся страшное паническое бегство, как можно быстрее закрепиться и сделать передышку до весны. Иного решения ни Гитлер, ни его паладины из штаба верховного командования не могли себе и представить. Оправившись от первого шока, фюрер решил действовать со всей энергией. Он не хотел и слушать ни о чем другом, кроме этого последнего варианта, считая, что все другое — предательство и путь к немедленной гибели. Он не только отверг все другие варианты, но и хорошо запомнил их авторов — время рассчитаться, еще наступит!

В полночь 16 декабря у фюрера появились срочно вызванные генералы из штаба верховного командования. Гитлер отдал приказ: ни о каком отходе не может быть и речи. Отводить войска только с таких участков, где противник добился глубокого прорыва. Скоро в бой будут брошены свежие дивизии. Для их доставки выделяется транспортная авиация. Штаб оперативного руководства немедленно передал войскам указания: «Глубокое отступление армии среди зимы, при ограниченной подвижности, недостатке зимнего снаряжения и без подготовленных тыловых позиций может привести к самым тяжелым последствиям»⁷⁷.

Но и такие отчаянные призывы и приказы не спасали положение. В середине декабря советские войска освободили ряд городов — Клин, Солнечногорск, Калинин, Плавск, преодолели Истринское водохранилище и среднее течение Оки.

В эти трудные дни в «Вольфшанце» шли напряженные совещания. Гитлер неистовствовал. Как и всякий диктатор, считая себя непогрешимым, он обрушился на виновников — генералов. Браухич и Гальдер в военном отношении слабые головы, заявил он.

Браухич был вызван к фюреру 19 декабря. После двухчасовой беседы с глазу на глаз фельдмаршал, совершенно разбитый и поникший, появился у Кейтеля. «Я еду домой, он дал мне отставку, я больше не могу», — трагическим голосом произнес Браухич⁷⁸.

Через несколько часов Гитлер вызвал Кейтеля. Он прочитал ему только что составленный приказ об отставке Браухича и о том, что командование сухопутными силами фюрер берет на себя. Он-то знает, как надо действовать.

На следующий день он продиктовал Гальдеру программу действий, состоящую из некоей волевой импровизации. Суть сводилась к одному: остановиться невзирая ни на что; каждый солдат должен оборонять тот участок, на котором стоит; вбить в сознание каждого фронтовика необходимость сопротивления; изжить выражение «русская зима»; сжигать населенные пункты; воля к сопротивлению должна быть внедрена в каждую воинскую часть; любое убежище превращать в опорный пункт и т. д. — все в том же духе.

Немедленно указания фюрера были переданы повсюду, до последнего солдата Восточного фронта: «1. Держаться и бороться до последнего. Ни одного шага назад не делать добровольно. Прорвавшиеся подвижные части противника должны быть отброшены. 2. Тем самым добиться выигрыша времени для: а) улучшения работы транспорта, б) подвода резервов... 3. Направить энергичных офицеров для того, чтобы: а) на железнодорожных станциях ускорять поезда и полностью их использовать, б) организовать снабжение, в) собирать отбившихся от своих частей и отправлять вперед... 4. Все имеющиеся на родине и на Западе соединения перебросить на Восток».

Далее следовало: «5. У военнопленных и местных жителей беспощадно отбирать зимнюю одежду. 6. Все оставляемые хутора сжигать. 7. Команды истребителей партизан снабжать на родине хорошим зимним снаряжением... 9. Там, где фронты стабилизировались, моторизованные дивизии использовать в качестве пехоты, а автомашины направлять для пополнения танковых дивизий». Наконец Гитлер сообщал, что Италия, Венгрия и Румыния выставят в 1942 г. крупные силы, которые прибудут, как только начнется снеготаяние, и они смогут двигаться вперед⁷⁹. Программа Гитлера намечала основы перехода к еще более жесткой «тотальной войне».

Но контрнаступление Красной Армии ширилось. Калининский, Западный и Брянский фронты двигались вперед, выходили к Ламе и Рузе, с боями форсировали Плаву, Оку и подходили к Калуге. В ярости Гитлер стал давать отставку одному за другим тем генералам, которых хотел представить главными виновниками неудач или от кого намеревался вообще избавиться по тем или иным причинам. За короткий срок он отстранил, помимо Браухича и Рундштедта, также фельдмаршала Бока, Гудериана, Вейхса. Затем ушли в отставку Гепнер и Штраус. Но и это не помогло, как и летящие в войска один за другим самые решительные приказы: держаться любой ценой, сражаться за каждую пядь земли до последней крайности: «Только так можно нанести врагу кровавые потери, ослабить его моральный дух и реализовать бесспорное превосходство немецких солдат». Но эти солдаты представляли собой толпы жалких, грязных, измученных, потерявших веру и мужество безразличных ко всему людей, которые брели на Запад от Москвы, думая лишь о том, как спастись.

22

Еще никогда прежде германский фашизм не стоял перед кризисом такого масштаба, как в ноябре-декабре 1941 г. Здесь назревало нечто большее, чем просто военная неудача или срыв стратегического плана, хотя и то и другое занимало свое место в логике развертывающихся событий. Здесь сплетались воедино невыносимая для сознания лидеров «третьего рейха» угроза потери нацистского идеологического, военного и государственного престижа; мрачная перспектива затяжной войны на Востоке со всеми ее не поддающимися учету превратностями и поворотами, с колоссальными требованиями, к удовлетворению которых рейх не был готов; крах той доктрины, создателями которой были фюрер и его генеральный штаб и которая признавалась автоматически победоносной.

Гитлер был потрясен. «Разве в первой мировой войне русский пехотинец не сражался плохо? А теперь он бьется как лев!» — заявил фюрер Йодлю. И вдруг добавил: «О победе теперь больше нельзя и думать». Начальник абвера адмирал Канарис накануне Нового года сделал любопытную запись в своем дневнике, передавая атмосферу, царившую среди фашистской верхушки: «Положение на Восточном фронте, особенно в группе армий "Центр", означает серьезный кризис, который под нажимом русских может вылиться в катастрофу. Принципиальные ошибки в проведении операций... и прежде всего преступная недооценка противника, начинают теперь роковым образом влиять на события. Генерал Шмундт (шеф-адъютант Гитлера. — Д.П.) сравнивает происходящее с 1812 годом и говорит о "часе испытаний" национал-социализма. Устрашающе велики материальные потери автотранспорта, оружия, самолетов и т. д... Беда заключается в воздействии всего этого на боевой дух войск, которые внезапно поняли, что ими плохо руководят».

Оценить происшедшее под Москвой можно лишь с точки зрения всей истории фашизма, его подъема и падения. Здесь-то падение и началось. Фашизм был реакцией на победы сил социального прогресса. Он призван был их остановить. Потом уничтожить. А эти силы, наоборот, остановили фашизм. Сама по себе возложенная на него миссия была исторически обреченной. Но мы хорошо знаем, какие зигзаги делает история.

Сейчас такой «зигзаг» был бы возможен, лишь если бы приспособленный для молниеносных побед фашистский военный таран снова, как в прошлые годы, сразу сокрушил намеченную жертву. Но в ситуации 41-го года он не смог пронзить крепость обороны и был сломлен контрсилой иного свойства.

Перед нацистами стояла новая Россия. Этого они не поняли. И каким бы трагическим, в силу многих и многих причин, ни был для Советского Союза 41-й год, он не мог быть побежден. История не сделала «зигзага». Советский Союз своими силами остановил фашизм и вышиб дух из его первого, самого страшного натиска. Но что значило это опять же в исторической перспективе?

Со времени своего возникновения, т. е. гораздо раньше, чем с 1933 г., фашизм привык только наступать, только пробиваться вперед, растаптывая все вокруг и презирая всех все больше и больше по мере того, как ему открывали дорогу. Он безумно обнаглел. И в этой своей наглости уверовал, что ему уготовано править железной рукой всем миром. И что XX век будет его веком.

И вдруг Россия, которую он презирал больше всех, изменила все. Временно отступая, неся тяжкие потери, обливаясь кровью, она мерно, упорно и беспощадно наносила удар за ударом, один тяжелее другого. Яростные, с беззаветной храбростью контратаки, повсюду и везде, где выгодно или невыгодно, во фланг, в лоб, в окружении, с безмерным подъемом, патриотизмом и жертвенностью — вот что встретил фашизм, действовавший по всем правилам своей отточенной военной науки. Он встретил общенародную войну, энергично организованную и направляемую.

Для политического мышления германской реакции, особенно после 1871 г., т. е. после создания империи, с ее стремительными успехами, пожалуй, до 1943 г., стала типичной особая, удивительная самоуверенность, которая за эти семь десятилетий неоднократно толкала немало консервативных германских лидеров на самые опасные и рискованные решения. Даже катастрофа 1918 г. мало что изменила. Чем больше успехов одерживал «второй» или «третий» рейх, тем с большим высокомерием оглядывали его властители окружающий мир, порой даже не снисходя до его внимательного и трезвого изучения. Если существует в мире злое начало, то оно нашло законченное воплощение в гитлеровском антисоветизме.

Нацистские властители, уже готовые править миром из берлинской рейхсканцелярии, не говорили даже о Советском Союзе как о достойном упоминания государстве и называли его не иначе как «восточным пространством». Для них история России остановилась где-то в XVIII в. Она представлялась им старой, неграмотной «лапотной» страной, заселенной примитивными существами, пригодными лишь для того, чтобы над ними властвовал «господин». Пусть так думали не все нацисты. Пусть даже далеко не все. Но мало кто осмеливался, наподобие Шуленбурга, Кестринга или Остера, пусть даже в самой осторожной форме, сказать: «Одумайтесь! Ведь все это не так».

Они верили. Но зимой 41-го вся эта фашистская вера пошла прахом. Психологически это было катастрофой. Фюрер победим! Вермахт победим! Собственно, с этого времени в различных кругах нацистской верхушки стали тихо говорить о «проигрыше войны». Потом об этом говорили все громче и громче — и после Сталинграда, и после Курска, и, конечно, в самом конце. Но впервые эта горестная фраза была произнесена именно теперь, причем не кем-нибудь, а сначала Шпеером, одним из самых близких соратников Гитлера, а потом внезапно и Гитлером, пусть в виде случайно брошенной фразы в пустоту.

Что же означал 1941 год для всей истории фашизма? Несравнимый ни с чем в прошлом военный, политический, экономический, моральный кризис системы — вот что принес нацизму 41-й год. Можно применять различные термины, но остается фактом: Советский Союз доказал, что фашизм можно победить. Последствия 1941 г. были неотвратимыми.

Сохранилась любопытная фотография, опубликованная в одном из западных изданий. Она называется «После урока, полученного на Востоке, Гитлер вернулся в Оберзальцберг». На веранде своего дворца на фоне гор сидит на краешке скамьи, поджав ноги, фюрер, как нашкодивший ученик. Его перевернутая осунувшаяся физиономия, бессмысленно уставившиеся куда-то вдаль глаза выражают такую пришибленность, растерянность и тоску, что один только облик говорит больше, чем все его взбадривающие речи, с которыми он вскоре выступит.

Примечания

1. Toland J. Adolf Hitler. Gladbach, 1977, S. 844.

2. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1969, с. 247.

3. Архив МО СССР, ф. 208, оп. 10169, д. 17, л. 52.

4. Жуков Г.К. Указ. соч.

5. Carell Р. Unternehmen Barbarossa. Frankfurt a. M., 1963, S. 31.

6. Ibid., S. 32.

7. KTB/OKW, Bd. I, S. 417.

8. Zentner Ch. Illustrierte Geschichte des Zweiten Weltkrieges. München, 1963 S. 195.

9. Picker H. Hitlers Tischgespräche im Führerhauptquartier. Stuttgart, 1976, S. 192.

10. KTB/OKW, Bd. I, S. 415.

11. Ibid.

12. Ibid., S. 421—422.

13. Анфилов В.А. Провал «блицкрига». М., 1977, с. 318.

14. Воен.-ист. журн., 1959, № 7, с. 88, 89.

15. Гальдер Ф. Военный дневник. М., 1969, т. 3, кн. 1, с. 76.

16. См.: KTB/OKW, Bd. I, S. 1083—1095; Fest J. Hitler. Frankfurt a. M.; Wien, 1973, S. 740—745.

17. KTB/OKW, Bd. I, S. 1019.

18. Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 117.

19. Гальдер Ф. Указ. соч., т. 3, кн. 1, с. 165.

20. Görlitz W. Paulus; «Ich stehe hier auf Befehl.», Frankfurt а. M., 1960, S. 49.

21. Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны, 1941—1945. М., 1984, т. 1, с. 64.

22. Irving D. Hitlers Krieg.., S. 340.

23. Zentner Ch. Op. cit., S. 199.

24. См.: KTB/OKW, Bd. I, S. 1029, 1030.

25. Ibid., S. 1038—1041.

26. Ibid., S. 1029, 1030.

27. Ibid., S. 1031.

28. Архив МО СССР, ф. 208, оп. 2454, д. 31, л. 141.

29. Там же, ф. 246, оп. 12928, д. 2, л.. 38—41.

30. Там же, л. 122.

31. KTB/OKW, Bd. I, S. 1036.

32. Ibid., S. 1035.

33. Архив МО СССР, ф. 208, оп. 2454, д. 32, л. 263.

34. Carell P. Op. Cit., S. 84.

35. KTB/OKW, Bd. I, S. 1033.

36. Ibid., S. 1041—1043.

37. Ibid., S. 588, 591, 603, 610, 611.

38. Жуков Г.К. Указ. соч., с. 316.

39. Piekalkieiwicz J. Stalingrad: Anatomie einer Schlacht. München, 1981, S. 28, 30.

40. Toland J. Op. cit., S. 721.

41. Гальдер Ф. Указ. соч., т. 3, кн. 1, с. 263.

42. Там же, с. 264.

43. Harriman W. A. Elie Abel: In geheimer Mission. Stuttgart, 1979, S. 63.

44. Ibid., S. 68.

45. Ibid., S. 69.

46. Советско-американские отношения.., с. 58.

47. Нюрнбергский процесс. М., 1961, т. 7, с. 25.

48. Там же, с. 16.

49. Там же, с. 27.

50. Там же, с. 206.

51. Там же, с. 208, 209.

52. Там же, т. 2, с. 582, 584.

53. Там же, с. 221.

54. Там же, т. 4, с. 705.

55. Судебный процесс по делу верховного главнокомандования гитлеровского вермахта. М., 1964, с. 78, 79.

56. Там же, с. 86, 125.

57. Irving D. Op. cit., S. 373.

58. Ibid., S. 370.

59. Жуков Г.К. Указ. соч., с. 340.

60. Völkischer Beobachter, 1941, 10. Okt.

61. Ibid., 11. Okt.

62. KTB/OKW, Bd. I, S. 1070.

63. Ibid, S. 1078.

64. Harriman W. A. Op. cit., S. 77.

65. Жуков Г.К. Указ. соч., с. 355.

66. Carell P. Op. cit., S. 147.

67. Ibid, S. 149—150.

68. Жуков Г.К. Указ. соч., с. 359.

69. Carell P. Op. cit., S. 151.

70. Ibid, S. 156.

71. Ibid., S. 160.

72. Ibid, S. 168.

73. Ibid., S. 170.

74. Гальдер Ф. Указ. соч., т. 3, кн. 2, с. 81.

75. Там же, с. 106.

76. Völkischer Beobachter, 1941, 12. Dez.

77. KTB/OKW, Bd. I, S. 1080.

78. Görlitz W. Generalfeldmarschall Keitel: Offizier oder Verbrecher? Göttingen, 1961, S. 287.

79. KTB/OKW, Bd. I, S. 1085, 1086.