Глава VIII. Болгария в советско-германских противоречиях на Балканах

Еще накануне второй мировой войны официальная внешнеполитическая линия Болгарии провозгласила нейтралитет и стремление к мирной ревизии Нейиского договора 1919 г. Несмотря на сильное дипломатическое давление со стороны великих держав, царь Борис и болгарское правительство не спешили примкнуть к той или иной группировке и занимали выжидательную позицию, понимая, что в напряженной обстановке предвоенного соперничества цена маленькой Болгарии будет неуклонно повышаться и позволит ей лавировать до того момента, пока не станет ясно, участие в каком из блоков позволит ей извлечь для себя максимальную выгоду при минимальных потерях. В секретной директиве № 19 о «позиции Болгарии при создавшейся международной обстановке», которую премьер-министр Г. Кьосеиванов направил 19 апреля 1939 г. всем болгарским дипломатическим представительствам за границей, говорилось, что «Болгария проводит и будет проводить до тех пор, пока это окажется возможным, самостоятельную политику, не связывая себя никакими обязательствами» и что «в конечном счете Болгария придерживается выжидательной политики». В то же время в директиве отмечалось: «Наши экономические связи с Германией, которая поглощает более 75% нашего экспорта, делают для нас невозможным, независимо от политических соображений, присоединение к демократическим государствам против тоталитарных государств». А поскольку оружие Болгария вынуждена приобретать почти исключительно у немцев, она «подвергается опасности того, что с германской стороны ей будут поставлены политические условия»¹. Таким образом, уже накануне войны начала обозначаться линия болгарских правящих кругов на сближение с фашистской Германией.

С началом войны правящие круги Болгарии оказались в новой ситуации. Было ясно, что страна, расположенная в районе, где скрестились интересы могущественных сил, не сможет долго оставаться в стороне от конфликта, что рано или поздно ей будут предъявлены требования обеими воюющими группировками. Борьба дипломатии двух блоков за Болгарию приняла более интенсивный характер.

Тем не менее, в первые месяцы войны основные положения директивы № 19 оставались в силе. 15 сентября 1939 г. правительство Кьосеиванова заявило о нейтралитете Болгарии в начавшейся мировой войне. Учитывая сложность международной обстановки, непосредственную угрозу со стороны Турции, неподготовленность Болгарии к войне, болгарским дипломатам за границей вменялось в обязанность настойчиво подчеркивать миролюбие и нейтралитет Болгарии, разъясняя при этом, что Болгария, не отказываясь от требования ревизии Нейиского договора, надеется добиться разрешения этого вопроса мирным путем по окончании войны. В этом же духе были выдержаны многочисленные высказывания царя Бориса и других болгарских политических деятелей в начальный период войны. Маневрируя между великими державами — Германией, Англией, Францией, Италией и Советским Союзом, царь Борис в контактах с представителями этих держав стремился доказать, сколь выгоден для каждой из них нейтралитет Болгарии.

В обширной болгарской и отечественной исторической литературе по проблемам внешней политики Болгарии в годы второй мировой войны вопрос об истинном характере объявленного Болгарией нейтралитета остается в течение длительного времени дискуссионным. Большинство авторов полагает, что болгарское правительство следовало политике так называемого «мнимого нейтралитета», под прикрытием которого сознательно, целенаправленно и неуклонно проводило курс на всестороннее привязывание Болгарии к гитлеровской Германии². Согласно другой точке зрения, Болгария действительно придерживалась политики мира и нейтралитета, выражавшегося в неприсоединении и свободном лавировании между противоречивыми тенденциями в международных отношениях³. Наконец, третья точка зрения, представленная Д. Сирковым в его фундаментальном труде «Внешняя политика Болгарии 1938—1941 гг.», заключается в том, что внешняя политика Болгарии в рассматриваемый период не диктовалась ни полностью «мнимым нейтралитетом», ни линией последовательного нейтралитета и неприсоединения, а включала элементы того и другого, но этим отнюдь не исчерпывалась. «Речь идет, — писал Сирков, — о такой политической линии, о таком нейтралитете, который содержит в себе постоянно возрастающее прогерманское ядро. Этот процесс не исключает в ряде случаев лавирования, но последнее находится в определенных рамках, все более и более оно ограничивается устойчивой и все четче проявляющейся тенденцией к сближению и связыванию с гитлеровской Германией. Этот процесс, развиваясь по восходящей линии и в условиях специфической международной обстановки, без фатального предопределения, приводит страну в лагерь государств агрессивного Тройственного пакта»⁴.

Вывод Сиркова выглядит наиболее убедительно. Если в конце 1939 г. и в начале 1940 г. утверждается линия «шагания в ногу с Германией» при неучастии в военном конфликте, то в апреле—октябре 1940 г., когда фашистский блок одерживает крупные военные победы, Болгария уже ориентируется на частичную реализацию своих ревизионистских требований при поддержке Германии. Болгарское правительство придерживается уже тезиса о «невоюющей», а не «нейтральной» стране. Однако это еще не значит, что Болгария фатально обречена на вступление в войну на стороне Германии.

При выработке внешнеполитического курса Болгарии первостепенную роль играл царь Борис III, сосредоточивший в 1935 г. в своих руках непосредственное управление страной. Еще накануне войны Бориса мучила противоречивость складывавшейся ситуации. С одной стороны, он намеревался сделать все возможное, чтобы Болгария осталась в стороне от надвигавшейся бури. Он хорошо помнил военную катастрофу 1918 г., когда его страна выступала в союзе с Германией. С другой стороны, Борис понимал, что именно новая мировая война, которой он так боялся, может взорвать Версальскую систему, ликвидировать статус кво, являвшийся последствием Нейиского мира, жестоко несправедливого в глазах почти каждого болгарина. Поэтому было бы нереалистичным не видеть определенной симпатии в болгарском обществе к германскому ревизионизму. Однако учитывая то обстоятельство, что все соседние государства были объединены против Болгарии в пакты и союзы (именно с целью сохранения статус кво), София говорила о своих ревизионистских устремлениях очень осторожно, всегда при этом подчеркивая, что она выступает лишь за мирное их разрешение.

Национал-социалистическая Германия была носителем тех тенденций в европейской политике, от усиления которых Болгария объективно могла ожидать выполнения своих ревизионистских требований, прежде всего возвращения Южной Добруджи Румынией и получения выхода к Эгейскому морю от Греции. Тем не менее, осторожный царь Борис пытался избежать рискованного одностороннего выбора. Решение своих территориальных проблем Болгария стремилась искать в договоренности с несколькими великими державами. Большие надежды в этом плане болгарский монарх возлагал на заключенный 23 августа 1939 г. советско-германский пакт о ненападении.

Уже в мае 1939 г. Болгария выступила посредником намечавшегося германо-советского сближения. Болгарский посланник в Берлине П. Драганов сообщил временному поверенному в делах СССР в Германии Г.А. Астахову, что государственный секретарь «третьего рейха» Э. Вайцзеккер обратился к нему с просьбой передать Астахову, что Германия готова к политическим и экономическим переговорам с СССР⁵. Месяцем позже к посредничеству Драганова прибегла уже советская сторона, чтобы передать германскому МИДу условия советско-германской сделки. Драганов сообщил 15 июня 1939 г. заместителю госсекретаря МИДа Германии К.-Э. Берману о позиции Москвы: если Германия сделает заявление, что она не нападет на СССР, или если она заключит с ним пакт о ненападении, то Советский Союз откажется от заключения договора с Англией. При этом Драганов дал Берману понять, что Болгария проявляет большую заинтересованность в германо-советском пакте и в связанной с ним уступке Бессарабии Советскому Союзу⁶. В заключении советско-германского пакта болгарское правительство видело весьма благоприятное для себя решение, предоставлявшее Болгарии возможность сближения и сотрудничества с обеими странами, от которых, по мнению болгарских властей, зависело разрешение территориальных вопросов Болгарии.

Исследователи, в той ли иной мере касавшиеся вопроса о восприятии в Болгарии советско-германского пакта, единодушны в признании того, что пакт был встречен одобрительно как широкими народными массами, так и прогермански настроенным правительством Г. Кьосеиванова⁷. Последний выразил свое удовлетворение этим событием перед германским посланником в Софии: «Заключение германо-советского пакта убедило также прежних противников "шагания в ногу"⁸ Болгарии с Германией в правильности политики болгарского правительства. Вся страна восприняла пакт с радостью и большим облегчением»⁹. Кьосеиванов высказал надежду, что теперь и Турция пересмотрит свою политику. Немецкие наблюдатели также сообщали в своих донесениях из Софии, что советско-германский договор был воспринят болгарским населением восторженно, многие отмечали это событие как праздник, как успех Болгарии¹⁰.

Посланник Болгарии в СССР Н. Антонов 4 сентября в беседе с заместителем наркома иностранных дел В.Г. Деканозовым выразил уверенность, что после заключения пакта «советско-болгарские отношения еще более улучшатся, ибо если раньше было некоторое недоверие между народами Болгарии и СССР, то теперь его уже быть не может»¹¹.

Действительно, с лета 1939 г., параллельно с усилением прогерманской ориентации Болгарии наблюдается заметное улучшение ее отношений с СССР. Продолжительный застой, наступивший практически сразу после восстановления дипломатических отношений между Болгарией и СССР в 1934 г., не был случайным. Он объяснялся слабым интересом, который Советская Россия проявляла к Балканам вообще и к Болгарии в частности, а также общим антиревизионистским направлением советской внешней политики. Москва полагала, что дружба с Турцией обеспечивает ей привилегированное положение в Черном море и проливах. Между тем, политическая ситуация в Европе развивалась таким образом, что советскому руководству пришлось пересмотреть свои внешнеполитические постулаты.

Еще на конференции в Монтре 1936 г. СССР понял, что он уже не может рассчитывать на турецкую гарантию в отношении Дарданелл, поскольку после итало-абиссинской войны Турция стала открыто ориентироваться на Англию. Это не могло понравиться советскому правительству, поскольку ему было ясно, что возможный англо-турецкий союз неблагоприятно отразится на равновесии сил на Ближнем Востоке и автоматически выдвинет на передний план вопрос о проливах. В конце апреля 1939 г. в Анкару был послан заместитель наркома иностранных дел В.П. Потемкин с целью выяснить намерения турецкого правительства как в отношении Германии, так и в отношении Англии и Франции. На пути в Турцию и при возвращении в Москву Потемкин останавливался в Софии и имел встречи с Царем Борисом и Г. Кьосеивановым. Во время бесед с ними были затронуты интересующие обе стороны вопросы. В донесении Н. Антонова Г. Кьосеиванову от 14 мая излагалась позиция Потемкина (и, соответственно, советского правительства): он безоговорочно поддерживает болгарское требование немедленного возвращения Южной Добруджи, отошедшей по Нейисскому договору 1919 г. к Румынии, а что касается Западной Фракии и районов на западной границе с Югославией, которые после первой мировой войны перешли соответственно к Греции и Югославии, то решение о возвращении этих территорий откладывается на более поздний срок. При этом Потемкин высказал надежду, что Болгария не выступит в случае конфликта на Балканах на стороне Германии или Италии¹². Потемкин выразил Антонову свое удовлетворение приемом, который ему был оказан в Софии. Особенно он был удивлен «проявленными народными симпатиями, что показывает, — подчеркнул Антонов, — что он не знает нашей страны, как, впрочем ее не знает и никто из руководителей советского режима»¹³.

Посещение Потемкиным Софии свидетельствовало о том, что в связи с изменением внешнеполитической ориентации Турции и создавшимся новым соотношением сил в средиземноморском бассейне Кремль начал проявлять повышенный интерес к Болгарии, которая в силу своего географического положения и своих исторических связей с русским народом могла бы сыграть значительную роль в балканской политике Советского Союза.

Ярким проявлением этой перемены в советском отношении к Болгарии был прием группы депутатов болгарского парламента в Москве в августе 1939 г. Болгарская делегация, официально прибывшая для посещения Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, была повсюду встречена подчеркнуто радушно. Она имела встречи и контакты с видными советскими государственными деятелями; а 9 августа была принята в Кремле В.М. Молотовым; Имевшая место почти трехчасовая беседа представляет значительный интерес для прояснения советской политики в отношении Болгарии. Центральным вопросом на встрече стала внешнеполитическая ориентация Болгарии — как на текущий момент, так и в будущем. На дважды заданный Молотовым вопрос, не взяла ли Болгария на себя каких-либо внешнеполитических обязательств, председатель комиссии по иностранным делам Народного собрания Г. Говедаров дал категоричный ответ: «Болгария внешнеполитически ни с кем не связана и строго следует линии лояльного, эффективного и исчерпывающего нейтралитета». В Берлине шеф болгарского правительства г-н Кьосеиванов¹⁴ не принял никаких обязательств, ни военных, ни политических¹⁵. Не вполне удовлетворенный этим ответом присутствовавший на встрече В.Г. Деканозов попросил Говедарова пояснить: «что означает в сущности ваш строгий, лояльный и эффективный нейтралитет? Нейтралитет, но до каких пор? После, где и с кем вы будете?»¹⁶ Говедаров вынужден был дать разъяснение, которое плохо прикрывало слабые стороны внешнеполитической линии Болгарии: «Болгария не имеет ни права, ни возможности отказаться от нейтралитета, не подвергая себя смертельному риску. Вы слышали о больших трудностях Болгарии. Знаете о хозяйственных связях и зависимости Болгарии сегодня. Любой неправильный и поспешный шаг легко приведет к хозяйственной катастрофе нашего крестьянина и нашу национальную экономику»¹⁷. Таким образом, Говедарову не удалось скрыть того факта, что болгарский нейтралитет находится в экономической зависимости от Германии. Это не ускользнуло от внимания Деканозова, который довольно жестко заметил, что события заставят Болгарию определиться.

На встрече был поднят и больной для Болгарии вопрос о ревизии Нейиского мирного договора. Молотов категорично высказался за возвращение Болгарии Южной Добруджи, а также, хоть и в более сдержанной форме, — за обоснованность требования выхода Болгарии к Эгейскому морю. Подчеркнув, что Советский Союз желает, чтобы на Балканах существовала сильная Болгария, и что он готов оказать ей всяческое содействие, Молотов в то же время предупредил, что «если кто-то в Софии думает открыть дорогу на Цариград немцам и итальянцам, то пусть знает, что натолкнется на решительное противодействие Советского Союза»¹⁸. С этой оговоркой Молотов пообещал содействие Болгарии как в экономической, так и в политической областях и сказал, что необходимо заключить торговое соглашение.

В своем пространном донесении в МИД болгарский посланник в Москве Н. Антонов, подводя итоги посещения делегации Народного собрания, справедливо отмечал, что международная ситуация складывается так, что Советский Союз заинтересован теперь в заключении соглашения с Болгарией. Оно необходимо ему прежде всего, чтобы помешать сотрудничеству Болгарии с Германией и Италией в зоне, имеющей жизненно важное значение для СССР. Поэтому посещение болгарской делегации не останется без результатов, первым из которых будет заключение торгового договора, который Москва подпишет «по чисто политическим, а совсем не по экономическим соображениям». Но еще важнее — это стремление Москвы сделать Болгарию своим союзником, добиться гарантии, что Болгария ни в коем случае не окажется в стане врагов СССР. Если авансы Москвы будут отвергнуты, — предупреждал Антонов, — то может возникнуть острая реакция, которая даст «свободный ход всем турецким и румынским интригам против Болгарии». Чтобы предотвратить эту опасность, Антонов советовал «не поддерживая официально союзнический темп, ...поддерживать разговоры... И поскольку речь идет о чисто моральной гарантии, не могли ли бы мы заключить эвентуально пакт о вечной дружбе, какой мы уже имеем с Югославией и Турцией и который, полностью успокоив Советский Союз, ни к чему конкретному нас не обяжет?»¹⁹

Дальнейшее развитие событий подтвердило новый курс советской политики на Балканах. Пакт о ненападении с Германией, а затем в еще большей мере — советско-германский договор о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г. лишили смысла важный советский внешнеполитический постулат — борьбу «против фашизма» и «против агрессора». Одновременно не мог не исчезнуть и антиревизионизм советской политики. СССР не только принял принцип ревизии, но и приступил совместно с Германией к его реализации. В этом же свете надо рассматривать и начавшуюся с Турцией дискуссию о безопасности СССР в Черном море и Дарданеллах. Именно тогда советское правительство, проявляя повышенный интерес к Болгарии, выразило желание придать отношениям между двумя странами солидную договорную базу. При этом предпочтение оно отдавало договору о политическом сотрудничестве или пакту о взаимной помощи. В сентябре 1939 г. болгарское правительство, обеспокоенное сообщениями о предстоящих действиях англо-французского блока на Балканах и против Болгарии, решило прозондировать вопрос о возможной помощи со стороны Советского Союза. 19 сентября Антонов встретился для этого с Деканозовым, а на следующий день — с Молотовым. Как уже говорилось (см. гл. I), нарком высказался в том смысле, что советское правительство может оказать воздействие на Турцию, но оно желает знать точно, чего именно хочет Болгария, хочет ли она сближения с СССР или нет. Когда же Антонов дал положительный ответ, Молотов предложил заключить договор о взаимной помощи²⁰.

Однако подобное развитие событий не входило в планы болгарских властей. Поскольку София затягивала с ответом на предложение Молотова, 12 октября Антонов был вызван в Наркоминдел, где Деканозов обвинил болгарское правительство в нежелании сближения с СССР²¹. Царь Борис, приняв в принципе решение отказаться от предложенного договора, был обеспокоен главным образом тем, чтобы этот отказ не был дан в пренебрежительной форме и не имел бы в качестве последствия охлаждения Москвы к Болгарии. Во время встречи нового советского полпреда в Софии А.И. Лаврентьева с Г. Кьосеивановым, состоявшейся 3 ноября 1939 г., болгарский премьер вынужден был давать пространные, но противоречивые и неопределенные объяснения. Его положение действительно было незавидным: ведь болгарское правительство само обратилось к Советскому Союзу за помощью в случае нападения на Болгарию и теперь само же ищет способ отклонить предлагаемый пакт о взаимопомощи. Основные возражения Кьосеиванова против заключения пакта сводились к следующему: болгарскому правительству неизвестно, что конкретно имел в виду Молотов, когда говорил о пакте; заключение договора о взаимопомощи в данный момент может ускорить войну на Балканах и в первую очередь вызвать нападение со стороны Турции и Англии на Болгарию; СССР и Болгария могли бы оказывать друг другу помощь и без подобного политического договора. По мнению Кьосеиванова, следовало бы начать с заключения торгового договора, соглашения о мореплавании и воздушном сообщении, а также конвенции о культурных связях²².

12 ноября 1939 г. Молотов направил Лаврентьеву телеграмму, в которой признавал: «Пожалуй, болгары правы, говоря об опасностях для Болгарии, связанных в данный момент с заключением пакта взаимопомощи. Что же, можно с этим подождать. Что касается авиационного соглашения, а также торговли, то считаем возможным заключить авиационное соглашение и рассмотреть благоприятно торговые вопросы»²³ (проект соглашения «Об установлении регулярного воздушного сообщения между СССР и Болгарией» был разработан НКИД еще в сентябре 1939 г.²⁴). «Во всяком случае, — говорилось далее в телеграмме, — можно секретно сказать Кьосеиванову, что если болгары попадут в какую-либо беду, то они могут рассчитывать на то, что Советский Союз не покинет их и, при желании болгар, будет готов оказать им эффективную помощь»²⁵. Через день Лаврентьев посетил Кьосеиванова и сделал заявление согласно указанию Молотова. В ответ болгарский премьер выразил от имени своего правительства благодарность и «искреннюю преданность за доверие», а также готовность немедленно подписать воздушное соглашение и приступить к торговым переговорам²⁶.

Отказываясь заключить с Москвой пакт о взаимной помощи, София надеялась в то же время на успех проходивших в октябре 1939 г. советско-турецких переговоров, которые уменьшили бы угрозу балканской операции западных держав и, соответственно, ввязывания Болгарии в балканский конфликт. Когда же турецкий министр иностранных дел Ш. Сараджоглу 17 октября уехал из Москвы с пустыми руками, а 19 октября Турция подписала пакт о взаимной помощи с Англией и Францией, царь Борис выразил мнение (а скорее — опасение), что «теперь для русских Болгария "возрастет в цене"»²⁷. Он не без основания боялся, что «русские в их стремлении к Дарданеллам могут уготовить Болгарии такого же роль, как Эстонии относительно портов на Балтийском море»²⁸.

В конце ноября 1939 г. в Москву был направлен начальник военно-воздушных сил Болгарии полковник В. Бойдев для ведения переговоров о заключении воздушного соглашения и о закупке Болгарией советских самолетов. Однако в Москве заговорили не только об этом, но и о возможности создания в Болгарии советской воздушной базы и даже о праве прохода советских войск через болгарскую территорию в случае возможного конфликта с. Турцией²⁹. На это царь Борис, понимавший, какую опасность для национального суверенитета его страны несет в себе эта просьба, естественно, пойти не мог. Своими тревогами он поделился 4 декабря с послом Германии Рихтхофеном: «...Что делать Болгарии, если Россия вновь вернется к вопросу о пакте о взаимной помощи и чего доброго потребует предоставления воздушных и морских баз в Болгарии против Турции? Что думают об этом в Берлине? Останется ли Германия безучастной в случае возможных действий русских на Балканах?»³⁰. Царь открыто поставил вопрос, как оценивает германское правительство положение Болгарии, чтобы он в соответствии с этим определил и свою политику³¹. На это госсекретарь Германии Вайцзеккер 15 декабря направил Рихтхофену указание сообщить царю Борису, что Германия не дает категоричного совета отказаться от советского предложения о пакте. В отпавшем при последней редакции пассаже телеграммы высказывалась надежда, что Болгария будет так проводить свою политику, чтобы не вступать в конфликт с СССР, поскольку при всей дружбе Германии с Болгарией и при всей своей готовности Германия не будет в состоянии помочь Болгарии в трудной ситуации из-за существующих обстоятельств (имелись в виду советско-германские договоры. — Авт.). В то же время в телеграмме Вайцзеккера средствами дипломатического языка было сформулировано отрицательное мнение по вопросу заключения болгаро-советского пакта³².

Тем временем полковник Бойдев вернулся из Москвы, так и не подписав воздушного соглашения. Оно было подписано лишь месяц спустя после его визита, в Софии. Соглашение устанавливало регулярное воздушное сообщение между Москвой и столицей Болгарии.

Представляет интерес относящееся к этому времени донесение Антонова в болгарский МИД о посещении им Деканозова 13 декабря 1939 г.: «Весьма неохотно, но все же положительно, Деканозов мне заявил, что они входят в наше положение и, хотя желали бы большего, принимают позицию Болгарии как основу для болгаро-советского сотрудничества в надежде, что события, которые развиваются с ошеломляющей скоростью, сделают завтра возможным то, что сегодня для нас невозможно»³³.

В последние дни декабря начались и переговоры о торговом договоре и клиринговом соглашении между двумя странами. 5 января 1940 г. они были завершены. Это было успехом как для болгар, так и для СССР. Советский Союз, международный престиж которого был в этот период подорван ввиду войны с Финляндией, получил возможность продемонстрировать мирную и конструктивную политику. Но главное, советское правительство надеялось с помощью этих договоров прочнее привязать к себе Болгарию. Как писал еще в октябре 1939 г. временный поверенный СССР в Софии Н.И. Прасолов, «если мы свяжем Болгарию экономическими узами, то несомненно мы сможем оказывать влияние и на ее политическую жизнь»³⁴. Для экономики Болгарии, испытывавшей огромные трудности и имевшей в качестве торгового партнера практически одну Германию, торговый договор с СССР, к тому же на крайне выгодных для нее условиях, имел колоссальное значение. Как заявил болгарский министр финансов Д. Божилов, Болгария получила дефицитные товары, которые в условиях войны нигде больше не могла бы закупить, заплатив за них около, 560 млн левов, в то время, как поставки из других стран стоили бы не меньше 800 млн.³⁵

Успешное развитие экономических связей между СССР и Болгарией благотворно сказалось и на развитии их культурных связей. Советский Союз получил возможность широкой культурной пропаганды в Болгарии путем распространения научной и художественной литературы, газет и журналов. В Софии и Варне были открыты магазины по продаже советской книги. В кинотеатрах с огромных успехом демонстрировались советские фильмы. Шире развернули свою деятельность общества болгаро-советской дружбы. Все это способствовало росту среди болгарской общественности симпатий к СССР³⁶.

Новый болгарский посланник в Москве Т. Христов (Антонов был отозван из-за чрезмерного, с точки зрения болгарского правительства, русофильства) сообщил в апреле 1940 г. новому министру иностранных дел И. Попову (с февраля 1940 г.), что в Советском Союзе «интерес к Болгарии постоянен и настроение по отношению к нам продолжает быть благоприятным». Ставя вопрос, следует ли работать в направлении расширения и углубления отношений с СССР, Христов высказывал при этом и собственное мнение: «Полагаю, что в интересах нашей страны будет сохранять нынешнюю базу (выделено в документе. — Авт.) болгаро-советских отношений и избегать и впредь какого-либо политически связывающего нас с Союзом Советских Социалистических Республик договора. Такое поведение диктуется нам как нестабильным положением в Европе, так и невыясненными еще тенденциями советской внешней политики»³⁷.

Таким образом, в конце 1939 — начале 1940 г. Болгария придерживалась линии на сдержанное и дозированное улучшение отношений с СССР, но без перехода критической черты — заключения политических договорных обязательств в виде пакта о взаимной помощи.

В отношениях с Германией Болгария и после начала войны продолжала «шагать в ногу» и согласовывать с ней свои важные внешнеполитические действия. В этот период (до весны 1940 г.) Германия еще не проявляет той чрезвычайной политической активности на Балканах, которую она развернула немного позже, и ее вполне устраивает пока прогерманский нейтралитет Болгарии и теснейшие экономические связи между двумя странами. К 1939 г. Германия заняла исключительное место в болгарской внешней торговле. Она не только закупала большую часть продуктов болгарского земледелия, но и проникла очень глубоко в болгарскую экономику³⁸. Вывоз зерна и продуктов (к тому же в ущерб внутреннему рынку и потреблению) на основе клиринга лишал Болгарию возможности иметь свободную валюту. Всесторонняя зависимость болгарского производства и болгарского рынка от Германии была результатом не только экономической экспансии рейха и его политического нажима, не только неправильных действий болгарской торговой политики, но и пассивности хозяйственной политики других крупных индустриальных стран (в том числе и СССР — до начала 1940 г.). Об этом говорил еще в июле 1939 г. Антонов Потемкину: «Болгарскому правительству нельзя не считаться с Германией. Достаточно напомнить, что 80% болгарского экспорта идет в Германию. Конечно, экономическая зависимость Болгарии от одной страны представляется для болгарского правительства стеснительной и нежелательной. Однако, вместе с тем, она является прискорбной необходимостью, ибо ни Англия, ни Франция, ни Советский Союз не проявляют никакого желания экономически поддерживать Болгарию — хотя бы путем закупки более или менее значительной части ее продукции, предназначенной для экспорта»³⁹. В итоге Болгария действительно оказалась в трудном положении. Как писал в октябре 1939 г. Прасолов Молотову, Болгария, «по выражению Кьосеиванова, не имеет своих родителей, она почти круглая сирота, которую каждый старается обидеть»⁴⁰. Болгарский премьер-министр, конечно, намеренно сгущал краски, стремясь привлечь внимание великих держав к нуждам Болгарии.

Однако в конце 1939 г. со стороны Англии, Франции, Италии, балканских стран начинает проявляться дипломатическая активность в отношении Болгарии. Основной причиной было опасение роста влияния СССР на политику и экономику Болгарии. По словам Антонова, посетившего в ноябре 1939 г. Лаврентьева, «Болгария никогда не пользовалась таким вниманием со стороны всех стран, каким она пользуется сейчас. Все эти обстоятельства затрудняют положение болгарского правительства в части укрепления политических связей между Советским Союзом и Болгарией»⁴¹.

В ноябре 1939 г. в Болгарию приезжали различные делегации под флагом развития культурных связей. Председатель британского совета культуры лорд Ллойд посетил царя Бориса с целью склонить Болгарию войти в «Балканский нейтральный блок», сблизить Болгарию с Турцией и подчинить Англии экономику Болгарии путем покупки предназначенных для продажи в Германию товаров. В результате миссии Ллойда Болгария увеличила экспорт сельскохозяйственных продуктов в Англию. Итальянский министр национального образования Ботай прибыл в Софию для заключения культурной конвенции с Болгарией. Специальная делегация Германии вручила царю Борису почетный диплом доктора технических наук, однако действительная цель поездки была скорее всего иной⁴².

С сентября по декабрь 1939 г. в европейских и балканских столицах Болгария часто упоминается в связи с так называемым «Балканским нейтральным блоком», который должен был включить Румынию, Турцию, Грецию, Югославию, Болгарию, Венгрию и Италию⁴³. Идея этого блока, который должен был объединить все балканские страны с целью «совместной защиты нейтралитета от нападения с севера», исходила прежде всего от Англии и была оформлена в нескольких вариантах. Однако в основе всех предложений по созданию нейтрального блока лежало стремление к сохранению существующих на тот момент границ на Балканах и британского влияния там. Но именно на это и не могла пойти Болгария, мечтавшая о ревизии Нейиского договора. Поэтому в специальной директиве от 15 декабря 1939 г., направленной болгарским МИДом своим дипломатическим представителям за границей, говорилось: «В новых условиях войны отношение Болгарии к подобной цели консолидации существующей Балканской Антанты может быть только отрицательным»⁴⁴. В то же время против попытки создания блока выступили Германия, а также Советский Союз, имевший совсем другие планы сохранения нейтралитета Болгарии. Цели германской и советской политики на Балканах совпадали, когда речь шла об устранении влияния там западных держав. При этом Германия стремилась не допустить расширения советского влияния в этом регионе, а СССР, соответственно, пытался противостоять усилению влияния Германии. Нежелание Болгарии осложнять свои отношения с Германией и СССР, а также ее стремление оставить за собой определенную свободу лавирования между соперничавшими великими державами тоже нельзя сбрасывать со счетов при анализе причин, по которым болгарское правительство отказалось присоединиться к «блоку нейтралов». В итоге, под натиском действовавших с разных сторон факторов, идея создания «Балканского блока нейтралов» потерпела полный провал. Надежде Англии, Франции и все больше поддерживавших их США остановить германское экономическое и политическое проникновение в Юго-Восточную Европу и подготовить Балканы к отпору против возможной германской агрессии и против советского влияния не суждено было сбыться. Западные демократии все больше теряли свои позиции на Балканах. Политика Англии, Франции и США в отношении Болгарии после начала войны не могла объективно рассчитывать на успех, поскольку она выступала за сохранение статус кво на Балканах и противоречила болгарским ревизионистским планам. С другой стороны, в самой Болгарии эта политика не могла опереться на хорошо организованную общественную силу. Существовавшая внутри страны антигерманская буржуазно-демократическая оппозиция, симпатизировавшая англо-французскому блоку, проводила неопределенную, непоследовательную и нерешительную внешнеполитическую линию. Коммунисты, в свою очередь, настаивали на внешнеполитической ориентации на СССР.

В обстановке международной нестабильности и неопределенности, а также острой политической борьбы внутри страны Борис III решает окончательно монополизировать решение вопросов внешней политики. С этой целью он распускает ненадежный с его точки зрения парламент — рассадник различных политических настроений, а также избавляется от премьер-министра Кьосеиванова, который стал вызывать недоверие царя своими амбициями, направленными на проведение самостоятельной политики. Состоявшиеся в декабре 1939 — январе 1940 г. выборы в Народное собрание 25-го созыва принесли впечатляющую победу правительству, получившему 140 мандатов. Оппозиция насчитывала всего 20 депутатов, намного меньше, чем в предыдущем парламенте. Царь Борис и правительство приняли результаты выборов как доказательство поддержки народом проводимой политики. Кьосеиванов, рассматривавший итоги выборов и как свой личный успех, был тем более удивлен, когда в середине февраля царь отстранил его от власти и назначил премьер-министром профессора археологии Богдана Филова, известного своими прогерманскими взглядами. При Филове решение всех, даже мельчайших вопросов управления целиком перешло в руки царя⁴⁵.

В некоторых работах марксистской историографии высказано мнение, что после смены правительства начинается целенаправленное сближение Болгарии с фашистской Германией⁴⁶. Противоположной является точка зрения, что в болгарской внешней политике после февраля 1940 г. не наступило абсолютно никаких перемен, что сама Германия не требовала от Болгарии смены ее внешнеполитического курса вплоть до осени 1940 г.⁴⁷. На самом деле, продолжая прежнюю генеральную линию — благосклонный к Германии нейтралитет, болгарское правительство увеличивает прогерманский заряд этого нейтралитета. Персональные изменения в правительстве, усиление прогерманского крыла в Народном собрании, дальнейшее расширение торговли с Германией, увеличение германских поставок болгарской армии — все это в условиях разгорающейся войны делает официально неизменную линию болгарского нейтралитета более уязвимой. Правда, надежда, что Германия удовлетворится благосклонным к ней нейтралитетом Болгарии и не заставит ее участвовать в военных действиях (как это было в случае с Испанией), пока не покидает царя Бориса, так же, как и надежда, что болгарские национальные требования будут удовлетворены мирным путем.

Поэтому, когда в июне 1940 г. Франция — гарант Румынии и Греции — терпит сокрушительное поражение, а Советский Союз в это же время предпринимает меры по присоединению Бессарабии и Северной Буковины, болгарское правительство решает, что наступило время сдвинуть с мертвой точки добруджанскую проблему.

Болгарская дипломатия еще с апреля начала подготовительную кампанию за возвращение Южной Добруджи. Кампания была встречена великими державами благосклонно. Неожиданно не только СССР, но и Германия, Англия, Италия и даже США проявили заинтересованность в приписывании себе заслуги возможного мирного разрешения болгаро-румынского спора.

Царь Борис, беседуя с советским полпредом А.А. Лаврищевым в июле 1940 г. о современном положении Болгарии, говорил, что «она окружена со всех сторон представителями различных крупных государств, которые постоянно стоят с микроскопами и рассматривают Болгарию. Они рассматривают через свои микроскопы каждый внутренний поступок, каждый шаг того или другого министра, каждое сообщение в печати и анализируют все эти факты по-своему»⁴⁸. Такое исключительное внимание к Болгарии затрудняет деятельность государственного руководства как во внутренней жизни, так и во внешней политике, жаловался Борис. На самом деле болгарское правительство само привлекало внимание к своим внешнеполитическим проблемам, стремясь решать их с помощью великих держав, играя на их противоречиях, порой даже прибегая к шантажу.

В первые дни июля советское правительство уведомило болгарское, что оно поддерживает требования Болгарии по поводу Южной Добруджи и будет их поддерживать на будущей международной конференции, на которой они были бы поставлены⁴⁹.

Английский посланник в Софии Дж. Рендель спустя несколько дней также заявил министру иностранных дел Болгарии И. Попову о признании Англией болгарских прав на Добруджу. Как записал в своем дневнике Лаврищев, посетивший в эти дни Ренделя, англичанин очень «сожалел о том, что Англия, которая была связана с антиревизионистскими настроениями Франции, не могла раньше сделать этого заявления». «Болгария бесспорно получит Добруджу, — говорил Рендель, — только вопрос, от кого она ее получит». Он досадовал, что Англия не опередила в этом деле Германию и не возвратила Добруджу Болгарии еще два года назад⁵⁰.

Американский посланник в Софии Д. Эрл также встречался с Поповым и после этой встречи докладывал 27 июня в Вашингтон: «Теперь, когда румынский территориальный вопрос поднят Россией снова, болгарские претензии по поводу Добруджи будут рассмотрены, поскольку они столь справедливы, что даже и дьявольский суд не мог бы их отвергнуть»⁵¹.

Факты свидетельствуют о том, что с самого начала болгарское правительство решает искать поддержку своих требований главным образом у Германии. Это было доминантой во всей дипломатической деятельности Болгарии летом 1940 г. При этом неизменно присутствовал следующий аргумент: Южную Добруджу Болгария должна получить при решительном содействии Германии, иначе в противном случае свои политические дивиденды извлекут Советский Союз и коммунисты внутри самой Болгарии.

Еще в июне 1940 г. царь Борис предупредил германского посланника Рихтхофена, что после занятия Бессарабии Советским Союзом в Болгарии непременно начнутся массовые выступления за возвращение Добруджи. Напомнив ему об активности болгарских коммунистов, царь заметил, что положение станет невыносимым, если Болгария не получит хотя бы обещание (Wechsel) со стороны Германии. Это может породить опасность «насильственного переворота, который в будущем приведет к установлению тесных связей с Москвой»⁵². Тогда уже новый режим в Болгарии получит Южную Добруджу от Советского Союза. Царь же предпочитает получить ее из рук Германии.

15 июля Гитлер в письме к румынскому королю посоветовал ему «договориться одновременно как с Болгарией, так и с Венгрией на разумной основе»⁵³ (Венгрия по Трианонскому мирному договору 1920 г. потеряла Трансильванию, которая была присоединена к Румынии. По 2-му Венскому арбитражу в августе 1940 г. Северная Трансильвания была передана Венгрии). 26 июля Гитлер и Риббентроп пригласили в Зальцбург румынских премьер-министра и министра иностранных дел. В условиях военной мощи Германии летом 1940 г. и безнадежного положения Румынии, часть которой была оккупирована союзником Германии — СССР, предложение Гитлера румынскому правительству урегулировать добруджанский вопрос было равносильно приказу. На следующий день Гитлер И Риббентроп приняли Филова и Попова, в переговорах приняли также участие болгарский посланник в Берлине Драганов и германский посланник в Софии Рихтхофен. Хозяева для проформы заявили, что Германия политически не заинтересована в военном конфликте на Балканах, поскольку она хочет иметь дело со всеми балканскими странами. Затем Риббентроп сообщил, что Германия настояла на том, чтобы румыны мирно договорились с соседями. Это же подтвердил и Гитлер⁵⁴. В конце встречи И. Попов, ссылаясь на последнюю речь Гитлера в рейхстаге, в которой речь шла о разграничении сфер влияния с СССР, открыто спросил, «находится ли Болгария в русской зоне интересов». Фюрер это отрицал и пояснил, что разграничение интересов с Россией касается только Прибалтики и Бессарабии. Болгары, как отмечалось в немецкой записи встречи, «остались крайне довольны этим разъяснением»⁵⁵.

19 августа 1940 г. начались румыно-болгарские переговоры по вопросу возвращения Южной Добруджи. Диалог идет трудно: румыны не хотят отдавать территорию Южной Добруджи целиком, настаивают на большой сумме компенсации, требуют выселения болгарского населения из Румынии и т. д. По всем этим вопросам болгарское правительство ищет поддержки в Берлине. Наконец, 7 сентября 1940 г. переговоры завершились подписанием договора в Крайове, по которому Южная Добруджа в границах 1913 г., включая Балчик и Силистру, была возвращена Болгарии. Ликованию болгарского народа не было предела. Одна из несправедливостей Нейиского договора наконец ликвидирована. Крайовское соглашение было, пожалуй, единственным международным договором, подписанным во время второй мировой войны, который получил признание и одобрение со стороны всех великих держав, независимо от того, к какому из воюющих блоков они принадлежали: Германии, Италии, Англии (Франция уже была выведена из строя). Крайовское соглашение поддержал и нейтральный в тот период Советский Союз, хотя в Москве не могло не возникнуть недовольства, что Болгария обратилась за непосредственной помощью к державам оси, а не к СССР.

На специально созванной 20—23 сентября 1940 г. сессии Народного собрания Филов заявил в своей речи, что разрешением добруджанского вопроса Болгария обязана «дружескому посредничеству прежде всего Германии и Италии»⁵⁶. Тем самым Филов обошел молчанием позицию советской дипломатии, неоднократно заявлявшей о справедливости болгарских требований возвращения Добруджи. Это не прошло незамеченным в Москве. Когда новый болгарский посланник в СССР И. Стаменов на приеме у Молотова выразил советскому правительству благодарность своего правительства за моральную поддержку Болгарии в деле с Южной Добруджей, Молотов выразил удовлетворение этим заявлением, но тут же добавил, что читал речь Филова, принесшего благодарность лишь Германии и Италии. Стаменов был вынужден оправдываться, что Филов это сделал только потому, что Германия проявила инициативу в этом вопросе, но что Болгария никаких обязательств перед Германией не взяла и что она и дальше будет проводить ту политику, которую она проводила последние двадцать лет⁵⁷.

На самом деле ориентация в вопросе о поддержке требования в отношении Добруджи являлась по существу и ориентацией всей внешней политики Болгарии в этот период. Постепенный дрейф в сторону Германии усилился. Это была большая психологическая и дипломатическая победа держав оси. Огромная часть болгарского населения была убеждена, что Добруджу удалось вернуть только благодаря помощи рейха. Улицы в Софии были переименованы в честь Гитлера и Муссолини. Рендель так характеризовал сложившуюся ситуацию: «Добруджа была формально уступлена под германским и итальянским нажимом, и ликование приняло формы восторженной благодарности по отношению к нашим главным врагам и нанесло огромный вред нашим интересам... Многие из числа колеблющихся, которые до этого еще не определились на стороне Германии, были захвачены вихрем прогерманского энтузиазма»⁵⁸.

То, что «медовый месяц» германо-советской «дружбы» подходит к концу, Москве стало ясно уже летом — осенью 1940 г. Внешнеполитические действия Берлина в этот период — Венский арбитраж, подписание Тройственного пакта между Германией, Италией и Японией, вступление германских войск в Финляндию и Румынию являлись, с точки зрения Москвы, нарушением условий советско-германского пакта от 23 августа 1939 г. С этого времени начинается быстрая эскалация советско-германских противоречий на Балканах. Германия и СССР являются к этому времени главными международными факторами на Балканском полуострове.

Важнейшим оружием Германии в дипломатической и политической борьбе за внешнеполитическую ориентацию балканских стран стал заключенный 27 сентября 1940 г. Тройственный пакт. Сразу же после подписания пакта Гитлер начал активно добиваться присоединения к нему ряда государств. 16 октября предложение подписать пакт было сделано и Болгарии, причем в ультимативной форме⁵⁹.

Тактика лавирования, избранная царем Борисом, оказалась подвергнутой серьезному испытанию. По-прежнему надеясь, что удовлетворение территориальных притязаний Болгарии может произойти без утери ею нейтралитета, Борис пишет 22 октября личное письмо Гитлеру, в котором высказывает мнение, что в настоящий момент присоединение Болгарии к пакту было бы преждевременным и опасным, поскольку существует угроза нападения со стороны Турции и Греции, а Болгария совершенно не подготовлена в военном отношении. Царь предлагал фюреру еще раз обсудить, «безусловно ли необходимо изменение проводившейся до сих пор недвусмысленной и хладнокровной политики Болгарии, которая по сей день держит под угрозой наших и Ваших врагов. Это имело бы последствием немедленное израсходование наших скромных сил, не говоря о том, что полная мобилизация привела бы к застою в хозяйственной жизни и производстве страны»⁶⁰. Этим письмом Борис начал свою ловкую тактику затягивания дела, которую ему удалось продолжить до марта 1941 г.

С письмом Бориса в Берлин направляется царский советник Б. Морфов. Однако Гитлер демонстративно отказывается его принять, и письмо вручается госсекретарю Э. Вайцзеккеру. Спустя несколько дней Вайцзеккер заявляет болгарскому посланнику в Берлине Драганову, что Риббентроп настаивает на присоединении Болгарии к пакту и дает болгарскому правительству на размышление еще несколько дней⁶¹. Драганов в разговоре с госсекретарем подчеркнул, что царь, как и прежде, придерживается «последовательной прогерманской политики, хотя на нее и наброшена мантия нейтралитета»⁶². Письмо царя якобы вовсе не содержит отказа присоединиться к пакту, но содержит предложение прислать для обсуждения этих вопросов болгарских премьер-министра и министра иностранных дел.

Тем временем начавшаяся в конце октября 1940 г. итало-греческая война развивается неожиданным образом: следует контрнаступление греческой армии. Германия вынуждена прийти на помощь своему союзнику. В директиве Главного штаба германских вооруженных сил предусматривается оккупация Северной Греции немецкими войсками и их прохождение в случае необходимости через территорию Болгарии. В связи с этими планами возобновляется натиск германской дипломатии на Болгарию. После безрезультатной беседы Риббентропа с Драгановым 14 ноября, германское министерство иностранных дел приглашает царя Бориса на встречу с Гитлером. Вместе с министром иностранных дел Поповым болгарский монарх тайно вылетает 17 ноября 1940 г. в Берхтесгаден, где находилась резиденция фюрера.

Этот визит состоялся спустя несколько дней после другого, более известного в истории визита — переговоров В.М. Молотова в Берлине 12—13 ноября 1940 г. Как уже говорилось выше (см. гл. V), основное внимание на переговорах Молотова было обращено на Юго-Восточную Европу и, в частности, на Болгарию, тесно связанную с проблемой черноморских проливов.

Ставшие в последнее время известными директивы, которые Молотов получил от Сталина перед поездкой, а также телеграммы, которыми они обменивались во время пребывания Молотова в Берлине, раскрывают подлинные цели и расчеты советской политики.

В директивах Сталина Молотову перед поездкой один из пунктов гласил: «Болгария — главный вопрос переговоров, должна быть, по договоренности с Германией и Италией, отнесена к сфере интересов СССР на той же основе гарантий Болгарии со стороны СССР, как это сделано Германией и Италией в отношении Румынии, с вводом советских войск в Болгарию»⁶³. Еще более откровенно геополитические интересы СССР раскрыты в телеграмме Сталина Молотову от 13 ноября, в которой подчеркивалось, что «безопасность причерноморских районов СССР нельзя считать обеспеченной без урегулирования вопроса о проливах. Поэтому заинтересованность СССР в Черном море есть вопрос обороны берегов СССР и обеспечения его безопасности. С этим органически связан вопрос о гарантировании Болгарии со стороны СССР, ибо обеспечение спокойствия в районе проливов невозможно без договоренности с Болгарией о пропуске советских войск для защиты входов в Черное море»⁶⁴. В другой телеграмме, направленной Молотову в тот же день, Сталин уточнял, что мирное разрешение вопроса о проливах «не будет реальным без нашей гарантии Болгарии и пропуска наших войск в Болгарию как средства давления на Турцию»⁶⁵. В ответной телеграмме Молотов писал: «Вашу телеграмму с разъяснениями о Черном море получил. Сейчас иду на завтрак и на беседу с Гитлером. Нажму на Черное море, проливы и Болгарию»⁶⁶. Размещение советских войск в Болгарии становилось основным вопросом безопасности Советского Союза в районе черноморских проливов.

В ходе переговоров Молотов неоднократно поднимал вопрос о советских гарантиях Болгарии и заверял, что СССР ни в коем случае не хочет вмешиваться во внутренний порядок страны. Когда же Молотов поставил перед фюрером вопрос, какую позицию займет Германия в случае предоставления Болгарии советской гарантии, подобной той, что Германия и Италия предоставили Румынии, Гитлер, в свою очередь, спросил, просила ли Болгария Москву о таких гарантиях, как Румыния просила об этом Германию. Молотов ответил уклончиво, дав понять, что он не требует от фюрера окончательного ответа, а только просит высказать свое предварительное мнение. Гитлер же возразил на это, что он не может высказать свою позицию, не переговорив предварительно с Муссолини⁶⁷.

В главе V уже шла речь о том, что в последний день переговоров, 13 ноября, на встрече Молотова с Риббентропом, германский министр сделал предложение Советскому Союзу присоединиться к Тройственному пакту, обрисовав перспективы сотрудничества СССР с державами оси. Молотов ответил уклончиво, однако спустя две недели, 25 ноября 1940 г., германскому послу в Москве Шуленбургу было сообщено, что СССР готов на определенных условиях положительно рассмотреть вопрос о присоединении к Тройственному пакту. Молотов передал Шуленбургу Приложение, в котором излагались эти условия. Среди них было следующее: «Если в ближайшие месяцы будет обеспечена безопасность СССР в Проливах путем заключения пакта взаимопомощи между СССР и Болгарией, находящейся по своему географическому положению в сфере безопасности черноморских границ СССР, и организации военной и военно-морской базы СССР в районе Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды»⁶⁸. В приложении предлагалось также составить 5 секретных протоколов. Один из них касался признания того, что Болгария находится в сфере безопасности СССР, в связи с чем считается необходимым заключение советско-болгарского пакта о взаимопомощи. Как известно, ответа на эти предложения с германской стороны не последовало, поскольку Гитлер преследовал на ноябрьской встрече в Берлине чисто дезинформационные цели.

Можно себе представить, как напряженно следили за ходом берлинской встречи в Софии. 17 ноября царь Борис и Попов прибыли в резиденцию фюрера с твердым намерением не подписывать Тройственный пакт главным образом из-за страха перед СССР. На настойчивое требование Гитлера присоединиться к пакту болгарский монарх повторил уже известные аргументы: неподготовленность Болгарии к войне, экономические выгоды, которые Германия получит, если Болгария не будет втянута в военные действия, опасность со стороны Турции и, конечно, возможность ухудшения отношений с СССР⁶⁹. Царь напрямик спросил Гитлера, зондировался ли вопрос о присоединении его страны к Тройственному пакту во время недавней встречи с Молотовым. Гитлер избежал прямого ответа, но сказал, что «большевики зондировали наше мнение о возможном создании военных баз в Болгарии», и подчеркнул, что Германия поддержит болгарскую сторону в вопросе об отказе от создания советских баз лишь в том случае, если Болгария подпишет Тройственный пакт. «Шантаж был очевиден, — рассказывал впоследствии царь Н. Мушанову, видному болгарскому политику, лидеру демократической партии. — Надо было вырваться из клещей, в которые меня зажал Гитлер, приняв в принципе присоединение к пакту, но оставив открытым вопрос о дате присоединения»⁷⁰.

Таким образом, и на этом этапе попытки Германии включить Болгарию в свою коалицию потерпели провал. Это была своего рода сенсация: никто не ожидал от этой маленькой балканской страны такого сопротивления. Тем не менее, встреча царя Бориса с Гитлером вызвала крайнее раздражение в Москве. 18 ноября болгарский посланник имел беседу с Молотовым, который в разговоре прибегал попеременно к угрозам и обещаниям. Во время ноябрьской встречи в Берлине, подчеркнул Молотов, на его вопросы о Болгарии ему постоянно отвечали, что надо выяснить позицию Италии по болгарским вопросам. Что это значит? Существует ли договор или итальянские гарантии Болгарии? «Если Болгария нуждается сейчас в какой-либо гарантии, то какую гарантию ей дал бы сейчас СССР. При этом нынешний внутренний режим и государственный строй Болгарии, — подчеркнул Молотов, — должен остаться таким, как он есть и как этого хочет сама Болгария»⁷¹. Далее Молотов спросил, вступит ли Болгария в Тройственный пакт, как это сделали Венгрия, Румыния и Словакия. Россия, прибавил Молотов, не потерпит, чтобы Болгария превратилась, подобно Румынии, в марионеточное, «легионерское» государство, и предложил Болгарии помощь товарами, валютой и расширением закупок болгарских товаров. Если бы СССР оказался перед фактом получения Болгарией гарантии своей безопасности со стороны какой-либо другой державы, это ухудшило и испортило бы советско-болгарские отношения. Одновременно Молотов действовал «и пряником», говоря о поддержке Советским Союзом болгарских территориальных претензий по отношению к Греции и Югославии. В конце разговора Молотов напомнил Стаменову о советском предложении заключить с Болгарией пакт о взаимопомощи, которое было сделано в сентябре 1939 г., и тогдашний ответ Кьосеиванова, что если возникнет необходимость, то болгары попросят советских гарантий. После того, как Молотов вышел, — телеграфировал в Софию Стаменов, — присутствовавший на встрече Деканозов «сказал мне более ясно, что может быть теперь наступил момент, о котором говорил Кьосеиванов»⁷².

Без колебаний царь Борис и премьер-министр Филов отвергают новое советское предложение, о котором говорилось в телеграмме Стаменова: «Обсудили ее в тот же вечер с Царем и Поповым и решили ответить отрицательно», — записал Б. Филов в своем дневнике⁷³. Спустя несколько дней, 24 ноября 1940 г. в Москву, был направлен ответ, в, котором под предлогом того, что Болгария не чувствует себя в опасности и не нуждается в гарантиях, отвергалось советское предложение о пакте⁷⁴.

Советский зондаж, в свою очередь, обеспокоил немцев. 21 ноября посланник Германии в Турции Ф. фон Папен, проезжая через Софию, встречается с царем. Он предупреждает Бориса об опасностях, которые таит в себе советская гарантия и излагает преимущества присоединения Болгарии к Тройственному пакту. Однако царь повторяет аргументы, высказанные Гитлеру⁷⁵.

В ходе беседы со Стаменовым советская дипломатия скорее всего хотела предварительно прозондировать позицию болгарской стороны, а затем приступить к конкретным действиям. Как уже отмечалось в предыдущих главах монографии, 25 ноября 1940 г. в Софию прилетел генеральный секретарь Наркоминдела А.А. Соболев с предложением заключить пакт о взаимной помощи. Болгарский политический деятель Ст. Мошанов так записал высказывание об этом царя Бориса: «Не прошло и недели [после возвращения царя из Берхтесгадена. — Авт.], как наступил один из самых неприятных дней в моей жизни — миссия Соболева. То, что я считал шантажом со стороны Гитлера, — требование Советским Союзом баз в Болгарии — Соболев предложил нам под видом пакта о взаимной помощи. Если Гитлер недвусмысленно угрожал мне своими войсками, Сталин оказывает нажим через мой собственный народ»⁷⁶. Царь Борис имел в виду начавшуюся по всей стране массовую кампанию за принятие советского предложения, вошедшую в историю Болгарии под названием «Соболевской акции» (о ней речь еще пойдет ниже).

В основных пунктах советское предложение повторяло предыдущее, сделанное осенью 1939 г. Встретившись поочередно с Филовым и с царем Борисом, Соболев ознакомил их с советским предложением. Оно состояло из 12 пунктов. Исходя из общих интересов Болгарии и СССР, — говорилось в нем, — Советский Союз возобновляет свое предложение о заключении пакта о взаимной помощи, «который поможет Болгарии в осуществлении ее национальных устремлений не только в Западной, но и в Восточной Фракии». В соответствии с пактом СССР обязывался оказать Болгарии всяческую, в том числе и военную, помощь в случае угрозы ей со стороны третьей державы или группы стран. Болгария же должна была оказать помощь СССР в случае возникновения реальной угрозы интересам Советского Союза в Черном море или в районе проливов. Особо оговаривалось, что пакт никоим образом не затрагивает внутренний режим, суверенитет и независимость Болгарии. Кроме того, СССР выражал готовность помочь Болгарии деньгами, продовольствием, вооружением и другими материалами — в форме займов, а также обещал расширить закупки болгарских товаров. Особый интерес представляет последний, 12-й пункт предложенного пакта (большинство болгарских и советских исследователей, писавших на эту тему, о нем умалчивали): «При условии заключения пакта о взаимной помощи с СССР отпадают возражения против присоединения Болгарии к известному пакту трех держав. Вполне вероятно, что и Советский Союз в этом случае присоединится к Тройственному пакту»⁷⁷.

Эта же постановка вопроса содержится и в ряде других документов, о которых речь пойдет ниже. В случае заключения советско-болгарского пакта позиции СССР в Болгарии и на Балканах настолько бы укрепились в противовес Германии, что даже подписание Болгарией Тройственного пакта не таило бы в себе серьезной опасности для советского влияния. Готовность СССР поддержать возможные территориальные притязания Болгарии к Турции (Адрианополь) и к Греции (Западная Фракия — выход к Эгейскому морю) отрицательно отразилась на отношениях Советского Союза с другими балканскими странами. Следовательно, СССР настолько был заинтересован в тот момент в заключении пакта с Болгарией, что готов был рисковать своими отношениями с Турцией и Грецией.

Следует отметить еще один существенный момент. Если 19 ноября 1940 г. советское правительство предлагало Болгарии (через Стаменова) заключить гарантийный пакт (о гарантиях Болгарии Молотов говорил и во время ноябрьской встречи в Берлине), то Соболев привез в Софию проект договора о взаимной помощи. Таким образом, советское предложение было несколько видоизменено — смягчалась его форма. Видимо, советское правительство, придя к заключению, что предложение гарантийного пакта может напугать Софию, отказалось от своей первоначальной идеи.

Миссия Соболева была настолько секретной, что болгарский посланник в Москве узнал о том, что советский дипломат остановится в Софии (по пути в Румынию) уже после его отлета. «Явно хотели Вас застать врасплох и боялись, как бы их не опередил Гитлер, и поэтому ввели меня в заблуждение, что Соболев летит в Бухарест рейсовым самолетом», — доносил Стаменов в Софию (на самом деле Соболев вылетел спецрейсом). «У меня создалось впечатление, — продолжал посланник, — что они готовы на все, лишь бы подписать с нами пакт». В конце разговора Молотов, сообщивший Стаменову о миссии Соболева, не удержался от запугивания: если болгары надеются остаться «в изоляции» (т. е. нейтральными), то в этом много иллюзий⁷⁸.

Болгарские лидеры, имевшие перед глазами пример балтийских государств, прекрасно понимали, что подписание подобного договора привело бы к постоянному вмешательству СССР не только во внешнюю, но и во внутреннюю политику Болгарии, тем более что болгарские коммунисты в этот период резко активизировали свою деятельность, используя широко распространенные в Болгарии русофильские чувства. Царь Борис в разговоре с Н. Мушановым раздраженно сказал: «Я считаюсь с этими чувствами, но не оставлю ворота овчарни открытыми для того, чтобы вошел волк. Даже в принципе не могу разговаривать о помощи со стороны большевиков. Тот факт, что прежде, чем прислать к нам Соболева, они проводили зондаж у немцев, показывает, что путь к болгарским базам идет через Берлин. Миссия Соболева имеет лишь тот результат, что поколебала меня в моем решении еще потянуть время в вопросах с немцами»⁷⁹.

Ответ болгарского правительства на соболевское предложение был однозначно отрицательным. «Вчера были вчетвером (премьер-министр, министр иностранных дел, внутренних дел и военный министр. — Авт.) у царя для обсуждения предложения Соболева и решили его в принципе отвергнуть», — записал Филов в своем дневнике⁸⁰. В очень осторожной, но достаточно категоричной форме болгарское правительство, ссылаясь на возможное осложнение отношений с Германией, с которой уже давно ведутся переговоры о вступлении Болгарии в Тройственный пакт, отклонило советское предложение. Письменный ответ министр иностранных дел И. Попов передал 30 ноября советскому посланнику А.А. Лаврищеву. В нем говорилось, что «болгарскому народу... и болгарскому парламенту было бы трудно понять и принять обязательства, предусматривающие вмешательство Болгарии в разрешение такого большого вопроса, как вопрос о проливах, на которые не распространяются интересы нашей маленькой страны»⁸¹. Отказ от советских предложений пакта взаимопомощи мотивировался еще и тем, что Болгария уже вступила в переговоры о присоединении к Тройственному пакту, а также опасностью обострения отношений Болгарии с Турцией.

О том, что болгарская сторона по тактическим соображениям (чтобы набить себе цену в переговорах с немцами) информировала Германию о миссии Соболева, свидетельствует тот факт, что на следующий день после прибытия в Софию Соболева премьер-министр Филов вызвал к себе германского посланника Рихтхофена и изложил ему суть советского предложения, которое, «разумеется, будет отвергнуто»⁸².

Однако советское правительство явно не желало принять отрицательный ответ болгарской стороны. 6 декабря Лаврищев вручил Попову документ, в котором было изложено мнение Москвы в связи с болгарским ответом и предлагалось вместо заключения пакта о взаимной помощи ограничиться односторонним предоставлением советской стороной гарантий безопасности и интересов Болгарии, что означало бы освобождение последней от тяжелых для нее военных обязательств⁸³. Предложение Советским Союзом односторонних гарантий свидетельствовало о том, что советская дипломатия осознала ошибку, допущенную в ходе миссии Соболева: предлагать малой стране во время разгоравшейся мировой войны заключение двустороннего пакта с великой державой. Ведь Болгария всеми силами старалась избежать участия в войне, а СССР предложил ей обеспечивать его интересы в Черном море и в проливах. В новом варианте советского предложения ошибка была исправлена, что, впрочем, не изменило — да и не могло изменить — позиции болгарского правительства. 18 декабря Лаврищев сделал запрос, почему правительство Болгарии не ответило на заявление советского правительства. И. Попов просил советского посланника передать в Москву: «Болгарское правительство считает, что заключение пакта с Советским Союзом усилило бы угрозу военного нападения на Болгарию и было бы лишним грузом для самого СССР»⁸⁴.

Болгарское правительство попыталось сохранить переговоры с Соболевым в строжайшем секрете от своего народа. Однако сталинское руководство имело совсем иные планы: оно решило нажать на болгарское правительство изнутри, с помощью болгарских коммунистов, деятельность которых направлялась находившимся в Москве Заграничным бюро ЦК Болгарской рабочей партии (БРП). Уже 25 ноября Генеральный секретарь Исполкома Коминтерна и одновременно руководитель Загранбюро ЦК БРП Г. Димитров был вызван в Кремль к Сталину, который в присутствии Молотова и Деканозова заявил: «Мы сегодня делаем болгарам предложение о заключении пакта взаимопомощи. Не гарантии, как, видимо, болгарский посол Стаменов раньше неправильно понял Молотова, предлагаем мы, а пакт о взаимопомощи... Если болгары не примут это наше предложение, они попадут целиком в лапы немцев и итальянцев и тогда погибнут... Нужно, чтобы это предложение знали в широких болгарских кругах»⁸⁵.

В этот же день Димитров срочно направил подпольному ЦК Болгарской рабочей партии шифрограмму, в которой сообщал о цели визита советского дипломата, в сжатом виде передавал содержание советского предложения и давал указание немедленно приступить к организации массовой всенародной кампании в его поддержку: «Примите самые быстрые и энергичные меры к тому, чтобы это предложение стало широко известно в парламенте и вне его, в печати и в массах... Решаются на долгие годы судьбы болгарского народа»⁸⁶. В радиограмме подчеркивалось, что в случае заключения советско-болгарского пакта СССР не только не будет возражать против присоединения Болгарии к Тройственному пакту, но и сам присоединится к нему.

В ответной радиограмме ЦК БРП обещал приложить все силы и средства, чтобы довести новость о советском предложении до самого отдаленного уголка страны (средства, кстати, были получены из Москвы — в финансовом отчете ЦК БРП Заграничному бюро ЦК БРП в Москве за ноябрь 1940 г. указывалось, что расходы на проведение кампании в пользу пакта вместе с организационными расходами составили 63 тысячи левов⁸⁷). На следующий день после получения радиограммы Димитрова в Софии собралось на заседание Политбюро ЦК БРП, на котором было разработано обращение к болгарскому народу с кратким изложением советского предложения и призывом требовать его принятия. Помимо обращения были отпечатаны в тысячах экземпляров разграфленные в три колонки листы для сбора подписей в пользу пакта. За несколько дней эти листовки и петиционные листы были перепечатаны на машинке и переписаны от руки партийными, комсомольскими и профсоюзными активистами еще в тысячах экземпляров. В считанные дни страна была засыпана листовками с призывом участвовать в кампании за принятие советского предложения. Стены домов и ограды были исписаны лозунгами: «Требуем пакта с СССР!», «Да здравствует союз с СССР!» Почтовые отделения были завалены коллективными и личными письмами и телеграммами в официальные органы с требованием заключения пакта, а сотни делегаций рабочих, служащих, крестьян и учащихся посещали государственные учреждения, вплоть до дворцовой Канцелярии, с тем, чтобы выразить свою волю⁸⁸. Безусловно, русофильские чувства, сохранявшиеся у значительной части болгарского населения, способствовали успеху развернутой болгарскими коммунистами кампании.

Однако листовки БРП, свидетельствовавшие о хорошей осведомленности болгарских коммунистов о миссии Соболева, спровоцировали заявления правительственных кругов о вмешательстве СССР во внутренние дела Болгарии. В немалой части болгарского общества эти заявления нашли отклик, тем более что советское предложение поступило вскоре после «добровольного присоединения» к СССР прибалтийских республик. Правительство всячески подогревало разговоры об опасности «балтизации», т. е. аннексии, Болгарии в случае принятия советского предложения (в свою очередь, царя Бориса угрозой «балтизации» запугивал Гитлер). Именно из чувства страха перед «балтизацией» Болгарии буржуазная оппозиция в целом осталась в стороне от «Соболевской акции». Несмотря на то, что в ней приняли участие действительно широкие слои трудящихся, кампания за принятие советского предложения не вышла за рамки коммунистического движения.

В итоге «Соболевская акция» лишь усилила недовольство Гитлера Москвой. Когда же «неуклюжесть» советской дипломатии стала очевидна самой Москве, всю вину решили свалить на Димитрова. 28 ноября вечером его вызвал Молотов и раздраженно объяснил, что имелась в виду лишь устная кампания. После этого Димитров срочно отправил в Софию указание: «Распространение листовок по поводу советского предложения — это большая ошибка. Немедленно прекратите это. Предложение нужно предавать гласности устно, через депутатов и других подходящих лиц, а не через печатные документы и ни в коем случае не от имени наших органов»⁸⁹.

В ответ на это ЦК БРП сообщил: «Признаем свою ошибку. Мы думали, что делаем хорошее дело. А оказалось это, к сожалению, "медвежьей услугой". Приняли все меры для прекращения распространения изданных листовок»⁹⁰. Текст этого сообщения Димитров немедленно передал Сталину и Молотову. В середине декабря генеральный секретарь ИККИ шлет в ЦК БРП новую радиограмму, в которой в соответствии с советскими указаниями подчеркивается, что «кампанию в пользу пакта надо вести не на классовой, а на общенациональной и государственной почве. Ни в коем случае нельзя придавать кампании партийный, антибуржуазный, антидинастический и антигерманский характер»⁹¹. Следует воздерживаться, разъяснял Димитров, от всякого рода акций, которые могли бы подкрепить аргументы противников пакта о том, что он представляет собой угрозу буржуазному строю в Болгарии, правительству и царю Борису. В ответной радиограмме, направленной в Загранбюро ЦК БРП в начале января 1940 г., ЦК БРП сообщал, что выпускает новое воззвание, адресованное всем слоям болгарского общества и составленное в духе полученных от Димитрова указаний. С этого времени начался второй этап «Соболевской акции», который БРП стремилась (правда, не вполне успешно) проводить на более широкой социальной основе. Он продолжался вплоть до марта 1941 г., т. е. до вступления Болгарии в Тройственный пакт.

Имеются разные точки зрения по вопросу о том, ускорила ли «Соболевская акция» подписание Болгарией Тройственного пакта или, наоборот, затормозила. Скорее всего, массовое движение за принятие советского предложения дало возможность царю Борису оттянуть под этим предлогом момент присоединения к державам оси еще на некоторое время. Во всяком случае, болгарский монарх впоследствии не раз использовал этот довод, когда отказывал Гитлеру подписать с ним пакт. Приводя в качестве основного аргумента своего отказа русофильство болгарского народа, царь подчеркивал, что особенно наглядно это продемонстрировала «Соболевская акция». Германский исследователь X. Хоппе, основываясь на телеграмме Рихтхофена в МИД Германии от 28 ноября 1940 г., считает, что «Соболевская акция» вызвала у болгарских властей опасения, что присоединение Болгарии к Тройственному пакту в создавшейся ситуации будет рассматриваться Москвой как своего рода провокация⁹².

Миссия Соболева вызвала, естественно, огромное раздражение в Берлине, где полным ходом шла подготовка к нападению на СССР. С декабря 1940 г. Гитлер уже демонстративно игнорировал своего бывшего союзника — СССР, а затем и вовсе стал действовать наперекор ему, и в первую очередь на Балканах. «Миссия Соболева» и подписание плана «Барбаросса» 18 декабря 1940 г. завершили первый этап советско-германского противоборства на Балканах, когда он носил дипломатический характер. С начала 1941 г. СССР и Германия вступают в открытую политическую борьбу за Балканы и Болгарию, в частности.

3 декабря Гитлер вызвал к себе Драганова и принялся ему внушать, что по меньшей мере наивно верить заявлениям Советского Союза о невмешательстве во внутренние дела Болгарии. По его словам, лучше всего последствия советских гарантий видны в Прибалтике. Если бы Болгария сразу присоединилась к Тройственному пакту, подчеркнул фюрер, «русская опасность» не возникла бы. «Пока у русских остается надежда получить что-то в Болгарии, они не оставят болгар в покое», поэтому Россию «следует поставить перед свершившимся фактом»: «если Болгария вступит в Тройственный пакт, Россия автоматически уберет свои руки от Болгарии»⁹³.

Натиск на царя Бориса со стороны Германии и СССР (Англия и США тоже не бездействуют, но их позиция имеет уже второстепенное значение), а также со стороны внутренней левой (коммунисты) и правой (националистические прогерманские организации «Национальные легионы», «Ратник», Союз офицеров запаса и другие) оппозиции был огромен. Международные события и внутренняя ситуация завлекли монарха в капкан и, чтобы выбраться из него, Борис должен был принять судьбоносное решение. Тактика лавирования царя ни для кого не была загадкой. Вот как описывает положение болгарских властей в этот период венгерский посланник в Софии Юнгерт (Михай Арноти) в своем донесении министру иностранных дел Венгрии И. Чаки от 13 декабря 1940 г.: «Руководители болгарской внешней политики в последние месяцы попали в очень сложную ситуацию в связи со своей позицией постоянного лавирования. Одна за другой великие державы хотели нажать на них с тем, чтобы они заняли определенную позицию». Даже Англия 25 ноября предупредила Болгарию, что если та вступит в Тройственный пакт, Англия не поддержит независимость и территориальную целостность Болгарии после войны. Болгария находится на перепутье. «Чрезмерная хитрость привела их (болгар. — Авт.) к этой неприятной и трудной ситуации. Хотят быть со всеми в одинаково хороших отношениях, чтобы обеспечить себе помощь всех при реализации своих территориальных притязании»⁹⁴. Но наступил момент сделать выбор.

В доверительном разговоре с Н. Мушановым, лидером буржуазной оппозиции, состоявшемся 19 декабря 1940 г., царь признал, что в принципе принял решение дать согласие на прохождение германских войск через территорию Болгарии, если Германия вновь поставит вопрос об этом. «Я не могу пренебречь германскими гарантиями перед большевистским натиском, — сказал Борис. — А времени терять нельзя. Если бы была хоть малейшая возможность другого выхода, я бы ее не упустил». Царь не мог принять и совета английского посланника Ренделя — дать хотя бы один артиллерийский залп против переправляющихся через Дунай германских войск, чтобы продемонстрировать свое несогласие: «Легко ему говорить, когда есть Ла Манш между бельгийским берегом и Англией! Иначе мой "коллега" и приятель Георг V плавал бы по морям на каком-нибудь дредноуте как "летучий голландец". Дилемма одна: Германия или Россия. Это две силы, которые будут решать судьбу Европы. Чувства Вам говорят — Россия, но если Вы послушаете голос разума, то ответите — Германия!»⁹⁵ Это означало, что внутренне царь уже был готов к принятию решения, ставшего для страны роковым.

1940 год — последний год сопротивления царя Бориса — подходил к концу. Но еще в последний день этого года, 31 декабря Гитлер с большим раздражением писал Муссолини: «И Болгария уклоняется от вступления в Тройственный пакт и от принятия четкой внешнеполитической ориентации. Последствием этого является растущее давление на Болгарию со стороны Советской России. Если бы царь сразу вступил в наш пакт, никто не посмел бы оказывать на него нажим. Самое худшее при этом — отравление общественного мнения, которое не является невосприимчивым к коммунистической заразе»⁹⁶.

В первый день нового, 1941 года болгарский премьер Б. Филов отправился в Вену для продолжения переговоров с Гитлером и Риббентропом по вопросу о вступлении Болгарии в Тройственный пакт. Его тактической задачей, в соответствии с инструкциями царя, было вновь попытаться убедить руководителей «третьего рейха» в том, что Германии невыгодно юридическое присоединение Болгарии к пакту, а гораздо важнее то, что Болгария, формально сохраняя нейтралитет, фактически находится в лагере союзников Германии. В случае, если эти попытки не увенчаются успехом, следовало хотя бы оттянуть присоединение еще на некоторое время. Во время встречи с Риббентропом 4 января Филов повторил прежние аргументы болгарской стороны: недостаточность вооружения, возможность осложнения отношений с Россией и Турцией. Однако Риббентропу без особого труда удалось разбить все доводы болгарского премьера, человека, не имевшего дипломатического опыта, а главное, известного германофила, который лично не возражал против вступления Болгарии в Тройственный пакт. Риббентроп подчеркнул, что не может себе объяснить, почему Болгария до сих пор не присоединилась к пакту, в то время, как другие это сделали. Филов записал в своем дневнике, что, по словам Риббентропа, «наше неприсоединение произвело повсюду сильное впечатление, поскольку все знали, что мы друзья Германии... Вообще нашу политику считают безвольной и нерешительной»⁹⁷. В ответ Филов поспешил заверить германского министра, что позиции обеих стран очень близки и что нет никаких сомнений относительно вхождения Болгарии в пакт. Однако это не рассеяло подозрений Риббентропа, заявившего, что имеются сведения о том, что болгары не верят в победу Германии и поэтому не присоединяются к пакту. Филов опроверг эти сведения и дал понять, что различие во мнениях заключается лишь в вопросе о времени вступления в пакт. «С их точки зрения мы должны войти как можно быстрее, с нашей — следует дождаться удобного для нас момента», — записал Филов в дневнике⁹⁸.

Болгарский премьер следовал указаниям царя, настаивавшего, чтобы подписание пакта состоялось одновременно с вступлением германских войск на болгарскую территорию — с тем, чтобы предотвратить негативную реакцию, как внешнюю, так и внутреннюю. Можно согласиться с мнением болгарского историка И. Димитрова, который писал: «...преждевременный союз с Германией, когда еще неясен исход войны, — это, по мнению царя Бориса, не отвечало интересам режима, династии. Избежать этого союза — это было ему не под силу. Вопрос стоял так: во-первых, как этот неизбежный, навязанный обстоятельствами, не отвечавший интересам Болгарии союз связать с ее интересами, оправдать этими интересами, и во-вторых — как его оправдать в глазах общественного мнения»⁹⁹. С точки зрения царя Бориса, присоединение к Тройственному пакту можно было оправдать только одной исторической задачей: национальным объединением (имелось в виду прежде всего присоединение Западной Фракии, т. е. греческой части Македонии).

На состоявшейся в тот же день, 4 января 1941 г., встрече с Гитлером Филову были даны горячие заверения в том, что Болгарии не грозит никакая опасность и что ей следует войти в пакт как можно скорее. В отличие от Риббентропа Гитлер согласился, что со стороны России можно ожидать отрицательной реакции, но что она проглотит свершившийся факт, как это было в случае с Румынией. «Не следует бояться русского вмешательства, — сказал Гитлер, — поскольку русские знают, что в таком случае конфликт расширится на всю протяженность германо-русской границы. Единственной опасностью является подстрекательская работа русских внутри страны. Однако чем быстрее болгарское правительство бросит жребий, тем меньше русские смогут прибегать к подобным методам»¹⁰⁰. Поскольку Филов продолжал высказывать свои опасения по поводу возможных внешнеполитических осложнений после подписания Болгарией пакта, Гитлер заявил, что готов предоставить в распоряжение Болгарии все необходимые вооруженные силы. Фюрер подчеркнул, что не повторит ошибки кайзера в первой мировой войне и не позволит англичанам открыть фронт на Балканах. Он категорично заявил, что Болгария не будет участвовать в военных действиях, германские войска только пройдут через ее территорию, чтобы покончить «с этим позором — греками». Поскольку и Риббентроп, и Гитлер дали понять, что благосклонно смотрят на болгарское требование выхода к Эгейскому морю, Филов решил, что настал момент затронуть македонский вопрос. Однако фюрер прервал его, сказав, что сначала надо выиграть войну, «тогда многие вопросы будут урегулированы»¹⁰¹.

По возвращении в Софию Филову оставалось окончательно убедить царя в неизбежности подписания пакта. После артистически разыгранной сцены (царь ломал руки и говорил, что «предпочитает отказаться от престола или броситься в объятия России») Борис выслушал доводы Филова и «признал их правоту»¹⁰².

Болгаро-германские переговоры и быстро меняющаяся военная обстановка на Балканах в конце 1940 — начале 1941 г. вызвали бурную дипломатическую активность Англии и США на Балканском полуострове. Они в последний раз попытались удержать Болгарию от вступления в Тройственный пакт.

Английская дипломатия отказалась в своих отношениях с Болгарией от всяких уговоров, заманчивых обещаний и встала на путь открытых угроз. Английский посланник в Софии неоднократно в официальном порядке заявлял болгарскому правительству, что в случае выступления Болгарии против Греции или появления немецких войск на болгарской территории, безразлично, с согласия ли болгарского правительства или без него, Англия немедленно порвет дипломатические отношения с Болгарией, а английская авиация будет бомбить промышленные и военные объекты на болгарской территории. В середине января Форин Офис официально предупредил болгарского посланника в Лондоне Момчилова, что Англия будет считать присутствие германских войск в Болгарии за болгарское соучастие в германских операциях против нее¹⁰³.

Неожиданную активность проявила на этот раз и американская дипломатия. В январе 1941 г. президент Рузвельт послал в Софию своего эмиссара полковника У. Доновена, который встретился с Поповым, Филовым и с царем Борисом. Заверяя царя в неизбежности благополучного для Англии исхода войны, Доновен просил его не пропускать немецкие войска через свою территорию для нападения на Грецию. И угрозы, и обещания (по некоторым сведениям, Доновен имел поручение пообещать болгарам американские гарантии их независимости и выход к Эгейскому морю, если только София будет проводить политику дружественного Англии нейтралитета¹⁰⁴) были напрасны.

Вот как охарактеризовал миссию Доновена сам царь Борис, рассказывавший о ней руководителю культурно-политического отдела германского МИДа Твардовскому. «С иронией рассказывал царь о посещении американского полковника Доновена, который ему вновь продемонстрировал, сколь политически наивны американцы, — писал Твардовски. — Доновен не имел понятия о политических отношениях и об истории Балкан; это его, судя по всему, и не интересовало. Он выдвинул перед ним требование оставаться нейтральным, оказать вооруженное сопротивление попытке прохода Германии [через Болгарию. — Авт.] и положиться на великодушие Англии и Америки. Когда царь ему сказал, что о великодушии и понимании Англии Болгария достаточно узнала за последние 20 лет, Доновен возразил, что теперь речь идет о существовании Болгарии; если она сделает неправильный выбор, то будет уничтожена. Для него, царя, эта посылка эмиссаров и речи этого господина являются признаком слабости Америки»¹⁰⁵. Если даже учесть, что высказывание царя предназначалось для ушей немца, его ирония все же выглядела скорее искренней. Американское требование, чтобы Болгария в одиночку оказывала вооруженное сопротивление германской оккупации, выглядело в глазах царя просто циничным, поскольку ни США, ни Англия не могли реально оказать ей никакой эффективной помощи. Возможно, впрочем, что американцы и не рассчитывали всерьез, что болгары выполнят их требование, а только хотели укрепить царя в его сдержанности по отношению к немецким планам.

Болгарский исследователь В. Тошкова считает, что «визит Доновена действительно усилил сомнения в беспрепятственном расширении германской военной экспансии и у царя, и особенно у министра иностранных дел», но очень ненадолго. Единственным результатом миссии американского представителя явилось то, что укрепилась уже существовавшая тенденция к ограничению прямого вовлечения Болгарии в войну¹⁰⁶. На все доводы Доновена царь Борис ответил: «Болгария придерживается политики мира, но положение на Балканах от нее не зависит»¹⁰⁷. Разумеется, царь скрыл от американца, что именно в день его прибытия в Софию болгарское правительство приняло решение не оказывать сопротивления вступлению германских войск в Болгарию.

Последние попытки удержать Болгарию от подписания Тройственного пакта делает и советская дипломатия. 4 января 1941 г. советский посланник в Бухаресте Лаврентьев и второй секретарь посольства Лунин разговаривают с болгарским военным атташе. Подчеркнув, что в Москве Болгарию рассматривают лишь как невоюющую, но не как нейтральную страну, советские дипломаты заявили, что СССР выступает против дальнейшего проникновения Германии на Балканы и против присоединения Болгарии к Тройственному пакту. В самом крайнем случае Москву удовлетворило бы недопущение германских войск на территорию Болгарии¹⁰⁸.

13 января 1941 г. было опубликовано заявление ТАСС, в котором говорилось: «В иностранной прессе распространяется сообщение со ссылкой на некоторые круги Болгарии как на источник информации, что в Болгарию уже переброшена некоторая часть немецких войск, что переброска последних в Болгарию продолжается с ведома и согласия СССР, что на запрос болгарского правительства о пропуске немецких войск в Болгарию СССР ответил согласием. ТАСС уполномочен заявить, что: 1. если немецкие войска в самом деле имеются в Болгарии и если их дальнейшая переброска в Болгарию действительно имеет место, то все это произошло и происходит без ведома и согласия СССР, так как германская сторона никогда не ставила перед СССР вопроса о пребывании или переброске немецких войск в Болгарию; 2. в частности, болгарское правительство никогда не обращалось к СССР с запросом о пропуске немецких войск в Болгарию и, следовательно, не могло получить от СССР какой-либо ответ»¹⁰⁹. Поскольку болгарское правительство отказалось сразу опубликовать это коммюнике в своей прессе, 14 января последовал протест первого заместителя наркома иностранных дел СССР А.Я. Вышинского перед болгарским посланником в Москве¹¹⁰. Лишь тогда в болгарской печати появилось советское заявление.

Заявление ТАСС выдавало тот факт, что позиции СССР в Болгарии окончательно утрачены и что он ничем не может помешать вторжению Германии в зону его интересов.

В этой ситуации Г. Димитров направил 13 января личное письмо Сталину, в котором просил принять его для обсуждения позиции, которую должна занять болгарская компартия в связи со вступлением в страну германских войск. Димитров высказал в письме мнение, что БКП должна решительно выступить против этих действий Германии, разоблачать роль царя Бориса и болгарского правительства как виновников создавшегося положения, подчеркивать необходимость заключения пакта между СССР и Болгарией. Сталин выразил согласие с позицией Димитрова, подчеркнув, что «партия должна действовать не как помощник Советского Союза, а выступать от своего имени, чтобы избежать провокаций»¹¹¹.

17 января 1941 г. советское правительство обратилось к германскому руководству с заявлением о том, что Советский Союз считает территорию в восточной части Балкан зоной своей безопасности и не может оставаться безучастным к событиям в этом районе¹¹². Все эти предупреждения показывали, что хотя СССР не может воспрепятствовать вступлению германских войск в Болгарию, он продолжает настаивать на признании Болгарии и района проливов сферой своих интересов. Естественно, с германской стороны они не вызвали никакой ответной реакции.

Ни серьезные советские предупреждения, ни английские угрозы, ни «ухаживания» американской дипломатии не могли остановить заработавший механизм присоединения Болгарии к державам оси.

Не следует забывать и чисто военный фактор: решение о присоединении было принято в тот момент, когда в соседнюю Румынию вступил мощный контингент гитлеровских войск, готовившихся к балканской операции.

20 января 1941 г. после 8-часового обсуждения решение о вступлении Болгарии в Тройственный пакт было одобрено Советом министров Болгарии. Последовала массированная пропагандистская и дипломатическая подготовка присоединения к пакту. Особое внимание болгарское руководство уделяло тому, как оправдать свой шаг перед заинтересованными державами, в первую очередь, перед СССР. Болгарские и германские дипломаты тщательно отрабатывали и уточняли проект текста извещения советского правительства об этом акте¹¹³.

Однако даже когда Болгария была уже крепко привязана к балканской операции вермахта, царю Борису удалось оттянуть вступление в пакт до конца февраля. Лишь после подписания 17 февраля болгаро-турецкой декларации о ненападении, после получения из Берлина подробных инструкций о том, как и когда следует уведомить Москву, Стамбул и Белград о предстоящем присоединении, после урегулирования с Германией всех военных и хозяйственных вопросов Болгария подписала 1 марта 1941 г. Тройственный пакт. В тот же день авангардные части армии фельдмаршала В. Листа переправились через Дунай, а на следующий день вся его 680-тысячная армия вступила на территорию Болгарии.

В этот же день, 1 марта, посол Германии в Москве Шуленбург информировал Молотова, что «английские притязания в Греции вынуждают правительство рейха незамедлительно принять дальнейшие меры безопасности и делают необходимой переброску германских войск на болгарскую территорию»¹¹⁴. Реакция советского правительства была очень острой. Как сообщал Шуленбург, Молотов выразил сожаление, что германское правительство сочло возможным ступить на путь нарушения интересов безопасности СССР и решило оккупировать Болгарию. Германия не может рассчитывать на поддержку ее действий в Болгарии со стороны Советского Союза¹¹⁵.

В тот же день, 1 марта, начальник политического отдела МИД Болгарии И. Алтынов по поручению своего правительства передал советскому посланнику Лаврищеву заявление для сообщения советскому правительству. В нем говорилось, что «германское правительство спросило согласие болгарского правительства на вступление немецких войск в Болгарию, заявив, что эта мера является временной и имеет свой целью сохранение мира на Балканах. Германское правительство не поставило перед Болгарией никаких условий, противоречащих болгарской миролюбивой политике...»¹¹⁶. В заявлении выражалась надежда, что поведение Болгарии будет правильно понято и что эта временная мера не ухудшит отношений Болгарии с СССР. Заявление свидетельствовало о том, что, хотя Болгария и приняла окончательное решение стать союзницей Германии, страх перед СССР все еще оставался.

В ответной ноте от 3 марта НКИД сообщал, что «1) Советское правительство не может разделить мнения болгарского правительства о правильности позиции последнего в данном вопросе, так как эта позиция, независимо от желания болгарского правительства, ведет не к укреплению мира, а к расширению сферы войны и к втягиванию в нее Болгарии; 2) Советское правительство, верное своей политике мира, не может ввиду этого оказать какую-либо поддержку болгарскому правительству в проведении его нынешней политики»¹¹⁷. Эта нота еще раз наглядно продемонстрировала полное бессилие СССР в сложившейся ситуации и явилась, по сути дела, просто формальной отпиской.

Так дипломатическая и политическая борьба Советского Союза и Германии за Болгарию завершилась в пользу «третьего рейха». СССР оказался не в состоянии противопоставить германскому проникновению на Балканы ни военную силу, ни какие-либо иные средства, которые бы заставили считаться с его устремлениями.

Присоединение Болгарии к Тройственному пакту стало возможным и, более того, неизбежным в силу стечения целого ряда внешних и внутренних факторов. В течение длительного времени на Болгарию оказывалось массированное дипломатическое, политическое и экономическое давление со стороны рейха. Болгарское правительство и царь Борис с самого начала были готовы оказывать содействие гитлеровской политике, но стремились при этом сохранить нейтралитет, остаться вне бушевавшей в Европе войны. Однако, когда в соседней Румынии был сосредоточен мощный контингент гитлеровских войск, болгарские власти были вынуждены принять германский ультиматум и пойти на присоединение к Тройственному пакту, полагая, что добровольный союз с Германией означает наименьший риск и может даже принести немалые выгоды при решении национальных проблем, т. е. возвращения территорий, отторгнутых по Нейискому договору 1919 г.

В результате подписания Тройственного пакта Болгарии было обещано, что ее армия не примет непосредственного участия в военных действиях и что партнеры по пакту поддержат ее стремление получить выход к Эгейскому морю. Болгарское правительство позволило вермахту использовать свою территорию в качестве плацдарма для агрессии против соседних государств — Югославии и Греции. Кроме того, во время балканской кампании вермахта (апрель—май 1941 г.) Болгария должна была наблюдать за поведением Турции, объявившей нейтралитет, и прилагать дипломатические и политические усилия, чтобы не допустить роста антигерманских настроений в турецких правящих кругах. После завершения германских военных операций по захвату Югославии (совместно с Италией и Венгрией) и Греции (совместно с Италией) Болгария ввела свои войска в принадлежавшие до того Югославии и Греции районы Македонии, Западной Фракии и т. н. Западные территории, которые рассматривались Софией как болгарские национальные земли. Содействуя уничтожению государственной независимости Югославии и Греции, Болгария тем самым приняла участие в установлении «нового порядка» в Европе. По окончании балканской кампании вермахт вывел часть своих войск из оккупированных Греции и Югославии с тем, чтобы перебросить их на восток. Болгария превратилась в надежный тыл нацистской Германии, в ее южный стратегический плацдарм. И лишь благодаря традиционному русофильству болгарского народа, с которым царь Борис не мог не считаться, Болгария оказалась единственным из германских сателлитов, не пославшим ни одного солдата на советско-германский фронт и даже сохранившим с СССР дипломатические отношения на протяжении почти всей войны.

Примечания

1. Текст директивы № 19 опубликован в ряде исследований. См., напр.: Валев Л.Б. Болгарский народ в борьбе против фашизма (накануне и в начальный период второй мировой войны). М., 1901. С. 20—21; Генчев Н. Външнополитическата ориентация на България в навечерието на Втората световна война // Годишник на Софийския университет. Философско-исторически факултет. Т. LXI. Кн. III. София. 1968. С. 171.

2. См., напр.: История на България. Т. III. София, 1964; Валев Л.Б. Указ. соч.; Вознесенский В.Д. Царь Борис, Гитлер и легионеры // Новая и новейшая история. 1971, № 1,2.

3. Генчев Н. Въшната политика на България през началнія период на Втората световна война (1939—1941) // Годишник на Софийския университет. Философско-исторпчески факултет. Т. LXIII. Кн. III. София, 1971.

4. Сирков Д. Външната политика на България. 1938—1941. София. 1979. С. 11.

5. Hoppe H.-J. Bulgarien-Hitlers eigenwilliger Verbündeter. Stuttgart, 1979. S. 67.

6. ADAP, D. Bd. VI. Dok. 629.

7. Подробнее см.: Валева Е.В. Советско-германский пакт о ненападении 1939 г. и реакция на его заключение в Болгарии // Политический кризис 1939 г. и страны Центральной и Юго-Восточной Европы / Отв. ред. И.И. Поп. М., 1989.

8. В тексте: «Zusammengehen».

9. ADAP, D. Bd. VII. Dok. 314.

10. ЦХИДК. Ф. 1257. Оп. 1. Д. 28. Л. 33.

11. ДВП. Т. XXII. Кн. 2. Док. 538. С. 23.

12. Архив на Министерство на външните работи (далее АМВнР). Оп. 1ш. Д. 17. А. е. 120. Л. 32—42.

13. Там же. Л. 33.

14. Речь идет о поездке Г. Кьосеиванова в Берлипн, где 5 и 6 июля 1939 г. состоялись его встречи с Гитлером и Риббентропом.

15. Научен архив на Българската академия на науките (далее НА БАН). Стойчо Мошанов. Из спомените ми. Сб. IV. Оп. 110. А. е. 157. Л. 420.

16. Там же. Л. 422.

17. Там же.

18. АМВнР. Оп. 1ш. Д. 17. А. е. 120. Л. 80.

19. Там же. Л. 82—83.

20. Там же. Л. 123.

21. Там же. Л. 139; см. также: Генчев Н. Указ. соч. С. 319.

22. Советско-болгарские отношения и связи. Документы и материалы. Т. 1. М. 1976. Док. 510. С. 468—469.

23. ДВП. Т. XXII. Кн. 2. Док. 769. С. 279—280.

24. Там же. Док. 619. С. 115.

25. Там же. Док. 769. С. 280.

26. Там же. Док. 783. С. 298.

27. PA AA. Bestand: Büro des Staatssekretärs. Akten ber. Bulgarien. Bd. I. Телеграмма германского посла в Софии Рихтхофена в Берлин от 18.Х.1939.

28. Ibid. Донесение Вайцзеккера в МВД Германии от 27 октября 1939.

29. Ibid.; Magyar Orszagos Level tar Budapest (далее MOL). K. 63. 1939 — 5. t. 21 old. Телеграмма венгерского посланника в Софии Юнгерта (М. Арноти) и МИД Венгрии от 24.XI.1939.

30. ADAP, D. Bd. VIII. Dok. 415. S. 380.

31. Ibid. S. 381.

32. Ibid. Dok. 454. S. 419.

33. АМВнР. Оп. 1ш. Д. 17. А. е. 120. Л. 189.

34. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. П. 6. Д. 55. Л. 10.

35. Цит. по: Генчев Н. Указ. соч. С. 320.

36. Подробнее см.: Валев Л.Б. Указ. соч. С. 164—166.

37. АМВнР. Оп. 1ш. Д. 34. А. е. 272. Л. 95.

38. Об экономической экспансии Германии в Болгарии см.: Валев Л.В. Указ. соч. С. 189—201.

39. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. П. 6. Д. 56. Л. 8.

40. Там же. Д. 55. Л. 11.

41. Там же. Л. 62.

42. ДВП. Т. XXII. Кн. 2. Док. 861. С. 409—410.

43. Подробнее см.: Сирков Д. Указ. соч. С. 181—191.

44. Цит. по: Валев Л.Б. Указ. соч. С. 139.

45. Димитров И. Иван Багрянов. Царедворец, политик, държавник. София, 1995. С. 31.

46. История на Болгария. Т. III. София, 1964. С. 303.

47. Hoppe H.-J. Op. cit. S. 78.

48. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 2. П. 13. Д. 133. Л. 44.

49. См.: Сирков Д. Указ. соч. С. 233.

50. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 2. П. 13. Д. 133. Л. 51.

51. Цит. по: Груев Ст. Корона от тръни. Царуването на Борис III. 1918—1943. София. 1991. С. 324.

52. ADAP. D. Bd X. Dok. 53. S. 40.

53. Ibid. Dok. 174. S. 183.

54. Ibid. Dok. 245. S. 276—279. См. также: Филов Б. Дпевпнк. София, 1990. С. 207—210.

55. ADAP, D. Bd. X. Dok. 245. S. 279.

56. Цит. по: Гениев Н. Указ. соч. С. 365.

57. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 2. П. 12. Д. 130. Л. 2.

58. Цит. по: Груев Ст. Указ. соч. С. 326.

59. Централен държавен исторически архив (далее — ЦЦИА). Ф. 176. Оп. 8. А. е. 17. Л. 31.

60. България — своенравният съюзник на Третия райх. Документална колекция / Ред. В. Тошкова и др. София, 1992. С. 11; ADAP, D. Bd. XI/I. Dok. 217. S. 310—311.

61. См.: Генчев Н. Указ. соч. С. 374.

62. PA AA. Bestand: Büro des Staatssekretärs. Akten betr. Bulgarien. Bd. Донесение Вайцзеккера в МИД Германии от 25.X.1940.

63. ДВП. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч. 1). Док. 491. С. 31. См. также гл. V данной монографии.

64. ДВП. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч. 1). Док. 508. С. 61.

65. Там же. Док. 509. С. 61.

66. Цит по: Безыменский Л., Горлов С. Накануне (Переговоры В.М. Молотова в Берлине в ноябре 1940 г.) // Международная жизнь. 1991, № 8. С. 105.

67. ADAP, D. Bd. XI/I. Dok. 328. S. 470—471; ДВП. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч. 1). Док. 511. С. 70—71.

68. ДВП. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч. 1). Док. 548. С. 136—137.

69. НА БАН. Сб. IV. Спомени на Ст. Мошанов. Т. IX. Съпротива и капитуляция. Л. 18—19; Филов Б. Дневник. С. 211.

70. НА БАН. Сб. IV. Т. IX. Л. 19.

71. ДВП. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч. 1). Док. 532. С. 110; ADAP, D. Bd. Х1/2. Dok. 373. S. 542.

72. АМВнР. Оп. 1ш. А. е. 272. Д. 34. Л. 239.

73. Филов Б. Дневник. С. 211.

74. ADAP, D. Bd. XI/2. Dok. 391. S. 578; ДВП. Т. XXIII. Кн. 2. (Ч. 1). Док. 549. С. 138.

75. ADAP, D. Bd. XI/2. Dok. 378. S. 546—547.

76. НА БАН, Сб. IV. Т. IX. Л. 20.

77. Архив на Министерство на вътрешните работн (далее — АМВР). II Народен съд. А. е. 14. Л. 42; ADAP, D. Bd. XI/2. Dok. 438. Anlage. S. 646.

78. АМВнР. Оп. 1ш. А. е. 272. Д. 34. Л. 247.

79. НА БАН. Сб. IV. Т. IX. Л. 20.

80. Филов Б. Дневник. С. 211—212.

81. ДВП. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч. 1). Док. 564. С. 159.

82. ADAP, D. Bd. XI/2. Dok. 403. S. 596.

83. Ibid. Dok. 468. S. 673.

84. Ibid. Dok. 536. S. 757—758; ДВП. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч. 1). Док. 597. С. 211.

85. Коминтерн и вторая мировая война / Сост. Н.С. Лебедева, М.М. Наринский. Часть I. До 22 июня 1941 г. М., 1994. С. 455 (примеч. 1); Димитров Г. Дневник. (9 март 1933 — 6 февруари 1949). София, 1997. С. 203.

86. Димитров Г. Дневник. С. 203.

87. РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 74. Д. 15. Вход. 1940. Л. 67.

88. Там же. Д. 75. Л. 7—8, 11—14. Подробнее о «Соболевской акции» см.: Чичовска В. Соболевата акция. София, 1972.

89. РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 184. Исх. 1940. Д. 11. Л. 128.

90. Там же. Ф. 495. Оп. 74. Д. 75. Л. 5.

91. Там же. Оп. 184. Исх. 1940. Д. 11. Л. 148; Димитров Г. Дневник. С. 205.

92. Hoppe H.-J. Op. cit. S. 105; см. также: ADAP, D. Bd. XI/2. Dok. 415. S. 607—608.

93. ADAP, D. Bd. XI/2. Dok. 438. S. 640—645.

94. MOL. K. 6З. 1940 — 5t. Bulgaria. 4—5. old.

95. НА БАН. Сб. IV. Д. III, л. 21—22.

96. ADAP. D. Bd. XI/2. Dok. 586. S. 826.

97. Филов Б. Дневник. С. 213.

98. Там же. С. 215.

99. Димитров И. Професор Богдан Филов и неговият дневник // Филов Б. Дневник. С. 101.

100. ADAP, D. Bd. XI/2. Dok. 606. S. 851.

101. Ibid. S. 853.

102. Филов Б. Дневник. С. 222—223; ЦДИА. Ф. 95. Оп. 1. А. е. 2. Л. 130 (дневник царского советника Л. Лулчева).

103. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3. П. 10. Д. 11 7. Л. 36; см. также: Генчев Н. Указ. соч. С. 409.

104. Bundesarchiv-Koblenz. R. 63/209. S. 12—13.

105. ADAP, D. Bd. XI/2. Dok. 713. S. 1000.

106. Тошкова В. България в балканската политика на САЩ. 1939/1944. София, 1985. С. 93.

107. АВП РФ. Ф. 06. Оп. 3. П. 10. Д. 117. Л. 30.

108. ЦДИА. Ф. 176. Оп. 15. А. е. 2. Л. 95—98.

109. Правда, 14.I.1941.

110. ЦДИА. Ф. 176. Оп. 15. А. е. 1. Л. 78.

111. Димитров Г. Дневник. С. 208—209.

112. См.: История международных отношений и внешней политики СССР. Т. 11. 1939—1945. М., 1962. С. 142; Димитров Г. Дневник. С. 211.

113. ADAP, D. Bd. XII/1. Dok. 98. S. 148.

114. ADAP, D. Bd. XII/1. Dok. 121. S. 176—178; см.также: Тошкова В. България в Третнят райх. София, 1975. С. 42.

115. ADAP, D. Bd. XII/1. Dok. 121. S. 176—178.

116. ДВП. T. XXIII. Кн. 2 (Ч. 1). Док. 701. С. 441; Советско-болгарские отношения и связи. Т. I. Док. 582. С. 545—540.

117. Советско-болгарские отношения и связи. Т. 1. Док. 583. С. 547.