Советско-германский договор о ненападении

Советское правительство делало летом 1939 г. все возможное, чтобы договориться о политическом и военном сотрудничестве с Англией и Францией в целях предотвращения германской агрессии, сохранения мира. К сожалению, эти усилия Советского правительства из-за политики реакционных правящих кругов Англии и Франции, по-прежнему не желавших сотрудничать с СССР, не увенчались успехом.

СССР фактически продолжал оставаться в положении международной изоляции, в котором он оказался в результате мюнхенского сговора Англии и Франции с германскими и итальянскими агрессорами. Более того, Советское правительство должно было учитывать, что в случае войны с Германией СССР может подвергнуться нападению и со стороны Японии. Таким образом, Советское государство оказалось перед угрозой войны на два фронта. К тому же продолжала существовать опасность антисоветского сговора всего лагеря империализма.

Важнейшая задача советской дипломатии заключалась в том, чтобы сорвать антисоветские планы империалистических держав. Поскольку установить сотрудничество с Англией и Францией не удалось, приходилось считаться с опасностью начала войны, причем в ближайшие же дни. А это означало, что теперь надо было думать уже и о том, как в максимально возможной степени обеспечить безопасность СССР в случае, если бы действительно разразилась война, т. е. фашистская Германия напала бы на Польшу. В таких условиях Советское правительство было бы заинтересовано в том, чтобы по возможности дальше отодвинуть сроки нападения Германии на СССР, ограничить сферу распространения назревавшего военного конфликта. Советская дипломатия обязана была принять меры к тому, чтобы Советский Союз не оказался втянутым в войну одновременно на западе и на востоке в крайне невыгодных международных условиях.

Определенные возможности для этого имелись: с начала 1939 г. германское правительство проявляло заинтересованность в том, чтобы постепенно ослабить напряженность в отношениях с СССР. Как видно из высказываний Гитлера и его приближенных, Советский Союз был на Европейском континенте единственной страной, развязывать войну с которой нацистская Германия считала пока невозможным, ибо сил для этого у нее было недостаточно.

С целью направить германскую агрессию против СССР пропагандистская машина западных держав неустанно твердила о слабости Красной Армии, о непрочности советского тыла. Со страниц газет этих держав не сходили утверждения о том, что СССР — это колосс на глиняных ногах. Нацистского главаря пытались убедить, что он с легкостью разделается с Советским Союзом. Однако фашистского канцлера убедить им не удалось, а в плену этих басен оказались сами их авторы. Так, лорд Галифакс утверждал 4 июля 1939 г. на заседании внешнеполитического комитета британского правительства, что «Гитлер очень низко оценивает Россию с военной точки зрения»¹. Отсюда делался вывод: фашистская Германия намерена начать войну против СССР. Н. Чемберлен и его сторонники принимали желаемое за действительное. Это была игра с огнем, точнее — мировым пожаром.

Немало писали до этого о слабости СССР и нацисты, подогревая надежды правящих кругов западных держав на то, что в фашистском рейхе только о том и думают, как бы скорее покончить с Советским государством. Когда же надо было не на словах, а на деле решать вопрос, кто из противников слабее, с кем война менее опасна, то оказалось, что Германия была готова помериться силами с кем угодно, но только не с Советским Союзом. В сводке германского генштаба от 28 января 1939 г., например, говорилось: «Русские вооруженные силы военного времени в численном отношении представляют собой гигантский военный инструмент. Боевые средства в целом являются современными. Оперативные принципы ясны и определенны. Богатые источники страны и глубина оперативного пространства — хорошие союзники»².

Германское военное руководство, учитывая мощь Красной Армии, считало, что борьба против Советского государства требует предварительного усиления военного потенциала Германии: увеличения числа дивизий, выпуска новой техники и необходимого количества боеприпасов.

Об этом же свидетельствовали заключения германских генералов В. Кейтеля и В. Браухича. На вопрос канцлера, чем кончится дело, если рейх нападет на Польшу, а Франция и Англия придут ей на помощь, оба генерала ответили, что Германия покончит с Польшей в течение месяца. В. Кейтель считал, что Германия разгромит затем также Францию и Англию. Тогда канцлер задал еще один вопрос: что случится, если против Германии выступит также СССР? Генерал Браухич ответил, что в таком случае «Германия потерпит поражение»³.

Нацисты понимали, что в случае установления тесного сотрудничества между СССР, Англией и Францией осуществление агрессивных планов Германии оказалось бы невозможным. Ссылаясь на высказывания Гитлера, начальник штаба сухопутных сил Германии Ф. Гальдер говорил: «Трудно поверить в пакт между англичанами и русскими, но это — единственная мера, которая теперь может остановить Гитлера»⁴.

Французский посол в Германии Р. Кулондр писал в МИД Франции, что Гитлер пойдет на риск войны, если ему не надо будет сражаться с Россией. Если же ему будет известно, что он должен будет воевать и с ней, то он «отступит»⁵. Уполномоченный И. Риббентропа при ставке Гитлера В. Хевель цитировал высказывания фашистского канцлера, что в случае завершения переговоров в Москве заключением союза между западными державами и СССР он вынужден будет отказаться от нападения на Польшу. Если же западные державы не подпишут союза с СССР, то, заявил канцлер, путь для разгрома Польши будет открыт⁶. Это подтверждается и документами статс-секретаря МИД Германии Э. Вайцзеккера⁷.

Не считая пока Германию достаточно подготовленной для нападения на СССР, канцлер заявил И. Риббентропу, что «необходимо инсценировать в германо-русских отношениях новый Рапалльский этап» и «проводить с Москвой в течение определенного времени политику равновесия и экономического сотрудничества»⁸. Как писал Э. Вайцзеккер, германские руководители и дипломаты «начали ухаживать за русскими»⁹.

Это скоро стало заметно по тону германской печати. Постепенно из немецких газет стали исчезать высказывания об агрессивных планах Германии в отношении Украины, как и столь свойственные для них различные антисоветские инсинуации. На дипломатическом приеме 12 января 1939 г. германский канцлер в течение нескольких минут беседовал с советским полпредом А.Ф. Мерекаловым, чего он раньше в аналогичных случаях никогда не делал. Канцлер впоследствии признавал, что еще на этом приеме он начал вести дело к достижению договоренности с СССР. Характерным был и тот факт, что в его речи 20 января не было обычных для него нападок на Советский Союз, не было их и в речи Гитлера 28 апреля.

Германские представители в беседах с советскими дипломатами начали заговаривать о стремлении к расширению торговых связей и вообще к улучшению отношений с СССР. П. Клейст, советник И. Риббентропа, получил от него 7 апреля соответствующие указания¹⁰. 5 мая заведующий восточноевропейской референтурой экономико-политического отдела германского министерства иностранных дел Ю. Шнурре информировал поверенного в делах СССР в Германии Г.А. Астахова¹¹ о согласии германской стороны на то, чтобы завод «Шкода» выполнил советские заказы¹², сделанные до прекращения существования чехословацкого государства. Такое заявление было весьма симптоматичным, тем более что речь шла о поставках хоть и незначительных — военных материалов¹³. В тот же день нацистский министр пропаганды Геббельс очередной раз инструктировал редакторов газет не публиковать враждебные высказывания в отношении Советского Союза¹⁴. Во время встречи с министром иностранных дел Италии Г. Чиано И. Риббентроп заявил, что он будет стремиться к ослаблению напряженности в отношениях с СССР¹⁵.

9 мая Г.А. Астахов посетил в отделе печати МИД Германии Б. фон Штумма, чтобы представить ему нового корреспондента ТАСС И.Ф. Филиппова. В ходе беседы Б. Штумм отметил следующие моменты, характерные для изменения германской политики в лучшую сторону: улучшение тона германской прессы в отношении СССР, отсутствие агрессивных намерений Германии в отношении Прибалтики (предстоящее заключение пактов о ненападении с Латвией и Эстонией) и Украины¹⁶. Б. Штумм говорил о желательности улучшения германо-советских отношений. Г.А. Астахов заметил на это, что советская сторона видит во всем этом пока краткосрочный тактический маневр. Она никогда не уклоняется от улучшения отношений. Однако, поскольку германская сторона по своей инициативе вызвала ухудшение отношений, от нее и зависит в основном их улучшение¹⁷.

12 мая 1939 г. Г.А. Астахов сообщал в Москву: «Немцы стремятся создать впечатление о наступающем или даже о наступившем потеплении германо-советских отношений. Отбросив все нелепые слухи, фабрикуемые здесь немцами или досужими иностранными корреспондентами, пока можно констатировать как несомненный факт лишь одно — это заметное изменение тона германской прессы в отношении нас». «Но, отмечая эти моменты, — писал Г.А. Астахов, — мы, конечно, не можем закрывать глаза на исключительную их поверхностность, ни к чему не обязывающий немцев характер... Слишком уж ясны мотивы, заставляющие немцев изменить тон в отношении нас, чтобы к этому можно было относиться достаточно серьезно»¹⁸.

Мотивы эти были изложены нацистским канцлером, в частности, в разговоре с его адъютантом Н. фон Беловым. «В наших интересах, — сказал он, — установление взаимопонимания с Россией, так как мы таким путем могли бы изолировать Польшу и одновременно отпугнуть Англию»¹⁹. О заинтересованности Германии в нормализации отношений с СССР И. Риббентроп заявил 17 мая папскому нунцию в Берлине Ц. Орсениго²⁰.

Представители германского правительства снова и снова затрагивали в беседах с советскими дипломатами вопрос об улучшении германо-советских отношений. Так, 17 мая Ю. Шнурре в беседе с Г.А. Астаховым попытался затронуть «тему об улучшении советско-германских отношений» и, начав «заверять об отсутствии у Германии каких бы то ни было агрессивных стремлений в отношении СССР», спросил, что нужно сделать, чтобы рассеять недоверие с советской стороны. Однако Г.А. Астахов заявил, что Советское правительство не имеет «данных о коренном изменении германской политики», и холодно заметил, что улучшение атмосферы в отношениях между двумя странами зависит от германского правительства²¹.

20 мая германский посол в Москве Ф. Шуленбург поставил перед В.М. Молотовым вопрос о возобновлении экономических переговоров. С этой целью предлагался приезд в Москву Ю. Шнурре. Однако Советское правительство не считало возможным из-за напряженности политической атмосферы в отношениях между СССР и Германией вести переговоры о расширении торгово-экономических связей между обеими странами. В.М. Молотов обратил на это внимание германского посла. Он отметил, что экономические переговоры с Германией в последнее время начинались несколько раз, но неизменно оказывались безрезультатными. Нарком заявил послу, что у него создается впечатление, что германское правительство вместо деловых переговоров по торгово-экономическим вопросам ведет своего рода игру. Для такой игры, сказал он, Германии следовало бы поискать в качестве партнера другую страну, а не СССР, который в игре такого рода участвовать не собирается. Советское правительство пришло к выводу, сказал В.М. Молотов, что «для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база»²².

Отрицательный ответ, хотя немцы и были готовы к нему, обескуражил их. В Берлине начали планировать следующие «ходы». 25 мая И. Риббентроп информировал Э. Вайцзеккера и директора юридического отдела министерства иностранных дел Германии Ф. Гауса, что Гитлер выразил заинтересованность в том, чтобы «установить между Германией и Советским Союзом более терпимые отношения»²³. Э. Вайцзеккер писал в тот же день, что необходимо принять меры, чтобы попытаться осложнить русско-англо-французские переговоры. Он считал полезным, чтобы советник германского посольства в Москве Х. Хильгер, находившийся в Берлине с целью подготовки материалов для переговоров с СССР о расширении торговых отношений, по возвращении в Москву провел зондаж, заявив, что «между Германией и Россией открыты все возможности». Кроме того, через итальянского посла в Москве А. Россо можно было бы «дать понять о готовности немцев к немецко-русским контактам»²⁴.

Однако Э. Вайцзеккер выражал опасения, что новое обращение к СССР связано «с опасностью повторного отказа»²⁵. В письме германскому послу в СССР 27 мая Э. Вайцзеккер отмечал, что новое немецкое обращение может вызвать в Москве саркастический смех²⁶. Поэтому Ф. Шуленбургу предписывалось проявлять пока «полную сдержанность»²⁷.

С одобрения Гитлера очередной зондаж было решено предпринять в Берлине. 30 мая Э. Вайцзеккер отметил в беседе с Г.А. Астаховым, что Германия сняла с повестки дня «украинский вопрос», устранив этим повод для войны между двумя странами. Он сказал, что есть возможность улучшить советско-германские отношения. «Если Советское правительство хочет говорить на эту тему, то такая возможность имеется. Если же оно идет по пути "окружения" Германии вместе с Англией и Францией и хочет идти против Германии, то Германия готовится к этому»²⁸.

После беседы Э. Вайцзеккер записал в своем дневнике, что германское правительство «вносит инициативные предложения», но русские по-прежнему «проявляют недоверие»²⁹.

Г.А. Астахов же сообщил в Москву, что смысл слов Вайцзеккера заключается в том, чтобы весьма осторожно прозондировать возможность переговоров с Советским Союзом об улучшении отношений и удержать его от сближения с Англией. В то же время немецкие представители воздерживаются «от каких бы то ни было обязывающих заявлений»³⁰.

Посетив 2 июня наркома внешней торговли А.И. Микояна, Х. Хильгер сообщил о готовности германского правительства возобновить торговые переговоры с СССР³¹. 17 июня Х. Хильгер официально известил А.И. Микояна, что германское правительство готово послать в Москву Ю. Шнурре «с полномочиями вести переговоры о расширении и углублении экономических отношений между рейхом и Советским Союзом и, в случае достижения согласованных основ, заключить договор». «Из факта посылки полномочного германского представителя, — сказал он, — мы просим Советское правительство сделать вывод, что германское правительство считается с позитивными результатами на расширенной основе и стремится к этому». Однако, как сообщал в Берлин Х. Хильгер. А.И. Микоян снова заявил, что Советское правительство не уверено, что с немецкой стороны не продолжается лишь политическая игра³².

Учитывая такую позицию Советского правительства, несколько дней спустя Э. Вайцзеккер констатировал в письме германскому послу в Италии Х. Маккензену, что и в экономических вопросах русские занимают осторожную позицию³³.

Прибыв в Берлин за новыми инструкциями, Ф. Шуленбург говорил Г.А. Астахову 17 июня о немецких предложениях еще более определенно³⁴. Германский посол подчеркнул то значение, которое имело бы возобновление экономических переговоров. Касаясь беседы Астахова с Вайцзеккером, Шуленбург спросил, почему Советское правительство не дает ответа на поставленные Вайцзеккером вопросы. Никакого ответа на них он, однако, так и не получил. Ф. Шуленбург констатировал в записи этой беседы, что Астахов снова отметил господствующее в Москве «большое недоверие» к политике Германии³⁵.

Возвратившись в Москву, 28 июня Ф. Шуленбург посетил наркома иностранных дел СССР. Он сказал, что в результате бесед в Берлине, особенно с И. Риббентропом, убедился, что с немецкой стороны приветствовали бы «нормализацию отношений между Германией и Советской Россией». Об этом отчетливо заявил Э. Вайцзеккер Г.А. Астахову. О такой позиции свидетельствуют корректный тон германской печати в отношении Советского Союза и желание возобновить экономические переговоры. Ф. Шуленбург заявил, что «Германия не имеет против Советского Союза каких-либо враждебных намерений», и упомянул, в частности, о существовании советско-германского договора 1926 г. о нейтралитете. В связи с этим В.М. Молотов переспросил, действительно ли посол уверен, что этот договор все еще остается в силе. Ф. Шуленбург ответил, что не имеет никаких оснований сомневаться в том, что договор о нейтралитете продолжает действовать. Нарком сказал, что принимает это к сведению, отметив, что у Советского правительства были в этом отношении сомнения. Касаясь упоминания Шуленбурга о том, что Германия заключила (7 июня) договоры о ненападении с Латвией и Эстонией, нарком отметил, что, учитывая опыт с германо-польским договором (он был разорван Германией 28 апреля 1939 г.), можно усомниться в прочности договоров. Шуленбург сказал, что еще со времени беседы Э. Вайцзеккера с Г.А. Астаховым германская сторона ожидает ответа на поставленные ею вопросы, но никакого ответа не получила и на этот раз³⁶.

Через день МИД Германии послал Ф. Шуленбургу срочное указание о том, что «в политической области пока до дальнейших указаний сказано достаточно» и что на данном этапе с немецкой стороны не следует заводить новые разговоры³⁷. И целый месяц немцы не решались больше обращаться по этим вопросам к Советскому правительству. В Берлине опасались получить от советской стороны «унижающий ответ»³⁸ и считали дело безнадежным³⁹.

Советник германского посольства в СССР В. фон Типпельскирх, прибыв в Берлин, отмечал в беседе с Ю. Шнурре, что германское посольство в Москве «сделало все возможное», но безрезультатно⁴⁰. Ю. Шнурре со своей стороны констатировал в записке от 30 июня, что главной причиной сдержанных ответов русских является, должно быть, нежелание вести одновременно с происходящими в Москве переговорами с англичанами и французами также германо-советские переговоры⁴¹.

В Берлине решили начать очередной зондаж по экономической линии. 7 июля германскому посольству в Москве были посланы соответствующие указания. Германское правительство выражало готовность предоставить Советскому Союзу кредит в размере 200 млн рейхсмарок для размещения в Германии советских заказов. Оно заверяло, что германская промышленность будет в состоянии выполнить эти заказы⁴². 10 июля Х. Хильгер информировал об этом А.И. Микояна. Он изложил конкретные предложения об условиях кредита и поставках⁴³.

Дальнейшие торговые переговоры вел заместитель торгового представителя СССР в Германии Е. Бабарин. 22 июля в советской печати было опубликовано сообщение о начавшихся в Берлине переговорах о торговле и кредите⁴⁴.

В тот же день германское министерство иностранных дел телеграфировало посольству в Москве, что торговые переговоры будут вестись с немецкой стороны в духе ясно выраженной предупредительности, так как желательно скорейшее заключение соглашения. Одновременно Ф. Шуленбургу давались указания о том, что он снова должен попытаться начать переговоры также по политическим вопросам⁴⁵.

Встревоженные тем, что в это время в переговорах между правительствами СССР, Англии и Франции была достигнута договоренность о подписании одновременно с политическим соглашением также и военного соглашения, в Берлине решили снова усилить зондаж и по политическим вопросам. Сотрудник германского посольства в Москве Х. Херварт впоследствии писал, что Гитлер опасался оказаться в случае нападения на Польшу перед общим фронтом трех великих держав⁴⁶.

25 июля Г.А. Астахов сообщил в Москву, что накануне Ю. Шнурре со ссылкой на Риббентропа заявил «о необходимости улучшения политических отношений между СССР и Германией» и выразил разочарование, что «все попытки германской стороны заговорить на эту тему Наркоминдел оставляет без ответа»⁴⁷.

На следующий день Шнурре пригласил Г.А. Астахова и И.Е. Бабарина на обед. Сославшись на советско-германское сотрудничество в 20-е годы, Шнурре сказал, согласно имевшимся у него указаниям, что такое сотрудничество возможно и теперь. Он изложил три предполагаемых этапа его развития: восстановление экономического сотрудничества; нормализация и улучшение политических отношений; восстановление хороших политических отношений на основе договора 1926 г. или их новое урегулирование с взаимным учетом наиболее важных политических интересов. Г.А. Астахов отметил, что Советский Союз имеет серьезные опасения. Он напомнил об «антикоминтерновском пакте», германо-японских связях, мюнхенском соглашении, которое могло иметь для СССР серьезные последствия. Для Советского Союза представляет опасность политика Германии в Финляндии, Прибалтийских государствах и Румынии. Поэтому в Москве не считают возможным полагаться на изменение политики Германии⁴⁸.

В последующие дни Берлин стал требовать от Ф. Шуленбурга скорейшего возобновления контактов в Москве. 29 июля и затем снова 31 июля Э. Вайцзеккер послал ему соответствующие указания⁴⁹. Однако попытки Ф. Шуленбурга добиться принятия его В.М. Молотовым оставались в те дни безрезультатными.

В таких условиях 2 августа Г.А. Астахов был приглашен к И. Риббентропу. Германский министр заявил, что между СССР и Германией нет неразрешимых вопросов «на протяжении всего пространства от Черного моря до Балтийского. По всем этим вопросам можно договориться, если Советское правительство разделяет эти предпосылки». И. Риббентроп не скрывал, что Германия вела в то время тайные переговоры с Англией и Францией. Но он заявил, что «немцам было бы легче разговаривать с русскими, несмотря на все различия в идеологии, чем с англичанами и французами». Далее И. Риббентроп прибег к недвусмысленным угрозам. «Если у вас другие перспективы, — говорил он, — если, например, вы считаете, что лучшим способом урегулирования отношений с нами является приглашение в Москву англо-французских военных миссий, то это, конечно, дело ваше. Что касается нас, то мы не обращаем внимания на крики и шум по нашему адресу в лагере так называемых западноевропейских демократий. Мы достаточно сильны и к их угрозам относимся с презрением и насмешкой. Мы уверены в своих силах; нет такой войны, которую мы бы не выиграли»⁵⁰.

На следующий день германский посол поставил эти вопросы и перед В.М. Молотовым. Нарком, отметив, что предложения посла о нормализации советско-германских отношений совпадают с желанием Советского правительства, тут же заявил, что ухудшение этих отношений произошло не по вине Советского правительства. Он указал на «антикоминтерновский пакт» и привел примеры антисоветского курса внешней политики Германии: поддержка и поощрение агрессивной политики Японии в отношении СССР и мюнхенское соглашение. В.М. Молотов спросил, как все это может быть поставлено в один ряд с заверениями посла об отсутствии у Германии враждебных замыслов против СССР⁵¹. Сообщая в Берлин об этой беседе, Шуленбург сделал вывод о том, что в Москве по-прежнему наблюдается недоверие к Германии и что Советское правительство «преисполнено решимости договориться с Англией и Францией»⁵².

Э. Вайцзеккер отмечал в своем дневнике 6 августа, что немцы прилагают все более настойчивые усилия, чтобы договориться, но Москва оставляет эти зондажи без ответа⁵³.

Касаясь одной из причин такой позиции Советского правительства, Ф. Шуленбург писал, что в Москве «в каждом слове и на каждом шагу заметно очень сильное недоверие к нам. То, что это так, мы знали, правда, давно». Несчастье заключается в том, что недоверие возбуждается очень легко, «а рассеять его можно лишь с трудом и постепенно»⁵⁴. О естественном недоверии, которое в Москве испытывали в отношении Германии, в Берлин поступили сведения также из финляндских источников. Так, немцам стало известно, что В.М. Молотов в те дни в беседе с финляндским посланником в Москве отметил, что в СССР опасаются нападения немцев на Ленинград через Финляндию⁵⁵.

Документы свидетельствуют о том, что Советское правительство хорошо представляло себе замыслы гитлеровцев. Так, 8 августа 1939 г. Г.А. Астахов сообщал в Москву, что фашистские руководители, разумеется, не собираются «всерьез и надолго соблюдать соответствующие эвентуальные обязательства. Я думаю лишь, что на ближайшем отрезке времени они считают мыслимым идти на известную договоренность... Что же касается дальнейшего, то тут дело зависело бы, конечно, не от этих обязательств, но от новой обстановки, которая создалась бы». Г.А. Астахов отмечал, что немцев «явно тревожат наши переговоры с англо-французскими военными и они не щадят аргументов и посулов самого широкого порядка, чтобы предотвратить эвентуальное военное соглашение. Ради этого они готовы сейчас, по-моему, на такие декларации и жесты, какие полгода тому назад могли казаться совершенно исключенными»⁵⁶.

Даже западные исследователи и публицисты вынуждены признать исключительную сложность положения Советского Союза в связи с нежеланием западных держав пойти на сотрудничество с ним в деле защиты мира в Европе. Вот, например, как освещает этот вопрос в своей книге о начале второй мировой войны английский историк Л. Мосли. Касаясь усиления недоверия СССР к политике Англии и Франции, он пишет, что советские руководители понимали, что «не могут доверять ни той ни другой стороне. Они опасались, что затягивающие переговоры представители западных держав и стремящиеся уговорить берлинские политики в любой момент могут оказаться просто обманщиками и снова сговориться, как они уже сделали это в Мюнхене, оставив русских в еще большей изоляции, чем когда-либо. Нужна была осторожность»⁵⁷.

По-прежнему оставляя без ответа зондажи германских дипломатов, Советское правительство продолжало упорно добиваться, как показано выше, успешного завершения англо-франко-советских переговоров. Но в середине августа стало совершенно очевидно, что договориться с Англией и Францией о заключении договора о взаимопомощи и связанной с ним военной конвенции невозможно.

Образовался своего рода заколдованный круг: Англия и Франция добивались соглашения с Германией, но Берлин не проявлял заинтересованности; Германия стремилась к нормализации отношений с СССР, но Советское правительство не реагировало на германские предложения; СССР добивался заключения договора о взаимной помощи с Англией и Францией, но они уклонялись от подписания такого договора.

О нежелании Англии и Франции стать на путь сотрудничества с Советским Союзом неопровержимо свидетельствуют приведенные выше документы британского правительства, открытые теперь (хотя и не полностью) для исследователей. Среди высказываний Н. Чемберлена, Галифакса и других английских министров на заседаниях правительства и его внешнеполитического комитета, а также среди вносившихся на их рассмотрение меморандумов нет ни одного заявления и документа, который свидетельствовал бы о стремлении британского правительства заключить с СССР эффективный договор о взаимной помощи против германской агрессии. Напротив, они неоспоримо доказывают, что английские правящие круги преследовали в переговорах с СССР совсем другие цели.

Вплоть до середины августа 1939 г., пока существовала хоть какая-то надежда на заключение англо-франко-советского договора, Советское правительство не реагировало на немецкие зондажи. Однако, когда полностью выяснилась бесплодность переговоров с Англией и Францией, игнорировать германские обращения стало невозможно.

Германская дипломатия проявляла все большую активность. 14 августа 1939 г. Ф. Шуленбург получил указание И. Риббентропа срочно посетить советского наркома иностранных дел. Ему поручалось сделать заявление, что Англия и Франция вновь пытаются втравить Советский Союз в войну с Германией. В 1914 г. эта политика имела для России плохие последствия. Интересы Германии и СССР требуют, чтобы они избежали взаимного растерзания в угоду западным державам. Рисуя, таким образом, последствия войны между Германией и СССР, германское правительство выражало готовность урегулировать отношения с Советским Союзом и направить для этой цели в Москву И. Риббентропа⁵⁸. На следующий день германский посол зачитал это заявление В.М. Молотову. Сообщая об этом в Берлин, Ф. Шуленбург отмечал, что, хотя нарком приветствовал намерения Германии улучшить отношения с СССР, он тем не менее не дал конкретных ответов на поставленные вопросы, в том числе о возможности приезда в Москву германского министра иностранных дел⁵⁹.

Берлин начал проявлять явное нетерпение. Гитлер заявил своим приближенным, что в случае необходимости он и сам готов поехать в Москву⁶⁰.

17 августа Ф. Шуленбург снова явился к наркому иностранных дел СССР. Он подтвердил готовность Германии заключить с СССР пакт о ненападении и гарантировать вместе с СССР суверенитет Прибалтийских государств. Германское правительство обещало также оказать влияние на Японию в целях нормализации японо-советских отношений. Ф. Шуленбург сообщил, что министр иностранных дел Германии Риббентроп готов прибыть в Москву 18 августа или в последующие дни⁶¹.

Германскому послу был дан ответ, что улучшение советско-германских отношений должно осуществляться постепенно посредством ряда политических шагов, а приезд германского министра невозможен без предварительной тщательной подготовки. При этом В.М. Молотов снова напомнил о многолетней антисоветской направленности внешней политики Германии⁶².

19 августа в Берлине было подписано советско-германское торгово-кредитное соглашение. Германия предоставила Советскому Союзу кредит в размере 200 млн марок сроком на семь лет для закупки в течение двух лет германских товаров⁶³.

Выполняя поручение И. Риббентропа, в тот же день Ф. Шуленбург еще раз настаивал в беседе с В.М. Молотовым на немедленном приезде германского министра в Москву⁶⁴, но снова безрезультатно.

Исчерпав другие возможности, решил вступить в дело Гитлер. 20 августа он обратился к И.В. Сталину с посланием, где говорилось, что в любой день может «разразиться кризис», в который может оказаться вовлеченным и Советский Союз, если он не согласится на подписание с Германией договора о ненападении. «Поэтому я еще раз предлагаю Вам, — говорилось в послании, — принять моего министра иностранных дел во вторник 22 августа, самое позднее — в среду 23 августа. Имперский министр иностранных дел будет облечен всеми чрезвычайными полномочиями для составления и подписания пакта о ненападении»⁶⁵.

Продолжать и дальше отклонять германские предложения было для СССР уже невозможно. Тем более что на Дальнем Востоке советские войска уже находились в состоянии ожесточенных боев с японскими агрессорами у р. Халхин-Гол, т. е. существовала серьезная опасность войны одновременно на западе и на востоке.

Вечером 21 августа, после безрезультатного окончания последнего заседания советской, английской и французской военных миссий, Советское правительство сообщило, что оно не возражает против приезда в Москву 23 августа германского министра иностранных дел⁶⁶.

Но это не означало, что Советское правительство отказалось от дальнейших попыток добиться заключения соглашения с Англией и Францией. На следующий день представителям иностранных телеграфных агентств в Москве было передано сообщение о том, что прибытие Риббентропа для заключения пакта о ненападении не является несовместимым с продолжением переговоров между английской, французской и советской военными делегациями в целях организации отпора против агрессии. Напротив, заключение пакта о ненападении вполне совместимо с заключением тройственного договора между Францией, Англией и СССР. Эти акции ни в коем случае не исключают друг друга. Англо-франко-советский пакт, дополненный военным соглашением, имел бы целью обуздать Германию, если бы она продолжала агрессивные действия. Заключение же пакта о ненападении между СССР и Германией ослабило бы напряженность, существующую между двумя странами⁶⁷.

23 августа И. Риббентроп прилетел в Москву для подписания пакта о ненападении.

В этой связи нельзя не отметить принципиальную разницу в подходе к переговорам с Советским Союзом правительств Англии и Франции, с одной стороны, и Германии — с другой. Германское правительство недвусмысленно заявляло через своего посла в Москве, что оно желает заключить с СССР договор о ненападении. Глава германского правительства обратился со специальным посланием по этому вопросу к И.В. Сталину. В Москву прибыл министр иностранных дел Германии. Эти факты не могли не свидетельствовать о действительном желании Германии заключить с СССР без какой-либо оттяжки договор о ненападении. Все это резко контрастировало с тем, как относились к переговорам с Советским Союзом в Лондоне и Париже. Если Англия и Франция в течение многих месяцев вели с СССР «переговоры ради переговоров», то для выработки текста советско-германского договора о ненападении и его подписания потребовался всего один день.

В договоре, подписанном в ночь с 23 на 24 августа (в договоре указана дата — 23 августа), содержались условия о ненападении (ст. I) и отказе от оказания помощи державе, напавшей на одну из договаривающихся сторон (ст. II). Обе стороны обязывались информировать друг друга по вопросам, затрагивающим их общие интересы (ст. III), и не участвовать в какой-либо группировке держав, направленной против другой стороны (ст. IV). Договор был заключен на 10-летний срок⁶⁸.

Решение Советского правительства заключить этот договор было вынужденным, но единственно правильным в тогдашних условиях, поскольку добиться подписания англо-франко-советского договора о взаимной помощи против агрессии не удалось. Тем более что до намеченного заранее срока нападения германских войск на Польшу оставалось всего два дня⁶⁹.

В беседе с французским послом 22 августа 1939 г. В.М. Молотов подчеркнул, что Советское правительство решило заключить договор с Германией лишь тогда, когда окончательно убедилось, что в англо-франко-советских переговорах не может быть достигнуто ничего положительного⁷⁰. В интервью народного комиссара обороны К.Е. Ворошилова корреспонденту «Известий» также указывалось, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате того, что «военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий»⁷¹.

Раскрывая несколько дней спустя те мотивы, которыми руководствовалось Советское правительство, В.М. Молотов заявил на заседании Верховного Совета СССР, что, поскольку переговоры с Англией и Францией показали, что нет оснований рассчитывать на заключение пакта взаимопомощи, оно не могло не поставить перед собой вопрос о других возможностях устранить угрозу войны между Германией и СССР. «Наша обязанность, — подчеркнул он, — думать об интересах советского народа, об интересах Союза Советских Социалистических Республик. Тем более что мы твердо убеждены в том, что интересы СССР совпадают с коренными интересами народов других стран»⁷².

Как отмечалось в исторической справке «Фальсификаторы истории», подписание советско-германского договора о ненападении было «дальновидным и мудрым шагом советской внешней политики при создавшейся тогда обстановке»⁷³.

К таким же выводам приходят и некоторые буржуазные ученые. Так, английский историк А. Тейлор отмечает, что Советский Союз стремился прежде всего «к безопасности в Европе... Объяснение этого очевидно. Советские государственные деятели... не доверяли Гитлеру. Союз с западными державами представлялся им курсом, лучше обеспечивающим безопасность... Советское правительство повернулось в сторону Германии только тогда, когда удостоверилось, что заключение этого союза невозможно»⁷⁴. Западногерманский историк К. Хильдебранд отмечает, что Советское правительство пришло летом 1939 г. к заключению, что Чемберлен стремится к соглашению не с СССР, а с Германией⁷⁵.

Как видно из приведенных выше документов, в Лондоне и Париже отчетливо понимали, что если Советское правительство придет к окончательному заключению о невозможности договориться с Англией и Францией, то у него не осталось бы иной разумной альтернативы, как принять германские предложения. Авторы книги «Гитлер против Рузвельта» (Нью-Йорк, 1979) Т. Бейли и П. Райан отмечают, что «Сталин, хорошо зная о повсеместных разговорах на Западе о натравливании Гитлера на него, мудро ушел из-под удара»⁷⁶.

В западной историографии до сих пор высказывается недовольство по поводу заключения советско-германского договора о ненападении. Германию упрекают за то, что она изменила своим заверениям о намерении напасть на СССР, а Советский Союз — по существу, за то, что он сорвал попытки водить его за нос. Недовольны советско-германским договором прежде всего те круги Англии и Франции, которые строили свою политику на провоцировании войны между Германией и СССР. Эти планы были сорваны, в результате чего их авторы сами оказались в незавидном положении и они пытаются как-то оправдаться. Но одно то обстоятельство, что эти оправдания все снова ii снова повторяются уже в течение многих десятилетий, свидетельствует о том, что они несостоятельны.

Впрочем, в работах западных авторов встречаются и признания, что британское и французское правительства сами привели дело к срыву переговоров с СССР. Некоторые американские историки отмечают и тот факт, что вину за срыв переговоров и последствия этого несут также США, в том числе президент Ф. Рузвельт, так как ничего не сделали для создания общего фронта с СССР против агрессии⁷⁷.

Подписав договор о ненападении с Германией, Советское правительство способствовало сохранению мира не только на западных, но и на дальневосточных рубежах СССР. Заключение Германией этого договора в нарушение «антикоминтерновского пакта» вызвало кризис в правящих кругах Японии, рассчитывавших на фашистский рейх как на важнейшего союзника в войне против СССР. «Известие о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией произвело здесь ошеломляющее впечатление, приведя в явную растерянность особенно военщину и фашистский лагерь», — сообщало 24 августа в Москву советское полпредство в Японии⁷⁸. Итальянский посол в Токио Г. Аурити также сообщал, что заключение договора вызвало в Японии «сильное негодование в отношении Германии», так как она «предала дружбу и антикоминтерновский пакт»⁷⁹. Правительство Хиранумы, строившее свою политику на сотрудничестве с Германией на основе «антикоминтерновского пакта», пало. Японские милитаристы вынуждены были пересмотреть свои планы и до поры до времени отказаться от вторжения на советский Дальний Восток.

Советское правительство, разумеется, понимало, что полагаться на договор о ненападении с Германией как на спасение от агрессии нельзя. Было ясно, что, как только гитлеровцы сочтут себя достаточно сильными, они обрушатся всеми силами на СССР⁸⁰. При ратификации советско-германского договора на заседании Верховного Совета СССР было подчеркнуто, что договор «не может ослабить нашей бдительности»⁸¹.

Коммунистическая партия, Советское правительство нашли единственно разумный выход из создавшегося положения: они одним ударом отвели от СССР угрозу со стороны двух наиболее мощных агрессоров, а фактически всего лагеря империализма.

Примечания

1. Public Record Office. Cab. 27/625. P. 246.

2. Безыменский Л. Особая папка «Барбаросса»: Докум. повесть. М., 1972. С. 95.

3. DBFP. Ser. 3. Vol. 6. P. 2.

4. Mosley L. On Borrowed Time. N. Y., 1969. P. 252.

5. Documents diplomatiques, 1938—1939. P., 1939. P. 150—151.

6. Kordt E. Nicht aus den Akten. Stuttgart, 1950. S. 310.

7. Die Weizsäcker-Papiere. Frankfurt a. М., 1974. S. 181.

8. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 465.

9. Die Weizsäcker-Papiere. S. 176.

10. Kleist P. Die europäische Tragödie. Pr. Oldendorf, 1971. S. 22—23.

11. В апреле 1939 г. советский полпред А.Ф. Мерекалов покинул Берлин, и в течение продолжительного периода полпредство возглавлял временный поверенный в делах Г.А. Астахов.

12. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 355.

13. Максимычев Л.Ф. Дипломатия мира против дипломатии войны: Очерк советско-германских дипломатических отношений в 1933—1939 годах. М., 1981. С. 238.

14. Fabry Ph.W. Die Sowjetunion und das Dritte Reich: Eine dokumentierte Geschichte der deutsch-sowjetischen Beziehungen von 1933 bis 1941. Stuttgart, 1971. S. 68—69.

15. Ibid.

16. В марте 1939 г. с согласия Германии к Венгрии была присоединена Закарпатская Украина, которая до этого рассматривалась в Германии как составная часть вассального украинского государства, создание которого планировалось в Берлине после Мюнхена.

17. Панкрашова М.И. В канун второй мировой войны, 1939 г. // Новая и новейшая история. 1985, № 5. С. 116.

18. Андросов И.Ю. Накануне второй мировой войны // Вопр. истории. 1972, № 9. С. 137.

19. Below N. v. Als Hitlers Adjutant, 1937—1945. Mainz, 1980. S. 170.

20. Stehle H. Die Ostpolitik des Vatikans: Geheimdiplomatie der Päpste von 1917 bis heute. Bergisch Gladbach, 1983. S. 228.

21. История внешней политики СССР. М., 1986. Т. 1. С. 383.

22. Там же; Новая и новейшая история. 1985, № 5. С. 117; ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 454, 465—466.

23. Parkinson R. Peace for our Time. L., 1971. P. 151.

24. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 488.

25. Ibid. S. 497.

26. Ibid. S. 498.

27. Ibid. S. 493.

28. История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941 — 1945. М., 1960. Т. 1. С. 174.

29. Die Weizsäcker-Papiere. S. 154.

30. Цит. по: Новая и новейшая история. 1985, № 5. С. 118.

31. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 507, 522.

32. Ibid. S. 524.

33. Ibid. S. 557.

34. История внешней политики СССР. Т. 1. С. 383—384.

35. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 619.

36. Ibid. S. 673—674; Андросов И.Ю. Накануне второй мировой войны // Вопр. истории. 1972, № 10. С. 100.

37. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 680.

38. Irving D. The War Path: Hitler's Germany, 1933—1939. L., 1978. P. 231.

39. Fabry Ph. W. Op. cit. S. 72.

40. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 764.

41. Ibid. S. 687.

42. Ibid. S. 729—730.

43. Ibid. S. 745, 787.

44. Правда. 1939. 22 июля.

45. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 803.

46. Herwarth H. Erlebte Zeitgeschichte. 1931 bis 1945. Frankfurt a. М., 1982. S. 165.

47. История внешней политики СССР. Т. 1. С. 384.

48. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 847; Вопр. истории. 1972, № 10. С. 103.

49. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 854—855, 861.

50. История Великой Отечественной войны Советского Союза. Т. 1. С. 174; ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 883—884.

51. Вопр. истории. 1972, № 10. С. 104; ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 892—894.

52. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 894.

53. Die Weizsäcker-Papiere. S. 157—158.

54. ADAP. Ser. D. Bd. 6. S. 905.

55. Ibid. S. 903.

56. История Великой Отечественной войны Советского Союза. Т. 1. С. 174—175.

57. Mosley L. Op. cit. P. 228.

58. ADAP. Ser. D. Bd. 7. S. 51—52; История Великой Отечественной войны Советского Союза. Т. 1. С. 175.

59. ADAP. Ser. D. Bd. 7. S. 64.

60. Speer A. Erinnerungen. Frankfurt a. М., 1969. S. 176.

61. ADAP. Ser. D. Bd. 7. S. 95.

62. Вопр. истории. 1972, № 10. С. 108: ADAP. Ser. D. Bd. 7. S. 95—96.

63. Известия. 1939. 21 авг.

64. ADAP. Ser. D. Bd. 7. S. 100—102, 124—125.

65. Ibid. S. 131; История второй мировой войны. Т. 2. С. 282.

66. ADAP. Ser. D. Bd. 7. S. 140—141.

67. Zentrales Staatsarchiv (Potsdam). Film 10520; ADAP. Ser. D. Bd. 7. S. 175; DBFP. Ser. 3. Vol. 7. P. 385; L'Ouvre. 1939. 23 août; DDF. Sér. 2. T. 18. P. 282.

68. Правда. 1939. 24 авг.

69. Вторжение германских войск было назначено на утро 26 августа, но за несколько часов до его начала было перенесено на 1 сентября.

70. DDF. Sér. 2. T. 18. P. 326.

71. Известия. 1939. 27 авг.

72. Там же. 1 сент.

73. Фальсификаторы истории: Ист. справка. М., 1948. С. 53.

74. Taylor A.F. Р. The Origins of the Second World War. L., 1961. P. 241.

75. Hildebrand K. Deutsche Aussenpolitik, 1933—1945. Stuttgart, 1971. S. 90.

76. Цит. по: Борисов А.Ю. СССР и США: Союзники в годы войны, 1941—1945. М., 1983. С. 29. Впоследствии, уже в годы войны, в переговорах между представителями стран антигитлеровской коалиции иногда вспоминали и о ее предыстории. Американский поверенный в делах в Великобритании Ф. Мэттьюс телеграфировал 13 марта 1942 г. в госдепартамент, что работники Форин оффис твердо придерживаются мнения, что их собственная волокита во время переговоров в 1939 г. была «действительной причиной соглашения СССР с Германией» (FRUS. 1942. Wash., 1962. Vol. 3. P. 533).

77. Bennett E.M. Franklin D. Roosevelt and the Search for Security: American-Soviet Relations, 1933—1939. Wilmington, 1986. P. 191—193.

78. СССР в борьбе за мир... С. 637.

79. I documenti diplomatici italiani. Ser. 8. Roma, 1953. Vol. 13. P. 105.

80. И.В. Сталин говорил, например, месяц спустя (2 октября 1939 г.) в беседе с министром иностранных дел Латвии В. Мунтерсом, что не исключена возможность нападения на СССР со стороны Германии. В течение шести лет, сказал он, фашисты выступали против СССР. Теперь произошел неожиданный поворот. Так иногда случается в истории. Но положиться на это нельзя. Необходимо вовремя подготовиться. См.: Сиполс В.Я. Тайная дипломатия: Буржуазная Латвия в антисоветских планах империалистических держав, 1919—1940. Рига, 1968. С. 316.

81. Известия. 1939. 1 сент.