2. Прелюдия

Начиная с 1954 г. в повседневной жизни Польши можно обнаружить две группы факторов, воздействие которых на общественное сознание предопределило последующие кардинальные сдвиги в духовной сфере: с одной стороны, стремление наиболее динамичных слоев общества, прежде всего интеллигенции и студенческой молодежи, преодолеть господствовавшие в стране рутину и апатию, а с другой — попытки руководящих кругов ПОРП тем или иным образом приспособить административно-командную систему к новым условиям.

Но, как уже говорилось, вопрос об экономических и политических реформах тогда никем пока что не ставился, ибо ни ПОРП в лице ее руководителей разных уровней, ни «союзнические» партии, ни общественные организации к этому готовы еще не были и никаких проектов не выдвигали. Тем не менее какие-то сдвиги, еще достаточно глубоко скрытые процессы уже формировались. Вот только один характерный пример. 4 марта 1954 г. в Варшаве на совещании партийного актива в Министерстве общественной безопасности министр С. Радкевич в своем выступлении осудил практику нарушения законности, стремление аппарата принуждения выйти за пределы партийной опеки¹. Правда, эта критика тогда не получила общественного резонанса, так как была обращена к весьма узкому кругу слушателей-профессионалов и вследствие этого фактически не вышла за пределы ведомства.

Состоявшийся 10—17 марта 1954 г. очередной II съезд ПОРП, на котором во главе советской партийной делегации присутствовал и Н.С. Хрущев, по основным политическим и идеологическим проблемам по существу занял консервативные позиции, хотя в документах съезда можно было заметить некоторые новые, непривычные формулировки в партийной линии. Так, делался акцент на необходимости демократизации и партии (возврат к «ленинским нормам внутрипартийной жизни»), и общества в целом, на укреплении коллегиальности как важнейшего принципа руководящей деятельности, критиковались административные методы и т. п. Но этого было, конечно, мало, да и звучало по большей части декларативно и не могло снять социального дискомфорта прежде всего материально недостаточно обеспеченных слоев общества. Научно-технической интеллигенции, рабочим, крестьянству, военным, студенческой молодежи, а в равной степени политическим партиям и общественным организациям, надо было объяснить, почему десять лет строительства новой социально-экономической формации взамен межвоенной не дают нужных результатов. Тем более что три глубоких корректировки принятого в 1950 г. 6-летнего плана народнохозяйственного развития не привели к заметным позитивным сдвигам в функционировании польской экономики².

В отчетном докладе ЦК ПОРП, с которым выступил Б. Берут, обществу был предложен иной, как бы более перспективный вектор экономического развития страны: намечалось большее, чем обычно, финансирование социальной сферы. Дело в том, что польские руководители, ориентируясь на советскую модель народнохозяйственного планирования и в полном соответствии с тогдашней сталинской теорией «строительства социализма», главное внимание уделяли тяжелой промышленности. И в этом можно усмотреть свою логику, поскольку «холодная война» диктовала присущие ей условия игры и оборонный потенциал необходимо было укреплять, причем в кратчайшие сроки. Тут сказывалась интегрированность Польши в сферу советской внешней политики на европейском направлении. Свою полную идеологическую приверженность догматам кремлевских стратегов Б. Берут подтвердил, как только повел речь о теоретических основах построения общества «социальной справедливости» в Восточноевропейском регионе: «Именно таким путем, подтвержденным и конкретизированным благодаря историческому опыту победоносного сталинского социалистического строительства в СССР, развивалась народная революция во всех странах народной демократии, в том числе и в Польше»³. Та же мысль, хотя и не в столь обнаженной форме, была закреплена в уставе ПОРП, принятом съездом⁴.

Видный экономист и основной разработчик 6-летнего плана вице-премьер Г. Минц в своем докладе сказал: «Основная цель, которую настоящий съезд ставит перед партией, рабочим классом, трудящимся крестьянством, народной интеллигенцией, перед всем народом, — это значительное повышение жизненного уровня трудящихся масс нашей страны. Эта цель является главной осью всех наших начинаний и устремлений»⁵. Прозвучали его слова многообещающе и произвели известное впечатление. Но вот вопрос: соответствовало ли заявление Г. Минца экономическим возможностям страны и отдавали ли себе в этом отчет руководители Польши? Тем не менее присутствовавший на съезде Н.С. Хрущев мог испытывать чувство известного удовлетворения: по всем сколько-нибудь существенным вопросам внутренней политики ПОРП заняла «правильные» позиции.

В избранный на первом пленарном заседании ЦК ПОРП (17 марта) новый состав Политбюро вошли (в порядке опубликования соответствующей информации центральным партийным органом газетой «Трыбуна люду»): Болеслав Берут, Александр Завадский, Юзеф Циранкевич, Гилярый Минц, Зенон Новак, Константин Рокоссовский, Эдвард Охаб, Якуб Берман, Францишек Мазур, Францишек Юзьвяк, Станислав Радкевич, Владыслав Двораковский и Роман Замбровский, кандидаты в члены Политбюро: Адам Рапацкий и Гилярый Хелховский. По сравнению с предшествующим составом изменения произошли минимальные и никак не повлияли на внутренние расстановки: членом Политбюро стал В. Двораковский, А. Рапацкий был переведен из членов Политбюро в кандидаты, а С. Матушевский выведен вовсе из высшего политического руководства⁶.

Из названных партийных и государственных руководителей абсолютное большинство (12 человек из 15) — это люди с солидным стажем нелегальной коммунистической деятельности в межвоенной Польше (в КПП, распущенной, как известно, в 1938 г. по прямому указанию И.В. Сталина). Завадский, Минц, Охаб, Берман и Радкевич с началом Второй мировой войны оказались на территории СССР, выдвинулись там на передний план в Центральном бюро польских коммунистов и Союзе польских патриотов, а с освобождением польских территорий от фашистской оккупации направились в Люблин для организации новой власти. Именно они (за исключением, впрочем, А. Завадского) на протяжении ряда лет составляли вместе с Б. Берутом узкий круг польского политического руководства⁷.

Паритета представителей ППР и ППС в Политбюро не предусматривалось. В составе партийного «ареопага» лишь Ю. Циранкевич и А. Рапацкий в свое время были признанными руководящими деятелями ППС. Любопытно следующее свидетельство Н.С. Хрущева. В своих воспоминаниях он утверждает, будто благодаря именно его личным усилиям Ю. Циранкевич получил пост председателя Совета Министров ПНР (премьером был в 1947—1952 гг., затем в 1952—1954 гг. назначен вице-премьером) и сохранил членство в Политбюро ЦК ПОРП, когда решался вопрос о комплектовании высшего политического руководства. Хрущев считал, что для общеполитической стабильности важно не подрывать коалиции ППР и ППС в рамках объединенной ПОРП, и в качестве главного аргумента в пользу своей точки зрения приводил примеры Болгарии, Венгрии, Чехословакии и ГДР, в которых вся политическая система выстраивалась для видимости на «сотрудничестве» коммунистов с другими партиями⁸. В соответствии с принятой в те времена практикой межпартийных взаимоотношений, состав высшего политического руководства стран-союзников согласовывался с руководителями КПСС. Польша не была здесь исключением.

Следует специально оговорить позицию члена Политбюро ЦК ПОРП, маршала Советского Союза Константина Рокоссовского, прославившегося на. фронтах Великой Отечественной войны. В 1949 г. он был направлен лично И.В. Сталиным в Войско Польское для строительства польских вооруженных сил и укрепления там советского влияния. Поставленные перед ним задачи Рокоссовский старался выполнять со всею ответственностью⁹. Тем не менее он как маршал Польши и руководитель военного ведомства ПНР чувствовал себя не лучшим образом (в польских высших военных и партийных кругах было хорошо известно, что он тяготился своей должностью¹⁰) и, будучи человеком достаточно прямолинейным и неспособным к двойным стандартам, на польской политической сцене себя ничем особенно примечательным в сущности не проявил. Другое дело — сфера военного строительства в Польше.

* * *

1954 год принес некоторые новые явления в культурной сфере, не имевшие прецедента в ПНР. В творческих организациях, в печати началась борьба с набившим оскомину схематизмом. Но при этом, пишут польские исследователи, «основным каноном творчества» и в дальнейшем оставался социалистический реализм¹¹. Начался осторожный поворот лицом к Западу, прежде всего к его киноискусству, литературе, журналистике. Феноменальной популярностью пользовался красочно иллюстрированный еженедельник «Доокола свята» («Вокруг света»), как бы олицетворявший информационный канал в совсем другой мир. Широко укоренилась микрокультура кабаре с их остроумными, злободневными куплетами, в том числе и на политические темы. Тогда же в мае был основан и в скором времени получил известность варшавский самодеятельный Студенческий театр сатириков, а с осени в Гданьске начал показывать свои сатирические программы студенческий театр «Бим-Бом». В газетах и журналах появились материалы, которые ранее не пропускались цензурой, так как не соответствовали идеологическим установкам и культурной политике партии. Например, в прессе теперь можно было встретить не мыслимые до той поры прямые намеки на возможность иного — не однозначно негативного и нигилистического — подхода к тем участникам движения Сопротивления, которые боролись с немецкими оккупантами в рядах Армии Крайовой. Такие шаги не остались незамеченными общественностью, ибо это были самые первые симптомы приближавшейся «оттепели». В российских архивах сохранилась записка художника Н.Н. Жукова о его личных впечатлениях об участии в выставке советской графики, организованной Министерством культуры СССР в Варшаве в сентябре 1954 г. В документе можно найти любопытные сведения о восприятии посетителями выставки «реализма» советских художников. Они свидетельствовали об откровенных и смелых, хотя, быть может, дискуссионных, оценках идеологизированного искусства в СССР¹².

В сентябре 1954 г. недюжинное событие произошло в спокойном, культурном Познани: рабочие машиностроительного завода ЗИСПО (бывший «Х. Цегельский») выступили с коллективным социальным требованием — повысить заработную плату и справедливо распределять жилье¹³. Их не остановило то, что власти могут истолковать коллективный протест как саботаж и сурово наказать протестантов. Это означало преодоление рабочим коллективом такого существенного социопсихологического фактора, как барьер страха. Но дело обошлось не административными мерами, а уступками администрации¹⁴.

Вероятно, это простое совпадение, но сентябрь 1954 г. стал своеобразным рубежом в ходе надвигавшегося кризиса в Польше середины 50-х гг. Нарушения законности органами государственной безопасности секретом не были, но их обсуждение чаще всего замыкалось в сфере семьи и дружеского круга. Несопоставимо более широкая аудитория оказалась у полковника ведомства госбезопасности Юзефа Святло, который о многих фактах нарушения законности в Народной Польше, чему он был, по его словам, свидетелем, рассказал по радио «Свободная Европа». Заграничные радиостанции, как во всем социалистическом лагере, глушились спецслужбами, но проникнуть в эфир, чтобы почерпнуть альтернативную информацию, все же было возможно, и многие рядовые польские граждане всеми способами стремились ее получить. Прибыв еще в декабре 1953 г. в Западный Берлин в служебную командировку, Ю. Святло неожиданно исчез, но вскоре объявился в США и там предложил свои услуги государственному департаменту. Первое его выступление (на пресс-конференции в Вашингтоне) вышло в эфир 28 сентября 1954 г., а затем был подготовлен цикл специальных передач, транслированных на Польшу. Перебежчик представил столь невыгодную для польских властей компрометирующую информацию, что далее утаивать от общественности состояние дел в госбезопасности стало просто бессмысленно.

Уже 19 октября, сразу после первой серии выступлений в эфире Ю. Святло, Политбюро ЦК ПОРП рассмотрело сложившуюся щекотливую ситуацию¹⁵. Затем Польское агентство печати опубликовало 25 октября официальное сообщение о побеге высокопоставленного офицера, а в связи с этим и о злоупотреблениях в Министерстве общественной безопасности — фабрикации обвинений против честных граждан, неугодных по тем или иным политическим мотивам или даже вовсе без таковых. Далее 8 ноября последовал арест полковника Ю. Ружаньского — директора следственного департамента МОБ, прямо при выходе из здания ЦК ПОРП, где он давал пояснения в Центральной комиссии партийного контроля¹⁶.

Как выяснилось позднее, зловещую роль в расследовании политических обвинений и фабрикации на этой основе ложных показаний сыграли прибывшие из СССР для «укрепления» аппарата польской военной контрразведки полковники Дмитрий Вознесенский и Антоний Скульбашевский. Оба находились в постоянном контакте с Л.П. Берией, оба считали возможным применять физические методы воздействия в отношении подследственных и систематически этим пользовались на практике. 31 декабря 1953 г. (по другим данным — 1 января 1954 г.) Вознесенского уволили из органов военной контрразведки в связи с нарушениями законности. Скульбашевский оставался еще некоторое время на прежнем своем месте. В мае 1954 г. оба были отозваны в СССР¹⁷.

24—25 ноября 1954 г. на заседании Политбюро ЦК ПОРП рассматривался вопрос о реорганизации Министерства общественной безопасности. Протокол заседания очень скупо показывает обсуждение данного вопроса, отражая главным образом политические решения в сфере реформирования системы органов государственной безопасности (в том числе судьбу пользовавшегося дурной славой управления информации Министерства национальной обороны), а также персональные назначения¹⁸. Правда, некоторые косвенные источники позволяют судить о позиции, которую занял на обсуждении министр Станислав Радкевич. Оправдывая себя, он весьма неуклюже «признал на заседании Политбюро, что, полностью доверившись своим заместителям (в 1949—1954 гг. это были М. Метковский, К. Светлик, Р. Ромковский, В. Левиковский и Я. Птасиньский. — А.О.), он зачастую не знал, что действительно происходит в его аппарате». Далее в источнике без персональной привязки сообщается: «Среди части руководящих работников министерства было распространено мнение, что не следует информировать партию о всех подробностях деятельности органов безопасности, так как якобы партия еще не доросла до этого». В результате создались условия, позволившие «втершемуся в доверие к одному из заместителей] министра (Р. Ромковскому. — А.О.) провокатору Святло вести свою вредительскую работу»¹⁹. Как видим, оба «аргумента», если они в действительности были высказаны министром, не выдерживали критики и только еще больше компрометировали его положение.

Протокол заседания позволяет сделать вывод, что рано или поздно в правящей партии, а затем и в обществе в целом должна была созреть мысль о персональной ответственности за нарушения законности и о том, какие необходимо принять меры для исправления ситуации. При этом, выражаясь фигурально, искали козла отпущения.

К этому времени в Польше определились новые качественные факторы в идеологической сфере, а именно изменился характер средств массовой информации, в первую очередь периодической печати. Государственная цензура стала менее строго смотреть на публиковавшиеся материалы, в которых время от времени содержалась завуалированная, а порой даже открытая критика правящей партии и административных органов. Феномен этот недостаточно прояснен в научной литературе и нуждается в дальнейшем исследовании. Из инстанций никаких указаний об ослаблении контроля цензура не получала, по крайней мере документы об этом пока неизвестны. Создается впечатление, что критицизм зародился спонтанно.

С осени 1954 г. ведущая роль в польских печатных средствах массовой информации выпала студенческому еженедельнику «По просту» («Попросту»), до той поры слывшему совершенно заурядным изданием. В редакционном коллективе сложилось убеждение, что необходимо предпринимать какие-то реальные практические шаги, чтобы стряхнуть с общества оцепенение, вызванное сталинизмом. 25-летнему главному редактору «По просту» Элигиушу Лясоте и руководимой им немногочисленной группе молодых, наделенных энергией и отвагой журналистов-единомышленников (Анна Братковская, Станислав Хелстовский, Рышард Турский и др.) принадлежит бесспорная заслуга в пробуждении польского общественного мнения, привлечении его внимания к невралгическим точкам социальной и политической жизни Польши.

Сначала в «По просту» публиковались статьи, касавшиеся преимущественно социальных аспектов жизни польского студенчества, и они своей неординарностью сразу привлекли внимание пресыщенного подцензурной прессой читателя. Затем что-то и как бы неприметно произошло, и этот конкретный момент не удается уловить в доступных источниках. В политических партиях, в массовых общественных организациях, в молодежном движении начинается умственное брожение. Активизируются внутрипартийные процессы, начинают заявлять о себе разного рода общественные инициативы, но доминируют обсуждения разнообразных общественных проблем, захватывающие все более широкие круги участников. Чаще всего критические стрелы направлялись в сторону тех, кто олицетворял партийно-правительственную номенклатуру.

Впервые открытая и достаточно неприятная критика в адрес партийного истеблишмента прозвучала в ЦК ПОРП 29 ноября — 1 декабря 1954 г. в ходе совещания центрального партийного актива (в научной литературе за ним закрепилось название «Ноябрьское совещание 1954 г.»). Стенограмма этого совещания, которое по праву можно назвать вехой в драматической истории партии²⁰, лишь в 1990 г. стала доступной для исследователей²¹, а до той поры в их распоряжении были лишь короткие, недостаточно информативные фрагменты воспоминаний некоторых участников события²². Из этого источника видно, что с докладом об «актуальных задачах партийной работы» выступил Б. Берут, который ставил своей целью в самой общей форме проанализировать выявившиеся недостатки в работе ведомства общественной безопасности (злоупотребления, творившиеся в отдельных звеньях этой силовой структуры) и, кроме того, обратить внимание на необходимость модернизации хозяйственной политики партии. Критика высшего партийного руководства действительно нашла место в его выступлении, хотя ее следует признать более чем скромной (в докладе речь шла о недостаточном контроле органов безопасности со стороны Политбюро ЦК). Выступление Берута было поддержано Г. Минцем, но сам идеолог польской индустриализации отделался от критических замечаний общими красивыми словами и даже, покидая трибуну, услышал аплодисменты в свой адрес. Э. Охаб также безусловно поддержал Берута.

Между тем совещание постепенно приняло иной, непредвиденный оборот. Если сначала участники дискуссии как бы не покушались на авторитет Б. Берута, в основном соглашаясь с главными тезисами его доклада, направляя острие критики преимущественно в адрес С. Радкевича и частично — его куратора Я. Бермана, то спустя какое-то время первоначально умеренные по содержанию и элегантные по форме замечания исчезают. Некоторые наиболее решительные участники совещания вопреки обыкновению уже не демонстрировали показного согласия с выступлениями партийных лидеров и не аплодировали в «предусмотренных» для подобных акций местах. Вместо этого аудитория ставила на обсуждение актуальные проблемы партийной жизни: очевидные «проколы» в экономической политике; явно ощутимый отрыв политической элиты от среднего звена партийных работников и рядовой партийной базы; голое администрирование вместо терпеливого убеждения и политических методов; роспуск накануне войны Коммунистической партии Польши по сфабрикованным обвинениям и др. Неожиданно член ЦК ПОРП, председатель Центрального Совета польских профсоюзов Виктор Клосевич поставил под сомнение юридическую правомерность пребывания В. Гомулки под арестом, и еще несколько человек высказалось по данному поводу²³. Это произвело большое впечатление на аудиторию, усиливавшееся еще и потому, что ни один из присутствовавших на совещании членов высшего политического руководства проблемы «гомулковщины» не рискнул затронуть ни в каком виде.

В заключительном слове Б. Берут признал критику в адрес Политбюро ЦК справедливой²⁴. Никаких сообщений о совещании в ежедневную печать предоставлять не предполагалось. С основными проблемами, обсуждавшимися в дискуссии, познакомили лишь самый верхний слой партийных активистов. И все же, несмотря на настойчивое требование лидера партии «не выносить сор из избы», сведения о дискуссии, хоть и далеко не полные, все-таки попали в партийные «низы» и стали подтачивать традиционное представление о непогрешимости высокопоставленных партийных функционеров, что сыграло существенную роль в генезисе политического кризиса 1956 г. в Польше. В свое время один из первых исследователей данной темы З. Козик справедливо подчеркивал: начиная с «ноябрьского актива», критика в адрес партийных «верхов» будет повторяться, «ломая укоренившийся стереотип связи руководства и центрального актива»²⁵.

Вскоре последовали «организационные выводы». 7 декабря 1954 г. Министерство общественной безопасности было расформировано, а на его базе созданы Министерство внутренних дел и Комитет по делам общественной безопасности при Совете Министров ПНР. Польские руководители последовали, как видим, примеру своих советских коллег, унифицируя силовые структуры. Министром внутренних дел был назначен В. Виха, председателем комитета госбезопасности — В. Двораковский, а прежний глава расформированного министерства Ст. Радкевич перемещен на пост министра государственных земледельческих хозяйств, что для всех выглядело довольно странно, поскольку с аграрным сектором Радкевича связывало только социальное происхождение.

Но кадровыми перемещениями в силовых структурах дело не закончилось. Было принято очень важное политическое решение, а именно: 13 декабря 1954 г. освободили из заключения В. Гомулку, причем во всеуслышание заявлено об этом не было, чтобы не будоражить общественность и не превращать в сенсацию сам факт освобождения. Дело в том, что в массовом сознании уже интенсивно формировался и функционировал миф Гомулки — жертвы сталинизма. В глазах совершенно разных по ментальности людей его окружал ореол политического деятеля, который провел в суровой подпольной борьбе все годы немецкой оккупации, отважно противостоял некоторым внешнеполитическим акциям кремлевского руководства (например, в вопросе отношения восточноевропейских коммунистических и рабочих партий к Югославии в первые послевоенные годы), а затем, будучи несправедливо обвиненным в 1948 г. в правонационалистическом уклоне и отстраненный от руководства партией, подвергся в 1950 г. политическим репрессиям со стороны догматиков в польском коммунистическом руководстве. Его все помнили как создателя идеологии «польского пути к социализму», противопоставлявшейся тоталитарной советской модели строительства «общества социальной справедливости». Этот «польский путь к социализму» казался либеральной версией социального эксперимента, который ценой невероятного напряжения и жертв стремились реализовать коммунисты. Своеобразие же этой модели заключалось в том, что принимались во внимание свойственные Польше многоукладная социальная структура (наличие частной собственности в городе и деревне), многопартийность политической системы (в основе своей формальная, ибо на самом деле капитально усеченная), монопольное положение римско-католической церкви в религиозной сфере, плюрализм культурной жизни²⁶.

Измученный одиночеством, физическим недомоганием и неизвестностью, но не сломленный, не признавший себя виновным хоть в чем-либо, «Веслав» первоначально вовсе не помышлял о дальнейшей политической деятельности. Вероятно, именно на это и рассчитывали те, кто нес прямую ответственность за нарушения законности.

* * *

Заменить Г.М. Попова на посту посла СССР в Польше предстояло Н.А. Михайлову, о чем 22 марта 1954 г. заместитель министра иностранных дел СССР В.А. Зорин поставил в известность польского посла в Москве В. Левиковского²⁷. Ровно через месяц новый советский посол вручил свои верительные грамоты председателю Государственного Совета ПНР. Его биография — это зеркальное отражение успешной партийно-государственной карьеры в стране, где вошло в силу то поколение видных советских управленцев, которое было воспитано на идеях Октябрьской революции и первых успехов модернизации технического потенциала страны. Получив образование в высшем учебном заведении, готовившем идеологически выдержанных в духе ортодоксального марксизма представителей советской интеллигенции (московский Коммунистический университет), Н.А. Михайлов в 1930-е гг. подвизался на поприще журналистики и достиг престижного поста главного редактора «Комсомольской правды». В 1938—1952 гг. он был секретарем ЦК ВЛКСМ, а в 1952—1953 гг. — принадлежал уже к высшей партийной номенклатуре как секретарь ЦК КПСС. В 1953—1954 гг. был первым секретарем Московского областного комитета партии. Один из самых многолетних членов ЦК партии (1939—1971). Но дальнейшая карьера его связана все же не с партийной, а с дипломатической и государственной деятельностью²⁸.

Работа Н.А. Михайлова во главе советского посольства отмечена повышенной активностью в налаживании советско-польских межгосударственных отношений, стремлением исправить невыгодное впечатление, которое сложилось в верхах ПНР от его предшественника на посту полномочного представителя СССР. В то же время «почерку» Михайлова присуща была черта, о которой Ю.В. Бернов сообщает в своих воспоминаниях: «Он хотел показать польскому руководству свое стремление оказать содействие Польше в решении многих стоящих перед страной вопросов. Поэтому он забрасывал дипломатический состав посольства и нас, консулов, различными инициативными поручениями, зачастую в спешке без должного учета возможностей нашей страны, и поэтому многие из них, направленные в Центр, оставались без ответа и дальше корзины не уходили». В то же время мемуарист отметил и позитивные личные качества посла: «Михайлов был очень общителен, умел устанавливать контакты с польскими товарищами и дипломатическим корпусом. Руководство ПНР относилось к нему с большим уважением, так как видело в нем советского дипломата, который искренне стремился оказать польскому народу помощь в строительстве новой жизни»²⁹.

На своем дипломатическом посту Н.А. Михайлов проработал немногим больше года — с конца апреля 1954 г. до начала мая 1955 г. Нареканий польского руководства не вызывал, скорее искреннее сожаление польской стороны по поводу довольно быстрого окончания его дипломатической миссии, и был отозван в Москву в связи с назначением на пост министра культуры СССР. За время пребывания Н.А. Михайлова в Польше был подписан ряд важных документов в сфере экономических и научно-технических отношений СССР — ПНР, в том числе Соглашение между правительствами ПНР и СССР о поставке судов из Польши в Советский Союз в 1956—1960 гг. (Варшава, 23 октября 1954 г.); Соглашение между ПНР и СССР об установлении регулярного воздушного сообщения между Польшей и Советским Союзом (Варшава, 18 февраля 1955 г.); Соглашение об оказании Советским Союзом помощи Польше в деле развития исследований по физике атомного ядра и использованию атомной энергии для нужд народного хозяйства (Москва, 23 апреля 1955 г.)³⁰.

Примечания

1. Jaworski M. Kryzys społeczno-polityczny 1956 roku // Przesilenia i zwroty w dziejach Polski Ludowej. Zeszyty Naukowe Wojskowej Akademii Politycznej. № 110. Warszawa, 1982. S. 72.

2. Проект директив к народнохозяйственному плану ПНР на 1954 г. в связи с подготовкой 11 съезда Г10РП рассматривался по просьбе польской стороны в ЦК КПСС (АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 38, 1954 г. П. 317. Д. 18. Л. 59).

3. Берут Б. Отчетный доклад Центрального Комитета Польской объединенной рабочей партии 11 съезду партии 10 марта 1954 г. — М., 1954. С. 8—9. (Выделено мною. — А.О.).

4. См.: Устав Польской объединенной рабочей партии: (Принят II съездом ПОРП в марте 1954 г.). [М.], 1954. С. 5.

5. Минц Г. Основные экономические задачи двух последних лет (] 954—1955) шестилетнего плана Польской Народной Республики: Доклад на 11 съезде Польской объединенной рабочей партии 13 марта 1954 г. М., 1954. С. 3—4.

6. Подробнее см.: Mołdawa Т. Ludzie władzy 1944—1991: Władze państwowe i polityczne Polski według stanu na dzień 28 II 1991. Warszawa, 1991. S. 248—250.

7. См.: Błatyński Z. Za kulisami bezpieki i partii 1940—1955. Mówi Józef Światło. Warszawa, 2003. S. 22; Dudek A. Ślady PeeReLu: ludzie, wydarzenia, mechanizmy. Kraków, 2001. S. 190. Отслеживая деятельность членов Политбюро ЦК ПОРП, сотрудники советского посольства сообщали в Центр: «В настоящее время (речь идет о 1953 г. — А.О.) в деятельности ЦК ПОРП сложилась ненормальная практика, когда Оргбюро по существу не работает, а Политбюро в полном составе собирается раз в месяц. Все важнейшие вопросы партийной и государственной жизни решаются узким кругом членов Политбюро в составе Берута, Бермана, Минца, Охаба и Замбровского. Такие члены Политбюро как Рокоссовский, Завадский Александр, Новак Зенон и Юзьвяк не играют той роли, которую они могли бы играть в руководстве партией и государством» (АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 38, 1954 г. П. 317. Д. 18. Л. 60. Из политико-экономического обзора ПНР за 1953 г.). Ср.: Советский фактор... С. 871. Из записки заместителя заведующего отделом ЦК КПСС по связям с иностранными компартиями И.Т. Виноградова — Н.С. Хрущеву (ранее 28 декабря 1953 г.).

8. См.: Хрущев Н.С. Время. Люди. Власть. (Воспоминания в 4-х кн.). М., 1999. Т. 3. С. 580—581. Мемуарист относит описываемое событие к 1956 г., с чем трудно согласиться. Речь, скорее всего, должна идти о марте 1954 г., точнее — о времени пребывания Хрущева в Варшаве в дни работы II съезда ПОРП.

9. Подробнее см.: Носкова А.Ф. К.К. Рокоссовский в Польше. 1949—1956: неизвестные страницы биографии // Studia Polonica: К 70-летию В.А. Хорева / Отв. ред. В.К. Волков. М., 2002. С. 79—83.

10. См. запись беседы К. Рокоссовского с советником посольства СССР в ПНР Д.И. Заикиным 1 октября 1953 г. (Советский фактор... С. 835—836).

11. Rykowski Z, Władyka W. Op. cit. S. 75.

12. См.: АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 39-а, 1955 г. П. 343. Д. 14. Л. 45—53.

13. Kronika październikowa // Polski Październik / Oprac. M. Turski. Warszawa, 1983. S. 8.

14. Albert A. [Roszkowski W.]. Najnowsza historia Polski: 1918—1980. Londyn, 1989. S. 690.

15. Подробнее см.: Centrum władzy: Protokoły posiedzeń kierownictwa PZPR: Wybór z lat 1949—1970 // Dokumenty do dziejów PRL. Zeszyt 13 / Oprac. A. Dudek, A. Kochański, K. Persak. Warszawa, 2000. S. 131—132; Ptasiński J. Drugi zwrot: Gomułka u szczytu powodzenia. Warszawa, 1988. S. 6.

16. См.: Marat S., Snopkiewicz J. Oskarżeni — proces (7): Różański // Tygodnik Kulturalny (Warszawa). 5.02.1989. № 6. S. 8.

17. А. Скульбашевский привлекался в качестве свидетеля по делу Д.П. Вознесенского, но сам никаким судебным преследованиям в связи со своей служебной деятельностью не подвергался. Подробнее см.: Poksiński J. Op. cit. S. 63—64, 198—200, 242—243. А. Скшипек пишет, что Скульбашевский был отозван в СССР в июле 1954 г. (Skszypek A. Op. cit. S. 329).

18. Текст протокола см.: Centrum władzy... S. 133—136.

19. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 38, 1954 г. П. 317. Д. 16. Л. 121. Из записи беседы генконсула СССР в Гданьске Н.К. Талызина с 1-м секретарем воеводского комитета ПОРП в Быдгощи В. Кручеком 13 декабря 1954 г.

20. Видный деятель польского социалистического движения, а в 1948—1965 гг. член ЦК ПОРП, Оскар Лянге считал «Ноябрьское совещание» 1954 г. отправным этапом в «возрождении» партии (Nowe Drogi. 1956. № 10. S. 202).

21. AAN. PZPR. КС. Sygn. XI/178. К. 1403. В данном случае имеется в виду ротапринтный экземпляр стенограммы, что позволяет думать о вероятности промежуточных редакций документа, а стало быть, и о возможности его редактирования с целью сгладить наиболее неприятные для руководства критические выступления и утаить те или иные неудобные факты.

22. См.: Putrament J. Pół wieku: Literaci. Warszawa, 1970. S. 254—255; Ptasiński J. Op. cit. S. 7—9. В документах архива МИД СССР мне удалось отыскать несколько свидетельств о совещании: АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 38, 1954 г. П. 317. Д. 16. Л. 122 (из указанной беседы Н.К. Талызина и В. Кручека); Оп. 38—6, 1954 г. П. 367. Д. 1. Л. 166—168 (из политического отчета посольства СССР в Польше за 1954 г.); Оп. 39, 1955 г. П. 327, Д. 17. Л. 8—9 (из беседы консула СССР в Кракове Ю.В. Бернова с 1-м секретарем воеводского комитета ПОРП в Кракове В. Титковым 12 января 1955 г.).

23. Со свойственной ему прямотой и темпераментом В. Клосевич заявил: «Мы хотели бы также знать, например, за что Гомулка сидит, является ли он агентом или нет. Если он виновен, то его нужно поставить перед судом, а если не виновен, то выпустить. А у нас все шепчут по углам об этом деле, а точно никто из нас дела не знает, а это ведь уже не вопрос (правонационалистического. — А.О.) уклона, ибо за уклон от линии партии ЦК привлекает к ответственности вплоть до исключения из партии; так что посадить за уклон нельзя, можно посадить за преступление, стало быть, по крайней мере ЦК должен знать, какое преступление совершил Гомулка» (AAN. PZPR. КС. Sygn. XI/178. К. 31—32). См. также: Torańska Т. Op. cit. S. 227. Интервью В. Клосевича в январе 1981 г.; Ptasiński J. Op. cit. S. 7.

24. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 39, 1955 г. П. 327. Д. 17. Л. 9. Из беседы консула СССР в Кракове Ю.В. Бернова с 1-м секретарем воеводского комитета ПОРП в Кракове В. Титковым 12 января 1955 г. См. также обзор выступлений на «Ноябрьском совещании»: Kozłowski Cz. Namiestnik Stalina. Warszawa, 1993. S. 155—159.

25. Kozik Z. Październik 1956: Ponowne spojrzenie // Październik 1956: Szkice historyczne / Pod red. B. Dymka. Warszawa, 1989. S. 216.

26. Подробнее см.: Werblan A. Władysław Gomułka, sekretarz generalny PPR. Warszawa, 1988. S. 454—475.

27. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 38, 1954 г. П. 316. Д. 9. Л. 23.

28. Подробную биографию Н.А. Михайлова см.: Молодой коммунист. 1988. № 9. С. 43—44.

29. Бернов Ю.В. Указ. соч. С. 31—33.

30. Документы и материалы... T. X. С. 331—333, 340, 392—394, 397—398, 425—427, 428—429.