1. 1953 год: перед выбором

Для стран Восточноевропейского региона весна 1953 г. — своеобразный исторический рубеж. 5 марта умер И.В. Сталин, и кончина харизматической фигуры оказалась в ближайшей перспективе не чем иным как импульсом, положившим начало вызреванию и развитию процессов перемен в так называемом Восточном (или советском) блоке. Перед руководящими кругами стран «народной демократии» естественным образом встал вопрос: каково будет распределение ролей на политической сцене в СССР, какие силы окажутся у кормила власти и в каком направлении будут развиваться события в регионе?

Первоначально ведущими деятелями в Кремле считались Г.М. Маленков, возглавивший Совет Министров СССР, Н.С. Хрущев в роли секретаря ЦК КПСС и Л.П. Берия в качестве министра внутренних дел СССР, одновременно один из первых заместителей председателя общесоюзного правительства. Такая расстановка на самом деле означала, что расположившийся как бы на третьей ступеньке кремлевской иерархии всесильный Берия и есть тот, кто претендовал на роль нового советского лидера. Но означенный триумвират продержался лишь неполных четыре месяца — и в ходе кризиса власти начал вырисовываться новый поворот в политической жизни СССР. В первую очередь произошли существенные пертурбации зловещей административно-репрессивной структуры. Подоплека заключалась в том, что сначала надо было убрать самую активную, самую опасную для каждого из членов высшего руководства фигуру¹. В фокусе перемен оказались изолирование (26 июня), а затем физическая ликвидация (23 декабря) Л.П. Берии и его подручных. В связи с этим неизбежно и со всей остротой встали вопросы о реабилитации сотен тысяч граждан (не только советских, но, в частности, и польских), безвинно осужденных по политическим мотивам, а также об ответственности за допущенные злодеяния². В верхних эшелонах партии и государства даже робко прозвучала критика деятельности И.В. Сталина, весьма, впрочем, поверхностная³. Из опасения более радикальной и нелицеприятной критики вождя на Старой площади изобрели (еще до ареста Берии) беспроигрышный для того неспокойного времени социотехнический ход: чтобы партийной элите дистанцироваться в глазах общества от режима личной власти, был сформулирован принцип «коллективного руководства» партией и государством⁴. Его стали навязывать руководящим кругам стран «народной демократии».

Весной и летом 1953 г. в Москве одна за другой побывали делегации руководителей восточноевропейских коммунистических и рабочих партий, чтобы получить необходимую информацию о новом политическом курсе советского руководства, согласовать с ним свои действия⁵. В начале июля прибыл в советскую столицу и Болеслав Берут⁶. Документы о его встречах с советскими руководителями пока недоступны для изучения, косвенные же данные свидетельствуют о том, что, вероятно, совместно рассматривались проекты документов по экономической политике ПОРП в связи с подготовкой II съезда партии. По данным же польского исследователя А. Скшипека, в центре внимания стояли вопросы деятельности аппарата органов безопасности, проблемы экономики и отношения государства с католической церковью⁷. Конечно, это не означает, что не обсуждались и общеполитические вопросы, в том числе новый политический курс советского руководства.

Осенью 1953 г. борьба Н.С. Хрущева за лидерство в партии увенчалась его утверждением на самой вершине властной пирамиды (в последний день работы пленума ЦК КПСС 3—7 сентября). Первоначально, уже заняв пост первого секретаря ЦК КПСС, он еще некоторое время оставался как бы в тени, но с уходом 8 февраля 1955 г. в вынужденную отставку председателя советского правительства Г.М. Маленкова явно ощутил себя главным действующим лицом на политической сцене в СССР⁸.

Важно при этом обратить внимание на то, что происходило в относительной близи от западных границ Советского Союза в хронологически небольшой отрезок времени — в летние месяцы 1953 г. 1 июня в Пльзене и некоторых других городах Чехословакии силы госбезопасности рассеяли демонстрации рабочих, при этом многие были подвергнуты арестам, а в ГДР 17 и 18 июня имели место массовые волнения в Берлине, Лейпциге, Дрездене, Дессау и Магдебурге, сурово пресеченные народной полицией при поддержке советских мотострелковых частей, усиленных танковыми подразделениями⁹. Короткие, но драматические события в двух странах Восточного блока в то время по понятным причинам не освещались в советских средствах массовой информации, между тем их следует считать симптоматичными для последующей истории всего региона, находившегося под. советским контролем. В том и другом случае причина волнений была одинакова — ухудшение экономического положения населения и недовольство внутренней политикой властей. Если к этому прибавить, что в июне же в Венгрии крайне напряженный правительственный кризис разрядился (4 июля) отстранением с поста председателя Совета Министров непоколебимого адепта сталинизма М. Ракоши, то следует признать, что социально-экономическая и политическая система в этом регионе испытывала потрясения.

В это время в Польше высшие политические руководители отдавали себе отчет в известной шаткости, даже возможной опасности складывавшейся под влиянием социальных, экономических и политических факторов ситуации, но поскольку репрессивный аппарат и армия оставались под партийно-правительственным контролем, весь вопрос заключался, по всей видимости, в том, как свести к минимуму неизбежные издержки надвигавшейся нестабильности. Какие методы управления следовало практиковать? Сохранять скомпрометировавший себя репрессивный режим было уже немыслимо. Надо было искать новые пути, совершенствовать социально-экономическую и политическую систему, ибо Польша нуждалась во всесторонней модернизации. Но решимости инициировать реформы у политической элиты тогда явно не хватало. Объективно на первый план выдвигались проблемы повышения эффективности хозяйствования и демократизации политического режима в стране. Однако у польского руководства продуманной концепции дальнейшего развития страны не было.

Между тем 7 марта 1953 г. крупнейший в стране индустриальный центр Катовице переименовали в Сталиногруд, а Катовицкое воеводство — в Сталиногрудское. Имя Сталина было присвоено возводимому с помощью СССР в самом центре Варшавы гигантскому Дворцу науки и культуры, а также площади, на которой он возводился. Два дня спустя более 350 тыс. варшавян продефилировали в центре города перед бюстом «отца народов», и это было бесспорным свидетельством сталинской харизмы в глазах многих поляков. Газеты наполнились соответствующими публикациями. Страна погрузилась в траур¹⁰. 28 марта в польской столице состоялся внеочередной пленум ЦК ПОРП, на котором лидер партии Б. Берут выступил с докладом «Бессмертное учение товарища Сталина — оружие борьбы за дальнейшее укрепление партии и Национального фронта»¹¹. Таким прямолинейным способом заявлено было о продолжении политической линии предшествующего периода. Взоры были обращены на восточного соседа, поскольку «команда» Б. Берута запрограммировала себя на заимствование (не всегда критическое) советского опыта строительства социализма.

Втянутая в силу своих союзнических обязательств перед СССР и другими странами Восточного блока в «холодную войну» и, как следствие этого, в изнурительную гонку вооружений, Польша переживала серьезные внутренние трудности, вызванные усталостью населения вследствие материальных трудностей повседневной жизни в разоренной войной стране. Явно ощущалась разочарованность в социальной политике правящей партии. Принятый ПОРП курс на форсированное строительство социализма — как это имело место в СССР — безоговорочной всеобщей поддержки в Польше не находил. Налицо был спад активности политических и общественных организаций.

Экономическую политику ПОРП нельзя было назвать сбалансированной. Об этом можно найти свидетельства во многих документальных источниках. Что, в частности, сообщали в МИД СССР советские дипломаты из Варшавы? В «Политико-экономическом обзоре» посольства СССР за 1953 г. сказано, что в отчетном году польская правящая партия, «как и в предшествующие годы, проводила не вполне правильную экономическую политику. Развивая быстрыми темпами тяжелую промышленность, ПОРП не уделяла должного внимания развитию легкой и пищевой промышленности, производящей товары широкого потребления, а также сельскохозяйственному производству, в особенности производству зерновых культур и картофеля». Речь шла, стало быть, о важнейших продуктах питания населения, изнуренного войной и разрухой. «Такое положение вызывало в стране экономические трудности и отрицательно сказывалось на материальном уровне трудящихся, особенно рабочего класса»¹².

Не дала ожидаемых результатов политика «коллективизации» сельского хозяйства. То, что в 1953 г. количество производственных кооперативов впечатляюще возросло по сравнению с годом предшествующим — соответственно 7772 и 4478 (или на 73,6%)¹³ — не должно вводить в заблуждение: польский крестьянин, после войны получив землю в свое пользование, вовсе не торопился с нею расставаться. Тем более, что он был в достаточной мере осведомлен об издержках коллективизации в СССР. Кратковременный успех органов власти на данном направлении можно объяснить массированным административным и идеологическим давлением на беднейшие и средние слои крестьянства. Однако ментальность сельского населения вступала в противоречие с моделью кооперирования деревни, на которую ориентировались Б. Берут и его ближайшие сотрудники, и потому она изначально была обречена на неудачу.

«Больным местом» польского политического руководства были зловещие нарушения законности в стране, прежде всего преступные злоупотребления ведомства госбезопасности, поразительно напоминавшие по сути своей все то, что можно было видеть в аналогичном советском ведомстве накануне и сразу по окончании Второй мировой войны. В Польше начала 1950-х гг. масштабы репрессивной деятельности «силовых структур» были сравнительно небольшими, но они оставили глубокий след в исторической памяти поляков. Партийно-административная номенклатура, оправдывая жесткость своей внутренней политики, опиралась на сталинское «учение» о неизбежном углублении классовой борьбы по мере строительства социалистического общества. Основные репрессии были направлены против тех, кого носители власти в Польше именовали представителями «реакционных кругов», т. е. высокопоставленных военных, политических деятелей довоенной Польши разных уровней, иерархов католической церкви, защищавших интересы иной, предшествовавшей общественной системы, потерпевшей сокрушительное поражение. Осужденные по сфабрикованным политическим обвинениям томились в заключении. Были и такие, кто уже ожидал исполнения смертного приговора, в частности известный польский военный деятель, генерал Юзеф Куропеска¹⁴.

Столь же сурово коммунистические власти расправлялись и со своими бывшими соратниками по партии, если они ориентировались на иные, нежели правящая элита, политические идеи. В строгой изоляции пребывал недавний лидер польских коммунистов Владыслав Гомулка («Веслав») — в 1945—1948 гг. генеральный секретарь ЦК ППР, летом 1948 г. обвиненный в правонационалистическом уклоне и арестованный 2 августа 1951 г. В мае 1950 г. в заключение попал также известный коммунистический деятель, член Политбюро ЦК ППР и ПОРП 1945—1949 гг. Марьян Спыхальский; по замыслу высших партийных функционеров, он «предназначался» на роль одной из ключевых фигур готовившегося очередного политического процесса. 19 марта 1953 г., когда, казалось, репрессивная политика уже должна была бы ослабевать, вновь попал в руки следственных органов один из ближайших сотрудников недавнего руководителя ППР Зенон Клишко, правда, освобожденный из Мокотовской тюрьмы 31 декабря того же года.

Не лишним будет подчеркнуть, что в Польше в рассматриваемый период, вследствие монопольного обладания властью со стороны ПОРП, политическая система стала испытывать сбои. ПОРП, которая была многочисленной (насчитывала в своих рядах свыше миллиона членов и кандидатов) и являлась становым хребтом польской политической системы, фактически безраздельно управляла страной. В ее руках находились основные нити государственного управления, в том числе все силовые министерства, а также законодательные органы — Сейм и Государственный Совет. Весьма некомфортно чувствовали себя так называемые «союзнические» партии («стронництва»). Объединенная крестьянская партия (ОКП) по численности занимала второе место (насчитывала, по данным на конец 1953 г., около 192 тыс. членов) и была представлена в Сейме 90 депутатами (в предшествующей каденции их было 120), тремя министрами (сельского хозяйства, лесного хозяйства, почт и телеграфа) и двумя заместителями министров в правительстве (министерства юстиции и пищевой промышленности), постом вице-маршала в Сейме и тремя местами в Государственном Совете ПНР. В новом парламенте партия потеряла места вице-премьера правительства и маршала Сейма. Низовые организации ОКП в высших учебных заведениях были решением руководства распущены. Уменьшилось количество должностных лиц из числа членов ОКП в местных органах власти (например, на 40 тыс. сел в Польше сельскими старостами работали всего 7574 члена ОКП). Таким образом, «роль и значение партии в стране за последние годы уменьшилась», — отмечалось в политико-экономическом отчете советского посольства о ПНР за 1953 г.¹⁵. Ощутимо сузились возможности идеологического воспитания членов партии, так как в середине 1953 г. была ликвидирована центральная политшкола ОКП; подавляющему большинству работников центрального аппарата партии, а также председателям и секретарям воеводских комитетов волей-неволей приходилось повышать свою «идеологическую квалификацию» на заочном отделении Высшей партшколы ЦК ПОРП¹⁶. Налицо были диктат руководства ПОРП и стремление дискредитировать традиционную идеологию крестьянского движения.

В еще более незавидном положении оказалась Демократическая партия (ДП). Это была самая малочисленная польская политическая организация (в конце 1953 г. в партии состояло 44 667 чел., среди них 9787 ремесленников, остальные — представители научной и технической интеллигенции, служащие учреждений и деятели культуры). В парламенте партия была представлена 25 депутатами, располагала постом вице-маршала Сейма, а в Государственном Совете член ДП занимал пост заместителя председателя. В правительстве ДП была представлена тремя заместителями министров (внутренней торговли; высшей школы; труда и социального обеспечения). «Успешное строительство основ социализма в Польше, — полагали советские дипломаты, — ведет к неуклонному сужению социальной базы СД (т. е. Стронництва демократичного. — А.О.), уменьшению ее численного состава и политической роли в стране»¹⁷. И действительно, принятое 23 февраля 1953 г. Политическим комитетом ЦК ДП решение об изменении форм работы партии привело к ликвидации партийных организаций на производстве, фактическому прекращению партийного просвещения, работы среди интеллигенции и т. д., ослабив таким образом «внутрипартийную работу в ДП и создало среди членов партии настроения безразличия»¹⁸.

Усилились гонения власти на католическую церковь. Епископат Польши 8 мая 1953 г. обратился к правительству со специальным мемориалом (его подписали глава польской католической церкви кардинал Стефан Вышиньский и епископ Зыгмунт Хороманьский), в котором выразил протест против притеснений Костела¹⁹. Реакция властей на это последовала незамедлительно — 9 мая принимается декрет, обязывавший польское духовенство присягнуть на верность новой власти. А в последние дни июня в Кракове был закрыт независимый католический «Тыгодник повшехны» (Всеобщий еженедельник), причем позднее право продолжить данное издание предоставили обществу светских католиков ПАКС, относившемуся к коммунистическому режиму более чем лояльно. Секретариат ЦК ПОРП принял строго секретные «Тезисы по вопросу политики в отношении церкви» (датированы 16 июня), адресованные воеводским комитетам партии и направленные против «наиболее реакционной части клира во главе с епископатом». Среди прочего в этом документе предлагались меры по углублению противопоставления церковной элиты и оппозиционно настроенных к епископату, но лояльно — к существующей власти так называемых ксендзов-патриотов²⁰. Не лишним будет сказать, что советские дипломаты в Варшаве, получив по своим каналам тезисы для ознакомления, посчитали их «правильными и своевременными»²¹, тем самым как бы поощряя давление ПОРП на католическую церковь.

В порядке реализации выработанной антицерковной политики начались прямые репрессии против католических верхов. 14—21 сентября 1953 г. состоялся инспирированный службой государственной безопасности судебный процесс келецкого епископа Чеслава Качмарека, обвиненного в шпионаже в пользу Ватикана и американской разведки²². При этом нельзя не сказать о следующем: в мае 1953 г. Б. Берут через советское посольство обратился к правительству СССР с просьбой дать совет — целесообразно ли с политической точки зрения провести открытый судебный процесс над церковниками — и получил отрицательный ответ, причем подчеркивалось, что «имеющиеся обвинительные материалы недостаточно убедительны для подтверждения выдвинутых обвинений»²³. В Варшаве к совету не прислушались, и суд состоялся. Приговор был в равной мере жесток и несправедлив: 12 лет тюремного заключения для главного обвиняемого и от 10 до 5 лет — для остальных. Наконец, в ночь с 25 на 26 сентября аресту подвергся кардинал С. Вышиньский. Его прятали от паствы в разных монастырях под присмотром команды из 60 военнослужащих корпуса внутренней безопасности. Такой шаг польским общественным мнением расценивался как политически ошибочный, ведь в Польше, стране преимущественно католической, давление на католическую церковь всегда воспринималось исключительно болезненно. И в данном случае власти ожидали «волнений и беспорядков», но все каким-то образом обошлось, и это «мероприятие не вызвало каких-либо отрицательных последствий для народного государства»²⁴. Арестом Вышиньского дело все же не кончилось: были арестованы еще пять епископов. В тот момент, когда в резиденции примаса на ул. Медовой в Варшаве происходило оформление ареста кардинала, директор V департамента Министерства общественной безопасности полковник Юлия Брыстигерова направилась в Лодзь, где с помощью тривиального шантажа принудила местного епископа Михала Клепача, наиболее умеренного из членов епископата Польши, принять на себя председательствование на собраниях высших священнослужителей на время отсутствия главы польской католической церкви²⁵.

* * *

По следам начавшихся в СССР некоторых позитивных сдвигов высшие руководители ПОРП предприняли определенные шаги и в своей стране. В частности, известное выступление Г.М. Маленкова на сессии Верховного Совета СССР 5—8 августа 1953 г., в котором советский премьер довольно неожиданно для своих коллег по высшему руководству высказал идею о необходимости переориентации в приоритетах экономической политики КПСС (речь шла о большем, чем до той поры, внимании к производству в Советском Союзе товаров широкого потребления, о значительном увеличении капиталовложений в развитие легкой и пищевой промышленности), побудило наметить корректировку 6-летнего плана ПНР с тем, чтобы сориентировать его на улучшение ситуации в экономике страны, в частности на внутреннем рынке. При этом переориентация политической линии представлена была польской общественности не как вовремя замеченная и требующая исправления ошибка, а как заранее предусмотренная, последовательная реализация «на современном этапе» намеченного еще в 1950 г. курса²⁶. Этим занялся IX пленум ЦК ПОРП 29—30 октября 1953 г. Новый курс в экономической политике стал возможен благодаря аналогичным процессам в СССР, ГДР и Венгрии. В докладе Б. Берута ставилась задача повысить жизненный уровень «трудящихся масс»²⁷. Но этим дело не ограничилось. На том же пленуме формула «коллективного руководства» была озвучена в качестве руководства к действию²⁸. Правда, фундаментальных сдвигов в ближайшей перспективе ожидать не приходилось, ибо инерция мышления преодолевалась с великим трудом. Но дело было не только в этом. В Политбюро и Секретариат ЦК ПОРП необходим был приток свежих, более молодых и решительных кадров, а это означало бы уход с политической сцены деятелей, взращенных тоталитарной системой. Вот почему пленум в сущности прошел парадно. И не случайно К.К. Рокоссовский в одной из бесед с советскими дипломатами высказал мнение, что пленум «не внес каких-либо изменений в дело развития критики и самокритики», «носил декларативный характер», ибо «восхвалялись лишь успехи и не было критики недостатков»²⁹. Впрочем, был все же сделан один важный шаг вперед: для контроля за аппаратом общественной безопасности создали специальную комиссию в составе членов Политбюро ЦК ПОРП Ф. Мазура и Ф. Юзьвяка. Тем самым, по крайней мере формально, было положено начало процессу освобождения от произвола органов госбезопасности, сужения рамок их противоправной деятельности.

IX пленум ЦК открыл внутрипартийную кампанию по подготовке II съезда ПОРП, намеченного первоначально на январь, но затем отодвинутого на весну 1954 г. Н.С. Хрущев немедленно затребовал от аппарата ЦК КПСС и МИД СССР справочные материалы о Польше и ее социально-экономических проблемах, а также о внутренних проблемах ПОРП. Так появились три связанных между собой документа: посол СССР в ПНР Г.М. Попов и заведующий 4-м Европейским отделом МИД СССР М.В. Зимянин подготовили для главы советского внешнеполитического ведомства В.М. Молотова записку «Вопросы Польши», Г.М. Попов представил в отдел ЦК КПСС по связям с иностранными компартиями записку «О некоторых вопросах внутрипартийной жизни Польской объединенной рабочей партии», а указанный отдел ЦК направил уже лично Н.С. Хрущеву обобщающий материал о внутрипартийной жизни ПОРП, подписанный заместителем заведующего отделом И.Т. Виноградовым³⁰. Все три документа ценны тем, что в совокупности дают возможность выявить проблемы, которые более всего беспокоили советское руководство применительно к Польше, ориентировали высших советских руководителей при подготовке к встрече 28 декабря 1953 г. с Б. Берутом, который прибыл в Москву для консультаций в связи с завершающим этапом подготовки съезда польской партии.

Во встрече с польским руководителем приняли участие Г.М. Маленков, В.М. Молотов, Н.С. Хрущев, Н.А. Булганин, а также Г.М. Попов. Обсуждались три крупных тематических блока: экономическая политика польского правительства, актуальная политическая обстановка в Польше и организационные вопросы деятельности ЦК ПОРП. Б. Беруту пришлось выслушать довольно резкие критические замечания в адрес польского руководства за провалы в области экономики (низкий уровень жизни рабочих и служащих, неудовлетворительное положение с обеспечением населения продовольствием, особенно хлебом, ориентация польской индустрии на промышленное сырье Советского Союза). Критику вызывала также политика коллективизации в Польше, темпы ее представлялись советским руководителям совершенно неудовлетворительными, ненормальной казалась подмена «массовой политической работы» в деревне «голым администрированием», практика необоснованных арестов крестьянства.

«По инициативе руководства ЦК КПСС», как подчеркнуто в источнике, рассматривался вопрос о разделении постов председателя Совета Министров и руководителя партии. Б. Беруту порекомендовали возглавить правительство, а А. Завадскому — партию, но польский лидер с этим не согласился и пожелал остаться во главе партии. Что касается Завадского, то он, по мнению Берута, не пользовался в партии достаточным авторитетом, вдобавок не отличался крепким здоровьем. На этом рекомендации персональных перестановок не закончились: например, Я. Бермана советские руководители предпочитали видеть в Совете Министров (с сохранением в составе Политбюро ЦК), а Г. Минца предложили освободить от обязанностей председателя Государственной комиссии хозяйственного планирования (но сохранить в Политбюро ЦК и Совете Министров). Обращают на себя внимание два следующих момента. Во-первых, рекомендовалось «серьезно заняться выдвижением руководящих кадров из числа выросших и преданных партии товарищей польской национальности», что, с одной стороны, было связано с обострением проявлений антисемитизма в польской политической элите (через два года эта проблема заявит о себе на страницах периодической печати и доставит немало хлопот польскому руководству), а с другой — с намерением избавиться от наиболее одиозных деятелей уходящего в прошлое периода. Во-вторых, в ходе обсуждения кадровых вопросов было высказано соображение с осторожностью подходить к выведению из высшего руководства бывших деятелей Польской социалистической партии (ППС), и прежде всего Ю. Циранкевича, профессионально и гибко осуществлявшего руководство государственными делами. На II съезде ПОРП предлагалось вновь ввести в Политбюро К. Рокоссовского, но привлечь его там к более активной работе. Все эти рекомендации Б. Берут в скором времени принял к исполнению.

Цитированные документы показывают реальное действие механизмов взаимоотношений представителей советского и польского высшего политического руководства. При совместном рассмотрении наиболее существенных проблем, как правило, учитывалась оценка, высказанная советской стороной.

Вероятно, на упомянутой встрече речь шла также о служебной деятельности вице-директора X Департамента (контрразведка) Главного управления информации Войска Польского полковника Анатоля Фейгина, отправленного в отставку 31 декабря 1953 г. за систематические нарушения законности в ходе следственных действий.

Как часто бывало на подобных конфиденциальных встречах, не обошлось без просьб польской стороны о материальной помощи. Б. Берут в этот раз просил выделить Польше 25 т золота, 300 тыс. тонн хлеба, дополнительно на 1954 г. выделить 300 тыс. тонн железной и 200 тыс. тонн марганцевой (вместо намеченных 117 тыс. тонн) руды³¹. Но понимания советской стороны просьбы эти не встретили, особенно та, которая касалась золота.

* * *

Советско-польские межгосударственные отношения в 1953 г. нельзя назвать богатыми на примечательные события. Скорее речь должна идти о рутинных фактах. Так, 22 апреля 1953 г. в Москве был подписан протокол о товарообмене и платежах, 28 августа в Москве — протокол о внесении частичных изменений в соглашения о поставках Польше в кредит промышленного оборудования (1948, 1950), 4 ноября в Варшаве — протокол о завершении поставок польского угля Советскому Союзу по так называемым специальным ценам (о которых речь пойдет в последующих главах), 18 декабря в Москве — протокол об оказании Советским Союзом помощи в строительстве металлургических заводов «Нова Гута» и «Варшава». Для развития экономических связей между ПНР и СССР все это имело, безусловно, позитивное значение, поскольку реально способствовало укреплению экономического потенциала стран-союзников. Довольно интенсивно (по меркам того времени) развивались научные и культурные связи. 2 ноября в Варшаве закончилась 6-я сессия советско-польской комиссии по научно-техническому сотрудничеству, которая на государственном уровне координировала научные связи. Постепенно стали налаживаться личные контакты между гражданами и практические связи общественных организаций обеих стран, что, несмотря на небольшой объем контактов, открывало пути к взаимному познанию, отягощенному, правда, господствовавшими тогда идеологическими стереотипами³².

Что касается дипломатических отношений СССР и Польши в этот период, то им свойственны были шероховатости, возникавшие в связи с недостаточным вниманием руководителей СССР к польскому направлению своей внешней политики. Любопытно свидетельство Вацлава Левиковского, в то время польского посла в Москве. 18 июня 1953 г. он был приглашен министром иностранных дел СССР В.М. Молотовым, от которого услышал, что Советское правительство отзывает из Варшавы своего полномочного представителя А.А. Соболева в связи с новым назначением, а на его место просит принять Г.М. Попова, рекомендуя последнего как хорошего специалиста по хозяйственным вопросам. Левиковский хотел было задать уточняющий вопрос, но Молотов в свойственной ему безапелляционной манере прервал польского визитера и сделал многозначительный намек: Попову поручаются «не столько экономические проблемы, сколько такого рода вопросы, как в Германии, правда, там уже все в порядке, но именно такое нужно знать заблаговременно, понимать это и сигнализировать»³³. После известных событий в ГДР 17—18 июня, то есть уже в день подавления массовых выступлений немецких рабочих, заявление Молотова прозвучало весьма прозрачно.

22 июня 1953 г. Президиум Верховного Совета СССР назначил на пост чрезвычайного и полномочного посла в Польше Г.М. Попова³⁴. Это назначение оказалось крайне неудачным по своим ближайшим последствиям. Типичный выдвиженец-карьерист, занимавший высокие партийные (член ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС), государственные (министр городского строительства СССР, министр сельскохозяйственного машиностроения СССР) и советские (председатель исполкома Моссовета) посты, Г.М. Попов, в свое время рекомендованный Г.М. Маленковым самому И.В. Сталину, оказался на дипломатической службе, не имея к тому никакого призвания и соответствующей подготовки. Понятно, что свою работу на дипломатическом поприще он рассматривал как «почетную ссылку» и в Польше откровенно держал себя как наместник. Хорошо знавший Попова еще с предвоенных лет, а затем в 1953—1954 гг. как консул СССР в Кракове, Ю.В. Бернов свидетельствует, что это был грубый, бесцеремонный и заносчивый человек, не терпевший возражений ни от своих подчиненных, ни от польских официальных лиц, с которыми ему приходилось контактировать³⁵. Миссия нового советского посла в Польше продолжилась не полный год. Ю.В. Бернов пишет: «Во время одной из бесед с Б. Берутом, собрав в одну кучу все кажущиеся ему ошибки и просчеты в деятельности польского руководства, он как бы в шутку заявил Б. Беруту, что за такую работу он не стал бы держать его даже секретарем райкома партии Московской области. После этого Берут позвонил Хрущеву и сказал, что если он не может быть даже секретарем райкома, то он поставит перед Политбюро ЦК ПОРП вопрос о своем освобождении от обязанностей первого секретаря ЦК ПОРП и председателя Совета Министров ПНР»³⁶. Понятно, что после подобной «шутки» исход дипломатической карьеры Г.М. Попова был предрешен³⁷, и скандальная ситуация разрешилась специальным постановлением Президиума ЦК КПСС³⁸. Согласно этому документу, Г.М. Попов устранялся из дипломатического ведомства за допущенные грубые политические ошибки; чрезвычайным и полномочным представителям СССР за рубежом строго-настрого предписывалось действовать в странах пребывания сугубо по конкретным директивам советского правительства, без малейших отклонений от них.

С точки зрения дальнейшего углубления межгосударственных отношений в социалистическом лагере этот документ следует признать знаменательным. Н.С. Хрущев и его ближайшее окружение отдавали себе отчет в том, что времена грубого диктата лишь компрометировали контакты и сотрудничество советской дипломатии со странами-союзниками в рамках Восточного блока.

Примечания

1. См.: Зубкова Е.Ю. Маленков и Хрущев: личный фактор в политике послесталинского руководства // Отечественная история. 1995. № 4. С. 103—115.

2. См.: XX съезд КПСС и его исторические реальности / Под ред. В.В. Журавлева. М., 1991. С. 15—16.

3. См. стенограмму пленума ЦК КПСС 2—7 июля 1953 г. в кн.: Лаврентий Берия 1953: Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы / Сост. В. Наумов, Ю. Сигачев. М., 1999.

4. Правда. 16.04.1953.

5. См.: Волков В.К. Советский Союз и страны «социалистического лагеря»: десталинизация «международных отношений нового типа» (1955—1957) // Волков В. К Узловые проблемы новейшей истории стран Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 2000. С. 153.

6. Советский фактор в Восточной Европе. 1944—1953. В 2 т. Документы / Отв. ред. Т.В. Волокитина. Т. 2: 1949—1953. М., 2002. С. 858. Из информационной записки Г.М. Попова и М.В. Зимянина «Вопросы Польши» — В.М. Молотову (ранее 26 декабря 1953 г.).

7. Skszypek A. Mechanizmy uzależnienia: stosunki polsko-radzieckie 1944—1957. Pułtusk, 2002. S. 317—318.

8. Подробнее данный вопрос проанализирован в кн.: Аксютин Ю.В., Пыжиков А.В. Постсталинское общество: Проблема лидерства и трансформации власти. М., 1999.

9. См. подробнее: РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 31; Восточная Европа в документах российских архивов. 1944—1953. М; Новосибирск, 1998. T. II: 1949—1953. С. 918—926; Филитов А.М. СССР — ГДР: год 1953 // Вопросы истории. 2000. № 7. С. 130—132; Powstanie czerwcowe w NRD 1953 roku na tle innych wystąpień antykomunistycznych w krajach Europy Środkowo-Wschodniej. Wrocław, 2003.

10. См.: Kupiecki R. Natchnienie milionów: Kult Stalina w Polsce 1944—1956. Warszawa, 1993. S. 157—198. Польским исследователем собран уникальный материал из разнообразных печатных изданий и архивов, который показывает реакцию как официальных кругов, так и разных слоев польского общества в связи с кончиной И.В. Сталина.

11. Текст доклада см.: Trybuna Ludu. 31.03.1953.

12. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 38, 1954 г. П. 317. Д. 18. Л. 50.

13. Słabek H. Historia społeczna Polski Ludowej (1944—1970). Warszawa, 1988. S. 261; Jarosz D. Polityka władz komunistycznych w Polsce w latach 1948—1956 a chłopi. Warszawa, 1998. S. 107.

14. Ю. Куропеска был арестован в мае 1950 г., приговорен к высшей мере наказания в июне 1952 г. Затем в июне 1954 г. приговор был пересмотрен, а в декабре 1955 г. Куропеска вышел на свободу. Следствие против него прекратили в январе 1956 г. См.: Poksiński J. «TUN»: Tatar — Utnik — Nowicki. Represje wobec oficerów Wojska Polskiego w latach 1949—1956. Warszawa, 1992. S. 177, 181.

15. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 38, 1954 г. П. 317. Д. 18. Л. 59—60.

16. Там же. П. 316. Д. 14. Л. 15. Из дневника 1-го секретаря советского посольства в ПНР А.И. Ермилова о беседе с секретарем Главного исполнительного комитета ОКП А. Юшкевичем 19 января 1954 г.

17. Там же. П. 317. Д. 18. Л. 65—66. Из политико-экономического обзора ПНР за 1953 г.

18. АВП РФ. Ф. 122. Оп. 40, 1958 г. П. 145. Д. 720. Л. 31. Из информационной записки 1-го секретаря Посольства СССР в Польше И.С. Борисова «Положение в Демократической партии» (5 апреля 1958 г.).

19. Текст мемориала см.: Raina Р. Kościół w PRL: Kościół katolicki a państwo w świetle dokumentów 1945—1989. T. 1: 1945—1959. Poznań, 1994. S. 413—427.

20. См. публикацию «Тезисов»: PZPR wobec religii i Kościoła w 1953 r. / Oprac. A. Kochański // Więź. 1992. № 10. S. 99—109.

21. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 38, 1954 г. П. 317. Д. 18. Л. 75. Политико-экономический обзор ПНР за 1953 г.

22. Proces księdza biskupa Kaczmarka i innych członków ośrodka antypaństwowego i antyludowego. Stenogram procesu odbytego przed Wojskowym Sądem Rejonowym w Warszawie w dniach 14.IX—21.IX 1953 r. [Warszawa], 1953.

23. См. директивные указания советскому послу Г.М. Попову в связи с подготовкой польскими властями судебного процесса против Ч. Качмарека: Советский фактор... С. 767—768.

24. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 38, 1954 г. П. 317. Д.18. Л. 78.

25. Micewski A. Współrządzić czy nie kłamać? Pax i Znak w Polsce 1945—1976. Paryż, 1978. S. 59. «Надо подчеркнуть, что польское правительство не воспользовалось в полной мере благоприятным моментом и большими возможностями, которые сложились в результате процесса над Качмареком и ареста кардинала Вышиньского для наступления, — читаем в политико-экономическом обзоре советского посольства за 1953 г. — Об этом свидетельствует тот факт, что польское правительство в связи с декларацией епископата от 28 сентября 1953 г. вновь подтвердило, что отношения между костелом и государством по-прежнему будут строиться на основе соглашения от 14 апреля 1950 г., то есть партия и правительство не пошли по пути развития отношений между костелом и государством в сторону приведения их в соответствие с конституцией, удостоверившись временным и относительным успехом по отражению открытого натиска на государство со стороны епископата. Это также говорит о том, что польское правительство в настоящее время еще стоит в основном на позиции обороны и пока не переходит к более активной политике в отношении костела» (АВП РФ. Ф. 0122, 1954 г. П. 317. Д. 18 Л. 76).

26. Теоретический орган ЦК ПОРП журнал «Нове дроги» в августе 1953 г. опубликовал из журнала ЦК КПСС «Коммунист» статью Ф. Яковлева «Коллегиальность — главный принцип партийного руководства» (Nowe Drogi. 1953. № 8. S. 69—81).

27. См.: Rykowski Z, Władyka W. Polska próba: Październik'56. Kraków: Wyd-wo Literackie, 1989. S. 70.

28. Nowe Drogi. 1953. № 10.

29. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 38, 1954 г. П. 317. Д. 18. Л. 61—62.

30. Тексты записок В.М. Молотову и Н.С. Хрущеву опубликованы в кн.: Советский фактор... С. 854—862, 868—873. Информационная записка Г.М. Попова о положении в ПОРП не опубликована и хранится в Архиве Президента Российской Федерации (см.: Там же. С. 874, примеч. 4 к док. 325).

31. Там же. С. 874—877.

32. См.: Документы и материалы по истории советско-польских отношений. М., 1980. T. X: январь 1950 г. — декабрь 1955 г. С. 238—239, 249—250, 266—269, 289—291.

33. AAN. PZPR. КС. Sygn. XI А/69. К. 513. (Выделено мною. — А.О.)

34. Ведомости Верховного Совета СССР. 1953. № 6. С. 4; Basiński Е. Polska — ZSSR: Kronika faktów i wydarzeń 1944—1971 / Pod red. naukową T. Cieślaka. Warszawa, 1973. S. 164.

35. См.: Бернов Ю.В. Записки дипломата. М., 1995. С. 12, 16.

36. Там же. С. 17.

37. И еще долго в высоких партийных кругах Советского Союза «казус Попова» приводился в качестве примера того, как не следует вести себя дипломатическому представителю в стране пребывания. См.: Исторический архив. 1999, № 5. С. 54—55. См. также: AAN. PZPR. КС. Sygn. XI/73: Пленум ЦК КПСС. Июль 1955 года. Стенографический отчет. [М.:] ЦК КПСС, 1955. Вып. 2. С. 335, 374. Стенограмма была прислана в ЦК ПОРП в порядке межпартийной информации.

38. Текст постановления (датировано 29 марта 1954 г.) см.: РГАНИ. Ф. 3. Оп. 10. Д. 70. Л. 35—36.