1. Генезис и ход событий. Бунт или революция?

28 июня 1956 г. — так называемый «Познаньский июнь» (Poznański Czerwiec) — считается одной из ключевых дат современной польской истории. В настоящее время в Польше нет ни одного учебника истории для общеобразовательной школы, учебного курса отечественной истории для высших учебных заведений, не говоря уже о давно сформировавшемся самостоятельном историографическом направлении в исторической науке, где не рассказывалось бы о событиях в Познани в последние дни июня 1956 г. Они прочно укоренились в исторической памяти современных поляков, вокруг них до сих пор кипят научные и околонаучные споры. Что же произошло тогда? И почему в Польше так сильны воспоминания о массовых волнениях в конце июня 1956 г. в Познани?

Исходная «топографическая» точка отдельных фактов и вытекающих из них событий, о которых пойдет речь, — это вагоностроительный завод, который входил в разветвленную систему комбината под названием «Предприятия Гипполита Цегельского» (переименован в 50-е гг. в «Предприятия им. Сталина — Познань», или сокращенно ЗИСПО, т. е. в переводе на польский Zakłady im. Józefa Stalina — Poznań). Именно здесь в концентрированном виде взаимодействовали политические и социопсихологические факторы, которые и стали непосредственной причиной глубокого недовольства рабочего коллектива существовавшей там несправедливой системой оплаты труда, тяжелыми бытовыми условиями жизни и пренебрежительным отношением администрации предприятия к требованиям рабочих и младшего инженерно-технического персонала¹. В значительной мере на положении «Цегельского» отражалось общее социальное и экономическое положение в стране, нерешенность многих неотложных и важных проблем в данной области.

Все это вызывало недовольство рабочих промышленных предприятий Познани и проецировалось в равной степени на центральную и местную власть. Усилия совета предприятия вагоностроительного завода хотя бы частично улучшить ситуацию коллектива неизменно наталкивались на равнодушие или неумение администрации что-либо реально изменить в пользу рабочих и служащих. О том, что положение на заводе чревато взрывом, хорошо знали и государственные, и партийные власти самого высокого уровня. Не говоря уже о городской администрации и партийных руководителях, которых о настроениях коллектива систематически ставили в известность соответствующие службы милиции и госбезопасность². Тем не менее сколько-нибудь удовлетворительных мер по исправлению социального и экономического положения рабочих не предпринималось. А местные власти рассчитывали лишь на то, что ситуацию рано или поздно удастся разрядить, как то бывало уже не раз. Конфликт нарастал и углублялся; в него втянулись городские власти и отраслевой профсоюз, прокуратура. Рабочий коллектив расценил тактику проволочек властей как издевательство. Ситуацию подогревали призывы к забастовке радикально настроенных рабочих, и это четко зафиксировали соответствующие службы.

8 июня на предприятии состоялась массовка, 16 июня — короткие перерывы в работе в знак протеста, 18 июня там же были обнаружены несколько листовок с лозунгами против ПОРП и партийно-государственного режима³. 21 июня работа была прервана; выдвинуты социальные и экономические требования (восстановления отмененной прогрессивки, ликвидации сверхурочных часов, улучшения снабжения и др.)⁴. 22 июня рабочие встретились с комиссией под председательством руководителя польских профсоюзов В. Клосевича, прибывшей из Варшавы для рассмотрения этих требований. Обсуждение вопросов носило бурный характер; никто не хотел отмалчиваться. В тот же день состоялись совещания партийного и профсоюзного активов с участием первого секретаря воеводского комитета ПОРП в Познани Леона Стасяка; обратил на себя внимание решительный, даже агрессивный тон выступлений рабочих. 23 июня в «Цегельском» заседал пленум заводского комитета ПОРП; одновременно спонтанно собралась массовка (около 3 тыс. человек). 25 июня, в понедельник, стихийно возникшие собрания рабочих избирают 17 делегатов для поездки в Варшаву, чтобы в министерстве разобрались наконец с положением и приняли меры; атмосфера собраний ощущалась как чрезвычайно напряженная. К делегатам присоединилось еще 10 человек из администрации, во главе с директором предприятия. 26 июня, во вторник, делегация «Цегельского» в составе 27 человек выехала в столицу, на следующий день вернулась обратно и сразу же появилась на предприятии. Одновременно прибывает министр машиностроительной промышленности Р. Фидельский. Опять стихийно собираются массовки в цехах⁵. Еще утром в ремонтных мастерских начинается объявленная накануне забастовка⁶.

Наконец, 28 июня терпение заводского коллектива было полностью исчерпано. Ровно в 6 утра, когда прозвучал сигнал о начале работы первой смены, несколько тысяч человек собрались на митинг. В 6.35 открылся главный вход западной части комбината. Работа почти во всех цехах остановилась, но ночная смена не спешила по домам. К митингующим присоединялось все больше людей, желавших публично выразить свой протест. Манифестанты вышли за пределы заводской территории, построились в колонны и с пением патриотических и религиозных песен двинулись в направлении центра города. Секретарь воеводской организации ПОРП Л. Стасяк пытался воспрепятствовать движению, но к нему никто уже не прислушивался. Дальнейшие события нарастали с какой-то фатальной неизбежностью. Потом, по прошествии некоторого времени, все — и непосредственные участники, и вольные или невольные свидетели, словом, все, кто в той или иной степени оказался причастным к происшедшему, — все отмечали эту особенность.

Сильное впечатление производил этот марш непритязательно одетых, возбужденных людей по пустынным еще улицам едва проснувшегося города. Число манифестантов достигло уже не менее 10 тысяч. Проходя мимо ремонтных железнодорожных мастерских — одного из крупных предприятий Познани (насчитывало 5000 рабочих), манифестация задержалась: на территории мастерских уже проходил митинг с участием заместителя министра железнодорожного транспорта, который давал какие-то пояснения собравшимся. Участники митинга присоединились к манифестации. По пути в колонны вливались рабочие и служащие более мелких предприятий, а также случайные прохожие. Таким образом, «демонстрация становилась выражением общего протеста всего общества Познани»⁷. Несколько небольших групп активистов опередили шествие, заходили во встречавшиеся мастерские, ателье, бюро, фирмы и уговорами или даже силой принуждали рабочих и служащих покидать свои места и идти вместе с демонстрантами.

Здесь уместно заметить, что довольно подробное описание похода демонстрантов необходимо, как представляется, для того, чтобы более наглядно показать размах, необычность, а на начальном этапе даже определенную грандиозность события. Протестное шествие охватило значительную часть Познани. Основной поток двигался к центру города не прямиком, а кружным путем в соответствии с предварительной договоренностью участников демонстрации: сначала они вышли к Главному вокзалу, через вокзальный мост — на ул. Рузвельта и мимо Международной ярмарки двинулись в направлении Университетского моста, а затем свернули налево от центра и через улицы Звежинецкую, Крашевского, Домбровского, Театральный мост вышли в центр на пл. Сталина (сейчас это пл. Адама Мицкевича) к Замку — здесь размещался Городской народный совет, а рядом с ним — здание воеводского комитета ПОРП. (Это был традиционный маршрут первомайских рабочих демонстраций межвоенного периода.)

В то же самое время покинули свои места работники некоторых предприятий правобережья Познани. Все желавшие участвовать в манифестации устремились в направлении пл. Свободы. Между тем основная колонна все увеличивалась, вбирая в себя все новых участников. Пройдя по ул. Рузвельта мимо Международной ярмарки до Университетского моста и свернув налево от центра, на ул. Звежинецкую, они вышли к трамвайному парку. Как будто сговорившись, трамвайщики высыпали на улицу. Трамвайное и автобусное движение по городским магистралям остановилось. Психологически этот фактор сыграл важную роль в нагнетании общей напряженности в городе. Создавалось впечатление, что происходит нечто неординарное, в истории города еще невиданное. Затем по ул. Крашевского манифестанты дошли до ул. Домбровского и повернули направо в сторону центра.

Многочисленные толпы людей с разных концов города стекались на площадь перед Замком. Собралось, по подсчетам исследователей, около 20 тыс. человек, и подходили все новые. Было около 9 утра. Через 20—30 минут на площади толпилось уже примерно 50 тыс. человек⁸. Скандировались лозунги, выражавшие экономические требования («Хотим хлеба!», «Требуем снизить цены!» и т. п.), но звучали и политические: «Требуем свободных выборов под контролем ООН», «Долой большевизм!», «Долой красную буржуазию!», «Требуем свободы!», «Хлеба и свободы!». Польские спецслужбы зафиксировали также много лозунгов антирусского и антисоветского содержания, а также направленных персонально против министра обороны ПНР К. Рокоссовского⁹. Известно также, что среди демонстрантов были и такие, которые держали в руках портреты коммунистов — антиподов Б. Берута и В. Гомулки¹⁰. Возможно, таким необычным образом они давали понять, что альтернативой сталинизму в Польше станет демократизация и «польский путь к социализму».

Ожидалось, что власти города выслушают претензии собравшихся и, быть может, предпримут реальные меры, чтобы снять общее возбуждение и ответить на требования рабочих. Вышел председатель президиума городского совета Ф. Фронцковяк, толпа обступила его, послышались угрозы; в такой ситуации условий для предметного разговора не могло быть. Тогда Фронцковяк предложил выбрать делегацию из числа манифестантов, с которыми он готов был обсудить создавшееся положение. Так как активистов-организаторов в этой точке площади не оказалось, в кабинет председателя совета попали люди фактически случайные, например, студент политехнического института Тадеуш Бенек (член ПОРП и активист Союза польской молодежи), который тем не менее решительно принял на себя роль лидера. Делегация представила главному администратору города требования повысить зарплату рабочим, снизить цены на продовольствие и т. п., но Фронцковяк заявил, что выполнение таких требований находится вне его компетенции. Тогда делегация решительно заявила, что в Познань должен прибыть, и без промедления, премьер-министр Ю. Циранкевич или Э. Охаб. Из здания городского совета делегация перешла в воеводский комитет ПОРП. Первого секретаря на месте не оказалось, и делегацию принял секретарь воеводского комитета партии по пропаганде В. Красько. Когда он вышел на площадь и взобрался на грузовик, чтобы обратиться к демонстрантам, ему не дали говорить; были даже попытки силой прогнать его с импровизированной трибуны.

Здесь, на просторной площади, в присутствии многих тысяч людей вступили в свои права новые, экстремальные факторы воздействия на массовое сознание. Во-первых, транспаранты политического свойства, воспринимавшиеся дословно, как призыв к действию: «Долой кровопийц!», «Смерть изменникам!», «Хотим свободной Польши», «Долой русских!»¹¹. Во-вторых, непосредственное воздействие на манифестантов ораторов стихийного митинга. Около 9.30 на площадь выехал автомобиль-ретранслятор, «позаимствованный» демонстрантами из близлежащего воеводского управления связи; он стал инструментом возбуждения толпы, нагнетания и без того разгоряченной атмосферы, а в ряде случаев тривиальной, но грозной в своих последствиях сознательной или невольной дезинформации. В частности, именно отсюда прозвучали призывы направиться к центральной тюрьме, чтобы разгромить ее¹². Обстановка на площади уже была неподконтрольной, непредсказуемой, и потому радикальные лозунги падали на податливую почву, подталкивали возбужденных людей к импульсивным, безответственным акциям.

После 10 утра, когда на площади и прилегавших улицах собрались уже десятки тысяч демонстрантов (о чем, в частности, свидетельствуют фотоматериалы, сохранившиеся до наших дней в архивах и опубликованные исследователями)¹³. От общей массы отделились две довольно значительные группы с флагами и транспарантами. Одна направилась к территории Международной ярмарки и вскоре вернулась обратно, другая, в сопровождении авторетранслятора, двинулась на ул. Млыньскую, где находилась центральная городская тюрьма. Из репродуктора машины над толпой неслись призывы: «На Млыньскую — освободить наших отцов и братьев!»¹⁴. Дело в том, что в толпе циркулировал слух, будто члены делегации рабочих, откомандированной накануне в Варшаву «искать правду», арестованы и находятся в тюрьме на Млыньской.

Тем временем в городе начались первые эксцессы: разгоряченная толпа ворвалась в управление социального обеспечения (перекресток улиц Домбровского и Мицкевича); там на шестом этаже находились устройства для глушения западных радиопередач на Познань. Их быстро демонтировали и под крики одобрения вышвырнули на улицу. В здание городского комитета ПОРП (ул. Мицкевича) ворвалась небольшая группа с криками: «Кончилась ваша власть!», «Хватит кормить дармоедов!», «Хотим Польши католической, а не большевистской!» и попыталась вытолкнуть сотрудников комитета на улицу, но вскоре была вытеснена подоспевшей милицейской командой.

К 10.30 главный центр событий переместился к зданию воеводского управления общественной безопасности — в район, ограниченный улицами Кохановского, Домбровского, Мыльной и Познаньской¹⁵. Демонстранты направили своих представителей для переговоров, но двери здания оказались запертыми, забаррикадированными изнутри. Из окон толпу обливали водой из брандспойтов; в ответ полетели булыжники. До поры до времени этим все и ограничивалось, так как охрана управления к тому времени получила строгий приказ не применять оружия. В этот же момент другая большая толпа подошла к тюрьме. Помещение здесь охраняла команда в составе всего 48 человек (они также получили строгое указание ни в коем случае не оказывать сопротивления нападению, тем более не открывать огня). Под охраной в тюрьме находилось 257 заключенных¹⁶. В столь наэлектризованной обстановке дальнейшее развитие событий целиком зависело от поведения демонстрантов, от незримого противоборства в их среде радикальных и умеренных тенденций.

Здесь также образовался «комитет» для переговоров с начальником тюрьмы, но представители демонстрантов не были допущены внутрь здания. Охрана пыталась отбиваться от осаждавших с помощью брандспойтов. Между тем толпа все увеличивалась. «...Рядом с рабочими, одетыми в комбинезоны, значительную часть составляли преступные и хулиганствующие элементы, а также молодежь и подростки», — читаем в рапорте службы безопасности¹⁷. И это отнюдь нельзя считать преувеличением. Толпа окружила тюрьму, подбадривая себя пением государственного гимна и религиозных песен. Напряженность все нарастала. Попытки открыть тюремные ворота не удались.

Однако «штурм» не состоялся, да в нем и не было нужды: несколько смельчаков перебрались через высокое ограждение и открыли ворота изнутри¹⁸. Понадобились считанные минуты, чтобы ворваться в помещение, обезоружить охрану и выпустить заключенных на свободу. (Впоследствии служба общественной безопасности объяснит быстроту действий нападавших тем, что среди них были люди, хорошо знавшие расположение тюремных помещений, так как в разное время содержались там за те или иные уголовные преступления.)

Но трагизм положения заключался в том, что одним нападением дело не закончилось: из тюремного арсенала было похищено оружие — ручной пулемет, автоматы и пистолеты с боеприпасами. С этого момента характер дальнейшего развития событий определялся тем, кто первым применит оружие. Сейчас, по прошествии почти полувека, выяснить, кто первым открыл огонь, вряд ли возможно. Документальные источники и свидетельства участников событий на сей счет противоречивы. В новейшем исследовании Э. Маковский категорически, без каких-либо сомнений становится на сторону демонстрантов, утверждая, что первыми открыли стрельбу осажденные¹⁹. В ходе расследования инцидентов каждая сторона, и это понятно, обвиняла другую. А бесспорных доказательств нет. Впрочем, поиск «виновных» мало что добавляет к пониманию сути драматических событий, разыгравшихся на улицах Познани.

Перестрелка началась примерно в 11.30. К зданию управления общественной безопасности подъехал радиотранслятор, из репродукторов которого понеслись призывы к штурму, среди прочего прозвучало не имевшее ничего общего с действительностью утверждение, будто в Польше началось всеобщее восстание. Вот только один пример того, что говорилось: «В стране произошел переворот, здание управления общественной безопасности — последний бастион свергнутого режима»²⁰. Все это выглядит уже как беззастенчивая провокация. Последствия, однако, были страшными. Наиболее решительные и озлобленные бросали в окна управления бутылки с бензином, вызывая пожары, окружили здание и пустили в ход огнестрельное оружие. По данным официального документа, составленного службой общественной безопасности по следам событий, стрельба велась из 41 огневой точки²¹. Имелись в виду одиночные обладатели автоматов, карабинов, пистолетов. Неподалеку на перекрестке из опрокинутых вагонов трамвая, автомобилей, булыжников мостовой и других подручных средств возводилась баррикада. Ситуация напоминала настоящий штурм, захлебнувшийся, правда, вследствие подоспевшей на выручку осажденным помощи. Здесь в перестрелке и суматохе погиб ученик музыкальной школы 13-летний Ромек Стшалковский — «трагический символ познаньского восстания» (нес красно-белый флаг впереди группы демонстрантов), как пишет польский историк²².

Центральные государственно-партийные власти реагировали на развитие событий в Познани крайне нервно. В Варшаве информацию о выходе демонстрантов на улицы получили в 7.00 утра (Л. Стасяк по телефону сообщил непосредственно Э. Охабу), то есть почти сразу. Но немедленной реакции властей тем не менее не последовало; ожидали дальнейшего развития событий. Однако с каждой минутой они приобретали все более угрожающий оборот, вследствие чего поспешно (и запоздало) — в 10.00 — созвали заседание Политбюро ЦК (были приглашены также министр внутренних дел В. Виха и командующий внутренними войсками В. Мусь), чтобы выработать план действий. Около 11.00 из Познани сообщили, что демонстранты захватили здание тюрьмы и в их руках оказалось оружие, что в центре города началась стрельба, с обеих сторон появились раненые и убитые. И только тогда было принято решение срочно направить в Познань подразделения 2-го танкового корпуса, находившегося в тот момент на учебном полигоне в 20 км севернее города. На заседание Политбюро был вызван вице-министр национальной обороны генерал Ст. Поплавский (советский офицер-поляк, откомандированный в Войско Польское), который получил приказ возглавить общее руководство подавлением выступлений. Политические же аспекты поручались премьер-министру Ю. Циранкевичу, отправившемуся в Познань во главе специальной партийно-правительственной комиссии (секретари ЦК ПОРП Е. Моравский и Э. Герэк, глава польских профсоюзов, член ЦК ПОРП В. Клосевич)²³.

В 12.00 19-я танковая дивизия двинулась в направлении Познани. Через два часа — шесть часов спустя после того, как первые демонстранты вышли на улицы — в город прибыли С. Поплавский со своим штабом, а затем — прямо в эпицентр событий — и боевые машины. Их встретили бутылками с бензином, и сразу же несколько танков запылали. Участникам этого быстротечного эпизода и случайным свидетелям все происшедшее напоминало бой времен Варшавского восстания 1944 г. Трагедия вступала в свою кульминационную фазу.

Танковые подразделения получили задачу обеспечить охрану военных объектов, казарм, тюрьмы, электростанций, железнодорожных вокзалов, радиостанции. Только в районе интенсивных перестрелок (тюрьма, управление общественной безопасности) в акциях по усмирению участвовало более 40 танков²⁴. Но с ходу подавить довольно многочисленные и мобильные огневые точки не удавалось.

С 15.00 до 17.00 северо-западная часть центра города находилась во власти стихии: группы вооруженных людей (как гражданских, так и военных) перемещались по улицам в разных направлениях, не сразу можно было понять, кто в кого и откуда ведет огонь. Словом, налицо были все признаки общего хаоса. И не случайно генеральный прокурор ПНР Марьян Рыбицкий впоследствии, когда на VII пленуме ЦК ПОРП анализировались события в Познани, в своем выступлении обронил ставшую печально известной фразу: «Мне кажется, что в Познани почти весь день власть лежала на улице»²⁵. К 17.00 часам в городе в руках демонстрантов насчитывалось по крайней мере 48 огневых средств²⁶. Танки отвечали прицельным пулеметным огнем. Понятно, что в такой ситуации обе стороны несли потери, раненые и убитые были также и среди случайных прохожих. Постепенно подавляющее численное превосходство и военная техника регулярной армии решили дело: осаждавшие здание управления общественной безопасности (в большинстве своем молодежь, в том числе прошедшая военную выучку в Войске Польском), вооруженные лишь стрелковым оружием, были отброшены, а к вечеру стрельба в городе заметно ослабела. Правда, одиночные выстрелы изредка слышны были еще и на следующий день. Но то были лишь отголоски трагедии.

В развитии событий в Познани можно видеть четыре качественно отличавшихся фазы. Первая, вступительная характеризовалась тем, что вследствие прекращения работы на ряде предприятий сформировались большие группы демонстрантов (сначала преимущественно из рабочих), которые направились к партийным и государственным властям города; манифестация носила достаточно спокойный, можно даже сказать — мирный характер (основным ее лозунгом был «свободы и хлеба»). Вторая фаза отличалась от предшествующей тем, что в манифестацию вливались люди, настроенные по тем или иным причинам антиправительственно, а также криминальные элементы. Вследствие нагнетания общей атмосферы несколько сотен радикальных и просто анархиствующих молодых людей совершили нападение на городскую тюрьму, обезоружили охрану, выпустили на свободу заключенных и овладели огнестрельным оружием и боеприпасами. С этого момента общая ситуация в Познани трансформировалась в чреватые непредсказуемыми последствиями эксцессы. Третья фаза — попытка вооруженной молодежи (в том числе освобожденных из заключения криминальных элементов, о чем в некоторых современных польских исследованиях иногда умалчивается) овладеть зданием воеводского управления общественной безопасности; военнослужащие управления, вопреки полученному приказу не применять оружия, открыли огонь на поражение. Четвертая, заключительная фаза — подавление регулярными войсками, прибывшими в город, огневых точек нападавших²⁷. Вечером 30 июня войска были выведены из города. Итог кровавых столкновений по официальным данным: убитых 74 человека (55 человек погибло непосредственно в ходе перестрелки, еще 19 человек умерли позднее от полученных ранений). Из этого числа гражданских лиц — 66, функционеров управления безопасности — 3, милиционеров — 1, солдат Войска Польского — 4. Ранения различной степени тяжести получили 575 человек, в том числе 15 функционеров управления общественной безопасности, 5 милиционеров и 37 солдат²⁸. Эти количественные данные по сию пору считаются неполными.

* * *

Таким выглядел самый общий контур драматических событий в Познани. Какова их суть, как оценивать их в свете имеющихся разнообразных источников? Каковы самые существенные элементы, которые позволяют интегрировать «Познаньский июнь» в контекст общепольского кризиса 1956 г.?

До сих пор в историографии проблемы — на уровне научной литературы, в дискуссиях на научных конференциях, в публицистике — продолжаются споры о том, как следует трактовать события в Познани: что это было — хулиганские выходки, антигосударственный бунт, заранее спланированное и подготовленное восстание против системы? Тот или иной ответ на вопрос имеет существенное методологическое значение для дальнейшего изучения темы.

1. Социальный взрыв в Познани нельзя считать случайным, тем более — инспирированным извне, как это сразу по свежим следам событий пытались представить некоторые военачальники, осуществлявшие подавление бунта. Первоначально такой же точки зрения придерживались и польские высшие государственные руководители. Как уже отмечалось, серьезные проблемы в социальной сфере на машиностроительном комбинате «Цегельский» не были тайной для руководителей разных уровней. Рабочие предприятия прибегали к массовым протестам на экономической почве и прежде (сентябрь 1954 г., 16—21 июня 1955 г.)²⁹. Все попытки представителей завода (профсоюзы, низовые партийные организации, администрация) добиться улучшения материального положения рабочих недальновидно, но вполне сознательно блокировались государственным аппаратом разного уровня посредством бюрократической волокиты³⁰. Вследствие этого и вызрела кризисогенная ситуация. Однако к тому времени во многих рабочих коллективах — в общепольском масштабе — недовольство приняло такие размеры, что в Политбюро ЦК ПОРП полученной из Познани информации должного значения не придали. По признанию самого Э. Охаба, открытые проявления протестов ожидались в тот момент у шахтеров Силезии и на промышленных предприятиях Лодзи, к шахтерам он и направился³¹. Как утверждал З. Новак, никто в высшем политическом руководстве страны не мог предвидеть того, что случилось³². Очевидно, он имел в виду кровавые столкновения населения и силовых структур. Таким образом, для высших властей бунт в Познани оказался подобен разорвавшейся бомбе. Из вполне авторитетного свидетельства первого секретаря ЦК ПОРП вытекает, что социально-психологические предпосылки того, что стало горькой явью 28 июня 1956 г., вполне назрели. Нужна была только искра, чтобы прогремел взрыв.

2. Обращает на себя внимание неадекватность действий высших партийных и государственных органов. Столь же показательно свидетельство еще одного авторитетного современника событий, который как раз в то время занимал высокое положение в государственном управлении и был хорошо информирован о внутриполитической обстановке в стране. Это бригадный генерал В. Мусь. Он вспоминает: «Сигналы о бурных событиях на фабриках приходили из разных городов, но прежде всего из крупных промышленных центров — Силезии, Лодзи, Кракова. <...> Традиционно мирный Познань не вызывал беспокойства. Вопросами требований, поднятых рабочими, занималось министерство машиностроительной промышленности, ведомства же, ответственные за безопасность, трактовали конфликт как спор на экономической почве», а потому к возможности открытых протестов, которые при известном стечении обстоятельств могли принять неконтролируемые формы проявления, попросту не готовились³³.

Как же следует трактовать данную ситуацию? На мой взгляд, волнения в Познани не соответствовали доктринальным представлениям польского политического руководства о способах разрешения социальных и экономических проблем, ведь сами по себе возможные массовые выступления рабочего класса в защиту своих экономических интересов в условиях строительства общества «социальной справедливости» рассматривались коммунистической элитой (и не только в Польше) как не укладывающиеся ни в какие рамки аномалии, если не тяжкие преступления перед «народной властью». Потому-то никакого сколько-нибудь эффективного механизма урегулирования конфликтов на социальной и экономической основе не предусматривалось. Разрешение такого типа конфликтов отдавалось на откуп профсоюзам, но они уже давно погрязли в формализме, жестко контролировались партийными органами и не могли реально противостоять злоупотреблениям административных органов предприятий. Фактически рабочие были лишены легальной возможности отстаивания своих требований и действенной организационной структуры, которая представляла бы их законные интересы. Польские профессиональные союзы на эту роль не подходили. В случае с Познанью запаздывание и несогласованность механизмов государственного и партийно-политического управления привели к запаздыванию и в принятии эффективных решений.

3. Были допущены очевидные ныне промахи в информировании общественности. Уже вечером 28 июня было опубликовано сообщение Польского агентства печати, а наутро сообщение городских властей, в которых говорилось, что «с определенного времени империалистическая агентура и реакционное подполье старались использовать экономические трудности и наболевшие проблемы на некоторых предприятиях Познани для провоцирования выступлений против народной власти» и что «агентам врагов удалось спровоцировать уличные беспорядки»³⁴. Прибывший в Познань по поручению Э. Охаба премьер-министр Ю. Циранкевич в выступлении по радио вечером 29 июня также однозначно оценил происшедшее как провокацию агентов империализма и реакционного подполья, прибавив к этому довольно грубые угрозы, чем фактически дезориентировал население города. Дословно он заявил среди прочего следующее: «Каждый провокатор или безумец, который осмелится поднять руку на народную власть, пусть будет уверен, что ему эту руку народная власть отрубит в интересах рабочего класса, в интересах трудового крестьянства и интеллигенции, в интересах борьбы за подъем жизненного уровня населения, в интересах дальнейшей демократизации нашей жизни, в интересах нашей Родины»³⁵. Население Познани восприняло такой пассаж как неприкрытую угрозу всем жителям города, чего премьер вовсе не желал. Но такова была атмосфера того трагического дня (едва смолкли перестрелка и грохот гусениц танков, с улиц начали подбирать убитых, а раненые заполнили госпитали); поэтому премьер считал целесообразным прибегнуть к столь суровой лексике. Сейчас очевидно, что ему нужно было найти какие-то другие, более подходящие слова. Но средствам массовой информации была предложена именно та точка зрения, которую выразил Ю. Циранкевич, и она перекочевала затем, в частности, в средства массовой информации СССР, о чем будет сказано ниже.

Далеко не во всем верная оценка массовых беспорядков в Познани сохранялась еще три-четыре месяца. Ее пришлось публично дезавуировать в октябрьские дни, но уже в совершенно иной ситуации. А 30 июня, когда еще не все огневые точки в Познани были подавлены, Политбюро ЦК ПОРП на своем заседании заслушало сообщение Ст. Поплавского об «умиротворительных» акциях во взбунтовавшемся городе. Протокол заседания бесстрастно гласит: «Тов. Поплавский отметил, что ход событий в Познани указывал на организованную работу врага. Акцией руководил подпольный штаб. Было также применено оружие немецкой марки». На основании этого сообщения комиссии во главе с Э. Герэком поручалось на месте изучить все обстоятельства дела и подготовить аналитический материал для политического руководства³⁶. Комиссия хотя и признала наличие серьезных бытовых трудностей рабочих на предприятиях Познани, но в целом непосредственной причиной волнений посчитала фактор «воздействия враждебной агентуры»³⁷. Политбюро утвердило доклад комиссии 10 июля, а на следующий день Э. Герэк выступил на пленарном заседании воеводского комитета ПОРП в Познани. Здесь его основной тезис в ряде выступлений был подвергнут сомнению. И это понятно: далеко не всем версия о «враждебной агентуре» казалась убедительной. Тем более что параллельно с комиссией Герэка волнениями в Познани занялась специальная комиссия Комитета по делам общественной безопасности, которую возглавил Я. Птасиньский. Эта комиссия пришла к иным выводам, а именно, что в основе беспорядков лежали экономические причины, что события развивались спонтанно и что тезис о провоцировании волнений извне не следует принимать во внимание как не соответствующий действительности³⁸. Абсолютно независимо от заключения комиссии Птасиньского похожая точка зрения уже для широкой публики была представлена в редакционной статье «Первые выводы», опубликованной в газете «Трыбуна люду»³⁹. В статье проводилась мысль, что необходимо видеть две тенденции в трагических событиях «Познаньского четверга»: глубокое недовольство рабочих социальной политикой ПОРП и противоправные акции экстремистов; переплетение этих тенденций привело к кровавым эксцессам. Высшее партийное руководство посчитало такой подход, некстати для Политбюро ЦК обнародованный в открытой печати, грубой политической ошибкой, за что главный редактор центрального печатного органа ПОРП секретарь ЦК Е. Моравский, не согласовавший текста статьи с политбюро, был отстранен от должности⁴⁰.

4. Версия о целенаправленном руководстве беспорядками со стороны некоего «подпольного штаба», комитета или иной координирующей структуры, связанной с зарубежными центрами, не находит бесспорного (и даже косвенного) подтверждения в документальных источниках; в ходе судебных расследований также никаких следов подобного рода не было обнаружено. Первый секретарь воеводского комитета ПОРП в Познани Л. Стасяк даже вынужден был на VII пленуме ЦК ПОРП, состоявшемся в июле 1956 г., подать специально заявление в письменной форме следующего содержания (приобщено к стенограмме пленума): «До 28.VI ни воев[одский] ком[итет] ПОРП в Познани, ни воев[одское] Управление общественной безопасности не имели никаких донесений, доказательств, фактов: якобы в Познани был и собирался на совещания забастовочный комитет. Точно так же и сейчас, после событий нет никаких доказательств о существовании такового комитета»⁴¹.

Впрочем, отсутствие некоего комитета, «штаба» или иной руководящей структуры вовсе не означает отсутствия вожаков, какие непременно присутствуют в любых массовых движениях и беспорядках. Я назвал бы таких энергетически заряженных людей лидерами, своеобразными активистами-координаторами. Они не всегда бывают бесстрастными инспираторами массовых акций, не всегда — в силу разных причин и конкретных обстоятельств — осознают пагубные подчас последствия своих действий. Достаточно часто такие люди действуют из самых благих побуждений. Но бесспорным фактом является то, что такие активисты в познаньских волнениях были и на тех или иных поворотах событий играли заметную роль. Именно они позаботились заблаговременно о подготовке транспарантов с лозунгами экономического и политического содержания и изготавливали новые уже в процессе манифестации, предложили маршрут шествия и т. д. Но в их поступках импровизации было еще больше, чем продуманных, заранее просчитанных действий.

5. Роль волнений в Познани ощутима в дальнейшей динамике общеполитической ситуации в Польше, в частности их воздействие на поляризацию мнений в ЦК ПОРП и в партии в целом как по вопросу оценки событий, так и по другим, не менее горячо дискутировавшимся вопросам, живо затрагивавшим все польское общество.

6. Наконец, свою — резко негативную — роль они объективно сыграли и в формировании взглядов советских партийно-государственных кругов на все углублявшийся политический кризис в Польше. В связи с этим попытаемся выяснить, как в Кремле оценили беспорядки в Познани.

Доступных исторических источников по данной теме пока крайне мало, а те, которые имеются, недостаточно информативны и потому не позволяют ответить на некоторые весьма существенные исследовательские вопросы. Думается, открытие самых важных по содержанию документов в связи с поставленным вопросом еще впереди.

Президиум ЦК КПСС заслушал на своем заседании 29 июня 1956 г. информацию секретаря ЦК КПСС П.Н. Поспелова «О событиях в Польше». Текст ее, однако, неизвестен, а, может быть, в зафиксированном текстовом виде ее и вовсе не было. В черновом протоколе заседания есть предельно лаконичная запись: «Опубликовать в печати»⁴². И это — все. О чем же шла речь? Думается, в данном случае имелась в виду полученная из Варшавы корреспонденция ТАСС под заголовком «Враждебная провокация империалистической агентуры», содержавшая высказанную польским премьер-министром Ю. Циранкевичем излишне эмоциональную оценку событий.

О беспорядках в Познани советская общественность узнала утром в субботу 30 июня, когда в «Правде» можно было прочитать об официальном сообщении польской печати. В этот же день ЦК КПСС принял постановление «О преодолении культа личности и его последствий», в котором есть небольшой фрагмент, касающийся событий в Познани. В постановлении говорилось о решении американского сената выделить дополнительные ассигнования в размере 25 млн долларов на подрывную деятельность в странах за «железным занавесом». «Мы должны трезво оценить этот факт и сделать из него соответствующие выводы, — читаем далее. — Ясно, например, что антинародные выступления в Познани оплачены из этого источника. Однако у провокаторов и диверсантов, оплаченных из заокеанских денежных фондов, хватило духу только на несколько часов. Трудящиеся Познани дали отпор вражеским вылазкам и провокациям. Провалились планы темных рыцарей "плаща и кинжала", провалилась их гнусная провокация против народной власти в Польше»⁴³. В то время в советском обществе директивные партийные документы было принято считать выражением официальной точки зрения, не подлежавшей ни малейшему сомнению. Советские пропагандистские органы как истину в последней инстанции навязывали представление о бесспорной прямой связи между волнениями 28 июня и подрывной деятельностью правящих кругов США⁴⁴. Между тем, как уже говорилось, в ходе расследований никаких свидетельств, подтверждающих эту связь, найдено не было. Не было правдой и утверждение, будто сами волнения продолжались всего «несколько часов». Можно предположить, что волнения в Познани явились и для Н.С. Хрущева, и для его окружения столь же неожиданны, как и для польских руководителей. Правда, когда в Познани началась массовая демонстрация, соответствующие советские разведывательные службы наблюдали за развитием событий «на месте» и необходимую информацию немедленно сообщали в Москву. На эту тему есть косвенное свидетельство Я. Птасиньского: о волнениях в Познани он, находясь в Москве в служебной командировке, узнал от председателя КГБ СССР генерала И.А. Серова 28 июня и уже во второй половине того же дня вернулся советским военным самолетом в Варшаву⁴⁵. Есть еще одно свидетельство: председатель Комитета общественной безопасности ПНР Э. Пщулковский рассказывал, что в Москве в тот момент «его информировали о развитии ситуации в Познани советские друзья, располагавшие радиограммами, и что они были лучше ориентированы, чем наша "безопасность"»⁴⁶.

В Кремле ожидать от спецслужб и аппарата ЦК КПСС более подробного и взвешенного анализа, по-видимому, не могли из-за нехватки времени, и в текст постановления вошла оценка, позаимствованная из официального сообщения Польского агентства печати. Ведь даже лидер КПСС в то время тоже не обладал всей полнотой информации о Познани. Его оценки события иногда достаточно поверхностны, о чем довольно красноречиво свидетельствует следующий пример. 10 июля 1956 г., то есть без малого две недели спустя после волнений в Познани, Н.С. Хрущев принял делегацию Итальянской компартии. В беседе затрагивался широкий круг вопросов, в том числе и по польской проблематике. Массовые демонстрации и уличные эксцессы в Познани он расценил как недостаточно подготовленное реакционными силами восстание, не сказав ни слова о вмешательстве в события регулярных воинских частей⁴⁷. Создается впечатление, что Н.С. Хрущев, говоря о Познани, как всегда больше импровизировал, нежели опирался на продуманную, взвешенную с точки зрения формулировок и акцентов концепцию.

То, что произошло в Познани 28—29 июня 1956 г., нельзя назвать восстанием, на чем настаивают некоторые современные польские исследователи⁴⁸. Нет оснований мифологизировать разыгравшуюся на улицах Познани подлинную людскую драму. Анализ всей совокупности доступных на сегодня источников убеждает в том, что это был бунт отчаявшихся, разгневанных людей — стихийный и беспощадный. В ментальности его прямых участников и невольных свидетелей именно таким он и запечатлелся.

Примечания

1. Подробнее см.: Żechowski Z. Z ekonomicznych źródeł sytuacji strajkowej w Zakładach im. H. Cegelskiego wiosną 1956 r. // Kronika miasta Poznania. 1957. № 3—4. S. 43—56; Łukaszewicz L. Podłoże strajku w Zakładach Przemysłu Metalowego «H. Cegelski» w Poznaniu w 1956 roku // Poznański Czerwiec 1956 / Pod red. J. Maciejewskiego, J. Trojanowiczowej. Poznań, 1981. Изд. 2-е, испр. и доп.: Poznań, 1990. S. 46—55. Все отсылки на данный сборник приведены по второму, более содержательному и полному изданию.

2. См., например: Stępka S. Poznański Czerwiec 1956 w świetle dokumentów MSW // Odra. R.31. 1991. № 6. S. 22—23.

3. Ziemkowski A. Próba chronologicznej rekonstrukcji wydarzeń // Poznański Czerwiec 1956... S. 63.

4. AAN. PZPR. КС. Sygn. 1678. К. 352. Информация отдела тяжелого машиностроения ЦК ПОРП о положении на предприятиях ЗИСПО, 27 июня 1956 г.

5. Подробнее см.: Ziemkowski A. Op. cit. S. 64—66; Choniawko A. Przebieg wydarzeń czerwcowych w Poznaniu // Wydarzenia czerwcowe w Poznaniu 1956: Materiały z konferencji naukowej zorganizowanej przez Instytut Historii AM w dniu 4.V 1981 / Pod red. E. Makowskiego. Poznań, 1981. S. 33—36.

6. См.: Ziemkowski A. Op. cit. S. 67.

7. Ibidem. S. 72.

8. Некоторые польские историки считают, что на площади собралось около 100 тыс. человек (Eisler J. Zarys dziejów politycznych Polski 1944—1989. Warszawa, 1992. S. 65; Makowski E. Poznański Czerwiec 1956: pierwszy bunt społeczeństwa w PRL. Poznań, 2001. S. 67.

9. См.: Machcewicz P. Polski rok 1956. Warszawa, 1993. S. 86—101.

10. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 396. Л. 299.

11. Jankowiak S., Makowski E. Poznański Czerwiec 1956 w dokumentach. Poznań, 1995. S. 36.

12. Choniawko A. Op. cit. S. 42.

13. См.: Jankowiak S., Machcewicz P., Rogulska A. Zranione miasto: Poznań w czerwcu 1956 roku. Poznań; Warszawa, 2003. S. 17—27.

14. Ziemkowski A. Op. cit. S. 80.

15. См. фрагмент плана г. Познань: Makowski E. Op. cit. S. 113.

16. Jankowiak S., Makowski E. Op. cit. S. 89.

17. Ibidem.

18. Ziemkowski A. Op. cit. S. 82. Ср.: Jankowiak S., Makowski E. Op. cit. S. 90.

19. Makowski E. Op. cit. S. 116.

20. Ziemkowski A. Op. cit. S. 86.

21. Jankowiak S., Makowski E. Op. cit. S. 105.

22. Ziemkowski A. Op. cit. S. 88.

23. Centrum władzy: Protokoły posiedzeń kierownictwa PZPR: Wybór z lat 1949—1970 // Dokumenty do dziejów PRL. Zeszyt 13 / Opr. A. Dudek, A. Kochański, K. Persak. Warszawa, 2000. S. 172. См. также: Nalepa Ed. J. Pacyfikacja zbuntowanego miasta: Wojsko Polskie w Czerwcu 1956 r. w Poznani w świetle dokumentów wojskowych. Warszawa, 1992. S. 22—27.

24. Цит. по: Kultura (Warszawa). 25.10.1981. См. также: Rykowski Z., Władyka W. Op. cit. S. 198.

25. Ziemkowski A. Op. cit. S. 93.

26. Ibidem. S. 95, 98.

27. См.: Орехов А.М. Общественно-политический кризис 1956 года в Польше (генезис и развитие событий) // Политические кризисы и конфликты 50—60-х гг. в Восточной Европе / Отв. ред. Ю.С. Новопашин. М., 1993. С. 33.

28. Sprawozdanie z prac komisji КС PZPR powołanej dla wyjaśnienia przyczyn i przebiegu konfliktów społecznych w dziejach Polski Ludowej. Warszawa, 1983. S. 29.

29. См.: Polski Październik. Zebrał i opracował M. Jaworski. Warszawa, 1983. S. 8—9; Czubiński A. Czerwiec 1956 w Poznaniu. Poznań, 1986. S. 19.

30. Впоследствии на эту тему в очень резкой форме выскажется Ст. Сташевский. См.: AAN. PZPR. КС. Sygn. III/16. К. 315. Из стенограммы заседания VII пленума ЦК ПОРП 19 июля 1956 г.

31. Torańska Т. Oni. Warszawa, 2004. S. 80. О том же говорил Ст. Сташевский, назвав еще Гданьск, Щецин и Варшаву (AAN. PZPR. КС. Sygn. Ш/16. К. 310).

32. AAN. PZPR. КС. Sygn. III/18. К. 1038.

33. Mus W. Z drugiej strony barykady // Polityka. 26.06.1982. № 10.

34. Trybuna Ludu. 29.06.1956; Głos Wielkopolski (Poznań). 29.06.1956.

35. Trybuna Ludu. 30.06.1956. Даже на склоне лет, уже не обремененный высокими государственными и партийными полномочиями, совсем отойдя от «большой политики», Ю. Циранкевич не высказывал сожаления о своих словах и подчеркивал, что, будучи в ранге премьер-министра, обязан был прибегнуть к самой жесткой фразеологии, чтобы предостеречь об опасности для Польши и процессов демократизации в ней в случае возникновения каких-либо антиправительственных выступлений в других промышленных центрах. См.: Syzdek E., Syzdek В. Zanim zostanie zapomniany. Warszawa, 1996. S. 193—194.

36. Centrum władzy... S. 174. (Выделено мною. — А.О.)

37. Czubiński A. Op. cit. S. 52—53.

38. Заключительный документ комиссии обильно цитирует Я. Птасиньский: Ptasiński J. Wydarzenia poznańskie: czerwiec 1956. Warszawa, 1986. S. 127.

39. Trybuna Ludu. 6.07.1956. Автор статьи — известный журналист Кшиштоф Волицкий.

40. Centrum władzy... S. 178.

41. AAN. PZPR. КС. Sygn. III/17. К. 67. Załącznik 3. Без даты; не ранее 27 июля 1956 г.

42. Президиум ЦК КПСС 1954—1964: Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы / Глав. ред. А.А. Фурсенко. М., 2003. Т. 1. С. 145. Протокол № 26 заседания Президиума ЦК КПСС.

43. О преодолении культа личности и его последствий. Постановление Центрального Комитета КПСС. М., 1956. С. 29—30.

44. Теоретический орган ЦК КПСС журнал «Коммунист» в передовой статье «Единство международного коммунистического движения нерушимо» отмечал в том же духе, что и постановление от 30 июня: «Недавние события в Познани показали, как действует международная реакция, все еще мечтающая о реставрации капитализма в социалистических странах. Хотя эта реакционная авантюра и потерпела полный крах, народы социалистических стран извлекают из познанских событий необходимый урок: если будет ослаблена бдительность, то враги могут воспользоваться этим в своих гнусных целях» (Коммунист. VII. 1956. № 11. С. 6).

45. Ptasiński J. Op. cit. S. 9.

46. Torańska T. Op. cit. S. 82. Интервью с Э. Охабом.

47. См.: Н.С. Хрущев: «У Сталина были моменты просветления»: Запись беседы с делегацией Итальянской компартии // Источник. 1994. № 2. С. 86, 90.

48. См., например: Machcewicz Р. Ostatnie powstanie // Poznański Czerwiec w świadomości i historii. Praca zbiorowa / Red. A. Górny. Poznań, 1996. S. 15—24; Wojciechowski M.L. Poznański Czerwiec 1956: insurekcja, rewolta czy «wypadki»? // Poznański Czerwiec 1956 / Pod red. S. Jankowiaka, A. Rogulskiej. Warszawa, 2002. S. 91—94.