Взгляды Збигнева Бжезинского на социализм

Рецензент. Вы правы, когда пишете о дифференциации политики США по отношению к социалистическим государствам. Но на с. 185 в вашей оценке взглядов З. Бжезинского не хватает, возможно, главной сути той книги, которую вы цитировали. З. Бжезинский публично в предисловии к своему нашумевшему в 1967 г. опусу советовал президенту Соединенных Штатов:

«Всякий раз, когда обсуждается проблема разрядки в отношениях Восток — Запад, часто в качестве единственной альтернативы выдвигается «холодная война». Замыкание в границах двух этих альтернатив — очевидный абсурд. Если даже под «холодной войной» понимать перманентное наступление Запада против коммунизма, без применения военных средств, то отказ от нее вовсе не означает неизбежности программы помощи Советам в форме инвестиционных кредитов (...). Ведь благодаря такой помощи Советы смогут в еще большей степени, чем до сих пор, специализироваться в производстве военных средств, что даст им возможность еще больше шантажировать отдельные звенья некогда единого, а ныне разбитого на конкурирующие части антикоммунистического лагеря».

Итак, что касается США, то выбор был сделан еще и потому, что изменялась американская концепция войн, которые — это убедительно доказал Вьетнам — в современном мире не могут вестись военными средствами, ибо это грозит гибелью цивилизации. Соперничество с социалистическим сообществом должно было развернуться на экономической платформе, то есть путем неклассических способов ведения войн.

Автор. Термин «экономическая война», пожалуй, заменил собой комплекс тех мер военно-политического давления, которые входят в понятие «холодной войны». Что касается З. Бжезинского, то он наряду с Ричардом Пайпсом продолжает оставаться в числе тех, кого цитируют все пишущие о Польше.

В развитие сказанного вами приведу изложение одного из многочисленных интервью З. Бжезинского, которые он дает во время регулярных частных визитов в родные польские места. Орган варшавской курии журнал «Пшеглёнд католицки» (4.06.1987) подчеркнул, что З. Бжезинский является компетентным собеседником не только в вопросах глобальной политики. Его знакомство с польскими делами поражает.

«В ваших публикациях все время появляется мотив какой-то новой, полицентрической модели устройства мира. Считаете ли вы, — поинтересовался представитель редакции Я. Рейтер, — что ваши прогнозы оправдаются? Считаете ли вы, что полицентрическая модель как-то повлияет на соперничество сверхдержав?

Считаю, что направление, намеченное мною в этих работах, в принципе обоснованное, сказал З. Бжезинский. Под конец текущего века глобальная иерархия будет складываться из следующих частей:

Наиболее развитой частью света, наиболее развившимися технологически будут Америка и Япония. Считаю, что наблюдающийся в настоящее время экономический конфликт между Америкой и Японией является, так сказать, диалектическим, ведет к углублению американо-японской интеграции.

На втором месте скорее всего окажется Западная Европа, которая не сравняется с Америкой, Японией и которой не хватит широкой динамики, ибо, невзирая на свой научно-экономический потенциал, она останется разделенной на государства.

На третьем месте будут так называемые быстро индустриализирующиеся государства То есть такие страны, как в настоящее время Корея, Тайвань, а в ближайшем будущем и Таиланд, Бразилия, может быть, Китай, если политический кризис не вызовет там хозяйственной задержки.

На четвертом месте окажутся социалистические страны, где, по моему мнению, процесс «перестройки» будет очень медленно идти вперед, если вообще приведет к каким-либо глубоким реформам. Бюрократическая, централизованная система не сможет динамично соперничать со странами, которые я вижу на первом плане.

А уже за ними останется та часть света, которая развивается очень медленно. На самом конце будут те страны, которые пройдут через очень глубокий кризис своего существования. Я думаю прежде всего о некоторых районах Африки. Таким образом, все это вместе представляет очень плюралистическую картину мира.

Я считаю, отметил Бжезинский далее, что определенное ослабление американских отношений с Западной Европой и одновременно отношений между Восточной Европой и Советским Союзом неизбежно. Это результат неизбежных исторических процессов, которые постепенно будут изменять ситуацию, возникшую в 1945 г.

В ответ на вопрос, вызовет ли стремление Западной Европы к политической эмансипации подобные стремления на другой стороне континента? — З. Бжезинский заявил.

По-моему, эволюция на Европейском континенте будет проходить именно в этом направлении. Это не значит, что данный процесс будет синхронным для Востока и Запада Однако в принципе он повлечет за собой пробуждение так называемой исторической Европы, отход от раскола и постепенное появление того, что действительно станет подлинной Европой.

Я надеюсь, сказал он далее, что поляки в ходе приобретения тяжелого исторического опыта научились «исторической ловкости в стремлении именно к такой Европе, которая не провоцировала бы напрямую другие государства». Такого рода национальная ловкость является необходимой вещью в тех геополитических условиях, в которых находится Польша.

Был также задан вопрос: ялтинское устройство рассматривается западной частью Европы, может, и не как совершенное, но как прочное мирное устройство. Однако, с другой стороны, многие люди воспринимают его как определенное препятствие на пути эмансипации. Не считаете ли вы, что возможен компромисс между этими двумя взглядами?

Я не совсем с вами согласен, заявил Бжезинский. Мне кажется, что в Западной Европе существуют опасения, что слишком резкие перемены в нынешней системе могли бы вызвать опасные для всех потрясения. Это неравнозначно положительной оценке этого устройства. Мне кажется, что и в Западной, и в Восточной Европе есть желание восстановить ее определенное, подлинное, историческое лицо. И это понятно. Конечно же у разных народов это чувствуется слабее или сильнее. По определенным причинам это особенно сильно чувствуется в Германии. По другим причинам это сильно чувствуется в Польше. Но, например, также и у французов можно заметить определенные чувства разочарованности, вызванные фактом, что Европа в двух великих войнах совершила историческое самоубийство.

Если мировая система, заявил Бжезинский в заключение, основанная на превосходстве двух великих держав, не пойдет в направлении более широкого, более плюралистического сотрудничества большего числа участников, то альтернативен будет анархия. А этого надо избежать».

Рецензент. Академичный тон суждений — это хорошо. Но выдержка иногда изменяет таким, как З. Бжезинский. На его резкие высказывания ссылались многие западные газеты в критические дни забастовок мая 1988 г. И выглядело это примерно так, как в статье английской газеты «Дейли телеграф» (7.05.1988) под заголовком «Фитиль на Востоке вот-вот вспыхнет».

«Как заявил в прошлом месяце в Лондоне бывший помощник президента США по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, в утверждении о том, что в «Восточной Европе есть пять стран, в которых созрели политические условия для взрыва», нет никакого преувеличения.

Ровно неделю назад польское Политбюро предупредило руководителей металлургическою комбината в Нова-Гуте, который является эпицентром самой серьезной в стране вспышки волнений среди промышленных рабочих с 1981 г., чтобы они действовали осторожно, дабы этот конфликт не стал искрой, способной воспламенить (новые) конфликты».

Последующие события, несомненно, подтвердили наихудшие опасения правительства. Как и в 1980 г., когда возник свободный профсоюз «Солидарность», деятельность которого привела к отставке правительства и введению военного положения, начавшись с производственных споров, этот конфликт быстро приобрел политическую окраску.

Столкновения между демонстрантами и полицией 1 мая в семи польских городах свидетельствуют о том, что бастующие пользуются поддержкой за пределами Кракова, причем не только промышленных рабочих. К тому же забастовка на верфи им. Ленина в Гданьске в ответ на смелую речь Леха Валенсы 1 мая. «Если у вас есть армия, генерал Валенса в вашем распоряжении» — не оставила у властей никаких сомнении в том, что повторение событий 1980 г. вполне реально. Время покажет, помогут ли аресты лидеров «Солидарности» сдержать эту новую вспышку недовольства.

Парадокс заключается в том, что возрождение «Солидарности» является непосредственным результатом попыток польского правительства осуществить программу экономических реформ. Не далее как в прошлом году ведущий сторонник перестройки по образцу Горбачева среди членов Политбюро Мечислав Раковский предупреждал более консервативные элементы в партийных рядах, что «потрясения и революционные взрывы» последуют именно в том случае, если правительство не пойдет прогрессивным курсом.

Но принятая программа экономических реформ дала прямо противоположный результат. Попытка как-то оживить увязшую в долгах неэффективную экономику путем сокращения субсидий государственным предприятиям и перекладывания основных тягот на плечи потребителей посредством повышения цен в приказном порядке явилась катализатором волнений среди рабочих.

Состоявшийся в ноябре прошлого года референдум, напоминавший фарс, в ходе которого поляки должны были сделать выбор между единовременным скачком цен и более мягким двухступенчатым повышением, не смог заменить широкой народной поддержки жесткой экономии. С января правительство было вынуждено пойти на удовлетворение требований о повышении заработной платы в качестве компенсации.

События в Нова-Гуте вскрыли характер проблемы, стоящей перед Ярузельским согласиться на 50-процентное повышение цен, делая вид, что эта мера встречает поддержку официальных профсоюзов, означало бы отказаться от экономической реформы в пользу стремительно растущей инфляции, но отказ удовлетворить требования рабочих о повышении заработной платы повлек за собой возрождение «Солидарности» и выдвижение политических требований. То, что началось как «реформа», превращается в выбор между военным положением и финансовым самоубийством.

Польша — это не единственная «балалаечная республика», которая оказалась в таком затруднительном положении. В ноябре прошлого года, когда правящая династия Румынии решила испробовать в качестве лекарства для своей чудовищно неэффективной экономики понижение заработной платы и распределение продовольствия по карточкам, в Брашове возмущенные рабочие устроили беспорядки. То же самое произошло и в Югославии, где попытка обуздать 200-процентную инфляцию при помощи повышения цен в приказном порядке и замораживания заработной платы недавно повлекла за собой ряд успешных забастовок по всей стране.

Недавний опыт экономической реформы в Венгрии, которую обычно считают самой прогрессивной в экономическом плане из стран восточного блока, поскольку там правительство мирится с существованием более крупного частного сектора, оказался столь же плачевным. Попытка правительства осуществить рационализацию на допотопных государственных предприятиях Венгрии означала, что населению помимо сверхдлинного рабочего дня теперь придется мириться с высокими налогами и даже — что немыслимо при социализме — с безработицей. Упадок духа, симптомами которого стали поджоги на фабриках и падение численности официальных профсоюзов, побудил экспертов из американской разведки охарактеризовать Венгрию как восточноевропейскую бомбу замедленного действия, взрыв которой наиболее вероятен.

Близкие к Горбачеву экономисты пытаются заставить нас уверовать в то, что экономику с централизованным планированием, в которой узаконены прогулы и низкая производительность труда, легко «перестроить». В действительности же ясно, что однопартийные режимы Восточной Европы не располагают достаточной народной поддержкой, которая позволила бы осуществить затягивание поясов, предписанное перестройкой.

Политическая либерализация в сочетании с экономическими тяготами перестройки может дестабилизировать положение не только в зависимых от Москвы восточноевропейских странах, но и в самом Советском Союзе. От этих опасений тем более трудно отмахнуться, что Польша балансирует на грани кризиса, а Венгрия, которую в СССР любят ставить в пример, находится в состоянии брожения».

Автор. Мы, живущие в социалистических странах, радуемся предоставленной нам даже ограниченной гласности. Мы привыкли к обтекаемости дипломатически учтивых речей западных политиков, приезжающих к нам с официальными и прочими визитами. Теперь выясняется постепенно, что наша пропаганда нас от многого оберегала. Советские люди, к примеру, редко задумываются как над жесткостью по отношению к ним экономической политики Запада, так и над вызывающим цинизмом западной журналистики при оценке положения дел в соцстранах. И лидируют в этом давлении на нас американцы; они совершенно не склонны к сантиментам.

Дух чистогана сквозит между строк статьи П. Бутурини из газеты «Чикаго трибюн» (7.05.1988):

«Существующее сегодня положение вещей помогает найти объяснение любопытному явлению, наблюдающемуся в странах — союзницах Советского Союза, — очевидное отсутствие энтузиазма по поводу реформ в СССР со стороны тех самых рабочих, чью жизнь эти реформы должны улучшить.

Равнодушие в сочетании с большой дозой глубокого недоверия резко противоречит тому часто чрезмерно горячему приему, который политика гласности получает на Западе. Западные кремлеведы и восточноевропейские бюрократы могут изучать каждое слово, произнесенное Горбачевым о гласности; гражданам стран этого блока это по большей части глубоко безразлично.

В каждой стране имеются свои причины для подобных различий в подходах. Но беседы с гражданами восточноевропейских стран почти не оставляют сомнений в том, что гласность и идущая с ней рука об руку политика перестройки в экономике должны будут дать конкретные результаты, прежде чем все это хоть немного заинтересует среднего трудящегося из восточного блока.

Шутка, которую рассказывают в Варшаве, точно отражает преобладающее недоверие к переменам, происходящим в Советском Союзе: «Как переводится на английский «гласность»? Ответ: «Научная фантастика».

Повсюду в восточном блоке аналогичные шутки опровергают любую мысль о том, что гласность вскоре изменит облик коммунизма.

В Чехословакии, где в 1968 г. советские танки положили конец непродолжительному эксперименту руководителя партии Александра Дубчека, который пытался осуществить либерализацию социалистического общества, что получило название «Пражской весны», смысл шуток и анекдотов сводится к тому, что за последние два десятилетия изменились только слова, но не реальность.

Какая разница между «Пражской весной» Дубчека и гласностью и перестройкой? Ответ: 20 лет.

Руководители Чехословакии, либо поставленные на свои посты Советами 20 лет назад, либо наследники бывших руководителей, ортодоксальность которых сомнений не вызывала, должны совершить самый трудный маневр из всех стран этого блока: им предстоит решить вопрос о том, как поддержать реформы после того, как на протяжении 20 лет они практически изгоняли это слово из своего языка.

Всего несколько недель назад полиция, применив дубинки и используя собак, разогнала мирное шествие 2000 католиков, требовавших расширения религиозной свободы в столице Словакии Братиславе. Полиция избила и задержала более ста демонстрантов, распевавших гимны, применив силу, что больше напоминало сталинизм, нежели эпоху перестройки.

В соседней Венгрии, также ощутившей на себе тяжесть советских танков, когда в 1956 г. она попыталась выйти из Варшавского Договора, реформы осуществлялись последовательно с 1968 г. Спросите любого венгра о гласности, и неизменным ответом будет: «Ее изобрели мы».

Но то, что венгры почти на 20 лет опередили Советский Союз в попытках ликвидировать систему жесткого централизованного планирования, по-прежнему ставит эту страну в явно сложное положение, когда речь заходит о том, чтобы она стала образцом перемен для остальных стран блока. Отчасти эта неуверенность основывается на здравом смысле и боязни того, что может произойти, если политика гласности потерпит неудачу.

«Они бросили вызов Советскому Союзу однажды и были единственной страной восточного блока, пошедшей этим путем, — сказал западный дипломат в Будапеште. — Что произошло? Их растоптали. И они узнали, что никто на Западе им не поможет».

Но неловкость венгров при мысли о том, что их будут считать образцом для подражания, основывается также и на реальности, несмотря на многочисленные экономические реформы в капиталистическом духе, результаты были далеки от полного успеха. Магазины Будапешта могут быть заполнены свежими фруктами и овощами, мясом или дорогостоящими западными импортными товарами, такими, как компьютеры и уникальные модели одежды. Но цены высоки: при внешнем долге 10,9 млрд долларов показатель внешнего долга на душу населения самый высокий в восточном блоке, здесь впервые в Восточной Европе был введен налог на доходы, недавно был введен налог на добавочную стоимость и постоянно растет необходимость работать на двух работах, чтобы свести концы с концами.

Чехословацкий экономист Карел Дыба из Института прогнозирования в Праге указывает на венгерский эксперимент, когда ему задают вопросы о том, как бы выглядела экономика его страны, если бы экономическим реформам эпохи Дубчека была дана свобода.

«Взгляните на Венгрию, — говорит он. — Там реформы происходили с 1968 г., но с точки зрения совокупного производства она выглядит не лучше, чем Чехословакия».

В Польше, где многие граждане считают советские попытки утвердить гласность скорее странным анахронизмом, чем моделью для будущего, трудно найти людей, согласных обсуждать программу реформ генерала Ярузельского.

Даже в ноябре прошлого года, когда люди имели возможность принять участие в референдуме по программе реформ польского руководителя, многие считали, что это голосование или предложения о реформах не скажутся на их повседневной жизни, за исключением того, что они создадут дополнительную финансовую нагрузку.

«Я не думаю, что референдум или реформы что-либо значат, — сказала средних лет женщина, только что проголосовавшая в рабочем районе Варшавы. — Богатые останутся богатыми, а у рабочих по-прежнему ничего не будет».

Но хотя польские экономические реформы в основном означали повышение цен и сохранение экономических трудностей, приведших на прошлой неделе к наиболее бурным с момента введения военного положения в 1981 г. беспорядкам среди рабочих, поляки, вероятно, пользуются среди стран советского блока наибольшей свободой».