II.2. На пути к объединению ППР и ППС. Отставка В. Гомулки и создание ПОРП

В конце 1947 г. коммунистов и социалистов, казалось, устраивала сложившаяся система взаимодействия на всех уровнях. Их руководства не спешили принимать принципиальное решение об «органическом единстве», хотя эта тема уже обсуждалась. На пленуме ЦК ППР в октябре 1947 г. Гомулка настаивал на том, чтобы общие собрания членов ППР и ППС стали постоянной формой сотрудничества двух рабочих партий на некий переходный период к объединению. В руководстве ППС единства мнений по вопросу интенсификации сотрудничества с ППР не было. Левые во главе с С. Матушевским — твердые сторонники единого фронта, были фактическими союзниками коммунистов, центристские руководители партии (Ю. Циранкевич, Э. Осубка-Моравский), не отвергая объединения двух партий в будущем, стремились отодвинуть такую перспективу как можно дальше. Правые (Г. Вахович, Б. Дробнер) настаивали на длительном сохранении отдельного существования ППС и ППР. 9 марта 1948 г. Дробнер открыто говорил в советском посольстве: он «против слияния ППР и ППС... объединение... еще не созрело. и руководство ППС не желает слияния своей партии с коммунистами до тех пор, пока не сотрутся различия между двумя братскими рабочими партиями в Польше. Нельзя социалистов повести за ручку в ППР, к объединению партии могут прийти только рука об руку, как равные товарищи»¹. Все группы имели свою долю поддержки в «низах» партии.

Проблема будущего ППС заняла особое место в работе ее XVII конгресса, состоявшегося в конце декабря 1947 г. Конгресс партии, имевшей более 750 тыс. членов, продемонстрировал стремление делегатов сохранить ППС как отдельную рабочую партию и высказался против выдвижения лозунга объединения с ППР. Призыв В. Гомулки, гостя форума ППС, ускорить создание объединенной партии поддержан не был. Главным партийным лозунгом конгресса стали слова генерального секретаря ЦИК ППС Ю. Циранкевича: «ППС есть и будет нужна польскому народу», она «не может быть луной, которая светит отраженным светом»². Правда, в политической резолюции конгресса констатировалось «углубление сотрудничества обеих рабочих партий», на чем настояли Циранкевич и другие представители руководства партии. Конгресс ратифицировал соглашение о единстве действий, подписанное с ППР осенью 1946 г., что говорило о готовности ППС, учитывая международную и внутреннюю ситуацию, к компромиссам и взаимодействию с коммунистами. Был избран новый состав руководства ППС, но расстановка сил в Главном совете, который возглавил С. Швальбе, не изменилась. В нем были представители всех политических течений, что создавало условия для принятия компромиссных решений. Исполнительная власть, куда не вошли представители «левых» из группы С. Матушевского, принадлежала центристам, сторонникам продления периода взаимодействия с коммунистами. Генеральным секретарем ЦИК ППС остался Ю. Циранкевич, председателем был избран К. Русинек. Руководство ППР, проанализировав итоги работы конгресса ППС, 22 декабря пришло к выводу, что поворот партии влево не произошел, ибо не прояснились вопросы идеологии (отношение к концепции «третьей силы», историческим традициям социалистов) и практической политики, прежде всего проблема «органического единства» рабочих партий. Об ускорении процесса объединения коммунисты пока речь не вели.

Между тем на рубеже зимы и весны 1948 г. властные позиции ППС были существенно ослаблены. Это произошло при обсуждении упоминавшегося проекта плана на 1948 г., рассчитанного на умеренные темпы развития многосекторного хозяйства. План, подготовленный Центральным управлением планирования во главе с социалистом Ч. Бобровским, подвергся коммунистами (сторонниками советской модели экономики) резкой критике, руководство ЦУП было отправлено в отставку. Социалисты лишились возможности воздействовать на развитие экономики. Поворот к плановому хозяйству под управлением государства становился близкой реальностью.

Несомненное влияние на темпы объединения рабочих партий в Польше оказывала международная обстановка. Социалисты и социал-демократы Западной Европы сдвигались вправо, поддерживая свои правительства. Начал осуществляться план возрождения Германии при содействии США, что носило антисоветскую и антикоммунистическую направленность. Кроме того, в ППР и ППС учитывали ситуацию в соседней Чехословакии, где произошел государственный переворот, усиливший позиции КПЧ и «сдвинувший» влево чехословацких социал-демократов, признавших принцип «органического единства» с КПЧ. Этому были свидетелями и участниками разрешения кризиса руководители ППС, выезжавшие в Прагу 21—25 февраля 1948 г. по просьбе руководства ППР^*.

В Варшаве не упускали из поля зрения состоявшееся в феврале 1948 г. объединение рабочего движения в Румынии, заявленное тогда же согласие венгерских и болгарских социал-демократов на объединение с коммунистами, учитывали последствия массового перехода социал-демократов в компартию Венгрии. Руководство ППР не могло не делать выводов из происходившего в соседних странах Восточной Европы. В ППР полагали, что и в Польше складываются объективные предпосылки к ускоренному объединению. События в Чехословакии, по мнению ППР, «ускорили процесс созревания в сознании масс социалистических рабочих в Польше идеи органического единства ППР и ППС» — главного условия успехов в строительстве Народной Польши. Кроме того, имел место переход в ППР некоторых социалистов, недовольных позицией руководства партии. Так, на встрече в советском посольстве 12 марта 1948 г. Я. Берман с удовлетворением сообщал: «...на периферии начался переход членов ППС в рабочую партию. Особенно много фактов перехода наблюдалось в Силезии, на Поморье (в частности в Быдгоще), а также в Кракове. Несомненно, часть пепеэсовцев делает это по конъюнктурным соображениям, но в основном это здоровый процесс. После проводимого сейчас в ППС переучета членов парторганизации недосчитаются очень многих. Часть этих людей выбыла механически, а часть ушла в ППР». Интенсивность и значение этого процесса коммунисты явно преувеличивали. Руководство ППР позитивно реагировало и на известия о том, что на местах организации ППР нередко принуждают социалистов к смене партийного билета и тем решают проблему объединения. На встрече в советском посольстве 8 марта 1948 г. Циранкевич, встревоженный фактами «принудительной записи целых организаций ППС в ППР», говорил, что «если лидеры ППР будут направлять удары против всей социалистической партии — [ЦИК] ППС этого не допустит»³. Вскоре оказалось, что это были во многом только слова.

Коммунисты при одобрении Москвы оказали весной 1948 г. беспрецедентный нажим на лидеров ППС. На заседании 9 марта межпартийной «шестерки» ППС-ППР, по словам Бермана, с наступательной речью выступил Гомулка. Он обвинял руководство ППС в том, что «борьбу с правыми [оно] ведет неискренне..., не помогает выдвигаться левым элементам в партии..., не выполняет соглашения с ППР о едином фронте в области идеологического сближения и подготовки органического объединения партий». 11 марта состоялась конфиденциальная встреча руководства ППР с Циранкевичем, который, пытаясь уберечь партию от немедленной ликвидации, все же согласился начать подготовку к объединению. После этой встречи Гомулка 13 марта направил письмо А.А. Жданову с подробной информацией о действиях ЦК ППР, ситуации в руководстве ППС и его позиции по вопросу объединения. Автор письма подчеркивал, «что согласно замечаниям тов. Сталина мы не форсировали объединения и в дальнейшем не намерены этого делать механически. Однако сложившаяся обстановка ускоряет этот процесс, который в известном смысле развивается стихийно. Нам кажется, что было бы неправильным стоять в стороне от этих явлений, и не направлять в конкретное русло усилившуюся тягу к единству. Мы будем рады, если Вы сообщите нам свои замечания и соображения по этим вопросам». 16 марта на это письмо последовал ответ Сталина: «Тов. Веслав. С Вашей позицией по вопросу объединения ППР и ППС друзья согласны...». 22 марта ППС после колебаний и под нажимом ППР (коммунисты предупредили Циранкевича, что «для ППС лучше не ждать, когда ее выбросят, а, выбрав удобный момент, самой заявить о выходе») официально порвала с Комитетом международных социалистических конференций (КОМИСКО). 23 марта Исполком ППС подтвердил заявление Циранкевича о начале подготовки к объединению. 24 марта Секретариаты руководства ППР и ППС издали совместный циркуляр о предстоявшем объединении^**. В это время в ЦК ППР еще полагали, что процесс займет 8—12 месяцев⁴.

Между тем проблема организационного объединения стала все больше перемещаться в плоскость обсуждения идейного наследия двух партий и идеологической платформы будущей партии. 20 марта в партийной органе ППР появилась статья В. Гомулки «На новом этапе». Он предостерегал от механического объединения партий, хотя подчеркивал «обязательность монолитной политической мысли», называл марксизм единой теоретической основой объединения, связывал темпы объединительного процесса в Польше с ситуацией в других странах региона⁵.

Социалисты, со своей стороны, не считали возможным переходить на идейные основы ППР, полагая, что платформой будущей партии должен быть не только марксизм-ленинизм или советский путь к социализму, но и идейные постулаты ППС, прозвучавшие на конгрессе партии. В начале апреля состоялось совместное заседание ЦИК ППС и ЦК ППР, где были заслушаны и обсуждены доклады Циранкевича и Гомулки об идейных основах объединения. Циранкевич говорил о том, что новая партия «вберет в себя все положительное и непреходящее из арсенала и ППС и ППР». Как и ранее, Гомулка считал ППР ведущей политической силой, правда, стремился облегчить социалистам процесс объединения, которое, по его словам, не будет означать поглощения ППС. Однако он не видел в ней равноправного партнера. При всей твердости курса коммунистов на объединение двух рабочих партий, весной 1948 г. в совместных с ППС документах отражалось стремление использовать такие положения концепции «польского пути к социализму», какие на то время представлялись еще допустимыми. В принятой Декларации объединение двух партий определялось как «интеграция», ставшая результатом практики единого фронта. Но социалисты продолжали считать, что ППС «не вливается, — как говорил О. Ланге советнику посольства Яковлеву В.Г. 26 мая 1948 г., — в рабочую (коммунистическую) партию Польши, а объединяется с ней на равных правах»⁶.

В это время в условиях переучета и сокращения кадров ППС Главный совет произвел персональные смещения и перемещения. В руководство вводились С. Матушевский и Г. Свентковский, непосредственно связанные с ППР. Были отозваны из ЦИК Э. Осубка-Моравский, Г. Вахович, Р. Обрончка и семь членов — из ГС. Смена руководства произошла и в ряде воеводских и повятовых организаций партии. В результате чистки ряды ППС в течение 1948 г. сократились до 531 тыс. человек. ППС покидали как несогласные с политикой сначала сближения, затем объединения с ППР, в том числе социалисты с довоенным стажем, так и переходившие в ППР левые социалисты. Немало было и тех членов ППС, кто в силу разных причин отходил от политической деятельности^***. Этот внутрипартийный процесс был ответом на курс руководства, который многие социалисты называли капитуляцией, хотя в тех условиях Циранкевич и его сторонники имели возможность выбирать лишь наименьшее из зол.

В первой половине мая 1948 г. была создана комиссия для выработки программы объединенной партии. 6 мая Политбюро ЦК ППР поручило Я. Берману подготовить проект идейной декларации. Для работы над представленным уже 15 мая документом было решено создать комиссию, в состав которой вошли от ППР В. Гомулка, Я. Берман, В. Беньковский, Ф. Федлер, Р. Верфель. Социалисты выдвинули Ю. Циранкевича, О. Ланге, А. Рапацкого, С. Арского и С. Матушевского. К августу 1948 г. они должны были создать общий документ. Из сообщений, направлявшихся советскими дипломатами в Москву, известно, что работа комиссии была непростой. Споры вызывал вопрос об отношении объединенной партии к Коминформу, ибо социалисты серьезно опасались, что их коллеги на Западе будут считать ППС коммунистической организацией, что идеологической платформой единой рабочей партии станет «учение Маркса-Ленина-Сталина». Они настаивали на верности «польскому пути к социализму».

Промежуточным итогом работы комиссии стала брошюра «На пути к одной партии рабочего класса». Ее авторы обращались к традициям обоих течений рабочего движения, критически, как националистическую, оценивали позицию ППС по вопросу независимости, обращали внимание на ошибки СДКПиЛ, признавали, что опыт СССР должен быть приспособлен к условиям страны, что индивидуальное крестьянское хозяйство будет сохранено. Упоминание о крайне непопулярной в Польше коллективизации отсутствовало. Подчеркивалось, что идеологией объединенной партии станет марксизм-ленинизм, но партия будет соединять классовый характер с национальными интересами, развивать принципы демократии, самоуправления и общественную самодеятельность народа⁷. Таким образом, содержание брошюры, подготовленной к назначенному на сентябрь объединительному конгрессу, отражало компромиссные позиции руководителей двух партий. Но компромисс был «неравноправный». Все отчетливей становилось стремление представителей ППР наступать и постепенно существенно изменять содержание общей платформы объединявшихся партий, продвигаясь от марксизма к «учению Маркса-Ленина-Сталина». Отступление пепеэсовцев с сохранением «лица» превращалось в капитуляцию. Происходил вынужденный отказ от идейно-политической и организационной самобытности партии, в установках которой первостепенное место занимали отстаивание национальной независимости и демократический социализм. Если 26 мая О. Ланге, будучи в посольстве СССР, еще пытался настаивать на идейных принципах ППС («наша страна идет своей польской дорогой к социализму»), то 5 июня стало известно, что «коммунистам при поддержке Ю. Циранкевича удалось добиться согласия О. Ланге с точкой зрения руководства ППР»⁸. Ряд руководящих деятелей ППС во главе с Ю. Циранкевичем в конечном счете приняли все условия коммунистов. Накануне объединения они провели масштабную политическую чистку партийных рядов ППС, итогом которой стал разгром старейшей демократической партии Польши.

В СССР пристально наблюдали за ситуацией как в ППС, так и в ППР, но особенно за деятельностью В. Гомулки, которого Москва поддерживала до тех пор, пока действия этого сторонника концепции «национального пути к социализму» соответствовали намерениям советского руководства. Но на рубеже 1947—1948 гг. в ЦК ВКП(б) уже вели речь об иной стратегии, и попытки Гомулки напоминать об «отработанной» концепции не «вписывались» в эту стратегию. Не соответствовала темпам создания монолитных компартий большевистского типа и его гибкая политика в отношении ППС, в которой методы грубого принуждения сочетались с незначительными компромиссами. Многие шаги Гомулки советское руководство расценивало как демонстрацию политической самостоятельности, сужавшей возможности советского контроля.

Внимание Москвы к проявлениям самостоятельности в компартиях стран Восточной Европы было понятным не только с точки зрения ситуации на международной арене, но и положения дел в сфере советских интересов. Утверждавшиеся у власти компартии, победив оппозицию, набирали политический «вес», «подминали» под себя социал-демократов и устанавливали двусторонние межпартийные связи. С завершением послевоенного восстановительного периода неизбежно вставали задачи определить пути и направления дальнейшего развития. На этот счет в компартиях региона высказывались разные суждения, становились заметными существовавшие группировки «по интересам», в том числе региональным. Такое внутри- и межпартийное движение политического процесса, дискуссии и, тем более, действия, несогласованные с ЦК ВКП(б), расценивались советским руководством как вредные и угрожающие его стратегии.

Предлог для повышения уровня советского контроля возник в начале 1948 г., когда разразился советско-югославский конфликт, геополитический по сути и тем опасный для СССР, но закамуфлированный Москвой под борьбу с идеологическим «отступничеством» и национализмом сначала КПЮ, а затем и других компартий⁹. Он был использован Сталиным для пресечения «самодеятельности» компартий и закрепления «пояса зависимости» в регионе. Материалы, необходимые для «наведения порядка» в компартиях, поступали в Москву по разным каналам регулярно и сохранялись до нужного момента. Советско-югославский конфликт сделал их востребованными. В аппарате ЦК ВКП(б) готовились секретные записки с развернутой критикой руководства компартий Югославии, Венгрии, Чехословакии и Польши, где обвинения в национализме и недооценке роли СССР занимали центральное место. Появление этих и подобных им документов свидетельствовало, что окончательный отход от стратегии«национальных путей к социализму» уже не за горами.

Весной 1948 г., когда в Варшаве разворачивалась подготовка объединения ППР и ППС, в чем Гомулка принимал активнейшее участие, нередко согласовывая свои действия со Сталиным, в Москву поступали сведения о неблагополучном положении дел в самой ППР. Советский посол В.З. Лебедев писал 10 марта 1948 г. В.М. Молотову «о некоторых опасных тенденциях в руководстве ППР», где «сложились и действуют две борющиеся друг против друга группировки»: группа вокруг Гомулки состоит из лиц, «явно зараженных польским шовинизмом» (назывались член Политбюро ЦК ППР, заместитель министра обороны М. Спыхальский, члены ЦК, сотрудники аппарата ЦК З. Клишко и В. Беньковский) и группа Г. Минца, куда «входят, главным образом, евреи», «явно "промосковской" ориентации» (члены Политбюро ЦК ППР Я. Берман и Р. Замбровский и министр С. Скжешевский). Во время войны, отмечал посол, эта группа находилась в СССР, «имеет не только ясную линию в отношении СССР, но и большие заслуги в восстановлении Польши». В вину Гомулке ставились «резкие антисоветские вспышки по отдельным вопросам», «"стыдливая" линия в отношении пропаганды сближения с СССР», удаление «из центра поляков, не зараженных польским национализмом», перевод на периферию «хороших партийцев», «которые во время войны прошли советскую школу». Посол дважды упомянул чью-то руку, «которая не укрепляет окружение Гомулки хорошими польскими кадрами просоветской ориентации, а держит его в кругу нездорово настроенных пепеэровцев». К недостаткам группы Минца был отнесен «ошибочный путь»: «борясь против польского шовинизма, она сама складывается как еврейская группа», а это опасно, потому что если «страшного пса ненависти к евреям в Польше... спустить с цепи», то «образуется единый фронт шовинистов-пепеэровцев — с представителями папы Римского». В отношении же Б. Берута Лебедев подчеркивал, что он не примыкает ни к одной из групп, проявляет «нервозную напряженность в связи с действиями и напором Гомулки», но ведет «линию разумного сдерживания от крайностей обеих группировок». В заключение посол делал осторожный и по тем временам довольно мягкий вывод: необходимо «окружить Гомулку коллективом свободных от национализма товарищей» и «предостеречь тт. Минца и Бермана от опасности группировки по "семейственным" признакам». 15 марта 1948 г. документ был у Сталина. 30 марта в Москву поступило еще одно письмо посла. Теперь Лебедев раскрыл некоторые польские источники своих сведений, указав на Я. Бермана, Е. Борейшу и Ю. Циранкевича¹⁰.

5 апреля 1948 г. секретарь ЦК ВКП(б) М.А. Суслов получил из аппарата ЦК справку «Об антимарксистских идеологических установках руководства ППР», где на основе официальных документов ППР, докладов, статей, опубликованных и неопубликованных выступлений, в основном Гомулки, был собран материал, преподнесенный как идеологический компромат. Концепция «польского пути к социализму» была превращена авторами справки в теорию «польского марксизма», или «приспособление к национализму». Резкой критике подверглись утверждения Гомулки об отличиях «польского пути к социализму» от советского опыта. Многое из того, о чем польский лидер говорил публично в течение ряда лет и что неоднократно слышал от Сталина, теперь признавалось идейной крамолой. Было раскритиковано отношение руководства ППР к проблеме единства рабочего класса, которое-де откладывается «на более далекую перспективу», а также политика ППР в деревне. Последнее адресовалось персонально Гомулке, который убедил польское крестьянство, что колхозов в Польше не будет. Для усиления обвинительной аргументации использовалось «безотказное» оружие — тезис о принижении польскими коммунистами роли СССР в освобождении страны, с чем было «увязано» «изгнание» советских офицеров из Войска Польского. Заключительный вывод был категоричен: «Все вышесказанное показывает ошибочность идейно-теоретических установок руководства Польской рабочей партии и наличие в партии ясно выраженного националистического уклона»¹¹.

Подготовка «польской» справки происходила параллельно с работой над подобными документами, касающимися других компартий, и одновременно с письмом ЦК ВКП(б) от 27 марта 1948 г. руководству КПЮ во главе с И. Броз Тито. Все документы объединялись одной целью и политической риторикой. Москва готовила «перетряску» политической элиты в странах народной демократии и освобождение от тех деятелей, кто слишком уверовал в «национальные пути к социализму». В руководстве СССР хорошо было известно, что внутри каждой правящей группировки шла острая борьба за место во власти. Облегчала перестановку ключевых фигур и далеко неоднозначная реакция компартий на советско-югославский конфликт. Если венгерское руководство немедленно осудило КПЮ, то лидеры румынской и чехословацкой партий несколько задержались с положительной реакцией на письмо Москвы в адрес КПЮ. Не сразу, но согласился и Г.М. Димитров. В. Гомулка же занял весьма критическую позицию, которую не скрывал от Политбюро ЦК ППР. В беседе с советником посольства СССР Яковлевым он высказал сомнение в достоверности выдвигаемых Москвой обвинений в адрес югославов. Как позднее показал на допросе М. Спыхальский, Гомулка оценивал действия Москвы как преждевременные и чреватые большими трудностями для ППР. Он опасался «отпадения Югославии от лагеря стран народной демократии». В связи с этим 18 апреля Молотов поручил послу встретиться с Гомулкой «и спросить, не думают ли польские товарищи реагировать на письмо ЦК ВКП(б)». Реакция Гомулки была достаточно сдержанной. Он обещал поставить 19 апреля этот вопрос на заседании Политбюро, «которое, по словам Гомулки, вероятно, вынесет нужное решение», что и произошло. Тем не менее, отвечая ЦК ВКП(б), польское руководство подчеркнуло негативное влияние конфликта на атмосферу в компартиях региона и на международное коммунистическое движение. Гомулка предлагал свое посредничество в урегулировании конфликта, но получил отказ. Воспользоваться его содействием отказались и югославы¹².

На позицию Гомулки по югославскому вопросу, которая отражала в том числе и проюгославские настроения в рядах партии, аппарат ЦК ВКП(б) отреагировал предположительно в мае 1948 г. составлением «Информации о националистических тенденциях в Польской Рабочей Партии», где ППР обвинялась в преобладании националистических тенденций и антимарксистской ориентации. Из этого документа не вполне ясно, направлен ли он исключительно против Гомулки, который тогда находился в постоянном контакте со Сталиным, или адресовался всему Политбюро ЦК ППР. А. Собур-Свидерская полагает, что обвинения были адресованы в первую очередь главе партии, «остальные члены Политбюро ЦК ППР, чтобы отвести угрозу от себя лично, определили Гомулку в качестве персональной жертвы»¹³.

Состоявшийся 3 июня 1948 г. расширенный пленум ЦК ППР прояснил ситуацию. В порядке обсуждения идейной платформы объединенной партии Гомулка подготовил доклад о традициях рабочего движения и их соотнесении с послевоенной ситуацией, в котором пытался отстоять «уже отброшенную Сталиным доктрину национальной обусловленности политики, которую проводили компартии» стран Восточной Европы. В докладе была дана негативная оценка позиции СДКПиЛ и КПП по вопросу независимости Польши, где классовые цели превалировали над национальными интересами, отмечалось непонимание предшественницами ППР места национального фактора в сознании поляков и истории государства. Гомулка настаивал, что правящая партия должна выступать за независимость и защищать ее, если хочет иметь общественное влияние. Он подчеркнул политический реализм руководства довоенной ППС, толкование социалистами права нации на самоопределение как права на независимость и этим объяснял широкую общественную поддержку социалистов. Доклад Гомулки был критически встречен выступавшими в дискуссии (как отметил польский историк А. Скжипек) деятелями второго партийного уровня. Р. Верфель, Э. Охаб, Е. Моравский, Я. Изыдорчик, Т. Данишевский, Ю. Брыстигер, В. Вольский, Е. Борейша, Л. Касман и другие, всего 13 человек, обвиняли лидера ППР в возвеличивании ППС и принижении революционных заслуг КПП. Эта дружная критика вовсе не была проявлением внутрипартийной демократии. Демонстрировалось понимание того, что Москва ожидает от партии. Хотя пленум рекомендовал Гомулке лишь доработать доклад, вскоре последовало постепенное фактическое отстранение генерального секретаря от власти^****. Товарищи по партии перед лицом личной опасности поспешили отмежеваться от своего лидера, «назначив» его на роль единственной жертвы. Подтверждением тому является беседа 9 июня 1948 г. с В.Г. Яковлевым Я. Бермана, настаивавшего на непричастности к тексту доклада членов Политбюро, «которое не санкционировало и не разделяет политическую позицию Гомулки по вопросу о предшественниках ППР», позицию, которая, однако, «не является случайной»¹⁴.

В схватке за власть, развернувшейся весной—летом 1948 г., все ее участники искали поддержки Москвы. 12 июня Гомулка уведомил Сталина, что «в руководстве ППР вскрылись серьезные разногласия идеологического порядка». Он просил разрешения приехать «за советом», если эти разногласия не удастся разрешить «своими силами». 14 июня Лебедев препроводил Молотову информацию Берута о состоявшихся 8 июня пленуме и заседании Политбюро ЦК ППР, где Гомулка упорствовал в защите позиций ППС, но «все члены Политбюро [были] не согласны с утверждениями Гомулки». Зная об авторитете и популярности Гомулки в партии, Берут опасался недовольства в партийных «низах» и поставил вопрос о своей поездке в Москву. 27 июня состоялась беседа Берута, Минца и Замбровского с Молотовым, посетившим Варшаву по другим делам. Из доступных данных следует, что гость советовал полякам отказаться от Гомулки. Вскоре, 6—7 июля, состоялся еще один пленум ЦК ППР, но без участия главы партии, отправленного в отпуск. Заседания вел Берут. 14 июля с ним, а не с Гомулкой, по межпартийным делам контактировал Сталин¹⁵. Это был сигнал к переменам.

Развитие событий ускорилось в августе 1948 г. 13 августа Политбюро ЦК ППР направило делегацию (Берут, Берман, Спыхальский) к Гомулке с предложением обратиться к Сталину с просьбой разрешить спор в руководстве партии. Гомулка согласился. 14 августа он принял участие в заседании Политбюро, но принудить его к полному признанию обвинений не удалось. 15 августа Берут вылетел в Москву и в ночь на 16 августа имел продолжительную беседу со Сталиным и Молотовым. Он сформулировал основные претензии к Гомулке: примиренчество в отношении КПЮ; фальшивое понимание традиций рабочего движения по вопросу независимости; «серьезный правонационалистический уклон, который проявился еще весной 1944 г.»^5*. Согласие Сталина на отставку Гомулки и передачу поста генерального секретаря Беруту было получено. Но решение на этот счет, как считали в Москве, должна была принять ППР. Гомулка, уведомленный о позиции Сталина, на заседании Политбюро 19 августа согласился на отставку и признание некоторых ошибок, чего ранее от него добиться Беруту не удавалось. 25 августа 1948 г., за несколько дней до официальной смены руководителя партии, из Москвы поступило одобрение «резолюции Политбюро ППР о Веславе» и просьба «дополнительно» сказать, «что линия недоверия к СССР, проводимая тов. Веславом, наносит серьезный ущерб интересам Польши, ослабляя ее политические позиции»¹⁶. Пожелание было учтено. Отстранение Гомулки от власти состоялось на пленуме ЦК ППР, заседавшем 31 августа — 3 сентября 1948 г. Принятые решения повторяли, порой буквально, справку от 5 апреля 1948 г. Все то, что Гомулке инкриминировалось, особенно споры о сущности народной демократии, лишь прикрывало политический смысл событий в Варшаве. Для Москвы речь шла о подавлении любых проявлений инакомыслия в ППР, многие члены которой ориентировались не только на интернациональные интересы, но и на национальные ценности и традиции. Обвинения Гомулки в «польском марксизме», национализме и симпатиях к якобы мятежной Югославии, последовавшее наказание служили методом «воспитания» кадров ППР. Произошло принципиальное изменение расстановки сил и лидерства в партийных «верхах» в пользу тех, кто был готов, поступаясь национальными интересами, беспрекословно исполнять волю Москвы. Для недавних товарищей Гомулки по руководству партией его отстранение было их персональной победой^6*. Б. Берут стал генеральным секретарем, в Политбюро вошел Ф. Юзьвяк, в секретариат — Э. Охаб, В. Двораковский и А. Альстер. Был выведен из состава ЦК В. Беньковский, понижены до кандидатов в члены ЦК ППР близкие к Гомулке З. Клишко, И. Лога-Совиньский, А. Ковальский, М. Барыля и Г. Корчиньский. Новый политический курс партии был принят к исполнению.

Лишение Гомулки высшего поста в партии пока не означало полного устранения его из политической жизни страны. Он оставался членом Политбюро ЦК ППР, в заседаниях которого, правда, больше не участвовал. Давление с требованием полного «разоружения перед партией» продолжалось до объединительного съезда ППР и ППС в декабре 1948 г., где Гомулка был избран в ЦК Объединенной рабочей партии.

Новое руководство партии опасалось, что вокруг Гомулки может возникнуть группировка не согласных с Берутом. Поэтому в Варшаве и Москве добивались политического уничижения Гомулки посредством публичного «покаяния», дискредитации его «предательской» деятельности в годы оккупации, осуждения позиции «по персонально-национальному (еврейскому. — А.Н.) составу руководящих органов в государственном и партийном аппарате». Одновременно требовали согласия «т. Веслава» остаться в составе руководства, что позволило бы держать его под контролем. Гомулка отказывался «работать заодно» с руководством, отказывался ехать в Москву, чтобы «попросить приема у товарища Сталина», к чему его толкал Берут. Но 20 ноября 1948 г. на заседании Секретариата ЦК он был вынужден дать согласие на участие в предстоявшем съезде рабочих партий и на «выступление с положительной оценкой работы партии». Согласился Гомулка и на поездку в Москву, где 9 декабря имел беседу со Сталиным. После этой беседы, 14 декабря, им было написано письмо Сталину о сути разногласий с новым руководством партии. Гомулка назвал недопустимыми методы его отстранения и отказался от участия в центральных органах партии. В письме Беруту 16 декабря из Москвы сообщили, что Гомулка «в беседе с нами вел себя не вполне искренне... он не вполне еще освободился от своих ошибок и именно поэтому отказывается войти в состав руководящего органа партии — Политбюро»; «отношение т. Гомулки к партии и его искренность требуют дальнейшей проверки». 19 декабря, во время работы съезда, Сталин информировал Берута о принятом решении: «...т. Гомулку следовало бы оставить в ЦК, а в Политбюро не вводить. Партия от этого... может выиграть»¹⁷.

Таким образом, используя клановую борьбу за власть в «высшем эшелоне» польских партийных кадров, советское руководство привело к власти в партии и стране ортодоксальных «польских товарищей», избежав превращения событий в ППР в еще один резонансный конфликт в коммунистическом движении. Решение относительно Гомулки было «мягким», но оно позволяло не считать «вопрос» закрытым. Еще летом 1948 г. была дана санкция польской госбезопасности на «разработку» ряда лиц с целью расширения и углубления идеологических «грехов» лидера партии, получения необходимых показаний на Гомулку и Спыхальского. Имелись в виду депутат сейма от СД, министр В. Лехович и член СД, бывший вице-министр А. Ярошевич, которые состояли в руководстве СД по заданию ППР. В годы оккупации они находились под началом Спыхальского в разведке Гвардии, затем Армии Людовой. Польские исследователи полагают, что Лехович и Ярошевич «с согласия и по поручению советской разведки» взаимодействовали с разведкой АК. Располагая такой информацией, можно было обвинить Спыхальского и Гомулку в том, что они скрывали эти сведения, и организовать «дело» о враждебной агентуре в партии¹⁸.

Летом 1949 г. советский посол Лебедев называл «дело» Леховича и Ярошевича перспективным для получения компромата на Гомулку. 5 октября МГБ СССР проинформировало Сталина о том, что «в связи со вскрытием правооппортунистического и националистического уклона в руководстве ППР решением Политбюро ЦК ППР создана специальная комиссия с задачей разработки ряда руководящих работников, связанных с Гомулкой и Спыхальским по работе в подполье в годы немецкой оккупации. По разработке проходят до 40 человек». В составе комиссии были вице-министр МОБ Р. Ромковский и полковник А. Фейгин. Аресты Леховича, Ярошевича и других лиц начались с 6 октября 1948 г. Предполагалось закончить «дела» через 2—3 недели. Но арестованные не дали показаний против Гомулки и, как в феврале 1950 г. доложил Сталину Лебедев, «окончание следствия... фактически провалилось». «Я по-прежнему думаю, — писал посол, — что кто-то в руководстве партии не заинтересован в развертывании этого дела». Возможно этим «кем-то» был Сталин. Упомянутая комиссия по «делу Леховича-Ярошевича» со временем превратилась в Х департамент МОБ, который занимался поиском «враждебных элементов» в партии¹⁹.

Судьба Гомулки оказалась тесно связанной с судьбой концепции «национального пути к социализму», рассчитанной на социально-политические компромиссы, в том числе с Москвой. По мнению К. Керстен, он и в 1948 г. «защищал ограниченную автономию польских коммунистов, которые, подчиняясь Кремлю в принципиальных вопросах, с середины 1945 г. сами или почти сами могли выбирать политические методы, принимать некоторые самостоятельные экономические решения, создавая "польский путь к социализму"»²⁰. Но эта концепция больше не соответствовала конфронтационным международным отношениям и новым внутренним задачам, решение которых было рассчитано на использование в большей мере методов устрашения и принуждения, чем убеждения. Решения о политической судьбе Гомулки означали поворот в развитии страны. Они во многом определили дальнейшее течение процесса объединения рабочих партий, ситуацию в ППР и особенно в ППС.

Руководство и значительная часть актива ППС, трезво оценив ситуацию, избрали путь приспособления и в течение сентября 1948 г. заблаговременно согласились с тем, что главой объединенной партии станет Б. Берут. На заседании Главного совета 1822 сентября 1948 г. произошел «расчет с прошлым». Главный докладчик Ю. Циранкевич констатировал, что ППС «отягощена балластом реформизма, оппортунизма, немарксистских традиций, идеологии и деморализующей практики, вдобавок отличается сильно развитым национализмом и антисоветским комплексом...». Были отвергнуты прошлые идейно-теоретические разработки (демократический социализм и концепции экономистов-социалистов) и партийные традиции ППС, за исключением традиций сотрудничества с коммунистами; осуждалось понимание особой роли кооперации и профсоюзного движения в польском обществе. Выступали социалисты на заседании ГС по-революционному: «находили» в своих рядах сторонников «правонационалистического уклона», резко критиковали правых социалистов — носителей реформизма и национализма. Неожиданно для многих членов партии проявилось враждебное отношение к интеллигенции и партийным интеллектуалам, которых было немало в рядах ППС. По словам Циранкевича, зараженная чувством «превосходства во всех сферах, не исключая... и политическую», интеллигенция стала «неконтролируемым резервуаром правых настроений» в стране²¹.

В резолюции, принятой ГС, содержался отказ от прежних политических позиций и социал-демократизма ППС. Партия фактически приблизилась к установкам ППР, утвержденным на заседаниях пленума ЦК ППР в июле—сентябре 1948 г. Польские социалисты, признав неизбежным существование Польши в сфере советских интересов, постепенно, почти без сопротивления отказались от своих программных установок и перестали быть социалистами²². Такие идейно-политические перемены сопровождались организационными решениям: из ЦИК и ГС были выведены или вышли заслуженные деятели социалистического движения — Э. Осубка-Моравский, Р. Обрончка, Я. Стжелецкий, В. Дробнер, Т. Гловацкий, Г. Вахович. Лишились своих постов К. Русинек и С. Швальбе. В состав руководства вошли «левые» С. Матушевский, Г. Свентковский, С. Ковальчук. Перегруппировка кадров и «чистка», в ходе которой из партии были исключены крупные функционеры Я. Топиньский, Б. Дробнер, А. Бень, привела к тому, что в руководстве ППС инициатива перешла к «левому центру», хотя в партии остались известные, условно центристские, деятели социалистического движения — Я. Хохфельд, Ч. Бобровский, Д. Клушиньская, Э. Осубка-Моравский, Г. Яблоньский.

Черту, за которой остался «национальный путь к социализму» и единый фронт двух рабочих партий в Польше и после которой произошел переход к монопольной власти одной рабочей партии, провел объединительный съезд ППР и ППС, состоявшийся 15—21 декабря 1948 г. В нем участвовали 1008 делегатов, представлявших более 1 млн членов ППР, и 530 представителей полумиллионной ППС, присоединявшейся к «старшему товарищу»^7*. Делегаты утвердили название партии — Польская объединенная рабочая партия, приняли Устав. В члены ЦК были избраны 72 человека, из них 49 были выходцами из ППР, 23 — из ППС. Председателем ЦК ПОРП стал глава ППР Б. Берут — один из бывших аппаратчиков Коминтерна. Определяющие позиции в партии заняли «московские поляки», ортодоксальные коммунисты-большевики, взявшие на себя насаждение в Польше социализма советского образца. Получили долю власти и те члены ППС во главе с Ю. Циранкевичем, которые приняли к исполнению сталинизацию Польши, расставшись с социал-демократическими ценностями и принципами. Поэтому возникновение объединенной рабочей партии вовсе не было идейно-политическим компромиссом равных партнеров, что отражало соотношение кадров на партийном «олимпе». В Политбюро вошли: от ППР — Б. Берут, Я. Берман, Ф. Юзьвяк, Г. Минц, С. Радкевич, М. Спыхальский, Р. Замбровский, А. Завадский; от ППС — Ю. Циранкевич, А. Рапацкий, Г. Свентковский. Секретарями ЦК стали Берут, Циранкевич, Замбровский, Завадский. Для руководства текущей партийной работой было создано организационное бюро ЦК из 24 человек, из них 8 были ранее членами ППС. Его состав вскоре сократился, из бывших социалистов остался лишь Циранкевич^8*. В Оргбюро входили некоторые члены Политбюро, Секретариата ЦК, руководители основных отделов ЦК, секретари ряда воеводских парторганизаций. Новая партия после объединения насчитывала 1 442 794 членов, среди них рабочих было 60%²³.

Выступления на съезде были по форме в основном приветственными речами, где отмечалось историческое значение объединения рабочих партий, дружба с многонациональной страной социализма и т. п. Исключение составило выступление Гомулки: «Мы — интернационалисты боролись, и будем бороться не только с национализмом, но и с космополитизмом и национальным нигилизмом. Мы презираем тех, кто не уважает наш народ, не ценит его величия и способностей, тех, кто уменьшает наш вклад в сокровищницу международной культуры за тысячелетнюю историю народа». Он не соглашался с теми, кто принуждал его к признанию «ошибок»: «...я имею право требовать от них и всех иных, чтобы, критикуя мои ошибки, не чернили моего имени, поскольку они наносят вред не только мне лично, но и одновременно своей и моей тоже партии»²⁴. Несмотря на критику делегатами «правонационалистического уклона» в партии, речь Гомулки была отмечена «продолжительными аплодисментами», что свидетельствовало об авторитете лидера ППР.

Съезд принял Идейную декларацию. В ней подчеркивалась идейная связь ПОРП с «Пролетариатом» Л. Варыньского, с СДКПиЛ, КПП, которая представала защитницей независимости, борцом с «санацией» и сторонницей союза с СССР, и ППР, которая отстояла этот союз, гарантирующий независимость и границы новой Польши. Идейно-политическое наследие ППС характеризовалось как «антимарксистское и националистическое». Концепция «польского пути к социализму» отвергалась, повторялись те аргументы, которые звучали на пленумах ЦК ППР летом—осенью 1948 г. Утверждалось новое толкование политического режима народной демократии как особой формы диктатуры пролетариата^9*, призванной осуществить ликвидацию капиталистических элементов и организацию социалистической экономики. «В условиях народной демократии, — говорилось в Декларации, — рабочий класс строит фундамент социализма в Польше. Строить фундамент социализма можно только с помощью классовой борьбы — в борьбе со всеми капиталистическими элементами и их зарубежными покровителями». Указывались и объекты этой борьбы: «В условиях народной демократии существуют еще капиталистические слои. К ним относятся капиталисты в промышленности и торговле, а также самая массовая капиталистическая прослойка — сельские капиталисты»²⁵. Исполнение этой программы брала на себя ПОРП, которая монополизировала право определять развитие страны. Она обязывалась внедрить модель сталинского социализма, применяя в Польше теорию обострения классовой борьбы.

Таким образом, I съезд ПОРП обозначил завершение переходного периода, когда еще существовали альтернативы советскому социализму. С образованием единой рабочей партии исчезла альтернативность и в рабочем движении. Социал-демократия как идейное и организационное течение в польском марксизме прекратила свое существование. Наступало время советизации общественных порядков.

Примечания

*. В Москве считали, что посредническая деятельность представителей ППС «облегчила укрепление левых [чешских социал-демократов] в партии и помогла руководству компартии завязать связь с чешскими социалистами и добиться сотрудничества с ними в разрешении кризиса». Правда, здесь полагали, что «делегаты ППС явно преувеличили роль своей миссии в Прагу, ставя себе в заслугу поворот в позиции чешских социал-демократов, которые в ходе кризиса перешли к сотрудничеству с коммунистами» (АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 30. П. 214. Д. 5. Л. 36).

**. Польские историки объясняют поведение лидеров ППС стремлением, отступая, заручиться более выгодными условиями объединения, попытаться отстоять идейные позиции и предотвратить разрушение рядов партии. Есть предположения о неких договоренностях на этот счет между Гомулкой и руководством ППС (Kersten K. Narodziny systemu władzy. Polska 1943—1948. Lublin, 1989. S. 332).

***. Одной из важнейших причин вынужденного расставания многих социалистов с партией был вопрос независимости страны от СССР. Так, обсуждая на партийных собраниях весной 1948 г. проблему объединения, социалисты настаивали что «при существовании ППС как самостоятельной партии суверенность Польши была бы гарантированной, в то время как без ППС суверенности Польши может быть нанесен значительный ущерб». Высказывалось недовольство курсом СССР на объединение Германии. Социалисты считали, что такая Германия «в первую очередь будет угрожать целостности и независимости Польши» (Советский фактор в Восточной Европе. Документы. 19441953. Т. 1. М., 1999. С. 573).

****. 21 июня 1948 г. на совещании Информбюро в Бухаресте Я. Берман информировал участников об обнаружении в ППР право-оппортунистического националистического уклона (Совещания Коминформа 1947, 1948, 1949 гг. Документы и материалы. М., 1998. С. 418—422).

5*. Речь идет о доносе Берута на Гомулку, доставленном в Москву летом 1944 г. делегацией КРН. Тогда этот документ был сдан в архив и извлечен лишь в августе 1948 г.

6*. В науке преобладает мнение, что Гомулка вступил в острый конфликт со Сталиным и его отставка — дело рук Москвы, а в Варшаве лишь исполнили указания. Российские архивы позволяют несколько скорректировать такие суждения. Уход Гомулки находился в русле задуманной Москвой смены элиты в компартиях. Однако в ППР ему противостояла промосковская группировка, с которой у генерального секретаря был старый личный и политический конфликт по вопросу: «польский путь к социализму» — это стратегия или только тактика? Была ли у Сталина, занятого югославскими делами, потребность в отстранении Гомулки? Прямых документальных свидетельств для ответа на этот вопрос нет. Отметим хронологический параллелизм событий. С одной стороны, создание «компромата» в Москве и вслед немедленная критика Гомулки группировкой Берута в Варшаве. С другой стороны, весной—летом 1948 г. продолжалась переписка Гомулки со Сталиным. Последний поддерживал его суждения по принципиальным вопросам объединения ППР и ППС и соглашался сохранить антигерманскую направленность советско-польского договора 1945 г. Об отказе от своего предложения изменить текст этого договора, опустив антигерманский акцент, Сталин писал 13 апреля 1948 г. советскому послу для передачи телеграммы именно Гомулке. Может быть, до июля 1948 г. будущее Гомулки не было еще решено, как и тогда же раскритикованного М. Ракоши в Венгрии? Многое зависело от международной конъюнктуры. В судьбе Гомулки «последней каплей» мог стать Берлинский кризис лета 1948 г.

7*. Летом—осенью 1948 г. из ППС в массовом порядке и по спискам удаляли несогласных с курсом руководства, в основном социалистов с предвоенным стажем, выходцев из ВРН, представителей интеллигенции. Был «вычищен» почти каждый четвертый, что оказывало «нужное» психологическое воздействие на тех, кто оставался в партии.

8*. Ю. Циранкевич, по мнению польских историков Э.и Б. Сыздек, «в 1949 г. перешел на сталинский путь, ни в малейшей степени не дистанцируясь, не сохраняя даже намека на преданность социал-демократическим ценностям и идеалам» (Syzdek E., Syzdek B. Józef Cyrankewicz: Zanim zostanie zapomniany. Warszawa, 1996. S. 164).

9*. Такая трактовка «государства народной демократии» была изложена в письме 3 ноября 1948 г. Г.М. Димитрова И.В. Сталину и получила его одобрение (см.: Советский фактор в Восточной Европе. 1944—1953. Т. 1. 1944—1948. Документы. М., 1999. С. 638—643).

1. Восточная Европа в документах... Т. 1. С. 776.

2. Цит. по: Волокитина Т.В. «Холодная война» и социал-демократия... С. 100.

3. Werblan A. Władysław Gomułka... S. 539; Восточная Европа в документах... Т. 1. С. 779780; АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 30. П. 214. Д. 5. Л. 37.

4. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 30. П. 214. Д. 5. Записи бесед советника посольства СССР В.Г. 1. Яковлева с Ю. Циранкевичем (8.03.1948 г.); Б. Дробнером (9.03.1948 г.), О. Ланге (26.05.1948 г.), С. Матушевским (8.06.1948 г.), Я. Берманом (12.03, 5.06.1948 г.); Восточная Европа в документах... Т. 1. С. 749—750, 780—781, 810—811, 830—834, 846—847; Советский фактор... Т. 1. С. 565—567.

5. Gomułka W. Artykuły i przemówienia... S. 519—531.

6. Werblan A. Władysław Gomułka... S. 541; Восточная Европа в документах... Т. 1. С. 883.

7. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 30. П. 214. Д. 5. Л. 119—121; Волокитина Т.В. «Холодная фойна» и социал-демократия... С. 107—109; Sobór-Świderska A. Jakub Berman... S. 233.

8. АВП РФ. Ф. 0122. Оп. 30. П. 214. Д. 5. Л. 130—131.

9. См. подробнее: Аникеев А.С. Как Тито от Сталина ушел: Югославия, СССР и США в начальный период «холодной войны» (1945—1957). М., 2002.

10. Советский фактор... Т. 1. С. 561—564.

11. СССР — Польша. Механизмы подчинения... С. 229—246.

12. См. подробнее: Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф., Покивайлова Т.А. Москва и Восточная Европа. Становление политических режимов советского типа. 1949—1953. Очерки истории. М., 2002. С. 499—510; Sobór-Świderska A. Jakub Berman... S. 237—238.

13. Kersten K. Narodziny systemu władzy... S. 338; Sobór-Świderska A. Jakub Berman... S. 229.

14. Восточная Европа в документах... Т. 1. С. 900—902.

15. Skrzypek A. Mechanizy uzależnienia. Stosunki polsko-radzieckie. 1944—1957. Pułtusk, 2002. S. 220—225.

16. Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф., Покивайлова Т.А. Москва и Восточная Европа. Становление политических режимов... С. 510—513; Dokumenty do dziejów PRL. Protokoły posiedzeń Biura politycznego KC PPR. 1947—1948. Warszawa, 2002. S. 235—244, 254; Strzelecki-Gomułka R., Salwa-Syzdek E. Między realizmem a utopią. Władysław Gomułka we wspomnieniach syna. Warszawa, 2003. S. 38.

17. СССР — Польша. Механизмы подчинения... С. 271—278; Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф., Покивайлова Т.А. Москва и Восточная Европа. Становление политических режимов... С. 514.

18. Sobór-Świderska A. Jakub Berman... S. 212, 253, 262, 284, 290—296; Kumos Z.B. Geneza satelickiego systemu... S. 426—427; Strzelecki-Gomułka R., Salwa-Syzdek E. Między realizmem utopią... S. 150—157.

19. Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф., Покивайлова Т.А. Москва и Восточная Европа. Становление политических режимов... С. 511.

20. Kersten K. Narodziny systemu władzy... S. 339.

21. Цит. по: Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Народная демократия: миф или реальность?.. С. 252.

22. Kumos Z.B. Geneza satelickiego systemu... S. 424—426.

23. Persak K. Struktura i skład centralnych instancji decyzyjnych KC PZPR // Centrum władzy w Polsce. 1948—1970. Warszawa, 2003. S. 20—32; Gąsiorowski B. Kształtowanie się stanu iłościo-wego i składu klasowo-warstwowego PZPR w latach 1948—1985 (analiza tendencji). Warszawa, 1987. S. 211.

24. Цит. по: Sobór-Świderska A. Jakub Berman... S. 259.

25. Polska Partia Robotnicza. Dokumenty... S. 621.