IV.2. Реализация Ялтинских договоренностей. Польский аспект конференции в Потсдаме

Сразу после встречи Сталина, Рузвельта и Черчилля в Ялте развернулась упорная борьба в «Комиссии трех». Кларк-Керр и Гарриман прилагали усилия для сохранения под своим влиянием традиционной англо-французской союзницы Польши. Первым шагом в этом направлении было бы формирование выгодного состава коалиционного кабинета национального единства и затем смена власти, на что рассчитывал и «польский» Лондон.

Задача Молотова заключалась в том, чтобы предотвратить потерю одного из ключевых звеньев формировавшегося советского «пояса безопасности», не позволить западным дипломатам, принципиально изменив состав кабинета, оторвать Польшу от СССР. Каждый боролся за свои интересы, причем геополитические интересы СССР и Польши объективно совпадали: обе страны имели общую долгосрочную цель — исключить новую германскую агрессию на Восток. Послевоенная Польша нуждалась в сильном союзнике на германском направлении, который был способен защитить от немецкого реваншизма. Таким союзником являлся лишь СССР, нуждавшийся в надежном внешнеполитическом партнере против Германии^*, принимавшем в настоящем и будущем советские параметры сотрудничества. Военное время показало, что «лондонское» правительство и его политическое подполье в стране таким партнером не были. Они категорически не допускали компромисса с СССР, жестко предъявляли Москве претензии на спорные территории, пытались диктовать условия тогда, когда западные державы вовсе не выступали их безусловными союзниками. Готовность к уступкам во имя союза с Москвой демонстрировали лишь польские коммунисты. Они власть и получили. Причем основой польско-советского союза была для них не только идеологическая «единокровность» с ВКП(б), но прежде всего понимание национально-государственных интересов Польши, в том числе и территориальных. Объективная заинтересованность в безопасности друг друга гарантировала союз двух государств, что отразила деятельность В.М. Молотова как председателя «Комиссии трех».

К 16 февраля НКИД СССР подготовил для Молотова конкретные предложения: инициировать порядок работы комиссии, предложить общее число членов нового кабинета (не более 20); ограничить число новых лиц (трое из страны, двое из-за границы); «обсуждение всех вопросов в Комиссии вести с самого начала с участием Берута, Осубка-Моравского и Роля-Жимерского», с ними согласовывать «список кандидатов в состав правительства и вызвать их в Москву для консультации». Так Москва делала правительство в Варшаве действующим членом «Комиссии трех». Из документа следовало, что советская сторона и варшавское руководство намеревались не допустить принципиальных изменений соотношения сил в кабинете¹.

Западные представители в «Комиссии трех», постоянно взаимодействуя с поляками в лондоне, а те — с руководством «подпольного государства», пытались «обойти» Ялтинские решения так, чтобы персональными переменами обеспечить свое доминирование в правительстве Польши. Английский посол Кларк-Керр «продвигал» ведущих деятелей подполья, неоднократно вручая В.М. Молотову поименные списки заведомо неприемлемых для советской стороны «натуральных кандидатов на переговоры и во Временное правительство национального единства». В них значились руководители «подпольного государства» (К. Пужак, Л. Окулицкий, Я. Янковский) и деятели рангом пониже. 25 февраля Молотов получил письмо Кларк-Керра. Посол отвергал кандидатуры С. Грабского, В. Витоса, С. Кутшебы, предлагавшиеся Берутом, который якобы хочет «диктовать свою волю Комиссии», и выдвигал альтернативную группу лиц, состоявшую как из людовцев и социалистов (К. Багиньский, С. Корбоньский от СЛ-РОХ, З. Заремба от ППС), так и правых, националистически настроенных политиков (Ю. Хациньский Ф. Урбаньский, В. Тромпчиньский). От «Лондона» предлагались Я. Станьчик (ППС), К. Попель (СП) и эндек М. Сейда. Эти списки показывали, что ведущие деятели подполья рассчитывали быть в полной мере представленными в правительстве страны и подавить гегемонию коммунистов во власти. Разногласия в Комиссии по кандидатурам нарастали, ее работа, начатая 23 февраля 1945 г., заходила в тупик².

Москва, зная персональные «предпочтения» союзников, «польского» Лондона и «подпольного государства», стремилась исключить из списка «нежелательных» политиков, ускорить допуск к работе «Комиссии трех» и затем в новое правительство тех деятелей, которые были склонны к компромиссу с СССР и новой властью в Варшаве. С этой целью было организовано специальное «оперативно-чекистское мероприятие». Еще в феврале 1945 г. офицеры советской контрразведки установили связь с генералом Л. Окулицким^**. Предлагалась встреча с командующим 1-м Белорусским фронтом маршалом Жуковым, что генерал отверг. Письмо советской стороны, тоже оставленное без ответа, получил и делегат правительства Я. Янковский. Вторую попытку контакта с Окулицким и представителями Делегатуры советская контрразведка предприняла в начале марта. Полякам предлагались переговоры с генералом Серовым «для разрешения вопросов, которые вряд ли могли быть разрешены иным путем». Отмечалось, что «взаимное понимание и доверие позволят решить очень серьезные проблемы и не допустить до их обострения»³.

После согласования с «Лондоном» и встречи с полковником советской контрразведки Пименовым, который обещал выезд поляков в Лондон для обсуждения с Арцишевским проблемы их участия в создании правительства, руководство подполья решилось на переговоры. Все опасения перевесила цель — легализоваться, избежав репрессий, и вступить в политическую борьбу за власть⁴. Встречи-беседы представителей сторон завершились 27—28 марта 1945 г. близ Варшавы в г. Прушкове, где ряд ведущих деятелей подполья был изолирован. Окулицкого и Янковского арестовали в Варшаве^***. Вместо обещанной поездки в Лондон поляков доставили в Москву и заключили в тюрьму НКВД на Лубянке. Арест лидеров фактически обезглавил военнополитическое подполье. Официальная информация о происшедшем последовала только в начале мая 1945 г., когда были названы имена арестованных: командующий АК Л. Окулицкий, председатель Рады Едности Народовой, социалист К. Пужак, делегат «лондонского» правительства в ранге вице-премьера Я. Янковский (СП), три заместителя Янковского от политических партий, в марте еще не вышедших из подполья, — А. Бень (СЛ-РОХ), С. Ясюкович (СН), А. Пайдак (ППС-ВРН) и др. Всего 16 человек. Советская сторона вменяла им нарушение законов военного времени, обвиняла в военных преступлениях и организации террора в тылу Красной Армии⁵.

3 апреля 1945 г. Гомулка, которой уже знал об «исчезновении» Янковского и других, проинформировал Молотова о тех условиях, на которых лидеры «подпольного государства» полагали войти в новое правительство, что они намеревались обсудить в Лондоне с «руководством эмиграции». Имелись в виду допуск к участию в правительстве представителей ППР, но отстранение Берута с поста президента; ввод войск союзников в Польшу «для обеспечения свободы выборов»; полная амнистия; превращение АК в основу новой польской армии, объединяющей армию Андерса и армию, сформированную в СССР; согласие «под принуждением» на восточные границы; приход к власти «лагеря польской демократии», направленного «против фашистов и тоталитар[ных] устремлений ППР»⁶.

Вряд ли советская сторона по своим каналам не располагала подобными сведениями. Арест 16-ти деятелей следует объяснить этими, неприемлемыми для нее намерениями претендентов на вхождение во власть и опасениями, что они составят слишком серьезную конкуренцию польским коммунистам, вызовут колебания в ППС и СЛ. Было и еще одно объяснение. Тогда же, в феврале—марте 1945 г. некоторые представители РЕН и АК, поддерживая контакты с советскими офицерами, вели поиск собственных путей выйти из подполья и включиться в легальную политическую борьбу в стране. После Ялты ситуация в Польше вовсе не определялась только подавлением вооруженных подпольных отрядов. Важным было появление еще одного внутреннего фактора: война кончалась, и большинство граждан Польши хотели не воевать, а восстанавливать страну. В том, что «люди рвались к нормальному труду и нормальной жизни, которая, вопреки всему, рождалась на польской земле», был реальный шанс для той польской власти, которая предлагала переговоры и компромиссы, т. е. в первую очередь для коммунистов⁷.

В подполье учитывали существование этих тенденций в обществе и склонялись к признанию документов, принятых в Ялте, к использованию политической возможности влиять на формирование состава коалиционного правительства и его курса. Верх брало понимание, что отрицание новых внутренних и международных обстоятельств с каждым днем становится политически бесперспективным. 22 февраля 1945 г. РЕН, которую еще возглавлял К. Пужак, под давлением СЛ-РОХ, фактическим руководителем которого в стране был склонный к компромиссам Ю. Нечко, приняла резолюцию о согласии с ялтинскими решениями. Влиятельный людовец С. Корбоньский 5 марта объяснял решение РЕН стремлением добраться до времени выборов «на последнем спасательном плоту». В Центральном руководстве СЛ-РОХ считали, что реалии весны 1945 г., как внутренние (дезорганизация управления «подпольным государством» и власть ППР в стране), так и внешние (Красная Армия в Польше, граница с СССР установлена окончательно), диктуют необходимость «территориальных уступок» и «соглашения с Россией». Правда, одновременно они надеялись «все пересмотреть, если ситуация затем изменится». 15 марта 1945 г. СЛ-РОХ решило выйти из подполья, создать новое Центральное руководство и легализовать отряды БХ. Членам партии разрешалось участвовать в деятельности органов власти, администрации и местного самоуправления, но категорически запрещалось вступать в СЛ. 7 мая 1945 г. Исполком сЛ-РоХ прекратил отношения с союзниками по подполью, о чем были уведомлены низовые организации партии. Так, в «последнюю минуту» (сотни тысяч крестьян брали землю от Временного правительства, десятки тысяч людовцев перешли в СЛ, обеспечив его массовый характер) крупнейшая демократическая партия Польши сделала принципиальный шаг к разрыву с «лондонским» лагерем в пользу контактов с новой властью. Хотя часть ее руководства сделала это лишь в июле 1945 г., весной был открыт путь представителям партии в будущее правительство, а С. Миколайчику, который выжидал, оставаясь в Лондоне, — возможность войти в его состав и возглавить легальную крестьянскую партию⁸.

Постепенно продвигались к аналогичному решению некоторые руководители столь же влиятельной демократической партии «лондонского» подполья — ППС-ВРН. По словам К. Пужака, необходимо было, получив гарантии полной независимости от ППС, «войти во Временное правительство национального единства, чтобы обеспечить широкую деятельность партии». Главный совет ППС-ВРН 18 марта сделал заявление о выходе партии из подполья. Правда, руководство ППС-ВРН (З. Жулавский — председатель, З. Заремба — вице-председатель и др.) обусловливало начало деятельности вхождением в ППС всего довоенного руководства и ведущих деятелей ППС-ВРН. Как позднее полагал Заремба, это позволило бы объединенной партии стать независимой политической силой, которая «должна будет выступить с требованием вывода Красной Армии за пределы Польши, освобождения арестованных лидеров "подпольного государства", возвращения военного командования с Запада и немедленного проведения выборов с участием всех политических группировок, представленных эмиграцией и подпольем»⁹.

Расчет на оттеснение левых социалистов от определения курса ППС не соответствовал целям ППР, Временного правительства и руководства СССР. «Ультиматум» не могли принять те руководители ППС, которые с осени 1944 г. возрождали партию и представляли власть в стране. Но возможность вступления в ППС почти всем лидерам ППС-ВРН не была закрыта. Социалисты, связанные в годы войны с этой партией, в индивидуальном порядке принимались в ППС и включались в партийную работу. Партия росла в основном за их счет. Многие деятели довоенной ППС (Э. Осубка-Моравский, А. Курылович, Л. Мотыка, С. Швальбе, В. Дробнер, С. МатушевскиЙ, К. Русинек и др.) уже были или становились руководящим активом ППС. В руководство ППС приходили социалисты, освободившиеся из немецких концлагерей (Ю. Циранкевич).

Таким образом, весной 1945 г. стало очевидным, что политическое основание «подпольного государства», создававшегося довоенной польской элитой во имя восстановления II Республики и ее власти, разрушалось. Признание решений Ялты СЛ-РОХ и ППС-ВРН, их стремление к легальной борьбе за власть предвещали изменения в содержании политического процесса летом 1945 г.

Позиция политиков «подпольного государства», связанных с эндецией (СН), а также деятелей правого «центра» (СП) и вооруженных отрядов НСЗ была иной. они предпочитали или продолжать подпольную борьбу, или бежать за границу. Так поступила сотрудничавшая с вермахтом ради сопротивления Красной Армии и отступавшая вместе с ним «Свентокжиская бригада», наиболее крупное (от 800 до 1200 человек), радикально националистическое подразделение НСЗ^****.

«Лондонское» правительство после Ялты прилагало усилия для продолжения борьбы в стране и поддержки жизнеспособности подполья. В связи с «исчезновением» Янковского новым делегатом был назначен С. Корбоньский. Полковник Я. Жепецкий по заданию «Лондона» в марте создал новый командный центр — Делегатуру Сил Збройных (ДСЗ). Но восстановить управление вооруженной борьбой не удавалось: подпольные военно-политические структуры плохо владели ситуацией, действующие в лесах отряды и даже целые округа АК не были склонны подчиняться полковнику¹⁰.

Весной—летом 1945 г, когда с перерывами, но работала «Комиссия трех», среди сторонников «лондонского» правительства было немало тех, кто полагал: продолжение подпольной борьбы против власти и СССР приведет к политическим переменам в стране. Количество не подчинившихся приказу Л. Окулицкого участников АК и членов отрядов НСЗ росло. В Москву регулярно поступали донесения генерала Серова о численности и действиях подпольных отрядов, о проведении «чекистско-войсковых операций» против вооруженных «банд», арестах их командного состава. Так, 16 апреля Берии было доложено, что «за последние недели» в Жешувском, Люблинском и Белостокском воеводствах активизировалась «бандитская деятельность» АК, НСЗ и УПА (грабят крестьян, убивают местных жителей-евреев, нападают на работников милиции, органов безопасности и коммунистов, отмечаются убийства красноармейцев). Был проведен ряд операций по ликвидации «банд» (убито более 900, захвачено живыми 1300 человек, изъято вооружение — 37 пулеметов, 270 винтовок, много боеприпасов)¹¹.

Несмотря на контрмеры, подполье росло, в основном за счет молодежи, резко антисоветски, антикоммунистически и антисемитски настроенной, не имевшей жизненного и политического опыта, а потому склонной к радикальным действиям. Подполье пополнялось и дезертирами из милиции, Войска Польского и госбезопасности. По разным соображениям, порой далеким от идейных мотивов (боязнь мести за службу коммунистам, опасения наказаний в случае возможных политических перемен), такие, ненадежные во всех смыслах солдаты и офицеры, не хотели больше служить, ведь война ушла с их земли. Дезертирство принимало массовый характер. 23, 30 апреля и 2 мая из внутренних войск МОБ в Люблинском и Жешувском воеводствах бежали военнослужащие трех батальонов — более 1500 человек¹². Согласно донесению советника МОБ генерала Н.Н. Селивановского Берии 13 мая 1945 г., «под влиянием представителей АК» в Люблинском, Жешувском, Белостокском, Варшавском и Краковском воеводствах за 10 дней «дезертировали в банды» один батальон польских внутренних войск (500 человек, 300 солдат и офицеров 8-го запасного полка и «весь состав милиции и общественной безопасности гор. Любачев»). Кто-то из них возвращался в подразделения или расходился по домам, но часть, обладая оружием, оставалась в «лесу» и включалась в борьбу с представителями действующей властью и Красной Армии, отрезая себе путь в мирную жизнь. За 10 дней мая в указанных воеводствах было зафиксировано 23 активно действующие «банды», общей численностью до 6 тыс. человек и 11 «банд» УПА (более 4 тыс. человек) Они совершали налеты на тюрьмы (освободили 233 арестованных), отделы милиции и безопасности (убито соответственно 16 и 3 человек), местный актив (убито 6 человек), советских военнослужащих (убито 10 человек), на гражданское население, предприятия, учреждения, магазины и склады. отрядом АК был захвачен г. Граево, из тюрьмы освободили 214 заключенных. Нападавшие имели на вооружении пулеметы, минометы, автоматы, винтовки, пистолеты, гранаты, жестоко расправлялись не только с коммунистами, но и с мирным населением. В итоге «агентурно-оперативных мероприятий с 1 по 10 мая [было] арестовано 630 участников АК, из них 288 человек захвачено при массовых операциях против банд и в боях»^5*.

Селивановский докладывал: «В связи с тем, что польские внутренние войска, находящиеся в стадии организации, непригодны к использованию против банд, борьбу с бандами ведут, в основном, наши пограничники», а именно, пять полков внутренних войск НКВД и отдельный мотострелковый батальон^6*. Советник просил (и в конце мая получил) дополнительные силы НКВД и две дивизии польской армии для размещения в воеводствах, «пораженных бандитизмом»¹³.

Так весной 1945 г. выглядел подпольный «фронт» борьбы за власть, которая разворачивалась в условиях ожидавшихся перемен в стране и под воздействием международной политической «погоды». После смерти в апреле 1945 г. Ф.Д. Рузвельта, который видел возможность и желательность долгосрочного сотрудничества с СССР, с приходом президента Г. Трумэна, не разделявшего политику предшественника на советском направлении, курс США ужесточился. Представители Вашингтона и Лондона в «Комиссии трех» требовали приглашения на консультации неограниченного числа польских деятелей из эмиграции и «подпольного государства», отказывались признать Временное правительство в Варшаве в качестве «ядра будущего Польского правительства национального единства» и советско-польскую границу. Москва же категорически настаивала на выполнении предварительных условий, аргументируя свою позицию интересами безопасности страны. Об этом писал Сталин 7, 18, 24 апреля и 4 мая 1945 г., отвечая на письма Черчилля и Трумэна. Он упрекал последних в попытках их представителей в «Комиссии трех» диктовать советской стороне «свои требования», считал заявление Миколайчиком от 15 апреля о будущем Польши, «ее суверенной и независимой позиции» и «создании представительного правительства» недостаточным без согласия на «линию Керзона». Лишь получив от Черчилля специальный текст признания Миколайчиком этой границы, советский лидер ответил готовностью «снять свои возражения против приглашения Миколайчика для консультации по вопросу о Польском Правительстве»¹⁴.

Советская сторона реагировала на перемены в позициях западных союзников и их польских партнеров, руководствуясь логикой обеспечения безопасности. Действуя на опережение, Москва и Варшава 21 апреля 1945 г. спешно подписали, не взирая на протесты Черчилля и Трумэна, Договор о дружбе, взаимопомощи и послевоенном сотрудничестве^7*. Поспешность Москвы с заключением этого договора объяснялась рядом причин. СССР был заинтересован повысить политический «вес» Временного правительства как субъекта международных отношений. 25 апреля открывалась международная конференция в Сан-Франциско, где создавалась Организация Объединенных Наций (ООН). В число ее учредителей имела право войти Польша, член антигитлеровской коалиции, и Москва намеревалась этого добиваться.

Вероятно, немалым «стимулом» для спешки стал английский план развертывания военных действий против СССР на территории советской зоны оккупации Германии и новых землях Польши, который оказался «заблаговременно известен в Москве»^8*. Была или нет реальной угроза такой войны летом 1945 г., неизвестно, но «осадок» в Кремле остался.

Предваряя предстоявшую встречу глав «большой тройки», дата которой обсуждалась, СССР и Временное правительство оформили двусторонний военно-политический союз. Стороны «брали на себя обязательства предоставлять взаимную военную и прочую помощь», «пресекать любую угрозу новой агрессии со стороны Германии или какого-либо иного, союзного с ней государства непосредственно, или в любой иной форме». Столь значительным юридическим актом — что подчеркивалось подписями под документом Сталина от имени СССР и Осубка-Моравского от имени Польши — укреплялись позиции Временного правительства, повышался статус союзной СССР Польши^9*.

Договор был предупреждением международному сообществу, что любые замыслы и попытки извне изменить внутреннюю ситуацию в Польше будут рассматриваться Москвой как антисоветские и повлекут за собой ответные действия. Документ, несомненно, усиливал возможности советских представителей в «Комиссии трех». Он прочно «привязывал» польскую власть к восточному соседу, выступавшему де-юре гарантом территориальной целостности польского государства¹⁵.

Отвечая на этот советский демарш, западные союзники, прежде всего США, имея в виду предстоявшие перемены в составе польского правительства, не допустили участия представителей Временного правительства Польши в учредительной конференции Организации Объединенных наций^10*.

Тем временем правительство в Варшаве продолжало работать. Реальная сила коалиции росла; ППР, а также ППС и СЛ стали зимой 1945 г. массовыми организациями. Численность ППР с декабря 1944 г. (30 тыс. членов) к апрелю 1945 г. выросла в 10 раз (301 713 членов). Осенью 1944 г. немногочисленные ППС и СЛ (соответственно 5 тыс. и 10 тыс. человек) существенно увеличили свои ряды. ППС насчитывала свыше 140 тыс., СЛ — 150 тыс. человек. Возрождались профсоюзы. В них вступили около 650 тыс. человек¹⁶. Но тенденция численного роста партий была неоднозначной и неустойчивой. В компартию приходили «новобранцы», люди, как правило, не связанные ранее с рабочим движением или аполитичные, порой заинтересованные в причастности к власти. Для левого руководства социалистов и людовцев рост рядов был тревожен, ибо происходил за счет прихода недавних членов ППС-ВРН и СЛ-РОХ.

Вертикаль управления государством опиралась не только на правительственные партии и профсоюзы. Важнейшую роль в системе власти играли силовые структуры, контролируемые ППР. Войско Польское весной 1945 г. превысило 350 тыс. человек. Некоторые его подразделения привлекались к подавлению подпольных отрядов. Непрерывно росла численность рядов госбезопасности. В конце 1944 г. Департамент общественной безопасности располагал незначительными силами: 2500—3000 сотрудников. В его распоряжении находились 13 тыс. милиционеров, 1000 сотрудников тюремной стражи и 4000 солдат и офицеров внутренних войск. В апреле—мае 1945 г. Департамент насчитывал 11—12 тыс., в середине года, по разным данным, — от 17 до 24 тыс. сотрудников. В подчиненном МОБ Корпусе внутренней безопасности числились 32 тыс. солдат, личный состав Гражданской милиции за год вырос в 5 раз и в конце 1945 г. составил 70 тыс. человек. За отдельными исключениями эти люди были политической опорой Временного правительства. Командные кадры Департамента, включая руководство на уровне воеводств, составили 200 польских коммунистов, окончивших партийные учебные заведения Коминтерна или специальные военно-политические школы в СССР. Главным образом это были избежавшие советских репрессий 30-х годов члены КПП, деятели СПП и ЦБКП. Органы госбезопасности в воеводствах и повятах формировались из членов ППР, бывших партизан Армии Людовой, поляков, воевавших в советских отрядах, офицеров, откомандированных из Войска Польского. Достаточно быстро росла агентурная сеть ведомства: в августе 1945 г. в шести воеводствах было зарегистрированных 5,5 тыс. агентов и 4,3 тыс. информаторов, в ноябре в 10 воеводствах соответственно 16,7 тыс. и 13 тыс. человек. Организационный период становления подразделений МОБ, выполнявших задачи политического сыска, закончился к осени 1945 г., и это ведомство все больше брало на себя «работу» по подавлению подполья¹⁷. Но в периоды подъема вооруженной деятельности «лесных» отрядов, сопровождавшего важные политические события в стране, оно не могло обойтись без помощи войск НКВД.

«Родовыми» чертами нового политического режима являлись решающие позиции коммунистов в системе власти и органов управления, использование методов насилия и подавления в отношении политических противников. Гегемония коммунистов влекла за собой неравноправие партий-союзниц по коалиции, возникавшие разногласия нередко разрешались путем принуждения, а не поиска компромисса. Резкое недовольство партнеров вызывал почти монопольный контроль коммунистов над системой госбезопасности и ее неподотчетная правительству деятельность. Имиджу партии наносили прямой ущерб порой раздававшиеся «снизу» левацкие призывы к установлению диктатуры пролетариата, к вступлению в СССР в качестве 17-й республики, к немедленной организации колхозов. Такие лозунги не соответствовали программе и провозглашенному курсу ППР. Они не соответствовали на этом этапе и стратегии Москвы, но закрепляли в общественном мнении репутацию ППР как партии тоталитарной, идейно-политически несамостоятельной. такие выводы делались многими поляками на примерах совместных с НКВД действий польских спецслужб против отрядов вооруженного подполья, особенно аковцев, героический образ которых жил в массовом сознании. Массовые репрессии, одна из волн которых пришлась на весну—лето 1945 г., дискредитировали власть, в первую очередь ППР, дезавуировали курс партии на объединение демократических сил на общенациональной платформе. Большая часть населения считала все, что происходило в стране, диктатурой ППР и перенесением советского опыта в Польшу.

Политика репрессий по политическим мотивам, которая объяснялась в том числе и деятельностью подполья, прежде всего, вооруженного¹⁸, была важнейшей причиной, которая в условиях предстоявших перемен в составе правительства вызывала противодействие как политических противников, так и партнеров ППР по коалиции. Настроения членов ППС и СЛ изменялись, нарастали стремления к партийно-политической суверенизации. Возникала опасность изоляции ППР в правительстве, появления весомого политического противовеса коммунистам. В мае—июле 1945 г. из ППР вышли от 120 до 150 тыс. человек. Ряды коммунистов (лишь отчасти в результате «чистки» партии) уменьшились почти в два раза и составляли, по разным сведениям, 150—188 тыс. человек¹⁹.

Руководство партии, по крайней мере, часть его во главе с Гомулкой, было озабочено сокращением общественной поддержки власти. Оно связывало его с тем, что провозглашенный курс на широкий национальный фронт, на социально-экономические преобразования в пользу малоимущих слоев и т. д. искажался диктатом коммунистов «на местах». Гражданские свободы попирались «узаконенным» способом или грубым произволом госбезопасности, ширились репрессивные акции. Участие в них войск НКВД отражало нарушение национального суверенитета. В итоге предлагавшаяся ППР левая общественная альтернатива порядкам II Республики к середине 1945 г. оказывалась лишь политическим лозунгом. В таких условиях трансформация правительственной коалиции путем привлечения крупных политических сил демократической ориентации становилась для ППР целесообразной и неизбежной для стабилизации внутренней обстановки.

Понимание возникших опасностей, стремление ЦК ППР модифицировать политику партии продемонстрировал пленум ЦК в мае 1945 г. В докладе В. Гомулки преобладала критика партийной работы. В «сглаженном» варианте это отразила опубликованная резолюция: признавались «проявления сектантства», «нежелание вникнуть в дух польского народа», непонимание членами партии процессов «отхода от реакции разных групп и политических деятелей, в особенности СЛ,... упрощенный подход к АК и враждебное отношение ко всем тем группам, которые когда-то принадлежали к АК, ...недооценка кризиса среди лондонской эмиграции», господство в обществе после Ялты «настроений выжидания и недоверия Временному правительству». Предлагалось снизить давление на общество, существенно откорректировать сотрудничество с партнерами по коалиции, смягчить курс в отношении противостоявшего власти политического лагеря, который, особенно низовыми парторганизациями, рассматривался как единый и реакционный, а то и фашистский²⁰.

Жестко критиковались органы госбезопасности, которые, по утверждению Гомулки, вышли из-под партийного контроля и начинают «вырастать во второе государство... сами проводят определенную политику, в которую никто не может вмешиваться». Лидер партии открыто назвал главную причину слабой «обратной связи» ППР с обществом: явная для поляков — на примере действий войск НКВД, присутствия советников в госбезопасности и советских офицеров в армии — зависимость страны от СССР, а ППР от ВКП(б). Обращаясь к участникам пленума, Гомулка выразил это так: «Массы должны считать нас польской партией, пусть нас атакуют как польских коммунистов, но не как агентуру». При этом, оценивая заключенный Договор с Москвой, он подчеркнул, что СССР обеспечивает целостность территории и нерушимость границ Польши, но признавал необходимость внешнеполитического взаимодействия и с Западом, ибо фундамент послевоенного мира заложен сотрудничеством СССР, США и Великобритании.

Не отказываясь от борьбы с вооруженным подпольем, ППР выражала намерение перейти от конфронтации с демократическими и либеральными силами к компромиссу, главным образом с социалистами и людовцами, «на принципах полной их партийной независимости и самостоятельности». Партийным организациям ППР поручалось «установить сотрудничество в рамках национального демократического фронта со всеми группами и политическими деятелями, которые признают Временное правительство Польской республики законной властью». Пленум требовал от партийцев отказаться от практики, когда межпартийные договоренности достигались давлением более сильного союзника, когда институт многопартийности нарушался диктатом ППР. Коммунистам предлагалось действовать в органах власти и управления по принципу равноправия и согласования решений с партнерами по коалиции, поддерживать дискуссии, допускать критику, «а также оппозицию, если только она не угрожает основам и сплоченности коалиции»²¹.

Таким образом, Гомулка и большинство выступавших членов пленума ориентировали партию на переход от принуждения к диалогу как основному инструменту политической деятельности. Была предпринята попытка, реагируя на реальную обстановку в стране, откорректировать политику ППР, соотнести ее с концепцией «народной демократии», демонстрируя готовность уступить долю власти демократическим и либерально-демократическим силам. Риск, что возвращение к управлению страной некоторых представителей довоенных партий обернется радикальной сменой курса правительства, исключался контролем коммунистов над силовыми структурами власти, советским присутствием и поддержкой СССР Временного правительства на международной арене.

Между тем оценка большинством поляков советской политика в Польше как вмешательства во внутренние дела страны оставалась устойчивым и во многом определяющим элементом общественного сознания. Освобождение от гитлеровцев и спасение народа от истребления и национального уничтожения нередко вытеснялось восприятием происходившего в стране как установление новой, советской оккупации. Значительная хозяйственная, финансовая и продовольственная помощь СССР, возвращение культурных польских сокровищ, отстаивание формировавшейся послевоенной территории Польши обесценивались самим фактом присутствия в стране Красной Армии, непониманием советскими военнослужащими национальных традиций и обычаев поляков, случаями мародерства и насилия советских солдат. Крайне отрицательно относились поляки, воспитанные на уважении к своей армии, гордившиеся ее победой в 1920 г. над «Советами», к службе советских офицеров в штате Войска Польского^11*. В 1945 г. они составляли 43% офицерского корпуса, в Генштабе — 70%. В середине 1945 г. 60 из 69 генералов были советскими гражданами. Советские чекисты служили в контрразведке польской армии, юристы — в системе военной юстиции. Правда, начался затянувшийся на ряд лет процесс отзыва советских людей из рядов армии. Уже в 1945 г. были откомандированы в СССР свыше 8 тыс. офицеров²². Тем не менее, нарушение права польской власти использовать национальную армию по своему усмотрению сохранялось, воздействовало на рост антисоветских и антикоммунистических настроений и активность вооруженного подполья.

Обострение внутренней ситуации в Польше корреспондировало с заметными проявлениями антисоветских тенденций в политике У. Черчилля и Г. Трумэна — нового партнера И.В. Сталина в «большой тройке». Оба союзника требовали информации о судьбе 16 «пропавших» польских политиков. В начале мая сведения об аресте были предоставлены Москвой. Настаивая на выяснении «вопроса», США и Великобритания заблокировали работу «Комиссии трех». Вашингтон прекратил поставки в СССР продукции военного и гражданского назначения по ленд-лизу, часть которых оплачивалась золотом и алмазами. Прозвучал ряд неприемлемых для Москвы «сигналов» из Великобритании. Черчилль был тверд, говоря о «железном занавесе, опустившемся вдоль линии фронта», о «нескольких сотнях миль оккупированной русскими территории, отделяющий нас от Польши». 18 мая, беседуя с советским послом Ф.Т. Гусевым, Черчилль возмущался тем, что «мы назвали польских кандидатов для переговоров, а вы посадили их в тюрьму... польские дела загнаны в тупик», обещал не позволить, «чтобы с нами обращались грубо и ущемляли наши интересы». Посол доносил: «английская пресса взяла новый антисоветский курс», «в [английских] парламентских кругах польские агенты ведут разнузданную антисоветскую кампанию»²³.

Отношения между Сталиным и западными лидерами грозили разладиться. Правда, согласие на включение С. Миколайчика в состав кабинета, хотя и выглядело советской уступкой, соответствовало интересам не только СССР. Оно было выгодно западным партнерам Сталина, которые (особенно Черчилль) хотели иметь «своих» людей в составе правительства Польши и могли, наконец, избавиться от правительства Арцишевского. Для этого требовалось сохранять контакты со Сталиным. Г. Трумэн, которого интересовало участие СССР в войне с Японией больше, чем состав польского правительства, принял решение о компромиссе с Москвой, куда в конце мая 1945 г. отправился Г. Гопкинс, соратник покойного Ф.Д. Рузвельта^12*.

В ходе бесед Гопкинса в Кремле с 26 мая по 6июня был согласован список поляков, приглашаемых на консультации в Москву, и решено восстановить работу «Комиссии трех». Гость уступил требованию Сталина признать Временное правительство основой будущего кабинета. Состоялась договоренность об организации встречи польских политиков различных политических позиций и внешнеполитических ориентаций. 13 июня 1945 г. руководители «Комиссии трех» Молотов, Кларк-Керр и Гарриман пришли к соглашению о конкретных лицах, приглашаемых в Москву на консультации о составе правительства. Новую Польшу представляли Б. Берут, В. Гомулка, Э. Осубка-Моравский, В. Ковальский (СЛ), С. Швальбе (ППС), З. Модзелевский (ППР), В. Жимовский (СД); демократических политиков из страны и эмиграции — С. Миколайчик, который снял требование освобождения 16 узников Лубянки, и Я. Станьчик, а также С. Баньчик, В. Керник, З. Жулавский от довоенных СЛ и ППС. Обсуждение состава кабинета происходило в Москве 16—22 июня 1945 г. при участии членов «Комиссии трех». И если сторона Берута, замечает А. Пачковский, представляла собой «спаянный коллектив людей, тесно сотрудничавших почти два года^13* (и среди ее официальных участников не было никого, кто годы войны провел в СССР!), то сторона Миколайчика была собранием достаточно случайным и мало представительным даже для тех, кто без больших оговорок поддерживал линию лидера СЛ... [она] не имела ни общей концепции, ни, что важнее, общих политических интересов, а Миколайчик даже не пытался ее сцементировать. Такой состав и в таких условиях не мог подписать ничего, кроме капитуляции», а Миколайчик не мог претендовать на пост премьер-министра²⁴. Результатом польско-польских переговоров стало создание согласительной комиссии.

Политико-психологический «фон» переговорам составляли начавшийся судебный процесс по «делу 16-ти»^14* и резкая активизация деятельности подполья, а значит — и его подавления силами польской госбезопасности и советской стороны. Так, согласно рапорту генерала Селивановского от 15 июня в Москву, за первые 10 дней месяца «банды АК» совершили 120 нападений на органы безопасности и милиции, на советских и польских солдат, членов ППР, на гражданское украинское и белорусское население. Было убито 278 человек, из них 207 мирных жителей, 54 представителя власти и члена партии, 16 советских и 3 польских солдата; ранено 14 и уведено в «лес» 27 человек. В ходе боестолкновений было уничтожено 905 «бандитов», арестовано 1000 человек, из них 753 солдата АК, остальные НСЗ, ОУН, УПА и пр.^15* За 20—30 июня арестам подверглись 613 подпольщиков АК и НСЗ, в том числе члены Главного командования и командования Люблинского, Варшавского, и Белостокского округов АК²⁵.

Тем временем усилиями согласительной комиссии (В. Гомулка от ППР, В. Керник от СЛ и С. Швальбе от ППС) правящая коалиция была 21 июня сформирована. В Президиум Крайвой Рады Народовой приглашались патриарх крестьянского движения и лидер довоенного СЛ В. Витос, проживавший в своей усадьбе Вежхославице, и председатель Рады Народовой С. Грабский от эмиграции. В состав Временного правительства национального единства предлагалось войти людовцам В. Кернику, Ч. Выцеху — из страны, С. Миколайчику и социалисту Я. Станьчику — из-за границы. Новые члены кабинета приняли программу внутренних преобразований Временного правительства, признали союз с СССР основой его внешнеполитического курса. Они обязались распустить структуры «подпольного государства»: РЕН, Делегатуру правительства, Делегатуру сил збройных, вооруженные отряды АК или созданные на основе кадров АК после «ликвидационного» приказа Окулицкого²⁶. Людовцы и социалисты представляли теперь в правительстве основные демократические партии, на которые ориентировалась значительная часть общества.

28 июня 1945 г. Президиум КРН утвердил состав кабинета. Решение глав «большой тройки» о преобразовании Временного правительства было выполнено^16*. Премьер-министром коалиционного правительства, сформированного на основе партийнополитического «ключа», остался социалист Э. Осубка-Моравский. Вице-премьерами стали глава ППР В. Гомулка и людовец С. Миколайчик. Гомулка занял и пост министра Западных земель. ППР, ППС и людовцы (СЛ и СЛ-Рох) имели по 6 постов, СД получило 2 портфеля. Министром национальной обороны остался М. Роля-Жимерский. Стронництво праци (К. Попель) приняло предложенные посты в администрации новой власти. Из 21 члена кабинета сторонники Миколайчика получили 4 портфеля: земледелия и аграрной реформы (Миколайчик), общественной администрации (МВД, В. Керник), просвещения (Ч. Выцех), труда и социальной защиты (Я. Станьчик). В итоге большинство нового кабинета составляли министры предыдущего правительства. КРН пополнилась 10 новыми депутатами. Договорились, что вице-председателями, заместителями Б. Берута, станут В. Витос (который так и не принял участия в работе КРН) и С. Грабский²⁷.

Одна из основных правых партий правительства в эмиграции, Стронництво народове, представлявшее старейшее и влиятельное движение польских националистов, не была допущена к власти, не признала новое правительство и перестала быть элементом политической системы Польши.

Благодаря взаимным уступкам союзников и усилиям польских политиков — ППР, ППС, демократов либерального и социалистического спектра — правительственная коалиция заметно расширилась. обозначилась возможная перспектива создания в правительстве и стране демократической оппозиции. Но ППР не потеряла ключевых позиций во власти (армия, госбезопасность, милиция, промышленность, освоение новых территорий)^17*. Кроме того, происшедшие перемены в политической облике правительства ни в коей мере не затронули системы контроля Москвы за развитием ситуации в Польше. Все вместе взятое позволяло ППР действовать как согласованно с партнерами по кабинету, учитывая их интересы, так и навязывать волевые политические решения, используя силовые методы против конкурентов.

Перемены произошли в «подпольном государстве» и в «польском» Лондоне, который больше не рассматривался в мире, за исключением Ватикана, как представитель интересов польского государства. В начале июля 1945 г. РЕН уведомила страну о своем роспуске, прекращении деятельности Делегатуры, ликвидации подчинявшихся ей подпольных вооруженных сил. Структуры «подпольного государства» в Польше становились нелегитимными и должны были прекратить свое существование. Объяснения излагались в «Воззвании к польскому народу» и «Завещании подпольной Польши», где говорилось: «С созданием нового правительства и признанием его западными державами, кончается для нас возможность законной подпольной борьбы, опирающейся на всеми признанное правительство в Лондоне. Встает задача легальной борьбы демократических партий в Польше за цели народа и наши программы»²⁸.

По сути дела лидеры «подпольного государства» признавали политическое поражение «внутреннего сопротивления» и правительства в эмиграции на магистральных политических направлениях: национальном (независимость от СССР) и геополитическом (Польша — барьер против большевизма). Политическое руководство фактически снимало с себя ответственность за действия вооруженных отрядов.

Западные державы, приветствуя создание правительства национального единства и поддерживая Миколайчика, намеревались оказать ему содействие в борьбе за политический облик Польши, ее место в Европе. Правда, с разгромом и оккупацией Германии в иерархии внешнеполитических интересов «большой тройки» на континенте происходили перемены: на первый план выдвинулся такой многоаспектный и крупный проект, как решение будущего Германии. В переговорах со Сталиным, основным победителем Германии — что многие на Западе тогда признавали — германская проблема становилась приоритетной. Польский вопрос с повестки дня не снимался, но во многом становился функцией от договоренностей глав великих держав по этой проблеме. В полной мере это проявилось на последней встрече глав трех держав, состоявшейся в Потсдаме 17 июля — 2 августа 1945 г. В связке с определением будущего Германии рассматривалось территориальное приращение Польше за счет восточных немецких провинций, установление линии польско-германского территориального разграничения, о чем союзники не договорились в Ялте. Советской стороне было чрезвычайно важно добиться удовлетворения «большой тройкой» ее претензий, а именно получить максимально выгодную как для СССР, так и для Польши западную польскую границу. К переговорам советское руководство готовилось заблаговременно, учитывая явное после разгрома Германии обострение отношений с западными союзниками. Принимались меры, гарантировавшие устойчивость западной, северной и южной границ Польши, установленных советской стороной в соответствии с Постановлением ГКО от 20 февраля 1945 г. 29 мая 1945 г. последовали три Директивы Ставки, касавшиеся новых польских территорий²⁹.

Одной из них 1-й Белорусский фронт переименовывался в Группу советских войск в Германии. Она дислоцировалась, «имея границами с запада — линию соприкосновения с войсками союзников, с востока — реки Одер и Нейсе (западная) и с юга — граница Чехословакии с Германией». Территории, лежавшие восточнее линии Одер-Нейсе, изымались из оккупационных полномочий командующего Группой маршала Г.К. Жукова. Другой Директивой на базе 2-го Белорусского фронта создавалась Северная группа войск (командующий маршал К.К. Рокоссовский, штаб-квартира в г. Лодзь). Войска СГВ дислоцировались, за исключением Штеттинской гавани, в западных, северных и южных границах Польши, обозначенных Постановлением ГКО от 20 февраля; на востоке — фактически до советско-польской границы^18*. Перегруппировку и сосредоточение войск предписывалось провести в июне и закончить на новых землях Польши к 5—8 июля, на остальной территории — 15—20 июля 1945 г. Обе Директивы вступали в силу 10 июня.

Третьей Директивой все польские войска, находившиеся в оперативном подчинении советским командующим фронтами^19*, переходили в подчинение непосредственно Главнокомандующему Войска Польского М. Роля-Жимерскому. В условиях перехода от войны к миру в Европе временно сохранялось «непосредственное подчинение [Роля-Жимерского] Ставке советского Верховного Главнокомандования».

Из приведенных документов следует, что еще до начала Потсдамской конференции Москва приняла ряд «профилактических» мер, отменить которые союзники не могли. В результате произведенной передислокации советских войск западная граница Польши была прочно «заперта» с запада и востока двумя крупными войсковыми группировками^20*.

Кроме того Москва озаботилась сокращением властных полномочий советского военного командования на территории Польши и тем самым усилением ее суверенных прав. На состоявшейся 28 мая 1945 г. в Варшаве встрече польского руководства во главе с Берутом и командования Красной Армии было решено, что гражданская власть на всей территории Польши немедленно переходит к польской стороне. В мае—июне 1945 г. было ликвидировано большинство советских военных комендатур на новых польских землях, 10 июня перекрыта польская граница, в конце июня польская армия взяла под контроль мосты через Одру и Нысу. В августе 1945 г. границу установили официально³⁰. Наконец, в июле Москва подписала с Варшавой ряд договоров и приняла постановления, подчеркивавшие права Польши на все территории до линии Одра-Ныса^21*.

Директивы Ставки и Постановления ГКО являлись секретными документами и до сведения союзников не доводились. Информация о том, что западная граница Польши существует де-факто и германские земли уже переданы в управление польскому правительству, была предоставлена Жуковым его английскому и американскому партнерам 7 и 10 июля. В ответ на реплики генералов, что «границы еще не установлены», их предстоит обсуждать на конференции, они услышали от маршала: «У меня есть тыловые границы по рекам Одер и Нейсе, восточнее которых я свое влияние не распространяю и тем участком не командую»^{22* 31}.

Передислокации воинских частей в связи с созданием Группы советских войск в Германии, Северной группы в Польше, а также Центральной в Австрии, Венгрии и Чехословакии сопутствовала реорганизация в июне 1945 г. института Уполномоченных НКВД при командовании советских фронтов. Уполномоченным НКВД при СГВ назначался генерал Селивановский, который одновременно, как советник, курировал деятельность польских спецслужб. Реорганизация сопровождалась увеличением численности внутренних войск НКВД на «подведомственной» территории. В распоряжение Селивановского предоставлялась самая крупная группировка: 15 из 35 полков, дислоцированных во всех странах нахождения Красной Армии^23*. Помимо военно-оперативной необходимости обеспечения безопасности тыловых зон и советских коммуникаций на территории Польши, это объяснялось специальной задачей — подавления вооруженных отрядов АК и НСЗ. Многие из них, «откликаясь» на появление Временного правительства национального единства и встречу глав трех держав в Потсдаме, активизировали борьбу. Она должна была демонстрировать неустойчивость обстановки в стране, с одной стороны, и силу, дерзость, жестокость и непримиримость сопротивления подполья Красной Армии и власти во главе с коммунистами, с другой. За этим последовали операции войск НКВД и подразделений МОБ^24*.

Напряженная ситуация складывалась в Белостокском воеводстве^25*, территория которого по Соглашению между СССР и ПКНО от 27 июля 1944 г. была возвращена Польше. Здесь пролегала линия правительственной связи Москвы с СГВ и с Берлином. Этим маршрутом выводились из Германии советские войска, шли транспорты с принадлежавшими СССР грузами, в том числе с трофейным оборудованием, перегонялись в Белоруссию гурты скота^26*. На эти объекты, посты охраны и сопровождавших грузы красноармейцев совершались нападения отрядов АК и НСЗ.

По просьбе местной польской власти численность войск НКВД в воеводстве была увеличена. Как докладывал 29 мая 1945 г. Берия Сталину, «для ликвидации аковских банд» в районах, граничивших с Белоруссией, в распоряжение Селивановского направлялись дополнительно к семи имеющимся два полка войск НКВД. Тем не менее, по польским данным, за март—июнь 1945 г. на этой территории произошло 186 вооруженных нападений на советских военнослужащих, представителей местной администрации, милиции, государственных учреждений, ограблений касс и банков, угона скота. Было убито 45 и уведено в «лес», т. е. там убито, 42 советских офицера и солдата, 7 разоружено³².

Информация о нападениях и зверских убийствах советских солдат и офицеров на территории Белостокского воеводства регулярно поступала от руководства контрразведки СГВ в Москву, начальнику Главного Управления контрразведки («Смерш») и заместителю наркома обороны СССР В.С. Абакумову. Так, в ночь с 15 на 16 мая 1945 г. произошло нападение на советский контрольно-телефонный пост № 219 правительственной связи, расположенный в деревне Полянки (13 км от уездного центра Сокулки). Захваченные 3 красноармейца были расстреляны после жесточайших пыток (раздроблен язык, выбиты зубы, тупым оружием перебиты челюсти, на телах множественные резаные раны тупыми плоскими ножами и т. п.). Как докладывала контрразведка СГВ Абакумову, 7 июля в Бельском уезде Белостокского воеводства подверглись нападению вооруженного отряда под командованием З. Бутковского офицеры 5-й танковой армии, которые возвращались на Родину. Нападавшие захватили 3 штабные машины и 9 старших офицеров, среди которых беременную женщину. Всех пытали и затем расстреляли. Трупы были обнаружены голыми³³.

Подобные действия тех, кто называл себя аковцами, зверские пытки, убийства, в том числе в массовом порядке, мирного польского населения, а также сопровождавших гурты скота красноармейцев и белорусских крестьян, грабежи означали трансформацию выступлений «лесных» отрядов против власти и советского присутствия в уголовно наказуемые деяния³⁴.

Понятно, что ситуация в Белостокском воеводстве вызывала реакцию советской стороны. Она последовала в середине июля 1945 г. Согласно доступным российским материалам, для пресечения систематических грабежей и убийств советских военнослужащих, «обнаружения и обезвреживания всех подразделений антисоветской "Армии Крайовой"» в Генштабе Красной Армии был разработан план проведения армейскими частями и контрразведкой 3-го Украинского фронта войсковой операции. «Проческа лесов» Аугустовской пущи в уезде Сувалки, массовые проверки населения и аресты людей с оружием и подозреваемых прошли 12—19 июля 1945 г.^27*

Вероятно, тот факт, что операция проводилась в канун и первые дни встречи «большой тройки» в Потсдаме, был лишь непредвиденным совпадением. Но нельзя исключить и иного. Советское руководство расценивало деятельность вооруженных отрядов АК, нападения на красноармейцев и грабеж того, что принадлежало победившей стране, нарушение приказов о сдаче оружия населением как нанесение прямого вреда Красной Армии и СССР^28*. Сталин говорил об этом еще в Ялте и обещал: «будем расстреливать». Верховный Главнокомандующий, возможно, предполагал постановку союзниками в Потсдаме вопроса об арестах, уничтожении аковцев в ходе «чекистсковойсковых операций» и не исключал протестов со стороны союзников.

Одним из аргументов Сталина могла стать войсковая операция в Аугустовских лесах, продиктованная нарушением отрядами АК советских и польских приказов о сдаче оружия, убийствами мирного населения, зверскими пытками и расстрелами советских людей. Многочисленными подтверждающими материалами Москва располагала. Кроме того, а может быть, прежде всего, операция была предупреждением: СССР способен подавить в Польше враждебные ему силы, и с созданием нового коалиционного правительства геополитическое место Польши в советском «поясе безопасности» не изменится.

Летом 1945 г., когда СССР находился на вершине военной славы и международного авторитета, его партнеры по коалиции утратили решимость максимально наказать Германию и германский капитал за развязанную войну. они скорректировали свои позиции, что отразил острый спор на Потсдамской конференции о приращении Польши за счет Германии. он концентрировался вокруг вопроса, какой из притоков одры станет германо-польской границей, кому — будущей Германии или новой Польше, достанутся земли, богатые полезными ископаемыми, а также г. Щецин, расположенный по обоим берегам Одры. Западные союзники протестовали против действий Сталина и польского правительства, принимавшего от Красной Армии управление восточными провинциями Германии. Трумэн настаивал: германские территории предоставлены Польше как ее зона оккупации, германо-польская граница не установлена. Сталин считал такую интерпретацию решений, принятых в Ялте, неверной, стремился закрепить международным признанием линию по р. Одра-Ныса Лужицкая.

Как и было постановлено в Ялте, для урегулирования противоречий на конференцию пригласили польскую делегацию. Из Варшавы прибыли председатель КРН Б. Берут, премьер-министр Э. Осубка-Моравский, два вице-премьера — В. Гомулка и С. Миколайчик, а также Главнокомандующий Войска Польского М. Роля-Жимерский и министр иностранных дел В. Жимовский. Польская делегация была принята Сталиным и уведомлена о разногласиях. Она встречалась с Трумэном и Черчиллем, которые высказали несогласие с тем, что Польше предоставлена слишком большая часть германской территории. Поляки были выслушаны министрами иностранных дел союзников. На неоднократных встречах с членами делегаций трех держав и в специальных документах, представленных конференции, все они — беспартийные, члены ППР, ППС, демократы и людовцы, упорно отстаивали границу по Одре-Нысе Лужицкой, приводя исторические, геостратегические, демографические и экономические обоснования³⁵.

Правда, на сепаратных встречах Миколайчика с западными лидерами его политическая позиция выглядела не столь твердой. Он понимал, что западная граница, которую отстаивал Сталин, и освоение поляками новых территорий, которым руководил В. Гомулка, будут необратимым историческим завоеванием коммунистов, завоеванием самой высокой национально-государственной пробы. Миколайчик же, заинтересованный в получении от союзников политических авансов, предлагал связать согласие на искомую поляками границу с проведением выборов в сейм под контролем Запада. Польский вице-премьер не учел, что возможность обрести реальную поддержку в борьбе за власть без коммунистов упущена, поскольку в иерархии геополитических и экономических интересов Запада главное место заняла Германия. Состязание между Сталиным и Трумэном шло уже за будущую Германию, а не за Польшу.

Ход обсуждений показал, что польские политики могли рассчитывать лишь на поддержку Сталина, отстаивавшего существенное продвижение своей зоны влияния на Запад. Прагматик, обладавший политической интуицией, редким чутьем опасности и допустимых пределов разногласий с партнерами, он был озабочен в первую очередь сохранением сотрудничества в рамках антигитлеровской коалиции. Сталин принял предложенную американской стороной компромиссную формулировку: «бывшие германские территории», а именно земли между Нысой Клодской и Нысой Лужицкой, а также немецкие территории до Одера^29*, земли, относившиеся до войны к свободному городу Данциг (Гданьск), и часть Восточной Пруссии, которая «не поставлена под управление» СССР, передавались «под управление Польского государства»³⁶.

Советский лидер уступил, но не ценой отмены уже происходившего освоения новых территорий поляками. И союзники «согласились со столь минимальными уступками. Они сузили конкретные ялтинские договоренности, потому что независимая Польша не являлась приоритетом их политики»³⁷.

Это постановление Потсдамской конференции имело две оговорки. Первая (окончательное определение западной границы Польши откладывалось до мирной конференции), отражая следование международной традиции, придавала нестабильность принятому решению. В условиях, когда страх перед новым мировым конфликтом присутствовал в массовом сознании народов, временный характер границы с Германией мог использоваться великими державами для вмешательства в польские внутренние дела, стать инструментом политико-психологического давления на поляков. Вторая оговорка (земли, передаваемые в управление, «не должны [были] рассматриваться как часть советской зоны оккупации Германии») означала, по сути дела, согласие на польскую государственную принадлежность территории до Одры и Нысы Лужицкой³⁸.

Следствием решений по западной границе Польши стала коллизия: можно было признавать правительство и страну, но воздерживаться от признания де-юре части ее территории. Возник фактор нестабильности государства — территория, которую Польша самостоятельно, без советского участия, не могла защитить, обеспечив внешнеполитическую безопасность страны. Одновременно он был и фактором пролонгированной зависимости Варшавы от Москвы.

«Незаконченность» решения о западной границе Польши, отсутствие трехсторонних ее гарантий были учтены советской стороной. СССР становился единственным гарантом устойчивости государственной территории Польши. советское руководство, заинтересованное в безопасности «своей» зоны оккупации Германии и политического влияния в странах Восточной Европы, было удовлетворено такой формулой союзных отношений с Польшей. Граница по Одре-Нысе соединила и поставила во взаимозависимость геополитические интересы двух стран. В этом союзе Москва была сильнее Варшавы во всех отношениях, и в массовом сознании поляков образ восточного соседа получил дополнительные черные краски, усилив антисоветские настроения, обострившиеся в связи с утратой восточных кресов.

Неопределенность присутствовала и в решении Потсдамской конференции о перемещении «организованным и гуманным способом» в пределы Германии гражданского «немецкого населения или части его, оставшегося в Польше, Чехословакии и Венгрии». Применительно к Польше она была следствием установленного временного характера западной границы. Текст XII пункта Протокола конференции содержал ряд дополнительных рекомендаций Контрольному Совету по Германии, направленных на затягивание выполнения этого решения. Совету поручалось «изучить эту проблему»; доложить «так скоро, как это возможно, о количестве, в каком указанное население уже прибыло в Германию... и дать предложения о времени и скорости, с какой дальнейшее перемещение населения могло бы производиться»; проинформировать о «вышеуказанном» правительства Польши и Чехословакии и Союзную Комиссию в Венгрии, которым «будет предложено воздержаться от дальнейшего выдворения немецкого населения впредь до рассмотрения» доклада их представителей в Контрольном Совете³⁹.

Такой путь выполнения XII пункта Протокола конференции был результатом усилий западных лидеров. Но стремление затормозить выселение немцев из Польши не соотносилось с реальным положением на ее новых землях. К этому времени управление ими уже было передано польской администрации. Осенью 1944 — зимой 1945 г. отсюда эвакуировались или бежали с отступавшим вермахтом от 3 до 5 млн немцев. Вплоть до середины 1945 г. здесь происходило «дикое выселение», изгнание немцев поляками, сопровождавшееся насилиями и грабежом. Пережитое поляками в годы войны сформировало объяснимое желание отомстить. На каждого немца возлагалась коллективная вина за террор, гибель миллионов поляков и национальное уничижение. Сосуществование с ними на одной территории и в одном государстве было тогда для поляков немыслимо. Оставшиеся и ожидавшие выселения около 3 млн немцев, коренных жителей новых польских земель, в полной мере испытали бесправие, моральные и физические страдания, гибель близких как плату за гитлеровскую агрессию и оккупацию страны^30*.

Параллельно с решением о депортации немцев Сталин, Трумэн и новый премьер-министр Великобритании К. Эттли взяли на себя обязательство оказать содействие добровольному и скорейшему возвращению в Польшу миллионов польских граждан, разбросанных по миру, «включая членов польских вооруженных сил [на Западе] и моряков торгового флота».

В итоговом заявлении о работе Потсдамской конференции западные союзники дезавуировали признание «бывшего польского правительства в Лондоне, которое больше не существует»^31*.

Три лидера выразили позитивное отношение к Временному правительству национального единства, одобрили заявление Варшавы о согласии «провести свободные и ничем не воспрепятствованные выборы по возможности скорее на основании всеобщего избирательного права, при тайном голосовании». Правительству Польши было вменено предоставить право «всем демократическим и антинацистским партиям» принимать участие и выставлять кандидатов, а «представителям союзной печати пользоваться полной свободой сообщать миру о ходе событий в Польше до и во время выборов». Обязательства польской стороны были сформулированы в предписании настолько «эластично», что в отсутствие оговоренных инструментов международного контроля над избирательным процессом организаторы выборов могли их обойти. Главы великих держав, учитывая разграбление, которому гитлеровцы подвергли польские земли, последствия военных действий и массовые людские потери этой страны, с согласия Сталина постановили, что «СССР удовлетворит [репарационные] претензии Польши из своей доли репараций»⁴⁰.

Сразу после конференции в Потсдаме ялтинско-потсдамские договоренности великих держав были закреплены двусторонними советско-польскими документами. 16 августа 1945 г. стороны заключили Договор о советско-польской границе и Соглашение о возмещении ущерба, причиненного Польше германской оккупацией⁴¹. Документы подписали глава польского правительства Э. Осубка-Моравский и советского — В.М. Молотов. Договор о границе дублировал Соглашение от 27 июля 1944 г. и соответствовал решениям, принятым в Потсдаме. В нем подтверждалась граница фактически по «линии Керзона», возвращение Польше г. Белостока и Белостокского воеводства.

Представители Польши, надеясь поспособствовать улучшению отношения многих поляков к власти во главе с ППР, стремились договориться с Москвой о возвращении Польше Львова и Львовской области. Присутствовавший при сем Сталин в ответ использовал известный аргумент: полякам — Вроцлав, украинцам — Львов, но одновременно предложил некоторые отступления в пределах 17—30 км в пользу Польши, что и было принято^32*.

После обсуждения был подписан Договор о возмещении ущерба, причиненного Польше во время войны. В полном соответствии с постановлениями Потсдамской конференции, Советский Союз обязался предоставить Польше:

— 15% всех репараций из советской зоны оккупации;

— 15% из «пригодного к использованию и комплектного промышленного оборудования, которое должно... поступить Советскому Союзу из западных зон» (причем поставки оборудования для Польши должны были происходить в обмен на товарные поставки из Польши);

— 15% «пригодного к использованию и комплектного промышленного оборудования, которое подлежит поставкам Советскому Союзу из западных зон без оплаты или возмещения любым способом». Одновременно Польша обязалась, начиная с 1946 г., ежегодно весь период оккупации Германии поставлять Советскому Союзу уголь по специальной договорной цене^33*.

К лету 1945 г. остро встала «трофейная проблема»^34*. Как страна, пострадавшая от гитлеровской агрессии, СССР имел право производить демонтаж и вывоз трофейного немецкого имущества (оборудования заводов, шахт, фабрик, учреждений, продовольствия, сырья) из советской зоны оккупации, а также со «старых» и затем новых территорий Польши. 26 марта 1945 г. Советско-польским соглашением фактически отменялось действие приказа Ставки от 9 июня 1944 г. и Постановления ГКО от 20 февраля 1945 г. о военных трофеях, действие которых не распространялось на переходившие к Польше земли, где все немецкие предприятия признавались военными трофеями, за исключением переданных объектов собственности польского государства. В условиях послевоенного хаоса, хозяйственной разрухи порой было невозможно установить «национальное происхождение» захваченного или созданного гитлеровцами предприятия. Отсутствовало согласованное правовое урегулирования вопроса, и действия советских трофейных команд получили в Польше крайне негативный общественный резонанс. Здесь правомерно считали, что страна тоже имеет право на возмещение причиненного ущерба. Вывоз оборудования в СССР нередко приравнивали к ограблению. Хотя советская сторона передавала Польше часть трофеев, находившихся на польской территории, постоянно возникали конфликтные ситуации, бесконечные споры, «выяснения имущественных отношений» на разных уровнях, от командиров советских трофейных команд и местной польской администрации до правительств двух стран.

На упомянутой встрече Берута с советским командованием 28 мая 1945 г. в Варшаве было решено, что на всей территории Польши находящиеся в распоряжении этого командования промышленные предприятия поступают в распоряжение польской администрации. 9 июня 1945 г., реагируя на жалобу Варшавы о том, что ряд предприятий на территории в границах 1939 г. еще не передан польской стороне, последовал приказ из Москвы: «Со всех предприятий, передаваемых польской администрации, удалить все наркоматы и трофейные органы», доложить исполнение в 3-дневный срок⁴².

Учитывая напряженную ситуацию в Польше, советская делегация заявила в Потсдаме об отказе «в пользу Польши от всех претензий на германское имущество и другие активы, а также на акции германских промышленных и транспортных предприятий на территории Польши», включая ее новые земли. 21 июля 1945 г. ГКО обязал командующего СГВ до 15 августа передать польским властям все предприятия, за вычетом 102 объектов, намеченных к демонтажу до 7 августа. К середине августа СССР прекратил вывоз трофейного имущества с территорий между р. Одра и довоенной польско-германской границей. 16 августа 1945 г. Москва юридически подтвердила отказ от претензий на все германское имущество в Польше. В тот же день перешли «в полное владение польских властей» все железные дороги страны. Были возвращены культурные национальные ценности, захваченные нацистами. 18 августа правительство Польши одобрило подписанные в Москве договоры о границе и возмещении ущерба, нанесенного гитлеровской оккупацией, отметив, что западная граница и возможность участия в военных репарациях получены в большой мере благодаря поддержке и дружественной позиции СССР⁴³. Тем не менее «трофейная» тяжба внесла свою ленту в антисоветские настроения поляков.

Таким образом, постановлениями глав великих держав, принятыми в Ялте и Потсдаме, были оформлены новые польские государственность, территория и границы. Затянувшийся «польский вопрос» перестал быть предметом международных решений. отношения Польши и СССР регулировались двусторонними договорами и соглашениями. Новая Польша превратилась в субъект международного сообщества, что исключало вероятность возврата к довоенному прошлому. В страну переносилось и решение проблемы социально-политического устройства. Оно зависело от позиции общества, результатов социально-экономических преобразований, от исхода внутренней борьбы за характер власти. Сохранял воздействие и внешний фактор, а именно возможности великих держав влиять на политический процесс в стране, апеллировать к польскому народу.

Летом 1945 г. были подведены военно-политические итоги прошедшей войны для Польши. Поляки видели их по-разному, но были едины в главном: жизнь нации и государства спасена от уничтожения, цена, заплаченная за возвращение к мирной жизни миллионов людей, велика. Людские и материальные потери Польши, территория которой представляла собой то линию фронта, то прифронтовую полосу, то растянувшуюся на сотни километров тыловую зону многомиллионных сражавшихся армий, были огромны. За это время погибли от 5,5 до 6 млн граждан довоенной Польши, из них до 3 млн составляли евреи, более 1,5 млн поляки, около 60 тыс. немцы, 50 тыс. цыгане, 15—20 тыс. украинцы и десятки тысяч представителей других народов. На трудовые работы в рейх были вывезены оккупантами от 2,5 до 3,2 млн польских граждан. Советские власти депортировали вглубь СССР с осени 1939 до середины 1941 г. около 0,5 млн поляков, украинцев, белорусов, евреев — бывших граждан Польши. На лето 1941 г. число арестованных, осужденных к заключению в советских лагерях, высланных, военнопленных и интернированных составляло 391 575 человек. Из освобожденных летом—осенью 1941 г. по амнистии 389 041 человек поляками были 200 828 человек. На фронтах войны в Европе погибли около 300 тыс. польских военнослужащих⁴⁴.

Людские потери Красной Армии при освобождении Польши составили более 2 млн человек. Более 800 тыс. советских военнопленных погибли в нацистских лагерях на ее территории. В 6 тыс. индивидуальных и братских могил лежат товарищи по оружию: красноармейцы (488,8 тыс), польские солдаты (139,8 тыс., в том числе 67,2 тыс. погибших в сентябре 1939 г.), участники движения Сопротивления (48,7 тыс.), солдаты и офицеры 1-й и 2-й Польских армий (23,9 тыс.) и около 850 тыс. граждан Польши, павших жертвами гитлеровского террора^35*.

Польский народ внес значительный вклад в разгром гитлеровской Германии. Он превышал боевые усилия многих западных стран — участников антигитлеровской коалиции. На заключительном этапе войны Польшу в Европе представляли 14 дивизий, не считая тех воинских подразделений, которые состояли в английских войсках (США выставили 67 дивизий, Англия — 15, Франция — 10, Канада — 4 дивизии).

В конечном итоге ценой огромных усилий и жертв народов Победа над Германией стала реальностью. Вклад в нее Советского Союза — это 80% гитлеровцев, уничтоженных на советско-германском фронте, это миллионы убитых, раненых, оставшихся калеками советских военнослужащих, потерявших близких людей, родные дома, уничтоженные города и поселки. Стоимость затраченного только при освобождении Польши вооружения и материальных средств превысила 34 млрд руб. Во имя разгрома нацизма и обретения надежного внешнеполитического союзника на западных рубежах страны Советский Союз передал польской армии безвозмездно вооружения, боеприпасов, продовольствия на 2351 млн руб.⁴⁵

Войско Польское заканчивало войну 380-тысячной вооруженной силой возрождавшегося государства. Более 200 тыс. его солдат прошли с боями по трудному, но самому короткому пути на Родину и внесли свой вклад в сражения на советско-германском фронте. Они участвовали во взятии Берлина, над рейхстагом рядом с флагом СССР водрузили бело-красный символ польской государственности⁴⁶.

Польские силы збройные были дислоцированы на западном фронте, воевали в Африке и Европе, к концу войны насчитывали около 200 тыс. человек. Общее число погибших составило от 7,9 до 10 тыс. человек⁴⁷. Этим патриотам Польши не суждено было в 1945 г. стать освободителями своей страны от гитлеровцев. Политики и военачальники, те, кто определял курс правительства в эмиграции и направлял действия ПСЗ, не обеспечили солдатам такой возможности. В Польшу пришло Войско Польское. Оно и стало одним из тех военно-политических факторов, которые влияли на внутреннюю жизнь страны и на решения, принимавшиеся главами великих держав по польскому вопросу.

Примечания

*. Сталин был убежден в возрождении германского милитаризма. В августе 1944 г. он говорил С. Миколайчику: «...все-таки Германия может подняться. На этот случай нужно держать наготове меч и этим мечом должен быть союз между Польшей и СССР...» (Советский фактор в Восточной Европе. 1944—1953. Т. 1. 1944—1948. М., 1999. С. 87).

**. У Москвы были основания считать генерала Окулицкого тем человеком, который может решиться сам и убедить других принять предложение о переговорах, что и случилось.

***. Арест был незаконным. Хотя он происходил в тыловой зоне Красной Армии, но вне прифронтовой полосы «глубиной от 60 до 100 км от передней линии фронта». За пределами этой полосы, согласно Постановлению ГКО и Соглашению с ПКНО, советские военные власти не имели права производить аресты польского населения.

****. Оказавшись на территории Германии, бригада в конце апреля 1945 г. вошла в контакт с американской армией, была признана союзным воюющим подразделением, вскоре переформирована в Охранные отряды при 3-й Американской армии и разоружена в августе 1945 г. (Rozkazy dzienne Brygady Świętokrzyskiej NSZ. Kraków, 2003. S. VI—XII).

5*. Статистика арестов, которой располагают исследователи, весьма условна. Она учитывает арестованных как по уголовным, так и по политическим причинам. Нельзя установить, сколько из задержанных в 1944 г. госбезопасностью 11 тыс., в 1945 г. — 45,1 тыс. человек были солдатами подполья (Czekiści. Organy bezpieczeństwa w europejskich krajach bloku sowieckiego. 1944—1989. Warszawa, 2010. S. 454).

6*. Например, 6 июня 200 человек из отрядов НСЗ, одетые в форму Войска Польского, уничтожили украинскую деревню вблизи г. Хелма, ограбили и убили 196 жителей, в том числе детей. Оперативная группа польской безопасности, направленная на борьбу с бандитами, «беспорядочно бежала», бросив вооружение, 30 человек ушли в банду. Батальон НКВД нагнал бандитов, уничтожил 170 и взял в плен 7 человек, потеряв убитыми 5 советских солдат (НКВД и польское подполье. (По Особым папкам И.В. Сталина). М., 1994. С. 197—199; Teczka specjalna J.W. Stalina. Raporty z Polski. 1944—1946. Warszawa, 1998. S. 297).

7*. Уже были заключены подобные договоры с Чехословакией (декабрь 1943 г.) и Югославией (11 апреля 1945 г.).

8*. План экстренной операции «Немыслимое» разрабатывался, скорее всего, по указанию Черчилля в апреле, датирован 22 мая 1945 г.; содержал определение целей войны против СССР, направление ударов союзных войск, их результаты. Судя по мемуарам английского премьер-министра, предполагалось: «немедленно создать новый фронт против ее [России] стремительного продвижения», который «должен уходить как можно дальше на восток», «вытеснить Красную Армию за пределы Польши»; нанести советским войскам такое решающее поражение, которое исключит для руководства СССР возможности продолжения войны; «принудить Россию подчиниться воле» США и Англии. Начать войну планировалось 1 июля, используя промышленный потенциал Германии, части вермахта, а также польские вооруженные силы на Западе. По причине сомнений английского и американского политического руководства и высшего командования в достижении целей план был отвергнут. Москва приказала Главноначальствующему в Германии маршалу Г.К. Жукову перегруппировать войска, укрепить оборону, наблюдать за дислокацией воинских частей западных союзников. СССР усилил обеспечение Войска Польского, выдав долгосрочный кредит на поставки советского вооружения и снаряжения, начиная с 1 июня 1945 г. по 1 января 1947 г. (Ржешевский О.А. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии. Документы и комментарии. 1941—1945. М., 2004. С. 524—529; Очерки истории российской внешней разведки. Т. 5. М., 2003. С. 20).

9*. Польский историк А. Скжипек пишет: «В Польше стали теперь видеть Польшу, а не тылы фронта» Красной Армии. Он предлагает связывать спешное заключение договора как с начавшейся Берлинской операцией, так и с пониманием в Москве, что ее усилия вскоре сосредоточатся на германской проблеме, которая оттеснит «польский вопрос» на второй план (Skrzypek A. Mechanizmy uzależnienia. Stosunki poklsko-radzieckie. 19441957. Pułtusk, 2002. S. 84).

10*. СССР добился того, что при подписании Декларации, Устава и других документов ООН Польше было оставлено право подписи в будущем как члена-учредителя ООН.

11*. Среди активных политиков не было единодушия в понимании ситуации, целесообразности союза с СССР и отсутствия иных вариантов внешнеполитической ориентации. Так, один из старейших социалистов Б. Дробнер говорил на конгрессе ППС летом 1945 г.: «Суверенитет государства заключается, между прочим, в том... чтобы приказы в польской армии издавались на польском языке». Но звучали и другие суждения. Г. Вахович: «...в моем ухе приятнее звучит русский язык, чем английский» (АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 26. Д. 26. П. 134. Л. 44, 47, 50).

12*. Как признавал представитель Госдепартамента США Дюброу, выяснилось: «Америка недостаточно сильна, чтобы иметь возможность навязать Советскому Союзу свою волю» (цит. по: Парсаданова В.С. Советско-польские отношения в годы Великой Отечественной войны. 1941—1945. М., 1982. С. 255).

13*. Известны слова, сказанные тогда Гомулкой Миколайчику и его сторонникам: «Встречаемся мы в третий раз, но, очевидно, в последний. Если не придем к соглашению, то возвратимся без вас. Будьте уверены, что через два-три месяца наступит признание нашего правительства западными державами, что с вашем вступлением [в кабинет] может наступить немедленно. И если бы нам пришлось подождать подольше — подождем, но власти не отдадим» (Gomułka W. Artykuły i przemówenia. T. 1. Warszawa, 1962. S. 295—296).

14*. По обвинению «в преступной деятельности против СССР», утвержденному решением Политбюро ЦК ВКП(б) 13 июня 1945 г., и приговору Военной коллегии Верховного суда СССР были осуждены: Л. Окулицкий на 10 и Я. Янковский на 8, С. Ясюкович на 5 лет заключения. Остальные получили сроки от нескольких месяцев до 5 лет. К. Пужак — 1,5 года, трое оправданы. Приговор обжалованию не подлежал. Некоторые осужденные на короткие сроки, включая Пужака, были подведены под амнистию по случаю окончания войны и в разное время возвратились в Польшу. Члены СН эмигрировали. Советской стороне нужны были только главные обвиняемые — Л. Окулицкий, Я. Янковский и С. Ясюкович. Недаром на стадии подготовки процесса его называли «процессом тройки». Окулицкий умер 24 декабря 1946 г. в тюрьме при неясных обстоятельствах, Ясюкович 22 октября 1946 г. в Бутырской тюрьме, Янковский — 13 марта 1953 г. в тюрьме г. Владимира, накануне истечения срока заключения. Окулицкий и Ясюкович похоронены на кладбище Донского монастыря в Москве. В апреле 1990 г. Военной коллегией Верховного суда СССР осуждение поляков признано незаконным, уголовное «дело» прекращено и приговор отменен за отсутствием состава преступления.

15*. 17 июня Берия доложил Сталину, что в лагерях и тюрьмах НКВД содержатся 25 047 польских граждан. Из них 2338 рядового и командного состава АК, «активных участников террористических и диверсионных групп», и 5973 рядовых (Из Варшавы. Москва, товарищу Берия... Документы НКВД СССР о польском подполье. 1944—1945. М.; Новосибирск, 2001. С. 222—223).

16*. 5 июля США и Великобритания признали новое правительство. Подобного акта от Москвы не требовалось, так как признание СССР имело Временное правительство. Международная изоляция Польши была преодолена.

17*. Новая правительственная конфигурация не выходила за пределы политсистемы, именуемой тогда коммунистами народно-демократической. По словам В. Гомулки, она могла включать рабочие партии, партии «либерально-народные», т. е. крестьянские, и «либерально-буржуазные», в том числе находившиеся в легальной оппозиции, за исключением правых группировок бывших политических элит. Эта система согласованно отражала бы социально-политические интересы большинства общества. Ее предназначение в Польше, по мнению ППР, состояло в том, чтобы, не допустив гражданской войны, заплатив высочайшую цену — ограничение суверенитета, используя силу, в том числе советскую, сохранить польское государство таким, каким оно геополитически и территориально формировалось по итогам войны, решить задачи восстановления и развития в рамках «несоветского типа» социализма.

18*. Пункты сосредоточения войск, согласно Директиве: Данциг, Свинемюнде, Нейштеттин, Лодзь, Познань, Бреслау, Ченстохова, Краков, Люблин, Кельце, Пултуск, Млава, Ломжа, Белосток.

19*. За исключением двух дивизий 1-й Польской армии, которые несли гарнизонную службу на контролируемой Красной Армией территории Германии и подчинялись Г.К. Жукову.

20*. В июле 1945 г. охрана участка польской границы с Чехословакией передавалась пограничными войсками НКВД частям Войска Польского (Советский фактор в Восточной Европе. 1944—1953. Т. 1. 1944—1948. М., 1999. С. 219).

21*. В частности, 6 июля советское и польское правительства договорились об открытии консульств СССР в Познани, Кракове и Гданьске, и Польши — в Киеве, Минске и Вильнюсе (ДМИСПО. Т. VIII. М., 1974. С. 472).

22*. Вопрос возник в связи с трудностями в получении топлива для Берлина. Союзники рассчитывали на поставки угля из Верхней Силезии. «Уголь в Силезии можно только купить, — объяснял Жуков. — ...Верхняя Силезия вошла в зону Польши, надо спросить у поляков... Относительно верхнесилезского угольного бассейна. Он не находится под моим контролем. Но, как мне известно, он находится в руках польского правительства. Я не уполномочен советским правительством вести какие-либо разговоры по угольному бассейну в Верхней Силезии. считаю, что этот вопрос не входит в круг наших рассуждений».

23*. 10 полков дислоцировались в Германии, остальные 10 в Чехословакии, Австрии, Венгрии, Румынии и Болгарии. В задачи Уполномоченных входили аресты солдат вермахта, участников немецкого подполья и фашистской агентуры, других «военных преступников», обеспечение транзита больших масс людей и грузов (Teczka specjalna J.W. Stalina. Raporty NKWD z Polski. 1945—1946. Warszawa, 1998. S. 304—305).

24*. За 1—10 августа в Келецком, Варшавском, Люблинском и Белостокском воеводствах было совершено 87 нападений, убито и уведено в «лес» 60 представителей власти и 6 красноармейцев, освобождено 375 заключенных тюрьмы в Кельцах. Войска НКВД и части МОБ провели 40 операций (43 убитых и раненых, 588 арестованных). В июнеавгусте 1945 г. частично был разгромлен штаб Белостокского округа АК (арестованы командир В. Линярский, 12 офицеров штаба, 37 человек охраны, 13 разведчиков и участников отрядов); задержаны в Литве командир и 25 офицеров штаба Виленского округа АК; арестованы 12 членов организации «НЕ» в Келецком и Лодзинском воеводствах; 8 командиров подразделений Главного командования АК: Я. Мазуркевич (Отдел диверсий), Я. Шляский (Новогрудский округ), К. Мочарский (Бюро информации и пропаганды), Я. Гораздовский (Отдел кадров), Б. Пилерский (Отдел финансов), 5 связных ГК АК и др. (Teczka specjalna J.W. Stalina. Raporty z Polski. 1944—1946. Warszawa, 1998. S. 321—323, 327—330, 340—344, 351—352, 356—358, 368, 371—372).

25*. Г. Белосток и воеводство до сентября 1939 г. входили в состав Польши, жители — поляки, белорусы, литовцы, были ее гражданами; после 17 сентября 1939 г. включены в состав СССР, гражданство изменилось на советское; с 22 июня 1941 г. территория находилась под гитлеровской оккупацией.

26*. Нападения на стада скота были столь регулярными, что для предупреждения гибели советских людей и противодействия грабежам на каждом отрезке трассы прогона скота создавалось подразделение охраны в 100 человек; через 35—40 км выставлялись пункты вооруженной охраны; в наиболее опасных районах — посты круглосуточной охраны трассы через 10—15 км (Obława Augustowska. Lipiec 1945 г. Wybór źródeł. Białystok. 2010. S. 23; Teczka Specjalna J.W. Stalina. Raporty z Polski. 1944—1946. Warszawa, 1998. S. 285).

27*. Об операции Абакумов доносил 21 июля Берии: в Аугустовской пуще задержано 7049 человек. Из них освобождено 5115; из задержанных 592 поляка арестованы, 828 проверяются, 514 литовцев переданы властям Литвы. У арестованных изъято 11 минометов, 31 пулемет, 123 автомата, винтовки, пистолеты, гранаты и 2 радиостанции. Абакумов предлагал «ликвидировать» 592 человека; «выявленных бандитов» среди 828 человек также «ликвидировать». Донесения об исполнении этого предложения исследователи не имеют. По данным Главной военной прокуратуры России от 4 января 1995 г., из 592 арестованных 575 были местными жителями; «непосредственно с оружием в руках взяты 69 членов различных групп АК, обвинение против них не выдвигалось, следственные материалы в суд не направлялись, дальнейшая судьба арестованных неизвестна... о примененных в отношении их действиях какой-либо информации обнаружить не удалось». Та же Прокуратура, отвечая 16 мая 2006 г. на просьбу польской стороны о помощи в связи «с совершенными в июле 1945 г. убийствами польских граждан», фактически признала преступный характер бессудной расправы с поляками: «срок давности за преступления, совершенные в июле 1945 г., предусмотренные статьей 137... [Уголовного кодекса РСФСР от 1926 г.] (умышленное убийство) истек к моменту открытия дела». На основании ст. 17 Соглашения между Россией и Польшей от 16.IX. 1996 г. Прокуратура не усмотрела оснований для предоставления польской стороне юридической помощи в данном деле (Петров Н.В. По сценарию Сталина. Роль органов НКВД—МГБ СССР в советизации стран Центральной и Восточной Европы. 1945—1953. М., 2011. С. 165—166; Obława Augustowska. Lipiec 1945 г. Wybór źródeł. Białystok, 2010. S. 312—315).

28*. Говоря об участии Красной Армии и войск НКВД в подавлении подполья в Польше, следует иметь в виду, что, закончив боевые действия против вермахта в мае 1945 г., СССР и Польша не вышли из состояния войны, что Вторая мировая война завершилась в сентябре 1945 г. Хотя переход Польши к миру Варшава назначила на 17 декабря 1945 г., обе страны де-юре прекратили состояние войны лишь в 1955 г., союзники — в 1951 г.

29*. Польша встретилась с трудностями при решении судьбы г. Щецина. В ходе конференции вопрос о пограничной линии в районе Щецина оставался открытым, и в тексте Потсдамских соглашений отсутствовало упоминание польской принадлежности районов Щецина на левом берегу Одры, т. е. за пределами согласованной союзниками линии границы по Одре. Город, освобожденный 26 апреля 1945 г., был взят под управление советской военной администрацией; на территории порта располагалась советская Центральная перевалочная база. С согласия СССР в Щецине дважды начинала работать польская администрация, которая под давлением западных союзников в середине мая и в середине июня покидала его левобережную часть. После создания в Польше правительства национального единства решением СССР от 5 июля 1945 г. спорная часть города перешла из состава советской зоны оккупации Германии в юрисдикцию Польского государства. В сентябре 1947 г. по советско-польскому соглашению порт передан Польше. Советская транзитная зона просуществовала до 1955 г. (подробнее см.: Карбовский А.С. «По линии Одер-Нейссе...». Русские, поляки и немцы в Щецине (Штеттине) в 1945—1956 гг. М., 2007).

30*. Организованные выселения из Польши начались во второй половине 1945 г.; они проводились правительством Польши при содействии советской стороны, ответственность нес Союзный Контрольный Совет по Германии. Центральные власти в Варшаве требовали не допускать «действий, противоречивших чувству польской национальной чести», угрожали судебными преследованиями за негуманное отношение к немцам, которых местные власти летом 1945 г. лишали всех прав, рекомендовали «рассматривать как преступников, лишь временно находящихся на свободе». Против страшных способов выселения, «которые компрометируют Польшу», протестовая Катовицкий епископ С. Адамский. Соплеменники за Одером встречали изгнанников без радости, что способствовало формированию настроений реванша и организационно-политическому обособлению. Из 9,6 млн немцев, проживавших до войны на отторгнутых от Германии землях, погибло около 440 тысяч (Кретинин С.В. Проблема беженцев в послевоенной Германии // Родина. 2009. № 3; Friszke A. Polska. Losy Państwa i Narodu. 1939—1989. Warszawa, 2003. S. 136; Wysiedlienie Niemców i osadnictwo ludności polskiej na obszarze Krzyżowa-Świdnica w l. 1945—1948. Wybór dokumentów. Wrocław, 1997. S. 39, 96, 114, 116, 392; Kubis B. Poznawcze i kształtające walory literatury dokumentu osobistego. Opole, 2007. S. 187—215).

31*. Правительству в эмиграции отказали в признании все 23 страны антигитлеровской коалиции. Оно, однако, просуществовало до 1990-х годов, поддерживалось Ватиканом, возглавлялось разными политиками. Премьер-министрами побывали В. Андерс и Т. Бур-Коморовский.

32*. В 1951 г. граница по транспортным соображениям была уточнена: нефтеносные поля в районе г. Дрогобыч обменены на равный по площади участок сельскохозяйственного Люблинского воеводства.

33*. Эта экономическая, на первый взгляд, проблема получила политическое звучание, усиливая антисоветские настроения (см.: Военное время. 1941—1945 // Белые пятна — черные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях. М., 2010. С. 358—361 (текст В.С. Парсадановой); Орехов А.М. Из истории экономических отношений СССР и ПНР («угольная проблема» 1946—1957 гг.) // Россия. Польша. Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре. М., 2009. С. 336—348).

34*. Проблема трофеев и репараций для Польши требует отдельного исследования. Здесь отметим, что экономическая ценность отошедших к Польше восточных территорий Германии оценивалась на 28 июля 1945 г. в 9,5 млрд долл. США; «имущественная стоимость» оборудования, вывезенного с этих земель в СССР, составила 500 млн долл. (по данным Госплана СССР, на 1 августа 1946 г. из Польши в новых границах подлежало вывозу и на 99% было вывезено оборудования на 445,1 млн долл.). 17 июля 1946 г. Трофейное управление Вооруженных сил СССР доложило В.М. Молотову, что на основании Постановления ГКО от 29 июля 1945 г. Польша получила 5652 немецких промышленных предприятий стоимостью 1,62 млрд долл. по тогдашнему обменному курсу в СССР. Поступления, которые СССР предоставлял Польше из своей доли репараций с Германии (3081,9 млн долл.), составили в 1945—1953 гг. 257,8 млн долл. в ценах 1938 г. Как полагает немецкий историк Я. Фойтцик, который исходит из ценности переданных Польше германских земель, за вычетом стоимости вывезенного в СССР оборудования и 3,6 млрд долл. стоимости отошедших к СССР довоенных польских земель, Польша получила немецких репараций на 5,4 млрд долл. США (Советская политика в отношении Германии. 1944—1954. Документы. М., 2011. С. 182, 304; Белые пятна — черные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях М., 2010. С. 360. Подробнее см.: Парсаданова В.С. Советско-польские отношения. 1945—1949. М., 1990. С. 66—72).

35*. На рубеже XX—XXІ вв. данные о погибших гражданах Польши неоднократно пересматривались. Их уточнение продолжается. В настоящее время соответствующие службы России считают приведенные сведения в целом отражающими советские безвозвратные потери в Польше. Признаны они и польскими историками (Polska. 1939—1945. Straty osobowe i ofiary represji pod dwiema okupacjami. Warszawa, 2009. S. 20, 184 и др.).

1. Восточная Европа в документах... Т. 1. С. 158—159.

2. АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 27. Л. 163—165; Friszke A. Jałta i Poczdam w polskich koncepcjach politycznych (1945—1947) // Jałta, Poczdam. Proces podejmowania decyzji. Warszawa, 1996. S. 97.

3. Цит. по: Strzembosz T. Rzeczpospolita podziemna... S. 348.

4. Из Варшавы. Москва, товарищу Берия... С. 155—156.

5. В России и Польше не единожды публиковались документы о замысле «операции» и допросах задержанных: НКВД и польское подполье (по «Особым папкам» И.В. Сталина) 1944—1945 гг. М., 1994; Proces szesnastu. Dokumenty NKWD / Oprac. A. Chmielarz, A.K. Kunert, W. Strzałkowski. Warszawa, 1995. См. подробнее: Duraczyński E. Generał Iwanow zaprasza. Przywódcy podziemnego państwa polskiego przed sądem moskiewskim. Warszawa, 1989.

6. Восточная Европа в документах... Т. 1. С. 189.

7. Strzembosz T. Rzeczpospolita podziemna... S. 352—353.

8. ГА РФ. Ф. 4459. Оп. 27/I, Ч. 2. Д. 4365. Л. 197.; Д. 4367. Л. 84, 112, 152, 163; Ч. I. Д. 4381. Л. 10, 95, 153,184; Оп. 28/2. Д. 812. Л. 23; A A N. Zespół KC PZPR. Sygn. 199/3. S. 7—10, 15a; Niećko J. Na drodze do Polski Ludowej. Warszawa, 1967. S. 67; Носкова А.Ф. Крестьянское политическое движение... С. 106—107, 114.

9. Kersten K. Narodziny systemu władzy... S. 106—107, 142, Syzdek E., Syzdek B. Cyrankiewicz. Zanim zostanie zapomniany. Warszawa, 1996. S. 100—101.

10. Kersten K. Narodziny systemu władzy... S. 112—113.

11. Из Варшавы. Москва, товарищу Берия... С. 175—176.

12. Там же. С. 192—194.

13. Там же. С. 195—197, 211—214, 218—219; Teczka specjalna J.W. Stalina... S. 285—286.

14. Переписка... Т. I. С. 334—336, 352—353; Т. II. С. 217—218, 223—225; ДМИСПО. Т. VIII. С. 404, 406, 410—411, 419.

15. ДМИСПО. Т. VIII. С. 414—416; Materski W. Dyplomacja «Polski Lubelskiej»... S. 69—72.

16. ДМИСПО. Т. VIII. С. 409; Kersten K. Narodziny systemu władzy... S. 137—141; Friszke A. Polska. Losy Państwa... S. 113; Halaba R. Stronnictwo Ludowe. 1944—1946. Warszawa, 1966. S. 79; 70 lat Ruchu Ludowego. Warszawa, 1967. S. 272; PPR. VIII.1944—XII.1945... S. 291; Syzdek B. PPS w latach 1944—1948. Warszawa, 1974. S. 80; Wojtas A. Kryzys programu i polityki Rocha. Powstanie SL-Wola Ludu. Warszawa, 1976. S. 164.

17. Friszke A. Polska. Losy Państwa... S. 107—108; Rok pierwszy. Powstanie i działalność aparatu bezpieczeństwa na Lubelszczyźnie (lipiec 1944 — czerwiec 1945). Warszawa, 2004. S. 26; Dominiczak H. Organy bezpieczeństwa PRL. 1944—1990. Warszawa, 1997. S.22; Czekiści. Organy bezpieczeństwa w europejskich krajach bloku sowieckiego. 1944—1989. Warszawa, 2010. S. 393, 417—419, 435.

18. Kersten K. Narodziny systemu władzy... S. 111.

19. PPR. VIII.1944—XII.1945... S. 291; Teczka specjalna J.W. Stalina... S. 348.

20. Доклад В. Гомулки см.: Archiwum ruchu robotniczego. T. VII. Warszawa, 1982.

21. Polska Partia Robotnicza. Dokumenty... S. 307—308; Wizja programowa Polski Ludowej. Warszawa, 1979. S. 111—112; W walce o demokrację ludową. T. 1. Warszawa, 1959. S. 162.

22. Friszke A. Polska. Losy Państwa... S. 110; Nalepa E. Oficerowie Armii Radzieckiej... S. 34, 47; Aparat bezpieczeństwa w Polsce. Kadra kierownicza. T. 1. 1944—1956. Warszawa, 2005. S. 59.

23. Цит. по: Kersten K. Jałta w polskiej perspektywie. Londyn; Warszawa, 1989. S. 139; Ржешевский О.А. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии... С. 523; Buhler P. Polska droga do wolności. 1939—1995. S. 135—136.

24. Известия. 1945. 13 июня; Paczkowski A. Stanisław Mikołajczyk czy klęska realisty. Warszawa, 1991. S. 132—135.

25. Из Варшавы. Москва. Товарищу Берия... С. 220—221, 224—229.

26. Известия. 1945. 23 июня; ДМИСПО. Т. VIII. С. 453—454. См. подробнее: Skrzypek A. Mechanizmy zależności. Stosunki polsko-radzieckie 1944—1957. Pułtusk, 2002. S. 87—90.

27. Парсаданова В.С. Советско-польские отношения. 1945—1949. М., 1990. С. 16—18.

28. Armia Krajowa w dokumentach... T. V. Londyn, 1981. S. 430—432; Salmonowicz St., Ney-Krwawicz M., Górski G. Polskie Państwo podziemne. Warszawa, 1999. S. 59; цит. по: Słabek H. O społecznej historii Polski. 1945—1989. Warszawa, 2009. S. 55.

29. Советская военная администрация в Германии. 1945—1949. Справочник. М., 2009. С. 66—67; СВАГ и немецкие органы самоуправления. 1945—1949. Сб. док. М., 2006. С. 58; Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4—5). Битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии). М., 1995. С. 421—424, 431—433; Русский Архив. Т. 14. 3 (1). С. 431.

30. Парсаданова В.С. Советско-польские отношения 1945—1949... С. 69—70; Kubis B. Poznawcze i kształtające walory literatury dokumentu osobistego. Opole, 2007. S. 202—203.

31. Русский архив. Т. 15 (4—5). С. 439, 442.

32. Teczka Specjalna J.W. Stalina... S. 285; Obława Augustowska. Lipiec 1945 г. Wybór źródeł. Białystok, 2010. S. 23.

33. ЦА ФСБ РФ. Ф. 77. Оп. 1. Д. 13. Л. 103—104; Д. 4. Л. 39—41.

34. О бандитизме, в том числе среди аковцев, см.: Wnuk R. Problem bandytyzmu wśród żołnierzy antykomunistycznego podziemia w Polsce (1945—1947) // Komunizm. Ideologia. System. Ludzie. Warszawa, 2001. S. 67—79.

35. Парсаданова В.С. Советско-польские отношения в годы... С. 258—260.

36. См. подробнее: Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны. Берлинская конференция руководителей трех держав — СССР, США и Великобритании 17 июля — 2 августа 1945 г. Сб. док. Т. VI. М., 1984 (далее: Берлинская конференция); ДМИСПО. Т. VIII. С. 479—488, 521—528, 534—535.

37. Friszke A. Polska. Losy Państwa... S. 115.

38. Берлинская конференция... С. 476, 497.

39. Там же. С. 473, 494.

40. Берлинская конференция... С. 492—493, 489—490.

41. ДМИСПО. Т. VIII. С. 541—544.

42. Русский архив. Т. 14. 3 (1). С. 431.

43. ДМИСПО. Т. VIII. С. 541—550; Парсаданова В.С. Советско-польские отношения. 19451949. С. 62—74; Военное время. 1941—1945 // Белые пятна — черные пятна... С. 355—357 (текст В.С. Парсадановой).

44. Polska. 1939—1945. Straty osobowe... S. 18, 152—154, 184; Депортации польских граждан... С. 28, 705—706; НКВД и польское подполье... С. 5; Польское подполье... Т. 1. С. 32; ГА РФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 105. Л. 19.

45. АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 142. Л. 56—57; Davies N. Europa walczy. 1939—1945. Nie takie proste zwycięstwo. Kraków, 2008. S. 384.

46. АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 142. Л. 56—57; Davies N. Europa między... S. 2.

47. Walka i zwycięstwo. Wkład narodu polskiego w zwycięstwo nad hitlerowskimi Niemcami. 1939—1945. Warszawa, 1985. S. 24—28, 97; Polska. 1939—1945. Straty osobowe... S. 19, 22—23.