§ 3. Подготовка к Нюрнбергскому процессу

Кинодокументы располагают высокими информативными свойствами, где информация передается посредством изображений и звуков. Важно иметь в виду и эмоциональную насыщенность того, что мы видим на экране. Особенностью кинодокумента является также то, что событие фиксируется именно в тот момент, когда оно совершается, и появляется возможность восстановить колорит эпохи, вид городов, местностей, облик, настроение и жесты людей, их интонации, мимику и т.д.

Поэтому представляется интересным рассмотреть такой источник, как фильм «Трагедия в Катынском лесу», снятый в 1944 г. и зафиксировавший работу Специальной Комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ гор. Смоленска) военнопленных польских офицеров. Лента с записью этого фильма хранится в Российском государственном архиве кинофотодокументов (РГА КФД)¹. Части этой хроники используются в различных документальных передачах и телефильмах о Катынском деле. Целиком же этот источник к исследованиям практически не привлекался.

Итак, фильм называется «Трагедия в Катынском лесу». У него есть также подзаголовок: «Кинодокументы о чудовищных злодеяниях, совершенных гитлеровскими извергами над военнопленными польскими офицерами в Катынском лесу». Далее указывается, что выпуск подготовлен Центральной студией кинохроники, съемки кинооператора А. Левитана.

В хронике присутствует художественный элемент — начинается она с пейзажей, под грозную и трагическую музыку с показа картин природы. Затем зритель видит разрушенный Смоленск. Диктор за кадром сообщает, что «город русской славы, щит, прикрывающий... Москву»² разрушили гитлеровские дикари. Начало, с нашей точки зрения, верное — авторы фильма сразу же, с первых кадров взывают к патриотическим чувствам зрителей и напоминают им, кто такие гитлеровцы, что они сделали со Смоленском, и есть ли у них после этого право обвинять в преступлениях Советский Союз. Далее зрителю напоминают о том, сколько горя принесли гитлеровцы славянским народам. Начало фильма располагает к его авторам, зритель проникается ненавистью к оккупантам и с доверием относится к тому, что будет говориться в фильме.

Далее в кадре — молодой заснеженный лес. Диктор поясняет, что «на запад от этого района были расположены лагери», в которых в немецком плену содержались польские офицеры. В указанном районе находился штаб 537-го строительного батальона, во главе которого стоял убийца Арнес. В 1941 г. этот батальон расстрелял около 11 тыс. польских офицеров. В 1943 г. немецкие провокаторы сделали попытку обвинить Советский Союз. «Этим они рассчитывали поссорить русских с поляками и замести следы преступления».

На Нюрнбергском процессе было доказано, что Аренс (а не Арнес) прибыл в Козьи Горы лишь в ноябре 1941 г., 537-м батальоном он не командовал, само же 537-е подразделение было не строительным батальоном, а полком связи при командовании группы армий «Центр».

Сегодня, после расследований 1990-х гг., точно известно, что в Катыни покоятся останки 4410 пленных, но никак не 11000 — могилы узников Осташкова и Старобельска находятся в других местах³.

Но вернемся к фильму. После того как зрителю сообщили о немецких провокаторах, следуют кадры самих раскопок. Вот в ямах лежат трупы, их перекладывают на носилки и уносят. Вот мимо трупов идет комиссия во главе с Н. Бурденко. «Много дней, — говорит диктор, — продолжались раскопки, и с каждым днем выявлялись всё новые и новые улики против убийц». Конкретные улики пока не называются.

Следующий сюжет: медик осматривает труп, вскрывает его. Рядом, у соседнего стола стоит медсестра и записывает результаты вскрытия. Лист бумаги, на котором она пишет, даётся крупным планом: чёткий круглый почерк, девушка старательно выводит буквы, как октябрёнок на уроке чистописания. И точно так же светится от гордости, удачно выполнив задание. Первая часть сюжета создает впечатление, будто сам побывал на раскопках, принял участие в процессе эксгумации, увидел его изнутри. Вторая часть (с медсестрой) носит постановочный характер, что показывает стремление авторов разнообразить хронику художественными приемами.

Далее показывается приезд в Катынь иностранных корреспондентов. Они заглянули в ямы, осмотрели польские мундиры, отверстия в черепах. Зрителю сообщается, что в хорошей сохранности пребывают польские военные мундиры жертв, их «трупы и мозг», следовательно, расстреляны офицеры были не раньше осени 1941 г. Вся аргументация этой фразой и заканчивается. Ничего не понимая в судебной медицине, зритель вынужден поверить на слово.

Следующий кадр демонстрирует нам ряды черепов, и чья-то рука с линейкой измеряет в них отверстия. Закадровый голос диктора сообщает, что входные и выходные отверстия от пуль на всех черепах однотипны (а если предположить, что расстреливали русские, то отверстия были бы разные?). Затем диктор патетически добавляет, что «так расстреливали они чехов, словаков, украинцев, русских, белорусов, так расстреливали они военнопленных поляков». И зритель снова проникается ненавистью к оккупантам.

Далее корреспонденты осматривают стол с вещами, датированными не ранее лета 1940 г. Крупным планом показаны два документа — открытка в Варшаву от 20 июня 1941 г. из лагеря Старобельска и датированная сентябрем 1941 г записка. Никогда потом никто этих документов не видел, а первого документа в Катыни быть не могло, так как узников Старобельска в Катыни, как теперь известно, не было⁴.

Английский журналист Александр Верт, в числе других корреспондентов побывавший в Катыни, писал впоследствии в своей книге: «Представленные русскими вещественные доказательства того, что поляки были расстреляны не в 1940-м, а в 1941 г., были, надо сказать, весьма скудными. Они не произвели особого впечатления на корреспондентов, которые их видели...»⁵.

Предпоследняя часть хроники — допросы свидетелей. Любопытно узнать, что думал об этих кадрах А.Н. Толстой. 3 февраля 1944 г. он писал Н.М. Швернику, председателю «Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР (ЧГК)»⁶: «Я смотрел кинохронику Катынского дела и нахожу, что в таком виде она не только совершенно не годится для показа, но может даже произвести отрицательный эффект. Сцена допроса свидетелей озвучена так, что похоже на то, что свидетели повторяют какой-то заученный урок. Их речь получается неживой и вследствие этого неправдоподобной.

К менее существенным недостаткам фильма можно отнести очень большую растянутость кадров, особенно пейзажей в начале.

Я считаю, что в сцене допроса надо, чтобы текст читал диктор, а не участники допроса»⁷. Таким образом, даже член комиссии, участвовавший в подготовке кинохроники, отмечает неправдоподобность происходящего на экране, явно присутствующую в фильме фальшь.

В итоге к озвучиванию кадров диктора не привлекли, в фильме говорят сами свидетели, и действительно создается впечатление, что плохие актеры говорят заученный текст.

Сначала комиссия допросила свидетеля Иванова, бывшего начальника станции Гнездово. Зрителю поясняется, что «немцы пытались завербовать его в ложные свидетели»⁸.

Иванову задают вопрос: «К вам обращались в управление железной дороги в половине июля с просьбой предоставить свободный порожняк для эвакуации военнопленных поляков?»

Свидетель отвечает: «Да, обращались. 12 июля смоленское третье отделение обратилось к администрации лагерей для подачи порожняка в район Гусино для эвакуации военнопленных поляков. Ввиду того, что в это время мы эвакуировали военные объекты из Смоленска, туда порожняк подать не смогли. Из-за того, что эта дорога в направлении Смоленск — Орша была уже под обстрелом. И порожняк туда не был подан ввиду этих обстоятельств»⁹.

Следующие показания дает свидетель Захаров, бывший сцепщик на станции Смоленск, работавший при немцах старостой в деревне Новые Батеки Смоленского района. Его, применяя угрозы и истязания, гитлеровцы заставили подписать фальшивый протокол.

Захарову задают вопрос: «Расскажите, как немцы в гестапо добивались от вас ложных показаний?»¹⁰

И Захаров начинает свой длинный рассказ. Говорит он отрывисто, очень скованно и неестественно, что в данной ситуации объяснимо: «В сорок третьем году, в марте месяце, вызвали меня в гестапо, чтобы показать мне, что польские офицеры расстреляны в Козьих Горах в сороковом году русскими НКВД. Что я, работая на станции Смоленск, видал, как вагоны прибывали и отправлялись на станцию Гнездово. Я эти ложные показания отказался показать. Ввиду того, что в Козьих Горах находился дом отдыха и там весь круглый год отдыхающие находились в этом доме. И население кругом, которое там находится, ходило в это время по грибам по ягодам, а в зимнее время собирали дрова там. И никаких не видали расстрелов польских офицеров и не слыхали выстрелов. Тогда офицер ударил меня плеткой, что такие нам показания не нужны. Приказал положить меня, понимаете, на полку, и начали меня бить бичами. Били они мене долго. Потом приказали мне встать и сказали, что подпиши нам нужные показания. Я обратно отказался. Не могу показывать ложные показания, что кругом население знает, что никаких расстрелов здесь не было. Он приказал еще вторично мене положить и начал тоже избивать меня. Потом взял револьвер со стола и сказал, я тебе пристрелю, ежели ты не покажешь это показание. Они мене положили еще и начали избивать, и я стал без сознания. И пришлось мне показать это ложное показание»¹¹.

После этого допрашивают гражданку Алексееву, работавшую на кухне штаба 537-го строительного батальона. Женщина говорит бодро, в ее жестах и интонациях чувствуется некая бойкость, которую сложно представить на фоне неизбежного в подобных ситуациях напряжения.

Следующий свидетель — крестьянин Киселев. Он рассказывает, как его полтора месяца пытали немцы и как заставили подписать какой-то документ. Ему задают тот же, что и Захарову, вопрос: «Расскажите, как немцы в гестапо добивались от вас ложных показаний?»¹².

Киселев отвечает, что в первый раз немцы его спросили, как большевики уничтожали польских офицеров, осенью 1942 г. Он им сказал: «Я не видал и не знаю». Его пообещали наградить, если он скажет все как нужно, а в случае отказа — распять на сосне в Катынском лесу. В подкрепление своих обещаний Киселева положили на стол и били палками, причем «бичевали так, что я свалился, не могу встать. Ну, он говорит, вставай, одевайся, обратно будешь на столе. Я кое-как взял эту визиточку свою, меня в тюрьму посадили. Опять же начали добиваться с угрозами, чтобы я рассказал, как большевики польских офицеров уничтожали. Я сказал, я не знаю. Ах, говорит, ты не знаешь, с угрозами. Офицер с книжки вынул лист бумаги писаный, там написано по-немецки... Я малограмотный сам. И заставляли меня насилием, чтобы я расписался. Я взял и расписался».

Как же малограмотный крестьянин понял, что ему дают бумагу с текстом именно на немецком языке? Может, это был польский язык — там было несколько протоколов на разных языках. Однако стоит отметить, что из всех свидетелей, которых мы видим на экране, Киселев говорит и держится наиболее естественно.

Далее выступает свидетельница Московская, с рассказом о военнопленном Егорове, который передавал ей, что немцы заставляли его выкапывать трупы поляков и опустошать их карманы. Эти изъятые вещи немцы тщательно просматривали. Некоторые бумаги они отдавали Егорову, чтобы он снова вложил их в карманы той одежды, что была на трупах, а некоторые сжигали. Другие военнопленные, как рассказывал Егоров Московской, занимались такой работой — привозили откуда-то трупы и складывали их рядом с уже лежащими в ямах, для чего приходилось расширять ямы.

Трудно судить о достоверности этого рассказа. Во-первых, мы получаем его уже из вторых уст. Информация могла быть искажена самим военнопленным, а затем и гражданкой Московской. Память человеческая не идеальна. Кроме того, мы не знаем ни кто такая Московская, ни того, существовал ли на самом деле военнопленный по фамилии Егоров.

Последний свидетель, которого мы видим в кадре — профессор Базилевский. О нем известно значительно больше, чем о предыдущей свидетельнице. Борис Васильевич Базилевский родился в 1885 г. в городе Каменец-Подольском, происходил из рода малороссийских дворян. С 1919 г. он работал в Смоленске, преподавал физику, астрономию, с 1926 г. был директором обсерватории, а в 1929 г. стал профессором астрономии Смоленского университета. После взятия немцами Смоленска был назначен его бургомистром, но от этого поста немедленно отказался; тем не менее с 25 июня 1941 г. состоял в должности заместителя начальника города (бургомистра) Б.Г. Меньшагина. 1 октября 1942 г., с открытием Смоленской учительской семинарии, Базилевский стал ее директором. На этих постах он спас ряд военнопленных и молодых людей от отправки в Германию. После войны он работал в Новосибирске, советскими властями не преследовался.

От Меньшагина Базилевский и узнал о расстреле поляков осенью 1941 г. Профессор говорит, что той же осенью 1941 г. он обратился с просьбой к Меньшагину ходатайствовать перед военным комендантом фон Швецем об освобождении из лагеря военнопленных педагога Жиглинского. Выполняя эту просьбу, Меньшагин обратился к коменданту Смоленска фон Швецу и затем передал Базилевскому, что его просьба не может быть удовлетворена, так как по словам фон Швеца «получена директива из Берлина, предписывающая неукоснительно проводить самый жесткий режим в отношении военнопленных, не допуская никаких послаблений в этом вопросе».

«Я невольно возразил, — говорит Базилевский, — Что же может быть жестче существующего в лагере режима. Меньшагин странно посмотрел на меня и, наклонившись ко мне, ответил:

— Может быть! Русские, по крайней мере, сами будут умирать, а вот военнопленных поляков предложено просто уничтожить.

— Как так? Как это понимать? — воскликнул я.

— Понимать надо в буквальном смысле. Есть такая директива из Берлина, — ответил Меньшагин и тут же попросил меня «ради всего святого» никому об этом не говорить...»¹³.

Сложно передать на письме интонации, мимику, жесты говорящих. На экране всё это складывается в единый образ, который, однако, не вызывает доверия к словам рассказчиков. Понятно, что это (за исключением Базилевского) люди простые, которые не умеют «работать на камеру», в непривычных для себя обстоятельствах они сильно скованны. И тем не менее, если бы они просто смущались, но говорили от себя, это выглядело бы иначе. Здесь же текст льется беспрерывно, люди говорят длинными связными предложениями, которые составляют большие связные тексты. Так говорить умеют далеко не все, и возможно, именно поэтому возникает ощущение заученного урока, которое отметил еще А.Н. Толстой.

Из этих наблюдений можно сделать вывод, что тексты для свидетелей, скорее всего, были написаны заранее. Однако это еще не говорит о том, что свидетели лгут. Поскольку это люди простые, может быть, то, что они говорили бы «от себя», вообще сложно воспринимать с экрана, и создатели фильма таким образом решили помочь участникам съемочного процесса и, соответственно, зрителям.

Кстати, в сцене допроса свидетелей участвует и Н.Н. Бурденко. Он задает свидетелю вопрос, а прослушав пространный ответ, задает следующий, вытекающий из ответа. В 1937 г. Николай Нилович полностью потерял слух. Как вспоминает С.М. Багдасарьян, с виду это не было заметно, только общаться с ним приходилось при помощи записочек¹⁴.

Наконец, последняя часть фильма — «Панихида в Катынском лесу по убитым гитлеровцами польским военнопленным». На могиле — крест, польский орел и надпись по-польски «Слава павшим». Делегации частей 1-го польского корпуса в СССР пришли отдать долг памяти своим павшим братьям. Ксендз окропляет могилу святой водой, З. Берлинг (командир 1-го польского корпуса) выступает с траурной речью, в которой обещает отомстить за своих братьев. Затем с венками проходят мимо могилы польские части. Оканчивается хроника патетической фразой: «Вечная память жертвам немецко-фашистских злодеяний в Катынском лесу! Смерть гитлеровским убийцам и провокаторам!»¹⁵.

Трудно поверить, что «священный прах» сынов Польши был при жизни «бандитами», «недобитками» и «белыми волками», которых призывал истреблять советский поэт Вл. Луговской всего три года назад, во время так называемой сентябрьской кампании Красной Армии 1939 г., в результате которой к СССР были присоединены Западная Украина и Западная Белоруссия.

Упомянутое стихотворение было опубликовано в сборнике «Освободительный поход: Дневники, очерки, рассказы, стихи», вышедшем из печати в 1941 г. (само стихотворение датировано 3 октября 1939 г.). Оно отражает настроения в Советском Союзе того времени или по крайней мере настроения, которые насаждала в то время советская пропаганда.

Как только не называются в этом сборнике польские офицеры — и «выродками злобными», и убийцами, и «сволочью ночной», а под конец и вовсе следует призыв: «Убей, уничтожь эту стаю волков, Пусть братскую землю они не позорят!»¹⁶. Поэтому любопытно видеть, как за 5 лет изменился тон советской пропаганды в отношении польских офицеров.

В январе 1944 г. в Москве появились объявления о том, что начиная с 28 февраля в кинотеатрах «Метрополь», «Хроника», «Наука и знание» и «Динамо» на экраны выйдет фильм «Трагедия в Катыни». Ниже текст на афишах гласил: «Кинодокумент о чудовищных злодеяниях, совершенных гитлеровскими извергами над военнопленными польскими офицерами в Катынском лесу». Учитывая то, что 26 января комиссия уже завершила свою работу, на создание фильма и подготовку его к широкому показу понадобился всего месяц.

Итак, подводя итог сказанному, можно сделать вывод, что кино, пусть даже заведомо тенденциозное, пропагандистское и не очень достоверное, дает неповторимый эффект присутствия, потому что запечатлевает то, что никакой бумажный источник запечатлеть не может, — эмоции людей, их интонации, движения, жесты, едва уловимые мелочи, из которых складывается целостное представление о том, о чем ведется речь на экране. Фактические сведения, которые мы можем почерпнуть из этого фильма, не слишком ценны — то же самое можно прочитать и в известном тексте «Сообщения Специальной комиссии...», который не раз публиковался (например, в «Известиях» от 26 января 1944 г.), или в документах самой «Специальной комиссии...», зафиксировавших протоколы допросов свидетелей. Некоторые из этих протоколов опубликованы в уже упомянутом сборнике документов «Катынь: Март 1940 — сентябрь 2000: Расстрел: Судьбы живых: Эхо Катыни: (Документы)», другие хранятся в фонде «Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников...» (ГАРФ, ф. 7021). Критически оценивать приводимые в них факты удобнее, когда они изложены в письменном виде, хотя порой это бывает сложно, потому что нам ничего не известно о людях, которые дают показания, к тому же некоторые из них дают показания со слов других людей, о которых нам тоже ничего не известно.

Далеко не все опрошенные комиссией свидетели были сняты на пленку, поэтому целостная картина о работе комиссии при просмотре фильма не складывается.

Лента «Трагедия в Катынском лесу» — это не просто историческая хроника, а полноценный художественно-документальный фильм, в котором присутствует продуманная подача фактов (в частности, сознательный отбор эпизодов и участников съемки) и средства художественной выразительности. Мы видим механизм работы советской пропаганды. По тому, какие факты приводятся в фильме, а какие нет и, как они комментируются, мы можем понять, что хотели сказать зрителю авторы фильма, какого эффекта они добивались. Например, процесс вскрытия могил нам не показывается: все трупы, которые мы видим, уже сложены ровными рядами на поверхности земли.

При всех описанных выше достоинствах и недостатках фильм является единственным советским кинодокументом о Катыни, который был ответом на немецкую хронику. Ценность этого фильма как источника информации о трагедии в Катынском лесу как раз и заключается в его уникальности. Нигде больше мы не можем увидеть свидетелей преступления. Нигде больше мы не можем увидеть работу «Специальной комиссии...» (например, приезд иностранных корреспондентов и посещение могил членами комиссии уж точно снимались непосредственно в тот самый момент, когда эти события происходили). Нигде больше мы не увидим, хотя бы в таком урезанном виде, как производились вскрытия, где они производились и кем. Фильм показывает непосредственных участников процесса эксгумации жертв внесудебной расправы — судмедэкспертов, санитаров, медсестер. Из фильма мы можем почерпнуть, как выглядел Смоленск зимой 1943/44 г., как выглядел той же зимой Катынский лес. Фильм дает нам эффект «соучастия» в работе «Специальной комиссии...», присутствия при вскрытии одного из трупов, при допросе свидетелей, при торжественном перезахоронении останков польских военнопленных. Последней сценой фильма авторы явно хотели подчеркнуть близость и дружбу между польским и советским народами.

Ученый И.Н. Кунтиков в опубликованной в 1962 г. статье отмечал, что изобразительные документы можно использовать в качестве иллюстрации, дополнительного или далее основного источника в тех случаях, когда событие не отражено в текстовых документах¹⁷. Фильм «Трагедия в Катынском лесу» не может являться основным источником в исторических исследованиях, так как существует целый комплекс текстовых документов, но как дополнительный источник, дающий образ исторического события (чего нет и не может быть в письменных источниках) — работы «Специальной комиссии...», вполне может быть полезен. Подводя итог, стоит сказать, что изучение этого фильма показывает его невысокую информативность в качестве исторического документа, однако знакомство с ним весьма ценно применительно к анализу истории советской идеологии и функционирования ее пропагандистских механизмов.

В мартовском номере журнала «Славяне» за 1944 г. опубликована статья под названием «Катынская трагедия» капитана польской армии в СССР Ежи Борейши (в журнале имя капитана русифицировано — Юрий). Статья состоит из четырех частей с отдельными заголовками. Первая часть называется «Могилы заговорили» и повествует о том, как польские военнопленные попали к немцам летом 1941 г. и были расстреляны осенью того же года. Любопытно, как автор статьи пытается объяснить, почему, освободившись из советских лагерей, поляки не ушли на восток вместе с отступающей Красной Армией: «Быть может, они полагали, как, многие другие, что Россия уже побеждена и смысла бежать нет? Быть может, они надеялись, что после прихода немцев им легче будет пробраться к своим семьям в Польшу? Неизвестно. Факт тот, что они остались...»¹⁸. Эти предположения выглядят неубедительно, ибо известно, как непримиримо и враждебно относились поляки к гитлеровцам и стремились воевать с Германией, как только представится такая возможность¹⁹.

Е. Борейша высказал еще одну любопытную мысль в первой части своей статьи. Он напоминает, что «осенью 1941 года в Советском Союзе создается польская армия, и осенью 1941 года совершаются гитлеровцами массовые убийства на Козьих Горах. Сопоставление этих двух фактов дает нам ключ к пониманию того, почему именно в эти дни гитлеровцы стали расстреливать пленных поляков. Формирующаяся на территории СССР польская армия могла стать магнитом для массы солдат. Гитлеровцы опасались, что бежавшие от них пленные поляки создадут крепкие кадры этой армии»²⁰. Данная мысль выглядит очень убедительно. Хотя польская армия начала формироваться еще летом 1941 г.

Во второй части статьи — «Шулерская игра Геббельса» — Борейша дает ответ на вопрос: почему именно в апреле 1943 г. Геббельс начал Катынскую акцию? Автор рассказывает о выпущенном немцами в 1940 г. сборнике, в котором речь идет о мнимых жестокостях по отношению к немцам в Польше, и проводит параллель с Катынью, где, по мнению Борейши, Геббельс использует те же доводы, «только меняет карты». То есть жертвами оказываются поляки, а палачами — большевики. Автор совершает еще одну попытку дискредитации противной стороны, хотя конкретных методов фальсификации он не называет, читатель должен принять это просто как факт.

Третья часть озаглавлена «У Катынской могилы», в ней автор описывает личные впечатления от посещения Смоленска. Сам город произвел на Борейшу «ужасающее впечатление», из 180 тысяч жителей немцы уничтожили 130, остальные прячутся в подвалах²¹.

Автор также описывает свою встречу с английскими и американскими корреспондентами и свое присутствие на допросе свидетелей, и осмотр вещественных доказательств. Из того, что рассказали Борейше корреспонденты, он сделал вывод, что «и разговора не могло быть о том, что в подобном состоянии сохранились бы тела людей, расстрелянных в 1940 году.

Мнения всех журналистов, видевших тела расстрелянных поляков, совпадают: это не могут быть трупы людей, замученных четыре года тому назад. Злодеяние, несомненно, было произведено гораздо позже»²².

Неужели иностранные журналисты так хорошо разбираются в судебной медицине, что могут на глаз определить по состоянию трупа время смерти?

Далее автор описывает осмотренные вещественные доказательства, различные квитанции, цитирует полностью трогательное письмо одного из пленных домой от 25 марта 1941 г. («Мой самый дорогой солнечный луч! Сердечно тебя благодарю за посылку...»²³). Геббельс еще в 1943 г. давал указание немецким СМИ «чаще говорить о 17—18-летних прапорщиках, которые перед расстрелом еще просили разрешить им послать домой письмо и. т.д., так как это действует особенно потрясающе»²⁴.

Далее Е. Борейша описывает допрос свидетелей. Интересна его оценка свидетеля Парфёна Киселёва: «...старик 74 лет. Он низко кланяется митрополиту Николаю и старческим, дрожащим голосом, но очень уверенно и связно рассказывает о том, как гестапо сделало из него «главного свидетеля» провокации». Действительно, даже по фильму «Трагедия в Катынском лесу» видно, что именно Киселёв держится перед комиссией увереннее всех остальных, и рассказ его выглядит более естественным. Борейша отмечает, что «следы побоев на теле Киселева видны до сих пор»²⁵.

После этого Борейша приводит историю о том, как 23 января 1944 года берлинская радиостанция сообщила, что «знаменитый корреспондент агентства Рейтер и ББС (лондонское радио) Александр Верт <...> выслан из Советского Союза. Причиной этой высылки была попытка расследования на собственный риск обстоятельств убийства в Катыни польских офицеров»²⁶. 23 января еще не было опубликовано сообщение Специальной комиссии о расследовании, но германская пропаганда постаралась упредить этот удар, заранее подорвав доверие к противной стороне.

Александр Верт, действительно побывавший в Катыни, вернулся из Смоленска вместе с Ежи Борейшей и сказал ему по этому поводу: «Если гитлеровская радиостанция пускается на такую ложь, которая разоблачается в тот же день, то это свидетельствует лишь о том, какое большое волнение вызвало в Германии следствие по катынскому делу. Немцы волнуются, ибо им не удалось замести следов своего преступления»²⁷.

Итак, немцы попытались упредить готовящуюся к выходу советскую информацию, пусть даже ради этого пришлось пойти на ложь. Советская сторона ответила разоблачением этой лжи, хотя о ней просто можно было не упоминать. Но цель у журналиста здесь та же, что у немцев: подорвать доверие к противнику — если он лжёт даже в таких мелочах, значит, и во всём Катынском деле ему не следует верить.

Александр Верт в изданной в 1960-е гг. в СССР книге «Россия в войне 1941—1945 гг.» писал о своей поездке в Катынь: «Западные корреспонденты, которым было разрешено посетить Катынь..., были поставлены в крайне затруднительное положение; единственное, что они могли сделать, — это рассказать о том, что им показали. Кроме того, ввиду военного времени нельзя было критиковать советскую версию — важно было не сыграть на руку немцам. Во всяком случае, мисс Гарриман заявила в январе 1944 г., что она убедилась в достоверности версии русских»²⁸. То есть Верт признает, что корреспонденты, посетившие Катынь во время советских раскопок, изначально были несвободны в своих заявлениях. Не то чтобы на них оказывалось давление, но журналисты понимали, что можно говорить, а чего нельзя. С другой стороны, если бы у них не было сомнений в советской версии катынских событий, такой сложности бы не возникло.

Сам Александр Верт в книге дает очень осторожную оценку обеих версий, из которой непонятно, какой версии придерживается сам автор. Он находит аргументы в пользу советской версии, которые, по его мнению, советские органы «даже не потрудились рассмотреть»²⁹. По мнению Верта, «что бы ни говорили немцы, техника этих массовых убийств была немецкой», во-вторых, «зачем было убивать поляков в 1940 г., когда Советский Союз жил в мирных условиях и истреблять польских офицеров не было никакой необходимости»³⁰. Еще автор поднимает вопрос о немецких пулях, которыми были убиты поляки, и о том, что Катынский лес до войны был излюбленным местом отдыха горожан, и там не могли производиться незамеченными массовые расстрелы. Все эти доводы Верт приводит отстраненно, без оценок — принимает ли он их сам, из текста также нельзя заключить. Верт только намекает, что были сомнения в правдивости советской версии, но эти сомнения еще не означают, что версия не верна.

По результатам работы Специальной Комиссии было опубликовано Сообщение этой комиссии, издано несколько брошюр (в том числе на иностранных языках). Брошюры просто воспроизводили текст Сообщения Специальной комиссии. Он хорошо известен, известны и сами брошюры, а вот о том, что к выходу в свет готовилась целая книга о Катыни, нигде в исторической литературе не упоминается.

«По Вашему указанию редакционная комиссия под моим председательством приступила к сбору и подготовке к изданию книги о Катыни, но, к сожалению, составление этого сборника тормозится из-за недостатка работников, которые бы могли непосредственно выполнять эту работу», — писал в одном из писем к председателю ЧГК Н.М. Швернику Н.Н. Бурденко³¹.

Сборник должен был называться «Какова идеология Гитлера и немецко-фашистского командования уничтожения народов в исторической перспективе»³². Среди ее авторов — члены Специальной Комиссии Н.Н. Бурденко, А.Н. Толстой, А.С. Гундоров, В.Н. Макаров, а также судебно-медицинские эксперты В.И. Прозоровский, В.Н. Смолянников, Л.С. Семеновский, и др. Сроки написания отдельных глав книги ставились по плану не позднее 20 июля 1944 г. Сборник должен был состоять из следующих разделов:

1. Психология садизма;

2. Конкретные мероприятия немецких захватчиков уничтожения мирных граждан и военнопленных в исторической перспективе и в отечественную войну.

Включение в число военнопленных советского гражданского населения захваченных районов;

3. Формы массового истребления:

а) лишение минимума средств физиологического состояния: холод, голод, физические мучения, моральная травма;
б) убийства.
4. Методы убийства:

а) массовые: сбрасывание в шахты, сожжение, расстрелы, душегубки, отравление ядами;

б) индивидуальные.

5. Описание метода индивидуальных убийств на основе:

а) свидетельских показаний;
б) фотографий;
в) показаний военнопленных, немецких дневников и других документов, характеризующих немецкий метод убийств;
г) материалы расследования в Орле, Смоленске, Воронеже и др.

6. Обслуживание немецкими врачами медицинской помощью раненых и больных советских военнопленных и выяснение причин смерти их.

7. Убийство польских офицеров, как исполнение программы Гитлера массового истребления славянских народов.

8. Преступления немцев в осенние месяцы 1941 г., как исторический факт.

9. Преступная провокация немцев весной 1943 г. и вероятные причины ее.

10. Описание истории с демонстрацией немцами катынских могил населению; посещение катынских могил делегацией польских профашистских кругов.

11. Лжесвидетели и организация чудовищной подготовки лжесвидетелей.

12. Расследование, произведенное Специальной Комиссией Советского Правительства:

а) создание Специальной Комиссии;
б) организация работы комиссии.

13. Порядок исследования трупов польских офицеров:

а) констатирование причины смерти;
б) констатирование способа и времени умерщвления.

14. Результаты обследования ран черепов — катынских, орловских и смоленских.

15. Установление применения немецкой системы при расстреле польских офицеров в Катыни.

16. Отклики иностранной прессы на убийство немцами польских офицеров в Катыни³³.

Таким образом, это должен был быть объемный труд большого коллектива авторов, четко структурированный, ведущий повествование от общего к частному, с экскурсом в историю, с обилием примеров. Базироваться книга должна была преимущественно на материалах ЧГК и Специальной Комиссии, с привлечением выдержек из иностранных газет, чтобы показать, что выводы Комиссии убедительны и признаны на Западе. Вряд ли здесь приводились статьи, которые отражают другую версию Катынского дела.

Большой упор делается на немецкие злодеяния, на их жестокость, разнообразие — чтобы показать, что Катынь не является чем-то особенным для фашистов. Расписываются подробно немецкие методы уничтожения людей. Всё это, очевидно, должно было подводить читателя к мысли, что именно немцы несут ответственность за расстрел польских офицеров в Катыни.

Но были ли у этой книги читатели?

«Прошу Вашего разрешения привлечь дополнительно Главного судебно-медицинского эксперта Прозоровского, профессоров Выропаева, Смольянинова и Смирнова, полковника м/с Багдасарьяна, судебно-медицинского эксперта Семеновского и из работников отдела злодеяний ЧГК.

Для оплаты привлекаемых к работе над книгой прошу отпустить 18—20 тысяч рублей.

Прошу указать, не считаете ли Вы целесообразным заключить договор с Госполитиздатом на издание книги о Катыни», — писал Бурденко Швернику в другом письме³⁴.

Интересно, что работа над книгой велась, а договора на ее издание не было. Возможно, он так и не был заключен.

К сожалению, данное письмо не датировано, но можно предположить, что оно писано не позднее июля 1944 г. (в плане книги, который тоже не датирован, указаны сроки, к которым должны быть готовы те или иные ее разделы: 1, 10, 15 и 20 июля. Судебно-медицинские эксперты уже указаны среди авторов одного из разделов). Что происходило с книгой после июля, неизвестно. Были ли готовы главы к указанным срокам, была ли она вообще выпущена в свет, на каком этапе прервалась работа над книгой, если книга не вышла — ничего этого мы не знаем. Зато о предварительной ее подготовке имеется несколько любопытных фактов.

21 марта 1944 г. Н.Н. Бурденко сообщал председателю ЧГК, что согласно указанию Шверника «о желательности издать книгу о Катынском деле», Николай Нилович «приступил к сбору материала», а за два дня до написания этого письма, т.е. 19 марта «имел случай говорить с А.Я. Вышинским» по поводу подготовки книги. Вышинский, по словам Бурденко, «чрезвычайно заинтересовался этим делом и предлагает не только свое содействие, но сотрудничество в форме отдела нарушения международного права»³⁵.

Из этого письма мы можем предположить, что замысел книги родился в феврале-марте 1944 г. В конце марта Н.Н. Бурденко начал собирать материал — а уже к июлю, как мы знаем, текст должен был быть готов.

Вышинский делом заинтересовался, обещал помощь, но затем пропал на несколько месяцев и не выполнил данного обещания. Потому что 31 мая 1944 г. Николай Нилович пишет на имя Шверника еще одно письмо: «Во исполнение Вашего пожелания издать книгу о трагедии в Катынском лесу, для оформления и документации необходимо иметь постановление Версальского договора о калибре револьверных пуль и книжку, изданную немцами в Берлине в 1943 году³⁶. Эта книга имеется в нашем полпредстве в Анкаре.

Об этих объектах я говорил с А.Я. Вышинским и получил в марте с.г. обещание представить их в Ваше распоряжение. По-видимому, он очень занят и не имел случая вспомнить об этом вопросе. Позвольте Вас просить написать от Вашего имени личную просьбу по этому поводу»³⁷.

Видимо, всё-таки Вышинский не особенно заинтересовался этим делом, по крайней мере не считал его неотложным и первостепенно важным. А возможно действительно, как и предполагает Н.Н. Бурденко, просто забыл об этом.

Приведенное выше письмо Бурденко было переслано Шверником Вышинскому с добавлением от себя: «Прошу помочь получить необходимые ему книги для издания документов по катынскому делу»³⁸. Шверник был, таким образом, гораздо более Вышинского заинтересован в издании этой книги.

Каков был ответ Вышинского — неизвестно. Но, как мы видим, до конца мая работа над книгой точно продолжалась. Также мы можем сделать вывод о том, что книга должна была полемизировать с аналогичным немецким изданием, увидевшим свет годом раньше. То есть подготовка доказательств велась очень серьезная. Необходимо было не просто предоставить на суд общественности свои доказательства, а ответить на все немецкие обвинения, учесть все их слабости и сильные стороны. В фонде ЧГК есть целых два экземпляра «Официального материала...» и даже имеется его полный перевод на русский язык³⁹. Возможно, Вышинский нашел всё-таки время и предоставил литературу, а возможно, эти экземпляры попали в фонд позже, в связи с подготовкой к Нюрнбергскому процессу и без связи с подготовкой советского сборника материалов на Катынскую тему.

Было бы чрезвычайно любопытно взглянуть на книгу «Какова идеология Гитлера и немецко-фашистского командования уничтожения народов в исторической перспективе» — быть может, собственно историческая ценность ее невелика, но сама книга, а также ее выход или невыход — важное событие в истории советско-германского катынского противостояния.

Любопытна судьба этой книги. Если она не была издана, то почему? А если была — то почему ее не упоминают исследователи Катыни? Судя по плану, это сборник немаленький, и обходить его вниманием крайне несправедливо.

После редактирования выводов комиссии Бурденко наркомом госбезопасности В.Н. Меркуловым в Советском Союзе появилась брошюра в 55 страниц, 3,5 печатных листа — «Сообщение Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров». Упомянутые в ней документы, как и взятые на исследование анализы никто никогда больше не увидел. Но она была опубликована, распространялась за пределами СССР, в том числе на польском языке.

В августе 1945 г. особым решением книга «Сообщение Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров» (Госполитиздат, 1944), изданная на русском и польском языках, была изъята из книготорговой сети и библиотек общественного пользования и уничтожена.

В 1943 г. был создан Союз польских патриотов в СССР. Мимо катынской темы он пройти, конечно же, не мог. В 1944 году была выпущена брошюра "Prawda о Katyniu" — «Правда о Катыни». В ней всего 32 страницы, имеются иллюстрации. Помещены здесь статьи польских авторов, опубликованные ранее в газетах "Wolna Polska", "Nowe Widnokręgi", а также "Rzeczpospolita". В этих статьях повторяется один и тот же момент: гитлеровцы подло убили несколько тысяч польских офицеров, а затем так же подло выкопали их останки и начали клеветническую антисоветскую кампанию, направленную на то, чтобы подорвать дружбу советского и польского народов. Зачастую применяются одни и те же слова, выражения напоминают советскую прессу. Хотя статьи в книге написаны польскими авторами, на польском языке, ясно чувствуется, что инспирировано это советскими властями и относится к советской пропаганде. Какой поляк мог написать: «Сентябрь — октябрь 1939. Красная Армия вступает на земли Западной Украины и Белоруссии, возвращая украинцам и белорусам земли, на которые — по своему справедливому убеждению — они имеют полное право»⁴⁰. Территории, о которых здесь идёт речь, на Западе (в том числе и в Польше) называются «Восточная Польша», а не «Западная Украина и Белоруссия». И поляки считают, что именно им по праву принадлежат эти территории. А такая версия событий, изложенная здесь, явно перекликается с советской версией. Таким образом, брошюру можно отнести к источникам советской пропаганды.

Несколько статей принадлежат авторам, которые побывали в Катыни и описывают свои впечатления от увиденного. Несколько статей — довольно общих, но запоминающихся. Язык этих статей яркий, литературный, образный — язык пропагандистов, призывающих бороться с подлым и коварным врагом. Вот начало статьи Ванды Василевской «Убийство в Катыни»:

«В третий раз открылись катынские могилы. На этот раз — чтобы объявить всему миру страшную правду, засвидетельствовать о ещё одном немецком преступлении, совершённом над польским народом.

Пленников, безоружных людей, убивали хладнокровно, спокойно, систематично. Выстрелом в затылок. Их сбрасывали в общие могилы — кадровых офицеров, инженеров, врачей, более десяти тысяч польских интеллигентов, которых война одела в воинские мундиры»⁴¹. И т. д. Слёзы наворачиваются от этих слов и хочется идти мстить гитлеровским палачам. Примерно в таком же патетическом тоне выдержана вся книга, что говорит достаточно определённо о её назначении.

В Госполитиздате в 1944 г. вышел широко известный сборник документов «Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны». В первом томе этого сборника, где собраны документы с 22 июня 1941 г. по 31 декабря 1943 г., есть два документа, касающиеся польского правительства (а вместе с ним и Катынского дела, и польских военнопленных). Это Нота советского правительства о решении прервать отношения с польским правительством от 25 апреля 1943 г. и Заявление заместителя народного комиссара иностранных дел СССР тов. А .Я. Вышинского представителям американской печати в Москве от 6 мая 1943 г. Это показывает, какое значение придавалось разрыву отношений между советским и польским правительствами, поводом к которому стало обращение польского правительства в Красный Крест с просьбой исследовать обнаруженные немцами тела убитых польских офицеров.

В издательстве «Советская Колыма» тиражом в 3000 экземпляров вышла в свет брошюра Н. Балтийского «Польша — наш сосед». Она была подписана к печати 13 мая 1944 г. В конце брошюры стоит отметка, что текст перепечатан из журнала «Война и рабочий класс» №№ 2 и 3 за 1944 г. В этой брошюре автор описывает в помощь пропагандисту и агитатору советско-польские отношения и что из себя представляет Польша как государство, какие существуют перспективы сотрудничества с этим государством. Во введении автор отмечает, что «Польша была и будет соседом Советского Союза, и советская общественность не может не интересоваться вопросом о том, каким соседом окажется для нас возрожденное польское государство после нынешней войны»⁴². Балтийский разъясняет, что со своей стороны советское правительство стремится к сотрудничеству с Польшей, к добрососедским отношениям и взаимному уважению. А эмигрантское польское правительство в свою очередь противится установлению добрососедских отношений с Советским Союзом. Автор предлагает «сперва восстановить в памяти, каким соседом для нас фактически являлась послеверсальская Польша»⁴³, и совершает довольно подробный экскурс в историю. Дойдя до апреля 1943 г., Н. Балтийский сообщает, что «польское эмигрантское правительство в своем антисоветском угаре пало так низко, что оно оказало помощь гитлеровским извергам в их гнуснейшей клеветнической кампании по поводу совершенных немцами массовых убийств военнопленных польских офицеров в Катынском лесу»⁴⁴. Оставляя в стороне экспрессивную лексику, характерную для советской пропаганды, напомним лишь, что польское правительство заслужило такую оценку от советской печати после того как почти одновременно с правительством Германии обратилось в Международный Красный Крест с просьбой направить в Катынь комиссию для проведения расследования. Далее Балтийский пишет, что «тогда советское правительство решило прервать отношения с эмигрантским польским правительством. Сейчас, в свете материалов, опубликованных Специальной комиссией..., полностью раскрыта вся гнусная цепь немецко-фашистских провокаций, убийств, фальсификаций в этом деле. К позорному столбу пригвождены наряду с гитлеровцами и их пособники из польского правительства»⁴⁵. Показательно, что и отношение польского правительства к Катынскому делу ставится в ряд с другими действиями этого правительства, которые для СССР неприемлемы. Показательно также, что Катынское дело упоминается, пусть и мельком, в брошюре, посвященной вопросам отношений СССР и Польши. Видимо, это очень яркий и наглядный пример разногласий между советским и польским эмигрантским правительствами, пример негибкости и упорства Польши, призванный подкрепить утверждения о том, что с польским эмигрантским правительством сотрудничать невозможно. Заодно и повод лишний раз осыпать ругательствами своего оппонента.

Последний раз в годы войны к вопросу о Катыни в сентябре 1944 г. обратился Молотов, но уже в связи с Варшавским восстанием. Он заявил тогда, что это восстание является повторением того, что имело место в апреле 1943 г., когда польское эмигрантское правительство выступило с клеветническим обвинением в адрес Советского Союза⁴⁶.

Примечания

1. РГА КФД. 1-5069.

2. Здесь и далее цит. по: РГА КФД. 1-5069.

3. Число расстрелянных узников Козельского лагеря. См. сайт «Архивы России» (http://www.rusarchives.ru.federal/rgva/repression.shtml — на 13 ноября 2010 г.)

4. См. например: Заключение комиссии экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу № 159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле-мае 1940 г. // Яжборовская И.С., Яблоков А.Ю., Парсаданова В.С. Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях. М., 2001. Конкретно по данному вопросу см. с. 475476.

5. Верт А. Россия в войне 1941—1945 гг. М.: Воениздат, 2001. С. 406.

6. «Специальная комиссия...» под руководством Н.Н. Бурденко была создана на заседании ЧГК.

7. Цит. по: Катынь: Март 1940 — сент. 2000: Расстрел: Судьбы живых: Эхо Катыни. М., 2001. С. 544.

8. Цит. по: РГА КФД. 1-5069.

9. Там же.

10. Там же.

11. Там же.

12. Там же.

13. Там же.

14. См.: Багдасарьян С.М. Материалы к биографии Н.Н. Бурденко. М.: Изд-во АМН СССР, 1950.

15. Там же.

16. Освободительный поход. М., 1941. С. 270.

17. Кунтиков И.Н. Кинофотодокументы в научных исследованиях // Вопросы архивоведения. 1962. № 2. С. 56—60.

18. Славяне. 1944. № 3. С. 40.

19. См., например: Катынь: Свидетельства, воспоминания, публицистика. М.: Текст, 2001; Катынь: Пленники необъявленной войны. Документы и материалы / Под общ. ред. Л.Н. Яковлева. М., 1999.

20. Славяне. 1944. № 3. С. 40.

21. Славяне. 1944. № 3. С. 41.

22. Там же.

23. Славяне. 1944. № 3. С. 41.

24. РГВА. Ф. 1363к. Оп. 7. Д. 117. Л. 6.

25. Славяне. 1944. № 3. С. 41—42.

26. Там же. С. 42.

27. Там же.

28. Верт А. Россия в войне 1941—1945 гг. М.: Воениздат, 2001. С. 406.

29. Там же. С. 405.

30. Там же.

31. ГА РФ. Ф. Р-7021. Оп. 114. Д. 19. Л. 5.

32. Там же. Л. 1.

33. ГА РФ. Ф. Р-7021 Оп. 114. Д 19. Лл. 1—3.

34. ГА РФ. Ф. Р-7021. Оп. 114. Д. 19. Л. 5.

35. ГА РФ. Ф. Р-7021. Оп. 114. д. 19. Л. 62.

36. Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. Berlin, 1943. (Официальный материал к Катынскому убийству).

37. ГА РФ. Ф. Р-7021. Оп. 114. Д. 19. Л. 28.

38. Там же. л. 22.

39. ГА РФ. Ф. Р-7021. Оп. 114. Дц. 3, За, 22.

40. "Prawda о Katyniu". М., 1944. S. 15 .

41. Там же. С. 5.

42. Балтийский Н. Польша — наш сосед. Магадан, 1944. С. 3.

43. Там же. С. 4.

44. Там же. С. 45.

45. Балтийский Н. Польша — наш сосед. Магадан, 1944. С. 45—46.

46. Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии (1939—1941). М., 1992. С. 124.