Тадеуш Пюро. «В катынском лесу»

1939-1941 годы — трудный, трагический период. Они оставили после себя на советской земле известные и неизвестные польские могилы. Мы знаем, что не только польские... Сталинские репрессии в отношении поляков, в том числе и польских коммунистов, слились воедино с трагедией советских народов, а также международного рабочего движения...

Разумеется, у каждого преступления, у каждого человеческого страдания есть моральный аспект. Перечеркнуть их нельзя, замолчать — недопустимо. Продолжается совместная работа польских и советских историков. Мы рассчитываем, что это позволит нам лучше изучить фон, развитие и характер различных драматических событий.

Войцех Ярузельский.
Из выступления в Польском Сейме 11 июля 1988 года

Теперь о гибели польских офицеров в Катыни. Многие в Польше убеждены, что это дело рук Сталина и Берии. Ныне тщательно изучается история этой трагедии.

Михаил Горбачев.
Из выступления в Королевском Замке в Варшаве 14 июля 1988 года

Это произошло в феврале 1944-го. I армейская бригада корпуса генерала Берлинга, в которой я командовал батареей, стояла под Смоленском после формирования в Селецком лагере¹. Фронт в этом районе застыл в бездействии, войска по обеим сторонам располагались на обустроенных оборонительных рубежах.

Именно тогда советское командование решило провести в катынском лесу траурную церемонию возле братской могилы погребенных там польских офицеров, убитых (согласно официальным заявлениям) немцами осенью 1941 года. Пространное сообщение об этом захоронении появилось в советской печати 26 января 1944 года, а подписались под ним семь членов Специальной комиссии, возглавляемой академиком профессором Н. Бурденко.

Приведу вступительную часть этого документа:

«Специальная комиссия располагала обширным материалом, предоставленным членам Чрезвычайной Государственной Комиссии членом Академии наук Н. Бурденко, его сотрудниками и судебно-медицинскими экспертами, которые прибыли в г. Смоленск 26 сентября 1943 года, сразу после освобождения этого города (...)

Специальная комиссия осмотрела и установила на месте, что на Витебском шоссе, возле катынского леса, на 15-м километре от Смоленска, в местности, именуемой «Козьи Горы», на расстоянии 200 метров от шоссе, на юго-запад, в направлении к Днепру, находятся могилы, в которых захоронены военнопленные — поляки, расстрелянные немецкими оккупантами (...) В могилах обнаружено большое количество трупов в польских военных мундирах. Общее число их, по подсчетам судебно-медицинских экспертов, достигает 11000».

Здесь необходимо отметить, что с марта 1943 года в Москве функционировал Союз польских патриотов, возглавляемый Вандой Василевской, а в Сельцах формировались польские военные части. Однако никто из числа польских политиков не был приглашен в комиссию Бурденко.

Я отправился в Катынь 1 февраля 1944 года вместе с бывшим пленным из Старобельского лагеря, командиром I артиллерийской бригады, полковником Леоном Букоемским, в составе военной делегации (возглавлял ее генерал Берлинг) на траурную церемонию. В эту группу я попал, так как было известно, что мой отец, военврач, полковник медицинской службы, был в Старобельске и, как предполагалось, погиб в Катыни.

Содержание советского заявления сомнений у меня не вызывало, а о публикациях, ранее появившихся по другую сторону фронта, я ничего не знал. Впрочем, если бы и знал, то, несомненно, счел бы их фальсификацией.

Сомнения возникли позже.

Козьи Горы, а по-русски точнее Косогоры, — это холмистая местность неподалеку от Смоленска, между Днепром и железнодорожной линией Смоленск — Минск. Поблизости находились две станции с погрузочно-разгрузочными плат формами — Гнездово и Катынь, а на другом берегу Днепра небольшой городок — Катынь.

Направляемые регулирующими движение солдатами НКВД, мы добрались туда из Смоленска по широкой мощеной дороге, которая вывела нас на край молодого лесочка. Мы вышли из машины. Пешком добрались до небольшой поляны, на которой виднелся недавно насыпанный внушительных размеров могильный холм с выложенными на покрывающем его снегу орлом и надписью из шишек: «Слава павшим! 1941». Посередине высился большой деревянный крест. Могила находилась на расстоянии 700—800 метров от Днепра, над которым в лесу стоял особняк, принадлежавший (о чем говорилось в советском сообщении) смоленскому НКВД.

Состоялась заупокойная месса, потом было произнесено несколько речей. Во время мессы я стал прохаживаться по окружавшему могилу леску. Кое-где еще валялись втоптанные в покрытую снегом землю клочки офицерской портупеи, заржавевшие пуговицы с орлами, полуистлевшие остатки конфедераток с ржавыми, неровными пятнами в тыльной части околыша (пленным стреляли в затылок) и какие-то обрывки веревок и проволоки. У меня появилась мысль отправиться в ближайшую деревушку и узнать у жителей побольше подробностей о событиях в Косогорах. Но оказалось, что это невозможно: на всех выходах из леса располагались посты НКВД, свободной оставалась единственная дорога, по которой мы приехали из Смоленска. Несколько позже полковник Букоемский сказал мне, что, будучи там с Берлингом ранее, сам хотел побеседовать с местными жителями, но удостоверился, что там таковых нет. В их домах обитали пришлые люди, которые ничего не знали. <р3>Лагеря для пленных в СССР

17 сентября 1940 года центральный армейский печатный орган — газета «Красная звезда» сообщила, что после 17 сентября 1939 года на территории Советского Союза оказалась 181 тысяча польских пленных, в том числе около 10 тысяч кадровых офицеров и резервистов.

В то время уже было известно о существовании трех офицерских лагерей — в Старобельске, на берегу реки Айдар, в 200 километрах от Харькова, в Козельске, в 250 километрах к юго-западу от Смоленска, и в Осташкове, старинном городке, расположенном над озером Селигер, в 300 километрах к северо-западу от Москвы. Осенью 1939 года из всех трех лагерей начали приходить письма к родным на польских территориях. Первое письмо от отца из Старобельска я получил в октябре или в ноябре; кроме обратного адреса, отец сообщал, что будет писать мне раз в месяц и одно письмо ежемесячно может получать от меня.

Из множества публикаций, появившихся после войны на Западе, следует, что в Старобельске и Козельске предположительно находилось около 9 тысяч кадровых офицеров и резервистов, среди них — 12 генералов и один контр-адмирал. В Осташкове же разместили главным образом сотрудников полиции, жандармерии, Корпуса пограничной службы, польской разведки, государственных служащих и иных чиновников, принадлежащих, как это именовалось, «к аппарату репрессий». Там же разместили большинство священнослужителей. Общая их численность — впрочем, крайне приблизительно — оценивается в 5—6,5 тысяч человек. Таким образом, по мнению большинства западных авторов (а мы располагаем только их материалами), во всех трех лагерях было 14—15 тысяч пленных.

Следует отметить, однако, что число это ориентировочно, с чем, впрочем, согласны сами авторы западных публикаций. Когда будут открыты советские данные, цифра может оказаться меньшей или большей.

В 1977 году в Лондоне вышло в свет третье издание так называемого «Катынского списка», подготовленного Адамом Мошинским, — поименного перечня пленных в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях, содержащего 9888 фамилий (из самого многолюдного лагеря в Осташкове только 1260 имен). Тем не менее ясно, что подлинный список можно будет составить лишь на основе советской документации, если таковая еще сохранилась в архивах НКВД.

Все эти лагеря находились на территории бывших монастырей. Равно как из писем, полученных родными, так и рассказов тех, кто уцелел, следует, что с пленными обращались скорее хорошо. Питание было сносным, офицеры высокого ранга не работали, прочие — ниже майора — трудились, но работа не была тяжелой. Генералов изолировали от остальных офицеров, а через какое-то время к ним присоединили и полковников. Так, по крайней мере, происходило в Старобельске.

Необходимо еще добавить, что польских офицеров формально не рассматривали как военнопленных, поскольку официально войны между Польшей и Советским Союзом не велось. Кроме того, советское правительство не подписывало международную конвенцию о пленных и на этом основании не чувствовало себя обязанным соблюдать принятые правила.

Об условиях, царивших в Старобельске, писал в своих воспоминаниях генерал Берлинг (он был арестован в Вильно в октябре 1939 года):

«Лагерь был достаточно плотно укомплектован, оказалось, что в нем около двух тысяч рядовых и унтер-офицеров, которые ждали отправки домой... Вскоре солдаты начали разъезжаться. На их место ежедневно прибывали большими и малыми группами офицеры, доставляемые отовсюду...

Жизнь начала складываться согласно установленным для лагеря нормам. Был налажен хороший санитарный уход и повседневное медицинское обслуживание, была баня, прачечная и т.п. Демонстрировались и кинофильмы. Нам доставляли газеты. Можно было пользоваться очень низкого качества библиотекой. Разрешалось переписываться с семьями, правда, количество писем ограничивалось... Никаких денег мы не получали, и покупки в лагерном ларьке, где имелась в основном махорка, сигареты, скверный одеколон, а иногда масло и баранья колбаса, производились на деньги, вырученные от продажи сотрудникам лагеря часов или излишков одежды...» («Аргументы» 24.10.1982 г.)

Рассказ о Козельском лагере содержится в изданных в Париже «Институтом литерацким» мемуарах Станислава Свяневича (до войны профессора кафедры политэкономии Виленского университета), озаглавленных «В тени Катыни». 30 апреля 1940 года автор воспоминаний оказался вместе с другими офицерами в эшелоне под Катынью, но в последнюю минуту по причинам, ему самому неясным, его вывели из вагона. После пребывания в нескольких тюрьмах и исправительно-трудовом лагере Свяневич в 1942 году оказался в рядах армии Андерса.

В Козельск он попал в начале ноября 1939 года после кратковременного пребывания на пересылке возле Путивля (в 250 километрах к северо-востоку от Киева), в какой-то деревушке, из которой, как он утверждает, на время фильтрации доставлявшихся туда отовсюду военных, даже выселили местных жителей.

Свяневич пишет:

«Вскоре по прибытии в Козельск стало ясно, что это был прежде всего следственный лагерь, в котором сотрудники советской службы безопасности, во главе которой стоял пресловутый Берия, должны были составить — соответственно своим воззрениям — характеристики на каждого из пленных и разделить их на определенные категории... Бригаду возглавлял комбриг Зарубин, крупный сотрудник НКВД, человек просвещенный, владеющий несколькими языками, очень приятный собеседник. В известной степени он напоминал тип образованного жандармского офицера царских времен... Под его началом находились офицеры-следователи, преимущественно в званиях от лейтенанта до майора, задачей которых было составление характеристик на каждого в отдельности пленного...

Окончательная систематизация всех отчетов, вероятно, была делом комбрига, который довольно часто ездил в Москву, а также посещал Старобельск и Осташков...

В Козельске пленные получили разрешение переписываться с родными, при этом свой почтовый адрес они должны были указывать, как «Дом отдыха имени Горького» в Козельске... Одним из факторов, безмерно поддерживавшим дух многих пленных, являлась интенсивная религиозная жизнь. В Катыни среди нас находилось несколько армейских капелланов. Так как все были в мундирах, власти далеко не сразу сориентировались, что это не кадровые офицеры... В Сочельник 1939 года арестовали и вывезли всех священнослужителей различных вероисповеданий, как римско-католического, так православного и протестантского...»

Что касается ликвидации Козельского лагеря, то, согласно Свяневичу, первый этап оттуда отбыл 3 апреля 1940 года. «С тех пор в течение апреля и в начале мая 1940 года регулярно каждые несколько дней забирали около 300 человек, иногда чуть меньше... В период ликвидации Козельска очень четко выявилась крайняя централизация решений относительно судьбы отдельных пленных... Я лично был свидетелем получения телефонных приказов из Москвы по поводу персонального состава отдельных транспортов».

В свете западных источников

С конца сороковых годов на Западе появилось большое число публикаций и солидных работ на тему о массовом уничтожении польских офицеров в Косогорах — главным образом польских, но также английских, американских и прочих авторов. Опубликованный в Лондоне коллективный труд — «Катынское преступление в свете документов», с 1948 года выдержал свыше десяти изданий. 2362 печатных страницы насчитывает вышедший в свет в декабре 1952 года том «The Katyn Forest Massacre» («Бойня в катынском лесу»), в котором собраны материалы работы комиссии, созданной конгрессом США для изучения катынского дела. Изданный в Лондоне в 1982 году библиографический свод публикаций на эту тему, составленный 3. Ягодзинским, охватывает 496 позиций.

Все западные публикации однозначно указывают на Сталина и Берию как на главных организаторов расправы над польскими офицерами, не подвергая сомнению сам факт, что катынская трагедия свершилась до начала советско-германской войны. Так или иначе, нужно критически относиться к утверждениям авторов относительно различных деталей, дат и т.п. до тех пор, пока отсутствует доступ к советским архивам и не известна содержащаяся в них документация (если таковая еще существует). Относительно полную и правдивую картину событий и фактов можно получить только с помощью более широких исследований.

В апреле 1940 года полностью прекратилась переписка с лагерями польских пленных в СССР; мое письмо, отправленное отцу в тот период, вернулось через две недели с чьей-то припиской между строк: «Выбыл». По всей вероятности, лагеря ликвидировали на протяжении именно этого месяца, вплоть до середины мая.

Как следует из рассказов уцелевших пленных, в марте 1940 года в лагерях раздавали анкеты, которые надо было заполнить. В отдельных рубриках значилось немало вопросов личного свойства, однако целью анкеты было получить ответ на вопрос: «Куда намерен выехать пленный после ликвидации лагеря?» В этой рубрике следовало выбрать одну из трех возможностей: нейтральное государство, возвращение на родину или дальнейшее пребывание в Советском Союзе.

Известно (об этом, например, пишет в своих воспоминаниях генерал Берлинг), что подавляющее большинство офицеров заявляло о своем желании вернуться на родину. Около 400 человек из всех трех лагерей, заявивших о том, что останутся в Советском Союзе, сосредоточили в Павлищевом Бору (между Смоленском и Калугой), а затем перевели дальше на север, в Грязовец, близ Вологды. Это был небольшой лагерь, в котором долгое время уже пребывало около 1300 офицеров. Все пленные из этого лагеря — около 1700 человек — позже оказались в армии Андерса, а после ее эвакуации шесть офицеров остались в Советском Союзе для организации новых польских частей.

«Приступая к работе по формированию польской дивизии (здесь речь идет об организации дивизии имени Т. Костюшко. — Т. П.), мы составили список, охватывающий 600 фамилий офицеров, которых хотели стянуть из лагерей в новую дивизию. С этим списком нас доставили в Москву, чтобы мы изложили суть дела. Мы попали на прием к Меркулову (первому заместителю Берии. — Т. П.), присутствовал и сам Берия. Когда настал черед решать кадровые вопросы и мы представили наш реестр, наступила минутная тишина, во время которой Меркулов и Берия проглядывали список, после чего Меркулов изрек: «Мы с этими людьми сделали большую ошибку!» Тут вмешался Берия: «Этих людей в Советском Союзе нет... Они уехали за границу».

Нас это не удивило. Мы знали, что лагеря были ликвидированы, наши товарищи разъехались, а мы, согласно с выраженным в анкете пожеланием, остались в Советском Союзе. Признаюсь, однако, что позже в голову начали приходить критические замечания по этому поводу»... Это сообщил Берлинг.

О судьбе польских офицеров запрашивал также генерал Андерс, когда организовывал свой корпус в СССР, по этому вопросу он не раз беседовал со Сталиным, Молотовым и Вышинским. Получал, однако — как пишет в своих воспоминаниях («Без последней главы»), — уклончивые ответы, а «самостоятельные» поиски, проводившиеся созданным им специальным бюро (которым руководил ротмистр Чапский), оказались безрезультатными.

Первое известие об обнаружении массовых могил под Катынью поступило из Берлина: 13 апреля 1943 года об этом сообщила немецкая радиостанция. Два дня спустя московское радио опровергло это сообщение, заявив, что польские офицеры, занятые на дорожно-строительных работах в районе Смоленска, летом 1941 года попали немцам в руки и были убиты.

Германским властям, максимально использующим сделанное открытие в антисоветской пропаганде, с целью в первую очередь ослабления единства антигитлеровской коалиции, нелегко было организовать международную комиссию для проведения расследования в Катыни. Международный Красный Крест в Женеве, к которому обратилось правительство третьего рейха, заявил, что не предпримет никаких действий, если к участию в расследовании не будут привлечены представители советского правительства. Таким образом, немцы начали собственное следствие, доставив в Катынь (хотя и не без труда) группу ученых, судебно-медицинских экспертов из двенадцати европейских стран, которые находились тогда в орбите влияния Берлина (среди них оказался также польский врач, доктор Водзинский). Их работой руководил немецкий медик, доктор Герхард Бутц. Эта комиссия в течение апреля и мая произвела осмотр трупов в Косогорах. Воспользовавшись случаем, туда доставили также американских, английских и польских офицеров из германских лагерей для военнопленных.

Среди польских офицеров, в частности, оказался подполковник Стефан Моссор (репрессированный по возвращении на родину, а в конце пятидесятых — генерал в польском генштабе). Вот отрывок из его рассказа от июля 1946 года (после того, как ему было присвоено звание бригадного генерала, за четыре года до ареста):

«Я лично осматривал Катынь в момент эксгумации могил. Я принадлежал к группе офицеров-поляков, которых немцы в 1943 году доставили из разных лагерей под усиленной охраной на катынскую поляну. Мы должны были образовать одно из звеньев пропаганды, развернутой Геббельсом в связи с этим массовым убийством... Трудно описать наши чувства, чувства военнопленных, стоящих под дулами усиленной охраны немецкой полевой жандармерии над открытыми могилами тысяч наших братьев.

...Невзирая на то, каковы были тогда наши мысли на месте казни и потом, когда нас доставили обратно за колючую проволоку, мы отдавали себе отчет в одном: вне зависимости от того, какой будет наша индивидуальная оценка этой проблемы, мы не позволим, чтобы нас использовали как орудие немецкой пропаганды... Мы отказались вступать на катынскую поляну, пока оттуда не убрали заранее подготовленную радио- и киноаппаратуру» (газета «Польска збройна», № 176, 1946).

10 июня 1943 года в немецкой прессе появилось сообщение о том, что в Косогорах извлечены из могил свыше 4 тысяч трупов офицеров, главным образом из Козельского лагеря. Сообщение было подписано секретарем германской государственной полиции Людвигом Фоссом.

Здесь следует подчеркнуть, что западные публикации о катынском злодеянии основываются главным образом на документах, собранных в тот период немцами. Дополняют их рассказы поляков, уцелевших в лагерях для пленных в СССР, многих других лиц, которые «соприкоснулись» с катынским делом, равно как исследования и материалы, старательно собиравшиеся после войны. Тем не менее основополагающим источником остается экспертиза упомянутой немецкой комиссии, доклад Герхарда Бутца, руководившего судебно-медицинским расследованием, и факты, выявленные в ходе контролируемых немцами работ.

Потом воцарилось молчание

Катынская проблема была вновь затронута Советским Союзом в феврале 1946 года на Нюрнбергском процессе, когда советский обвинитель, полковник Покровский, говорил об отношении немцев к советским военнопленным. В этом контексте он сослался также на сообщение Специальной комиссии от 26 января 1944 года относительно катынского дела, утверждая, что «все жертвы были убиты выстрелами в затылок, что было типичным методом гитлеровских убийц, стремящихся уничтожить славян». Однако в тексте заключительного приговора, оглашенном 30 сентября и 1 октября 1946 года, о катынской трагедии ничего не сказано. В документах процесса не упоминается о том, была ли проблема Катыни вычеркнута по требованию немецкой защиты, которая указала на ряд неточностей в советском документе, или же она была опущена согласно с принятым Международным трибуналом в Нюрнберге принципом, что в тексте приговора должны быть перечислены только преступления, полностью доказанные в ходе судебного разбирательства. (На основании стенограмм и документов, касающихся катынского дела в Нюрнберге, в феврале — июле 1946 года.)

С 1985 года в Советском Союзе продолжается процесс выявления злодеяний, совершенных Сталиным и Берией по отношению к советским политическим и военным деятелям, представителям науки и культуры. В различных регионах европейской части СССР (например, в Куропатах) обнаружены — об этом сообщает советская печать — могилы тысяч жертв, убитых подобным же образом, как в Катыни, в годы сталинских репрессий.

Руководители той эпохи уже мертвы. Берия и его первый заместитель Меркулов расстреляны по приговору советского суда в декабре 1953 года. Если признать достоверной информацию, что под Катынью оказались главным образом офицеры, находившиеся в Козельском лагере, то что же случилось с тысячами пленных, содержавшихся в Старобельском и Осташковском лагерях?

Относительно недавно некий Швёнтка-Хорынь, постоянно живущий в Лондоне, в брошюре, изданной им якобы за свой счет, под названием «The Katyn Forest» («Катынский лес») возлагает вину за Катынь на германское гестапо. В резком отклике на эту брошюру («Новые сенсации в деле Катыни», газета «Жице Варшавы» от 27.01.89) профессор Влодзимеж Т. Ковальский справедливо заметил, что сообщение автора «вероятно, имело бы успех в начале 50-х годов, а ныне оно лишь мешает прояснению проблемы».

В июле 1987 года Войцех Ярузельский в статье, опубликованной в журнале «Коммунист» (№11), говоря об антиленинской политике советского правительства по отношению к Польше в 1939—1941 годах, сформулировал несколько истин, открывающих путь к раскрытию непроясненных дел. Подобные акценты можно было обнаружить также в более поздних выступлениях Ярузельского, в том числе и в сейме. Михаил Горбачев во время пребывания в Польше говорил о необходимости честного подхода к истории, о необходимости «посмотреть правде в глаза», независимо от того, горька или сладка эта правда.

Об этом же напомнил недавно в правительственном органе, газете «Жечпосполита» публицист Рышард Война, который написал, что нельзя игнорировать нетерпение общества и что дискуссии на тему о преступлениях по отношению к полякам в лагерях для пленных в СССР «не могут больше проводиться только за закрытыми дверями».

Эрик Липинский², который был одним из польских корреспондентов на Нюрнбергском процессе, на вопрос, заданный ему еженедельником «Политика», затрагивалась ли там проблема Катыни, ответил: «В начале процесса мы получили толстую пачку бумаг, где были описаны все гитлеровские преступления. Очень подробно перечислялись даже убийства отдельных лиц, но о Катыни ни словом не упоминалось. Поэтому я обратился к советскому прокурору полковнику Смирнову (как известно, польские прокуроры не участвовали непосредственно в этом процессе и нас представляли прокуроры СССР) с вопросом, почему в этом, столь подробном перечне не упомянуто катынское преступление, ведь оно официально приписывалось немцам? Полковник Смирнов не сразу отреагировал на мой вопрос. Он проникновенно посмотрел мне в глаза и минуту спустя произнес: «Товарищ лейтенант (я был в мундире), Катынь — это другое дело...»

Память о Катыни не может пробуждать в нас слепой ненависти, не может давать противникам повод для очередной провокации. Ныне, по прошествии десятилетий, полное выяснение катынского дела должно стать символом общей воли в стремлении окончательно устранить проблемы, омрачающие польско-советские отношения.

«Политика» № 7, 18 февраля 1989

Примечания

1. В местечке Сельцы (Рязанская область) в июне 1943 г. формировалась I польская дивизия имени Т. Костюшко. Дивизию создали по инициативе Союза польских патриотов, возникшего в Москве в марте 1943 г. Возглавил I дивизию польский генерал Зигмунт Берлинг. Дивизия явилась ядром будущей Польской армии. «Костюшковцы» в составе советских Вооруженных Сил участвовали в освобождении Варшавы, завершили войну в Берлине в мае 1945 г.

2. Эрик Липинский (р. 1908) — известный польский художник: карикатурист и график.