Нарушение законов и обычаев войны

Военные преступления в соответствии со статьей 6 Устава Нюрнбергского трибунала — это нарушение законов и обычаев войны, включая убийства и истязания военнопленных.

Международное право, как оно сложилось уже к XVIII веку, предусматривало, что плен не является ни местью, ни наказанием, а лишь мерой, препятствующей дальнейшему участию военнослужащих неприятельской армии в военных действиях.

Российское государство подписало Брюссельскую декларацию 1874 г., ратифицировало Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг. (ст. I—XX Отдела I Положения о законах и обычаях сухопутной войны, 1907 г.)¹.

Советская республика в 1917—1922 гг. использовала содержащиеся в этих актах положения при разработке нормативных документов^I. В дальнейшем СССР, хотя и не присоединился к Женевской конвенции 1929 г. о военнопленных, официально заявил, что будет соблюдать требования Гаагской 1907 г. и Женевской 1929 г. конвенций. Более того, в советское уголовное право были включены нормы, охраняющие права военнопленных².

В приговоре Нюрнбергского трибунала отмечается, что к 1939 г. «правила, изложенные в Гаагской конвенции, были признаны всеми цивилизованными народами и рассматривались как выражение законов и обычаев ведения войны»³. В Гаагской же конвенции 1907 г. подчеркивалось, что «военнопленные находятся во власти неприятельского правительства, а не отдельных лиц или отрядов, взявших их в плен. С ними надлежит обращаться человеколюбиво. Все, что принадлежит им лично, за исключением оружия, лошадей, военных бумаг, остается их собственностью». Конвенция обязывала воюющие стороны обеспечивать военнопленных таким же питанием, как и свои собственные войска, запрещала использование их на работах, имеющих отношение к ведению войны против их родины. Труд не должен быть слишком обременительным для здоровья. Не разрешалось наказывать лиц, совершивших побег и затем вновь взятых в плен; задержанные же при попытке побега подлежали лишь дисциплинарным взысканиям^II. Статья 23 Гаагской конвенции строжайше запрещала «убивать или ранить неприятеля, который, сложив оружие и не имея более средств защищаться, безусловно сдался».

Официально признавая все эти нормы, сталинское руководство отбросило их при обращении с польскими военнослужащими, задержанными в сентябре—октябре 1939 г.

Каков же был официальный статус этих людей? И в советской, и в польской историографии и публицистике говорится, что поляки были не военнопленными, а интернированными. Таково, в частности, мнение польских историков Я. Мацишевского, Ч. Мадайчика, Р. Назаревича и М. Войцеховского^III. Главный аргумент при этом — СССР и Польша не объявляли друг другу войны. Однако многочисленные документы и факты, приведенные в предыдущей главе, доказывают, что против Польши велась самая настоящая война. И то, что сталинское руководство официально не объявляло своему соседу войны. не меняет сути дела, а лишь усугубляет ее агрессивный характер. В ходе военных действий, которые вели регулярные советские войска, почти четверть миллиона поляков были взяты в плен. Именно пленными именовались во всех армейских приказах, донесениях и сводках НКВД СССР, в решении Политбюро ЦК ВКП(б) те, кто был задержан и разоружен в сентябре 1939 г.

Да и как они могли быть интернированными, если задержали их на польской территории, которая в то время не была официально присоединена к СССР? Лишь те, кто впоследствии был доставлен из Прибалтики, считались интернированными, остальные продолжали сохранять свой статус военнопленных вплоть до передачи в армию В. Андерса в сентябре 1941 г. Думается, что никаких достаточных правовых оснований для задержания военнослужащих польской армии ни в качестве военнопленных, ни в качестве интернированных не имелось.

Точное количество взятых в плен установить трудно. Известно, что из почти миллионной польской армии в сентябре—октябре 1939 г. гитлеровские войска захватили 19 тыс. офицеров и 400 тыс. солдат. Из 340 тыс. военнослужащих польской армии, находившихся на востоке страны, войска Белорусского фронта взяли в плен 57892 человека, 5-я армия Украинского фронта — 190584 поляка. В числе плененных 5-й армией были 10 генералов, 52 полковника, 72 подполковника, 5131 офицер от майора до хорунжего, 4096 унтер-офицеров, 181223 рядовых. Однако многих солдат через какое-то время отпустили, поэтому в лагеря и приемные пункты НКВД осенью 1939 г. было отправлено значительно меньше людей. По сведениям НКВД, их было 125,4 тыс. человек⁴.

Часть польских солдат и офицеров, переодевшись в гражданскую одежду, разошлись по домам, другие, перейдя границу, отправились в Латвию, Литву, Венгрию, Румынию. В соответствии с докладом Международного Красного Креста, в ноябре 1939 г. в Венгрии находились 35 тыс. солдат и 5 тыс. офицеров, в Румынии соответственно 23 тыс. и 5 тыс., в Литве — около 15 тыс.

военнослужащих и беженцев, в Латвии — 1600 солдат⁵.

По данным профессора Ч. Мадайчика, в Венгрии осенью 1939 г. было 5400 польских офицеров, включая 12 генералов, 762 штабных офицера, 4185 офицеров и младших командиров; в Румынии — около 5 тыс. офицеров⁶.

Бежавшие в Прибалтийские страны, Венгрию и Румынию были интернированы. Однако польские консулы по поручению своего правительства и при благожелательном отношении местных властей организовали выезд многих своих сограждан в Сирию, Францию, Англию и т.д. В дальнейшем из них были сформированы четыре полностью укомплектованные дивизии, легкая дивизия, действовавшая в Сирии, танковый батальон, сражавшийся во Франции, полк, воевавший в Норвегии, несколько авиаэскадрилий, принимавших участие в боях с люфтваффе.

Польская армия во Франции насчитывала в июне 1940 г. 8739 офицеров и младших командиров, прошедших аттестацию, и 530 не прошедших ее. В военно-морском флоте служили 150, в авиации — 1663 офицера. После поражения Франции оттуда эвакуировались 7311 польских офицеров, но 2 тыс. все же попали в плен к немцам, несколько сот человек были интернированы в Швейцарии. В Англию прибыло более 6 тыс. офицеров, включая около 40 генералов, более 100 полковников, 200 подполковников, 500 майоров, 1000 капитанов⁷.

В плену в СССР оказалось около 240 тыс. рядовых, 8,5 тыс. офицеров и более 6 тыс. полицейских. Взятие более 250 тыс. человек в плен в условиях, когда ни одна из сторон не констатировала состояние войны, а польской армии был отдан приказ не оказывать сопротивления РККА, было грубым попранием норм международного права. Задержание же части из них в плену после октября, когда прекратились даже отдельные стычки между частями, тем более не имело законных оснований.

Несколько десятков тысяч военнослужащих были арестованы при попытке перейти границу с Румынией, Венгрией или Литвой в октябре—ноябре 1940 г., а также при прочесывании лесов и поселков, повальных обысках квартир военнослужащих и государственных чинов. Эти люди в лагеря для военнопленных не направлялись. Решениями особых совещаний разных уровней, т.е. органов внесудебной расправы, рассматривавших дела обвиняемых списком, в отсутствие подсудимых, без адвокатов, они приговаривались к длительным срокам пребывания в лагерях Воркуты, Караганды, Магадана, Норильска, Колымы и др. Значительная часть польских военнослужащих не выдержали этого Дантова ада. Лишь самые выносливые смогли выжить и позднее, в 1941 г., вступить в армию Андерса. Тысячи офицеров, включая генералов В. Андерса, М. Янушайтиса, Ч. Ярнушкевича, полковника Л. Окулицкого, около полутора лет находились под следствием в тюрьмах. Судьба многих из них оказалась такой же, как и у узников лагерей для военнопленных. Этот вопрос требует самостоятельного исследования на основе изучения всего комплекса материалов ГУЛАГа и Тюремного управления НКВД. Очевидно, однако, что массовые репрессии против солдат, младших командиров и офицеров армии соседней страны являлись не чем иным, как военным преступлением. Известны и случаи расстрела при пленении. Так, 22 сентября генерал бригады Ю. Ольшина-Вильчинский, командовавший Гродненским округом и группировкой войск «Ольшина», нанесшей ощутимый урон наступавшей на город конно-механизированной группе Белорусского фронта, был задержан разъездом из трех танков на возвышенности Большовка близ литовской границы. Командир разъезда вывел генерала и его адъютанта капитана Мечислава Стшемецкого из автомобиля и у стоящего рядом с дорогой сарая застрелил их на глазах у жены Ольшины-Вильчинского и его шофера. В полевой бинокль эту сцену наблюдала небольшая группа польских военнослужащих, пробивавшихся в Литву. По всей видимости, то была личная инициатива танкистов, бравших Гродно, где было подбито довольно много советских танков.

Грубым нарушением законов и обычаев войны было и пленение людей, не имевших никакого отношения к вооруженным силам, — крупных государственных чиновников, политических деятелей, священнослужителей, землевладельцев, промышленников, известных ученых, литераторов, юношей, проходивших допризывную подготовку в трудовых лагерях, беженцев, спасавшихся от германских оккупантов^IV. 21 сентября заместитель наркома обороны К.П. Кулик в письме к И.В. Сталину, В.М. Молотову и К.Е. Ворошилову сообщал: «В Станиславове скопилось очень много бежавшей буржуазии и помещиков, отрезанных от румынской границы. Необходимо скорее организовать очистку этого города от наплыва этой своры»⁸. В результате часть людей были арестованы и брошены в тюрьмы, другие отправлены в лагеря для военнопленных.

В качестве военнопленных содержались видные польские ученые и деятели науки, такие, как профессор политехнического института Адольф Ян Моравский, доцент Кембриджского университета профессор-химик Тадеуш Тухольский, секретарь Краковской академии искусств историк К. Пиотрович, вице-председатель польской Антигитлеровской лиги инженер А. Эйгер. В лагерях находились два редактора журнала «Наш Пшеглонд», которые, спасаясь от немцев, обратились к СССР с просьбой предоставить им политическое убежище⁹.

В соответствии с Женевской конвенцией не подлежат пленению военные врачи. Осенью же 1939 г. в плен были взяты 800 польских медиков, в том числе невролог Стефан Пеньковский, руководитель психиатрического отделения виленского госпиталя известный ученый Ян Нелькен, невролог Мацей Зелинский, врач маршала Йозефа Пилсудского полковник А. Стефановский, бывший министр здравоохранения Чеслав Врочинский, директор неврологической клиники при Виленском университете и Института исследования мозга профессор Влодзимеж Голдовский, всемирно известный ученый, специалист по архитектонике мозга, создатель польского неврологического общества, полковник Стефан Мозоловский, старший ассистент Университета Стефана Батория в г. Вильно Колачинский, имевший много научных трудов, варшавские хирурги Стефан Колодзейский, Левиту и др.¹⁰

В дневнике, обнаруженном в одной из катынских могил, профессор Пеньковский^V так описывает свои мытарства, связанные с пленением: «17.IX. В 12.00 известие о военном выступлении России. В 14.00 взятие в плен. Пешком вместе с вещами 10 км. Чемодан с вещами бросил. Ночлег на станции. Направление на Гусятин. Прибытие в 22 часа.

18.IX. Продолжение марша — 30 км, идти уже не могу. Санитарка. Прибытие в 24.00 в деревню.

19.IX. Продолжение похода. Прибытие в Гусятин в 12 час. Здесь разговариваю с комиссарами... В 24.00 прибытие поезда, товарный вагон — ночлег на полу...

20.IX. ...36 докторов в вагоне»¹¹.

27 октября 1939 г. всем лагерям из Москвы сообщили, что врачи официально рассматриваются как офицеры и поэтому обмену не подлежат.

Вопреки законам и обычаям войны в плен брали и тех офицеров, которые уже много лет были в отставке и не призывались в армию в 1939 г. В плен, в частности, был взят Антон Навратиль, бывший кадровый офицер австрийской армии, вышедший в отставку в 1922 г. и работавший в фирме по производству оптики. В обращении к генералу фон Рунштедту, командующему оккупационными германскими войсками в Польше, отставной подполковник писал: «В Катовицах на Висле я оставил свою жену с тремя детьми, которые остались без средств к жизни и бесприютными, если ими никто не займется. Прошу о благоприятном осуществлении моей просьбы^VI, тем более что, будучи 17 лет в отставке, я не исполнял никакой военной должности и как 60-летний старец, стоя перед гробом, желаю только одного — обеспечить жизнь моей жены и детей. Старобельск. 10.Х.39». Нередко при задержании у военнослужащих отбирали ценные вещи, деньги, часы, портсигары, кольца и т.д., не выдавая при этом квитанции. Таким образом, уже при взятии в плен попирались элементарные нормы международного права.

Комментарии

I. Допускались, однако, и отступления от общепризнанных норм. Так, в августе 1919 г. Рабоче-Крестьянской Красной Армией были задержаны 1000 венгерских офицеров в качестве заложников, чтобы заставить освободить приговоренных властями к смертной казни 10 народных комиссаров Венгерской республики. В результате венгерские наркомы и 400 коммунистов были обменены на офицеров-заложников. Заложничество, строжайше запрещенное международным нравом, широко применялось и в гражданской войне.

II. В СССР бежавшие и задержанные военнопленные, как правило, арестовывались. Их участь решалась трибуналами войск НКВД или другими органами внесудебной расправы, рассматривавшими дела в отсутствии обвиняемого и без защитников.

III. «Сам термин «военнопленные» вызывает возражение — они были интернированы», — пишут они в «Экспертизе», проведенной в связи с Сообщением Специальной комиссии Н.Н. Бурденко (см.: «Катынская драма». М., 1991, с. 187).

IV. В начале ноября в лагерях для военнопленных содержались 1728 беженцев, в конце этого месяца — 239 (ЦХИДК, ф. 1, оп. 01e, д. 2, л. 268).

V. Стефан Пеньковский родился в Варшаве в 1885 г. В годы первой мировой войны — врач русской армии, руководил неврологическим отделением госпиталя в Житомире. В 1923—1928 гг. — ординатор в санитарном отделении училища подхорунжих. Специализировался в Париже в неврологии, психиатрии, физиологии и физиотерапии. Доцент Варшавского университета, затем директор клиники неврологии и психиатрии при Варшавском университете, автор многих научных трудов, член-корреспондент польской Академии наук, председатель товарищества неврологов, редактор журнала «Неврология Польска». Мобилизован в армию из запаса в конце августа 1939 г. Погиб в Катыни.

VI. А. Навратиль просил содействовать его возвращению на родину в порядке обмена военнопленными между СССР и Германией.

Примечания

1. Нюрнбергский процесс. Сб. материалов в 8 т. Т. 4, с. 88. См. также: Документы и материалы по вопросам борьбы с военными преступниками и поджигателями войны. Под ред. А.Н. Трайнина. М., 1949.

2. Галицкий В.П. Проблема военнопленных и отношение к ней Советского государства. — «Советское государство и право», 1990, № 4, с. 124—129.

3. Нюрнбергский процесс над главными немецкими поенными преступниками. Сб. документов и материалов в 7 т. Т. 7, M., 1961, с. 397.

4. Центр хранения историко-документальных коллекций (ЦХИДК), ф. 1/п, оп. 1е, д. 4, л. 3—3 об.; РГВА, ф. 35086, оп. 1е, д. 555, л. 142.

5. ЦХИДК, ф. 1/п, оп. 4е, д. 14, л. 12.

6. Madajczyk Cz. Dramat Katyński. Warszawa, 1989, s. 27.

7. Tamźe, s. 28, 33.

8. РГВА, ф. 33987, оп. 3, д. 1226, л. 50—51; ф. 35084, оп. 1, д. 7, л. 10—11.

9. Czapski J. Na nieludzkiej ziemi. Warszawa, 1990, s. 9—43. Свяневич С. В тени Катыни. Лондон, 1989, с. 101—114.

10. Czapski J., op. cit., s. 11.

11. Pamietniki znalezione w Katyniu. Paris, 1989, s. 65—66.