Преступление и политика

Весть о катынском преступлении глубоко потрясла поляков и вызвала серьезную озабоченность правительств Великобритании и США. И Лондон, и Вашингтон ни минуты не сомневались в правдивости немецкого сообщения. События последних лет в СССР еще свежи были в памяти. Правительства обеих держав быстро собрали собственную документацию, но решили сохранить ее в тайне. 30 апреля 1943 года офицер связи между США и польской армией на Ближнем Востоке, полковник Генрих Шиманский, направил в Вашингтон обстоятельно документированный рапорт, возлагающий вину за катынские расстрелы на Советский Союз. В то время в самые высокие круги вашингтонской администрации проникли многочисленные советские агенты. Они-то и постарались приостановить дальнейшую обработку информации и заставить официально принять советскую версию. 24 мая 1943 года посол Англии при польском правительстве в изгнании, сэр Оуэн О'Маллей, направил своему правительству подробный рапорт, в котором, тщательно проанализировав Катынское дело, пришел к выводу: не подлежит сомнению — за катынские злодеяния ответственна Москва, а не фашистская Германия. И этот документ был засекречен: о нем не проинформировали ни британский парламент, ни тогдашний Совет Министров. Точно такая же судьба постигла очередной рапорт по этому делу от 11 февраля 1944 года, в котором ставились под сомнение результаты «советских исследований» в Катыни. По иронии судьбы, рапорт О'Маллея был опубликован английским историком Луи Фитцгиббоном лишь в 1972 году.

Отношение правительств США и Великобритании к Польше в этом вопросе можно назвать нелояльным, а вернее — позорным. Вашингтонская администрация, используя всевозможные уловки, постаралась ввести в заблуждение американское общественное мнение. Для этой цели использовалась превентивная цензура военного времени, отсеивавшая правдивую информацию и дававшая ход только той, которая возлагала вину на немцев. Сама атмосфера того времени питала такую дезинформацию. Мир был уже в достаточной степени подавлен масштабами гитлеровских преступлений, и приписать им еще одно злодеяние не представляло большого труда. Поведение англичан и американцев в этом вопросе было именно таким. 4 мая 1943 года Антони Иден выступил в Палате общин с циничным заявлением, в котором демонстративно пренебрег гибелью каких-то поляков, подчеркнув при этом необходимость укрепления «единства союзников».

Это стремление к «сплоченности рядов» союзников предрешило их циничное отношение к проблеме Катыни. По необъяснимым причинам, а скорее всего благодаря умелой тактике советской агентуры на Западе, в правительственных кругах США и Великобритании возникла тенденция любой ценой снискать расположение Сталина к союзникам, ибо они боялись, что в противном случае СССР заключит сепаратный мир с Германией, оставляя Запад один на один с Вермахтом и Японией. Вашингтон в это время придерживался доктрины «дешевой войны с Гитлером» (победа над фашизмом минимальными силами и затратами), и поэтому ему приходилось считаться с такой возможностью. Даже если бы вероятность этого действительно существовала, а не была придумана советской разведкой, отношение союзников к катынскому вопросу в 1943—44 годах следует расценивать как прагматично-оппортунистское с политической точки зрения и возмутительное — с моральной. Вся эта политика базировалась на каком-то чудовищном недоразумении.

Политика геноцида, уже два года проводимая Гитлером по отношению к советскому мирному населению, перечеркнула возможность мирных переговоров. К тому же победа Советского Союза во многом зависела от помощи Запада. Поражение немцев под Сталинградом как раз давало союзникам возможность в любую минуту заключить сепаратный мир, со значительными уступками со стороны Гитлера. Странно, что ни Рузвельт, ни Черчилль не понимали этого и постоянно опасались, что СССР без них заключит сепаратный мир.

Политику Рузвельта в катынском вопросе с исторической перспективы нужно квалифицировать как моральное соучастие в преступлении (согласно американским законам, его действия подпадают под определение так называемого «соучастия постфактум»). Рузвельт слишком доверял своим советникам, а те, в свою очередь, находились под влиянием советской агентуры. Так, например, советники американского президента в ходе Ялтинской конференции убеждали его, что в борьбе с Японией помощь Советского Союза необходима, полностью игнорируя значения термоядерного оружия, которым Соединенные Штаты должны были овладеть к середине 1945 года. Отношение Рузвельта к вопросу о военнопленных красноречиво характеризуется его встречей в Вашингтоне со Станиславом Миколайчиком в 1944 году. Во время их беседы выяснилось, что на Тегеранской конференции, в декабре 1943 года, Сталин говорил о своих планах уничтожения 50 тысяч пленных немецких офицеров, против чего Рузвельт не очень возражал, и только Черчилль запротестовал. «Десятикратная Катынь» не была осуществлена, но сама мысль о ней говорит о многом.

И в 1943—44 годах, и в начале 1945 года существовала реальная возможность заставить Германию капитулировать перед западными союзниками, но Рузвельт, подстрекаемый Сталиным, упорно настаивал на безоговорочной всеобщей капитуляции и полном разгроме Вермахта, с чем Черчилль не мог не соглашаться.

Начиная с 1943 года Катынское дело определило дальнейшие отношения Польши и СССР, чего никак не могли или не хотели понять западные союзники. Доказательством тому служат мемуары Уинстона Черчилля, опубликованные после войны.

В конце апреля 1943 года генерал Сикорский представил премьеру Великобритании «Дело Катыни». «Он (Сикорский) заявил мне, что располагает доказательствами убийства по заданию советских властей 14500 офицеров и других польских пленных. ... Они мертвы, — ответил я ему, — пишет Черчилль, — и что бы вы не предпринимали, их уже ничто не воскресит.»

Робкий и покорный союзникам, генерал Сикорский даже не решился на вопрос: «Говорили бы вы то же самое, если бы речь шла о тысячах расстрелянных английских офицеров?»

Британские власти в деле Катыни вели свою коварную политику. Английская военная цензура запрещала польским газетам и журналам публиковать любую информацию, в которой виновники катынской трагедии назывались по имени. Открыто писать об этом стало возможно только после отмены военной цензуры в 1945 году. Как всегда, польское правительство в изгнании в этом деле (как и в других вопросах относительно независимости Польши) проявило полную беспомощность и не воспользовалось даже нейтральными странами, чтобы оттуда распространять столь необходимую правдивую информацию и предостерегать страну о грозящей ей советской опасности.

В декабре 1943 года Катынь вновь оказалась в советских руках. Правительство СССР немедленно созвало свою собственную специальную комиссию с целью разработать документацию, убедительно доказывающую вину немцев. Ситуация для этого в тот момент была особенно благоприятной. Мировую общественность потрясали все новые сообщения о фашистских преступлениях, а в Америке, при поддержке правительства, пресса и радио развернули широкую просоветскую кампанию. Никто тогда не осмеливался сравнивать сталинизм с гитлеризмом, наоборот, утверждалось, что в Советском Союзе при Сталине — своеобразная демократия. Информация 1936—1939 годов старательно замалчивалась.

Советскую комиссию из восьми советских граждан возглавлял академик Н.Н. Бурденко. В работе ее не принимал участие не только ни один иностранец, но не были приглашены и поляки, хотя бы из так называемого «Союза польских патриотов». Отдельная медицинская комиссия в составе шести врачей должна была подписать протокол. Сам состав этих двух комиссий недвусмысленно указывал на виновника злодеяний. Если бы вина немцев была доказуема, Советский Союз (в этом можно не сомневаться) незамедлительно привлек бы к работе в медицинской комиссии и американских, и английских экспертов, не говоря уже о представителях нейтральных стран.

Советская комиссия работала в Катыни, вероятно, с 16 по 23 января 1944 года (даты проверить невозможно). Спрашивается, каким образом, в разгар зимы, когда земля скована морозами, можно было вести какие-либо работы по эксгумации? Об этом советское сообщение от 24 января 1944 года молчит. Советское коммюнике информировало, что на территории Катыни находится 11000 убитых поляков, которые летом 1941 года содержались в трех лагерях, названных 1-ОН, 2-ОН, 3-ОН, и во время отступления Красной Армии все попали в руки немцев, а те тут же их перебили. Сначала за дату преступления был принят август 1941 года, потом срок перенесли на сентябрь-октябрь 1941 года. О самих трех лагерях ничего не говорилось, даже неизвестно, где они находились, был упомянут только район в 25 или 40 км. на запад от Смоленска.

Совершенно очевидно, почему советское правительство приняло немецкое число — 11000. Подразумевалось, что пленные Старобельска и Осташкова также находятся в числе погибших в Катыни, и тем самым пресекались все дальнейшие домыслы относительно их судьбы.

В советском заявлении говорилось, что расстрел польских военнопленных был произведен специальным немецким подразделением, неким «рабочим батальоном №537», под командованием обер-лейтенанта Арнста. Действительно, в годы войны отдел связи под таким же номером был дислоцирован в районе Катыни. Командовал частью подполковник Арнст. Согласно советской версии, в 1943 году немцы вдруг вспомнили о своих преступлениях и решили использовать их в целях антисоветской пропаганды. Они якобы согнали в Катынский лес группу советских военнопленных в 500 человек и приказали им выкопать тела убитых. Затем произвели тщательный обыск всех тел, вынули из карманов одежды все документы, датированные позднее мая 1940 года, и взамен вложили сотни экземпляров чудом раздобытых советских газет от апреля 1940 года. Могилы снова засыпали, а советских военнопленных расстреляли (советская комиссия почему-то не заинтересовалась местом захоронения своих соотечественников). О растущих на могилах соснах, пересаженных сюда три года тому назад, советское сообщение вообще умолчало. Потом гитлеровцы стали привозить в Катынь медицинские комиссии и водить экскурсии, нагло приписывая преступление чистой, как слеза, советской власти.

Главный советский аргумент состоял в следующем: всем хорошо известно, что демократическое и гуманное правительство в СССР вообще не в состоянии совершить никакого преступления, немцы же способны на все! И только поборники фашизма могут думать иначе! Советское сообщение сопровождалось показаниями свидетелей (которых вообще никто не видел), утверждавших, что они собственными глазами видели польских пленных под Смоленском летом 1941 года, но немцы принудили их давать другие показания. Вся суть аргументации советского коммюнике сводится к дате: не весна 1940 года, а 1941 год, лето, осень или зима. В Смоленске демонстрировались документы (девять предметов), якобы найденные на только что эксгумированных останках. Это были почтовые открытки, отправленные после мая 1940 года, и несколько квитанций с дополнительными штемпелями 1941 года. Ни один из этих документов, однако, не имел никакого отношения к жертвам Катыни, опознанным в 1943 году.

Советское заявление утверждало, что с 16 по 23 января 1944 года в Катыни дополнительно эксгумировали 925 тел поляков, необследованных в 1943 году. Результаты последних исследований стали основой заключения советской медицинской комиссии. Нам предлагается поверить на слово, что эти останки действительно откопали и обследовали, поскольку советские органы никогда не публиковали списков с фамилиями, равно как никогда не пытались объяснить, почему шесть тысяч немецких жертв не были эксгумированы и опознаны, если общая цифра составила почти 11 тысяч человек. Трудно понять, откуда взялись эти 925 новых жертв. Советские врачи демонстрировали западным дипломатам и журналистам эти катынские останки, подчеркивая, что они пролежали в земле около двух лет. И тут один факт заслуживает особого внимания: журналисты и дипломаты, которые побывали в Катыни в январе 1944 года, в один голос утверждали, что останки поляков были не в офицерской форме, а в солдатской. Для англичан и американцев это имело второстепенное значение, но с исторической точки зрения эта деталь объясняет суть проблемы. Скорее всего, эти 925 жертв Катыни не имели ничего общего с расстрелянными тут в 1940 году польскими офицерами. Возможно, что этих людей расстреляли летом 1941 года, может — в июле, при отступлении советских войск. Можно даже допустить, что это были останки группы поляков, работавших на смоленских дорогах до начала войны. Территория Катынского леса огромна, «Косогоры» же занимают только ее незначительную часть. Зарубежные гости точно не знали, побывали ли они в «Косогорах» или другой части леса. Немцы тщательно обследовали территорию «Косогор», они не успели эксгумировать только 200 тел убитых офицеров, а этой цифре далеко до 925. Интересно, что советские органы хорошо знали, где в этом районе нужно искать тела убитых летом 1941 года. Советские «открытия» в январе 1944 года вносят в Катынское дело еще одну зловещую тайну.

Только трагизм всех обстоятельств не разрешает назвать советское сообщение от января 1944 года смехотворным. Короче говоря, было сфабриковано советское заключение и скреплено аргументами и документацией, проверить которые не представлялось возможным. СССР правильно рассчитал, что международное положение в начале 1944 года предотвратит любую попытку опровержения их заключения.

Как уже было сказано выше, Катынь посетила группа английских и американских журналистов, к которой посольство США в Москве подключило двух своих делегатов. Одним из них был Джон Мельби, третий секретарь посольства, вторым — 25-летняя Катлин Гарриман, дочь тогдашнего американского посла. Им показывали трупы, при них производилось вскрытие с целью доказать, что все эти останки пролежали в земле всего два года (что по отношению к демонстрируемым телам могло быть и правдой). Тогда-то именно зарубежные журналисты подметили отсутствие жертв в офицерских мундирах. Возникавшие вопросы свидетельствовали о большом недоверии западных журналистов. Все их репортажи, посылаемые в Англию и Америку, подвергались строжайшей цензуре, вычеркивавшей любую фразу, отличную от советской версии или хотя бы ставящую эту версию под сомнение. Околпачить Катлин Гарриман, однако, удалось. Она с советского голоса написала рапорт, обвиняющий во всем Германию. Несколько лет спустя, в 1952 году, госпожа Катлин Мортимер-Гарриман наконец-то призналась, что писала под диктовку советских специалистов. К сожалению, отчет 25-летней девушки больше всего пришелся по вкусу вашингтонской администрации. Готовясь в 1945 году к поездке в Польшу, американский посол Артур Блисс Лейн попросил Государственный департамент проинформировать его о катынском деле. Из всей обширной, засекреченной документации его ознакомили только со злополучным отчетом Катлин Гарриман.

В Катыни побывали и представители советской Польской армии, во главе с генералом Берлингом. И они тоже оправдали оказанное им советскими властями доверие. Они выступили в советской и польской печати со лживыми заявлениями, которые по сей день остаются на их совести.

На катынском кладбище ныне воздвигнут небольшой памятник, скорее — надгробье, со странной эпитафией на польском и русском языках: «Здесь похоронены невольники, офицеры Войска Польского, погибшие в страшных мучениях от руки немецко-фашистских оккупантов осенью 1941 года».

Тем временем фронт все дальше продвигался на запад. Обнаруженные в Катыни документы перевезли в Краков, где в Институте судебной медицины группа во главе с доктором Яном Робелем, судебным экспертом по медицинской химии, приступила к их изучению. Краковская ячейка АК замышляла похитить эти документы, хранившиеся в девяти специальных ящиках. Это ей не удалось. Немцы объявили, что они готовы вернуть найденные документы семьям погибших. Неизвестно, воспользовался ли кто-нибудь из родственников такой возможностью.

В январе 1945 года, когда Советская Армия приближалась к Кракову, катынская документация в 14-ти ящиках была на двух грузовиках отправлена в сторону Вроцлава. Транспортировкой руководил немецкий директор института, доктор Вернер Бек. Сразу же после вступления советских частей в Краков польские органы государственной безопасности арестовали доктора Робеля. За день до окружения Вроцлава советскими войсками доктор Бек отправил документы в сторону Дрездена. В начале мая все ящики оказались на складе железнодорожной станции Радебеуль. Доктор Бек метался между Берлином и Пильзенем и хотел (большая наивность с его стороны) передать ящики с катынской документацией американцам. При приближении Советской Армии к Радебеулю кладовщик сжег все четырнадцать бесценных ящиков. Таким образом навсегда погибли документы, найденные на расстрелянных польских офицерах (уцелели лишь некоторые их фотокопии). Своевременно спасти эту документацию могли только отряды АК, если бы они овладели ею и вывезли за пределы Польши. Не подлежит сомнению: попади документация к американцам, они, не задумываясь, тут же передали бы ее... советским властям.

Существует, однако, и другая версия, предложенная Анджеем Корашевским в его статье, опубликованной в 1980 году («Исторические тетради» №5). Согласно этой версии, план похищения документов специальным отрядом АК увенчался успехом, благодаря помощи австрийского историка доктора Пекера, которому в Кракове были подведомственны катынские документы (мы не знаем его служебных отношений с д-ром Вернером Беком). Удачное похищение якобы имело место в ночь со 2 на 3 сентября 1944 года, в результате чего все ящики с документацией благополучно вывезли из Кракова и спрятали в надежном месте. Судьба их, увы, неизвестна. Говорят, что они и поныне хранятся где-то в Польше. Версия эта не внушает доверия. Трудно допустить, что в течение многих лет можно в тайне хранить четырнадцать ящиков с документами, добытыми из могил и поэтому издававшими резкий трупный запах. Нельзя, однако, исключить, что в 1944 году незначительную часть документации отрядам АК удалось отбить, но следы ее затерялись. Но основная часть трагической документации, и это не подлежит сомнению, безвозвратно погибла в конце войны.

После капитуляции гитлеровской Германии и изоляции польского правительства в изгнании ситуация была явно неблагоприятной для дальнейшего выяснения Катынского дела. В это время в Нюрнберге перед международным судом предстали главные нацистские преступники.

Правительство Советского Союза не преминуло воспользоваться нюрнбергским процессом, чтобы окончательно закрепить вину за катынские злодеяния за Германией. Ситуация была благоприятной, и остается только удивляться, что и американские, и английские, и французские судьи все же устояли перед советским нажимом. Обвинительный акт, зачитанный в Нюрнберге 18 октября 1945 года (пункт 3, параграф С-2) вменил обвиняемым в вину, что в сентябре 1941 года в Катынском лесу, под Смоленском, были расстреляны 11000 польских офицеров. С обвинением по этому пункту 13 и 14 февраля 1946 года выступил советский прокурор Покровский. Интересно, что правительство ПНР вообще не участвовало в обсуждении катынского дела. Польша не выступила с обвинительным актом, не представила никаких «доказательств». Вопрос Катыни разбирался нюрнбергским трибуналом с 1 по 3 июля 1946 года. Судопроизводство было ограничено до минимума, вызвали только трех свидетелей, в том числе проф. Маркова, бывшего члена международной комиссии, созванной немцами. Проф. Марков поспешил отречься от своих прежних, будто бы данных под немецким давлением показаний. В качестве свидетеля перед трибуналом не выступил ни один из живущих на Западе поляков, не был представлен ни один из многочисленных документов и отчетов, собранных в 1943—1944 годах правительствами США и Англии. Некоторую сенсацию произвело добровольное появление в зале суда полковника Вермахта Арнста, командира «Части №537», того самого, который, согласно советской версии, руководил карательным отрядом, расстреливавшим польских военнопленных. Арнст доказал, что летом 1941 года он вообще не командовал 537 частью (отрядом военной связи), которая действительно находилась некоторое время в районе Катыни.

Нюрнбергский приговор, зачитанный 30 сентября и 1 октября 1946 года, катынские преступления вообще не отметил. Тем самым отпало обвинение нацистских преступников в убийстве в СССР польских офицеров. Самым большим злодеянием против военнопленных в истории второй мировой войны Нюрнбергский трибунал посчитал убийство немцами 55 англичан, которые в марте 1944 года бежали из лагеря военнопленных в Загане. Стоит отметить, что английские военные следственные органы не щадили усилий, чтобы всех виновных в этом убийстве разыскать, арестовать, судить и, наконец, казнить.

Советский представитель на Нюрнбергском процессе, принимавший активное участие в формулировке приговора, не заявил никакого протеста в связи с полным изъятием из него катынского дела. Из этого следует, что Германия по этому пункту обвинения была единогласно оправдана.

С юридической точки зрения это имеет значение первостепенной важности. Катынское преступление имело место. Кто-то расстрелял свыше 14 тысяч польских военнопленных, в том числе 4500 офицеров, найденных в братских могилах Катыни. Если Германия оправдана, значит...?