Предисловие

13 апреля 1943 года Германия объявила, что ее войсками обнаружены в местечке Катынь близ Смоленска захоронения польских офицеров в количестве 10 тысяч человек. Гитлеровские официальные власти сообщили также, что поляки, бывшие узниками советских лагерей, были уничтожены органами НКВД три года назад, т. е. весной 1940 года.

Через два дня по Московскому радио было указано, что заявление Берлина представляет собой фальшивку, что польские офицеры участвовали в строительных работах под Смоленском, во время наступления немцев в 1941 году попали к ним в плен и были уничтожены по приказу германских властей. Так уже в апреле 1943 года столкнулись две официальные версии и возникло так называемое «катынское дело».

Слово «Катынь» стало синонимом одной из трагедий второй мировой войны. Для миллионов поляков — это кровоточащая рана. Долгие годы, вплоть до начала 80-х годов, в Польше существовал запрет на катынскую тему. Во втором и последующих изданиях Большой польской энциклопедии статья о Катыни, которая была в первом издании, больше не публиковалась.

Вплоть до середины 80-х годов главным источником сведений о катынской трагедии были польские эмигрантские круги и западная политология и историография. В 1962 году польский историк в эмиграции Я. Заводный издал книгу «Смерть в лесу», посвященную катынской теме. В 1971 году английский историк Л. Фитцгиббон опубликовал первую из своих четырех книг о Катыни. С ее появлением катынская тема вновь привлекла внимание общественных кругов и средств массовой информации стран Запада. В 1976 году в Париже была издана книга «В тени Катыни» Станислава Свяневича, пожалуй, единственного свидетеля событий тех лет, который провел несколько месяцев в лагере для польских военнопленных в Козельске.

В 80-х годах катынская тема стала предметом пристального внимания и в Польше. Так, в мае 1981 года в Польше был образован специальный комитет, который организовал сбор средств на памятник погибшим в Катыни польским офицерам. 31 июля того же года памятник в виде креста был установлен на военном кладбище в Варшаве. На нем были высечены слова «Козельск», «Старобельск», «Осташков», а на плите — надпись «Катынь» и герб независимой Речи Посполитой — орел с короной. Однако на следующий день органы безопасности снесли крест, столбы и плиту.

Сразу же после этого упоминавшийся комитет был преобразован в новую организацию — в Гражданский комитет строительства памятника жертвам Катыни. Тогда же подпольное варшавское издательство «Глос» выпустило книгу Л. Ежевского «Катынь 1940».¹

Катынская тема была активно включена в политический и идейный арсенал «Солидарности».

С середины 80-х годов эта проблема привлекает все большее внимание и польской официальной историографии. Была опубликована книга известного польского историка Ч. Мадайчика «Катынская драма». На заседании созданной в 1987 году совместной комиссии историков Польши и Советского Союза польские историки выдвинули вопрос о Катыни как один из главных, от решения которого зависит успех деятельности комиссии.

Таким образом, события в Катыни приобрели научно-политический и идеологический смысл. Они стали источником острой политической борьбы внутри Польши, использовались для усиления антисоветских настроений в разных странах, для обвинений Советского Союза в том, что он не хочет раскрыть правду о событиях в Катыни. Представителей советских архивов забрасывали вопросами о материалах, касающихся судьбы польских офицеров в 1939—1940 годах.

В Советском Союзе на теме Катыни тоже было своеобразное «табу». Если в первые послевоенные годы в справочной литературе и в сводных трудах, как правило, повторялась официальная версия, обнародованная в 1943 году, то затем эта тема исчезла из литературы, стала одним из тех «белых пятен», ликвидацией которых советская историография занялась лишь в последнее время.

В ходе работы уже упомянутой польско-советской комиссии советские историки смогли познакомиться с аргументацией польской стороны и с состоянием мировой историографии этой проблемы.

В различных советских изданиях начали обсуждать катынскую тему. Активно включилось в исследовательскую работу общество «Мемориал». Но все строилось на основе западных и польских материалов, поисков свидетелей преступления — без привлечения советских архивных документов.

Все отчетливее проявлялось несоответствие между требованиями общественности и профессиональными возможностями историков. Наконец процесс демократизации коснулся и архивного дела, группа советских историков (Н. С. Лебедева, В. С. Парсаданова и Ю. Н. Зоря) обнаружила в одном из советских архивов (прежде хранимых за семью печатями) материалы, относящиеся к судьбе польских офицеров в 1939—1940 годах. Это был фонд Управления НКВД СССР по делам о военнопленных и интернированных и материалы конвойных войск, тех, кто сопровождал транспорты с заключенными, а также охранял их в тюрьмах и лагерях.

Найденные документы явились той основой, которая позволила советскому руководству выступить с заявлением о том, что убийство польских офицеров весной 1940 года было одним из преступлений сталинизма.

Я часто бывал в Польше и много раз беседовал с польскими историками и общественными деятелями по поводу Катыни. Они постоянно задавали вопрос — не достаточно ли тех материалов, уже собранных и опубликованных на Западе и в Польше, чтобы признать ответственность тогдашнего советского руководства за убийство польских офицеров? Многие из нас понимали весомость этих аргументов, тем более что стали известны многочисленные преступления сталинизма. Но все же нужны были достоверные документы «из первых рук», особенно для того, чтобы делать политические заявления на уровне руководства страны.

И вот теперь эти реальные доказательства появились. Читатель сможет сам ознакомиться с материалами и сделать выводы, но сначала обратимся к некоторым аспектам истории катынского дела.

* * *

Как и почему польские офицеры оказались в смоленских краях?

17 сентября 1939 года Красная Армия вступила на территорию Восточной Польши, в Западную Украину и Западную Белоруссию, объявив о начале процесса воссоединения украинских и белорусских земель. Согласно советским источникам, Красная Армия интернировала более 250 тыс. польских военнослужащих. Из них тысячи солдат и сержантов были отпущены, другие — депортированы в глубь СССР.

А свыше 15 тысяч офицеров были помещены в три лагеря — один был расположен в районе Козельска, второй — в Старобельске и третий — в Осташкове. Две трети заключенных составляли офицеры из запаса — врачи, инженеры, учителя, писатели, общественные деятели. Словом, это была интеллектуальная элита Польши.

После нападения Германии на СССР и начала контактов польского эмигрантского правительства в Лондоне с Москвой судьба польских офицеров стала предметом многих бесед польских официальных лиц с советским руководством. В декабре 1941 года премьер польского правительства Сикорский и генерал Андерс затронули вопрос о польских офицерах в беседе со Сталиным. Именно тогда Сталин упомянул, что они, возможно, сбежали в Маньчжурию.

Через несколько месяцев в беседе с польскими военными Сталин заявил, что они находятся на территории, занятой немцами.

В дальнейшем польские генералы, занимавшиеся комплектованием польской армии на территории СССР, неоднократно поднимали вопрос о судьбе польских офицеров в разговорах с Берией и его окружением. Но снова ответы были противоречивыми и двусмысленными.

И вот в такой неясной ситуации в апреле 1943 года немцы делают заявление о том, что они обнаружили останки польских офицеров в катынском лесу и что они были убиты весной 1940 года.

16 апреля Берлин обратился в Международный Красный Крест с просьбой прислать в Катынь своих представителей. На следующий день с аналогичной просьбой выступил и представитель Польского Красного Креста в Женеве.

Нацисты решили использовать «находку» для антисоветской пропаганды.

Одновременно начался обмен мнениями между польским эмигрантским правительством и Советским правительством.

Международный Красный Крест отклонил просьбу и Германии и польских представителей о посылке своих уполномоченных в Катынь, ссылаясь на то, что Советский Союз протестует против таких параллельных акций немцев и поляков. А 25 апреля СССР порвал на этом основании дипломатические отношения с польским эмигрантским правительством. Как видим, вопрос о Катыни начал приобретать чисто политический смысл. В условиях совместной борьбы с фашизмом и английское, и американское правительства не захотели втягиваться в антисоветскую кампанию и отклонили все попытки подключить их к катынскому делу.

Эта тема исключалась из официальных западных публикаций; руководители Англии и США полагали, что муссирование этого вопроса может нанести ущерб деятельности антигитлеровской коалиции.

А немцы продолжали раскручивать дело. Они пригласили в Катынь комиссию, состоящую из экспертов оккупированных ими или нейтральных стран (из Болгарии, Дании, Финляндии, Швейцарии, Чехословакии, Франции, Венгрии). Комиссия работала в Катыни с 28 по 30 апреля 1943 года и пришла к заключению, что польские офицеры были уничтожены три года назад.

Вообще дата гибели поляков стала одним из главных пунктов противоречий в спорах о катынском деле.

В конце 1943 года после освобождения Смоленска и прилегающих областей от немецко-фашистских захватчиков Советское правительство создало свою Специальную комиссию во главе с академиком Н. Н. Бурденко. 24 января 1944 года комиссия сделала официальное заявление о том, что польские офицеры во время отступления Красной Армии попали в руки немцев, которые их и уничтожили, причем в качестве даты гибели упоминались сентябрь — октябрь 1941 года.

* * *

Как же в действительности складывалась судьба польских офицеров в трех упоминавшихся лагерях?

В литературе, изданной в Польше и на Западе, наибольшая информация имелась о Козельском лагере. Это было связано прежде всего с тем, что именно из этого лагеря остался в живых единственный и главный свидетель профессор Станислав Свяневич.

В своих книгах он подробно рассказал о порядках в лагере и составе заключенных. Можно предположить, что аналогичная ситуация была и в двух других лагерях.

По польским данным, в том числе и по сведениям Свяневича, в начале апреля 1940 года началась эвакуация всех трех лагерей. Она осуществлялась между 3 апреля и 16 мая. Заслуживает внимания упоминание Свяневича о том, что начиная с рождества 1939 года заключенным было разрешено писать письма родным в Польшу.

Во многих книгах, изданных в Польше и на Западе, одним из главных аргументов, доказывающих, что польские офицеры были уничтожены в 1940 году, был именно факт прекращения их переписки после апреля того же года. Именно тогда следы их теряются.

До настоящего времени эти сведения, полученные от Свяневича и из других косвенных источников, казались бесспорными одним и вызывали сомнение у других. Нужны были документальные свидетельства, подтверждающие или отвергающие эту версию.

И вот обнаруженные ныне документы из фондов конвойных войск и Управления НКВД СССР по делам о военнопленных и интернированных дают возможность сопоставить выявленные материалы с теми данными, которые приводились ранее в работах польских и западных историков.

Архивные документы дают точное число польских офицеров, содержавшихся в лагерях в Козельске, Старобельске и Осташкове. Мы знаем теперь не только их общее число, но имена и фамилии узников с указанием профессии и прочих данных.

Отрывочные сведения, имевшиеся в книгах Свяневича и других авторов, касающиеся внутреннего распорядка в лагерях, также получили документальное подтверждение. В архиве обнаружены донесения руководства лагерей о настроениях польских офицеров. Из этих рапортов видно, что, когда началась подготовка к отправке заключенных, они больше всего опасались, что их могут выдать немцам.

Между тем в НКВД тщательно готовили очищение лагерей. Судя по документам, решение об этом было, видимо, принято в марте 1940 года. В архиве хранятся приказы и распоряжения, точно регламентирующие порядок «разгрузки» лагерей, подготовку транспорта и прочее. Материалы свидетельствуют, что всех заключенных намечалось передать в распоряжение УНКВД Смоленской, Калининской и Харьковской областей.

Отдельную группу польских заключенных предписывалось отправить в Юхновский лагерь, затем их перевели в Грязовец под Вологдой. Всего туда было транспортировано около 400 заключенных, и все они остались живы.

Мы уже упоминали, что в декабре 1939 года польским офицерам разрешили переписку с родными, и эта переписка продолжалась до апреля 1940 года, то есть до момента отправки поляков из лагерей. В этой связи важно отметить, что распоряжения из Москвы предписывали уничтожать все письма, которые будут приходить из Польши к полякам, транспортированным в упомянутые лагеря, кроме Юхновского.

Из Москвы пришло и другое чрезвычайно многозначительное распоряжение. Руководству лагерей предписывалось уничтожить после отправки поляков все их личные дела.

Найденные документы касаются и судьбы польского профессора Ст. Свяневича. При подготовке дел на отправку из Москвы иногда приходили распоряжения изъять из общего списка тех или иных лиц и направить их либо в Грязовец, либо в другие города. Архивы показывают, что бывали случаи, когда такие распоряжения приходили слишком поздно, уже после отправки эшелонов. Вместе с тем был и тот, возможно, единственный случай, когда аналогичный приказ предписывал направить Ст. Свяневича в Москву, а Свяневич находился уже в эшелоне. Однако, видимо, он был так нужен, что его извлекли из поезда уже на станции Гнездово и отправили в Москву.

Таким образом, многие предположения или факты, основанные на его личных впечатлениях, получили теперь документальное подтверждение и наполнились важными сопутствующими документами и материалами.

Обнаруженные в архивах документы подтверждают, что всего было вывезено и передано в УНКВД Калинина, Харькова и Смоленска более 15 000 польских офицеров.

На этом путь польских офицеров обрывается, и документы не объясняют, как развивались события дальше. Одно бесспорно — свыше 4000 польских офицеров, доставленных в Гнездово, были впоследствии найдены убитыми в катынских могилах.

Найденные документы не ставят последней точки и требуются дальнейшие исследования.

* * *

Представленный сборник — первое научное советское издание, посвященное катынскому делу. В нем — статьи советских историков, часть найденных документов, а также книга польского историка Ч. Мадайчика.

Значение этой публикации выходит далеко за пределы чистой науки. Она открывает путь к дальнейшим исследованиям советских историков. Нам предстоит продолжить поиск документов в архивах и исследовать ряд проблем. К ним относятся и международно-политические — необходимо проанализировать обсуждение вопроса о судьбе польских офицеров между представителями СССР и Польши в годы второй мировой войны, изучить позицию тогдашних руководителей Англии и Соединенных Штатов Америки.

Пока мы располагаем лишь отрывочными данными о позиции Черчилля, Рузвельта и других, к тому же в основном по мемуарам польских деятелей. Из одной книги в другую кочуют одни и те же факты. Нужно вернуться к этой проблеме, но уже на уровне официальных документов.

Обнаруженные недавно документы ограничиваются сведениями об отправке заключенных из трех лагерей, но теперь мы знаем, куда привезли польских офицеров, и, может быть, местные архивы позволят проследить дальнейшее развитие событий.

Может быть, удастся найти какие-либо документы, поясняющие мотивы решений, определивших судьбу польских офицеров.

Словом, необходимо продолжение кропотливой и комплексной работы по изучению всех обстоятельств, связанных с судьбами интернированных польских военнослужащих на территории СССР в 1939—1940 годах и в последующие годы.

Советские историки должны поставить всю проблему на прочную документальную базу.

Открывается новый этап и в развитии сотрудничества советских и польских историков. Преодолевается тот барьер подозрительности и недоверия, который в течение многих лет разделял историков двух стран. Мы имеем теперь возможность сопоставлять научные изыскания, проводимые в наших странах, да и в остальном мире, по проблемам Катыни, обмениваться информацией и документами.

И сегодня можно услышать, что в Советском Союзе должны были значительно раньше объективно рассмотреть катынское дело. Между тем надо подчеркнуть со всей определенностью, что только время гласности и перестройки позволило начать документальное исследование этого трагического «белого пятна» в истории советско-польских отношений. Открываются архивы, и становится возможным открыто и честно сказать о том, о чем ранее мы вынуждены были молчать.

История свидетельствует, что «архивы не горят» и что даже страшная правда важнее и нужнее фальши и умолчания. Отношения между людьми и между народами становятся прочнее, глубже и честнее, если они основаны на признании исторической правды и на готовности к критическому анализу, переосмыслению и собственной истории.

Постепенно политический аспект этого зловещего события исчезнет, и останется трагическая страница истории, которую человечество сохранит в своей памяти как урок, как напоминание и предостережение потомкам.

А. О. Чубарьян

Примечания

1. Л. Ежевский — псевдоним Е. Лоека. — Прим. ред.