§ 2. Фашизм и милитаризм

Важной силой, обусловившей возникновение, развитие и победу фашизма, был милитаризм. Как и господство финансовой олигархии, милитаризм — порождение, результат империализма. Творчески развивая учение К. Маркса и Ф. Энгельса, В.И. Ленин обнажил агрессивную природу империализма, показал, как органично связаны между собой война и капитализм на его высшей, монополистической стадии: «Гигантский прогресс техники вообще» путей сообщения особенно, колоссальный рост капитала и банков сделали то, что капитализм дозрел и перезрел. Он пережил себя. Он стал реакционнейшей задержкой человеческого развития. Он свелся к всевластию горстки миллиардеров и миллионеров, толкающих народы на бойню...»¹. Вскрывая суть милитаризма, В.И. Ленин писал: «В обеих своих формах он — «жизненное проявление» капитализма: как военная сила, употребляемая капиталистическими государствами при их внешних столкновениях... и как оружие, служащее в руках господствующих классов для подавления всякого рода (экономических и политических) движений пролетариата...»². Именно из страха перед рабочим движением буржуазия цепляется за военщину, порождает и взращивает ее. Именно в целях подготовки грабительских, захватнических войн империалистическая буржуазия воспитывает военную касту, готовит ее к агрессивным походам. Отвергая всякого рода рассуждения о так называемом «чистом милитаризме», якобы независимом от господствующего в стране класса буржуазии, В.И. Ленин в своей известной лекции «Война и революция» указывал: «Война есть продолжение политики иными средствами. Всякая война нераздельно связана с тем политическим строем, из которого она вытекает. Ту самую политику, которую известная держава, известный класс внутри этой державы вел в течение долгого времени перед войной, неизбежно и неминуемо этот самый класс продолжает во время войны, переменив только форму действия»³. Жестоко подавляя выступления рабочего класса и других трудящихся, европейская империалистическая буржуазия вместе с тем огнем и мечом утверждала свое «право» порабощать другие народы. Кровавое подавление освободительного движения на Филиппинах и на Кубе, расправа с восставшими народными массами Китая, блокада и бомбардировка Венесуэлы, война против гереро и готтентотов в Африке, порабощение Марокко, подавление революции в Иране, «усмирение» Кореи — таков далеко не полный перечень только крупнейших вооруженных выступлений империалистов против народов колониальных и зависимых стран до первой мировой войны.

И хотя в самой Европе в то время — в конце XIX — начале XX в. — мир еще сохранялся, он держался, как отмечал Ленин, именно потому, что «...господство европейских народов над сотнями миллионов жителей колоний осуществлялось только постоянными, непрерывными, никогда не прекращавшимися войнами, которых мы, европейцы, не считаем войнами, потому что они слишком часто похожи были не на войны, а на самое зверское избиение, истребление безоружных народов»⁴.

Сея ненависть к другим народам, проповедуя превосходство собственной нации, расизм, империалистические идеологи заражали шовинизмом, страстью к завоеваниям мелкобуржуазные массы и даже определенные слои трудящихся, рабочего класса. Не случайно один из глашатаев английского империализма Д. Чемберлен демагогически заявлял, что потеря английского господства в колониях якобы «отразится» прежде всего на трудящихся классах Британии.

Обострившаяся на рубеже веков борьба между империалистическими хищниками за передел мира привела к еще большему нарастанию милитаристских тенденций, ибо, как отмечал В.И. Ленин, «...при капитализме немыслимо иное основание для раздела сфер влияния, интересов, колоний и пр., кроме как учет силы участников дележа...»⁵. Особенно агрессивные, реакционные черты приобрел германский милитаризм. Как и специфические характеристики финансовой олигархии Германии, особенности германского милитаризма также были обусловлены историческим развитием этой страны.

Все возрастающая агрессивность германского милитаризма во многом была обусловлена тем, что Германию объединила прусская военщина в результате разгрома Франции. В объединенной Германии, представлявшей собой союз 22 монархий, главенствующую роль приобрела милитаристско-юнкерская Пруссия. Пруссачество как социально-политическая сила обеспечило себе господствующее положение в Германии. Созданное руками прусско-милитаристской реакции, германское государство стало, по ироническому замечанию Энгельса, «германской империей прусской нации». Пруссачество постоянно взращивало милитаристскую касту. Прусское офицерство отличало непомерное сословное чванство, отделявшее его от народа непреодолимым рвом. Военщину воспитывали в духе вражды к любому гуманистическому образованию, пишет историк из ГДР В. Руге и подчеркивает, что «из всего этого вырастало слепое повиновение начальству и безусловная преданность монарху...»⁶.

Германия, уже с момента своего рождения являвшая собой «бюрократически сколоченный, полицейски охраняемый военный деспотизм», стремилась подавить, прибегая к самым крайним средствам, любые революционные, демократические выступления в стране. И Бисмарк, и кайзер Вильгельм II давали весьма циничный рецепт расправы с рабочим классом, с социал-демократическим движением: «Реформами не убьешь социал-демократию; рано или поздно все равно придется перестрелять ее»⁷.

Но, разумеется, главное, к чему стремилась прусская военщина, — это обеспечение своих агрессивных замыслов. В 1912 г. в Германии привлекла к себе широкое внимание книга, озаглавленная «Наше будущее. Предостережение германскому народу». Ее автором был Ф. фон Бернгарди, тогдашний начальник одного из отделов в Генеральном штабе. Название глав этой книги — «Право вести войну», «Обязанность вести войну», «Историческая миссия Германии», «Мировое господство или крах» — говорят сами за себя. С точки зрения Бернгарди, «завоевательная война» являлась «политической необходимостью» и, следовательно, «высшим долгом государства». Бернгарди доказывал, что рейх, зажатый в тисках «неестественных» границ, никогда не сможет достичь своих целей без увеличения своего политического могущества, без расширения сферы своего влияния и без завоевания новых территорий. Куда бы мы ни обратили свой взор, твердил он, повсюду перед нами встает альтернатива: либо отказаться от наших целей, либо подготовиться к тому, что их придется добиваться оружием. Бернгарди цинично оправдывал вмешательство Германии во внутренние дела других государств, захват колоний и попрание международных договоров ссылками на силу как «высшую этику». Он на все лады доказывал необходимость не ограничивать «германскую свободу действий» никакими предрассудками вроде международного права. «Мы должны... постоянно сознавать, — утверждал он, — что ни при каких обстоятельствах не должны избегать войны за наше положение мировой державы...»⁸

Подобный стиль мышления и действий был присущ и императору Вильгельму II, и политическим деятелям Германии той эпохи. Стремясь к войне, милитаристы не брезговали никакими средствами. Сам кайзер Вильгельм II прибегал к прямому вероломству. На полях доклада канцлера Бетман-Гольвега о ситуации на Балканах он сделал надпись: нужна, наконец, провокация, чтобы получить возможность нанести удар. И без обиняков приписал далее, что «при наличии более или менее ловкой дипломатии и ловко направляемой прессы таковую (провокацию) можно сконструировать... и ее надо постоянно иметь под рукой»⁹.

Подобные тенденции к империалистической агрессии, сочетаясь со старыми милитаристскими традициями прусского офицерства, сделали германский империализм крайне реакционным и агрессивным как внутри страны по отношению к «внутренним врагам», так и за ее пределами по отношению к «внешним врагам». К. Либкнехт, определяя черты милитаристского духа, писал: «По отношению к внешнему оврагу он заключается в шовинистическом бездушии и высокомерии, по отношению к внутреннему врагу — в ненависти ко всякому прогрессу, к какому бы то ни было стремлению, хотя бы самым отдаленным образом угрожающему господствующему классу»¹⁰.

Причем империалистические круги Германии, желая изменить статус-кво, стремясь к колониальным захватам, проводили нереалистическую, в сущности авантюристическую политику. Во времена Бисмарка германские правящие круги руководствовались еще реалистическими оценками соотношения сил, считали опасным заблуждением вести войну одновременно против Запада и Востока, против Франции и России. Теперь, по мере развития в Германии империализма, ставка все более делалась на опасную авантюристическую политику, рассчитанную на разгром коалиции заведомо более сильных в экономическом и военном отношении противников. Со всей отчетливостью это нашло свое выражение в планах графа Шлиффена, начальника Генерального штаба Германии в 1891—1905 гг. Суть его плана — поиск выхода из объективно неблагоприятного стратегического положения империалистической Германии, которая располагала гораздо меньшими источниками сырья, производственными мощностями и людскими резервами. Ее вероятные противники, зажав рейх с двух сторон, могли бы перерезать его морские коммуникации и поставить под вопрос его продовольственное снабжение. Из этой ситуации, согласно концепции Шлиффена, вытекало, что германский империализм, желая осуществить свои далеко идущие цели, должен был позаботиться о том, чтобы добиться решения исхода войны раньше, чем его противники получили бы возможность полностью мобилизовать свои ресурсы или установить эффективную голодную блокаду Германии. Надо застать противника врасплох, надо нанести уже первый удар с максимальной силой. За образец Шлиффен взял битву при Каннах (216 г. до н. э.), в которой карфагенский полководец Ганнибал разгромил более сильное римское войско, окружив его. Причем то обстоятельство, что Карфаген все же проиграл все три войны против Рима и в итоге был уничтожен, не изменило желания Шлиффена подражать Ганнибалу. Смысл плана Шлиффена был таков: быстро пройти нейтральную Бельгию, обойти, окружить и уничтожить французскую армию, а затем, перебросив войска на Восток, разгромить Россию¹¹.

Эта шлиффеновская авантюристическая доктрина «молниеносной войны» оказала решающее влияние на мышление германских милитаристов, в том числе и на генералов фашистского вермахта. Слепая ненависть к Советскому Союзу лишила гитлеровский генералитет возможности хотя бы приблизиться к реалистической оценке советского военно-промышленного потенциала. Советский Союз был для Гитлера «колоссом на глиняных ногах», для начальника штаба вермахта генерал-полковника Йодля — «пузырем, который надо лишь наколоть, чтобы он лопнул», для начальника Генерального штаба генерал-полковника Гальдера — «оконным стеклом, которое стоит только ударить один раз кулаком, и все развалится на куски».

Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, разоблачая авантюризм германского империализма, пишет, что все планы и намерения гитлеровского военного руководства после вторжения на территорию СССР последовательно срывались. «Обо что же споткнулись фашистские войска, сделав свой первый шаг по территории нашей страны, что прежде всего помешало им продвигаться привычными темпами? Массовый героизм наших войск, их ожесточенное сопротивление, упорство, величайший патриотизм армии и народа»¹², — подчеркивает Г.К. Жуков.

После окончательного разгрома в 1945 г. бывшие гитлеровские генералы и фельдмаршалы, пытаясь найти объяснения своим поражениям, либо винили во всем Гитлера, который якобы не считался с их советами, либо основную причину провала блицкрига находили... в суровом русском климате, холодной зиме и распутице. По этому поводу Г.К. Жуков пишет: «Конечно, и погода, и природа играют свою роль в любых военных действиях. Правда, все это в равной степени воздействует на противоборствующие стороны. Да, гитлеровцы кутались в теплые вещи, отобранные у населения, ходили в уродливых самодельных соломенных «галошах». Полушубки, валенки, телогрейки, теплое белье — все это тоже оружие. Наша страна одевала и согревала своих солдат. А гитлеровские войска не были подготовлены к зиме. Произошло это потому, что гитлеровское руководство собиралось «налегке» пройтись по России, исчисляя сроки всей кампании неделями и месяцами. Значит, дело не в климате, а в политических и военно-стратегических просчетах фашистской военщины»¹³. Причиной всех поражений, которые вермахт потерпел на Восточном фронте, является то, что гитлеровская Германия, уступая Советскому Союзу как в морально-политическом, так и в военно-материальном отношении, сделала авантюристическую ставку на победоносный «блицкриг».

Понятно, что планы и действия германской военщины были тесно взаимосвязаны с планами и деятельностью германских монополий. В сущности, милитаризм принял громадные масштабы под прямым и непосредственным воздействием процесса монополизации экономики. В области военного производства возникают гигантские монополии, неразрывно связанные с государством, которые ведут безудержную гонку вооружений, устремляясь к желанной для них войне.

Милитаризация страны, подготовка и ведение агрессивных войн выгодны прежде всего монополистической правящей верхушке, которая в военных условиях так регулирует экономическую жизнь страны, «чтобы рабочим (и крестьянам отчасти) создать военную каторгу, а банкирам и капиталистам рай», при этом «рабочих «подтягивают» вплоть до голода, а капиталистам обеспечивают (тайком, реакционно-бюрократически) прибыли выше тех, какие были до войны»¹⁴.

В конце концов родившаяся в войнах милитаристская Германия развязала и первую, и вторую мировую войну. Ф. Энгельс еще в 1887 г. предвидел, к каким опасным последствиям могут привести милитаристские амбиции Германии. «...Для Пруссии — Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи…, все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса»¹⁵. Это предвидение Ф. Энгельса — предвидение действительно гениальное. Первая мировая война привела к гибели крупнейших монархий, — германской, российской, австро-венгерской. Она создала реальные предпосылки для победы социалистической революции и в Германии. Однако предательство правых социал-демократов помешало рабочему классу, трудящимся добиться своих целей.

Сразу же после войны, возникновение которой лежало целиком на совести монополий, правительства и генералов, виновники войны предприняли все меры, чтобы спасти милитаристов. Они взвалили вину за поражение в войне на немецкий народ, выдумав легенду об «ударе кинжалом в спину». Замалчивая правду, используя лозунг: «На поле боя не побеждены», правящие круги создавали миф о «политической и военной непорочности» милитаристов, стремясь заложить фундамент для той реваншистской политики, которая впоследствии привела ко второй мировой войне. Нацистские главари охотно подхватили легенду об «ударе кинжалом в спину». 1918 год, заявляли они, означал прекращение борьбы «без пяти минут двенадцать», т. е. преждевременное окончание войны. Восстание немецкого народа, который якобы «попался на удочку лицемерных обещаний врагов», нанесло удар в спину «непобежденной» и «непобедимой» армии и сделало невозможным продолжение ею борьбы.

Здесь каждое слово ложь. В 1918 г. война велась до военной катастрофы, до обескровления и полного истощения немецкого фронта и тыла. Причем именно военное командование в лице Гинденбурга и Людендорфа обратилось к правительству с требованием немедленно просить перемирия.

Правящие круги, создавая вокруг обанкротившейся милитаристской верхушки Германии легенду «национальных героев», стремились отравить атмосферу Веймарской республики ядом национализма и шовинизма. Особенно старались они «подтолкнуть вверх» Гинденбурга, сделав из этого заурядного генерала своего рода идола для миллионов обманываемых ими людей. Гинденбурга восхваляли как символ богоданного германского превосходства. В честь Гинденбурга воздвигали башни, в общественных парках сажали дубы, призванные увековечить его. Именем новоявленного «героя» повсюду называли улицы и площади. Многие буржуазные историки, апологеты пруссачества (Вальтер Герлиц, например), пытаясь обелить роль прусской военщины в приходе Гитлера к власти, изображают Гинденбурга как некий аскетический образец высоких этических ценностей, утверждают, будто Гинденбург был последним «моральным фактором», «сдерживающей силой», препятствующей «соскальзыванию» гитлеровского режима к «диктатуре беззакония», и т. д.¹⁶

Конечно, между Гинденбургом и Гитлером имелись определенные противоречия. Но в главном их цели и намерения совпадали. Милитаристской камарилье Гинденбурга импонировали антидемократические, диктаторские устремления Гитлера и нацистов, их реваншистско-шовинистические цели. Нацисты знали это и постоянно, с одной стороны, подчеркивали свою лояльность к военным кругам, а с другой — афишировали перед ними свои реакционно-реваншистские намерения. Так, Гитлер, обращаясь к командующим рейсхвера и военно-морского флота (3 февраля 1933 г.), следующим образом сформулировал программу нацистов:

«1. По внутриполитическим вопросам. Полный поворот всей современной внутриполитической обстановки в Германии. Полная нетерпимость к деятельности каких-либо инакомыслящих, противостоящих этой цели (пацифизм). Тех, кто не желает изменить свой образ мыслей, надо согнуть. Полное искоренение марксизма. Ориентирование молодежи и всего народа на мысль, что спасти нас может только борьба, и все остальное, кроме этой мысли, надо отбросить. Оздоровление молодежи и укрепление любыми средствами воли к обороне. Смертная казнь за измену родине и народу. Строжайшее авторитарное руководство государством. Ликвидация демократии как раковой опухоли.

2. По внешнеполитическим вопросам. Борьба против Версаля.

3. Экономика! Политика колонизации... В колонизации единственная возможность вновь частично занять армию безработных. Но не следует тянуть, ожидая коренных изменений, поскольку жизненное пространство для немецкого народа слишком мало.

4. Возрождение вермахта есть важнейшая предпосылка для достижения цели. Всеобщая воинская повинность должна быть восстановлена. Однако сначала руководство государством должно позаботиться о том, чтобы военнообязанные не были отравлены пацифизмом, марксизмом, большевизмом или не стали жертвами этого яда после окончания службы... Не исключено завоевание новых возможностей экспорта или — и это лучше — захват нового жизненного пространства на Востоке и его безжалостная германизация...»¹⁷

Подобная реакционно-реваншистская программа нацистов немедленно обусловила их поддержку всей милитаристской кликой Германии, по сути, открыто перешедшей на сторону фашистских преступников. Действительность полностью опровергла тех, кто, спасая милитаристов, всю вину за вторую мировую войну пытается свалить на одного Гитлера. Так, И. Фест заявляет: «Вопроса о виновниках второй мировой войны не существует... Поведение Гитлера в ходе кризиса, его вызывающий задор, жажда острых ситуаций и большой катастрофы... делают какой-либо вопрос о виновниках войны излишним. Война была войной Гитлера... без войны Гитлер не был бы тем, кем он был»¹⁸. Это верно, что без войны Гитлер не был бы тем, кем он был. Но неверно то, что И. Фест не видит и не указывает на связь между первой и второй мировыми войнами, между Гитлером, гитлеризмом и традициями милитаризма, культивировавшимися в кайзеровской Германии, которые пышно расцвели на почве реваншистских, агрессивных устремлений германской империалистической буржуазии.

Милитаристы вскармливали фашизм, служили ему постоянной опорой и в других странах. Тесную связь фашизма и реакционной испанской военщины очень полно и глубоко раскрывает Д. Ибаррури. Она отмечает, что испанская армия, по сути, никогда не имела народной, прогрессивной основы. Она давно уже превратилась в преторианскую дворцовую гвардию, служанку монархии и каст, узурпировавших власть. К тому же Испания страдала от избытка вооруженных сил. Причем это не только ложилось тяжелым бременем на национальный бюджет, но и препятствовало нормальной деятельности гражданских властей, запуганных армейской верхушкой, которая не желала допустить ни малейшего ограничения своих доходов и привилегий. Вступивший на престол в мае 1902 г. король Альфонс XIII безоговорочно превратил армию в опору своего трона и поставил ее выше всех других социальных групп испанского общества. Особую благосклонность проявлял Альфонс XIII к офицерам, служившим в Африке — в последних заморских колониях Испании; он щедро одарял их наградами и чинами. Так создавалась камарилья генералов-африканистов, сыгравших губительную роль в истории Испании XX в. В их среде свою карьеру сделал и генерал Франко. Именно эти генералы-африканисты организовали и возглавили вооруженную борьбу против республики. Именно они установили в стране фашистскую диктатуру. Их поддержали касты, до 1931 г. узурпировавшие власть, и две фашистские державы — Италия и Германия, без вмешательства которых фашистский военный мятеж был бы быстро подавлен¹⁹.

Конечно, подчеркивая тесную связь фашизма с монополиями и военщиной, тот факт, что фашистское движение, Гитлер и Муссолини были оружием в руках крупного монополистического капитала, не следует тем не менее упрощенно рассматривать фашистов как простых марионеток финансовой олигархии. Объективно политические взгляды Гитлера, Муссолини и других деятелей фашистского движения совпадали с коренными интересами монополий. Монополистов устраивало то, что в отличие от лидеров старых буржуазных партий, которые, как правило, происходили из высших слоев общества, многие фашистские вожди были из низов и при каждом удобном случае кричали о своей близости к народу²⁰. Характерно, что до прихода фашистов к власти крупные капиталисты редко занимали видные посты в фашистских партиях. И это было выгодно обеим сторонам: фашистским заправилам легче было ругать анонимных «плутократов», а крупные промышленники и аграрии избегали непосредственного участия в наиболее одиозных акциях фашистов.

Факт относительной самостоятельности фашизма как движения и государственной организации, имеющей свою внутреннюю логику развития, со всей определенностью отмечал П. Тольятти в своей работе «Лекции о фашизме»²¹. Во всяком случае наивно было бы думать, что крупная буржуазия, воспользовавшись фашизмом как орудием, чтобы разбить рабочее движение, затем сумеет отложить его в сторону и будет продолжать осуществлять свою власть прежними парламентскими методами.

Фашистские лидеры безусловно имели собственные амбиции, планы, интересы, цели, собственные взгляды на стратегию и тактику. В фашистских партиях и движениях преобладающую роль играли представители средней и особенно мелкой буржуазии. «Они же в конечном счете составляли тот новый правящий политический класс, который способствовал укреплению экономического господства крупного монополистического капитала, но в то же время сохранял за собой функции политического управления в государственном аппарате, — подчеркивает Б.Р. Лопухов. — Расхождения, которые иной раз возникали между политикой фашистского государства и интересами крупного монополистического капитала, имели далеко не всегда чисто показной и «театральный» характер; помимо того, что в этих расхождениях находило свое выражение столкновение общих классовых интересов буржуазии, воплощенных в фашистском государстве, и эгоистических интересов отдельных групп монополистического капитала, в них находило свое выражение и прямое столкновение интересов средней и мелкой буржуазии, с одной стороны, и крупных монополистов, с другой»²².

Взаимоотношения между монополистами и фашистами были далеко не такими простыми, как можно было бы думать исходя из общей оценки классовой природы фашизма. Гитлер отнюдь не был послушным и тем более обманутым выразителем интересов олигархии. Установленный фашистами режим служил интересам монополий, но не был игрушкой в их руках. В свое время К. Маркс, характеризуя сущность политического режима французской Первой, и особенно Второй империи, квалифицировал его как бонапартизм. Специфику этого режима он видел в стремлении его лидеров лавировать между классами опираясь одновременно на демагогию и террор. Советский историк Е. Тарле, оценивая диктатуру Наполеона, совершенно справедливо писал: «Неправильно было бы думать, что Наполеон был только покорным политическим исполнителем воли крупной буржуазии, призвавшей его к власти и в основном обеспечивавшей его диктатуру. Интересы крупной буржуазии он ставил, конечно, во главу угла всей своей внутренней и внешней политики. Но вместе с тем он стремился самую буржуазию подчинить своей воле, заставить ее служить государству, в котором он видел «самоцель». С этим, конечно, отдельные слои буржуазии примириться не могли и против этого вели молчаливую фактическую войну...»²³

Лавирование между классами — особенно примечательная черта политического поведения Луи Наполеона. Как писал К. Маркс, Вторая империя выдавала себя «за спасительницу рабочего класса на том основании, что она разрушила парламентаризм, а вместе с ним и неприкрытое подчинение правительства имущим классам, и за спасительницу имущих классов на том основании, что она поддерживала их экономическое господство над рабочим классом. И, наконец, она претендовала на то, что объединила все классы вокруг вновь возрожденного ею призрака национальной славы. В действительности же империя была единственно возможной формой правления в такое время, когда буржуазия уже потеряла способность управлять нацией, а рабочий класс еще не приобрел этой способности... Государственная власть... была в действительности самым вопиющим скандалом этого общества, рассадником всяческой мерзости»²⁴; Ф. Энгельс также указывал на социальное маневрирование и политическое лавирование Луи Наполеона и Бисмарка как средство укрепления власти. Луи-Наполеон стремился «образовать зависящий от правительства специфически-бонапартистский пролетариат», и Бисмарк старался «организовать себе собственный лейб-пролетариат, чтобы с его помощью держать в узде политическую деятельность буржуазии»²⁵, хотя в конечном итоге и тот и яругой лишь способствовали укреплению классового господства крупной буржуазии.

Конечно, неверно уподоблять фашизм бонапартизму. «Ведь что вытекает из определения фашизма как «бонапартизма»? — писал П. Тольятти. — Отсюда следует, что командует не буржуазия, а Муссолини, генералы, вырвавшие власть у самой буржуазии»²⁶. Определенная историческая аналогия здесь уместна лишь в той мере, в какой необходимо подчеркнуть, что фашизм, безусловно служа интересам крупного капитала, в то же время не был простой игрушкой в его руках. Между Гитлером и монополиями существовали определенные расхождения и даже разногласия. Однако известные отрицательные для монополий стороны бюрократического засилья в фашистском государстве компенсировались многими экономическими преимуществами. Государство в гораздо большей степени, чем прежде, взяло на себя роль гаранта хозяйственного развития. На государство взваливались все расходы, связанные с поддержанием необходимых, но убыточных отраслей промышленности. Весьма выгодны монополиям были государственные мероприятия по взбадриванию экономической конъюнктуры.

Положительными, с точки зрения монополистической буржуазии, оказались и политические последствия передачи фашистам власти. Прежде всего удалось преодолеть «кризис верхов», создать власть «твердой руки», о которой так мечтали итальянские и германские промышленники и аграрии. Имевшиеся между фашистами и монополистами разногласия стали более заметными, когда стало очевидным, что фашисты проигрывают войну и их поражение может поставить под вопрос сохранение господства монополистической буржуазии в стране. В последние месяцы войны даже возникали стычки, были случаи, когда промышленники сопротивлялись приказу об уничтожении шахт и предприятий на оставляемых немецкими войсками территориях Германии.

Но все столкновения и стычки крупной буржуазии Германии с фашизмом, которые реакционная историография выдает за «противоборство» и «систематическое сопротивление», были не чем иным, как стремлением обеспечить свои узкокорыстные, классовые интересы. Как отмечал в свое время Ленин, бывает, что «банковые тузы как бы боятся, не подкрадывается ли к ним государственная монополия с неожиданной стороны. Но, разумеется, эта боязнь не выходит за пределы конкуренции, так сказать, двух столоначальников в одной канцелярии»²⁷.

В 1944 г., стремясь избежать безоговорочной капитуляции и сохранить в Германии под новой вывеской реакционный государственный строй, группа монополистов, юнкеров и генералов решила организовать верхушечный «дворцовый переворот».

20 июля 1944 г. было совершено покушение на Гитлера. Демократически настроенный офицер-патриот полковник Штауфенберг, начальник штаба резервной армии, явился в ставку Гитлера с миной замедленного действия в портфеле. Покушение не удалось, Гитлер остался жив. Конечно, это покушение, этот заговор был свидетельством кризиса в фашистской Германии. Однако этот кризис был обусловлен прежде всего сокрушительными ударами Советской Армии.

Вальтер Ульбрихт писал по этому поводу: «Буржуазные круги привели Гитлера к власти и поддерживали политику германо-фашистского империализма до тех пор, пока ему сопутствовали военные успехи. Но теперь, накануне катастрофы, они попытались спрыгнуть с поезда, мчавшегося к пропасти, в надежде сохранить основы господства монополистического капитала»²⁸.

Что касается Италии, то здесь кризис фашистского режима закончился удавшимся государственным переворотом. К середине 1943 г. итальянская буржуазия, итальянские монополии, убедившись в том, что фашистский режим ведет государство к военному и социально-экономическому поражению, пошли на отстранение Муссолини и ликвидацию некоторых наиболее ненавистных народу фашистских институтов, стремясь в то же время сохранить в основном без изменения государственное устройство Италии. П. Тольятти, характеризуя заговорщиков, захвативших после свержения Муссолини государственную власть, отмечал, что «эти элементы направили свой главный удар не против фашистов, которые готовили тогда захват страны немцами, а против народа, который, видя грозящую ему опасность, требовал быстрых и решительных действий для ее предотвращения»²⁹.

Итак, именно капиталистические монополии несут перед историей главную ответственность за то, что в XX в. в Германии и Италии был установлен самый жестокий, самый кровавый режим в мировой истории человечества, который вполне сознательно предпринял попытку уничтожить целые народы и ввергнуть Европу в состояние рабства.

Спустя годы в Нюрнбергском трибунале прозвучат суровые и горькие слова: «В 1923 году хватило бы семи полицейских, дабы разделаться с гитлеровским маскарадом в Мюнхене. Через 10 лет с этим справились бы 700 хорошо вооруженных солдат рейхсвера. Но прошло чуть более 20 лет после мюнхенского путча, и потребовалось пожертвовать 70 млн. людей из разных стран мира, чтобы покончить с Гитлером»³⁰. Таков результат, такова цена альянса монополий, военщины и фашистов.

Примечания

1. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 116.

2. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 17, с. 187.

3. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 32, с. 79; см. также с. 281.

4. Там же, с. 80.

5. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 27, с. 417.

6. Руге В. Гинденбург. Портрет германского милитариста. М., 1981, с. 16, 17.

7. Людвиг Э. Последний Гогенцоллерн (Вильгельм II). Л., 1929, с. 103.

8. Bernhardt F. von. Unsere Zukunft: Ein Mahnwort an das deutsche Volk. Stuttgart, 1912, S. 130.

9. Руге В. Гинденбург..., с. 39.

10. Liebknecht К. Militarismus und Antimilitarismus. — Ausgewählte Reden. В., 1952, S. 46.

11. См. о внешней политике германского империализма: Хальгартен Г. Империализм до 1914 года. М., 1961.

12. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1969, с. 313, 314.

13. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления, с. 360.

14. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 34, с. 166.

15. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 361.

16. См.: Руге В. Гинденбург..., с. 377.

17. Цит. по: Бахман К. Кем был Гитлер в действительности? с. 38; См. также: Der Nürnberger Prozeß. Berlin, 1957, Bd. 2, S. 168/169.

18. Fest J. Hitler Eine Biographie. Fr am M., 1973, S. 831.

19. См.: Ибаррури Д. Единственный путь. М., 1962.

20. Было время, когда Б. Муссолини возглавлял левое крыло Итальянской социалистической партии, точнее крайне левое.

21. См.: Тольятти Я. Лекции о фашизме, с. 168—190.

22. Лопухов Б. Р Фашизм и рабочее движение в Италии. 1919—1929. См. его же. Послевоенный кризис и фашистская диктатура в Италии (1919—1929 гг.) — В кн.: История фашизма в Западной Европе. М., 1978, с. 89.

23. Тарле Е. Наполеон. М., 1957, с. 248.

24. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 17, с. 341.

25. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 18, с. 257, 25ö.

26. Тольятти П. Лекции о фашизме, с. 9.

27. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 27, с. 334.

28. Ульбрихт В. К истории новейшего времени. М., 1957, с. 37.

29. Тольятти П. Избранные статьи и речи, т. 1, с. 275.

30. Цит. по: Подковиньский М. В окружении Гитлера. М, 1981, с. 86.