Глава II. Фашизм — порождение империалистической стадии развития капитализма

С марксистской точки зрения непосредственные предпосылки фашизма формируются с началом вступления капитализма в империалистическую стадию своего развития. В.И. Ленин, подчеркивая реакционный характер империализма, писал: «...Политически империализм есть вообще стремление к насилию и к реакции»¹. Подобная тенденция характерна для всех стран, вступивших в фазу империализма.

Ленин указывал, что империалистическая реакция усиливается при всяких политических порядках, начиная с самодержавной монархии и кончая буржуазно-демократической республикой, хотя, разумеется, в странах политически отсталых тенденция к реакции «по всей линии» более сильна, чем в странах с укоренившимися демократическими традициями. Так, во Франции, например, воздействие реакционных тенденций сковывалось довольно высоким уровнем развития буржуазной демократии, достигнутым в значительной степени вопреки самой буржуазии. Благодаря борьбе пролетариата, демократически настроенных представителей буржуазии в итоге четырех революций французская буржуазия, по словам Ленина, «вся была переделана в республиканскую, перевоспитана, переобучена, перерождена»².

Конечно, это отнюдь не означает, что Франция была застрахована от фашизма. Фашизм был взращен империалистическими кругами и во Франции, хотя в силу многих причин (на которых мы остановимся ниже) окончательно победить в этой стране он не смог, как не смог победить и в Англии, в которой демократические традиции также были глубоко укоренены.

Фашизм одержал победу в странах, которые позднее других преодолели феодальную раздробленность, в которых капиталистические отношения возникли позже и развивались медленнее, чем, в частности, в Англии и во Франции.

Возьмем для примера Германию, «классическую» страну фашизма. Для ее истории имело весьма важное значение то, что она вплоть до второй половины XIX в. состояла из множества (до 300) самостоятельных феодальных государств. Вследствие этого капиталистические отношения в Германии возникли позже и развивались медленнее, чем в других странах Европы. В результате экономической отсталости и политической слабости немецкая буржуазия в течение длительного времени находилась в подчинении феодально-абсолютистской монархии. «В Германии, — писал Ф. Энгельс, — мещанство — это плод потерпевшей поражение революции, результат прерванного и обращенного вспять развития; благодаря Тридцатилетней войне и последовавшему за ней периоду оно приобрело свои особые, резко выраженные характерные черты: трусость, ограниченность, беспомощность и неспособность к какой бы то ни было инициативе, между тем как почти все другие крупные народы переживали как раз в это время быстрый подъем»³. К тому же когда немецкая буржуазия в середине XIX в. стала наконец достаточно сильной, чтобы добиться власти, на арену социальной жизни уже вышел ее антипод — пролетариат. В конечном счете именно страх перед рабочим классом привел к тому, что в Германии буржуазия отказалась решать вопрос о власти революционным путем (в отличие от французской буржуазии, которая осуществила в 1789 г. свою победоносную революцию) и вместо этого пошла на компромисс, на раздел власти с темными силами прошлого, с монархией, с прусским офицерством и юнкерами⁴. И поскольку историческая необходимость объединения германских государств была осуществлена сверху, «железом и кровью», поскольку империя была делом рук прусской военщины, прусской реакции, возглавляемой Бисмарком, поскольку «Германия первоначально обретает свое единство в прусской казарме...»⁵, постольку в ней надолго остались законсервированными многочисленные реакционные, полуфеодальные пережитки. В.И. Ленин, характеризуя немецкую буржуазию второй половины XIX в., также отмечал, что она всегда «трусливо отворачивалась от нараставшей в Германии революции, торгуясь с правительством помещиков, примиряясь с королевским всевластием...»⁶. Буржуазия, в сущности, приняла политические идеалы юнкерства, уступила ему ведущие политические позиции.

Антидемократический и милитаристский дух прусского юнкерства наложил свой зловещий отпечаток на все внутри- и внешнеполитическое развитие страны. Выросшая под крылом юнкерской аристократии, буржуазия, окрепнув и захватывая в экономике одну позицию за другой, отнюдь не вторгалась в прерогативы своего союзника и покровителя в сфере государственного управления и внешней политики. Она крепко держалась за своего повелителя, видя в реакционном прусском дворянстве надежную защиту от рабочего класса, ту силу, которая обеспечит ей благоприятные условия для наживы внутри страны, а также достижение агрессивных империалистических целей. Немалую роль играли также надежды германской буржуазии на пресловутые военные таланты прусских милитаристов, которым предстояло возглавить кайзеровские армии на полях сражений будущих империалистических войн.

По всем этим причинам Германия, Германская империя, созданная «железом и кровью», превратилась в полуабсолютистское полицейско-бюрократическое государство, которое в свое время еще К. Маркс весьма точно охарактеризовал как «обшитый парламентскими формами, смешанный с феодальными придатками и в то же время уже находящийся под влиянием буржуазии, бюрократически сколоченный, полицейски охраняемый военный деспотизм...»⁷.

Тот факт, что немецкая буржуазия в историческом смысле «запоздала» в борьбе за утверждение своей политической власти, оказал огромное воздействие и на специфику перехода Германии от капитализма свободной конкуренции к монополистическому капитализму. И здесь немецкая буржуазия также «запоздала». Именно поэтому она чувствовала себя «ущемленной», «обойденной» империалистической буржуазией других стран, которые значительно опередили Германию при захвате колоний, источников сырья, рынков сбыта и сфер приложения капитала. Все это делало германский империализм крайне агрессивным; его ведущие представители слишком привыкли «ставить ставку на силу меча»⁸, открыто требовали для Германии «места под солнцем», откровенно выступали за передел мира, за захват колоний, провозглашали военную мощь главным фактором реализации своих экспансионистских целей.

Вместе с тем историческое «опоздание» германского империализма дало немецкой буржуазии определенный шанс: предопределило тот факт, что на рубеже XIX и XX вв. процесс концентрации производства и капиталов в Германии шел гораздо быстрее, чем в других странах. Быстрое развитие германского монополистического капитализма объяснялось многими причинами. Прежде всего германские капиталисты могли широко использовать и использовали отечественные и заимствованные в других странах новейшие достижения научно-технического прогресса, что стимулировало особенно быстрое развитие таких передовых отраслей промышленности, как машиностроение, электротехническая, химическая, судостроительная и т. п. Существенное значение имело также и то, что германские капиталы в большей степени, чем, например, английские и французские, вкладывались в национальную экономику, поскольку Германия имела сравнительно мало колоний. Это способствовало интенсивности развития отечественного производства. Ускоренному развитию монополистического капитализма в Германии способствовало также ограбление Франции в результате ее поражения в ходе франко-прусской войны в 1870—1871 гг.: захват лотарингских рудников, 5 млрд. франков французской военной контрибуции. Важную роль для экономического роста страны играла также милитаризация промышленности, увеличение военных заказов, обусловленных подготовкой германского империализма к войне за передел мира.

Характеризуя положение, создавшееся в Германии в начале XX в. в результате концентрации промышленности, В.И. Ленин отмечал: «Менее чем одна сотая доля предприятий имеет более 3/4 общего количества паровой и электрической силы! На долю 2,97 млн. мелких (до 5 наемных рабочих) предприятий, составляющих 91% всего числа предприятий, приходится всего 7% паровой и электрической силы! Десятки тысяч крупных предприятий — все; миллионы мелких — ничто»⁹. Концентрация промышленности и капиталов вела к образованию крупнейших монополий и картелей, могущественных финансовых объединений. Например, стальной и чугунный картели перед началом первой мировой войны контролировали в соответствующих отраслях до 98% производства, 9 берлинских банков (среди них крупнейшие «Немецкий банк» и «Учетное общество») сосредоточивали половину всех вкладов в стране¹⁰.

Со всей определенностью можно констатировать, что уже в начале XX в. в Германии сложилась финансовая олигархия; крупнейшие монополистические объединения, возглавляемые такими промышленными и финансовыми магнатами, как Кирдорф, Штумм, Г. Крупп, А.. Тиссен, братья Маннесман, Т. Стиннес и др., контролировали почти всю промышленность и финансы страны. «Шесть крупнейших берлинских банков, — писал В.И. Ленин в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма», — были представлены через своих директоров в 344 промышленных обществах и через своих членов правления еще в 407, итого в 751 обществе... Среди этих торгово-промышленных обществ мы встречаем самые разнообразные отрасли промышленности, и страховое дело, и пути сообщения, и рестораны, и театры, и художественную промышленность и пр. С другой стороны, в наблюдательных советах тех же шести банков был (в 1910 г.) 51 крупнейший промышленник, в том числе директор фирмы Крупп... и т. д. и т. п.»¹¹. Германия, как очевидно, убедительно подтверждала вывод В.И. Ленина о «личной унии» банков с крупнейшими предприятиями промышленности и торговли, о слиянии «тех и других посредством владения акциями, посредством вступления директоров банков в члены наблюдательных советов (или правлений) торгово-промышленных предприятий и обратно»¹².

Быстрый процесс концентрации производства и капиталов шел и в сельском хозяйстве Германии. Этот процесс развивался в Германии специфическим, «прусским» путем, мучительным для мелкого крестьянства, вытеснявшегося крупным помещичьим землевладением. Характеризуя «прусский» путь развития сельского хозяйства, В.И. Ленин писал: «...крепостническое помещичье хозяйство медленно перерастает в буржуазное, юнкерское, осуждая крестьян на десятилетия самой мучительной экспроприации и кабалы, при выделении небольшого меньшинства «гроссбауэров» («крупных крестьян»)¹³. Так, к концу XIX в. в Германии насчитывалось около 3 млн. мелких крестьянских хозяйств, земельные участки которых не превышали 2 га; причем они составляли свыше половины общего числа хозяйств страны. Наряду с этим в Германии крупные юнкерские хозяйства (превышающие 100 га) занимали более половины всех сельскохозяйственных угодий, а в Восточной Пруссии — более трети. В целом по стране помещики и кулаки, на долю которых приходилось в 1907 г. 5% всех имевшихся в Германии хозяйств, сконцентрировали в своих руках более половины обрабатываемых земель. Важно учесть, что крупные аграрии и финансовые магнаты активно взаимодействовали; помещики участвовали в деятельности банков, картелей и синдикатов, в свою очередь монополисты (Кирдорф, Тиссен, Крупп), приобретая поместья, становились крупными земельными собственниками¹⁴.

Таким образом, примечательная черта развития Германии на рубеже XIX и XX вв. — ускоренный рост монополистического капитализма в сочетании с консервацией феодальных пережитков и неприкосновенностью позиций юнкерства. Во всяком случае перед первой мировой войной среди крупнейших богачей Германии, имевших имущество стоимостью свыше 5 млн. марок каждый, 43% составляли дворяне. Представители дворянства контролировали военно-бюрократический аппарат управления, занимали высшие административные посты, а также офицерские должности в армии и во флоте; большая часть дипломатов также были дворяне. Могущество юнкерства, сросшегося с монополиями, значительно усугубляло реакционность и агрессивность германского, «юнкерско-буржуазного» империализма.

Тотальная подготовка к империалистическим войнам значительно ускорила развитие в Германии государственно-монополистического капитализма. Конечно, элементы государственно-монополистического капитализма начали формироваться в Германии еще задолго до первой мировой войны. В частности, в Германии государство играло важную роль в формировании самого капиталистического способа производства. Как указывал К. Маркс, в Германии государственная власть, т. е. концентрированное и организованное общественное насилие, широко использовалась для того, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить тем самым его переходные стадии¹⁵.

По мере развития капиталистических производственных отношений, по мере превращения Германии в крупную капиталистическую державу во все возрастающей степени стало проявляться противоречие между экономической мощью нарождающегося германского империализма и относительно узкой сферой его влияния. Это также побуждало германских монополистов и юнкеров все шире использовать государственный аппарат в своих экономических и политических целях.

В начале XX в. государству в Германии уже принадлежали железные дороги, 40% угольных запасов страны. Большое значение имели правительственные заказы монополиям на поставки вооружения, и особенно на строительство флота. Уже в то время «личная уния» банков с промышленностью в Германии широко дополняется «личной унией» тех и других с правительством¹⁶.

И разумеется, мировая война 1914—1918 гг. решающим образом стимулировала в Германии государственно-монополистический капитализм. Германия вступила в войну в расчете на молниеносную победу; она была с точки зрения экономических условий не готова к длительному ведению войны. Поскольку война затягивалась и требовала максимального напряжения экономики, мобилизации всех экономических ресурсов, а также поскольку Германия в результате блокады была изолирована почти от всех внешних рынков, постольку для германского империализма широкое государственно-монополистическое регулирование стало насущной, объективной потребностью. Германские монополии и финансовая олигархия первыми внесли «начала огосударствления капиталистического производства, соединения гигантской силы капитализма с гигантской силой государства в один механизм, ставящий десятки миллионов людей в одну организацию государственного капитализма»¹⁷. Германией управляли крупнейшие магнаты капитала, бесцеремонно использовавшие в своих целях государственный аппарат.

Бесспорно, это была общая объективная закономерность. Процесс концентрации производства и капитала во всех развитых странах вел к формированию могущественных финансово-промышленных олигархий. Но первенство, повторяем, в развитии этого процесса было за Германией. Она была более отсталой, чем, например, Америка, во многих отношениях — «в отношении техники и производства, в политическом отношении, но в отношении организованности финансового капитализма, в отношении превращения монополистического капитализма в государственно-монополистический капитализм — Германия была выше Америки»¹⁸.

За время первой мировой войны в Германии дело дошло «до руководства хозяйственной жизнью 66 миллионов людей из одного центра, до организации одним центром народного хозяйства 66 миллионов людей...»¹⁹, и все это для того, «чтобы «верхние 30 ООО» могли положить в карман миллиарды военной прибыли и чтобы миллионы погибали на бойне для пользы этих «благороднейших и лучших» представителей нации»²⁰, т. е. небольшой кучки юнкеров-дворянчиков и горстки финансовых тузов. Среди этих представителей олигархии были уже перечисленные выше Э. Кирдорф, Г. Рёхлинг, П. Рейне, Г. Крупп и др., которые впоследствии сыграли решающую роль в приходе фашистов к власти и стали затем главными действующими лицами в экономике «третьего рейха».

Схожие процессы имели место и в Италии. В сущности, между историческими судьбами Германии и Италии можно провести определенную параллель: в обеих странах национальное воссоединение было осуществлено «сверху» (правда, в Италии оно было связано с революционной борьбой широких народных масс). Тем не менее буржуазная революция в Италии не была завершена. Как отмечал Ф. Энгельс, итальянская либеральная буржуазия, придя к власти в период борьбы за национальную независимость, не смогла и не захотела довести свою победу до конца. Она не уничтожила остатков феодализма и не реорганизовала национального производства на современный буржуазный лад. Не способная обеспечить стране относительные и временные преимущества капиталистического строя, буржуазия взвалила на нее все трудности, все тяготы этого строя²¹.

Над страной по-прежнему висел груз феодальных пережитков. Социальные противоречия были чрезвычайно остры, господствующие классы — реакционны, либеральные институты — немощны. Точно так же, как и в Германии, в Италии на рубеже XIX и XX вв. быстрыми темпами началось перерастание свободного капитализма в империализм. Правительство взяло в свои руки производство табака, добычу соли, эксплуатацию железных дорог страны. Возникла итальянская национальная металлургия. Крупные субсидии и выгодные заказы от правительства получали судостроительные и навигационные компании, а также многие другие отрасли итальянской экономики. Именно поэтому П. Тольятти отмечал, что хотя итальянский империализм «можно отнести к числу наиболее слабых, поскольку у него нет собственного сырья и пр., но с точки зрения организации, структуры он, без сомнения, один из наиболее развитых»²². И, добавим, агрессивных. Подобно германскому, итальянский империализм также жаждал территориальных приобретений, также стремился к колониальным захватам.

Таким образом, в конце XIX в. на мировой арене сформировались две группы соперничающих между собой капиталистических стран. Против капиталистов Англии и Франции «выдвинулась другая группа капиталистов, еще более хищническая, еще более разбойничья — группа пришедших к столу капиталистических яств, когда места были заняты, но внесших в борьбу новые приемы развития капиталистического производства, лучшую технику, несравненную организацию...»²³.

Эту группу возглавляла Германия, господствующие классы которой требовали передела мира в свою пользу. Уже в 1891 г. наиболее агрессивные и реакционные круги германской буржуазии и юнкерства создали шовинистическую организацию — «Пангерманский союз». «Король во главе Пруссии, Пруссия — во главе Германии, Германия во главе мира» — таков был основной лозунг пангерманцев. Пангерманцы требовали захвата английских, французских, бельгийских колоний, присоединения к Германии территорий, заселенных немцами в Австрии, Франции, Бельгии, Голландии и т. д. Пангерманцы выдвигали планы отторжения от России Прибалтики, лелеяли мечту о захвате Польши, Украины и даже Кавказа, откуда намеревались угрожать Британской Индии. Они собирались превратить в германскую колонию Османскую империю. В пангерманских кругах вынашивались проекты создания германской колониальной империи в Африке и Латинской Америке. В экспансионистских замыслах пангерманцев важное место отводилось борьбе против США за установление полного господства империалистической Германии на Американском континенте.

Представители олигархии так же откровенно лелеяли мечту о «Великой Германии». Густав Крупп твердо верил, что германская империя представляет собой ось Европы. Вокруг этой оси он хотел консолидировать тевтонскую «Срединную Европу», которая включала бы Австро-Венгрию, нейтральные государства: Голландию и Швейцарию, а также Скандинавию. Французскую же территорию надлежало, по его мнению, аннексировать до линии Мозель — Маас. Крупп предвкушал возникновение огромной тевтонской колониальной империи и в Центральной Африке. Он доказывал: «Если эти задачи будут осуществлены, германская культура и цивилизация возглавят прогресс человечества; во имя достижения такой цели стоит сражаться и побеждать, проливая благородную кровь»²⁴. Эти сумасбродные и вместе с тем опасные идеи и планы широко пропагандировались в печати, отравляя сознание многих немцев шовинистическим угаром, оказывали значительное влияние и на правительство, на разработку им внешнеполитического курса страны.

В конце 90-х годов XIX в. финансовая олигархия и юнкерство, руководящие деятели правительства Германии открыто выдвинули экспансионистскую программу приобретения новых территорий. Выступая в рейхстаге в 1897 г., статс-секретарь ведомства иностранных дел князь фон Бюлов, лицемерно ссылаясь на то, что немцы якобы не имеют «жизненного пространства», цинично заявил: «Те времена, когда немец одному из своих соседей уступал землю, другому море, а себе оставлял небо... эти времена прошли...». И угрожающе продолжал: «Мы требуем и для себя места под солнцем»²⁵. В новых исторических условиях, когда территориальный раздел мира между великими державами уже был завершен, правящая клика Германии начала готовить новый тур колониальных захватов.

Кайзер Вильгельм II, к ликованию магнатов военной промышленности и множества честолюбивых милитаристов, произносил одну за другой провокационные по отношению к соседям Германии речи: «Если германский орел залетел куда-нибудь и вонзил свои острые когти в землю, то эта страна должна принадлежать Германии и навсегда останется германской»²⁶. Он непрестанно бряцал оружием и требовал большего влияния, большего «жизненного пространства», больше колоний, большего «присутствия на море», больше военных кораблей, больше солдат.

В 1914 г. правители Германии, энергично поддерживаемые всей имперской финансовой и политической элитой, развязали первую мировую войну. Спустя 4 года, в 1918 г., Германия потерпела сокрушительное поражение. Победители — страны Антанты навязали Германии тяжелый, унизительный Версальский договор. Договор значительно ограничивал суверенитет Германии, но в то же время сохранил основы власти германского империализма. Буржуазии, почувствовавшей смертельную опасность, опасность своего ухода с исторической сцены, снова удалось спастись. Виновники развязывания войны остались безнаказанными. Генеральный штаб не был распущен. Владельцев концернов, юнкеров и крупных помещиков никто и пальцем не тронул. Более того, монополисты — виновники войны не только нажились на военных поставках, значительно увеличив свое состояние, но фактически укрепили свои политические позиции.

Предательство правых социал-демократических лидеров в ходе Ноябрьской революции 1918 г. сделало возможным то, что капитализм, власть монополий, несмотря на крушение кайзеровской империи, были спасены. Во всех решающих сферах общественной жизни в годы Веймарской республики по-прежнему властвовали представители старой элиты, лишь немного поседевшие монополисты-промышленники и банковские толстосумы, а также сыновья, зятья или племянники людей, которые задавали тон при кайзере Вильгельме II и даже еще при канцлере О. Бисмарке²⁷.

Примечания

1. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 27, с. 388.

2. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 84.

3. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 37, с. 351—352.

4. См.: Рейман М. Избранные статьи и речи. М., 1970, с. 44.

5. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 17, с. 272.

6. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 144.

7. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. т. 19, с. 28.

8. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 36, с. 337.

9. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 27, с. 310—311.

10. См. подробнее: Кучинский Ю. Очерки истории германского империализма. М., 1952; см. также: Леей Г. Германские монополии. М., 1936.

11. Ленин В.И. Полн. собр. соч.. т. 27, с. 337.

12. Там же.

13. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 16, с. 216.

14. См.: Кучинский Ю. Очерки истории германского империализма, гл. III.

15. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 761.

16. См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч.. т. 27, с. 337, 338.

17. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 32, с. 82.

18. Ленин В.И. Полн. собр. соч. т. 38, с. 157.

19. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 30, с. 219.

20. Там же.

21. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 457.

22. Тольятти П. Лекции о фашизме. М., 1974, с. 181.

23. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 32, с. 83.

24. Цит. по: Манчестер У. Оружие Круппа. М., 1971, с. 211.

25. Цит. по: Германская история. М., 1970, т. 1, с. 436.

26. Там же.

27. См.: Кучинский Ю. Очерки истории германского империализма, т. 1, с. 144.