Глава I. Несостоятельность буржуазных и мелкобуржуазных трактовок сущности фашизма

Буржуазные исследователи (историки, философы, экономисты, социологи, политологи и т. д.), как правило, не желают вскрывать подлинные причины, порождающие фашизм, и определять те социальные силы, которые вскармливают, поддерживают и направляют фашистское движение. И уж во всяком случае большинство из них отвергает марксистский вывод о том, что крупные промышленники и банкиры взрастили фашизм и привели его к господству.

Даже серьезные и либерально настроенные буржуазные ученые не могут понять подлинную роль монополистического капитала в формировании и развитии фашизма. Так, К. Брахер, западногерманский политолог, считает «наивными» попытки трактовать фашизм как «продукт «властолюбивых устремлений» тяжелой промышленности», хотя и признает весьма тесную связь «третьего рейха» с концернами Тиссена и Круппа¹. Если фашизм просто агент финансового капитала, то почему банкиры и промышленники не смогли устранить Гитлера, когда увидели, что фашизм ведет страну к тотальному поражению? — спрашивает Р. Кюнль, историк из ФРГ, и приходит к выводу, что марксистская оценка сущности фашизма как террористической диктатуры наиболее реакционных кругов монополистической буржуазии якобы односторонняя. «Я определяю фашизм как союз двух партнеров, которые взаимосвязаны и взаимодействуют, — пишет Кюнль. — С одной стороны, это главная фракция промышленного и финансового капитала, а также военных, а с другой — фашистская партия, имеющая в своем распоряжении аппарат государственного террора и подавления»². Но в таком случае Кюнль, желает он этого или нет, остается на широко распространенной в буржуазной литературе точке зрения, что фашизм — это будто бы надклассовая государственная власть. Тем самым Кюнль снимает с монополистической буржуазии по крайней мере большую часть вины за фашистские зверства и преступления.

Для большинства же буржуазных авторов фашизм вообще-де не был связан с определенными социальными, классовыми силами. Они упорно доказывают, что фашистское варварство было лишь наиболее острой формой упадка, деградации, в которое якобы впало человечество.

Причем одни рассматривают это варварство как закономерность, коренящуюся во всей западной культуре, имеющую свой исток в Просвещении, в Великой Французской буржуазной революции. Так, Г. Раушнинг, один из бывших приверженцев Гитлера, порвавший с ним накануне второй мировой войны, утверждал, что Гитлер будто бы был своеобразным последователем Руссо, что Гитлер довел до логического конца идею цивилизации как результата грехопадения человечества и поставил своей целью освободить человека от ложных ценностей цивилизации, превратить его в здоровое животное, руководствующееся инстинктами. В глазах Раушнинга прогресс человечества — мнимый прогресс, ибо он привел к подрыву всех традиционных ценностей и норм, к мировоззренческой дезориентации человека. Вызванный всем этим величайший кризис цивилизации якобы неизбежно толкает человечество на путь создания авторитарного, абсолютного и тоталитарного господства³.

Американский исследователь фашизма Джон Вейс фактически также снимает с фашизма обвинения в антигуманизме и враждебности культуре. В своей книге «Фашистская традиция» он утверждает, что фашизм — это якобы давняя традиция западной культуры, выступающая в виде правого радикализма⁴.

Другие буржуазные теоретики, например немецкий философ А. Вебер, историки Эрнст Нольте и Фридрих Мейнеке, А. Виндиш, итальянский философ Б. Кроче, французский философ Ж. Фурастье и др.⁵, рассматривают фашизм в качестве отклонения от магистральной линии исторического прогресса, как своего рода «наваждение», «безумие», как моральную болезнь, которая внезапно завладела здоровым "и крепким организмом и привела к катастрофе.

В русле этой тенденции примечательны рассуждения А. Вебера, который осуждает фашизм и фашистские зверства, но дает фашизму совершенно мистическое объяснение. Согласно его схеме, история движется в противоборстве светлых и темных сил. Поскольку эти силы, по Веберу, есть воплощение надперсональных, объективных духовно-интеллектуальных или биологических устремлений, постольку преобладание одной из них происходит «эпидемически», благодаря вторжению объективных импульсов, исходящих извне, из самого непостижимого бытия, из «жизни». В доказательство этого А. Вебер ссылается на немецкую действительность 20—30-х годов, на метаморфозы, происшедшие в эти годы со средним немцем. «То, что мы определяли как ужасные превращения характера среднего немецкого типа, который господствовал у нас в последнее время благодаря вторжению темно-демонических сил, — это произошло извне, — разъясняет Вебер. — Бывшие рецессивными, эти подспудные силы стали доминирующими и охватили, преобразовав и жестоко исказив, большую часть немецкого народа. Мы должны защитить себя от их нового вторжения и одновременно оживить и сделать доминирующими те глубинные силы, которые уже умерли в среднем немце»⁶. Но сейчас это должно произойти не извне, а из внутреннего содержания немецкого духа, через воспитание и духовную дисциплину путем усмирения в человеке инстинктивных, темно-демонических сил⁷.

Как справедливо отмечает советский исследователь идеологии фашизма С.Ф. Одуев, «подобные концепции по их объективному смыслу, независимо от субъективных намерений их авторов, являются теоретическим основанием мистификации действительных (социально-экономических, политических и идейных) корней фашизма. Здесь нет и намека на то, что фашизм есть порождение немецкой империалистической буржуазии, что его истоки уходят в закономерные тенденции монополистического капитализма. Фашизм, — это, с точки зрения Вебера, есть не что иное, как взрыв таинственных, необъяснимых сил человеческого бытия, во власть которых попал немецкий народ в тот драматический момент своей истории, когда вдруг нарушилось равновесие в борьбе темных и светлых сторон жизни»⁸.

Б. Кроче в своей книге «История Италии с 1871 по 1915 г.» оценивает фашизм как остановку в развитии Италии на пути к свободе. По его мнению, именно нравственная воля, понимаемая как сознание и воля к свободе, является пружиной исторического прогресса. Именно в свободе обнаруживает себя вечный морально-этический идеал, к которому стремится человечество. Фашизм же, прервавший это движение исторического процесса по направлению к свободе, есть не более как результат моральных заблуждений, вспышка распущенности и грубости, злополучный период безвременья, не имеющий действительной связи с прошлым итальянской нации. Поэтому Б. Кроче после краха фашизма вполне «обоснованно» заявлял: «Мы точно пробуждаемся от кошмара» — и призывал годы фашистской диктатуры «заключить в скобки»⁹.

Ряд буржуазных теоретиков рассматривают фашизм как всего лишь один из наиболее драматических моментов «национальной жизни» той или иной страны, прежде всего Германии и Италии. Так, западногерманский историк Ф. Мейнеке, спекулируя на участии в фашистском движении широких слоев немецкого народа, доказывает, что немцам якобы был присущ «макиавеллизм» и что будто бы все немцы были настроены в пользу установления в Германии фашистского режима¹⁰. И. Фест, политолог из ФРГ, также ищет причины фашизма в особых качествах немцев, в их неправильном самомнении. «Немец боится анархии, — пишет он, — анархизм — это его идея-фикс. Страх перед анархией рождает культ вождя, послушания, беспрекословное подчинение сильной власти и т. д. Одним словом, фашизм — болезнь «германского духа»¹¹.

Некоторые католические идеологи во всем винят... Реформацию: Гитлер — якобы последователь Лютера. В подобном духе английский историк А. Тойнби определяет фашизм, особенно его агрессивность, как результат расистских, националистических «настроений немецкого народа», потерявшего голову после трех победоносных войн, которые он вел под руководством Пруссии. Иллюзия, что война приносит дивиденды, настолько укоренилась в умах немцев, что потребовалась не только одна ужасная война, но и вторая, еще более ужасная, чтобы их образумить¹², писал А. Тойнби.

Видный американский социолог Т. Парсонс также считает, что в основе установления фашистской диктатуры в Германии лежит якобы особый «национальный дух» немцев, их «моральный и психологический склад». Поэтому-то главной проблемой предотвращения возможного повторения фашизма в Германии Парсонс считает проблему изменения психологии и морали немцев.

В сущности, подобные рассуждения о «коллективной вине» народа объективно направлены на сокрытие истинной причины установления фашистских режимов, продиктованной классовыми интересами господствующей империалистической буржуазии. Антифашисты, все лучшие люди Германии никогда не уходили от морально-политической ответственности за все происшедшее с Германией и в Германии. А. Абуш писал, что «немецкие антифашисты, как часть немецкого народа, также несут свою долю исторической ответственности за то, что такой момент наступил для немецкой нации в январе 1933 года (приход Гитлера к власти. — Б.Б.) и что Гитлер впоследствии смог беспрепятственно подготовить свой разбойничий поход против народов Европы»¹³.

Как и в годы антифашистской борьбы, коммунисты сегодня решительно отклоняют тезис буржуазных идеологов о «коллективной вине» немецкого либо другого народа.

Тезис о «коллективной вине» немецкого народа широко использовали сами фашисты. Они заведомо лгали своему народу» будто СССР и другие страны антигитлеровской коалиции отождествляют фашистскую верхушку и немецкий народ, приписывают немецкому народу коллективную национальную вину и т. п., с тем чтобы связать всех немцев «круговой порукой», побудить немецкий народ сражаться «до последнего патрона и последнего человека» во имя человеконенавистнических целей фашизма.

Следует отметить, что в этом отношении гитлеровской пропаганде в немалой степени помогали заявления некоторых высокопоставленных деятелей Англии и США, которые твердили о том, что Германия должна быть превращена в «картофельное поле» и ликвидирована как государство. Нацисты немедленно воспользовались этими высказываниями: из их уст посыпались заклинания сражаться «до ножей», «до последней капли крови», ибо в противном случае немецкому народу будто бы грозит истребление.

Перед своим концом гитлеровцы особенно назойливо твердили, что их гибель — это-де гибель всего немецкого народа, это гибель Германии. «Если война будет проиграна, — цинично говорил Гитлер, — немецкая нация должна исчезнуть. Этого хочет судьба. Бессмысленно пытаться обеспечить народ средствами к существованию, даже самыми элементарными, если в результате войны будет установлено, что наша нация слабее и будущее принадлежит нации Востока — России. Кроме того, в живых останутся только низшие существа, поскольку цвет немецкой нации погибнет»¹⁴.

Коммунисты, передовые деятели культуры и науки даже в период самого дикого разгула фашизма решительно выступали против отождествления фашистского режима и немецкого народа.

Советский Союз ни в тяжелейшие годы войны, ни впоследствии никогда не обвинял немецкий народ в кровавых преступлениях фашизма. Советское правительство не раз заявляло, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский остается. Никогда не ставил Советский Союз и вопроса о наказании немецкого народа, никогда не жаждал какой-либо мести населению Германии. За недостаточную бдительность, за недостаточный отпор реакционным силам, разумеется, расплачивается вся нация, весь народ. Но было бы абсолютной несправедливостью объяснять приход фашистских авантюристов к власти, их разбойничье насилие характером народа. Тем более что дух сопротивления фашизму жил в немецком народе, на немецкой земле. Тысячи немцев вели самоотверженную борьбу против фашистских убийц, во имя освобождения немецкого народа, во имя подлинной Германии. Поэтому в конечном счете дело вовсе не в особом складе немецкого характера, не в свойствах немецкой психики, а в тех исторических условиях, в которых складывался в Германии монополистический капитализм, предопределивший приход к власти нацистов — этой, по выражению Рёпке, «клоаки немецкого общества»¹⁵.

Особенно много буржуазные и мелкобуржуазные идеологи спекулировали и спекулируют по поводу мнимо мелкобуржуазного, плебейского характера фашизма, утверждали и утверждают, будто фашисты не только не пользовались поддержкой крупного капитала, а пришли к власти благодаря радикализированной мелкой буржуазии, деклассированным элементам, всякого рода авантюристам и даже уголовникам.

Так, один из теоретиков социал-реформизма Тальгеймер характеризовал фашизм как массовое движение, рекрутирующее своих участников из всех классов общества, и прежде всего из мелкобуржуазных слоев. Р. Левенталь (Пауль Серинг) видел социальную базу фашизма в первую очередь в деклассированных элементах и особенно в чиновниках, служащих и военных. Рост непродуктивных общественных сфер аппарата управления и армии, по его мнению, был тем симптомом социального распада, который якобы неизбежно вел к утверждению фашистской диктатуры.

Подобной путанице в вопросе об оценке классовой природы фашизма способствовал во многом тот факт, что среди участников фашистского движения, а также его лидеров действительно было немало выходцев из средних слоев и деклассированных элементов. Многие буржуазные и мелкобуржуазные теоретики поэтому и толковали фашизм либо как революцию, либо как Контрреволюцию (в зависимости от своей политической позиции) средних классов, направленную как против капитализма, так и против рабочего движения.

Причем, приписывая фашизму мнимомелкобуржуазный характер, многие немарксистские авторы зачастую характеризовали и характеризуют его в терминах социальной психологии и даже психиатрии.

Это было присуще, например, концепции 3. Фрейда, который связывал корни фашизма с «прочной» биологической основой. По мнению Фрейда, существование человека и всего человеческого рода определяется двумя инстинктами: инстинктом жизни (эрос) и инстинктом смерти (танатос). Инстинкт смерти выражается в бессознательной тенденции людей вернуться к состоянию неживой материи. Ему противостоит инстинкт жизни, который трансформирует стремление к самоуничтожению в агрессивность, направленную против других людей. Стремление к самоуничтожению свойственно не только отдельным индивидам, но и целым нациям, поэтому любые проявления межнациональной враждебности, в том числе войны, Фрейд рассматривал как способ самосохранения наций, преобразующий внутренние, разрушительные тенденции в обществе во внешнюю агрессивность¹⁶.

В. Рейх, базируясь на фрейдистских идеях, также рассматривал фашизм исключительно как следствие подавления обществом изначально присущих человеку сексуальных инстинктов. Так, в своих книгах «Сексуальная революция», «Массовая психология фашизма» и других Рейх утверждает, что массовая фашизация — это прежде всего результат «общественного регулирования половой жизни людей», это ответ на подавление обществом, общественной моралью первичных инстинктов людей, их сексуальности, их «свободной игровой потенции» и т. д.¹⁷

Наряду с этим Рейх связывает происхождение фашизма с возникновением... «ножниц» между развитием экономического базиса, которое направлено влево (т. е. в сторону развития производительных сил, индустриализации и концентрации производства), и развитием идеологии широких масс, которое-де идет вправо¹⁸. Свой «вывод» Рейх сделал под впечатлением рассуждений одного из сподвижников Гитлера (в период еще до захвата власти) Отто Штрассера. Последний, ссылаясь на предательскую политику социал-демократии в 1914 и в 1918 гг., утверждал, что массы в период мирового кризиса, вопреки якобы надеждам марксистов, вместо того чтобы повернуть влево, качнулись вправо. Таким образом, утверждал Штрассер, основная ошибка марксистов была в том, что они чрезмерно переоценили экономику и недооценили душу и дух, не поняли, что именно они движут всем¹⁹.

По мнению В. Рейха, этот тезис Штрассера имел под собой известные основания, поскольку марксисты будто бы схематично и односторонне ставят идеологию в прямую зависимость от экономики и упускают из своего поля зрения обратное воздействие идеологии, социальной психологии на экономику, не учитывают отставания субъективного фактора от объективных условий человеческого существования. Тем самым марксисты сами якобы закрывают себе путь к выяснению причин того, почему целые социальные слои принимают идеологию, которая, по существу, враждебна их жизненным интересам. Именно этой ошибкой и воспользовались фашисты, чтобы отвоевать средние слои у коммунистов, считал Рейх.

Конечно, с такой трактовкой причин победы и популярности фашизма согласиться нельзя. Основоположники марксизма всегда решительно выступали против схематизации и вульгаризации марксизма, против экономического детерминизма, приверженцы которого прямолинейно сводили причины всех общественных явлений непосредственно к экономике, к экономическим отношениям. Марксисты всегда подчеркивали относительную самостоятельность идеологии, общественного сознания, их большое обратное влияние на сферу экономических отношений. Другое дело, что отдельные марксисты не застрахованы от упрощенного толкования связи экономики и субъективного фактора; однако это уже отступление от подлинной марксистской позиции. И, конечно, возможно, что в силу тех или иных причин довольно широкие слои трудящихся, прежде всего мелкобуржуазного происхождения, могут оказаться в тот или иной период в плену отсталых и даже реакционных взглядов.

Так произошло и в случае с фашизмом, когда немало трудящихся и в Германии и Италии оказались захваченными реакционной фашистской идеологией. Все это бесспорно. Но какие выводы из всего этого делает В. Рейх? Рейх всю ответственность за фашизм возлагает на импульсы, связанные с половым влечением. Рейх рассуждает следующим образом: буржуазные нравственные и религиозные нормы, традиции буржуазной и мелкобуржуазной семьи подавляют сексуальные влечения людей, создают подсознательную нравственную самоцензуру, препятствующую в конечном счете развитию протеста, к которому массы объективно толкает капиталистическая эксплуатация. Именно ограничения сексуальных устремлений буржуазной моралью еще с детства, по его мнению, делают человека боязливым, неуравновешенным, а в бюргерском смысле этих слов — порядочным и воспитанным существом. Именно такой тип человека, по В. Рейху, является наиболее приверженным фашизму и фашистской идеологии.

Примечательно, что Рейх из раскрепощения половых влечений выводит и пролетарскую революцию, т. е. из одной и той же «причины» выводит два противоположных следствия: и фашизм и пролетарскую революцию, — а это полностью опровергает исходный тезис.

Т. Адорно, Э. Фромм, Г. Маркузе и другие современные приверженцы психоанализа также пытаются объяснить фашизм как реакцию на психологические стрессы в условиях современного капитализма. По Фромму, возникновение фашизма связано с «уникальным садомазохизмом» масс, по Маркузе — с «десублимацией агрессивных влечений, таящихся в подсознании человека», и особенно с «политической мобилизацией несчастья» — неустроенности, неуверенности, неудовлетворенности и т. п., которое присуще «одномерному» человеку, живущему в современном индустриальном обществе²⁰.

К таким же, по сути, выводам пришел западногерманский теоретик Зигфрид Кайль. По его мнению, неизрасходованная сексуальная энергия, прорываясь в виде разрушительной силы, становится источником войн, революций, контрреволюций, всякого рода других социальных потрясений²¹. В том же духе известный американский публицист и историк Х. Болдуин в книге «Критические годы: 1939—1941» пишет: «Как всегда было в прошлом, человек и его необузданные страсти стали причиной второй мировой войны: а именно — стремление отдельных лиц обладать все большей и большей властью, стремление народов к победам и созданию империй»²².

«Подобные психологические, психоаналитические характеристики поведения народов в конечном счете являются субъективистскими и поэтому поверхностными. Более того, они сознательна используются в целях клеветы на массы. Так, Е. Шварц рассматривает фашизм как порождение массового народного движения, как взрыв «низменных инстинктов» толпы, как выражение чувства мести «маленьких людей», дорвавшихся до власти. Он выводит идейные предпосылки фашизма из националистических и социалистических устремлений, якобы в равной мере характерных для народных масс. Так, социализм, особенно в его марксистской форме, разглагольствует Шварц, стал религией, опиумом для рабочего класса, который жадно ухватился за это учение, обещающее ему привилегированное положение в будущем социалистическом обществе. Что касается национализма, то он, по утверждению Шварца, имеет еще более широкую базу: он захватывает все низшие общественные слои, побуждая их к насильственным действиям во имя превосходства одной нации над другой. В XX в. национализм и социализм, наконец, встретились и соединились в национал-социализме, якобы ставшем негативной идеологией социальных низов. Таков «вывод» Шварца²³.

Упоминающийся выше историк Э. Нольте также доказывает, что фашизм имел некую «народную» природу; он также пытается отождествить фашизм с большевизмом, рассматривая их в качестве двух крайностей (правой и левой), двух форм контрреволюционной реакции масс на буржуазную демократию, на господство капитализма²⁴.

Ряд буржуазных авторов (П. Друккер, Ф. Фурастье, Р. Дарендорф и др.) утверждают, будто фашизм возник как ответ недостаточно развитого общества на индустриализацию общества, на развертывание технологической революции, на бурный технический прогресс, к которым массы якобы не в состоянии приспособиться²⁵.

Крайним выражением этой точки зрения является тезис, будто фашизм есть триумф нового варварства масс, обусловленного крушением классового общества, к которому-де привела прежде всего эпоха Французской революции, индустриализации, урбанизации и т. п. Масса, захватившая авансцену политической жизни общества, отвергает прогресс, культуру, подавляет гуманистически воспитанную элиту. В результате всего этого якобы и утверждается фашизм²⁶. В этом же, по сути, духе рассуждает и западногерманский историк Г. Франц-Виллиг. Он, в частности, пишет: «Век мировых войн и мировых революций — это век масс. Вследствие изменившегося в результате промышленной революции и все еще изменяющегося образа жизни и вследствие тесно связанного с промышленной революцией скачкообразного прироста населения массы играют постоянно возрастающую роль... Век масс есть век безбожия, идеологий и больших сильных личностей, в которых олицетворяется воля масс к власти... Массы хотят не думать, а верить, не рассуждать, а повиноваться. Господство масс осуществляется в господстве личностей»²⁷. И дальше, исходя из этого, автор рассматривает фашизм как «современное массовое движение», теснейшим образом связанное с Гитлером, который «был вызван, создан, сформирован массами» и является их выразителем²⁸.

Ева Райхман, западногерманская исследовательница фашизма, в своей книге «Бегство в ненависть» также доказывает, что фашизм был-де выражением стихийных желаний масс, что фашистская идеология будто бы была суммой не связанных друг с другом, независимых друг от друга идеологических элементов, каждому из которых была придана совершенно особая форма осуществления желаний масс. Она подчеркивает, что массы привносили в фашизм и фашистскую идеологию всего лишь свои психологические потребности. Массам не требовался антисемитизм, но они стремились ненавидеть; они не требовали расовой теории, но они хотели испытывать чувство превосходства. Им не нужна была легенда о «пятой колонне», но они хотели сложить с себя чувство вины за проигранную войну. Принцип фюрерства не был их требованием, но они всегда были склонны скорее подчиняться, чем самостоятельно принимать решения²⁹.

В буржуазной историографии широкое распространение имеют также теории и взгляды, которые произвольно сводят фашизм исключительно к личности Гитлера. Одним из первых, кто выступил с обоснованием легенды «Гитлер — демоническая личность», был Ф. Мейнеке. В своей книге «Немецкая катастрофа» он, стремясь завуалировать в сознании немецкого народа классовый характер фашизма, субъективистски свел всю проблему фашизма к «демонической» личности Гитлера, к таким его мефистофелевским чертам, как одержимость, мономания, инфантилизм, медиумизм и т. д. и т. п., благодаря которым он-де гипнотизировал массы и увлек Германию на путь катастрофы, в пропасть.

Подобную позицию занимает Л. Мэмфорд, который также уходит от точного классового анализа генезиса и сущности фашизма, обнаруживая его корни исключительно в задатках личности Гитлера. Мэмфорд смотрит на Гитлера лишь как на сумасшедшего или невротика, а о его последователях говорит только как о душевнобольных и неуравновешенных людях. Так, он пишет: «Фашизм объясняют чрезмерная гордость, наслаждение свирепостью, невротическая дезинтеграция...»³⁰.

Конечно, такой субъективистский, индивидуалистический, психологический подход к оценке фашизма несостоятелен, ненаучен. За всем этим объективно и часто субъективно скрывается попытка преуменьшить вину империалистических сил за бесчеловечные преступления фашизма, свалить все на одного Гитлера. Он, только он один повинен во всем случившемся, он один был той самой «гримасой истории», которая может застать врасплох любой народ... Безусловно, Гитлер — преступник номер 1³¹, но за ним стояли, его поддерживали финансовая олигархия, монополистический капитал. Фашизм был порожден империалистической буржуазией, стремившейся, с одной стороны, к подавлению революционного движения, а с другой — к агрессивным, захватническим войнам. Гитлера подталкивали, за ним шли отнюдь не в силу «наваждения», «помрачения ума», а руководствуясь соображениями корысти и карьеры.

Попытки всю проблему фашизма свести к «сильной» личности Гитлера имеют и следующий важный подтекст: возбудить надежду, особенно в молодом поколении, что все сегодняшние трудности и проблемы можно решить; для этого только нужна сильная личность. Видный деятель международного коммунистического движения, член правления ГКП Курт Бахман пишет в своей книге «Кем был Гитлер в действительности?»: «Замысел очевиден: вызвать ассоциацию, что модель не списана со счета, что она может оказаться пригодной когда-то в будущем. Реакционным силам весьма по душе, если вновь прозвучит призыв выдвинуть «сильную личность», которая, быть может, все-таки сотворит чудо и «исправит» создавшуюся после войны ситуацию и существующие границы»³².

Разоблачая подобные буржуазные и мелкобуржуазные трактовки происхождения и сущности фашизма, К. Бахман подчеркивает: их главная задача «состоит в том, чтобы замаскировать причинные связи между Гитлером и буржуазией, между фашизмом и империализмом. Господствующая точка зрения в буржуазной историографии исходит из того, чтобы представить фашизм в лице Гитлера как продукт исторической случайности, а фашизм выдать за его творение, за творение «великой личности». Историю отождествляют с личностью. При этом фальсифицируют объективные условия и исторические связи, внутренние отношения между монополиями и фашистской партией. Массовый террор против революционного рабочего движения и антифашистского Сопротивления преуменьшается или замалчивается. Гитлер, если не считать «ошибок» в «европейском вопросе», предстает как вполне приемлемая фигура»³³.

Разумеется, подобные буржуазные и мелкобуржуазные «теории» не соответствуют научной истине, противоречат правде истории. С марксистско-ленинской точки зрения сущность того или иного социального явления можно познать только в том случае, если проследить, «как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь»³⁴.

С марксистской точки зрения специфический характер и сущность фашизма можно выяснить лишь определив его классовую основу, систему классовых отношений, в которых он развивался (и развивается), и классовую роль, которую он выполняет.

Руководствуясь подобной научной методологией, марксистские исследователи фашизма прежде всего решительно отвергают трактовку фашизма реакционными, профашистскими идеологами как якобы выражение национального возрождения, как восстание молодости, конец «упадочного» либерализма и интеллектуализма, как движение к уравновешенному и организованному социальному порядку. Одновременно они отвергают концепции либеральных теоретиков, которые часто рассматривают фашизм просто как проявление жестокости и насилия, национального и расового эгоизма, бунта против культуры, против старых лозунгов свободы, равенства и братства, как «диктатуру справа», бонапартизм и т. д. и т. п.

Точно так же марксисты отвергают попытки оценивать фашизм как некое стихийное бедствие, иррациональное и непостижимое, якобы связанное исключительно с личностью Гитлера. Все подобные интерпретации происхождения фашизма не только не вскрывают подлинных причин, порождающих фашизм, но, напротив, маскируют его классовые корни, социальные силы, которые вскармливают, поддерживают и направляют фашизм. Действительно, если, например, допускается, что во всем виноват Гитлер, то почему после его смерти фашизм не исчез, почему он существует и сегодня? Как вообще получилось, что фашистские движения в 20-х годах возникли почти во всех капиталистических странах? Почему руководители крупнейших промышленных и финансовых монополий и при фашизме остались хозяевами положения, а руководители рабочего движения либо оказались в тюрьмах и концентрационных лагерях, либо были зверски убиты? На все эти вопросы буржуазные теоретики не дают ответа.

Марксисты же, рассматривая фашизм в контексте исторического развития, со всей определенностью связывают его происхождение прежде всего с империалистической стадией развития капитализма. С марксистской точки зрения в условиях общего кризиса капитализма, когда возрастает угроза ему со стороны организованного рабочего движения, империалистическая буржуазия все более часто прибегает к методам политической реакции и террора, что в конечном счете порождает фашизм. Безусловно, победа фашизма, утверждение фашистской диктатуры зависит от множества конкретных социально-исторических факторов, и в первую очередь от соотношения классовых сил между буржуазией и пролетариатом.

В свое время В.И. Ленин предупреждал о том, что монополистическая буржуазия, «из страха перед растущим и крепнущим пролетариатом, поддерживает все отсталое, отмирающее, средневековое. Отживающая буржуазия соединяется со всеми отжившими и отживающими силами... готова на все дикости, зверства и преступления, чтобы отстоять гибнущее капиталистическое рабство»³⁵.

Фашизм — это и есть та самая темная, самая реакционная, самая преступная сила, с помощью которой буржуазия пытается «отстоять гибнущее капиталистическое рабство». Фашизм есть самая жестокая, террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических элементов империалистической буржуазии. Фашизм ставит своей целью подавить рабочий класс, крестьянство, прогрессивную интеллигенцию и предотвратить социалистическую революцию.

Фашизм — это специфический вид буржуазной контрреволюции, буржуазной диктатуры, возникший в определенных исторических условиях. Важно иметь в виду, что отнюдь не всякая буржуазная контрреволюция является фашизмом. Многие буржуазные и мелкобуржуазные противники фашизма допускают ошибку, когда сводят фашизм лишь к «диктатуре» и насилию. Однако контрреволюционная диктатура может существовать в различных видах, отнюдь еще не представляя собой фашизма. Фашизм как особый вид контрреволюции возник в период общего кризиса капитализма, как реакция на Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Ранние, эмбриональные, если так можно сказать, формы фашизма можно увидеть в контрреволюционном терроре в Германии, Венгрии и Финляндии 1918—1919 гг.

Особое, специфическое выражение фашизм нашел в фашистских диктатурах в Германии и Италии. Почему? Почему фашизм, существовавший во многих главных капиталистических странах, тем не менее победил и установил свою террористическую диктатуру в первую очередь в Германии и Италии? Во многом это объясняется историческими особенностями развития этих стран, а также сложившимся в них соотношением классовых сил между буржуазией и трудящимися. Как известно, эти страны запоздали в своем капиталистическом развитии по сравнению, например, с Англией и Францией. Это привело к тому, что как германская, так и итальянская буржуазия вынуждена была разделить власть с консервативными, реакционными элементами феодальной аристократии.

Если, как отмечал В.И. Ленин, «в Англии и во Франции буржуазия господствует полновластно и почти (за малыми исключениями) непосредственно», то «в Пруссии первенство за феодалами, за юнкерами, за монархическим милитаризмом»³⁶. И то же самое можно сказать об Италии. Грамши в «Тюремных тетрадях» неоднократно пишет об «убожестве» и «незрелости» правящих классов Италии, которые вместо современного государства создали «нечто ублюдочное». Для этого «ублюдочного» государства были характерны скудость политической жизни, узкий и местный характер народных волнений, мизерность скептического и трусливого правящего класса и т. д. и т. п.³⁷

Это обусловило, во-первых, особую реакционность и вместе с тем агрессивность правящих классов Германии и Италии. Во-вторых, первая мировая война, развязанная империалистической Германией, не только не привела к реализации агрессивных замыслов германских монополий, но, напротив, нанесла монополистической буржуазии большой урон. Итальянская буржуазия, хотя Италия и выступала на стороне победившей Антанты, также не только не выиграла от войны, но и понесла значительные потери.

В этих условиях в Германии и Италии, раздираемых острыми классовыми противоречиями, создалась революционная обстановка. Однако Ноябрьская (1918) революция рабочих и солдат в Германии, преданная правым руководством социал-демократической партии, была жестоко подавлена объединенными силами империалистической буржуазии и юнкерства. Подобным образом развивалась ситуация и в Италии. Однако и здесь из-за пассивности и предательства части социал-демократического руководства пролетарская революция была сорвана. В последующий период крупная буржуазия в союзе с военщиной и монархией организовала контрреволюционное фашистское движение³⁸, которое, прикрываясь радикальными лозунгами, нанесло бандитский удар по рабочим и другим демократическим организациям. В итоге в Италии была установлена фашистская диктатура³⁹. Позднее, в 1933 г., с целью предотвратить революционные выступления рабочего класса фашистскую диктатуру установила и империалистическая буржуазия Германии.

Таким образом, ставка на фашизм была сделана крупной буржуазией Италии и Германии в условиях обострения общего кризиса капитализма. И хотя империалистической буржуазии как Германии, так и Италии после революционных событий 1918—1920 гг. удалось сохранить свои позиции, тем не менее парламентско-республиканская форма государства стала для нее уже неприемлемой. Олигархия стремилась укрепить свое господство с помощью сильной, авторитарной власти. Именно такой «сильной, авторитарной властью» среди множеству других реакционных партий и движений, с точки зрения заправил монополий, и оказался в условиях кризисной ситуации 30-х годов фашизм. С помощью фашизма империалистическая буржуазия рассчитывала сохранить свое классовое господство и не допустить социалистической революции. Наряду с этим с помощью фашизма монополистическая буржуазия рассчитывала подготовиться к новой империалистической войне за достижение своих агрессивных захватнических целей.

Бесспорно, фашизм — это переход империалистической буржуазии в наступление. Но свидетельствует ли это наступление о силе империализма? Отнюдь нет. Установление фашистской диктатуры показало слабость монополистической буржуазии в том смысле, что она оказалась неспособной обеспечить свое господство «законными» парламентскими методами. Вместе с тем победа фашизма свидетельствовала и о недостаточной силе и готовности рабочего класса и его союзников в ряде стран противостоять наступлению фашистов.

Выступая на VII конгрессе Коминтерна, Г. Димитров отмечал, что победа фашизма, с одной стороны, — это свидетельство «слабости пролетариата, дезорганизованного и парализованного раскольнической социал-демократической политикой классового сотрудничества с буржуазией»⁴⁰. Однако, с другой стороны, ставка на фашизм выражает слабость самой буржуазии, которая испытывает страх перед революцией и уже не в состоянии удержать свою диктатуру над массами старыми методами буржуазной демократии и парламентаризма.

Напуганные революционной борьбой рабочего класса, перспективой социалистической революции, империалистические круги прибегают к крайним средствам: насаждают режим политического террора внутри «своей» страны, делают ставку на агрессивные войны против первой в мире социалистической страны — СССР, других демократических стран.

И сегодня империализм ведет широкое наступление на демократические права и свободы, и сегодня монополистический капитал стремится к репрессивным и авторитарным методам господства, и сегодня империализм вынашивает планы агрессии и войны. Современная ситуация в мире чрезвычайно опасна. Сегодня достаточно несколько минут, чтобы уничтожить все человечество, все достижения цивилизации, все плоды труда и гения людей. Ибо на службу войне империалисты поставили страшное оружие массового уничтожения — ядерное оружие. По данным ООН, общая мощь арсеналов этого оружия в мире превысила 50 млрд. т «обычной» взрывчатки. Этим оружием можно 15 раз уничтожить все живое на земле⁴¹, И в этих условиях империалисты, прежде всего США, делают ставку на ядерную войну, рассчитывая одержать в ней «победу»!

Именно поэтому все миролюбивые народы, дорого заплатившие за возможность познать подлинную цену мира, решительно выступают против империалистических планов развязывания агрессивных войн. Антивоенное движение ширится и в самих США — цитадели современного империализма. Простые американцы с растущим пониманием поддерживают борьбу народов Европы против размещения американских ядерных ракет на Европейском континенте. Видный прогрессивный деятель США Сомервиль отмечает: «Европейцы имеют гораздо больше опыта, чем мы, чтобы доподлинно понять, что означают падающие бомбы. Когда они сравнивают свой недавний прошлый опыт с нынешней реальностью атомных, водородных и других видов сверхоружия, то вряд ли можно преувеличить глубину и серьезность их чувств. На карту поставлено все»⁴².

Все честные люди не забывают, не должны забывать уроки истории. Империализм — враг демократии, враг мира, враг прогресса. Сегодня империализм переживает свой самый глубокий и острый кризис. Этот кризис усиливает агрессивность империализма, устремленность монополистической буржуазии к использованию самых крайних, террористических, фашистских методов удержания своей власти. Именно поэтому несмотря на то, что прежние фашистские империи мертвы, идеи же, из-за которых они погибли, «продолжают действовать... Они смердят, издавая трупный запах»⁴³, — пишет западногерманский публицист С. Хаффнер. Как неотъемлемая часть империализма фашизм все еще продолжает жить; приспосабливаясь к новой обстановке, фашисты стремятся прикрыть свое старое обличье убийц и палачей.

В сущности, и фашизм 30—40-х годов проявлял себя в различных формах. Если в Италии и Германии фашисты, будучи ставленниками крупной монополистической буржуазии, сумели создать относительно широкую массовую базу, организовать крупные фашистские политические партии, то в других странах — Испании, Болгарии, Венгрии, Польше, Греции — они захватили власть прежде всего при помощи военщины и реакционных политических кругов, а уже потом посредством демагогии и насилия пытались привлечь на свою сторону наиболее отсталые в политическом отношении мелкобуржуазные массы.

Далее. Если в одних фашистских странах были немедленно ликвидированы представительные учреждения, парламент и т. п., запрещена деятельность всех политических партий (Германия, Италия, Греция, например), то в других (например, в Венгрии, Польше, Румынии) сохранились некоторые формы парламентаризма (естественно, они были наполнены откровенно фашистским содержанием), видимость политической деятельности (наряду с фашистской продолжали функционировать «оппозиционные» партии).

Во многом это обусловлено сложностью и пестротой социальной структуры, общей политической неустойчивостью в отдельных странах, порождавшей множество конкурирующих между собой фашистских группировок, ориентирующихся на ту или иную империалистическую державу. Вот почему фашизм в этих странах не мог пойти на полную ликвидацию буржуазно-парламентской формы правления и допускал существование «оппозиционных» партий. По этому поводу Г. Димитров на VII конгрессе Коминтерна говорил: «В одних странах, преимущественно там, где у фашизма нет широкой массовой базы и где борьба отдельных группировок в лагере самой фашистской буржуазии достаточно сильна, фашизм не сразу решается ликвидировать парламент и сохраняет за другими буржуазными партиями, а также за социал-демократией известную легальность»⁴⁴.

Точно так же, если, например, в Германии фашисты находились в оппозиции к господствующей религии, то, в частности, в Италии и Испании они вынуждены были искать контакты с католической церковью и монархией.

В любом случае исследователь-марксист должен учитывать национальную специфику фашизма. Ибо, как отмечает видный советский ученый А.А. Галкин, «даже обе «классические» формы фашизма заметно отличались друг от друга. Степень поглощения гражданского общества фашистским государством в Германии была значительно выше, чем в Италии. Существенно большей, чем в Италии, была концентрация власти. Фашистский террор в «третьей империи» был более массовым и жестоким. В идеологии итальянского фашизма расовые теории занимали гораздо меньшее место, чем у национал-социалистов. Соответственно по-иному использовалась расовая политика»⁴⁵.

Г.С. Филатов, исследуя природу и сущность фашизма, также подчеркивает его национальную специфику. Он отмечает: «Как правило, лозунги итальянских фашистов носили более претенциозный характер, а результаты их реализации оказывались гораздо более ограниченными, чем у немецких коллег. В области внутренней политики это наблюдалось прежде всего при попытках решать социальный вопрос путем построения «корпоративного государства» и осуществления крайних форм политики экономической автаркии. Существенными были различия и в степени воздействия на жизнь страны. Несмотря на все старания Муссолини стать единоличным и полновластным правителем Италии, в стране сохранилась монархия и юридически главой государства оставался король. Значительное влияние на настроение католических масс оказывал Ватикан... Все это, безусловно, несколько ограничивало фашистскую диктатуру. Однако главная причина отсутствия внутренней стабильности итальянского фашизма заключалась в том, что ему никогда не удавалось полностью подчинить своей воле народные массы, подавить сопротивление и привить итальянцам «железную дисциплину»⁴⁶.

Разумеется, и в наши дни необходимо учитывать национальную специфику фашизма, как необходимо учитывать и то, что в современных условиях фашизм выступает в подновленном виде, во всяком случае между неофашизмом и классическим фашизмом различия безусловно имеются. Однако, по своей классовой сути, главным направлениям, целям и применяемым средствам фашизм и неофашизм — близнецы, рожденные и вскормленные наиболее реакционными, шовинистическими кругами империализма.

Примечания

1. См.: Bracher K.-D. Die Auflösung der Weimarer Republik. Stuttgart, 1955, S. 334; см. там же: Bracher К.-D., Funke M., Jacobsen H.A. (Hrsg.). Nationalsozialistische Diktatur 1933—1945. Köln, 1960, S 154.

2. Kühnl R. Der deutschen Faschismus in Quellen und Dokumenten. Köln, 1975, S. 6, 7.

3. См.: Rauschning H. Die Zeit des Delirimus. Zürich, 1947.

4. См.: Weiss J. The Fascist Tradition Radical Rightwing Extremism in Moderne Europa. N. Y., 1967, p. X.

5. См.: Meinecke F. Die deutsche Katastrophe. Wiesbaden, 1946; Windisch A. Führer und Verführte. Seebruck am Chiemsee, 1946; Croce B. Scritti e discorsi politici. Bari, 1963, vol. 1.

6. Цит. по: Одуев С.Ф. Критика философии фашизма. — В кн.: Проблемы борьбы с идеологией фашизма и неофашизма. М., 1975, с. 66.

7. См. там же, с. 66—67.

8. Там же, с 67.

9. Цит. по: Кин Ц.И. Италия на рубеже веков. М., 1980, с. 107.

10. См.: Meinecke F. Die deutsche Katastrophe. S. 115—129.

11. Fest J. Das Gesicht des Dritten Reiches. München, 1963, S. 113.

12. См.: Toynbee A. Experiences. L., 1969, p. 227.

13. Абуш А. Ложный путь одной нации, с. 131.

14. Цит. по: Schellenberg W. Memoiren. Köln, 1956, S. 99.

15. Röpke W. Die deutsche Frage. Stuttgart, 1948, S. 17.

16. См.: Freud S. Civilization and Its Discontent. L., 1955, vol. XXI, p. 115.

17. См.: Reich W. Die sexuelle Revolution. Fr. am M., 1966.

18. См.: Reich W. Massenpsychologie des Faschismus. Berlin, 1974, S. 11.

19. См. ebenda, S. 15—16.

20. См.: Fromm Е. The heart of Man. L., 1964; Marcuse H. Der eindimensionale Mensch. Fr. am M., 1967, S. 96.

21. См.: Замковой В.И., Семейко Л.С. Проблема войны и мира в современной идеологической борьбе. М., 1978, с, 23.

22. Baldwin H. The Crucial Years 1939—1941: The World at War. N. Y. 1976 p. 3.

23. См.: Schwarz E. Weltbild und Weltgeschichte. Shuttgart, 1946, S. 216, 240—246.

24. См.: Nolte E. Der Faschismus in seiner Epoche. München, 1963.

25. См.: Fourastie J. Le grand espoir du XX siècles. Progrès technique — progrès économique — progrès sociale. P., 1952.

26. См.: Arendt H. Elemente und Ursprüngen totaler Herrschaft. Fr. am M., 1955; Ritter G. Europa und die deutsche Frage. München, 1948.

27. Franz-Willig G. Die Hitlerbewegung.Der Ursprung 1912—1922. Hamburg — Berlin, 1962, S. 5—6.

28. Ebenda.

29. См.: Reichmann E. Die Flucht in dem Haß. Die Ursachen der deutschen Judenkatastrophe. Fr. am M., o. J., S. 220—221.

Реакционные идеологи, по сути, оправдывают установление фашистских диктатур как средство укротить, нейтрализовать агрессивные, «разрушительные инстинкты» масс (см., например: Vallenilla L. Cesarismo Democrâtico. Caracas, 1952, p. 151).

30. Mumford L. Faith for Living. L., 1941, p. 118.

31. Мельников Д., Черная Л. Преступник номер 1. Нацистский режим и его фюрер. М, 1981.

32. Бахман К. Кем был Гитлер в действительности? М., 1981, с. 23.

33. Там же, с. 186.

34. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 67.

35. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 23, с. 166.

36. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 280.

37. См.: Грамши А. Избранные произведения. В 3-х т. М., 1959, т. 3, 377.

38. Термин «фашизм» впервые был применен именно в Италии. Он происходит от названия сицилийских «крестьянских союзов» («фаши сичилиани»), существовавших на этом острове на рубеже XIX и XX вв. (см.: Пезенти А. Университеты жизни. М., 1977, с. 2).

39. См.: Филатов Г.С. Фашизм, неофашизм и антифашистская борьба в Италии. М., 1984.

40. Димитров Г. Избранные произведения. В 3-х т. М., 1983, т. 2, с. 64.

41. См : Правда, 1980, 29 апр.

42. Sommerville J. The Communist Trials and the American Tradition. N. Y., 1978, p. 217.

43. Хаффнер С. Самоубийство Германской империи. М., 1972, с. 135.

44. Димитров Г. Избранные произведения, т. 2, с. 66.

45. Галкин А.А. Социология неофашизма. М., 1971, с 65.

46. Филатов Г.С. Крах итальянского фашизма. М., 1973, с. 5—6.