СССР отклоняет германские предложения

Не считая пока Германию достаточно подготовленной для нападения на СССР, фашистский канцлер заявил Риббентропу, что «необходимо инсценировать в германо-русских отношениях новый Рапалльский этап» и что «необходимо будет проводить с Москвой в течение определенного времени политику равновесия и экономического сотрудничества»¹. Как писал Э. Вайцзеккер, они «начали ухаживать за русскими»².

Это становилось заметным по изменению тона германской печати. Постепенно из германских газет стали исчезать высказывания об агрессивных планах Германии в отношении Украины, как и столь свойственные для них различные антисоветские инсинуации. На новогоднем приеме (12 января 1939 г.) германский канцлер в течение нескольких минут, к великому удивлению всех присутствующих, беседовал с советским полпредом А.Ф. Мерекаловым, чего он раньше в аналогичных случаях никогда не делал. Канцлер впоследствии признавал, что он еще на этом приеме начал вести дело к достижению договоренности с СССР. Характерным был и тот факт, что в его речи 20 января не было обычных для него нападок на Советский Союз. Не было их и в последующих речах Гитлера.

Германские представители в беседах с советскими дипломатами начали заговаривать о стремлении к расширению торговых связей и вообще к улучшению отношений с СССР. П. Клейст, советник И. Риббентропа, занимавшийся проблемами Восточной Европы, 7 апреля получил от него соответствующие указания³. 5 мая заведующий восточноевропейской референтурой экономико-политического отдела германского министерства иностранных дел Ю. Шнурре информировал поверенного в делах СССР в Германии Г.А. Астахова^* о согласии германской стороны на то, чтобы завод «Шкода» выполнил советские заказы, сделанные до прекращения существования чехословацкого государства. Такое заявление было весьма симптоматичным, тем более что речь шла о поставках — хотя и незначительных — военных материалов⁴. В тот же день нацистский министр пропаганды Геббельс в очередной раз проинструктировал редакторов газет не публиковать враждебных высказываний в отношении Советского Союза⁵. Риббентроп во время встречи с министром иностранных дел Италии Г. Чиано заявил, что он будет стремиться к ослаблению напряженности в отношениях с СССР⁶. 9 мая Астахов посетил в отделе печати МИД Германии Б. фон Штумма, чтобы представить ему нового корреспондента ТАСС И.Ф. Филиппова. В ходе беседы Штумм отметил следующие моменты, характерные для изменения германской политики в лучшую сторону: улучшение тона германской прессы в отношении СССР, отсутствие агрессивных намерений Германии в отношении Прибалтики (предстоящее заключение Германией пактов о ненападении с Латвией и Эстонией) и Украины^**. Штумм заговорил о желательности улучшения германо-советских отношений. Астахов заметил на это, что советская сторона видит во всем этом пока краткосрочный тактический маневр. Она никогда не уклоняется от улучшения отношений. Однако, поскольку германская сторона по своей инициативе вызвала ухудшение отношений, от нее и зависит в основном их улучшение⁷.

12 мая 1939 г. Г.А. Астахов сообщал в Москву, что «немцы стремятся создать впечатление о наступающем или даже уже наступившем улучшении германо-советских отношений. Отбросив все нелепые слухи, фабрикуемые здесь немцами или досужими иностранными корреспондентами, можно пока констатировать как несомненный факт лишь одно — это заметное изменение тона германской прессы в отношении нас... Но, отмечая эти моменты, мы, конечно, не можем закрывать глаза на их исключительно поверхностный, ни к чему не обязывающий немцев характер... Слишком уж ясны мотивы, заставляющие немцев изменить тон в отношении нас, чтобы к этому можно было в данной стадии относиться достаточно серьезно»⁸.

Мотивы эти были изложены нацистским канцлером, в частности, в разговоре с его адъютантом Н. фон Беловым. «В наших интересах, — сказал он, — установление взаимопонимания с Россией, так как мы таким путем могли бы изолировать Польшу и одновременно отпугнуть Англию»⁹.

Представители германского правительства продолжали в осторожной форме затрагивать вопрос об улучшении германо-советских отношений и в беседах с советскими дипломатами. Так, 17 мая Астахов имел беседу с ответственным сотрудником МИД Германии, специалистом по экономическим проблемам Ю. Шнурре по вопросу о статусе советского торгового представительства в Праге. Во время этого разговора Шнурре попытался затронуть также «тему об улучшении советско-германских отношений». Германский представитель начал «заверять об Отсутствии у Германии каких бы то ни было агрессивных стремлений в отношении СССР» и спросил, что нужно сделать, чтобы рассеять недоверие с советской стороны. Однако Г.А. Астахов заявил, что Советское правительство не имеет данных «о коренном изменении германской политики»¹⁰.

20 мая германский посол в Москве фон Шуленбург поставил перед В.М. Молотовым вопрос о возобновлении экономических переговоров. С этой целью предлагался приезд в Москву Ю. Шнурре. Однако Советское правительство не считало возможным из-за напряженности политической атмосферы в отношениях между СССР и Германией вести переговоры о расширении торгово-экономических связей между обеими странами. На это обстоятельство народный комиссар иностранных дел и указал германскому послу. Он отметил, что экономические переговоры с Германией в последнее время начинались несколько раз, но непременно оказывались безрезультатными. Нарком заявил, что германское правительство вместо деловых переговоров по торгово-экономическим вопросам ведет своего рода игру. Для такой игры, сказал он, Германии следовало бы поискать в качестве партнера другую страну, а не СССР, который в игре такого рода участвовать не собирается. Советское правительство пришло к выводу, сказал В.М. Молотов, что «для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база»¹¹. Обескураженный ответом Шуленбург тут же посетил заместителя наркома В.П. Потемкина и растерянно «жаловался», что он, собственно, теперь не знает, что ему следует сообщить своему правительству. Но посла не смог «утешить» и В.П. Потемкин¹².

Этот отрицательный ответ, хотя немцы и были готовы к нему, не мог не обескуражить их. В Берлине в растерянности начали планировать следующие «ходы». 25 мая Риббентроп информировал Вайцзеккера, что Гитлер выразил заинтересованность в установлении между Германией и Советским Союзом «более терпимых отношений»¹³. Вайцзеккер писал в тот же день, что необходимо попытаться осложнить русско-англо-французские переговоры. Он считал полезным, чтобы советник германского посольства в Москве Х. Хильгер, находившийся в Берлине с целью подготовки материалов для переговоров с СССР о расширении торговых отношений, по возвращении в Москву провел зондаж, заявив, что «между Германией и Россией открыты все возможности». Кроме того, через итальянского посла в Москве А. Россо можно было бы «дать понять о готовности немцев к немецко-русским контактам»¹⁴.

Однако в то же время Вайцзеккер выражал опасения, что новое обращение к СССР связано «с возможностью повторного отказа»¹⁵. В письме германскому послу в СССР Ф. Шуленбургу 27 мая он отмечал, что новое немецкое обращение может вызвать в Москве саркастический смех. Поэтому Шуленбургу предписывалось проявлять пока «полную сдержанность»¹⁶.

С одобрения Гитлера очередной зондаж было решено предпринять в Берлине. 30 мая Вайцзеккер отметил в беседе с Г.А. Астаховым, что Германия сняла с повестки дня «украинский вопрос», устранив этим повод для войны между двумя странами. Он сказал, что имеется возможность улучшить советско-германские отношения. «Если Советское правительство хочет говорить на эту тему, — продолжал он, — то такая возможность имеется. Если же оно идет по пути «окружения» Германии вместе с Англией и Францией и хочет идти против Германии, то Германия готовится и к этому»¹⁷.

После этой беседы Вайцзеккер записал в своем дневнике, что германское правительство «вносит инициативные предложения», но русские по-прежнему «проявляют недоверие»¹⁸.

17 июня 1939 г. Шуленбург, прибыв в Берлин за новыми инструкциями, говорил об этом с Астаховым еще более определенно¹⁹. Касаясь беседы Астахова с Вайцзеккером, Шуленбург спросил, почему Советское правительство не реагирует на поставленные Вайцзеккером вопросы. Никакого ответа он, однако, так и не получил. Советское правительство не отвечало на все обращения фашистских дипломатов, продолжая в то же время добиваться заключения соглашения с Англией и Францией. Шуленбург вынужден был констатировать в своем отчете об этой беседе, что Астахов снова подчеркивал господствующее в Москве недоверие к политике Германии²⁰.

28 июня Шуленбург, возвратившись в Москву, посетил наркома иностранны дел СССР. Он заверял, что «германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР». Шуленбург подчеркнул, что это заявление, сделанное им по поручению Риббентропа, получило одобрение Гитлера. В ходе беседы он упомянул, в частности, о существовании советско-германского договора 1926 года о нейтралитете. В связи с этим В.М. Молотов переспросил, действительно ли посол уверен, что этот договор все еще остается в силе. Шуленбург ответил, что не имеет никаких оснований сомневаться в этом. Нарком сказал, что принимает это к сведению, отметив, что у Советского правительства были в этом отношении сомнения. Касаясь упоминания Шуленбурга о том, что Германия заключила (7 июня) договоры о ненападении с Латвией и Эстонией, нарком отметил, что, учитывая опыт с германо-польским договором о ненападении (он был объявлен Германией 28 апреля 1939 г. аннулированным), можно усомниться в прочности договоров. Шуленбург напомнил, что еще со времени беседы Вайцзеккера с Астаховым германская сторона ожидает ответа на поставленные ею вопросы²¹. Но она не получила его и на этот раз. Таким образом, советская сторона снова дала немцам от ворот поворот.

Через день МИД Германии послал Шуленбургу установку, что «в политической области пока, до дальнейших указаний, сказано достаточно» и что на данном этапе с немецкой стороны не следует заводить новые разговоры²².

Целый месяц немцы не решались больше обращаться по этим вопросам к Советскому правительству, опасаясь получить от советской стороны «унижающий ответ»²³ и считая дело безнадежным²⁴.

Советник германского посольства в СССР В. фон Типпельскирх, прибыв в Берлин, отмечал в беседе с Ю. Шнурре, что германское посольство в Москве «сделало все возможное», но безрезультатно²⁵. Шнурре, со своей стороны, констатировал в записке от 30 июня: «Главной причиной сдержанных ответов русских является, должно быть, нежелание вести одновременно с происходящими в Москве переговорами с англичанами и французами также и германо-советские переговоры»²⁶.

В Берлине решили ограничиться пока зондажем по экономической линии. 7 июля германскому посольству в Москве были посланы соответствующие указания. Германское правительство выражало готовность предоставить Советскому Союзу кредит в размере 200 млн рейхсмарок для размещения в Германии советских заказов. Оно заверяло, что германская промышленность будет в Состоянии выполнить эти заказы²⁷. 10 июля Х. Хильгер информировал об этом наркома внешней торговли А.И. Микояна. Он изложил конкретные предложения об условиях кредита и поставках²⁸.

Дальнейшие торговые переговоры вел заместитель торгового представителя СССР в Германии Е.И. Бабарин. 22 июля в советской печати было опубликовано сообщение о начавшихся в Берлине переговорах о торговле и кредите²⁹.

В тот же день германское министерство иностранных дел телеграфировало посольству в Москве, что торговые переговоры будут вестись с немецкой стороны в духе ясно выраженной предупредительности, так как желательно скорейшее заключение соглашения. Ф. Шуленбургу предлагалось снова попытаться начать переговоры по этим вопросам³⁰.

Таким образом, встревоженные достигнутой в это время договоренностью на переговорах между правительствами СССР, Англии и Франции о подписании одновременно с политическим соглашением также и военной конвенции в Берлине решили снова усилить зондаж и по политическим вопросам. Тогдашний сотрудник германского посольства в Москве Х. Херварт впоследствии писал, что Гитлер опасался оказаться в случае нападения на Польшу перед общим фронтом трех великих держав³¹.

25 июля Г.А. Астахов сообщал в Москву, что накануне Ю. Шнурре со ссылкой на Риббентропа заявил «о необходимости улучшения политических отношений между СССР и Германией» и выразил разочарование, что «все попытки германской стороны заговорить на эту тему Наркоминдел оставляет без ответа»³².

На следующий день Шнурре пригласил Астахова и Бабарина на обед. Сославшись на советско-германское сотрудничество в 20-е годы, Шнурре сказал, согласно имевшимся у него указаниям, что такое сотрудничество возможно и теперь. Он изложил три предполагаемых этапа его развития: восстановление экономического сотрудничества; нормализация и улучшение политических отношений; восстановление хороших политических отношений на основе договора 1926 года или их новое урегулирование со взаимным учетом наиболее важных политических интересов. Г.А. Астахов отметил, что Советский Союз имеет серьезные опасения. Он напомнил об «антикоминтерновском пакте», германо-японских связях, мюнхенском соглашении, которое могло иметь для СССР серьезные последствия. Для Советского Союза представляет опасность политика Германии в Финляндии, Прибалтийских государствах и Румынии. Поэтому в Москве не считают возможным полагаться на изменение политики Германии³³.

В последующие дни Берлин стал требовать от Ф. Шуленбурга скорейшего возобновления контактов в Москве. 29 июля и затем снова 31 июля Э. Вайцзеккер послал ему соответствующие указания³⁴. Однако попытки Ф. Шуленбурга добиться принятия его В.М. Молотовым оставались в те дни безрезультатными.

2 августа 1939 г. Астахов был приглашен к Риббентропу. Германский министр заявил, что между СССР и Германией нет неразрешимых вопросов «на протяжении всегда пространства от Черного моря до Балтийского. По всем этим вопросам можно договориться, если Советское правительство разделяет эти предпосылки». Пытаясь оказать давление, Риббентроп не скрывал, что Германия вела в то время тайные переговоры с Англией и Францией. Но он заявил, что «немцам было бы легче разговаривать с русскими, несмотря на все различия в идеологии, чем с англичанами и французами». Одновременно Риббентроп вновь прибег к недвусмысленным угрозам. «Если у вас другие перспективы, — говорил он, — если, например, вы считаете, что лучшим способом урегулирования отношений с нами является приглашение в Москву англо-французских военных миссий, то это, конечно, дело ваше. Что касается нас, то мы не обращаем внимания на крики и шум по нашему адресу в лагере так называемых западноевропейских демократий. Мы достаточно сильны и к их угрозам относимся с презрением и насмешкой. Мы уверены в своих силах; нет такой войны, которую мы бы не выиграли»³⁵.

На следующий день германский посол Шуленбург поставил эти вопросы и перед В.М. Молотовым. Отметив, что нормализация советско-германских отношений совпадает с желанием Советского правительства, нарком заявил, что ухудшение этих отношений произошло не по вине Советского правительства. Он указал на «антикоминтерновский пакт» и привел примеры антисоветского курса внешней политики Германии: поддержка и поощрение агрессивной политики Японии в отношении СССР и мюнхенское соглашение. Молотов спросил, как все это может быть поставлено в один ряд с заверениями посла об отсутствии у Германии враждебных замыслов против СССР³⁶.

Сообщая в Берлин об этой беседе, Шуленбург сделал вывод, что в Москве по-прежнему наблюдается недоверие к Германии и что Советское правительство «преисполнено решимости договориться с Англией и Францией»³⁷.

Поясняя позицию Советского правительства, три дня спустя Шуленбург писал, что в Москве «в каждом слове и на каждом шагу заметно очень сильное недоверие к нам. То, что это так, мы знали, правда, давно». Несчастье же заключается в том, что недоверие возбуждается очень легко, «а рассеять его можно лишь с трудом и постепенно»³⁸.

Вайцзеккер констатировал 6 августа, что немцы прилагают все более настойчивые усилия, чтобы договориться, но Москва оставляет эти зондажи без ответа³⁹.

Советское правительство хорошо понимало замыслы гитлеровцев. Так, 8 августа 1939 г. Г.А. Астахов сообщал в Москву, что фашистские руководители, разумеется, не собираются «всерьез и надолго соблюдать соответствующие эвентуальные обязательства. Я думаю лишь, что на ближайшем отрезке времени они считают мыслимым идти на известную договоренность... Что же касается дальнейшего, то тут дело зависело бы, конечно, не от этих обязательств, но от новой обстановки, которая создалась бы». Астахов отмечал, что немцев «явно тревожат наши переговоры с англо-французскими военными и они не щадят аргументов и посулов самого широкого порядка, чтобы предотвратить эвентуальное военное соглашение. Ради этого они готовы сейчас, по-моему, на такие декларации и жесты, какие полгода тому назад могли казаться совершенно исключенными»⁴⁰.

Даже западные исследователи и публицисты вынуждены признать исключительную сложность положения Советского Союза в связи с нежеланием западных стран пойти на сотрудничество с ним в защите мира в Европе. Вот, например, как освещает этот вопрос в своей книге о начале второй мировой войны английский историк Л. Мосли. Касаясь усиления недоверия СССР к политике Англии и Франции, он пишет, что советские руководители понимали, что «не могут доверять ни той, ни другой стороне, опасаясь, что в любой момент затягивающие переговоры представители западных демократий и не скупившиеся на заверения немцы могут оказаться просто обманщиками и опять сговориться, как они уже сделали в Мюнхене, оставив русских в еще большей изоляции, чем когда-либо. Нужна была осторожность»⁴¹.

По-прежнему оставляя без ответа зондаж со стороны германских дипломатов, Советское правительство упорно продолжало добиваться успешного завершения англо-франко-советских переговоров. Но в середине августа стало совершенно очевидно, что договориться с правительствами Англии и Франции о заключении эффективного договора о взаимопомощи и связанной с ним военной конвенции невозможно.

Образовался своего рода заколдованный круг: английская и французская дипломатия добивалась соглашения с Германией, но Берлин такое соглашение не интересовало; германская дипломатия стремилась к нормализации отношений с СССР, но Советское правительство не реагировало на германские предложения; советская дипломатия добивалась заключения договора о взаимной помощи против германской агрессии с Англией и Францией, но они уклонялись от подписания такого договора.

О нежелании Англии и Франции встать на путь сотрудничества с Советским Союзом неопровержимо свидетельствуют приведенные выше документы английского правительства об англо-франко-советских переговорах, открытые теперь (хотя и не полностью) для исследователей. Среди высказываний Чемберлена, Галифакса и других английских министров на заседаниях английского правительства и его внешнеполитического комитета, а также среди вносившихся на их рассмотрение меморандумов нет ни одного заявления или документа, который свидетельствовал бы о стремлении английского правительства заключить с СССР эффективный договор о взаимной помощи против германской агрессии. Напротив, они неоспоримо доказывают, что английские правящие круги преследовали в переговорах с СССР совсем другие цели.

Пока существовала хоть какая-то надежда на заключение англо-франко-советского договора, Советское правительство не реагировало на немецкие зондажи. Однако в связи с провалом переговоров трех держав игнорировать германские обращения становилось невозможно.

В связи с безрезультатностью англо-франко-советских переговоров перед Советским правительством, по существу, был следующий выбор: пассивно наблюдать, как Германия захватывает или иными путями подчиняет своему господству все пограничные с СССР страны Восточной Европы, занимая выгодные стратегические позиции для последующего нападения на СССР, причем в условиях, когда любой разразившийся вблизи советских границ вооруженный конфликт мог перерасти в открытые военные действия; или, используя отсутствие у Германии намерения начать войну с СССР, сделать все возможное для ограничения сферы распространения германской агрессии, чтобы максимально оградить интересы как СССР, так и других стран и народов Восточной Европы, а также предотвратить стихийное, непреднамеренное возникновение военных действий между Германией и СССР.

Тем временем германская дипломатия проявляла все большую активность. В беседе с Астаховым 10 августа Шнурре уже прямо говорил о возможном вооруженном конфликте между Германией и Польшей. Но он заверял, что «германские интересы в Польше ограниченны. Они не должны прийти в коллизию с возможными советскими интересами». Шнурре сказал, что если причиной советско-английских переговоров является чувство опасности со стороны Германии в случае германо-польского конфликта, то Германия готова считаться с интересами Советского Союза в деле обеспечения его безопасности⁴².

Два дня спустя через полпредство СССР в Берлине немцы были извещены о согласии Советского правительства приступить к «поэтапному обсуждению экономических и других вопросов», в том числе вопроса о подписанных ранее между двумя странами политических договорах⁴³.

14 августа 1939 г. Шуленбург получил указания Риббентропа срочно посетить наркома иностранных дел. Ему поручалось сделать заявление о том, что Англия и Франция вновь пытаются втравить Россию в войну с Германией. В 1914 году такая война имела для России плохие последствия. Интересы Германии и СССР требуют, чтобы они избежали взаимного истребления в угоду западным державам. Рисуя таким образом последствия войны между Германией и СССР, германское правительство выражало готовность урегулировать отношения между двумя странами. Ф. Шуленбургу предписывалось заявить В.М. Молотову, что «у Германии нет каких бы то ни было агрессивных намерений против СССР. Имперское правительство считает, что между Балтийским и Черным морями нет такого вопроса, который нельзя было бы урегулировать к обоюдному удовлетворению обеих стран. Сюда относятся такие вопросы, как Балтийское море, Прибалтика, Польша, вопросы Юго-Востока и т. д.». Для урегулирования в ближайшее же время этих вопросов Риббентроп выражал готовность прибыть в Москву⁴⁴.

Вечером 15 августа германский посол зачитал это заявление Молотову. Сообщая об этом в Берлин, Шуленбург отмечал, что, хотя нарком приветствовал намерения Германии улучшить отношения с СССР, он тем не менее не дал конкретных ответов на поставленные вопросы, в том числе о возможности приезда в Москву Риббентропа. В ходе беседы, как сообщал в Берлин Шуленбург, нарком информировал его о сообщении, полученном им от поверенного в делах СССР в Италии, о его беседе с итальянским министром иностранных дел Г. Чиано. Последний рассказал, что в Берлине разработан план улучшения отношений с СССР, в котором содержатся, в частности, следующие пункты:

1) Германия готова оказать влияние на Японию с целью улучшения советско-японских отношений;

2) рассматривается возможность заключения с СССР договора о ненападении и совместном гарантировании Балтийских государств;

3) Германия готова заключить с СССР широкое экономическое соглашение.

Нарком спросил, соответствуют ли сведения об этом плане действительности и готов ли Риббентроп во время визита в Москву подписать договор о ненападении⁴⁵.

17 августа Шуленбург снова явился к наркому иностранных дел СССР. Согласно полученным из Берлина указаниям, он подтвердил готовность Германии заключить с СССР договор о ненападении и гарантировать вместе с СССР суверенитет Балтийских государств. Германское правительство обещало также оказать влияние на Японию в целях нормализации японо-советских отношений. Шуленбург сообщил, что министр иностранных дел Германии готов прибыть в Москву с соответствующими полномочиями 18 августа или в последующие дни⁴⁶. Гитлер заявил своим приближенным, что в случае необходимости он и сам готов поехать в Москву⁴⁷.

Отвечая послу, В.М. Молотов отметил, что до сих пор представители германского правительства выступали с враждебными в отношении СССР заявлениями. Поэтому Советское правительство исходило из того, что Германия готовится к нападению на СССР, тем более что оно создало против Советского Союза общий фронт ряда государств. Если теперь германское правительство отходит от старого курса и стремится к серьезному улучшению политических отношений с СССР, то такую перемену можно только приветствовать. Советское правительство готово изменить свою политику в отношении Германии. Первым шагом могло бы быть заключение торгово-кредитного соглашения. Вторым шагом после непродолжительного времени — заключение договора о ненападении. Относительно возможности визита Риббентропа в Москву нарком сказал, что он требует основательной подготовки⁴⁸.

18 августа Риббентроп послал Шуленбургу новую срочную телеграмму с дальнейшими указаниями. Посол должен был заявить, что германо-польские отношения обострились в такой степени, что возможно возникновение открытого конфликта. В связи с этим желательно прояснение отношений между Германией и СССР до начала этого конфликта, чтобы в случае его «была возможность учесть русские интересы, что без такого прояснения стало бы, естественно, затруднительным». Одновременно с договором о ненападении Риббентроп выражал готовность «подписать специальный протокол, регулирующий интересы обеих сторон в тех или иных вопросах внешней политики...»⁴⁹.

Выслушав на следующий день соответствующее заявление Ф. Шуленбурга и проинформировав о нем советское руководство, Молотов сообщил германскому послу, что Риббентроп мог бы прибыть в Москву 26 или 27 августа. Нарком передал также проект договора о ненападении. Как Шуленбург телеграфировал в Берлин, нарком придавал серьезное значение дополнительным обязательствам, которые Германия выражала готовность взять на себя с учетом интересов безопасности СССР, но просил сформулировать их более четко⁵⁰.

19 августа в Берлине было подписано советско-германское торгово-кредитное соглашение. Германия предоставила Советскому Союзу кредит в размере 200 млн марок сроком на семь лет для закупки в течение двух лет германских товаров⁵¹. По этому соглашению Германия обязалась поставить СССР не только в обмен на советские товары, но и в кредит (и действительно поставила) значительное количество промышленных изделий, в том числе таких, которые были необходимы для укрепления обороноспособности страны.

Примечания

*. В апреле 1939 года советский полпред А.Ф. Мерекалов покинул Берлин, и в течение продолжительного времени полпредство возглавлял временный поверенный в делах СССР в Германии Г.А. Астахов.

**. В марте 1939 года с согласия Германии была присоединена к Венгрии бывшая чехословацкая Закарпатская Украина, которая рассматривалась как составная часть будущего вассального украинского государства, создание которого планировалось в Берлине после Мюнхена.

1. СССР в борьбе за мир... — С. 455.

2. Die Weizsäcker-Papiere. — S. 176.

3. См. Kleist P. Die europäische Tragödie. — S. 22—23.

4. См. Максимычев И.Ф. Дипломатия мира против дипломатии войны. Очерк советско-германских дипломатических отношений в 1933—1939 годах. — М., 1981. — С. 238.

5. См. Fabry Ph. W. Die Sowjetunion und das Dritte Reich. Eine dokumentierte Geschichte der deutsch-sowjetischen Beziehungen von 1933 bis 1941. —Stuttgart, 1971. —S. 68—69.

6. Ibid. — S. 69.

7. См. Панкратова М.И. В канун второй мировой войны. 1939 г. // Новая и новейшая история. — 1985. — № 5. — С. 116.

8. АВП СССР. — Ф. 082. — Оп. 22. — Д. 7. — Л. 214—215.

9. Below N. Als Hitlers Adjutant, 1937—45. — Mainz, 1980. — S. 170.

10. АВП СССР. — Ф. 082. — Оп. 22. — Д. 7. — Л. 220—221.

11. АВП СССР. — Ф. 06. — Оп. 1. — Д. 2. — Л. 24—26.

12. Вопросы истории. — 1972. — № 9. — С. 140.

13. Parkinson R. Op. cit. — P. 151.

14. ADAP. — Ser. D. — Bd. 6. — S. 488.

15. Ibid. — S. 497.

16. Ibid. — S. 493, 497—498.

17. АВП СССР. — Ф. 059. — Оп. 1. — Д. 2036. — Л. 98—102.

18. Die Weizsäcker-Papiere. — S. 154.

19. АВП СССР. — Ф. 082. — Оп. 22. — Д. 7. — Л. 214—215.

20. См. ADAP. — Ser. D. — Bd. 6. — S. 619.

21. Ibid. — S. 673—674; Андросов И.Ю. Накануне второй мировой войны // Вопросы истории. — 1972. — № 10. — С. 100.

22. ADAP. — Ser. D. — Bd. 6. — S. 680.

23. Irving D. — Op. cit. — P. 231.

24. Fabry Ph. W. Op. cit. — S. 72.

25. ADAP. — Ser. D. — Bd. 6. — S. 764.

26. Ibid. — S. 687.

27. Ibid. — S. 729—730.

28. Ibid. — S. 745, 787.

29. См. Правда. — 1939. — 22 июля.

30. См. ADAP. — Ser. D. — Bd. 6. — S. 803.

31. См. Herwarth H. von. Erlebte Zeitgeschichte. 1931. bis 1945. — F.a/M., 1982. — S. 165.

32. История внешней политики СССР. — Т. 1. — С. 384.

33. См. ADAP. — Ser. D. — Bd. 6. — S. 847; Вопросы истории. — 1972. — № 10. — С. 103.

34. См. ADAP. — Ser. D. — Bd. 6. — S. 854—855, 861.

35. История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941—1945. — Т. 1. — С. 174.

36. См. Вопросы истории. — 1972. — № 10. — С. 104.

37. ADAP. — Ser. D. — Bd. 6. — S. 894, 905.

38. Ibid. — S. 905.

39. См. Die Weizsäcker-Papiere. — S. 157—158.

40. История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941—1945. —T. 1. — С. 174—175.

41. Mosley L. Op. cit. — P. 288.

42. См. ADAP. — Ser. D. — Bd. 7. — S. 14—16.

43. См. Фалин В. Почему в 1939-м? // Новое время. — 1987. — № 40. — С. 20; ADAP. — Ser. D. — Bd. 7. — S. 48.

44. См. История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941—1945. — Т. 1. — С. 175; ADAP. — Baden-Baden, 1956. — Ser. D. — Bd. 7. — S. 51—52.

45. См. ADAP. — Ser. D. — Bd. 7. — S. 63—64, 71—75.

46. Ibid. — S. 70, 95.

47. См. Speer A. Erinnerungen. — F.a/M., 1969. — S. 176.

48. См. Вопросы истории. — 1972. — № 10. — С. 108; ADAP. — Ser. D. — Bd. 7. — S. 95—96.

49. Известия. — 1987. — 21 авг.; ADAP. — Ser. D. — Bd. 7. — S. 100—102.

50. См. ADAP. —Ser. D. — Bd. 7. — S. 111—112, 124—125.

51. См. Известия. — 1939. — 21 авг.