Следствие длиной в 14 лет

22 марта 1990 г. прокуратурой Харьковской области Украинской ССР по факту обнаружения в лесопарковой зоне г. Харькова захоронений неизвестных лиц с признаками насильственной смерти было возбуждено уголовное дело, которое впоследствии передано в ГВП, где оно было принято к производству 30 сентября того же года как уголовное дело № 159 «О расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле — мае 1940 г.». 21 сентября 2004 г. Главной военной прокуратурой РФ это дело было прекращено.

Назначая следствие по уголовному делу № 159, главный военный прокурор СССР Александр Катусев ориентировал следственную бригаду на правовое оформление политического решения Горбачева о признании виновными руководителей СССР и НКВД. Делу следовало придать юридически законченную форму и закрыть за смертью обвиняемых. Эта установка действовала до конца следствия.

«Козыревщина» в то время довлела не только в международной политике, но в общественно-политической жизни России в целом. Поэтому не удивительно, что до 1995 г. проводимое следствие базировалось на заключении комиссии экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу № 159 от 2 августа 1993 г. (Катынский синдром. С. 396, 446), представлявшее последовательно изложенную польскую версию катынского преступления. Судя по некоторым лексическим оборотам речи в тексте заключения, отдельные его части были дословно взяты из польских источников и дословно переведены на русский язык.

Вот не совсем свойственные русскому языку обороты речи: «оно ввергло СССР в действия» (с. 454 «Катынского синдрома...»), «не менялось стремление не распускать» (с. 461), «не выдержало проверки материалами» (с. 476), «которым полагался статус» (с. 486) и т. д. Не случайно вышеупомянутое заключение российских экспертов впервые было опубликовано в 1994 г. в Варшаве (на польском языке). На русском языке заключение впервые увидело свет в 2001 г. в книге «Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях» (Катынский синдром. С. 446—494).

Создается впечатление, что комиссия экспертов ГВП РФ при расследовании дела № 159 полностью положилась на выводы польской экспертизы 1988 г. и выводы Технической комиссии ПКК 1943 г. Эксперты вышли за рамки уголовного дела № 159 и взяли на себя функции третейских судей довоенных международных действий СССР в 1939 г. Подобное легко объясняется, если учесть, что польская сторона всегда увязывала судьбу польских офицеров с пактом Риббентропа-Молотова и «сентябрьской кампанией» Красной Армии в 1939 г.

В своем заключении от 2 августа 1993 г. экспертная комиссия ГВП сформулировала следующий вывод: «...сталинское руководство грубо нарушило Рижский мирный договор и договор о ненападении между СССР и Польшей 1932 г. Оно ввергло СССР в действия, которые попадают под определение агрессии согласно конвенции об определении агрессии от 1933 г...... Таким образом, ввод частей Красной Армии в сентябре 1939 г. на территорию Западной Белоруссии и Украины был квалифицирован как «агрессия» (Катынский синдром. С. 454).

Далее эксперты сочли, что «материалы следственного дела содержат убедительные доказательства наличия события преступления — массового убийства органами НКВД весной 1940 г. содержавшихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях НКВД 14 522 (так в тексте) польских военнопленных... Доказано также, что единым умыслом одновременно в тюрьмах... были расстреляны 7305 поляков, в том числе около 1000 офицеров» (Катынский синдром. С. 489).

Эксперты квалифицировали уничтожение 21.857 польских военнопленных из лагерей и заключенных следственных тюрем как «тягчайшее преступление против мира, человечества и как военное преступление, за которое должны нести ответственность И.В. Сталин, В.М. Молотов и другие члены Политбюро ЦК ВКП(б) ...» (Катынский синдром. С. 491). Уничтожение польских военнопленных и заключенных на основании статей 171 и 102 УК РСФСР было квалифицировано как «геноцид» (Катынский синдром. С. 492).

Постановление Политбюро ЦК ВКГІ(б) было определено «как надправовое, ставящее свое решение и его исполнителей, включая органы НКВД, выше закона». Также было отмечено, что «Особые совещания были неправомочны принимать решения в отношении военнопленных...» (Катынский синдром. С. 485).

Эксперты пришли к выводу, что «все польские военнопленные... а также 7305 поляков, расстрелянных... в тюрьмах... подлежат полной реабилитации как невинные жертвы сталинских репрессий, со справедливым возмещением морального и материального ущерба» (Катынский синдром. С. 492).

Относительно противоправных действий польских граждан против граждан России или против Советской России в 1918—1939 гг. и их заявлений в плену о том, что после освобождения они «направят оружие против Красной Армии» эксперты сделали следующие выводы: «...чем бы не занимались до 1939 г. польские военнопленные или заключенные поляки, эти действия являлись внутренним делом Польши... Поскольку поляки в это время находились в плену и их намерения в практические действия не претворялись, следует признать, что в их поведении также отсутствовал состав какого-либо преступления» (Катынский синдром. С. 485).

Крайне жесткими были оценки экспертов результатов советской эксгумации 1944 г. «Сообщение специальной комиссии под руководством Н.Н. Бурденко, выводы комиссии под руководством В.И. Прозоровского, проигнорировавшие результаты предыдущей эксгумации... следует признать не соответствующими требованиям науки, постановления — не соответствующими истине и потому ложными.

Проведенный польскими экспертами анализ «Сообщения специальной комиссии...» является полностью обоснованным с научно-исторической точки зрения и доказательно ставящим под сомнение состоятельность выводов специальной комиссии под руководством Н.Н. Бурденко» (Катынский синдром. С. 493). Все имевшиеся в то время доказательства наличия в 1940—1941 гг. под Смоленском лагерей с польскими военнопленными эксперты не приняли к сведению.

Что можно сказать по поводу заключения экспертов ГВП? Учитывая, что наше исследование в основном посвящено спорным вопросам, которые вызывает заключение экспертов ГВП, коснемся лишь нескольких моментов.

Прежде всего необходимо отметить, что в работе экспертной комиссии ГВП четко просматривается широкое применение известного принципа западной юриспруденции «per se», т. е. когда событие рассматривается само по себе, вне связи с событиями, ему предшествовавшими. Помимо этого эксперты в оценке польско-советских отношений и катынской проблемы широко применяли двойные стандарты.

В результате Польша, на протяжении двух десятилетий (1919—1939 гг.) занимавшая крайне агрессивную и недружественную позицию в отношении СССР, в заключении экспертов ГВП предстала как жертва международного агрессора — Советского Союза.

Как уже отмечалось, эксперты ГВП утверждали, что «чем бы ни занимались до 1939 г. польские военнопленные или заключенные поляки, эти действия являлись внутренним делом Польши...». Этим утверждением эксперты фактически оправдывали преступные действия польской военщины и властей, приведшие к гибели в польском плену в 1919—1922 гг. десятков тысяч советских красноармейцев.

Дальнейшие «натяжки» и неточности, содержащиеся в заключении экспертов ГВП 1993 г., нет нужды перечислять. Это заключение, по утверждению одного из его авторов, российского историка и политолога проф. И. Яжборовской, в 1994 г. было поддержано (?) Главной военной прокуратурой России. Однако дальнейшее развитие событий показало, что для подобных утверждений у Яжборовской было мало оснований. Сама Яжборовская в интервью газете «Жечпосполита» подтвердила, что «в 1995 г. новый прокурор, начавший вести это депо, получил четкие указания: ограничиться поиском виновных среди состава политбюро...» («Жечпосполита» 5 авг. 2005 г.).

В начале 1990-х годов в советской, а впоследствии российской печати появилось значительное количество свидетельств о том, что в 1940 и 1941 гг. под Смоленском в трех лагерях особого назначения находились польские военнопленные. Однако при расследовании уголовного дела № 159 они не были учтены.

Фактически на основании заключения комиссии экспертов старший военный прокурор ГВП РФ А.М. Яблоков 13 июля 1994 г. подготовил и вынес постановление о прекращении уголовного дела №159. В этом постановлении «Сталин и приближенные к нему члены Политбюро ЦК ВКП(б) Молотов, Ворошилов, Калинин, Каганович, Микоян и Берия, руководители НКВД/НКГБ/МГБ СССР и исполнители расстрелов на местах признавались виновными в совершении преступлений, предусмотренных статьей 6, пункты «а», «б», «в» Устава международного военного трибунала (МВТ) в Нюрнберге (преступления против мира, человечества, военные преступления) и геноциде польских граждан» (Катынский синдром, с. 400).

Однако руководство ГВП, а затем и Генеральной прокуратуры РФ с указанной выше квалификацией катынского преступления не согласились. Постановление от 13 июля 1994 г. было отменено и дальнейшее расследование поручено другому прокурору (Катынский синдром, с. 491).

С назначением нового руководителя следственной бригады подходы к уголовному делу № 159 несколько изменились, но основные политические установки остались прежними. Следствие исходило из безусловной вины сталинского руководства за гибель польских военнопленных. Другие версии не рассматривались. Расследование продолжилось и завершилось лишь через 10 лет, 21 сентября 2004 г.

Постановление и основная информация по делу засекречены. Однако кое-что о результатах расследования дела № 159 можно узнать из ответа начальника управления надзора за исполнением законов о федеральной безопасности генерал-майора юстиции В.К. Кондратова председателю Правления Международного историко-просветительского, благотворительного и правозащитного общества «Мемориал» А.Б. Рогинскому.

Процитируем этот ответ: «...Расследованием установлено, что в отношении польских граждан, содержавшихся в лагерях НКВД СССР, органами НКВД СССР в установленном УПК РСФСР (1923 г.) порядке расследовались уголовные дела по обвинению в совершении государственных преступлений.

Вначале марта 1940г. по результатам расследования уголовные дела переданы на рассмотрение внесудебному органу — «тройке», которая рассмотрела уголовные дела в отношении 14542 польских граждан (на территории РСФСР —10 710 человек, на территории УССР — 3832 человека), признала их виновными в совершении государственных преступлений и приняла решение об их расстреле.

Следствием достоверно установлена гибель в результате исполнения решений «тройки» 1803 польских военнопленных, установлена личность 22 из них.

Действия ряда конкретных высокопоставленных должностных лиц СССР квалифицированы по п. «б» ст. 193-17 УК РСФСР (1926 г.) как превышение власти, имевшее тяжелые последствия при наличии особо отягчающих обстоятельств. 21.09.2004 г. уголовное дело в их отношении прекращено на основании п. 4 ч. 1 ст. 24 УПК РФ за смертью виновных.

В ходе расследования по делу по инициативе польской стороны тщательно исследовалась и не подтвердилась версия о геноциде польского народа в период рассматриваемых событий весны 1940 года...

Действия должностных лиц НКВД СССР в отношении польских граждан основывались на уголовно-правовом мотиве и не имели целью уничтожить какую-либо демографическую группу.

...Российская прокуратура уведомила Генеральную прокуратуру Республики Польша о завершении следствия по данному уголовному делу и о готовности предоставления возможности ознакомления с 67 томами уголовного дела, не содержащими сведений, составляющих государственную тайну.

В настоящее время решается вопрос о возможности применения к расстрелянным польским гражданам Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий»».

30 марта 2006 г. авторы настоящего исследования встретились в Главной военной прокуратуре Российской Федерации с генерал-майором юстиции Валерием Кондратовым и руководителем следственной бригады ГВП по Катынскому уголовному делу № 159 полковником юстиции Сергеем Шаламаевым.

Генерал Кондратов и полковник Шаламаев подтвердили информацию о том, что Главная военная прокуратура исследовала ситуацию в отношении 10.685 поляков, содержавшихся в тюрьмах Западной Белоруссии и Западной Украины. Согласно предложению Берии и решению Политбюро ЦК ВКП(б) подлежали расстрелу 11.000 польских заключенных. Однако в записке Шелепина указано, что было расстреляно лишь 7.305 содержавшихся в тюрьмах поляков. Судьба 3.695 оказалась неясной.

Предположительно, и эту точку зрения разделяют следователи Главной военной прокуратуры, эти 3.695 польских граждан были осуждены к различным срокам лишения свободы и направлены из украинских и белорусских тюрем в советские исправительно-трудовые лагеря, где некоторые из них умерли от естественных причин в 1940-41 гг., а большинство благополучно дождались амнистии от 12 августа 1941 г., освободились из мест лишения свободы и погибли позднее во время Великой Отечественной войны, в том числе с оружием в руках сражаясь с немцами, или же умерли своей смертью после окончания войны.

В отношении судьбы 7.305 заключенных из тюрем Западной Украины и Западной Белоруссии, фигурирующих в «записке Шелепина», Главная военная прокуратура РФ предполагает, что все эти люди были во внесудебном порядке расстреляны сотрудниками НКВД СССР в апреле-мае 1940 г.

Никакими официальными сведениями о результатах польских раскопок и эксгумаций 1994—1996 гг. в Козьих Горах, Медном и Пятихатках ГВП РФ не располагает. К материалам уголовного дела №159. данные этих польских эксгумаций не приобщались, как и данные более поздних польско-украинских эксгумаций на спецкладбище в Быковне (г. Киев).

В ходе беседы в ГВП была сделана попытка установить, каким именно образом сотрудниками Главной военной прокуратурой в ходе следствия была «абсолютно достоверно» установлена гибель 1.803 польских граждан из числа 14.552 военнопленных, содержавшихся в лагерях. После длительных и упорных расспросов сотрудники ГВП, не уточняя деталей, были вынуждены признать, что прозвучавшая 11 марта 2005 г. на пресс-конференции Главного военного прокурора РФ А.Н. Савенкова сенсационная цифра «1.803» была получена в результате простого сложения официальных данных о количестве трупов, эксгумированных комиссией Бурденко в 1944 г. и следственной бригадой ГВП РФ в 1991 г.

Во время беседы выявилась односторонность правовой позиции Главной военной прокуратуры в Катынском деле. Это обусловлено тем, что расследование уголовного дела №159 с самого начала сотрудниками прокуратуры проводилось в очень узких временных рамках (весна 1940 г.), а также, как отмечалось, в рамках единственной, заранее заданной следствию версии о безусловной вине руководства СССР в катынском расстреле.

Расследование этой версии проводилось при соблюдении целого ряда формальных юридических ограничений со стороны российского уголовно-процессуального законодательства, весьма несовершенного в вопросах исследования и последующей правовой оценки противоречивых исторических и политических проблем.

В результате следствие не рассмотрело один из основных эпизодов Сообщения специальной комиссии Н.Н. Бурденко 1944 г. Речь идет о переводе весной 1940 г. части осужденных польских военнопленных в три лагеря особого назначения под Смоленском.

Также не была исследована информация о фактах расстрелов немецкими оккупационными властями в районе Козьих Гор и в других местах западнее Смоленска в конце лета, осенью и в начале декабря 1941 года нескольких тысяч польских граждан, одетых в польскую военную форму.

Следователям российской военной прокуратуры было запрещено в рамках уголовного дела № 159 увязывать расстрел части польских военнопленных в 1940 г., с военными преступлениями, совершенными польской стороной в ходе польско-советской войны 1919-1920 гг., а также с гибелью в польском плену большого количества военнопленных и интернированных советских граждан в 1919-1922 гг.

В результате это существенно ослабило позиции российской стороны в российско-польском катынском конфликте.