1. На Балтике прохладно

В начале октября 1939 г. в швейцарском сатирическом журнале «Небельшпальтер» была помещена поражающая своей образностью политическая карикатура. На ней изображена приемная «хирурга». На висящей здесь же вывеске написано: «Поликлиника. Кремль. Ампутации производятся ежедневно и бесплатно». На стоящей вдоль стены скамейке сидят трое испуганных «больных». Первый из них держит флажок с надписью «Литва», второй — с надписью «Латвия», а третий держит флажок без надписи, видимо, символизирующий Финляндию, судьба которой к тому времени еще не была решена. Все они с ужасом смотрят на «больного», несущего флажок с надписью «Эстония». На костылях с ампутированной ногой он выходит из хирургического кабинета. Сам же «хирург» с грузинским носом и черными усами стоит у двери, услужливо приоткрытой человеком в форме эсэсовца. Сзади «хирурга» выглядывает лицо в пенсне. Руки «хирурга» по локоть в крови. Он держит хирургическую пилу, а за поясом у него кинжал. Текст под карикатурой: «Прошу, следующий!»¹.

Так художник по свежим следам изобразил ампутацию государственного суверенитета Прибалтийских республик, которую произвели Сталин и Молотов в конце сентября — начале октября 1939 г.

Драматические события в Литве, Латвии и Эстонии, происходившие в 1939—1941 гг., привлекали внимание не только современников. Даже сейчас, 50 лет спустя, они не перестают быть актуальными. Об этом свидетельствуют те сложные противоречивые процессы, которые активизировались в 1989 г. и привели к нынешнему положению в этом регионе.

Так что же происходило в те предвоенные годы в Прибалтике и какова при этом была реальная роль Советского Союза?

Как известно, в первые месяцы после победы Великой Октябрьской социалистической революции в России и под ее влиянием в республиках Прибалтики была установлена советская власть и съезды рабочих, солдатских и безземельных депутатов провозгласили их автономными частями Советской России. Однако в ходе интервенции Германии и под давлением стран Антанты к 1920 г. советская власть в них была ликвидирована.

В последующие два десятилетия часть трудящихся выступала за восстановление советской власти. Их борьбу возглавляли коммунисты. Буржуазия осуществляла свою власть, как правило, демократическими методами, но в острые моменты классовой борьбы и политической нестабильности прибегала к репрессиям и политическому произволу. А в Латвии в мае 1934 г. даже был совершен реакционный переворот.

Разумеется, во всех Прибалтийских республиках, хотя и с разной степенью активности, существовали общедемократические движения, которые могли бы привести к победе сил демократии и социального прогресса. Любое подталкивание этого закономерного процесса, как показывает исторический опыт, обычно приводит или к патовому состоянию, или к негативным последствиям. Обстановка в Прибалтийских республиках подтвердила эту историческую закономерность.

Прибалтийские республики пользовались уважением мирового сообщества. Они были членами Лиги Наций, а Латвия в 1936—1938 гг. являлась даже непостоянным членом Совета Лиги Наций.

Еще в начале 30-х годов, особенно после прихода к власти в Германии Гитлера, руководящие круги Советского Союза уделяли Прибалтийским республикам большое внимание. Так, в статье, опубликованной в декабре 1933 г., К. Радек писал, что «независимость Прибалтийских стран является гарантией мира в Восточной Европе и ее нарушение может подвергнуть опасности этот мир». Далее автор уточнял, что в Советском Союзе допускают, что нарушение независимости Прибалтийских стран может произойти как извне, так и в силу внутренних событий².

Нетрудно уловить в этом высказывании идею о возможности прямой и косвенной агрессии, идею, которая несколько лет спустя в ходе англо-франко-советских переговоров стала серьезным препятствием для достижения соглашения.

В условиях угрозы фашистской агрессии против Прибалтийского региона правительства Литвы, Латвии и Эстонии провозгласили политику нейтралитета своих стран. Но это вовсе не гарантировало их безопасность. Вот почему в марте 1938 г. советский военный атташе в Варшаве заявил, что если Польша вторгнется в Литву, а немцы займут Мемель, то советские войска вступят в Эстонию и Латвию³. В июне 1939 г. эти страны заключили с Германией договоры о ненападении. Тогда же генерал Гальдер и адмирал Канарис посетили Эстонию.

Имея обширную информацию о нарушениях прав человека и массовых репрессиях в отношении миллионов советских граждан в годы сталинизма в СССР, общественность Прибалтийских республик с настороженностью относилась к внутренней и внешней политике Сталина. Поэтому усилия коммунистов приписать эти негативные сведения о Советском Союзе проискам империалистической пропаганды воспринимались в народе с недоверием. Но лозунги компартий с требованием защиты социальных завоеваний трудящихся и демократизации общественной жизни своих стран находили поддержку. Остается фактом, что значительные слои населения были недовольны высокими залогами, а мелкие крестьяне испытывали трудности со сбытом своей продукции. Имели место и другие острые социальные проблемы, которые создавали напряженность в отношениях между народом и правительством. Однако вызывает сомнение, можно ли эти процессы именовать революционной ситуацией, которая впоследствии якобы переросла в революцию.

Существовавшие в этих республиках авторитарные режимы, хотя и имели некоторые различия, в целом же не носили характера, схожего с итальянским фашизмом или германским нацизмом. Отсутствовал массовый террор, который был характерен в то время для многих других европейских стран. В 1940 г. в Латвии, например, имелось 200, а в Эстонии — менее 100 политических заключенных⁴. Печать пользовалась относительной свободой. Не существовало жестокого угнетения национальных меньшинств, в том числе и русских, которые в Латвии составляли 10%, а в Эстонии — 8% всего населения⁵.

Из анализа документов можно сделать вывод о том, что большинство граждан Прибалтики в то время хотело жить в своих независимых республиках даже при существовании угрозы со стороны Германии. Многие согласились бы и с установлением советской власти, но не «русского» образца. В качестве оптимального варианта литовцы, например, считали, что, «опираясь на соседство Советского Союза», они будут «чувствовать себя значительно лучше, чем в последнее время», как записал в своем служебном дневнике полпред СССР в Литве Н.Г. Поздняков⁶.

Вооруженные силы Прибалтийских республик к началу войны были немногочисленными, о чем свидетельствует следующая таблица⁷.

Территория, тыс. кв. км: Эстония — 48, Латвия — 66, Литва (Без Мемельской области и Виленщины) — 53. Все республики — 383.

Население, млн. чел: Эстония — 1.1, Латвия — 2.0, Литва — 2.4. Все республики — 5.5.

Протяженность границы с СССР, км: Эстония — 277, Латвия — 269, Литва — нет. Все республики — 546.

Военный бюджет (1934),%: Эстония — 20, Латвия — 24, Литва — 20.

Численность армии мирного времени, тыс. чел.: Эстония — 16, Латвия — 25, Литва — 24. Все республики — 65.

Танки, шт.: Эстония — 30, Латвия — 40, Литва — 30. Все республики — 100.

Самолеты, шт.: Эстония — 125, Латвия — 175, Литва — 100. Все республики — 400.

Подводные лодки, шт.: Эстония — 2, Латвия — 2, Литва — нет. Все республики — 4.

(В оригинале — таблица. Прим. составителя fb-книги)

Накануне и в первый период второй мировой войны Прибалтийские государства вызывали экономический и политический интерес ряда ведущих европейских держав, которые рассматривали их как объект большой политики или, по выражению германского историка Г. Мейера, как «крестьян на шахматной доске»⁸. Что же касается советских руководителей, то их внимание к Эстонии, Латвии и Литве имело преимущественно военно-стратегическую окраску, причем для обоснования этого использовались различные аргументы. Если до заключения советско-германского договора о ненападении речь шла о предотвращении германской военной угрозы этим странам, что было вполне реально, то с августа 1939 г. — уже мифической угрозы со стороны англо-французского блока и, конечно же, ни словом не упоминалось об агрессивных устремлениях Германии.

Так, в книге «Внешняя политика Советского Союза», посвященной 50-летию В.М. Молотова, отмечалось, например, что заключение договоров о дружбе и взаимопомощи с Прибалтийскими странами «усилило оборонную мощь Советского Союза и предотвратило возможность вовлечения Прибалтийских государств в орбиту англо-французского военного блока»⁹. Журнал «Большевик» осенью 1939 г. обращал особое внимание на то, что «до заключения пактов о взаимопомощи с Эстонией и Латвией у нас главной военно-морской базой на Балтике был Кронштадт, расположенный вблизи Ленинграда, на острове Котлин. Теперь наш флот, получая новые базы, в огромной мере расширяет свои операционные возможности»¹⁰.

На политических переговорах с Англией и Францией Советский Союз выразил готовность предоставить странам Прибалтики гарантию безопасности. 1 июля партнеры по переговорам дать такую гарантию согласились только в случае прямой агрессии. Но советские представители выдвинули предложение распространить гарантию и на случай «косвенной агрессии» против Прибалтийских стран. Это новое понятие на языке международных отношений советское руководство представляло себе как возможный внутренний государственный переворот или поворот к политике в пользу агрессии. Западные партнеры по переговорам сразу же поняли, что скрывается за этой формулировкой, и отвергли ее. Советский полпред во Франции Я. 3. Суриц 19 июля 1939 г. докладывал в Москву, что там это предложение рассматривается как попытка предоставить «нам практическую свободу действия в Балтике, и притом не только в момент реальной германской угрозы, но в любой желательный для нас момент»¹¹. Еще раньше, в мае 1939 г., суть советского предложения раскрыл министр иностранных дел Эстонии К. Сельтер, назвавший его «превентивной агрессией» со стороны Советского Союза. От советских гарантий отказались и правительства Латвии и Финляндии.

Великобритании и Франции становилось все более очевидным, что выдвигаемая Советским Союзом идея гарантий Прибалтийским республикам понималась им как шанс держать в них свои вооруженные силы. Ясно, что в Лондоне и Париже считали, что, во-первых, это слишком дорогая цена за создание советско-англо-французского военного союза и, во-вторых, подобная ситуация в корне изменила бы соотношение политических сил в бассейне Балтийского моря. Это противоречило бы традиционной для Лондона концепции статус-кво в Европе. Что же касается Гитлера то, как позже оказалось, он готов был заплатить любую цену, лишь бы только обеспечить в данное время нейтралитет Советского Союза.

Вопрос о судьбе Прибалтийских стран советским руководством был поставлен и перед Риббентропом во время его посещения Москвы 23 августа 1939 г. Имея широкие полномочия от Гитлера, германский министр согласился на нечто большее, чем гарантии: вообще рассматривать Прибалтику как сферу государственных интересов Советского Союза, предоставив ему здесь полную свободу действий и заявив о незаинтересованности Германии в этом регионе. Гитлер и Риббентроп были так щедры на подачки за счет чужих земель, потому что были уверены: через несколько лет эти земли все равно окажутся во владении Германии. Как было правильно отмечено в «Заключении рабочей группы Комиссии Верховного Совета Латвийской ССР по оценке политических и правовых последствий тайного соглашения между СССР и Германией 1939—1940 гг.», «…Балтия из объекта возможной агрессии превратилась в объект торга между Германией и СССР»¹².

Какие же шаги применительно к Прибалтике предпринял Сталин в последующем?

Нет, он не ринулся стремглав реализовывать свое «право» на владение территориями своих северо-западных соседей. 17 сентября 1939 г., когда советские войска перешли польскую границу, Молотов, опасаясь серьезной реакции западных стран, в ноте дипломатическим представителям 24 государств, в том числе Латвии, Литвы, Эстонии и Финляндии, подчеркивал: «В отношениях с ними СССР будет проводить политику нейтралитета»¹³.

Но 25 сентября 1939 г. Сталин заявил Шуленбургу, что он намерен «решить проблему Прибалтийских стран в соответствии с секретным протоколом» и в связи с этим ждет поддержки со стороны германского правительства. И Сталин «карт-бланш» на Прибалтику получил. При пассивности западных держав Германия еще раз заявила о признании свободы рук Советского Союза в зоне его интересов. Немецкие посольства в Прибалтике по указанию Риббентропа рекомендовали литовцам, латышам и эстонцам пойти навстречу пожеланиям советских властей. Когда же Берлин потребовал от них прекратить торговлю с Англией, то Молотов, в свою очередь, посоветовал, например, литовцам, также пойти немцам навстречу¹⁴. Более того, Гитлер уступил Советскому Союзу Литву, относившуюся, как уже говорилось, на первых порах к сфере интересов Германии, взамен на Люблинское и часть Варшавского воеводства.

Намерение Сталина в Прибалтике Гитлер понимал так, что эти страны непременно будут включены в состав СССР. Ибо чем иначе можно объяснить тот факт, что на географических картах, изданных 1 апреля 1940 г. в Германии, но изготовленных еще в начале марта, территории Эстонии, Латвии и Литвы значились как составные части Советского Союза?

Однако это не означало, что Германия отказалась от своих Притязаний в будущем на Прибалтийские земли. Она имела явно выраженные экспансионистские намерения, особенно в отношении соседней Литвы, президент которой А. Сметона поддерживал эти планы и решил содействовать их осуществлению. Директор департамента безопасности министерства внутренних дел Литвы А. Повилайтис ездил в Берлин, чтобы по поручению президента известить Гитлера о его решении переориентироваться на Германию и что Литва готова стать протекторатом рейха. Ответ Берлина гласил, что это возможно лишь после завершения войны¹⁵.

На территории этой республики под различными прикрытиями существовали такие немецкие фашистские организации, как «Культурфербанд», «Гитлерюгенд», «Союз немцев рейха», «Союз немецких девушек» и другие. Пользуясь территориальной близостью Литвы к Восточной Пруссии, германские власти содействовали активному внедрению немцев в литовскую экономику, на транспорт, в энергетическое хозяйство. По некоторым данным, к концу 1939 г. в Литве имелось около 300 немецких предприятий, 88 торговых точек и т. п. Немецкое землячество развернуло сеть культурно-просветительских учреждений, спортивных и религиозных обществ. Немецкие специалисты внедрялись в государственный аппарат, литовскую армию и полицию. Они вели не только активную профашистскую, но и шпионскую деятельность в пользу Берлина. По данным контрразведки генерального штаба Литвы, в 1934 г. было выявлено более 400 немецких агентов. Они продолжали действовать и ко времени вступления в страну Красной Армии¹⁶.

Как же характеризовала обстановку в Прибалтике и вокруг нее советская дипломатия?

В целом не всегда объективно. Так, советский полпред в Латвии И.С. Зотов в донесении от 21 августа 1939 г. так отзывался о настроениях в республике в связи с советско-англо-французскими военными переговорами: «Поездка военных делегаций Англии и Франции в Москву широкими кругами расценивается положительно и видят в этом рост международного авторитета СССР. Кулацкая верхушка деревни и буржуазия города ждут провала переговоров, чтобы сказать, что СССР не хочет мира — лицемерит, и этим усилить запугивание масс». В том же документе утверждалось следующее: «Речь тов. Молотова, тов. Жданова, разъяснение ТАСС нашли горячий отклик в латышском народе(курсив мой. — М.С.), что свидетельствует об одобрении нашей внешней политики, направленной на сохранение независимости Латвии от агрессии»¹⁷.

В другом донесении того же полпреда, отправленном в НКИД СССР 6 сентября 1939 г., в котором он информировал о политической обстановке в стране в связи с началом второй мировой войны, в частности, утверждалось: «Политическое настроение трудящихся масс всегда было в сторону СССР, и теперь, исходя из особенностей начавшегося конфликта, они начали смелее и более открыто выражать свои симпатии к Советскому Союзу. Если враги СССР и мира распускают ложные слухи о разделе Прибалтики, то трудящиеся эти слухи воспринимают за истинное желание, чтобы Латвия была советской и присоединилась к СССР в качестве 12-й республики» (курсив мой. — М.С.)¹⁸.

Разве не ясно, что заявления отдельных лиц или даже групп в данном случае неправомерно выдавались за желание всех трудящихся. Они как бы подсказывали советскому руководству предпринять соответствующие встречные шаги. Подобный уровень анализа имел и отчет полпреда СССР в Эстонии К.Н. Никитина. 23 августа 1939 г. он докладывал, что члены эстонского правительства позволяют «резкие выпады по поводу гарантий, которые якобы СССР навязывает Прибалтийским странам вопреки и помимо их желаний…». Обвинив с легкостью необыкновенной правительство Эстонии в подготовке войны против СССР на стороне Германии, полпред пришел к поразительному выводу, что эстонское правительство якобы тайно подстрекалось «Англией к пропуску немецких войск через свою территорию»¹⁹ (курсив мой. — М.С.).

Не это ли образец того, как в угоду «хозяину» в Москве, некоторые советские полпреды любым путем стремились «разоблачить» Англию и Францию и обелить Германию?

Справедливо указывали на сложную обстановку, в которой работали советские полпреды в те трудные годы, авторы предисловия к изданному в 1990 г. сборнику документов «Полпреды сообщают…» В.А. Александров и Г.А. Тахненко. Они писали: «Перед каждым из них маячили тени и всполохи 1935—1938 годов, возможно, не все были уверены, что дотянут до времени без тюрем и расстрелов. Тревожными были их перспективы даже на ближайшее будущее. Этого тоже нельзя сбрасывать со счетов при чтении материалов той трагической поры»²⁰.

Это честное признание дает нам основание критически отнестись к донесениям некоторых из советских полпредов в Прибалтике, когда они предпринимали попытку анализировать обстановку в странах аккредитации таким образом, чтобы она не расходилась с заранее предопределенной в Москве концепцией.

Исходя из своих далеко идущих планов в отношении Прибалтики и опираясь на соответствующие донесения советских послов, Сталин предпринял дипломатическое давление на все Прибалтийские страны, с тем чтобы они согласились заключить с СССР договоры о взаимной помощи. Переговорам с ними, включая и Финляндию, Сталин и Молотов придавали важное значение и возводили их в особую степень секретности. Поэтому в подготовке, обсуждении и подписании этих документов даже советские посольства в соответствующих странах практически участия не принимали. Переговоры замыкались только на Сталине и Молотове. В служебных документах послов К.Н. Никитина (Эстония), И.С. Зотова (Латвия) и Н.Г. Позднякова (Литва), как утверждают советские исследователи Ю. Борисов и Г. Силласте, за сентябрь — октябрь 1939 г. ни одним словом не упоминается о ведущихся переговорах по вопросам взаимной помощи²¹.

Вспыхнувшая вторая мировая война создала для Прибалтийских стран исключительно трудную экономическую ситуацию. Она нарушила их торговые связи не только с Англией и Францией, но и частично с Германией. Попытки использовать транзитные пути через Скандинавию не увенчались успехом. В Литве, Латвии и Эстонии отсутствовали важные виды сырья, в связи с чем закрывались или переходили на неполный рабочий день многие предприятия. Увеличилась безработица. Например, в такой наиболее развитой в промышленном отношении республике, как Латвия, весной 1940 г. оказались без работы около 20% трудящихся²².

Единственной страной, которая могла бы реально помочь своим соседям, был Советский Союз. В связи с этим в Латвии и Эстонии в сентябре 1939 г. стали поговаривать о необходимости улучшения отношений с великим восточным соседом. Как явствует из донесения К.Н. Никитина, 15 сентября 1939 г. из авторитетных источников ему стало известно, что правительство Эстонии «уже согласилось уступить часть пограничной линии до реки Наровы, населенной русскими, Советскому Союзу, но дальше этого не пустят и будут защищаться до последней капли крови»²³. А через десять дней заместитель народного комиссара внутренних дел СССР И.И. Масленников докладывал Ворошилову, что «трудовое крестьянство эстонских пограничных сел высказывает симпатии к СССР и выражает желание о присоединении Эстонии к Советскому Союзу»²⁴.

В отличие от предыдущих месяцев в сентябре — октябре 1939 г., когда Германия развязала в Европе войну, значительная часть населения Прибалтийских республик действительно видела в Советском Союзе меньшее зло и одобряла предложенные им договоры. Но удручали события, предшествовавшие официальному заключению договоров. Так, в беседе с министром иностранных дел Эстонии К. Селтером, прибывшим в Москву для подписания торгового договора, Молотов неожиданно и безосновательно обвинил эстонские власти в том, что они позволили уйти в открытое море польской подводной лодке «Орел», о чем уже упоминалось выше²⁵.

Советское руководство было настроено в отношении Прибалтийских стран, и в частности Эстонии, решительно, вплоть до применения военной силы, если политические средства не приведут к успеху. 26 сентября 1939 г. нарком обороны К.Е. Ворошилов отдал приказ о подготовке к наступлению, чтобы 29 сентября «нанести мощный и решительный удар по эстонским войскам». Одновременно предусматривалось быстрое и решительное наступление 7-й армии в направлении Риги, если латвийская армия выступит в поддержку Эстонии²⁶.

27 сентября в Москве начались переговоры с прибывшей эстонской делегацией. Чтобы оказать давление на эстонцев, советские самолеты не раз нарушали воздушное пространство Эстонской республики. С той же целью во время переговоров на границе с Эстонией была сосредоточена группировка советских войск в 160 тыс. человек, 700 орудий, 600 танков и столько же самолетов. Вооруженные силы Эстонии в то время имели гораздо меньшую численность²⁷. С целью принудить правительство Эстонии принять требование о заключении пакта о взаимопомощи советское руководство прибегло к военной провокации и потопило 27 сентября 1939 года в Нарвском заливе собственное торговое судно «Металлист». Советская сторона утверждала, что судно было обстреляно «неизвестной» подводной лодкой, которая базировалась в Эстонии, и было потоплено с провокационной целью советским миноносцем путем тарана. Об этом рассказали оказавшиеся в немецком плену в 1941—1943 гг. советские моряки. Один из членов экипажа подводной лодки Щ-303 сообщил, что его лодка в сентябре 1939 г. получила боевое задание потопить «Металлиста». Но две выпущенные торпеды не повредили судно. Позже оно было потоплено тараном миноносца²⁸.

После подписания пакта о взаимопомощи между СССР и Эстонией 28 сентября 1939 г. директивой Ворошилова была создана специальная комиссия во главе с командующим войсками ЛВО командармом II ранга К.А. Мерецковым. Была определена дислокация войск на территории Эстонии, с тем чтобы они вступили в страну в начале октября 1939 г.²⁹

На переговорах с латвийской делегацией 2 октября 1939 г. Сталин пообещал: «Ни вашу конституцию, ни органы, ни министерства, ни внешнюю и финансовую политику, ни экономическую систему мы затрагивать не станем. Наши требования возникли в связи с войной Германии с Англией и Францией». Далее он сказал, что ввод советских войск в Латвию необходим для обеспечения безопасности Советского Союза, и предупредил, что «с Германией у нас нет также расхождений и в отношении Прибалтийских государств»³⁰. И когда министр иностранных дел Латвии В. Мунтерс напомнил о наличии советско-германского договора о ненападении, Молотов счел необходимым уточнить, что речь идет о «договоре о дружбе». Чтобы еще сильнее запугать латвийскую делегацию и убедить в безнадежности ее попыток обратиться за поддержкой к Германии, Сталин откровенно заявил: «Я вам скажу прямо: раздел сфер влияния состоялся… если не мы, то немцы могут вас оккупировать»³¹.

В последующем разговоре Сталин предложил ввести в Латвию советские войска численностью 40 тыс. человек. На меньшую численность он был не согласен, ибо, как он заявил, «эстонцы смеяться станут», так как они уже согласились на 25 тыс. Сталин пообещал, что гарнизоны останутся только на время нынешней воины, а «когда она окончится — выведем»³². В Риге, уверяло советское руководство, войска не будут размещены. Латвийская делегация согласилась на 20 тыс. советских военнослужащих с обязательным их отзывом сразу же после окончания войны. Вследствие компромисса в приложенном к договору о взаимопомощи конфиденциальном протоколе была согласована численность советских войск в 25 тыс. человек³³.

Упорство советской стороны на переговорах означало, что советская акция в Прибалтийских странах бесспорно была уже запрограммирована в секретном протоколе к советско-германскому договору о ненападении. Этот документ создавал необходимые предпосылки для ликвидации государственного суверенитета Эстонии, Латвии и Литвы. Опираясь на него, Сталин потребовал от руководителей этих стран принять его предложение о заключении пактов о взаимопомощи.

Эстония была первой из Прибалтийских стран, заключившей с СССР договор о взаимной помощи 28 сентября 1939 г. За ней 5 октября последовала Латвия. Договор с Литвой был подписан только 10 октября, когда в Москве стало окончательно ясно, что с согласия Германии республика переходит в сферу интересов СССР. Договоры были в основном идентичного содержания. Стороны обязывались оказывать друг другу всяческую помощь в случае агрессии со стороны любой третьей державы, не участвовать в коалициях и не заключать союзов, направленных против одной из договаривающихся держав. Было дано согласие на размещение в этих республиках в ограниченном количестве отдельных советских гарнизонов, а также создавались советские военно-воздушные и военно-морские базы³⁴.

После подписания пакта о взаимопомощи с СССР министр иностранных дел Латвии Р. Мунтерс в заявлении от 9 октября разъяснил, что цель пакта состоит в сохранении мира и статус-кво в бассейне Балтийского моря. Пакт не затрагивает суверенных прав сторон и имеет в известной мере предупредительный характер. Он заключен в обстановке войны, и вовлечение Латвии в войну означало бы угрозу СССР. Но латвийский министр при этом счел нужным подчеркнуть, что «нынешнее положение на Балтийском море и на Восточно-Балтийском побережье не дает никакого основания для опасений подобного рода»³⁵.

Реакция общественности Латвии на заключение договора была, как и следовало ожидать, неоднозначна. Хотя этот акт в некоторой степени и разрядил напряженность и растерянность в правительственных кругах, но страх перед возможной большевизацией страны усилился, так как среди трудящихся, как сообщал поверенный в делах СССР в Латвии И.А. Чичаев, распространяются слухи, «что в недалеком будущем Латвия будет советской». Тем не менее «значительная часть влиятельных кругов… восприняла пакт как «наименьшее зло» — лучше, мол, быть под влиянием русских, чем немцев, ибо при русских латыши все же сохранят свою национальность, а немцы уничтожат не только национальную культуру, но и самих латышей»³⁶.

В двадцатых числах сентября 1939 г. в Литве стали распространяться слухи о том, что она может оказаться в составе Германии в качестве протектората. И эти слухи не были лишены основания. Именно на это был нацелен проект так называемого охранного договора между Германией и Литовской республикой, разработанный 20 сентября. В документе говорилось, что Литва при сохранении своей государственной независимости становится «под охрану» Германии. С этой целью обе страны заключают военную конвенцию и экономическое соглашение. Было также определено, что численность, дислокация и вооружение литовской армии будут устанавливаться по согласованию с верховным командованием вермахта. С этой целью в Ковно (Каунас) будет направлена постоянная немецкая военная комиссия³⁷.

Подобные слухи вызвали тревогу среди местного населения, которая нашла отражение в воззвании ЦК компартии 26 сентября. В нем говорилось, что «нашему народу грозит гитлеровское иго и гибель нации», и предлагалось повсюду создавать комитеты защиты Литвы, устраивать демонстрации протеста. Компартия призывала, чтобы «в защите своей независимости Литва опиралась лишь на Советский Союз — защитника и освободителя малых народов». Партия призвала к восстанию против Германии и фашистской власти Сметоны — Черниуса³⁸.

Особенность договора СССР с Литвой состояла в том, что обязательство о взаимной помощи совмещалось с возвратом ей занятого советскими войсками города Вильнюса — древней литовской столицы, оккупированной поляками в 1920 г.³⁹

Возникает, естественно, вопрос: почему Молотов настаивал на том, чтобы договор о взаимопомощи между Литвой и СССР обязательно совместить с актом о передаче Виленщины Литовской республике в одном документе? Не потому ли, что возвращение Виленщины литовскому народу могло бы как-то сгладить дурное впечатление от того, что этот акт был совершен совместными усилиями гитлеровской Германии и сталинского руководства Советского Союза?

Как явствует из донесения временного поверенного в делах СССР в Литве Н.Г. Позднякова от 13 сентября 1939 г., советское полпредство не было информировано из Москвы о намерениях правительства СССР относительно судьбы Вильно и Виленского края в случае поражения Польши. Из этого же донесения следует, что германские представители в Литве всячески внушали литовцам мысль о необходимости воспользоваться благоприятным случаем и взять Вильно. Эти сведения подтверждают и немецкие документы, опубликованные после войны. Из них видно, что еще 9 сентября 1939 г. Риббентроп после обсуждения с Гитлером предложил посланнику в Ковно Цехлину привлечь внимание правительства Литвы к вопросу о Вильно и поскорее решить его⁴⁰.

Через несколько дней Цехлин ответил, что в беседе с ним командующий литовской армией генерал С. Раштикис сообщил: Литва всегда была заинтересована в возвращении Вильно и Виленщины, но, объявив свой нейтралитет, она в настоящее время не может открыто выдвинуть это предложение, опасаясь негативной реакции как западных держав, так и Советского Союза⁴¹.

Однако советское полпредство, не зная тогда приведенных выше деталей, считало, что носителями идеи о возвращении Вильно являются реакционные силы, «тяготеющие к сильной Германии», и прочие «авантюристы в политике и экономике». Их аппетит на Вильно, как отмечалось в документе, обострился потому, что Виленщина в настоящее время оказалась свободной как от польских, так и от немецких войск. Одновременно сообщалось, что официальные представители Литвы открещиваются от этого «авантюризма и безумства», поскольку «считают большим риском для себя пользоваться плодами германских побед в Польше, так как будущие победители, в том числе и восстановленная Польша, неизбежно вспомнили бы тогда измену Литвы и постарались бы ее раздавить. Некоторые же, даже независимо от исхода войны, не хотят получать Вильно из рук немцев, говоря, что Берлин потребует за этот подарок беспрекословного подчинения его указаниям»⁴².

Эти же наблюдения подтвердил и советский военный атташе майор И.М. Коротких. В политическом обзоре в тот же день, т. е. 13 сентября, он утверждал, что правящие круги Литвы, включая и военных, не идут на соблазн присоединения Вильно, хотя это можно было бы легко сделать, ибо там нет никаких воинских частей. Как заявил советскому атташе начальник 2-го отдела генштаба литовской армии полковник Дулкснис, литовцы не хотят получать Вильно из рук немцев. «Другое дело, если бы здесь был бы причастен каким-либо образом Советский Союз, т. е., другими словами, из рук Советского Союза можно было бы брать, не боясь ничего»⁴³.

В ходе боевых действий в Польше, а тем более после ее поражения Литва, конечно же, могла бы воспользоваться случаем, чтобы присоединить Виленщину. Когда министр иностранных дел Литвы Ю. Урбшис на переговорах в Кремле в начале октября 1939 г. упомянул об этой возможности, Сталин, как вспоминает Урбшис, сердито отрезал: «Так что, хотели воевать с нами?»⁴⁴

Правящие круги Литвы, как в своей обзорной записке от 3 июня 1940 г. писал поверенный в делах СССР в Литве В.С. Семенов, «были непрочь отказаться от Вильно, лишь бы не допустить пребывания в Литве советских гарнизонов». Уже на другой день после подписания договора они расстреляли демонстрацию в Каунасе, которая выражала симпатии к СССР. При вступлении советских войск в Литву местные власти старались скрыть от населения советскую военную технику. Они приказали жителям по пути следования войск закрывать окна и не выходить на улицы. Пропаганда открыто твердила, что большевики «возвратили нам Вильно, а забрали у нас всю Литву»⁴⁵.

На протяжении нескольких дней в середине сентября 1939 г. представители литовского правительства были озабочены тем, что немцы постоянно говорят о судьбе Виленщины, а Советский Союз молчит. Литовцы заявляют, что мнения одной Германии недостаточно⁴⁶. Правда, через несколько дней стало известно о заявлении Молотова литовскому представителю. Он сказал, что неясность общего положения не дает возможности подойти к виленской теме конкретно, и порекомендовал литовцам набраться терпения⁴⁷. Такая неопределенность в советской позиции соответствовала действительности. 16 сентября 1939 г. во время беседы с Шуленбургом Молотов поставил вопрос, кто же будет занимать Вильно, оккупированный польскими войсками еще в 1920 г. И далее добавил, что советское правительство не желает столкновения с Литвой и хотело бы знать, состоится ли объединение Виленского края с Литвой⁴⁸. Лишь с публикацией в 1948 г. документов о договоренностях между Германией и СССР выяснилось, что в эти дни шел торг, в чью же сферу интересов должна входить Литва. Теперь ясно, что в тот же день (16 сентября) Риббентроп предложил Цехлину более не затрагивать проблему Вильно и прекратить о ней все разговоры с представителями литовской стороны⁴⁹. А на следующий день, когда в Польшу вступили советские войска, в Берлине внешне изменили свою позицию по Виленскому вопросу. Глава политического отдела министерства иностранных дел Германии Ворман вызвал литовского посла К. Скирпу (Шкирпу) и выразил ему недоумение по поводу распространяемых литовскими дипломатами в странах Запада слухов о якобы давлении Берлина на Литву с целью принудить к захвату Вильно⁵⁰.

Если в Берлине в эти дни вообще перестали интересоваться судьбой не только Вильно, но и всей Литвы, то в Москве интерес к ней значительно усилился. Эта перемена была вызвана переговорами между Германией и Советским Союзом, которые 28 сентября закончились соглашением о передаче Литвы в сферу интересов СССР взамен на Люблинское и часть Варшавского воеводства.

Придавая большое политическое значение передаче Вильно и Виленской области Литве, Молотов в докладе на заседании V сессии Верховного Совета СССР, состоявшейся в конце октября 1939 г., особо обратил внимание на то, что этим актом Литва с ее населением в 2,5 млн. человек расширила свою территорию и увеличила население на 550 тыс. человек. При этом Молотов объяснил, что, хотя в Вильно преобладает нелитовское население, но важнее то, что с ним связано историческое прошлое Литовского государства⁵¹.

Как до, так и после 26 октября 1939 г., когда литовцы начали занимать Виленщину, заслугу в возвращении этой области литовская пропаганда приписывала президенту А. Сметоне, правительству генерала Ю. Черниуса и фашистского типа партии националистов (таутинников). И, надо сказать, литовские националисты нажили себе на этом немалый политический капитал. Ведь несмотря на потерю в марте Клайпеды, благодаря присоединению Виленщины Литва увеличила свою территорию до 59 478 кв. км, а население до 2 879 070 человек⁵².

Во всех трех договорах с Прибалтийскими республиками советская сторона принимала обязательство не вмешиваться в их внутренние дела. Часть населения не верила в то, что эти обязательства будут соблюдены. Другая же часть, прежде всего коммунисты и другие левые силы, не сомневались в искренности руководителей советского рабоче-крестьянского государства.

Как же оценивал эти пакты с Прибалтийскими странами сам Сталин? На заседании «круглого стола» в АПН 15 августа 1989 г. приводился такой факт. В беседе с Г. Димитровым 25 октября 1939 г. Сталин говорил: «Советское руководство полагает, что пактами о взаимопомощи с Эстонией, Латвией и Литвой была найдена форма, которая позволит Советскому Союзу включить в свою орбиту ряд стран. Но для этого пока надо строго соблюдать их внутренний режим и суверенитет, не добиваясь советизации. Придет время, продолжал Сталин, когда они сами это сделают».

Переговоры военного командования СССР с представителями Прибалтийских стран по конкретным вопросам дислокации и статуса советских войск проходили также в целом в деловой обстановке, без какой-либо явно выраженной враждебности, но не легко. Они начались еще в конце октября 1939 г., затем продолжались в январе — феврале 1940 г., но так и не были завершены до июня 1940 г.

Особенно активно по настоянию советской стороны они проходили с мая 1940 г. Как докладывали своему правительству посол Эстонии в Москве А. Рей и генерал-майор А. Траксмаа, их усилия снизить правовой статус обсуждавшихся документов до уровня какого-либо «технического распоряжения правительства» и тем самым избежать ратификации не увенчались успехом. Советские представители придавали документам важное значение и настаивали на их скорейшем принятии.

Эстонская делегация предлагала, чтобы советские военные базы сохранялись только на период войны. Но советские представители настояли на том, чтобы эти базы оставались на все время действия пакта. Эстонской делегации не удалось добиться и того, чтобы на передаваемых территориях сохранить свой режим и до минимума свести количество эвакуируемого с этих территорий населения. Молотов категорически возражал против этих предложений. «Это военная необходимость, и все остальное должно быть принесено ей в жертву, — говорил он. — Мы в своей стране в таких случаях требуем гораздо больших запретных зон и гораздо более строгого порядка»⁵³.

Вступление контингентов советских войск в Прибалтийские страны проходило в цивилизованной, спокойной и даже приветливой со стороны населения обстановке. На границе их встречали представители высшего командования. В частности, в Эстонию советские войска начали входить утром 18 октября 1939 г. После взаимных приветствий оркестры исполнили с советской стороны «Интернационал», с эстонской — национальный гимн Эстонии. С обеих сторон были произведены орудийные салюты (по 21 выстрелу)⁵⁴. Часть войск убывала по железной дороге. Вылет самолетов задерживался из-за непригодности местных аэродромов. Всего на территорию Эстонии, по данным Мерецкова, направлялось 21 347 человек, 78 орудий, 283 танка, 54 бронемашины, 255 самолетов и 1950 транспортных машин⁵⁵.

В связи с приближением советских войск к границе с Литвой после освобождения Вильно командующий литовской армией генерал С. Раштикис 20 сентября 1939 г. все же вынужден был отдать приказ встречать части Красной Армии в дружеском духе и помогать им в установлении новой литовской границы⁵⁶. «В действительности же все так и было, — пишет В.В. Александров в предисловии к подборке документов „Прибалтика вступает в Союз“, опубликованных в журнале „Международная жизнь“, — и жар объятий, и ликующие звуки оркестров, и аромат яблочного вина, и пенистое пиво в кружках, передающихся по кругу. Как добрых друзей, хлебом и цветами, выращенными на трудной земле, встречали бойцов и командиров Рабоче-Крестьянской Красной Армии и в Латвии, и в Литве, и в Эстонии… Но не об этом идет речь, что было открытым для всех и широко внедрялось в сознание. Сейчас очередь дошла до тайников дипломатии, до таких документов, которые были, что называется, за семью печатями. В секрете же, как известно, подобные новости долго не хранятся»⁵⁷.

Пребывание советских войск в Прибалтийских республиках в первые месяцы было сопряжено с большими трудностями. Довольно долго решался вопрос о пользовании путями сообщения, телефоном и телеграфом, а также проблема заключения арендных договоров на землю и постройки. Оставалось невыясненным, как будет осуществляться медицинское обеспечение войск и членов семей командиров и политработников. Долго продолжались споры о расходах по эвакуации местного населения из районов дислокации советских войск. Слишком затянулось решение вопроса о том, в какой валюте выдавать войскам денежное довольствие. Правда, эти проблемы были частично затронуты в специальном постановлении СНК СССР «О мероприятиях, связанных с размещением Советских Вооруженных Сил на территории Эстонии, Латвии и Литвы» от 28 февраля 1940 г.⁵⁸

В соответствии с договором о правовом положении советских военных баз, заключенным между СССР и Эстонией 15 мая 1940 г., советской стороне передавались новые обширные территории, в том числе город Палдиски, три острова, а также почти 100 других населенных пунктов⁵⁹.

Недовольство властей Эстонии, Латвии и Литвы неоправданно большими выселениями местных жителей из районов дислокации советских воинских частей и необходимостью выделения для них жилых и служебных площадей было столь велико, что Совнарком СССР был вынужден 7 августа 1940 г. принять решение, чтобы на первое время эту площадь предоставлять в минимальных размерах, избегая переселения рабочих и служащих. Был также временно запрещен приезд в эти республики семей военнослужащих, и воинским частям было предложено освободить к началу учебного года занятые ими здания школ. Запрещалось производить закупку у эстонских органов автомобилей и других машин⁶⁰. Эти указания советского правительства бесспорно внесли некоторое успокоение среди населения и властей Прибалтийских республик.

Имеющиеся в нашем распоряжении данные не подтверждают вывод о том, что присутствие советских войск в Прибалтике осенью 1939 г. оказывало тогда существенное влияние на ход политических процессов в этих странах. Но, естественно, оно не могло не быть определенным морально-политическим фактором, создававшим условия для активизации левых сил, и прежде всего компартий. Именно тогда обычным явлением стали митинги и забастовки, имевшие не только экономическую, но и политическую направленность⁶¹.

Как свидетельствуют служебные телеграммы Молотова полпредам в соответствующих странах, в первые дни после заключения договоров нарком действительно категорически требовал не вмешиваться во внутренние дела этих стран, не поощрять действия левацких экстремистов и особенно «пресекать всякие разговоры насчет советизации», ибо «всякое поощрение этих настроений насчет советизации… или даже простое непротивление этим настроениям на руку нашим врагам и антисоветским провокаторам». Полпредам предлагалось осуществлять связь только с правительственными, официальными кругами, постоянно помня, что полпредства аккредитованы при правительствах, и ни при ком другом⁶².

Однако в одной из телеграмм полпреду СССР в Эстонии К.Н. Никитину, датированной 23 октября 1939 г., Молотов приоткрыл завесу над истинными соображениями, которыми он руководствовался, давая всего лишь месяц тому назад подобные указания. Оказывается, это был тактический прием, ограниченный конкретными временными рамками, т. е. «данным моментом». В упомянутой телеграмме об этом говорится дважды: «…обязываю Вас пресекать разговоры о советизации Эстонии, как выгодные и угодные в данный момент лишь провокаторам и врагам СССР»; «…считаю в данный момент (выделено мною — М.С.) нецелесообразным приглашение с Вашей стороны делегации эстонских текстильщиков на ноябрьские торжества в Москве»⁶³.

В эти дни нарком К.Е. Ворошилов подписал приказы, в которых войскам также категорически воспрещалось вмешиваться во внутренние дела Прибалтийских стран⁶⁴. Это касалось войск 65-го Особого стрелкового корпуса, дислоцированных в Эстонии (командир — комдив А.А. Тюрин), 2-го Особого стрелкового корпуса в Латвии (командир — комдив Н.С. Морозов) и 16-го Особого стрелкового корпуса в Литве (командир — комдив А.А. Коробков)⁶⁵. Все эти войска рассматривались главным военным командованием как «авангардный заслон Красной Армии от возможных покушений со стороны врагов на Советский Союз» и на Прибалтийские республики⁶⁶. К маю 1940 г. в их составе насчитывалось 67 тыс. человек и 1 065 танков⁶⁷, тогда как в трех республиках национальные армии имели 65 тыс. человек.

Советские власти принимали и другие меры к тому, чтобы в то время не слишком связывать себя с местными просоветскими силами, выступавшими за немедленную советизацию Прибалтийских стран и их включение в состав СССР. Так, итальянский посол в Таллинне писал в Рим 11 ноября 1939 г.: «Заявления русских об уважении социальной, экономической и политической организации оккупированных в военном порядке стран учащаются. Когда во время прибытия русских войск в Эстонию представители местных коммунистов направлялись в советское посольство, чтобы передать послание Сталину, то посольство само попросило эстонскую полицию вмешаться и арестовать их. Утверждается, что московское правительство сообщило эстонскому правительству о своем намерении не одобрять ни одного движения местных коммунистов, а, наоборот, оставить за правительством полную свободу противодействия этому и даже подавления…»⁶⁸.

Но в современных дискуссиях по этому вопросу упускаются из виду два существенных обстоятельства. Во-первых, все эти документы датированы начальным периодом действия заключенных договоров, т. е. сентябрем — ноябрем 1939 г., когда советскому руководству не хотелось преждевременно раскрывать свои карты. Да и контингент советских войск в этих республиках был тогда незначительным. Во-вторых, вовсе не обязательно было советскому руководству осуществлять свою политическую линию в этих республиках через посольства и войска. Как показали последующие события, не менее эффективным было личное давление Сталина и Молотова на государственных деятелей этих стран, а также деятельность особоуполномоченных, которые опирались на местные силы, верившие «социалистическому» Советскому Союзу и искренне желавшие лучших условий жизни для своего народа. Особо деструктивную роль играли представители советских органов государственной безопасности.

Конечно, можно соглашаться или не соглашаться с утверждением некоторых авторов о том, что договоры о взаимопомощи объективно были необходимы для безопасности как Советского Союза, так и Литвы, Латвии, Эстонии, а также Финляндии. Но тут возникает по крайней мере два вопроса: во-первых, оправданно ли для этой цели использовать право сильного и манипулировать ультиматумами и провокациями? Во-вторых, не странно ли, что советское руководство оказалось в роли того верующего, который больше католик, чем сам папа, поскольку оно беспокоилось о безопасности других стран больше, чем их собственные правительства?

Ультимативные методы, которые применяли Сталин и Молотов в своей практике отношений с суверенными странами, нельзя оправдать никакими особенностями тогдашней международной обстановки, благородными требованиями безопасности и другими соображениями. Такие методы и в политическом и в юридическом плане противоречат общепринятым принципам в практике международных отношений и должны быть безусловно осуждены. Пакты о взаимопомощи с Прибалтийскими республиками были навязаны советским руководством под угрозой применения силы. Это были неравные договоры, которые существенно ограничивали проведение политики нейтралитета этими государствами.

Реализация договоров о взаимной помощи во всех Прибалтийских республиках проходила на первых порах спокойно, без каких-либо серьезных претензий друг к другу и вмешательства советских военных властей во внутренние дела стран пребывания. Однако в сложившейся ситуации трудно было избежать возникновения разного рода недоразумений и случайных инцидентов, в которых стороны, возможно, и не были заинтересованы. Другое дело, что советская сторона, имея в виду свои будущие намерения в отношении этих республик, иногда создавала искусственные трудности, провоцировала инциденты сама или преувеличивала значение конфликтов, возникавших по вине местных властей и правых сил. Это стало особенно наглядным в условиях, когда в Эстонии, Латвии и Литве при их определенных различиях начали активизироваться социальные процессы, обострялась борьба различных политических сил.

Правые силы стремились удержать свои позиции на прежнем уровне. Коммунисты же рассматривали советские войска как своих естественных классовых союзников и, конечно же, рассчитывали на их поддержку в случае, по их мнению, ухудшения политической обстановки. Тем более что советские средства массовой информации открыто солидаризировались с левыми силами, и советским военным органам трудно было в подобной обстановке удержаться на позициях нейтралитета.

После более или менее спокойного зимнего времени с весны 1940 г. резко изменилась международная военно-политическая обстановка. Как уже отмечалось выше, появились симптомы охлаждения отношений между Германией и Советским Союзом. Финский историк С. Мылыньеми пишет, что Молотов и Деканозов на встрече с министром иностранных дел Литвы В. Креве-Мицкявичюсом в июне 1940 г. заявили, что «благодаря второй мировой войне Европа упадет нам в руки как спелое яблоко»⁶⁹. Однако вместо взаимного ослабления, чего ожидал Сталин от войны между капиталистическими странами на Западе, военная мощь Германии резко усиливалась. Существенно улучшалось ее стратегическое положение. В апреле 1940 г. Гитлер предпринял агрессивную акцию против Дании и Норвегии, которые были, по существу, соседями Прибалтийских стран. Затем вермахт в ходе быстрой кампании нанес поражение Бельгии, Нидерландам и Франции.

Все эти внешние военно-политические события не могли не оказать должного влияния и на внутренние дела в Прибалтийских странах. Происходила дальнейшая поляризация классовых и политических сил. Кризис в обществе обострялся. Коммунисты и представители других левых сил, поощряемые Коминтерном и сталинским руководством, активно выступали за провозглашение в своих странах советской власти с последующим вступлением в состав СССР. Другие, более влиятельные общественные слои ориентировались на Запад, как это имело место еще до 1939 г., причем в Эстонии и Литве они больше рассчитывали на экономическую и военную мощь Германии, а в Латвии традиционно вот уже на протяжении 20 лет придерживались проанглийского курса. Разумеется, внутриполитические процессы в разных Прибалтийских странах протекали неодинаково. Но основные тенденции были именно таковы.

Ощутимый удар по авторитету Советского Союза в глазах населения Прибалтийских стран, особенно в Эстонии, нанесла советская агрессия против Финляндии. В знак протеста против этой акции в январе 1940 г. в Финляндию демонстративно выехали 150 добровольцев из Эстонии⁷⁰. Позиция народов этих стран в отношении советско-финляндской войны формировалась в условиях присутствия на их территории советских войск и соответствующих договоров с СССР, что не могло не оказать определенного влияния на общественное мнение. Так, по сообщению полпреда СССР в Литве Н.Г. Позднякова 4 декабря 1939 г., местная печать не критиковала Советский Союз в связи с войной против Финляндии, но она не дала даже ни обширного изложения, ни декларации «правительства» Куусинена, ни договора СССР с ним о взаимопомощи и дружбе. Вообще об этих событиях печать открыто не высказывалась, но по всему видно было, что ее симпатии на стороне Хельсинки. Она чаще отмечала советские потери и медленное продвижение советских войск. «Значит, — делал вывод советский полпред, — с нашим методом разрешения советско-финляндских дел они не согласны». Следя за событиями в Финляндии, литовская буржуазия «не может не настораживаться с точки зрения своей собственной судьбы в том случае, если она совершит ложный шаг в отношении СССР». Затем полпред формулирует следующий примечательный вывод: «Это необходимость скорейшего прекращения военных действий в Финляндии (на базе быстрого продвижения) и восстановления в ней на новых началах нормальной жизни. Тогда отпадет всякая основа к различным рассуждениям и кривотолкам, появившимся в последние дни в Литве, по поводу нашей внешней политики. (Вероятно, в Эстонии и Латвии наблюдается то же самое)»⁷¹.

Как докладывал советский полпред И.С. Зотов, отношение правительства Латвии к войне в Финляндии определялось прежде всего выгодными экономическими связями между обеими странами. Финляндию посещал ряд видных деятелей Латвии. Местное население обрабатывалось в духе сочувствия к Финляндии, а правительство Ульманиса — Мунтерса не скрывало своих симпатий к финнам. Некоторые высшие офицеры латвийской армии, в том числе и ее командующий генерал К. Беркис, в свое время служили в Финляндии и имеют родственные связи⁷².

Вместе с тем вызывает сомнение восторженный доклад полпреда о том, что, мол, «широкие трудящиеся массы… с радостью приветствуют и разделяют поведение Советского Союза по отношению к белофиннам. Народное правительство Финляндии при поддержке Советского Союза воспринимается как будущий прообраз власти в Латвии… Успешно пропагандируется программа Народной Демократической Республики Финляндии. Интеллигенция все больше и больше склоняется в сторону СССР»⁷³.

Активизировались силы, выступавшие против присутствия в их странах советских войск. Они энергично распространяли не только достоверные сведения, но и ложные слухи о преступлениях сталинизма против советского народа, давая тем самым понять, что это ожидает и другие народы. Те же, кто не верил этим слухам и выступал за сотрудничество с великим восточным соседом, нередко подвергались репрессиям.

Примечания

1. Altrichter H., Becker J. Op. cit. S. 179.

2. См.: Известия. 1933. 17 декабря.

3. См.: Osteuropa 13 (1937—1938). S. 709.

4. См.: Altrichter H., Becker J. Op. cit. S. 190.

5. См. ibid. S. 192.

6. Международная жизнь. 1990. № 2. С. 146.

7. См.: Altrichter H., Becker J. Op. cit. S. 196.

8. Ibid. S. 186.

9. Тихомиров В. Внешняя политика Советского Союза. М., 1940, С. 9.

10. Большевик. 1939. № 19. С. 57.

11. Год кризиса. 1938—1939. Т. II. Документы и материалы. М., 1990. С. 105.

12. Атмода. 1990. 2 января.

13. Известия. 1939. 18 сентября.

14. См.: Полпреды сообщают... Сборник документов об отношения СССР с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939 г. — август 1940 г. М., 1990. С. 191.

15. См.: Советская Россия. 1988. 24 августа.

16. См.: Кичихин А.Н. Советские немцы: откуда, куда и почему? // Военно-исторический журнал. 1990. № 9. С. 29.

17. Полпреды сообщают... С. 10, 13.

18. Там же. С. 26.

19. Там же. С. 13, 45.

20. Там же. С. 3.

21. См.: Советская Россия. 1989. 12 ноября,

22. См.: Восстановление Советской власти в Латвии и вхождение Латвийской ССР в состав СССР. Документы и материалы. Рига, 1987. С. 75.

23. Полпреды сообщают... С. 47.

24. Там же. С. 59.

25. См.: Известия. 1939. 27 сентября.

26. См.: Московские новости. 1990. № 31. 5 августа. С. 15.

27. См.: Myllyniemi S. Die Baltische Kriese. Stuttgart, 1979. S. 59.

28. См.: 1940 год в Эстонии. Документы и материалы. Таллинн, 1989. С. 56—57.

29. См.: Полпреды сообщают... С. 72.

30. Там же. С. 76.

31. Там же. С. 76—77.

32. Там же. С. 77.

33. См. там же. С. 86.

34. См.: Внешняя политика СССР. Т. IV. С. 453—455.

35. Известия. 1939. 19 октября.

36. Полпреды сообщают... С. 99.

37. См.: ADAP. Serie D. Bahd VIII. S. 87.

38. См.: Полпреды сообщают... С. 58—59.

39. См.: Внешняя политика СССР. Т. IV. С. 456—458.

40. См.: ADAP. Serie D. Band VIII. S. 27.

41. См. ibid. S. 43.

42. См.: Полпреды сообщают... С. 29—30.

43. Полпреды сообщают... С. 31.

44. Урбшис Ю. Литва в годы суровых испытаний. 1939—1940. Вильнюс, 1989. С. 105.

45. Полпреды сообщают... С. 348.

46. См. там же. С. 48.

47. См. там же. С. 56.

48. См.: ADAP. Serie D. Band VII. S. 60.

49. См. ibid. S. 58.

50. См. ibid. S. 65—66.

51. м.: Полпреды сообщают... С. 159.

52. См. там же. С. 269.

53. 1940 год в Эстонии. Документы и материалы. С. 87.

54. См.: Полпреды сообщают... С. 135.

55. См.: Мерецков К.А. Указ. соч.

56. См.: Полпреды сообщают... С. 49.

57. Международная жизнь. 1990. №2. С. 142.

58. См.: Полпреды сообщают... С. 235.

59. См.: 1940 год в Эстонии. Документы и материалы, С. 16.

60. См.: Полпреды сообщают... С. 500.

61. См. там же. С. 5.

62. См. там же. С. 123, 138—140, 144.

63. Там же. С. 144.

64. См.: Военно-исторический журнал. 1988. № 12. С. 12—13.

65. См.: Полпреды сообщают... С. 147—152.

66. Там же. С. 150.

67. ЦГАСА, ф. 33988, д. 378, л. 144.

68. Вечерний Таллинн. 1989. 25 сентября.

69. 1939. An der Schwelle zum Weltkrieg. S. 342.

70. ЦГАСА, ф. 33988, on. 3, д. 374, л. 102.

71. Полпреды сообщают... С. 188.

72. См.: Полпреды сообщают... С. 246.

73. Там же. С. 248.