2. Новый раздел

Предприняв в сотрудничестве с Гитлером акцию против Польши, сталинское руководство СССР нарушило Рижский мирный договор 1921 г. и советско-польский договор о ненападении 1932 г. Оно нарушило императивный принцип международного права: «Договоры должны соблюдаться» (pacta sunt servande), — что квалифицируется как неправомерное деяние. Правда, по международному праву допускается аннулирование договора, если государство-контрагент прекращает существование. Но это же право не признает прекращения существования государства, если его высшие органы продолжают олицетворять его суверенитет в эмиграции, как было с польским правительством.

В соответствии с духом международного права на территорию польского государства не должна была распространяться колониалистская теория так называемого первичного завладения, в соответствии с которой создавалось какое-то подобие правового обоснования включения таких земель в состав территории захватчика. Даже на заре империализма такой захват земель обозначался в науке международного права термином «оккупация»¹. Принятая СССР и Германией цессия (уступка территории) в Польше и Литве не соответствовала праву наций на самоопределение и другим общепризнанным принципам международного права. Поэтому она юридически не обоснована и носит неправомерный характер.

Расчленение территории Польши в 1939 г. нельзя также оправдать и теорией эффективной оккупации, когда агрессор устанавливал на этой территории реальную власть. Дебелляция в Польше была достигнута силой оружия и без учета воли местного населения. Как известно, советско-польским соглашением от 30 июля 1941 г. советско-германские договоренности, касавшиеся Польши, были аннулированы. В первом пункте этого документа, посвященного территориальным вопросам, было сказано: «Правительство СССР признает советско-германские договоры 1939 года касательно территориальных перемен в Польше утратившими силу»².

Или возьмем утверждение, что вступление советских войск в Польшу вызвано заботой о безопасности Советского Союза, поскольку польская территория могла стать полем для всякого рода случайностей. Но вспомним, что ведь по идее сам советско-германский договор уже «обеспечивал» эту безопасность. Если же наличие непосредственной границы с Германией усиливало угрозу с ее стороны, то зачем же нужно было заключать договор с Германией?

Не в ладах с логикой и объяснение Молотовым призыва воинов запаса в Красную Армию в начале сентября необходимостью принятия «мер предосторожности». Но ведь еще в секретном протоколе предполагалось Польшу расчленить и первоначальную границу установить по Висле. Против кого же были направлены эти меры предосторожности?

Еще дальше в решении «польского вопроса» советское руководство пошло во время переговоров и заключения договора о дружбе и границе 28 сентября 1939 г. В этом документе нет ни слова о праве польского народа иметь свое государство, а объявленное «переустройство» Польши рассматривается только с точки зрения «дальнейшего развития дружественных отношений между народами СССР и Германии». Но мировая история подтверждает, что не может быть настоящего блага для одних народов за счет горя и страдания других.

В Берлине еще в ходе боевых действий возникла идея о возможности создания в качестве буфера где-то в зоне между линиями интересов Германии и СССР «остаточного польского государства». По этому вопросу в своем дневнике генерал Гальдер 7 сентября записал следующее: «Поляки предлагают начать переговоры. Мы к ним готовы на следующих условиях: разрыв Польши с Англией и Францией: остаток Польши будет сохранен; районы от Нарева с Варшавой — Польше; промышленный район — нам; Краков — Польше; северная окраина Бескидов — нам; области (Западной) Украины — самостоятельны»³. Как явствует из записи от 10 сентября в указанном дневнике, германское руководство подготовило специальное обращение к населению Западной Украины, в котором обещало ему «независимое государство» под эгидой Германии⁴.

О вариантах расчленения Польши 12 сентября говорил и министр иностранных дел Германии И. Риббентроп. Со ссылкой на Гитлера он заявил, что при таком «решении польского вопроса» можно будет в случае необходимости вести переговоры о заключении «восточного мира». Одновременно Риббентроп не исключал варианта, который предусматривал бы расчленение Польши на отдельные составные части, включая и Западную Украину⁵.

В последующие дни, особенно после вступления в Польшу советских войск, Гитлер несколько уточнил свою позицию по этому вопросу. Выступая в Данциге 19 сентября 1939 г., он, например, говорил: «Совершенно очевидно, что Польша в том виде, в каком она возникла по Версальскому договору, никогда уже больше не воскреснет. Это гарантирует также Россия». Но Гитлер еще не знал, какова же будет позиция Сталина и Молотова по этому вопросу. Шуленбург выяснил это только на следующий день и сообщил фюреру, что Сталин решительно против сохранения польского «остаточного государства» и за раздел Польши по линии рек Писса — Висла — Сан. Одновременно Молотов выразил недовольство тем, что заместитель начальника оперативного управления ОКВ Германии генерал В. Варлимонт показал советскому военному атташе в Берлине карту, на которой было обозначено, что «имперская граница» Германии должна проходить восточнее Львова. Молотов напомнил, что это противоречит советско-германской договоренности, по которой «линия интересов» должна проходить по реке Сан, т. е. западнее Львова⁶.

Во время очередной встречи с Шуленбургом 25 сентября Сталин и Молотов снова отвергли идею польского «остаточного государства», так как в будущем, по их мнению, это «государство» может помешать отношениям между СССР и Германией⁷.

Сперва через Шуленбурга, а затем и в ходе переговоров 28 сентября Сталин пытался обосновать свое негативное отношение к идее «остаточного польского государства». Он заявил: расчленение областей с чисто польским населением неизбежно вызовет его стремление к национальному единству (как об этом свидетельствует вся история Польши), что может привести к трениям между СССР и Германией. Поэтому Сталин был готов передать Германии населенные поляками Люблинское и правобережную часть Варшавского воеводств «в обмен» на Литву⁸.

Таким образом, Сталин предоставил «право» Гитлеру самому решать проблему польского «остаточного государства». В последующие дни сентября и начала октября правители Германии еще несколько раз упоминали об этом «государстве». Последнее упоминание содержалось в речи Гитлера в рейхстаге 6 октября 1939 г. Но уже 12 октября он подписал декрет об управлении оккупированными польскими областями⁹. Это означало окончательный отказ от идеи «остаточного государства».

Решение германского и советского правительств от 28 сентября о разделе территории Польши вызвало серьезную озабоченность польского народа и польских официальных лиц о судьбе своей родины. Так, польский посол в Париже, по сообщению агентства Гавас, назвал советско-германский договор нарушением права польского государства и народа, нарушением международных обязательств и человеческой морали¹⁰.

Положение польских патриотов усугублялось еще и тем, что существовала советско-германская договоренность о сотрудничестве «в борьбе против польской агитации». Это была не формальная декларация, такое сотрудничество военных властей Германии и СССР в польской кампании, как заявил германский военный атташе в Москве генерал Э. Кестринг, было реальностью и протекало на всех уровнях безукоризненно¹¹. Для обсуждения вопроса об установлении линии разграничения германских и советских войск в Польше 19 сентября в Москву прибыла германская военная делегация. С советской стороны в переговорах участвовали Ворошилов и Шапошников.

Генерал Гальдер в своем дневнике от 20 сентября по этому вопросу записал следующее: «Форман [докладывает]: для удовлетворения настойчивых требований Ворошилова фюрер принял решение об окончательной демаркационной линии, о чем сегодня будет официально объявлено. [Она проходит по] р. Писса, р. Нарев, р. Висла, железная дорога вдоль Сана, Перемышль (от Хырова до перевала — неясно). Фюрер хочет, чтобы впереди этой линии не погиб ни один наш солдат»¹². Было, в частности, установлено, что эвакуация немецких войск будет осуществлена в восемь этапов на протяжении 14 дней и должна быть завершена 4 октября. Между немецкими и советскими войсками был установлен постоянный промежуток в половину дневного перехода¹³.

После того как делегации СССР и Германии провели делимитацию границы между их сферами интересов, к середине октября 1939 г. была осуществлена ее демаркация. Таким образом, протяженность границы между обеими странами увеличилась с 1 446 км (граница с Польшей) до 1 952 км, т. е. на 506 км — от села Мариново (южная точка границы СССР с Латвией) до села Казачувка (северная точка на советско-румынской границе)¹⁴. В итоге Польша была разделена на две части: 48,6% территории (189 тыс. кв. км) с 62,9% населения (20 260 тыс. человек) было оккупировано немцами. Остальная часть — 51,4% территории с 37,1% населения — была присоединена к Советскому Союзу¹⁵.

21 сентября был подписан секретный протокол, по которому немецкое командование было обязано обеспечить сохранность и передачу советским войскам всех оставляемых объектов. Было также согласовано, что «для уничтожения польских банд по пути следования советские и германские войска будут действовать совместно»¹⁶.

Нельзя без горечи вспомнить и еще об одном шаге советского руководства. Он связан с историей исчезновения польской подводной лодки «Орел» в сентябре 1939 г. Построенная в 1938 г., эта подлодка под командованием Г. Клошковского в первые дни войны несла дозорную службу в районе полуострова Хель недалеко от Данцига. В связи с изменившейся обстановкой 14 сентября подлодка ушла в порт Таллинн, чтобы там высадить на берег заболевшего командира. Вскоре 62 члена экипажа были интернированы эстонскими властями. Подлодку разоружили, ее карты и штурманское оборудование реквизировали. 18 сентября подлодка под командованием Я. Грузинского скрытно (и, видимо, не без содействия местных эстонских властей) покинула порт и ушла в неизвестном направлении. Этот случай вызвал необоснованное беспокойство советского правительства, войска которого к этому времени уже действовали на территории Польши. Оно сделало соответствующее представление правительству Эстонии. Объяснения Таллинна были квалифицированы в Москве как «неудовлетворительные», и советское правительство предложило начать переговоры «о мерах обеспечения безопасности советских вод от диверсионных действий со стороны скрывающихся в балтийских водах иностранных подлодок». В сообщении ТАСС от 27 сентября 1939 г. говорилось о возможности того, что «лодку отремонтировали в Таллинне, вероятно, снабдили ее горючим и, таким образом, дали ей возможность бежать». Также допускалось, что «где-то недалеко от эстонских берегов какие-то неизвестные подлодки имеют свою скрытую базу», с которых могут осуществляться диверсионные действия в советских водах¹⁷.

Нетрудно прийти к выводу, что это была попытка нагнетать обстановку в этом регионе в преддверии ввода советских войск в Прибалтийские республики и еще раз продемонстрировать свою приверженность военному сотрудничеству с Германией.

Мужественному экипажу подлодки в трудных условиях 14 октября удалось добраться до Англии. Подлодка была включена в состав английских ВМС и действовала в Северном море. В мае 1940 г. она патрулировала в районе острова Гельголанд и с задания не вернулась¹⁸.

Наглядным примером взаимодействия вермахта и Красной Армии в то время может служить и тот факт, что в ходе военных действий в Польше советское правительство разрешило использовать радиостанцию, расположенную в Минске, для наведения германских самолетов на объекты в Польше. Через германское посольство в Москве просьба начальника штаба германских ВВС об этом была передана Молотову утром 1 сентября 1939 г. В соответствующем письме говорилось о том, чтобы радиостанция в Минске в свободное от передач время передавала для срочных воздухоплавательных целей непрерывную линию с вкрапленными позывными знаками: «Рихальд Вильгельм 1.0», а кроме того, во время передачи своей программы по возможности часто слово «Минск». Из резолюции Молотова следует, что было дано согласие передавать только слово «Минск».

Нелишне напомнить и о том, что Г. Геринг в знак признательности за боевое взаимодействие в борьбе против общего врага подарил наркому обороны СССР Ворошилову самолет.

Для осуществления договоренности о совместной борьбе против польского подполья было установлено сотрудничество между германским гестапо и советскими органами НКВД. С этой целью в декабре 1939 г. в городе Закопане, т. е. на польской территории, оккупированной Германией, был создан совместный учебный центр¹⁹. В ходе военных действий командиры передовых частей германской и советской армий обменивались специальными офицерами связи. В Гродно, Бресте, Пинске и в ряде других городов еще до капитуляции Варшавы состоялись совместные парады (немцы их называли «парадами победы») с участием войск обеих стран. Например, в Гродно парад принимал комкор В.И. Чуйков и германский генерал, а в Бресте — генерал Г. Гудериан и комбриг С.М. Кривошеин.

В конце сентября 1939 г. линия максимального продвижения советских войск на запад проходила, по данным польских исследователей, через следующие пункты: Остроленка, Вышкув, Иодов, Мрозы, Сточек, Радзин, Парчев, Лютерские, Фромполь, Сенява, Пшемысль и до границы с Венгрией²⁰.

При оценке действий Советского Союза в Польше в сентябре 1939 г. нельзя абстрагироваться от сложных и противоречивых процессов и от той политики, которую вели органы советской власти в западных областях Украины и Белоруссии в последующий период.

В Западной Украине и Западной Белоруссии в октябре 1939 г. состоялись «выборы» в народные собрания. В связи с этим хотелось бы еще раз сослаться на К. Симонова, который сразу же после прекращения боев на Халхин-Голе как военный корреспондент был откомандирован в Западную Белоруссию и был очевидцем избирательной кампании, проходившей в октябре 1939 г.: «Я ездил по ней (Белоруссии. — М.С.) накануне выборов в народное собрание, видел своими глазами народ, действительно освобожденный от ненавистного ему владычества, слышал разговоры, присутствовал в первый день на заседании народного собрания. Я был молод и неопытен, но все-таки в том, как и почему хлопают люди в зале, и почему они встают, и какие у них при этом лица, кажется мне, разбирался и тогда. Для меня не было вопроса: в Западной Белоруссии, где я оказался, белорусское население — а его было огромное большинство — было радо нашему приходу, хотело его»²¹.

Симонов честно передает свои впечатления от выборов, которые проходили тогда в Западной Белоруссии. Но ему было, видимо, трудно представить себе, чтобы левые силы из местного населения при активном содействии советских гражданских и военных властей могли провести их на более высоком демократическом уровне, чем «выборы» на территории Советского Союза.

Созданные во Львове и Белостоке организационные комитеты разработали специальное положение о выборах. В этом документе, как и в «сталинской» конституции 1936 г., были сформулированы самые демократические принципы: всеобщие, прямые и равные избирательные права для всех достигших 18-летнего возраста, тайное голосование независимо от пола, образования, национальной и социальной принадлежности, вероисповедания.

Но вместе с тем здесь, как и в Советском Союзе, существовала однопартийная система и отсутствовала альтернативность, имело место то же моральное давление на избирателей, не желавших участвовать в выборах, нередко применялись те же угрозы депортации и раскулачивания, лишение избирательного права «потенциальных противников» советской власти.

Несмотря на эти нарушения провозглашенных демократических принципов избирательной системы, активность населения на выборах была довольно высокой. Так, в Западной Украине в выборах приняли участие 4 433 тыс. (92,8%) избирателей, а не голосовали или голосовали против 400 тыс. человек²². В Западной Белоруссии в выборах участвовали 2 672 тыс. (96,7%) избирателей²³. Более 90% избирателей проголосовали за предложенных кандидатов. Итоги выборов показали, что подавляющее большинство населения этих регионов согласилось с установлением советской власти и присоединением к Советскому Союзу.

В конце октября 1939 г. на своих первых заседаниях народные собрания, естественно, единогласно приняли декларации, провозгласившие установление советской власти. Эти органы вышли с ходатайствами в Верховный Совет СССР о воссоединении этих районов с Украинской и Белорусской Советскими Социалистическими Республиками. Пятая сессия Верховного Совета СССР в ноябре 1939 г. удовлетворила эту просьбу.

При оценке итогов выборов неизбежно возникает вопрос: мыслимо ли, чтобы забитые и малограмотные крестьянские массы, проживавшие в наиболее отсталых регионах Польши и никогда ранее не знавшие подлинно демократических выборов, при слабости левых партий, которые к тому же долгое время действовали в подполье, ровно через месяц после вступления советских войск вдруг продемонстрировали неслыханную организованность и высокую политическую зрелость? Видимо, речь может идти не столько о политической зрелости и о любви к советскому строю, сколько о самых прагматических интересах своего существования. Оказавшись между молотом и наковальней, народы этих территорий решили присоединиться к Советскому Союзу, а не к фашистской Германии. Другого выхода им не было дано.

Исключительно важным, вдохновляющим фактором стала идея восстановления национальной государственности (соборности) украинского и белорусского народов. Вокруг этой идеи сплотились самые широкие политические силы — от националистов до коммунистов, хотя они по-разному представляли себе социально-экономическую и политическую сущность идеи соборности и пути ее достижения.

Не исключено, что часть населения, и прежде всего польского, рассматривала свое положение как временное. Германия будет побеждена, и Советский Союз вынужден будет вернуть эти территории Польше. Эта надежда поддерживалась еще и тем, что созданное на Западе польское эмигрантское правительство генерала В. Сикорского не признало ни территориальных изменений в Польше, ни решений народного собрания и Верховного Совета СССР об изменении государственного и общественного устройства страны.

Среди бедных слоев населения расчет на какие-то реформы, разумеется, также присутствовал. Вот почему процесс социально-экономических преобразований, подталкиваемый местными органами советской власти и присланными из восточных районов Украины и Белоруссии советскими специалистами, шел довольно быстро. Так, в Западной Украине только за первые восемь месяцев было создано 100 МТС, 155 колхозов и 31 совхоз²⁴. В частности, в Тернопольской области по состоянию на 1939 г. имелось 987 помещиков и около 29 тыс. так называемых кулацких хозяйств, которым принадлежало 368 889 га земли, а также 5 тыс. осадницких (польских переселенцев) хозяйств общей площадью 155 тыс. га. Уже к июню 1941 г. в ходе земельной реформы многие из этих хозяйств были ликвидированы, земля, скот и имущество переданы беднякам. Одновременно, особенно с лета 1940 г., шла и коллективизация, которая по темпам и методам не отличалась от практики начала 30-х годов в Восточной Украине. К 1 июня 1941 г. было создано 38 МТС, 529 колхозов, в которых объединилось 46 525 хозяйств, т. е. около 15% всех хозяйств области²⁵.

Так же быстро этот процесс протекал в Западной Белоруссии, где за те же первые восемь месяцев советской власти было создано 100 МТС²⁶.

С первых же дней установления советской власти в этих районах функционировала организованная система репрессий, перекосов в культурной и национальной политике, по отношению к церкви и верующим, диктат партии в духовной сфере. К июню 1941 г. в Западной Украине органы НКВД расстреляли большое количество жителей. После ухода частей Красной Армии только в тюрьмах Львова, Станислава, Дрогобича были найдены тела нескольких сот расстрелянных узников. Массовые казни совершались практически во всех других городах. Жертвой террора пали многие деятели украинской и польской культуры. Преследованиям, моральному и физическому террору подвергались служители греко-католической и украинской автокефальной церкви. Здания храмов закрывались и разрушались. Школьное и высшее образование принимало грубо идеологизированный характер, под предлогом борьбы с украинским буржуазным национализмом из учебных заведений изгонялись многие украинские учителя и преподаватели. Присланные с востока и местные чиновники от культуры проявляли чрезмерное усердие в русификации школ.

Без суда и следствия было депортировано около 10% населения западных районов Украины и Белоруссии. Особенно высокий процент среди депортированных составляли поляки, которых насчитывалось около 1/3 всего населения²⁷. 29 декабря 1939 г. СНК СССР утвердил «Положение о спецпоселениях и трудовом устройстве осадников, выселенных из западных областей УССР и БССР». 2 марта 1940 г. СНК СССР принял новое постановление о выселении членов семей осадников. В мае 1941 г. Берия подписал приказ о переселении всех депортированных из западных районов Украины и Белоруссии на 20 лет в Кустанайскую область Казахстана. Только в мае — июне 1941 г. с учетом депортированных из Прибалтики и Молдавии в Алтайский и Красноярский края, Казахстан, Коми АССР и Омскую область было выселено 95 тыс. человек.

Массовая депортация сопровождалась фактическим геноцидом, ибо смертность среди «переселенцев» составляла 16%²⁸. В ходе этой нечеловеческой и преступной кампании органы НКВД игнорировали элементарные правовые нормы. Достаточно напомнить, что первые жители западных районов Украины и Белоруссии депортировались на основании постановления ЦИК и СНК СССР от 17 июля 1937 г. как «неблагонадежный элемент, проживающий в запретных (пограничных) зонах». Применялся также приказ НКВД СССР от 30 июля 1937 г. о переселении «членов семей троцкистов и диверсантов, которые активно участвовали в антисоветской деятельности»²⁹.

«Многие миллионы поляков шести или семи поколений были гражданами России. Но их исторический опыт не входит ни в какое сравнение с теми ужасными акциями, которые совершали советские власти. Около 1,5 миллионов человек из занятых восточных районов Польши были депортированы в Россию. Это были не только поляки, но и польские евреи и частично не угодные властям украинцы. Особым преследованиям подвергались политически активные деятели независимо от их партийной принадлежности». Такую оценку сложившейся ситуации в Польше дает польский историк Вл. Бартошевский³⁰.

В свете усиления командно-административных методов управления и прямого террора по отношению к местному населению со стороны органов советской власти уместно выявить, от кого же были освобождены западные украинцы и западные белорусы или кто угрожал их свободе?

Положение этих народов в буржуазной Польше было действительно нелегким. Они страдали от безземелья, многие вынуждены были эмигрировать. Польские правящие круги считали их гражданами второго сорта, не поощряли развития их языка, литературы, национальных обычаев. Польский историк М. Турлейска справедливо указывала, что «земли Западной Белоруссии и Западной Украины, так называемые кресы Всходне, — это была Польша группы Б — отсталая территория с наименьшим количеством промышленных предприятий и с наибольшим количеством неграмотных, настоящая периферия метрополии, лишенная возможности участвовать в определении своей судьбы»³¹.

И тем не менее украинские и белорусские демократические организации при поддержке прогрессивных польских деятелей вели успешную борьбу за сохранение национальной самобытности своих народов, в защиту социальных прав трудящихся, за повышение их жизненного уровня, содействовали развитию различных сельскохозяйственных товариществ, культурных обществ. В то же время западные украинцы и белорусы были хорошо информированы о положении своих братьев в Советской Украине и Советской Белоруссии. Они знали о катастрофическом голоде в 1933 г. и даже старались как-то помочь голодающим, но безуспешно. Советские власти не разрешали принимать продовольственные посылки. В Польше, как и в других странах, были хорошо известны методы проведения коллективизации и индустриализации в СССР, массовый сталинский террор, положение церкви, репрессии против деятелей национальных культур. Сравнивая материальное положение и социальные условия жизни западных украинцев и белорусов с жизнью их единокровных братьев по восточную сторону реки Збруч, вряд ли можно прийти к выводу, что они только по этой причине считали Красную Армию своей освободительницей. Речь может идти прежде всего о том, что население западных районов Украины и Белоруссии знало не только обстановку в Советском Союзе, но и было хорошо информировано о политике фашистов в отношении славянских народов, и особенно поляков. Им была известна напряженная обстановка в западных воеводствах страны, оккупированных гитлеровцами в первые две недели войны. В городе Быдгоще и в других крупных польских городах оккупанты устроили настоящий геноцид по отношению к польскому населению. Украинцы и белорусы не сомневались, что с приходом немецких оккупантов их ждет такая же судьба. Неудивительно поэтому, что массовое бегство населения происходило не от русских к немцам, не с востока на запад, а, наоборот, на восток, навстречу наступавшей Красной Армии — ее рассматривали как меньшее зло в сравнении с грубым и откровенным немецко-фашистским оккупационным террором. В этом смысле и следует понимать освободительный характер советской акции в Польше.

Когда мы отмечаем факт освобождения 11 млн. единокровных братьев — украинцев и белорусов, то невольно возникает вопрос: почему же Сталина как «марксиста-ленинца и пролетарского интернационалиста» не беспокоила судьба 23 млн. поляков, которые с его одобрения и поддержки оказались под жестокой гитлеровской оккупацией? Почему до июня 1941 г. мир ни разу не слышал протеста из Москвы по поводу настоящего геноцида, который устроили фашисты в отношении польского народа? Видимо, потому, что советские власти по указанию Сталина и Берии сами применяли к местному населению жестокие командные методы, проводили массовое «раскулачивание», депортацию целых слоев населения в Сибирь. Все эти меры мало чем отличались от фашистских в оккупированной части Польши³².

Преступные и бесчеловечные меры, которые применялись органами и войсками НКВД при содействии местных и центральных органов власти против населения Западной Украины и Западной Белоруссии, встретили вполне понятное сопротивление с его стороны. Многие молодые люди разных национальностей уходили в леса, создавали вооруженные отряды и развертывали вооруженную борьбу против советской власти. Так, еще накануне Великой Отечественной войны в этих районах возникли социально-политические условия для массового народного движения, во главе которого стала Организация украинских националистов (ОУН) под руководством Ст. Бандеры. Братоубийственная война приобрела еще более массовый характер с 1944 г., после освобождения западных областей Украины, и завершилась в 1952 г. поражением ОУН и ее вооруженных сил — Украинской повстанческой армии (УПА).

Жестокая гражданская война на Западной Украине продолжалась долгие годы. Она связала в тугой узел политические, исторические и национальные проблемы, искусственно вызванные в этом регионе Украины.

«Нам понятны исторические причины, по которым справедливые национальные требования народа западных областей Украины приобрели форму крайнего радикализма и терроризма. Это — следствие исторического отчаяния и безнадежности… Вполне понятно, что бандеровская эпопея была жестокой братоубийственной войной на западных землях Украины, где каждая из сторон, какими бы мотивами она ни руководствовалась, проявляла беспощадность. Вот почему народ не хочет ни бандеровщины, ни бериевщины… за бандеровщиной, так же как и за бериевщиной, тянется кровавый след»³³. Такая оценка ситуации на Западной Украине того времени была дана на XXVIII съезде КПУ в декабре 1990 г.

В свете приведенных фактов неизбежно напрашивается вывод о том, что акция Советского Союза в Польше в рассматриваемое время и последующая судьба народов западных районов Украины и Белоруссии имели неоднозначный характер. Была завершена многовековая борьба народов Западной Украины и Западной Белоруссии за объединение (соборность) со своими братьями соответственно в Надднепрянской Украине и Восточной Белоруссии в единую государственность. Этот акт объективно имеет историческое значение для судеб обоих славянских народов.

Но на какой основе он произошел и какими методами осуществлялся?

В данном конкретном случае он произошел на основе образования «социалистической» государственности. Но ведь если бы этот вопрос решился не «единодушным» голосованием депутатов народных собраний, а всенародным референдумом, то не исключено, что народ предпочел бы иную, демократическую основу построения своей государственности. На практике же «социалистический» строй был навязан народам этих областей извне.

Что же касается применявшихся при этом методов, то они были порождением того сталинского террористического режима, который существовал тогда в Советском Союзе. Насилие и террор скомпрометировали саму идею социалистического выбора.

Важно также обратить внимание и на те международные условия, в которых проходил процесс воссоединения. Эти условия определялись прежде всего империалистическим сговором Сталина и Гитлера с целью раздела Восточной Европы на «сферы интересов», проводившегося насильно, без учета свободного волеизъявления народов этого региона.

Нарушения международного права, на которых базировались советско-германские договоренности, легли также черным пятном и на исторический процесс воссоединения народов Украины и Белоруссии.

Прав советский специалист по международному праву Р.А. Мюллерсон, который при анализе влияния советско-германских договоренностей на судьбу Польши пришел к следующему выводу: «И хотя на территориях, переходящих к СССР, проживало в основном украинское и белорусское население, договор, ставший результатом применения силы против Польши со стороны не только Германии, но и Советского Союза, является как нарушающий императивную норму международного права недействительным с самого начала»³⁴.

Полтора года спустя после нападения гитлеровской Германии на Польшу очередной ее жертвой стал Советский Союз. Общая беда сделала народы СССР и Польши союзниками. Солдаты наших стран плечом к плечу сражались против общего врага. Но некоторые моменты прошлого, по выражению польского писателя В. Журховского, сидели в памяти, как осколок. Мы «прикрыли» его завесой молчания, вместо того чтобы «прооперировать» и «удалить».

С тех пор прошло уже более полувека. Но проблема политического характера советской акции в Польше в сентябре 1939 г., ее место в советско-польских отношениях и влияние на современные процессы, происходящие в западных районах Украины и Белоруссии, не потеряли своей актуальности и в настоящее время. Действительно, история еще крепко держит современность в своих железных объятиях.

Примечания

1. См.: Курс международного права. М., 1966. С. 199.

2. Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны, Т. I. С. 121—122.

3. Гальдер Ф. Военный дневник. Т. I. С. 108.

4. См. там же. С. 111, 114.

5. См.: Abshagen К. Canaris. Patriot und WeItburger. Stuttgart, 1950. S. 209.

6. См.: ADAP. Serie D. Band VIII. S. 81—82.

7. См. ibid. S. 101.

8. См. ibid. S. 101, 124.

9. См.: Madajczyk Cz. Op. cit. B. 1. Str. 54.

10. См.: Piekalkiewicz J. Op. cit. S. 225.

11. См.: Krummacher F.A., Lange H. Krieg und Frieden. Munchen, 1970. S. 394.

12. Гальдер Ф. Военный дневник. T. I, С. 126.

13. См. там же. С. 127.

14. ЦГАСА, ф. 33987, оп. 1, д. 1175, л. 37.

15. См.: 1.9.39. Europaer erinnern sich... S. 156.

16. Piekalkiewicz J. Op. cit. S. 199.

17. См.: Внешняя политика СССР. Т. IV. С. 449—450.

18. См.: Encykiopedia II wojny swiatowej. W-wa, 1975. Str. 404.

19. См.: Piekalkiewicz J. Op. cit. S. 274; ADAP. Serie D. Band VII. S. 400—408.

20. См.: Wojskowy Przeglad Historyczny. 1989. No 4. Str. 3.

21. Симонов К. Указ. соч. С. 81.

22. См.: Новая и новейшая история. 1989. № 2. С. 28.

23. См.: История Белорусской ССР. Минск, 1977. С. 358.

24. См.: История Украинской ССР. Киев, 1969. Т. 2. С. 480.

25. См.: Радянська енциклопедiя icтopii Украiни Киiв, 1972. С. 267.

26. См.: История Белорусской ССР. Минск, 1961. Т. 2. С. 403.

27. См.: Бугай М.Ф. Депортацii населення з Украiни (30—50-тi роки) // Украiнський iсторичний журнал (УIЖ). 1990. № 10. С. 34.

28. См.: Бугай М.Ф. Указ. соч. С. 35.

29. Там же. С. 37.

30. 1.9.39. Europaer erinnern sich... S. 162.

31. Turleska М. Rok przed Kleska. W-wa, 1969. Str. 176.

32. Подробно см.: В.С. Парсаданова. Депортация населения из Западной украины и Западной Белоруссии в 1939—1941 гг. // Новая и новейшая история. 1989. №2. С. 28—30.

33. Львовская правда. 1990. 16 декабря.

34. Мюллерсон Р.А. Советско-германские договоренности 1939 г. в аспекте международного права // Советское государство и право. 1989. №9. С. 107.