Англо-французская дипломатия запутывается в собственных сетях

Стремясь добиться положительных результатов в переговорах с Англией и Францией, Советское правительство поставило в конце июля 1939 г. вопрос о необходимости штабных англо-франко-советских переговоров, чтобы достигнуть конкретного соглашения на случай конфликта с фашистской Германией. Эти переговоры должны были послужить важным испытанием искренности и серьёзности намерений Англии и Франции в отношении Советского Союза.

Однако поведение английских и французских правящих кругов в этом вопросе могло вызвать только подозрения. В конце июля в Лондоне объявили о составе английской военной миссии, направляемой в Москву. Её возглавлял Р. Дракс, бывший с 1935 по 1938 г. главнокомандующим военно-морской базой в Плимуте. В состав миссии входил маршал авиации Ч. Барнетт — командующий военно-воздушными силами в Иране и генерал-майор Хейвуд, получивший это звание в 1939 г., бывший в 1932—1936 гг. военным атташе в Париже. Не более внушительно выглядела французская военная миссия, возглавлявшаяся генералом Думанком.

«Это свидетельствует о том, что военная миссия скорее имеет своей задачей установить боеспособность Советской Армии, чем заключить оперативные соглашения»¹, — писал в Берлин об английской миссии германский посол в Лондоне Дирксен.

Об этом же свидетельствовала и директива английского правительства своей военной миссии. В § 15 директивы указывалось, что «английское правительство не хочет брать на себя детальных обязательств, которые могут связать нам руки. Следует поэтому попытаться ограничить военное соглашение по возможности самыми общими условиями»².

Однако эти (английская и французская) миссии необычайно долго добирались до Москвы. Им понадобилось на это две недели. Прибыв в столицу Советского Союза, миссии заявили, что не имеют определённых полномочий для подписания какого-либо военного соглашения. Английская миссия приехала вообще без всякого мандата. Лишь по требованию советских военных представителей она запросила полномочия из Лондона³.

Из опубликованных в 1953 г. английских документов видно, что английское правительство, направляя военную миссию в Москву, прямо дало ей инструкцию тянуть переговоры, чтобы выиграть время для закулисных переговоров с гитлеровским правительством. Из 19 вопросов «общей политики», перечисленных в инструкции миссии, 11 касались таких, которые английской миссии запрещалось даже обсуждать с Советским правительством⁴.

Вопросы советских представителей англичанам и французам о количестве вооружённых сил, которые они могли бы выставить в случае агрессии, вскрыли незавидную картину. Англичане собирались выставить всего 5 пехотных и 1 механизированную дивизии. И это в то время, когда Советский Союз заявил о своей готовности отправить на фронт против агрессора 136 дивизий, 5 тыс. средних и тяжёлых орудий, до 10 тыс. танков и танкеток, свыше 5 тыс. боевых самолётов и т. д.⁵

Первостепенное значение для Советского Союза имел вопрос о путях и способах отпора агрессорам, а следовательно, и оказания помощи западным державам. В этой связи большую роль играла позиция Польши. Советское правительство считало, что СССР, не имеющий общей границы с агрессорами, может оказать помощь Франции, Англии и находящейся под германской угрозой Польше только при условии пропуска его войск через польскую территорию. Иных путей для того, чтобы советским войскам войти в соприкосновение с войсками агрессора, не существовало.

Однако правительства Англии и Франции ничего не сделали, чтобы убедить польское правительство в необходимости военного сотрудничества с Советским Союзом⁶.

Французский посол в Варшаве Ноэль отмечает в своей книге, что ещё до отправки англо-французских военных миссий в Москву польское правительство в ответ на запрос французского правительства сообщило, что его позиция в отношении военного сотрудничества с СССР остаётся резко отрицательной. Поэтому генерал Думанк перед отъездом из Парижа был предупреждён, что ему «следует старательно уклоняться от того, чтобы русские поставили этот вопрос»⁷, — пишет Ноэль.

Таким образом, правительства Англии и Франции шли на заведомый обман. Правительство СССР разоблачило этот обман, сразу же поставив вопрос о позиции польского правительства.

Англо-французские миссии оказались припёртыми к стене. Ведь они-то знали, что требуется для эффективного соглашения против агрессии. Польское правительство должно было заявить о своём согласии на равноправное военное сотрудничество с Советским Союзом, предполагающее проход советских войск через территорию Польши для отпора войскам агрессора.

Как же реагировали на сложившееся положение правящие круги в Лондоне и Париже? Английское правительство в эти критические дни усилило нажим на Варшаву, стремясь принудить Польшу отдать гитлеровцам Данциг.

Непосредственные переговоры по вопросу об отношении к Советскому Союзу взяло на себя французское правительство. 16 августа польского посла в Париже Лукасевича вызвал к себе Боннэ и сообщил о советских предложениях.«Передавая мне об этом, — пишет Лукасевич, — Боннэ пытался убедить нас, но довольно равнодушно, принять советские требования... из того, что сказал Боннэ, я не вынес впечатление, что он рассчитывает на наше согласие»⁸.

Такая политика правящих кругов западных держав в момент, когда судьба мира в Европе висела на волоске, являлась свидетельством умышленного курса на срыв московских переговоров.

Американский историк Ф. Шуман, рассматривая дипломатическую историю возникновения второй мировой войны, пишет, что «английские и французские политики, зная летом 1939 г. о нацистском решении напасть на Польшу, предпочли разрушение Польши какому-либо союзу с СССР...»⁹.

В равной степени такое заключение применимо к польским реакционным правителям. Они также готовы были скорее пожертвовать независимостью страны, отдав её в кабалу немецким фашистам, чем сотрудничать с Советским Союзом против захватчиков.

Панская клика Польши категорически отклонила советское предложение о помощи. «Для нас это, — говорил Бек 19 августа французскому послу Ноэлю, — вопрос принципа: мы не имели военного соглашения с СССР, и мы не хотим его иметь»¹⁰.

Не подлежало сомнению, что англо-французские правящие круги не хотят идти на создание коллективного фронта отпора агрессии. Вместо единого антифашистского фронта — единый антисоветский фронт империалистов. Вместо ликвидации фашистской опасности — разгром Советского Союза и демократического движения в «своих» странах. Такова была генеральная стратегия внешней политики правящих кругов США, Англии и Франции.

Игнорируя действительные реальные факторы международного положения, свидетельствовавшие об опасности фашизма для всех неагрессивных стран, творцы мюнхенской политики впадали в худший вид авантюризма. В сети, которые они плели, не только не попалась добыча, желанная для них, а наоборот, они сами запутывались в собственных сетях. Любопытное свидетельство на этот счёт даёт германский посол в Англии Дирксен. 3 августа, после беседы с Г. Вильсоном, Дирксен сообщал в Берлин о тяжкой озабоченности «...английской стороны в связи с трудным положением, в котором находится британское правительство и до которого оно довело себя своими манёврами»¹¹.

Этими манёврами были настойчивые попытки правителей Англии и Франции достигнуть обязывающего соглашения с германскими фашистами и одновременные переговоры англо-французской дипломатии в Москве.

Правительства Англии и Франции хотели выиграть время для новых переговоров с фашистскими державами. Именно этим определялась их тактика на затягивание московских переговоров.

Приближение сроков нападения Германии на Польшу, о чём англо-французская разведка была осведомлена¹², не пугало Лондон и Париж. В правящих кругах Англии и Франции возлагались немалые надежды на возможность польско-германской сделки против СССР без развязывания вооружённого конфликта между двумя странами или даже при условии возникновения такого конфликта. В последнем случае делались расчёты на длительное сопротивление польских войск Германии, в ходе чего удалось бы вынудить Германию пойти на соглашение о «мире», направленном против СССР.

Во всяком случае, быстрого разгрома польской обороны ни в Лондоне, ни в Париже не ожидали. Силы панской Польши, деморализованной фашистскими происками, правительства Англии и Франции явно переоценивали. Тактика затяжек в московских переговорах диктовалась для Англии и Франции также положением на Дальнем Востоке.

В августе 1939 г. между итало-германским блоком и Японией всё ещё продолжались переговоры о заключении военного союза, направленного своим главным остриём против Советского Союза¹³. Японские милитаристы вели военные действия против Монгольской Народной Республики, стремясь прорваться на территорию СССР.

Даже буржуазные американские историки Ленджер и Глезон, рассматривая сложившуюся в то время ситуацию, вынуждены были признать, что «Советская Россия, подвергавшаяся возможности совместной германо-польской атаки в Европе и находившаяся под угрозой Японии на Дальнем Востоке, несомненно, была в опасном положении»¹⁴.

К концу августа 1939 г. московские переговоры окончательно выявили следующую картину. Всё поведение Англии и Франции (в частности, по вопросу о военном соглашении) полностью подтвердило, что ни о каком серьёзном соглашении с СССР они не помышляют. Это стало особенно очевидным, когда выяснилось, что наряду с открытыми переговорами в Москве правительство Чемберлена вело закулисные переговоры с представителями Гитлера и что этим последним переговорам Чемберлен придавал несравненно большее значение, чем московским переговорам. Англо-германские переговоры (о первой стадии которых уже говорилось в предыдущей главе) касались вопроса о политике соглашения между Германией и Англией о разделе «сфер влияния», экономическом соглашении, включающем сделку по колониальным вопросам, по распределению сырья, по разделу рынков, а также о крупном займе для Германии. Наличие закулисных англо-германских переговоров делало не случайным провал московских переговоров. Этот провал был заранее запланирован представителями западных держав в их двойной игре.

В этой обстановке Советское правительство не могло не делать выводов из факта провала московских переговоров.

Важнейшая задача советской внешней политики, исходившая из интересов социализма, заключалась в этих условиях в том, чтобы использовать противоречия в лагере капитализма для срыва антисоветских планов реакционных кругов западных держав, чтобы максимально удлинить мирную передышку для Советского Союза, не допустить создания единого фронта империализма против социалистического государства.

Возможность раскола рядов международной реакции представилась для Советского Союза, когда Германия предложила Советскому правительству заключить пакт о ненападении.

Выбор, вставший перед Советским Союзом, был таков: «либо принять в целях самообороны сделанное Германией предложение о заключении договора о ненападении и тем самым обеспечить Советскому Союзу продление мира на известный срок, который мог быть использован Советским государством в целях лучшей подготовки своих сил для отпора возможному нападению агрессора, либо отклонить предложение Германии насчёт пакта о ненападении и тем самым позволить провокаторам войны из лагеря западных держав немедленно втравить Советский Союз в вооружённый конфликт с Германией в совершенно невыгодной для Советского Союза обстановке, при условии полной его изоляции»¹⁵.

Советское правительство сочло возможным заключить с Германией пакт о ненападении. Он был подписан в Москве 23 августа 1939 г. Тем самым нашей стране был обеспечен мир на известный период времени. Следовательно, оказалось возможным лучше подготовить оборону Советского государства против агрессии фашизма.

Советское правительство, подписывая договор с Германией, ни на минуту не сомневалось, что рано или поздно немецкие фашисты нападут на СССР. В.М. Молотов, выступая 31 августа на заседании Верховного Совета СССР, говорил, что советско-германский договор «...подкреплён твёрдой уверенностью в наших реальных силах, в их полной готовности на случай любой агрессии против СССР»¹⁶.

Империалистическим планам развязать мировую войну против СССР был нанесён сокрушительный удар. В стане международной реакции царило смятение. Поведение правящих кругов западных держав в описываемый момент свидетельствовало, что «они сами запутались в расставленных ими сетях...»¹⁷.

Примечания

1. «Документы и материалы кануна второй мировой войны», т. II, стр. 117.

2. «Documents on British Foreign Policy 1919—1939», Vol. VI, p. 763.

3. См. В.М. Молотов, О ратификации советско-германского договора о ненападении, Госполитиздат, 1939, стр. 7.

4. См. «Manchester Guardian», 21.X.1953.

5. См. «Фальсификаторы истории (Историческая справка)», стр. 48.

6. Ленджер и Глезон пишут по этому поводу в книге «Вызов американскому изоляционизму»: «Нет никаких оснований полагать, что после совещания в марте 1939 г. англичане или французы сделали усилия, чтобы заставить поляков согласиться на проход советских войск» (W. Langer and S. Gleason, op. cit., p. 178).

7. L. Noel, L'aggression allemande contre la Pologne, Paris 1946, p. 422—423.

8. Цит. по L. Namier, Diplomatic Prelude, London 1948, p. 207.

9. «Current History», I.1953.

10. G. Gafencou, op. cit., p. 288.

11. «Документы и материалы кануна второй мировой войны», т. II, стр. 141.

12. В роли информаторов Англии и Франции выступали деятели так называемой «антигитлеровской оппозиции» — группы фашистов, соперничавшей с Гитлером.

13. См. W. Langer and S. Gleason, op. cit., p. 193.

14. Там же, стр. 96.

15. «Фальсификаторы истории (Историческая справка)», стр. 53.

16. В.М. Молотов, О ратификации советско-германского договора о ненападении, стр. 15.

17. В.М. Молотов, Тридцатилетие Великой Октябрьской социалистической революции, стр. 18.