II.4. Разрыв отношений Москвы с правительством Польши. Перемены в подполье. Польский вопрос на конференции в Тегеране

Вывод Польской армии из СССР не только снял с повестки дня боевое сотрудничество двух стран, но и повлек за собой изменение политики советского руководства в отношении польского населения. Напомним, что были ликвидированы структуры и организации, созданные посольством для помощи полякам. Обострились разногласия по вопросам гражданства, судеб детей-сирот, выезда из СССР отставших от армии военнослужащих и членов их семей. Польское правительство в Лондоне и его посольство в Куйбышеве настаивали на дальнейшем призыве в польскую армию 49 тыс. человек и вывозе рекрутов на Ближний Восток, что вызвало решительный протест советских властей. Службы НКВД вернулись к поиску шпионов среди поляков и польских евреев.

Развитие событий под Сталинградом не могло не заставить Сикорского, профессионального военного, задуматься над вопросом, как должна реагировать АК на вероятное вступление Красной Армии в Польшу. Премьер-министр Польши, он же Главнокомандующий Польскими вооруженными силами на Западе, запретил командованию АК передавать СССР добытые разведданные и взаимодействовать с советскими разведорганами. При этом Сикорский все отчетливей понимал, что противостоять советским войскам — безумие, и отдал приказ АК выходить из подполья при вступлении «Советов», демонстрировать позитивное отношение Польши к СССР, но твердо заявлять о суверенитете страны. 6 февраля 1943 г. он приказал командующему АК в том случае, если до появления русских в Польшу не придут союзники, поднять восстание, прежде всего во Львове и Вильно. С этим соглашался Ровецкий. Вопрос о суверенитете сводился эмигрантскими кругами и подпольным ПСК к требованию восстановить границу 1921 г.: тогда «мы всё простим СССР»¹.

Понимая, что отношения ухудшаются, Сикорский 9 февраля 1943 г. обратился к Сталину с личным письмом. он сожалел, что подчиняющиеся ему войска участвуют в борьбе против фашистского блока «на отдаленных фронтах, а не плечом к плечу с Вашими войсками на Восточном фронте Европы», выражал тревогу по поводу трудностей в польско-советских отношениях. Сикорский писал о своем стремлении к сближению и сотрудничеству Польши и СССР в тот момент, когда война вступает в решающую фазу, о желании обеспечить добрососедские отношения после войны. Премьер просил Сталина принять посла Польши Т. Ромера и обсудить с ним возможные шаги в этом направлении.

Сталин принял Ромера 26 февраля. Беседовали долго, обсуждали множество проблем. Посол предлагал помощь АК советским войскам и, в частности, организацию одновременного подрыва всех железнодорожных путей в немецком тылу^*. Подобную акцию Сталин счел целесообразной лишь в момент прихода Красной Армии в Польшу и лишь по согласованию срока с советской стороной, в другой ситуации, считал советский лидер, она вызовет жестокие репрессии оккупантов. На вопрос Ромера, когда Красная Армия вступит в Польшу, Сталин произнес фразу, которую лондонскому руководству стоило бы вспомнить в августе 1944 г.: «В войне не все зависит от нас, многое зависит и от противника. Трудно указать сроки»².

Беседа шла в духе поиска взаимопонимания. Сталин говорил о возможности сотрудничества поляков с советскими партизанами и готовности в таком случае материально помогать АК сбросами вооружения с воздуха, предлагал прекратить «драки» АК с советскими партизанами. Коснувшись вопроса о будущем власти в Польше, Сталин демонстрировал стремление СССР к соглашению с польским правительством, говорил о его праве на власть в освобожденной стране: «советские войска... дойдут до Польши, освободят Польшу от немцев и отдадут ее польскому правительству». О такой схеме передачи власти Сталин упомянул в последний раз. Границы компромисса он определил ясно: предложение о возвращении армии Андерса в СССР неприемлемо и, главное, граница 1939—1941 гг. останется неизменной. Ромер ответил «тем же»: «...нет и не будет такого польского правительства, которое согласилось бы на изменение границ с СССР, предлагаемое советским правительством»³.

Явно стремясь к продолжению диалога с поляками, Сталин поддержал обсуждение поставленного Ромером вопроса о воинском наборе поляков на территории СССР, но допускал создание польских частей из добровольцев в составе Красной Армии. Была обещана возможность индивидуального подхода к вопросу гражданства и учет пожелания каждого отдельного лица. В очередной раз глава СССР заявил, что хочет и будет содействовать восстановлению сильной, суверенной Польши и предлагал обсудить, в частности, вопросы пропаганды, гражданства и границы. Посол ограничился двумя первыми вопросами. Обмен мнениями между правительствами двух стран решено было продолжить, не касаясь пограничного вопроса, на уровне посольства. Советская сторона назначила представителя для ведения переговоров. Дело было за получением из Лондона полномочий и инструкций польскому послу. Таким образом, в территориальном вопросе стороны показали себя непримиримыми противниками. Состоялся обмен «залпами» в печати. На Заявление польского правительства от 25 февраля 1943 г. последовало Заявление ТАСС от 2 марта, где советская сторона впервые публично назвала «линию Керзона» будущей границей с Польшей.

Напряжение в советско-польских отношениях резко возросло весной 1943 г. Военно-политическая ситуация на Восточном фронте менялась в пользу СССР, в оккупированной Европе ширилось движение Сопротивления, в нем росло влияние левых сил. Этот процесс шел и в Польше, через которую пролегал самый короткий путь в Германию, о чем стали задумываться в руководстве III рейха. Пришла пора, как отметил Геббельс в своем дневнике, не только вести войну, но и заниматься политикой, а именно «техничнее» разрабатывать подрыв коалиции СССР и западных держав⁴. Гитлеровцы нанесли удар по ее слабому звену — отношениям между СССР и польским эмигрантским правительством. Они объявили об обнаружении захоронений польских офицеров, расстрелянных НКВД.

Допустимо предположить, что гитлеровцы намеревались использовать факт гибели польских военнослужащих и как завесу мероприятий по «окончательному решению еврейского вопроса» в Европе. Вряд ли было случайным, что уничтожение Варшавского гетто и его обитателей началось 19 апреля 1943 г., когда польское правительство сделало недальновидный шаг, обратившись в Международный Красный Крест с жалобой на СССР. Скорее всего, ликвидация гетто должна была углубить «трещину» в коалиции, используя антисемитские настроения в польском обществе. На это указывали заявления гитлеровцев о том, что польские офицеры убиты коммунистами-евреями, назывался ряд еврейских имен, якобы сотрудников НКВД. Но как раз в этой части замысла гитлеровцы не достигли цели. События в Варшавском гетто, где было поднято восстание, открыли полякам всю глубину трагедии еврейского народа и показали общность их судеб в условиях гитлеровской оккупации^**. Сопротивлявшиеся нацистам евреи и поляки, пришедшие им на помощь, вписали общую героическую страницу в историю Сопротивления в Польше.

В связи с трагедией еврейского населения польское правительство хранило молчание. Член Рады Народовой, глава еврейской национальной партии Бунд, один из организаторов гражданской защиты Варшавы в сентябре 1939 г. Ш. Зильбербойм 12 мая 1943 г. в знак протеста покончил жизнь самоубийством в приемной А. Идена. Зильбербойм оставил предсмертное письмо, датированное 11 мая. Он обращался к президенту Польши В. Рачкевичу и главе кабинета В. Сикорскому, а через них к польскому обществу, правительствам и союзным народам, к совести всего мира и просил прекратить равнодушно взирать на преступления гитлеровцев и начать борьбу против них, спасти еврейский народ от гибели, наказать его палачей. Зильбербойм писал от имени еще живых 300 тыс. из 3,5 млн польских и 700 тыс. депортированных на территорию Польши евреев: «Жизнь моя принадлежит еврейскому народу Польши, следовательно, я ее отдаю, чтобы та горстка, которая еще сохранилась от многомиллионного польского еврейства, дожила вместе с польскими массами до освобождения, чтобы за все свои нечеловеческие муки и терпение могла дышать в стране и мире свободы и справедливости социализма. А я верю, что именно такая Польша возникнет и именно такой мир наступит»⁵.

Отметим, что в ночь с 12 на 13 мая 1943 г. советская авиация, как и в августе 1942 г. во время первого восстания в гетто, совершила налет на военные объекты Варшавы и транспорты, подвозившие гитлеровцам подкрепления. Бомбили несколькими волнами в течение 1,5 часов. Налет проходил явно по просьбе польской стороны. Летчики имели точные данные о противовоздушной обороне города, об объектах бомбардировок. Дополнительно с земли действовала световая сигнализация.

Вернемся к событиям в Катынском лесу под Смоленском, где еще 29 марта 1943 г. гитлеровцы приступили к вскрытию могил с останками польских офицеров, в сентябре 1939 г. сдавшихся в советский плен. Они использовали припасенный к «нужному» времени шанс и организовали кампанию с привлечением кино, радио и печати, с доставкой на место многочисленных «экскурсий» из Польши, из лагерей для военнопленных польских, английских, американских, французских солдат. Первая польская группа была доставлена еще до 13 апреля, когда министр пропаганды Г. Геббельс сообщил по радио об обнаружении в Катыни 10 тыс. тел расстрелянных поляков. В Катынский лес возили журналистов из «нейтральных» стран, рабочих из Польши, жителей Смоленска. 17 апреля Геббельс записал в своем дневнике: «Катынское дело становится колоссальной политической бомбой, которая в определенных условиях вызовет не одну "взрывную волну". И мы используем его по всем правилам искусства». Но мир настолько «привык» к сообщениям о зверствах нацистов, что не сразу поверил в злодеяние НКВД. Требовалось абсолютно неопровержимое доказательство. Обеспечить его оказалось не так легко.

Международный Красный Крест отказал в рассмотрении «дела». Организация немцами собственной международной комиссии из судебных медиков и криминалистов — граждан зависимых от Германии стран натолкнулась на трудности: эксперты, за исключением Милославича из Загреба, отказывались участвовать в эксгумации, «заболевали». После обращения властей генерал-губернаторства в Польский Красный Крест (ПКК), одну из немногих сохранившихся довоенных организаций, была создана Польская техническая комиссия. После ее консультаций с руководством подполья в состав комиссии вошли 5 человек во главе с членом Главного правления ПКК К. Скаржиньским. Они намеревались контролировать эксгумацию и получать информацию из первых рук. Под неослабным надзором немцев комиссия провела большую часть работы. Чтобы не быть обвиненной в сотрудничестве с оккупантами, поляки дистанцировались от гитлеровских участников эксгумации.

Основным результатом эксгумационных работ стала немецкая публикация — «Официальные материалы о массовых убийствах в Катыни», вскоре переизданная почти на всех европейских языках и во всех странах, оккупированных, либо союзных Германии. Заканчивалась она словами, что Европа не смеет забыть о Катыни и о ней не забудет⁶. Выводы экспертов польской комиссии, противоречившие многим немецким утверждениям (например, что в лесу захоронены не 10—12 тыс., а 4113 человек), в эту публикацию не вошли. Кроме того поляки отказались сформулировать вывод, что палачами в Катыни были русские.

В самой Польше катынские разоблачения не получили того отклика, на который рассчитывал Берлин. Правда, в печати правого толка увеличились антисоветские высказывания. Но не более. Демократические силы Польши были уверены в политических целях «акции»: своим заявлением о Катыни «немцы хотят собрать урожай. Натравить поляков на русских». Людовцы настаивали: «Самым грозным, ближайшим и непосредственным врагом в этот момент является Германия. С ней мы находимся в бескомпромиссной борьбе до победы. Таково наше решение, мы его не отменяем». ППР приняла советскую версию событий (поляки расстреляны немцами осенью 1941 г.), а также предложение П. Финдеру (шифрограмма из Москвы от 28 апреля) осудить действия эмигрантского правительства и одновременно выступить за укрепление дружбы между польским и русским народами в борьбе против немецких захватчиков и их «польских пособников». В. Гомулка, многие годы спустя, в своих мемуарах подтвердил правильность в тот момент таких действий во имя сохранения политического и военного единства антигитлеровской коалиции.

Командование АК и Делегатура без колебаний расценили информацию из Берлина как достоверную, хотя для них была ясна ее политическая подоплека: нацистская пропаганда стремится настроить поляков «против Советов, союзников и польского правительства». Сообщение о Катыни, считали лидеры подполья, не должно заставить поляков забыть о терроре гитлеровцев: «Оно одновременно указывает на аналогичные немецкие убийства [в Польше]». В последовавшем «Заявлении» делегата полякам был дан политический ориентир: «большинство народа считает врагом № 1 гитлеровскую Германию, врагом самым грозным, самым близким и непосредственным», и именно с ним поляки должны остаться «в состоянии бескомпромиссной борьбы вплоть до победы». Геббельсу пришлось признать отсутствие желаемого антисоветского резонанса в Польше: «Очевидно, что наша пропаганда там провалилась, так как польскому движению Сопротивления, в конце концов, удалось ее использовать против нас»⁷.

Тем не менее кампания, развернутая гитлеровцами в европейском масштабе, повлекла за собой ряд негативных долгосрочных последствий. Исчезла перспектива договоренности Делегатуры и ППР. Стали невозможными те двусторонние встречи, о которых договаривались Сталин и Ромер в конце февраля 1943 г. Катынская «история» снизила влияние ППР в Варшаве, хотя, как отмечали в АК, «менее информированная провинция» не прореагировала, там рост рядов ППР и ГЛ продолжался. К концу лета, после разгрома вермахта под Курском, некоторый кризис в поддержке ППР был преодолен. Командование АК из событий вокруг Катыни сделало свои выводы. Ровецкий писал 29 апреля в Лондон о том, что он, «используя наш теперешний конфликт с Россией, ограничил боевые операции против вермахта, особенно, на коммуникациях, ведущих на восток, усилил террористические акции против гестапо, полиции и немецкой администрации, а они, — замечал командующий, — не реагируют»⁸.

Основная политическая и дипломатическая борьба вокруг «Катыни» разгорелась за пределами Польши. Польское правительство поступило так, как рассчитывали гитлеровские власти. Коммюнике-декларацию опубликовал 16 апреля министр обороны М. Кукель. Было опубликовано также заявление от имени правительства с обращением к Международному Красному Кресту (МКК) и просьбой выслать на место комиссию для расследования. Последовало указание польскому представителю в Женеве князю С. Радзивиллу обратиться в МКК. Узнав о польских намерениях, правительство Германии в тот же день 16 апреля, опередив на 30 минут поляков, направило в МКК аналогичную заявку. Все происходившее выглядело как совместный демарш.

17 апреля на заседании польского правительства выяснилось, что не все министры согласны с совершенными действиями, и некоторые считают обращение в МКК и декларацию Кукеля «серьезными ошибками». Еще большую критику предпринятые акции встретили в Раде Народовой, где считали, что следовало обратиться к СССР, а не в МКК. Сикорский признал: произошла ошибка, и взял ответственность на себя. Генерал оправдывался, что дал разрешение на действия Кукеля и министра информации С. Кота из опасений бунта в армии.

Сталин оценил «совместные демарши» Польши с противником как явление странное для участников одного воюющего блока. Последовал вывод: польское правительство скатилось на путь сговора с гитлеровцами и на деле прекратило союзные отношения с СССР. Черчиллю и Рузвельту была ясна политическая подоплека геббельсовской акции: расколоть коалицию и тем облегчить судьбу Германии, перед которой маячила угроза военной катастрофы. Для западных лидеров, которые знали правду о трагедии в Катыни, единство союзников являлось тогда ценностью высшего порядка: речь шла о разгроме вермахта и победе в войне, главным образом — ценой советских усилий. Это определило позиции глав великих держав. Политическая целесообразность и военная потребность были поставлены выше признания истины⁹.

Для Сталина «Катынское дело» было крайне неприятной неожиданностью. Сохранить в тайне ликвидацию кадров польской армии не удалось. В 1940 г., казалось, все возможное для этого было сделано. Не предусмотрели только оккупации Смоленска вермахтом. Это и было немедленно использовано для запуска контринформации: расстреляли поляков немцы осенью 1941 г. Черчилль бросился исправлять ситуацию. На встрече с Сикорским при участии Идена был согласован проект заявления польского правительства, принятый 17 апреля 1943 г. В нем утверждалось, что правительство Польши «отрицает за Германией право извлекать из преступлений, в которых она обвиняет другие страны, аргументы для собственной выгоды и претендовать на защиту христианства и европейской культуры тогда, когда в Польше террором истребляет поляков». Приводились факты уничтожения 1,5 млн человек в концлагерях, в том числе 80 тыс. польских офицеров и солдат призывного возраста в Майданеке и Треблинке, расстрелы в рейхе в лагерях для военнопленных за политические преступления, якобы совершенные до войны, массовые облавы на польских офицеров. Только в Кракове в 1942 г. 6 тыс. военнослужащих было заключено в концлагеря, что обрекало их на смерть. Констатировались факты призыва поляков в вермахт и расстрела семей тех, кому удалось скрыться.

Черчилль, направляя Сталину послания, убеждал, что англичане выступят против любого расследования в Катыни. Сталин высказывал Рузвельту надежду, что Черчилль сумеет «образумить польское правительство и помочь ему действовать впредь в духе здравого смысла». Он полагал, «что одна из наших обязанностей как союзников состоит в том, чтобы помешать тому или иному союзнику выступать враждебно против любого другого союзника на радость и в угоду общему врагу». По настоянию Черчилля польское заявление в МКК было отозвано. Сам Международный Красный Крест, сославшись на Устав, отказался рассматривать «Катынское дело», ибо не было согласия всех сторон на его расследование¹⁰.

Но советское руководство, после консультации с польскими деятелями в Москве и информации ППР о невозможности получить согласие Делегатуры и АК на сотрудничество, заявило 25 апреля о перерыве отношений с эмигрантским правительством. Понимая, что позиция правительства Польши в антигитлеровской коалиции резко ослабла, Черчилль пытался уговорить Сталина отозвать свое решение. Советский лидер был непреклонен и 4 мая 1943 г. жестко заявил, что нынешнее польское правительство не имеет шансов «вернуться в Польшу и стать у власти»¹¹. Позднее союзникам оставалось лишь добиваться реорганизации польского кабинета.

Таким образом, используя реальный, к сожалению, факт убийства органами НКВД нескольких тысяч польских военнопленных, гитлеровцы все-таки осложнили ситуацию в коалиции. Полгода спустя Берия на встрече с группой З. Берлинга оговорился, имея ввиду «Катынь»: была совершена ошибка. И это об одном из тягчайших преступлений в отношении лиц, охраняемых международными законами!

В заявлении ТАСС от 14 апреля 1990 г. факт расстрела польских военнопленных был признан одним из тяжких преступлений сталинизма, ответственность за содеянное возложена на НКВД, Берию, Меркулова и др. По версии, выработанной группой российских историков и криминалистов в конце 80-х гг. XX в., всего были расстреляны 21 857 поляков. В апреле 2010 г. на траурных мероприятиях в Катыни руководители России подтвердили эти выводы, назвали имя главного виновника гибели польских граждан — Сталин, но одновременно признали, что трагедия нуждается в дальнейшем изучении^***.

Возвратимся в 1943 год. Москва сообщила в ЦК ППР содержание ноты от 25 апреля и мотивы своих действий. Руководство партии ответило, что СССР прерывает отношения не с польским народом, а с правительством, которое не выражает его интересов, что только «братский военный союз с СССР ведет к созданию сильной, свободной, и независимой Польши». ППР поставила вопрос о создании правительства, опирающегося на широкий антифашистский национальный фронт и готового к сотрудничеству и союзу с СССР. 1 мая позиция ППР была обнародована в воззвании к народу: «Правительство Сикорского не имеет никакого права выступать от имени народа. Не народ его выбрал, а назначила санационно-озоновская клика..., не хотим видеть у кормила власти в Польше досентябрьских людей и их теперешних союзников — правительство Сикорского»¹².

В мае 1943 г., отвечая на вопросы корреспондента английской газеты «Таймс» Р. Паркера, Сталин заявил, что разрыв связей с эмигрантами не повлияет на отношение СССР к польскому народу. Он еще раз повторил, что Советский Союз желает видеть Польшу сильной и независимой, строить с ней отношения на основе добрососедских связей и взаимного уважения или, если этого пожелает польский народ, на основе союза и взаимопомощи против немецких захватчиков. Сикорский вынужден был признать, что отношение СССР к польскому народу не изменилось после декабря 1941 г., когда он был в Москве¹³.

Стремительное наступление советских войск, их приближение к территории Польши влияли на политическую обстановку в стране. «Губительный немецкий террор, — считали в АК, — возбудил в обществе жажду активной самообороны, формировал мнение в пользу лозунга ППР, призывавшего к вооруженной борьбе против оккупантов. Расширяющаяся в обществе жажда самообороны привела к быстрому наплыву [поляков] в Гвардию Людову. Приближение Красной Армии консолидирует ряды секции Коминтерна и поднимает значение ППР в стране». Комендант АК констатировал, что «импонирующая мощь Красной Армии быстро затмила успехи союзников, живо вошла в душу общества своей. непосредственной связью с судьбой страны. Появление таких настроений оказалось благоприятным для "к" [коммунистов]. как в смысле отношения общества (особенно его определенных сфер и слоев) к ППР, так и во внутренних отношениях в партии». Следствием признания роста влияния ППР и ГЛ стало решение командования АК активизировать создание партизанских отрядов. В «Специальном отчете по вопросу "К" № 198 за 16.3. — 17.05.1943 г.» командование АК констатировало, что поддержка коммунистами позиции СССР по вопросу о Катыни ослабила «до сих пор вызывавшее опасение развитие ППР в генерал-губернаторстве», но признавало, что «позиции коммунистов усиливаются в Поморье, Познани, Силезии, Тешине, на Западных Украине и Белоруссии». Аналитиков АК тревожило другое явление: «кроме элементов явно коммунистических, в некоторых сферах радикальной интеллигенции, преклоняющейся перед революционными преобразованиями, оживились просоветские симпатии в предвидении решающей роли России в политическом преобразовании Европы после войны»¹⁴.

Дальновидный и прагматичный политик, генерал Сикорский понимал разрушительные последствия разрыва отношений с СССР как внутри страны, так и на международной арене. Он полагал, что Польша неминуемо войдет в сферу операций советских войск, и выражал надежду, что отсутствие дипломатических отношений не продлится долго. В некоторых действиях и заявлениях премьера уже в 1943 г. содержались «сигналы» к восстановлению взаимодействия с Москвой. Находясь с инспекционной поездкой в польских войсках в Северной Африке, и, возможно, реагируя на слова Сталина в мае 1943 г., генерал публично заявил, что следующим будет его визит в СССР. По словам польского журналиста К. Прушиньского, 2 июля в Каире Сикорский признавал необходимость смириться с изменением восточных границ Польши и совершить конструктивный поворот в двусторонних отношениях. Но 4 июля 1943 г. генерал погиб в авиационной катастрофе над Гибралтаром. Следует признать, писала 9 июля 1943 г. в некрологе на гибель Сикорского газета «Известия», что в польском правительстве не было столь авторитетного политика, который умел смягчать нагромождавшиеся двусторонние противоречия^****.

Смерть генерала стала в истории польского правительства в эмиграции знаковым событием. Хотя пост премьер-министра занял политик-демократ, лидер СЛ-РОХ в эмиграции С. Миколайчик, влияние правых заметно укрепилось. Главнокомандующим всеми польскими вооруженными силами на Западе и АК в стране стал генерал К. Соснковский, пост министра обороны сохранил генерал М. Кукель, оба кадровые военные, пилсудчики, вовсе не склонные уступать или вести диалог с советской стороной. В правительственном подполье командование АК находилось в руках генералов и офицеров, сторонников противодействия Красной Армии в случае ее вступления в Польшу. Так, 19 июня 1943 г. генерал Ровецкий предполагал организовать «задержку возможного марша российских войск путем уничтожения коммуникаций вплоть до линии Вислы и Сана», сопротивляться «Советам» там, где для этого будут хотя бы минимальные шансы, а там, где шансов не будет, «оставить в подполье вооруженные силы, готовые в соответствующий момент по приказу главнокомандующего к выступлению против России». Кроме того, ставилась задача в будущем «обеспечивать самое лучшее прикрытие для приземляющихся в Польше отрядов из эмиграции или англосаксонских оккупационных [войск]». Ровецкий понимал, что такая политика приведет лишь к усилению польско-советских трений, но не видел в этом большой беды: «все равно в Крае Россию никогда не оценивали иначе, как врага № 2». Принявший командование АК после ареста С. Ровецкого генерал Коморовский («Бур») взывал к польскому «Лондону»: в критический момент, и как можно быстрее, ввести в страну польскую армию, находящуюся на Западе, и несколько крупных англо-саксонских военных соединений^5*. «Бур» полностью принял предлагавшуюся Ровецким тактику восстания там, где оно «не может не удаться» (в этнической Польше). Но уже в октябре 1943 г. заговорил об особом военно-политическом значении восстания в Варшаве¹⁵.

Вопрос о реагировании АК на возможное вступление советских войск в Польшу обсуждался 25 октября 1943 г. на совещании у президента В. Рачкевича с участием премьер-министра С. Миколайчика, главнокомандующего генерала К. Соснковского, министра национальной обороны М. Кукеля, министра иностранных дел Э. Рачиньского. Наиболее категорично был настроен Соснковский, который считал возможным «допустить» вступление Красной Армии в Польшу только при условии признания Советским Союзом польско-советской границы 1921 г. и роспуска всех просоветских польских организаций в СССР. Прагматичный премьер заявил, что не представляет себе одновременной борьбы Польши и против Германии, и против СССР. Миколайчик справедливо заметил, что условия Соснковского нереальны и необходимо возобновить отношения с Москвой. Главную выгоду он видел в том, что «Советы», признав польское правительство, уже не будут пытаться создавать другое правительство Польши. Дипломат Рачиньский занял срединную позицию. Он был за борьбу только с немцами и против бесполезных жертв в ходе военных демонстраций силы. Министр считал, что захват власти, хотя бы на «краешке» освобожденной территории, будет демонстрацией суверенитета Польши, выступал за безусловное восстановление отношений с СССР, настаивал, что это в интересах не только АК, но и польского государства и обеспечит ему после войны протяженное балтийское побережье и новые границы на Западе.

Соснковский оставался непримиримым. Он требовал захвата Варшавы и установления там польской власти, допускал как возможность и, более того, необходимость, вооруженные партизанские действия в тылу Красной Армии в качестве самообороны против советских репрессий. В итоге первые лица правительства в Лондоне согласовали инструкцию, содержавшую три варианта организации восстания, но в любом случае — с использованием помощи союзников и их представителей в Польше. Первый вариант — при возможном польско-советском соглашении; второй — в отсутствии такого соглашения; тогда планировалась апелляция к Западу, а в случае репрессий «Советов» следовал ответ «самообороной». Не исключался и третий, неблагоприятный, вариант — на случай возможного советско-германского соглашения. Инструкция правительства не удовлетворила «Бура». 26 ноября 1943 г. в послании Соснковскому он заявил свое несогласие. Командующий АК считал невозможным в условиях советской оккупации сохранить в подполье разветвленную военную организацию, полагал необходимым небольшой части аковцев выйти из подполья, остальным объявить формальный роспуск, фактически же приступить к созданию новой тайной организации. В итоге правительство согласилось с предложением Бур-Коморовского¹⁶.

Таким образом, предусмотренные руководством страны тактические установки на случай вступления Красной Армии в Польшу не свидетельствовали о масштабном мышлении и преобладании реализма в расчетах польских политиков высшего ранга. Это отразилось на месте Польши в системе международных отношений. После гибели Сикорского польское правительство из действующего субъекта международного сообщества все больше превращалось в объект, судьбу которого решали главы союзных держав. Это отчетливо проявилось на встрече министров иностранных дел осенью 1943 г. в Москве и на конференции глав великих держав 28 ноября — 1 декабря 1943 г. в Тегеране, где обозначились долгосрочные интересы и позиции сторон, в том числе по польскому вопросу.

Советская позиция в главном вопросе (послевоенная безопасность страны), по сути дела, оставалась неизменной в течение всей войны. Ее точно определил А. Иден, вспоминая свои переговоры в Москве в декабре 1941 г.: «Цель русских была уже твердо определена. Она лишь незначительно изменилась в последующие три года и заключалась в том, чтобы обеспечить максимально границы будущей безопасности России». Решением этой задачи руководствовался Сталин уже на первой встрече с У. Черчиллем и Ф.Д. Рузвельтом. Задача лидеров западных держав, в первую очередь Великобритании, заключалась в том, чтобы выправить ситуацию своей верной союзницы — Польши, добившись от Сталина согласия на восстановление отношений с ее правительством в Лондоне. За это согласие Лондон готов был платить большую цену. Так, А. Иден рекомендовал британскому кабинету признать советско-польскую границу 1941 г., компенсировать за счет Германии территориальные потери Польши на востоке, ограничить поставки оружия «польскому подпольному сопротивлению», как того требовала Москва, ибо, по словам Молотова, «в ненадежных руках оно едва ли принесет пользу». Черчилль все это принимал и продемонстрировал в тегеране английскую позицию: передвинуть советские, польские и германские границы на Запад. Сталин, соглашаясь, подчеркнул, что «украинские земли должны отойти Украине, а белорусские — к Белоруссии». Москва приняла и другое предложение Черчилля: «...очаг польского государства и народа должен быть расположен между так называемой линией Керзона и линией реки Одер». Не вызвал разногласий и вопрос о переселении немцев с предполагаемых для передачи Польше немецких территорий в пределы послевоенной Германии^6*.

По проблеме отношений с польским правительством Сталин заявил, что СССР не менее, а более других держав заинтересован в хороших отношениях с Польшей, которая является соседом России: «Мы за восстановление, за усиление Польши. Но мы отделяем Польшу от эмигрантского польского правительства в Лондоне». Поэтому он занял осторожную позицию: Москва готова начать переговоры о восстановлении отношений, но только в случае изменения состава кабинета и гарантии, «что агенты польского правительства не будут убивать партизан», эмигрантское правительство «будет действительно призывать к борьбе против немцев, а не заниматься устройством каких-либо махинаций». Сталин намекал на приказ об уничтожении «бандитских отрядов», к которым командование АК относило и партизан ППР. Подтверждающий документ, доставленный из Польши, был предъявлен союзникам¹⁷.

Черчилль и Рузвельт шли навстречу условиям Сталина и фактически не пытались получить от него согласие на восстановление восточной довоенной границы Польши. Союзники уже видели в Красной Армии ту силу, которая способна самостоятельно разгромить Германию и прийти в Европу через Польшу. Заметим, что Черчилль, дав премьер-министру С. Миколайчику обещание не обсуждать в Тегеране польские «дела» в отсутствии представителя страны, его не сдержал и две недели скрывал от главы польского кабинета содержание договоренностей со Сталиным.

К осени 1943 г. ППР все настойчивее подчеркивала несоответствие позиции эмигрантского правительства и Делегатуры настроениям многих поляков. Проанализировав обстановку в стране и мире, партия пришла к выводу: необходимо изменить политическую линию, отказавшись от дальнейших попыток прийти к согласию с «лондонским» лагерем, искать решения не на основе политических договоренностей, а в открытом противостоянии руководству «лондонцев». В Декларации ППР «За что мы боремся» (ноябрь 1943 г.) была заявлена концепция создания Национального демократического фронта, или широкого политического союза подавляющей части рабочих, крестьян, интеллигенции. Польские коммунисты не ставили социалистических задач, хотя не скрывали, что они являются конечной целью партии. В конкретно-исторических условиях, определяемых силой Красной Армии, влиянием и авторитетом СССР, ППР предлагала, соединив национальные и партийные задачи, а именно, участие ППР во власти, развернуть партизанскую борьбу за освобождение страны от гитлеровской оккупации. Партия призывала расширять борьбу до масштабов общенародного восстания, создавать вертикаль органов Национального демократического фронта, распространяя их деятельность на всю страну. ППР полагала, что с приходом Красной Армией она станет политической властью, возглавит Временное правительство Фронта, которое немедленно приступит к проведению общедемократических преобразований — аграрной реформы, национализации крупной промышленности и банков, установит демократические принципы общественной и государственной жизни. Коммунисты вновь заявили, что они отказывают эмигрантскому правительству и его Делегатуре в праве на власть.

Предвидя перспективу острой политической борьбы в стране, когда каждая группировка и партия заявит о своей приверженности демократии, ППР поставила ряд вопросов, ответы на которые, по ее мнению, отделяли сторонников демократии от реакции: судьба эмигрантского правительства и Делегатуры; отношение к гражданской войне как способу решить вопрос о власти; отношение к национализации крупной промышленности и банков; к аграрной реформе и экспроприации помещичьей земли. К «тесту» на верность демократическим принципам коммунисты отнесли и вопрос о восточной границе. Они подтверждали ранее ими признанное право украинского и белорусского народов на самоопределение и выдвигали требование возвращения Польше земель на Западе и Балтике. Партия, в соответствие с классовыми основами ее идеологии, рассматривала СССР как союзника польского народа, противопоставляла Национальный демократический фронт «лондонскому» лагерю и его эмигрантскому правительству. При заметном сохранении риторики и лексики времен Коминтерна, программа ППР была принципиально новой по выдвинутым задачам: объединить поляков в совместной с СССР борьбе за освобождение от гитлеровцев, за создание государства в новых, геополитически безопасных границах, за установление общественного устройства в соответствии с коренными социальными интересами большинства общества¹⁸.

Акцент, сделанный в Декларации ЦК ППР на вопрос об органах власти, был своеобразным ответом коммунистов на полученную информацию: Делегатура и партии ПСК намереваются учредить нечто вроде подпольного парламента — Совет национального единства (Раду едности народовой, РЕН). Создание РЕН было предусмотрено в декрете президента «О временной организации власти на польских землях» от 1 сентября 1942 г. Но тогда речь шла о консультативном органе из 9—15 человек при делегате правительства, рекомендованных ПСК. Открытые заседания РЕН должны были начаться после выхода Делегатуры из подполья и взятия ею власти в свои руки. С приближением Красной Армии к довоенным границам Польши и при отсутствии отношений между Москвой и польским правительством этот замысел становился маловероятным и чреватым конфликтом с СССР. Развитие ситуации в «лондонском» лагере подталкивало коммунистов к тому, чтобы ускорить организационный процесс, сформировать свой собственный подпольный парламент до создания РЕН, которое между тем затягивалось¹⁹.

Не имея перспективы договориться с руководством правительственного подполья, коммунисты располагали некоторыми шансами объединить вокруг ППР небольшие группы и партии левой ориентации в людовском и социалистическом подполье и тем увеличить скромную меру своей поддержки в обществе. Они учитывали то обстоятельство, что, когда «борьба за власть вступила в острую форму», в этом подполье происходила политическая консолидация при укреплении позиций правых политиков²⁰.

Летом 1943 г. Политическому согласительному комитету был придан ранг Политического представительства четырех партий (Крайова репрезентация политычна — КРП), как они считали, «представляющих главные направления польской политической мысли и огромное большинство политически организованного польского общества». В праздничный День «чуда над Вислой» (15 августа 1920 г.) КРП приняла согласованную ППС-ВРН, СЛ-РОХ, СН и СП Декларацию — программу строительства будущей Польши. Учредители КРП, они же авторы Декларации, обязывались взаимодействовать до оглашения выборов в конституционный законодательный орган, «всеми организационными и пропагандистскими силами» поддерживать АК и «солидарно взаимодействовать» с Делегатурой правительства. Четыре партии объявляли основой польской внешней политики партнерское сотрудничество с западными союзниками и «неустанную бдительность» в отношении «обозначившегося советского влияния на дипломатию союзников», декларировали незыблемость довоенной границы с СССР, выдвигали требование широкого доступа Польши к морю. Во внутренней политике авторы Декларации были осторожны. Они выступали за сохранение республиканского устройства, гражданских свобод, признавали труд человека самой большой общественной ценностью, провозглашали переход немецкой собственности под государственное управление и аграрную реформу²¹.

Таким образом, авторы Декларации, стремясь сохранить партийно-правительственную коалицию столь разных политических сил в стремительно изменявшихся внешнеполитических условиях и военно-оперативной обстановке на Восточном фронте, представили образ послевоенной Польши в самой общей форме. Они использовали такие формулировки, под которыми могли подписаться все поляки, вместе и каждый в отдельности. Но по сути дела документ был шагом назад по сравнению с заявлениями правительства 1941 г., не говоря уже о партийных программах ППС-ВРН или СЛ-РОХ. Он свидетельствовал, что решающее слово оказалось за правым крылом правительственного подполья.

Вместо консолидации его рядов Декларация вызвала усиление трений в «низах». Рядовые людовцы и социалисты были недовольны фактическим отказом руководства от принципиальных программных положений. Для людовцев была неприемлемой появившаяся в Декларации норма выкупа помещичьих земель. К осени 1943 г. на фоне общей радикализации социальных настроений в стране стало отмечаться некоторое снижение поддержки лидеров СЛ-РОХ и ППС-ВРН сторонниками этих партий. Расширилось влияние левых в социалистическом и людовском движении. Группа «Польские социалисты» реорганизовалась в Польскую рабочую социалистическую партию (РППС) и располагала диверсионными группами, действовавшими в промышленности и на транспорте. Некоторые из них летом 1943 г. превратились в вооруженные партизанские отряды Народной милиции. Осенью 1943 г. РППС уже формировала собственное представительство — Главный людовый комитет демократических партий (ГЛК). В его состав вошли небольшие демократические организации, в том числе ПЛАН (Польская людовая независимая акция) и Польске стронництво людове. Они создали общие вооруженные силы — Польскую армию людовую (ПАЛ, командующий Х. Боруцкий — «Чарны»), которая насчитывала около 10 тыс. бойцов и действовала главным образом в Варшаве, Лодзинском и Келецком воеводствах.

ППР, приняв решение о создании политического представительства левых сил, обратилась к ЦК РППС с предложением участвовать в его образовании, но получила отказ. В руководстве этой партии те социалисты, которые склонялись к сотрудничеству с коммунистами, составляли меньшинство. За отказом от предложения коммунистов последовало образование в РППС оппозиционной группы, несогласной с решениями III съезда партии (сентябрь 1943 г.). Возглавил группу известный деятель левых социалистов Э. Осубка^7*. Не удались переговоры ППР и с руководством людовцев. На соглашение с ППР пошла только оппозиция, которая в феврале 1944 г. оформилась как группа СЛ-Воля Люду (по названию газеты). Возглавили эту оппозицию В. Ковальский и А. Кожицкий, людовцы с многолетним стажем, еще в 20—30-е годы связанные с коммунистическим движением.

Таким образом, ЦК ППР, намереваясь объединить левые силы под своим руководством, вряд ли мог в конце 1943 г. рассчитывать на скорый и внушительный успех. Тем не менее, первый шаг на пути к этому был сделан. От имени 14 небольших организаций и групп, представители которых поставили подписи под опубликованным Манифестом, 15 декабря 1943 г., было объявлено о создании Крайовой Рады Народовой (КРН). Среди тех, кто подписал Манифест КРН, только три организации (ППР, Гвардия Людова и молодежная организация ППР — Союз борьбы молодых — СБМ) представляли небольшие, но реальные силы. Согласно Манифесту, КРН создавалась как политическое представительство польского народа, подпольный парламент, уполномоченный выступать от его имени, наделялась правом выражать «требования и интересы широких масс народа, государственные интересы Польши» и в соответствующий момент учредить Временное правительство на широкой представительной основе и функционировать до избрания Законодательного собрания. Для продолжения вооруженной борьбы против гитлеровцев КРН обязалась создать Армию Людову.

В Манифесте были сформулированы основные государственные задачи, которые намеревалась решать КРН. В области внешней политики: борьба за независимую и суверенную Польшу; сотрудничество со всеми союзниками; восстановление отношений с СССР; включение всех, некогда польских, земель на западе в состав государства; установление границы на востоке согласно воли населения и на основе дружественных договоренностей с СССР. В социальной сфере: политические и экономические преобразования «в духе широкой демократии», а именно отчуждение помещичьих земель без выкупа; передача их крестьянам и сельскохозяйственным рабочим; национализация крупной промышленности, банков и транспорта при сохранении средней и мелкой собственности. В области культуры народа: широкая программа «свободной, культурной, счастливой жизни трудящихся масс», которые станут властью в освобожденной Польше²².

Организационное заседание создателей КРН состоялось в ночь на 1 января 1944 г. в Варшаве на улице Твардей, 22. В первый состав КРН вошли 19 человек во главе с избранным председателем КРН, членом ЦК ППР Б. Берутом^8* и его заместителями от оппозиции в РППС Э. Осубка-Моравским и коммунистом с довоенных времен, деятелем крестьянского движения В. Ковальским, представлявшим левых людовцев. КРН приняла первые декреты. Важнейшими были документы о создании на базе ГЛ Армии Людовой (АЛ) под командованием генерала М. Жимерского («Роля»)^9* и начальника штаба Ф. Юзьвяка, а также об организации подпольных органов власти — воеводских, повятовых, городских и гминных рад народовых. Было сформировано восемь воеводских и десятки рад народовых на местах, создавались фабричные комитеты в промышленности, фольварочные в деревнях. Правовой основой своей деятельности КРН объявила Конституцию 1921 г. КРН отказала правительству в Лондоне в праве выступать от имени польского народа, уведомила союзные Польше государства о своем образовании, предложив установить официальные отношения. Наконец, Рада заявила о готовности присоединиться к союзному договору между СССР и Чехословакией от 12 декабря 1943 г. (такая возможность для Польши предусматривалось этим договором²³). Наконец, Рада обратилась к СССР, США и Великобритании с просьбой о помощи Армии Людовой оружием.

Таким образом, объявление польскими коммунистами об учреждении КРН и ее органов на местах свидетельствовало, что на лево-радикальном фланге политического подполья был сделан первый шаг к оформлению системы власти, альтернативной структурам правительственного «подпольного государства». Партия, которая инициировала этот процесс, располагая вооруженными силами в лице АЛ для ведения партизанской войны с оккупантами, сделала заявку на перемещение в центр будущей политической борьбы за облик послевоенной Польши. В момент, когда в правительстве и подчиненном ему подполье одерживали верх сторонники непримиримого курса в отношении Москвы и в еще большей степени — в отношении ППР, это означало, что вместо объединения национальных сил на антигитлеровской основе произошло резкое политическое размежевание. Столкновение двух претендентов на власть, далеко неравноценных по общественной поддержке в стране, расходившихся в понимании национально-государственных интересов Польши и путей их достижения (вместе в Советским Союзом или в противостоянии ему), становилось неизбежным. Исход борьбы в немалой мере зависел от развития ситуации на советско-германском фронте, от политики западных держав в отношении союзного им польского правительства, а также его подполья в стране и от политической поддержки ППР советским руководством.

Примечания

*. В эмигрантском издании документов эта часть беседы опущена без комментариев (см.: Documents on Polish-Soviet relations. 1939—1941—1943. Londyn, 1961. Vol. I. P. 489—501).

**. Первое восстание евреев произошло летом 1942 г., когда оккупанты, приступив к ликвидации Варшавского гетто, встретили упорное сопротивление вооруженных людей. Еврейская боевая организация смогла оттянуть окончательное уничтожение гетто. Когда в апреле 1943 г. нацисты вновь начали его ликвидацию, произошло второе восстание, подготовленное этой организацией, насчитывавшей 500—700 бойцов, вооруженных ручным оружием. Против них использовалась артиллерия, танки, авиация. Повстанцы сражались до июля 1943 г. на улицах, в подвалах, на развалинах гетто. Помощь восставшим людям, изолированным от внешнего мира глухой стеной, оказывали отряды ГЛ и АК. Несколько боевых групп удалось вывести из гетто. Есть сведения, что через проломы в стене вырвалось 17 тыс. жителей. В боях погибли около 7 тыс. человек, почти столько же — в горящих домах и взорванных бункерах. Более 56 тыс. евреев гитлеровцы вывезли в лагеря смерти, где они разделили судьбу сотен тысяч соплеменников. Многие спасшиеся евреи, особенно дети, нашли приют в польских семьях, взрослые скрывались в лесах, в отрядах ГЛ, некоторые участвовали в Варшавском восстании в 1944 г. Восстание в гетто стало первым взрывом непокорности народа, прежде обреченно принимавшего свою судьбу. Евреи восстали в лагерях смерти в Собибуре (14 октября 1943 г.) и Треблинке (2 августа 1943 г.), оказали вооруженное сопротивление в гетто Белостока 16—20 августа 1943 г. (Краткая история Польши с древнейших времен до наших дней. М., 1993. С. 339).

***. В настоящее время ряд российских исследователей и политических деятелей, не отвергая вины советской стороны в расстреле поляков, полагают, что остаются невыясненными существенные вопросы и детали трагедии. Это позволяет им сомневаться в научной обоснованной версии Катынских событий, принятой политическим руководством РФ. Оппоненты не имеют единой позиции. Раздаются порой призывы принять выводы комиссии Н.Н. Бурденко, которая в начале 1944 г. установила, что офицеры были расстреляны гитлеровцами осенью 1941 г. Преобладает мнение, что виноваты в гибели поляков как НКВД, так и гитлеровцы. Сомневающиеся продолжают поиск новых документов, проводят независимые дополнительные экспертизы, находят «лакуны» в обосновании принятой версии. Высказываются сомнения в количестве расстрелянных НКВД польских граждан. 10 апреля 2010 г. в Государственной Думе РФ состоялся «круглый стол» на тему: «Катынская трагедия: правовые и политические аспекты». 16 выступавших выразили сомнения в подлинности документов, которые доказывают исключительно советскую вину за расстрел польских офицеров: новыми экспертизами и привлечением дополнительных архивных данных выявлено 57 источниковедческих признаков подделки катынских документов, хранившихся в ЦК КПСС в «Особом пакете № 1» (см. подробнее: Тайны Катынской трагедии. Материалы «Круглого стола» по теме: «Катынская трагедия: правовые и политические аспекты». М., 2010). Дискуссии продолжаются (см. например: Комсомольская правда. 2011. 29 марта и 7 июня). Остающиеся вопросы свидетельствуют о необходимости дальнейшего исследования Катынской трагедии учеными разного профиля и на основании исчерпывающего объема документов. Тогда исчезнут сомнения и станут невозможными политические спекуляции вокруг Катынской и многих других человеческих трагедий времени сталинизма.

****. До сих пор в Лондоне засекречены материалы проведенных расследований гибели генерала. Причины и «авторы» трагедии не выяснены. Есть версии, что Сикорский был убит до катастрофы, а падение самолета явилось лишь маскировкой. Высказываются предположения о «руке Москвы», но ни в английских, ни в российских архивах не обнаружено свидетельств на этот счет. Есть мнение об английском и немецком интересе в устранении Сикорского, равным образом и некоторых польских кругов. Хотя в СССР сдержанно относились к генералу и одобряли далеко не все его действия, вряд ли там были заинтересованы в его физическом устранении.

5*. Возможно, узнав об этих планах, советская сторона во время Варшавского восстания возражала против приземления самолетов союзников за линией советско-германского фронта, опасаясь, что вместо продовольствия будут переброшены министры польского правительства.

6*. В этой последней части своей программы Черчилль действовал в соответствии с намерениями польского кабинета. За четыре года до встречи в Тегеране, 17 октября 1939 г., полпред СССР в Лондоне И.М. Майский записал в дневнике следующие слова замминистра иностранных дел Великобритании Р.О. Батлера: «...брит[анское] пра[вительство] не мыслит себе будущей восстановленной Польши в ее старых границах. Все, о чем бритпра мечтает, — это этнографическая Польша (вроде "герцогства Варшавского" времен Наполеона) под гарантией СССР, Германии, Англии и Франции. Никто в Англии не помышляет о возврате Польше Западных Украины и Белоруссии. Залеский, недавно бывший в Лондоне, тоже не претендовал на территории, занятые СССР, но зато — о, неисправимые шляхтичи! — требовал Вост[очную] Пруссию, обосновывая это стратегическими соображениями. Залеский, впрочем, предусматривал выселение немцев из этой части Германии и колонизацию ее поляками» (Научное наследие. Иван Михайлович Майский. Дневник дипломата. Лондон 1934—1943. Кн. 2. Ч. 1. М., 2009. С. 40).

7*. Осубка Эдвард («Моравский») — из крестьянской семьи; с 1928 г. в социалистическом движении, тяготел к левым кругам в ППС; в сентябре 1941 г. вместе с другими, не принятыми в ППС-ВРН левыми социалистами, вступил в созданную ими организацию «Польские социалисты», позднее преобразованную в партию — РППС, где занимал руководящие посты. Вместе с ППР участвовал в учреждении подпольного парламента левых сил — КРН. В марте 1944 г. выезжал в Москву в составе делегации КРН, участвовал в переговорах со Сталиным; в июле 1944 г. стал председателем ПКНО (Syzdek E., Syzdek B. Cena władzy zależnej (Szkice do portretów znanych i mniej znanych polityków Polski Ludowej). Warszawa, 2001. S. 203—211 и др.).

8*. Берут Болеслав («Иванюк», «Томаш» и др.) — типографский наборщик, в 1912—1918 гг. состоял в ППС-левице; в КПП вступал дважды — в 1918 и 1921 гг.; в 1925—1926 гг. учился на партийных курсах в СССР; с 1927 по 1930 г. — слушатель Международной ленинской школы в Москве; с 1927 г. член ВКП(б) в порядке перевода из КПП; в 1930—1932 гг. — инструктор в Балканском Лендерсекретариате Исполкома Коминтерна; как сотрудник аппарата ИККИ работал в компартиях Австрии, Чехословакии и Болгарии и секретарем ЦК МОПР (Международная организация помощи борцам революции); сведения о том, что был функционером НКВД, пока не подтверждаются; неоднократно сидел в тюрьмах «санации»; в декабре 1938 г. освобожден из тюрьмы в Равиче; осенью 1939 г., как и большинство коммунистов, перешел на территорию СССР, проживал в Ковеле, под Киевом и в Белостоке; после нападения Германии перебрался в Минск, где работал в продовольственном отделе немецкого Управления; в 1943 г. по инициативе второй жены Берута М. Форнальской, с ведома ЦК ППР отряд ГЛ Я. Красицкого вывез Берута в Варшаву, где в ноябре 1943 г. он вошел в руководящую «тройку» партии (Гомулка, Берут, Юзьвяк) (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 74. Д. 431. Л. 46—48; Syzdek E., Syzdek B. Cena władzy zależnej (Szkice do portretów znanych i mniej znanych polityków Polski Ludowej). Warszawa, 2001. S. 35—41)

9*. Жимерский Михал (М. Лыжвиньский, «Роля») — в молодости офицер австрийской армии, сподвижник Ю. Пилсудского, легионер, после 1918 г. служил в польской армии; обвинен в финансовых растратах, судим, разжалован; в годы оккупации находился в Польше, сотрудничал с ГЛ; противники ППР обвиняли Жимерского в шпионаже в пользу СССР и Германии и контактах с гестапо; в 1944 г. командовал Армией Людовой, затем Войском Польским; после войны маршал Польши, награжден советским орденом «Победа».

1. AK w dokumentach... T. II. S. 401.

2. Советскую запись беседы см.: Новая и новейшая история. 2008. № 3.

3. Там же. С. 123.

4. См.: Goebbels Tagebücher. T. 2. London, 1973.

5. Duraczyński E., Turkowski R. O Polsce na uchodźstwie... S. 127.

6. Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. Berlin, 1943. S. 14.

7. Przez walkę do zwyczęstwa. 10.V; 20.V.1943; Biuletyn Informacyjny. Kwiecien-maj 1943; Bramsted E. Gоebbels und Nacional Socialist Propaganda. 1925—1945. Michigan, 1965. P. 330; см. подробнее: Яжборовская И., Яблоков А., Парсаданова В. Катынский синдром... С. 151—178.

8. AK w dokumentach... T. III. S. 11.

9. ДМИСПО. Т. VII. С. 377; Секретная переписка Рузвельта и Черчилля в период войны. М., 1995. С. 378; См. подробнее: Duraczyński E. Rząd Polski na uchodźstwie. 1939—1945. Warszawa, 1993. S. 222—226.

10. Sprawa polska na arenie międzynarodowej... S. 342—343; ДМИСПО. Т. VII. С. 355—356, 359360, 362.

11. ДМИСПО. Т. VII. С. 367—368; Duraczyński E. Rząd Polski... S. 227; АП РФ. Ф. 3. Оп. 66. Д. 25. Л. 58, 65, 70—71, 78.

12. Sprawa polska na arenie międzynarodowej... S. 368—369; Парсаданова В.С. Советскопольские отношения... С. 120—121; Nazarewicz R. Komintern a lewica polska... S. 167.

13. История дипломатии. Т. 4. М., 1977. С. 362.

14. AK w dokumentach... T. II. S. 475, 425; T. III. S. 12—13; Archiwum akt nowych (Далее AAN). Dzał 228/17-3-1. K. 12.

15. AK w dokumentach... T. II. S. 412—414; 156, 223, 168.

16. Там же. Т. III. С. 182—185; 209—211; 285—287.

17. Тегеранская конференция... С. 149, 164—165.

18. Krztałtowanie się podstaw programowych PPR w latach 1942—1945 (Wybór materiałów i dokumentów).Warszawa, 1958. S. 150—169.

19. AK w dokumentach. T. II. S. 302—306; Archiwum ruchu robotniczego... T. IV. S. 237.

20. Po pakcie czterych // Głos Warszawy. 1943. 25 wrzes.

21. Rzeczpospolita. 1943. 30 wrzes.; Duraczyński E. Rząd Polski... S. 283—284.

22. ДМИСПО. Т. VII. С. 442—446.

23. ДМИСПО. Т. VIII. М., 1974. С. 11—13; Советско-чехословацкие отношения во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. М., 1960. С. 132—135.