Библиотека
Исследователям Катынского дела

IV.3. Внешнеполитический маневр Пилсудского

Если решение вопроса о конституции Пилсудский поручил своим соратникам, то другие вопросы, имевшие первостепенное значение не только для режима, но и судеб страны в целом, он оставил в собственном исключительном ведении. Речь идет в первую очередь об укреплении безопасности Польши в условиях быстро осложнявшейся международной обстановки и все более заметной утраты Лигой наций роли инструмента поддержания мира в Европе. Мировой экономический кризис рубежа 1920—1930-х гг. помимо существенных хозяйственных и социальных трудностей породил тревожные для Польши перемены в расстановке сил в Европе. Франция, одна из главных опор версальской системы и гарант безопасности своих союзников в Восточной Европе, все хуже справлялась с ролью контролера поведения Берлина. В связи с этим Париж стал рассматривать возможность сближения с Москвой, превращавшейся в новый центр силы на востоке континента. А это обрушивало прежнюю, в равной степени антигерманскую и антисоветскую внешнеполитическую стратегию Польши, строившуюся с учетом гегемонии Франции в Европе и устойчивости версальской системы. Пилсудский еще в первой половине 1931 г. считал международное положение своей страны стабильным, а деятельность А. Залеского на посту министра иностранных дел удовлетворительной. Но со второй половины года маршал приступил к корректировке внешней политики так, чтобы освободиться от патроната Франции и превратить Польшу в ведущую силу в восточноевропейском регионе.

Первым его шагом на этом пути стало подписание пакта о ненападении с Советским Союзом. Переговоры о договоре велись с первой половины 1920-х гг., но очень вяло, с длительными перерывами, без особого желания сторон достичь успеха. Теперь Варшава и Москва, которая демонстрировала намерение вернуться на европейскую арену как конструктивная сила, наконец-то нашли компромиссное решение. В июле 1932 г. документ был подписан. Пакт минимизировал возможные негативные последствия для Польши советско-германского договора 1926 г.1 Однако Варшава не прекратила своей поддержки действовавших против СССР эмигрантских организаций, т. н. «прометейского» движения, лишь еще больше ее засекретив. Впрочем, как и Советский Союз, продолжавший и после 1932 г. поддерживать КПП и связанное с ней национально-освободительное движение украинцев и белорусов.

Одновременно Пилсудский пошел на открытую демонстрацию силы в отношении Берлина, добивавшегося пересмотра территориальных постановлений Версальского договора. В июне 1932 г., в нарушение норм международного права, польский эскадренный миноносец «Вихрь» вторгся в территориальные воды вольного города Данцига. Пикантность ситуации заключалась в том, что Пилсудский даже не счел нужным поставить в известность о готовившемся бряцании оружием А. Залеского, находившегося в тот момент на конференции по разоружению в Женеве.

Угрожающим вызовом для Варшавы стала сформулированная в октябре 1932 г. Б. Муссолини концепция директората четырех держав — Италии, Франции, Великобритании и Германии, которые взяли бы на себя всю полноту ответственности за поддержание мира на континенте, в том числе и путем ненасильственного изменения границ. Известно, что Версальский договор допускал такую возможность, но с согласия всех членов ассамблеи Лиги наций, включая Польшу. Муссолини же предлагал передать этот вопрос на усмотрение великих держав. Пилсудский не без основания увидел в этом угрозу польско-германской границе, базировавшейся на постановлениях Версальского договора и Лиги наций. Лига наций, опыт сотрудничества с которой у Польши был далеко не самый лучший, еще больше утратила для него значение гаранта европейского статус-кво. Кроме того маршала задевало игнорирование Западом польских претензий на статус великой державы*, игравших немаловажную роль в повышении авторитета режима внутри страны.

Для практического воплощения в жизнь новой внешней политики нужен был другой человек. В ноябре 1932 г. А. Залеский был отправлен в отставку, а МИД возглавил Ю. Бек, для французов фигура достаточно одиозная. Как и другие члены близкого круга маршала, Бек прошел легион, имел опыт работы на различных должностях в армии, дипломатии и правительстве. После назначения Бека в 1930 г. вице-министром иностранных дел, при его участии в этом ведомстве была проведена серьезная кадровая чистка, открывшая путь к дипломатической карьере немалому числу пилсудчиков. Назначая Бека руководителем внешнеполитического ведомства, Пилсудский передавал соратникам техническое руководство важнейшей сферой государственного управления. Вплоть до смерти он не разочаровался в своем избраннике, считал Бека идеальным министром иностранных дел.

Приход к власти в Германии известных своим ревизионизмом национал-социалистов, до этого еще не входивших в правительства, Пилсудский счел необходимым отметить несколькими упреждающими жестами. Весной 1933 г. он провел ряд демонстративных акций, призванных показать Гитлеру решимость Польши отстаивать неприкосновенность своих границ всеми средствами. В марте были усилены военный гарнизон на Вестерплатте в окрестностях Данцига и переброшены дополнительные войска в Восточное Поморье. Власти не чинили препятствий (а может даже инспирировали) проведение в апреле якобы стихийных антинемецких манифестаций. До сих пор историки спорят, была ли это подготовка Польши к превентивной войне с Германией или только акция подталкивания более слабой стороны (в это время польские вооруженные силы превосходили немецкие примерно в 2,5 раза) к установлению добрососедских отношений. Более обоснованной представляется вторая позиция: не случайно Бек в феврале 1933 г. заявил в сейме, что Польша будет действовать в зависимости от готовности Гитлера уважать интересы Польши. В мае эта позиция была доведена до сведения Гитлера польским послом в Берлине.

Вместе с тем Пилсудский, слово которого в вопросах внешней политики было окончательным, полагал, что австриец в ближайшие 4—5 лет будет занят решением внутренних задач, и его внешняя политика будет далека от реализации «Дранг нах Остен». И действительно, внешнеполитические шаги Гитлера в 1933 г. на первый взгляд подтверждали эти расчеты. Германия пошла на решительное свертывание прежде достаточно тесного сотрудничества с СССР, покинула конференцию по разоружению, а затем и Лигу наций. То есть Гитлер однозначно отказывался строить свою дипломатию на основе Локарнских соглашений и советско-германского договора 1926 г., которые в Варшаве воспринимались как антипольские. Пилсудский решил, что у Польши появилась возможность гарантировать безопасность не с помощью ненадежного французского союзника, а самостоятельно, взяв на вооружение политику равного удаления от Германии и СССР, чтобы исключить возможность их сближения на антипольской основе.

Необходимые условия для примирения с Германией, по признанию самого Пилсудского, возникли после ее выхода 19 октября 1933 г. из Лиги наций и последовавшей за этим некоторой международной изоляции Берлина. Пилсудский счел, что судьба подарила уникальный шанс для преодоления напряженности в двусторонних отношениях. 15 ноября 1933 г. Гитлеру было передано устное послание Пилсудского. Маршал напомнил о своем взвешенном отношении к приходу национал-социалистов к власти, полном доверии Гитлеру и его политике, высказал удовлетворение тем, что благодаря канцлеру отношения между двумя соседними государствами заметно улучшились. Пилсудский заявил о желании сохранить добрососедский характер этих отношений и в дальнейшем, однако его озабоченность вызвал выход Германии из Лиги наций, членство в которой он назвал одной из основ безопасности Польши наряду с хорошими двусторонними отношениями с другими странами. Поэтому прежде чем принимать дополнительные меры по укреплению безопасности Польши он решил обратиться к Гитлеру с вопросом, не видит ли тот возможности «компенсации в прямых польско-германских отношениях ущерба, нанесенного этому элементу безопасности»2.

Гитлер позитивно отреагировал на послание Пилсудского, а в коммюнике, опубликованном по результатам встречи польского посланника в Берлине с рейхсканцлером, говорилось об отказе обоих правительств от применения силы и готовности решать все интересующие стороны вопросы путем переговоров. Пилсудский, обсуждая итоги своей инициативы с Ю. Беком и его заместителем, подчеркнул, что главное не результат, а момент, когда этот шаг был сделан, — после выхода Германии из Лиги наций. Спустя 12 дней Гитлер передал Пилсудскому проект декларации о ненападении. 9 января свой проект представили поляки, а 26 января декларация была подписана польским посланником в Берлине и немецким министром иностранных дел3. Стороны обязались в течение 10 лет решать все возникавшие между ними проблемы путем переговоров.

Следует признать, что, подписав декларацию, Польша, как тогда казалось, получила определенные выгоды. Главным было убеждение, что Германия, отказываясь от польского вектора экспансии, переориентирует ее на другие направления, затрагивавшие жизненные интересы Запада, в результате чего в Париже и Лондоне возрастет значение Польши как субъекта международных отношений. То есть Варшава надеялась заставить Англию и Францию признать за Польшей статус великой державы, к которому так настойчиво стремился режим «санации». Этой же цели служило и повышение ранга польского полпредства в Берлине до уровня посольства. Помимо этой иллюзорной, были и реальные выгоды: завершилась длившаяся с 1925 г. таможенная война, улучшились отношения с вольным городом Данцигом и положение польского меньшинства в Германии4.

С подписанием декларации следует связывать отказ Польши в сентябре 1934 г. от выполнения своих обязательств по защите прав национальных меньшинств под предлогом, что не все члены Лиги наций взяли на себя аналогичные обязательства. После ухода из Лиги наций Германии и Японии это, несомненно, было очередным ударом по Версальской системе международной безопасности.

Но наиболее важным последствием польского успеха на германском направлении можно считать корректировку Варшавой своей политики в отношении Праги, которой Пилсудский не мог простить занятия в январе 1919 г. спорной части Тешинской Силезии. До подписания польско-германской декларации 1934 г. отношения Польши с ЧСР были достаточно корректными, в 1933 г. Варшава даже предлагала Праге заключить договор о военном сотрудничестве. Однако по мере снижения напряженности в отношениях с Германией Чехословакия стала рассматриваться в польских военных и дипломатических инстанциях как государство искусственно созданное и не имеющее перспектив длительного существования. В 1934 г. II отдел польского Главного штаба и консульский отдел МИД приступили к подготовке диверсионных групп, задачей которых были подрывные действия в чешской части Тешинской Силезии (Заользье) с целью ее последующего отторжения. Для этого в Польше были созданы тренировочные лагеря для террористов, через границу на чешскую сторону перебрасывались взрывчатка и оружие, радиостанция в Катовице вела активную античешскую пропаганду на польское население Заользья. Подготовленные в Польше диверсанты участвовали в дестабилизации ситуации на чешской стороне во время президентских выборов 1935 г. Видимо, в связи со смертью Пилсудского подрывная деятельность была на время заморожена и возобновилась вновь спустя три года, вслед за аншлюсом Австрии5.

И все же нормализация польско-германских отношений в долгосрочной перспективе в большей степени отвечала планам Гитлера, позволяя ему без оглядки на Польшу решать спорные вопросы с Францией и Великобританией. Если же учесть разницу экономических потенциалов сторон и курс Гитлера на быстрое восстановление военного могущества Германии, то в будущем должна была произойти смена ролей подписантов январской декларации. И Польша из сильного, равного Германии партнера с неизбежность должна была превратиться в слабую сторону, у которой, учитывая глобальные проекты Гитлера, выбор ограничился бы двумя возможностями: подчиниться его воле или быть разгромленной.

Понимал ли это Пилсудский? Если да, то только частично. Об этом свидетельствует совещание с участием действующего и бывших «санационных» премьеров 7 марта 1934 г. Маршал ознакомил собравшихся с причинами изменения внешнеполитического курса страны и достигнутыми успехами. Он не отказал себе в удовольствии констатировать, что благодаря нормализации отношений с СССР и Германией удалось обеспечить Польше такой уровень безопасности, которого она до этого никогда не имела.

Пилсудский, резюмируя свои размышления о польской внешней политике, сформулировал три основных принципа, руководствуясь которыми, он дипломатическими методами обеспечивал в последние годы безопасность Польши: 1) реализм в определении целей; 2) абсолютная самостоятельность; 3) концентрация внимания только на восточном направлении, где можно добиться серьезного влияния, неучастие в западноевропейских отношениях6.

Из откровений Пилсудского видно, что он явно недооценивал угрозу, порожденную приходом к власти Гитлера, предоставив к тому же канцлеру возможность использовать Польшу для демонстрации миролюбия Германии в момент выхода из Лиги наций. И одновременно маршал не отреагировал адекватно на перемены во внешней политике СССР, предпринявшего как раз в это время по инициативе М. Литвинова и с согласия Сталина попытку конструктивного взаимодействия с Западом для сохранения статус-кво в Европе. Отнюдь не случайно, что весной 1934 г. маршал оставил без комментария экспертную оценку польских высокопоставленных военных и дипломатов, согласно которой «Россия могла бы быть опасной раньше, а Германия будет опасной раньше»7. Он был убежден, что война обязательно будет, но начнется она не на польско-германской границе. Следует напомнить, что выступление Пилсудского на совещании «санационных» премьеров имело директивный характер, определяло основные направления польской внешней политики на многие годы вперед. И в этом можно усматривать одну из существенных причин последующих внешнеполитических провалов Ю. Бека, так и не решившегося отказаться от курса, намеченного его кумиром.

Уверенность Пилсудского в своем внешнеполитическом успехе очень скоро была подвергнута серьезному испытанию. В мае 1934 г. Франция выдвинула проект Восточного пакта, с помощью которого Париж и Москва надеялись существенно повысить уровень безопасности в восточноевропейском регионе. Однако в случае его реализации Варшава утратила бы ту самостоятельность на международной арене, которой, по мнению Пилсудского, ей удалось добиться в январе 1934 г. Бек в начале июля 1934 г. так представил позицию маршала: «Вся эта комбинация [Восточный пакт] не устраивает Польшу, так как это вновь создание большого концерна, в данном случае русскофранцузского, для того, чтобы опустить Польшу. Но проблему не удастся решить без нас, так как Россия, не соседствующая с Германией, только при нашем участии может давать какую-то гарантию французским границам»8.

Руководствуясь этими соображениями, маршал решил бойкотировать предложение Парижа. Желая того или нет, но Польша второй раз «подставляла плечо» Германии, увидевшей в этом проекте угрозу для своих экспансионистских устремлений. Такое поведение Варшавы, явно недооценивавшей исходившую от Германии опасность, служило дополнительным аргументом в пользу существовавшего среди дипломатов и политиков ряда стран, особенно Советского Союза, убеждения, что в январе 1934 г. помимо декларации о ненападении было заключено секретное соглашение антисоветского характера. Не ускользали от внимания советского руководства и частые визиты гитлеровских высокопоставленных сановников, особенно Геринга, полюбившего ездить на охоту в Беловежскую пущу. И мало кому было известно, что Пилсудский более чем сдержанно относился к слегка завуалированным предложениям его германских собеседников принять участие в антисоветских планах Гитлера9.

В целом же выгоды Польши от осуществленного Пилсудским в 1933—1934 гг. внешнеполитического маневра оказались кратковременными. Несомненно, больше всего от польско-германского сближения выиграл Гитлер. Но при жизни маршала сохранялась видимость того, что Польша, благодаря его гению, обеспечила себе статус великой державы и твердые гарантии безопасности. Конечно, Пилсудский, реальный руководитель польской внешней политики, понимал, что успех не вечен, поэтому не скрывал от близкого окружения своей тревоги по поводу более отдаленного будущего страны. Однако пропагандистский аппарат «санации» о его тревогах молчал, занимаясь бесконечным восхвалением небывалых успехов польской дипломатии.

С проблемой обеспечения внешнеполитической безопасности страны теснейшим образом был связан еще один вопрос, который маршал сделал своей исключительной прерогативой. Речь идет об армии, его любимом детище и предмете особой заботы. Он и в первой половине 1930-х гг. ни с кем не делился влиянием в вооруженных силах, формировал их в соответствии со своими представлениями о наиболее вероятном театре военных действий и задачах польской армии. Поскольку будущим ТВД он считал территорию СССР, то и армию готовил к действиям в условиях слабо развитой дорожной сети и больших равнинных пространств. В этом одна из причин его любви к кавалерии и пехоте и весьма амбивалентного отношения к моторизации армии. Конечно, не нужно забывать и о весьма ограниченных возможностях польской оборонной промышленности, недостатке средств на закупку вооружений10. Ради справедливости следует сказать, что Пилсудского не совсем удовлетворяло состояние вооруженных сил, особенно качество генералитета, о чем он неоднократно говорил своим близким сотрудникам. В середине января 1934 г. он жаловался Ю. Беку, что некому оставить армию. На совещании с членами политического штаба 31 января 1934 г. маршал посвятил этому вопросу три часа11. О положении дел в армии Пилсудский говорил и на совещании 7 марта 1934 г. с «санационными» премьерами12.

Однако Пилсудский так и не поделился своей властью и ответственностью в армии с более молодыми и компетентными военными, так же как не сделал этого во внутренней и внешней политике. Поэтому вся ответственность за принятые с мая 1926 г. по май 1935 г. стратегические для судеб Польши решения полностью лежит на нем. Опыт единоличного 9-летнего правления Пилсудского в Польше служит еще одним подтверждением того, что даже те диктатуры, которые устанавливаются не для удовлетворения властных амбиций, а по высоким национально-государственным и общественным соображениям, в конечном счете приносят, вопреки намерениям их творцов, больше вреда, чем пользы народам их стран. В том числе нарушают процесс естественного отбора в состав властных элит независимо мыслящих, талантливых, авторитетных политиков и управленцев. В итоге после ухода из жизни диктаторов власть остается в руках людей из их близкого окружения, не приученных самостоятельно думать и принимать ответственные решения. В этом отношении Польша не стала исключением.

Примечания

*. В качестве примера можно назвать протест Польши в связи с тем, что ее не пригласили к участию в политических переговорах об эвакуации оккупационных войск из Рейнской области в 1929 г.

1. Подробнее см.: Кен О. Москва и пакт о ненападении с Польшей (1930—1932 гг.). СПб., 2003.

2. Żródła do dziejów Polski w XIX i XX wieku... T. III. S. 322.

3. Текст декларации см.: Ibid. S. 326—327.

4. Kamiński M.K., Zacharias M.J. Polityka zagraniczna... S. 138.

5. Польские документы о подготовке т.н. «восстания» в чешской Тешинской Силезии см.: Badziak K., Matwiejew G., Samuś P. «Powstanie» na Zaolziu. Polska akcja specjalna w świetle dokumentów Oddziału II Sztabu Głównego Wojska Polskiego. Warszawa, 1998. См. также: Морозов С.В. Польско-чехословацкие отношения. 1933—1939. Что скрывалось за политикой «равноудаленности» министра Ю. Бека. М., 2004.

6. Монолог Пилсудского на этом совещании дает богатый материал для понимания его взглядов на польскую внешнюю политику и своей роли в ней. Декларацию о неприменении силы с Германией он считал значимой не только с точки зрения межгосударственных отношений, но и в плане воздействия на внутригерманские процессы, ибо «благодаря позиции Гитлера меняется психология немецкого народа в отношении Польши. Поэтому даже в том случае, если бы к власти пришли пруссаки, самое плохое, что для нас может быть, то это психологическое изменение в немецком народе будет для них препятствием в возвращении к прежней антипольской политике». При этом Пилсудский призывал не обольщаться прочностью декларации о ненападении, считал, что хорошие польско-германские отношения сохранятся не более четырех лет. И вот потом, если его не станет, Польшу ждут трудные времена, эту систему будет очень тяжело сохранить, поскольку лишь он один обладает умением при необходимости отсрочить решение вопроса или поставить его иначе. «Такой у меня изощренный ум», — пошутил маршал.

Не обошел диктатор вниманием и вопрос о вкладе режима в обеспечение безопасности Польши. Его он видел в том, что после 1926 г. никто не может использовать внутренние отношения в Польше для влияния на ее внешнюю политику (имелось в виду через отдельные партии. — Г.М.), тогда как Польша такой возможностью применительно к другим странам обладает. — Świtalski K. Diariusz... S. 659—661.

7. Jędzejewicz W., Cisek J. Kalendarium życia Józefa Piłsudskiego... T. III. S. 312.

8. Świtalski K. Diariusz... S. 663—664. Это важное признание. Оно отражает ту настойчивость, с которой СССР добивался в августе 1939 г. согласия Польши на проход Красной армии через свою территорию.

9. Garlicki A. Józef Piłsudski... S. 691—692.

10. Весьма эмоционально, но со знанием дела развитие польской армии при Пилсудском описано мемуаристом М. Ромейко. — Romejko M. Przed i po maju. Wyd. III. Warszawa, 1983.

11. К. Свитальский записал: «Комендант высказывался о персоналиях армии очень плохо, причем — что характерно — считал легионеров не очень хорошими из-за их несобранности и неумения быть точными. Критические замечания, порой очень неприятные, высказывал комендант о высших генералах с легионерской родословной... Я был несколько поражен, что комендант так при нас, "гражданских", обкладывает военных, лишая нас уверенности в том, что кто-то из офицеров мог бы заменить коменданта в работе». Характеристики Пилсудским генералов-легионеров были столь жесткими, что Свитальский даже не решился зафиксировать их, чтобы они не «попали когда-нибудь в неподходящие руки». — Świtalski K. Diariusz... S. 655.

12. Он заявил, что намерен оставить пост военного министра после решения кадрового вопроса в армии. Свое намерение маршал мотивировал упадком сил и невозможностью одновременно заниматься внешней политикой, Генеральным инспекторатом и военным министерством. Он посетовал, что и так уже запустил дела государственной обороны, и единственное, что его утешает, так это то, что «хорошей внешней политикой он работает на дело обороны». — Ibid. S. 661—662.

 
Яндекс.Метрика
© 2024 Библиотека. Исследователям Катынского дела.
Публикация материалов со сноской на источник.
На главную | Карта сайта | Ссылки | Контакты