Глава 16. Первый раздел Польши

С началом Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. для защиты от вторжения турок со стороны Молдавии русское командование решило занять две южные польские крепости — Замостье и Каменец-Подольский. Замостье находилось в частном владении у графа А. Замойского, который был женат на сестре короля. Поэтому Репнин частным образом обратился к брату короля обер-камергеру Понятовскому, не может ли король написать партикулярно своему родственнику, чтобы тот не препятствовал русским войскам в занятии Замостья. Но король, вместо того, чтобы ответить частным же образом, собрал министров и объявил им, что русские хотят занять Замостье. В результате Репнину была послана нота, что министерство его величества и республики постановило просить не занимать Замостья.

Репнин эту ноту не принял, заявив, что он не требовал ничего относительно этой крепости, а великому канцлеру коронному Млодзеевскому заметил, что русские войска призваны польским правительством для успокоения страны, так на каком же основании тогда они не получают тех же выгод, что и польские войска? Когда же Репнин попенял королю, зачем тот не сделал различия между поступком «конфедентной откровенности» и «министериальным», то Станислав-Август сказал прямо: «Не сделай я так, ведь вы бы заняли Замостье». Репнин ответил так же прямо, что занятие Замостья необходимо для безопасности Варшавы в случае татарского набега и что таким поступком король не удержит его от занятия крепости: «Я ее займу, хотя бы и с огнем».

Многие знатные паны, не вошедшие в Барскую конфедерацию и формально лояльные королю и России, заняли выжидательную позицию по отношению к русско-турецкой войне. Нравится кому или не нравится, но назовем кошку кошкой: польские вельможные паны уже 300 лет в отношениях с Россией надеются не на свои возможности, а на «чужого дядю». В 1768 г. они надеялись на Людовика XV, султана и крымского хана, позже — на Людовика XVI, в 1812 г. — на Наполеона I, в 1863 г. — на Пальмерстона и Наполеона III, в 1920 г. — на тетушку Антанту, в 1939 г. — на Англию и Францию, и, наконец, с начала третьего тысячелетия — на НАТО.

В декабре 1768 г. в королевском Совете враждебные России голоса взяли верх: коронный маршал князь Любомирский и граф Замойский от своего имени и от имени Чарторыских предложили, что коронное войско, назначенное под командованием Браницкого действовать против конфедератов, необходимо немедленно распустить по квартирам. В противном случае русские используют его против турок, из чего султан может заключить, что Польша заодно с Россией против Турции.

Любомирский с товарищами решительно выступили против последнего сенатского Совета, на котором решено было просить у России помощи против конфедератов. Браницкий был против роспуска коронного войска, говорил, что это вызовет недовольство в народе и возбудит подозрения у Екатерины II. Но Замойский продолжал настаивать на роспуске войска и требовал, чтобы отныне «не давать России явных отказов, но постоянно находить невозможности в исполнении ее требований, льстить, но ничего не делать. Королю нисколько не вмешиваться в настоящие волнения, нейти против нации, не вооружаться и против турок, но выжидать, какой оборот примут дела».

Король во время этих споров молчал и лишь в конце Совета согласился с мнением Браницкого.

Королевский Совет решил не распускать коронное войско. Позволено было требовать русской помощи и согласовывать свои действия с русскими войсками только в операциях против бунтующих крестьян и казаков, «но вместе с русскими нигде не быть, не показывать, что польское правительство заодно с русскими».

Попытки князя Репнина договориться со Станиславом-Августом и Фамилией оказались бесплодными, и в июне 1769 г. Екатерина II отзывает Репнина из Варшавы. На его место был назначен князь Михаил Никитич Волконский. По общему мнению историков, смена посла была крупной политической ошибкой. Репнин хорошо изучил Польшу, был лично знаком с семьями вельмож. Враги ненавидели Репнина, но не могли его не уважать.

Тем временем гражданская война в Польше усилилась. Русские контролировали только крупные города и военные лагеря. Польские паны, и в мирное время игнорировавшие закон, теперь открыто грабили население. Единого командования над отрядами конфедератов фактически не было. Потоцкий оклеветал своего врага перед турецким султаном, и Пулавский умер в константинопольской тюрьме. Сыновья Пулавского Казимир и Франц¹ ворвались со своими отрядами в Литву, но были окружены русскими войсками под Ломазами и разбиты. Франц погиб, а Казимир бежал в Австрию. Австрия давала убежище конфедератам, и их главная квартира там была сначала в Тешене в Силезии, а потом в Епериесе в Венгрии. Генеральным маршалом конфедерации был провозглашен зёловский староста Михаил Пац. С большими деньгами прибыл к конфедератам из-за рубежа князь Карл Радзивилл, снова отставший от русских и вынужденный бежать от них из Литвы в Польшу.

Австрия довольствовалась тем, что давала убежище конфедератам, Франция же хотела оказать им более деятельную помощь. В 1768 г. первый министр Людовика XV герцог Шуазёль отправил к конфедератам на границу Молдавии драгунского капитана Толеса. Тот прибыл со значительной суммой денег, но, познакомившись с конфедератами поближе и оценив обстановку, решил, что для Польши уже ничего сделать нельзя и не стоит тратить французских денег, а потому собрался вернуться во Францию. Опасаясь, что письмо его к герцогу Шуазёлю о принятом решении попадет в руки полякам, Толес писал: «Так как я не нашел в этой стране ни одной лошади, достойной занять место в конюшнях королевских, то возвращаюсь во Францию с деньгами, которых я не хотел употребить на покупку кляч».

В 1770 г. Шуазёль отправляет в Польшу знаменитого искателя приключений полковника Шарля Дюмурье. Но и на Дюмурье конфедераты произвели то же впечатление, что и на Толеса. Приведу выдержки из его записок в пересказе С.М. Соловьева: «Нравы вождей конфедерации азиатские. Изумительная роскошь, безумные издержки, длинные обеды, игра и пляска — вот их занятия! Они думали, что Дюмулье привез им сокровища, и пришли в отчаяние, когда он им объявил, что приехал без денег и что, судя по их образу жизни, они ни в чем не нуждаются. Он дал знать герцогу Шуазёлю, чтобы тот прекратил пенсии вождям конфедерации, и герцог исполнил это немедленно. Войско конфедератов простиралось от 16 до 17 000 человек; но войско это было под начальством осьми или десяти независимых вождей, несогласных между собою, подозревающих друг друга, иногда дерущихся друг с другом и переманивающих друг у друга солдат. Все это была одна кавалерия, состоявшая из шляхтичей, равных между собою, без дисциплины, дурно вооруженных, на худых лошадях. Шляхта эта не могла сопротивляться не только линейным русским войскам, но даже и казакам. Ни одной крепости, ни одной пушки, ни одного пехотинца. Конфедераты грабили своих поляков, тиранили знатных землевладельцев, били крестьян, завербованных в войско. Вожди ссорились друг с другом. Вместо того чтобы поручить управление соляными копями двоим членам совета финансов, вожди разделили по себе соль и продали ее дешевою ценою силезским жидам, чтобы поскорее взять себе деньги. Товарищи [шляхта] не соглашались стоять на часах — они посылали для этого крестьян, а сами играли и пили в домах; офицеры в это время играли и плясали в соседних замках.

Что касается до характера отдельных вождей, то генеральный маршал Пац, по отзыву Дюмурье, был человек, преданный удовольствиям, очень любезный и очень ветреный; у него было больше честолюбия, чем способностей, больше смелости, чем мужества. Он был красноречив — качество, распространенное между поляками благодаря сеймам. Единственный человек с головою был литвин Богуш, генеральный секретарь конфедерации, деспотически управлявший делами ее. Князь Радзивилл — совершенное животное, но это самый знатный господин в Польше. Пулавский очень храбр, очень предприимчив, но любит независимость, ветрен, не умеет ни на чем остановиться, невежда в военном деле, гордый своими небольшими успехами, которые поляки по своей склонности к преувеличениям ставят выше подвигов Собеского.

Поляки храбры, великодушны, учтивы, общительны. Они страстно любят свободу; они охотно жертвуют этой страсти имуществом и жизнью; но их социальная система, их конституция противятся их усилиям. Польская конституция есть чистая аристократия, но в которой у благородных нет народа для управления, потому что нельзя назвать народом 8 или 10 миллионов рабов, которых продают, покупают, меняют, как домашних животных. Польское социально тело — это чудовище, составленное из голов и желудков, без рук и ног. Польское управление похоже на управление сахарных плантаций, которые не могут быть независимы.

Умственные способности, таланты, энергия в Польше от мужчин перешли к женщинам. Женщины ведут дела, а мужчины ведут чувственную жизнь»².

О русских Дюмурье писал: «Это превосходные солдаты, но у них мало хороших офицеров, исключая вождей. Лучших не послали против поляков, которых презирают»³.

А между тем в Польше приобрел свою первую славу бригадир Александр Суворов (1729 или 1730—1800 гг.). 15 ноября 1768 г. он вместе с Суздальским полком выступил из Новой Ладоги и уже 15 декабря прибыл в Смоленск. За месяц полк прошел 927 километров. 15 мая 1769 г. Суворов вступает в командование бригадой в составе Суздальского, Смоленского и Нижегородского пехотных полков. В июле войска Суворова вступают на территорию Речи Посполитой, а в середине августа он уже вступает в предместье Варшавы Прагу.

В конце августа Суворов получает приказ приступить к поиску крупного отряда конфедератов, которым командовали Казимир и Франц Пулавские. 31 августа (12 сентября) Суворов с войском прибыл в Брест. Лазутчики доносили, что отряд Пулавских двигается на Карбин. С юго-запада, от Замостья, его преследовал отряд полковника К.И. Рена. Суворов, не теряя времени, пустился вдогонку за противником. Он взял с собой только гренадерскую роту, нескольких егерей, 36 драгун и две пушки. Остальные войска остались в Бресте.

По дороге отряд Суворова встретил полсотни карабинеров Каргопольского полка и около тридцати казаков во главе с ротмистром Кастели. Это был авангард отряда Рена, который шел по пятам конфедератов. Присоединив эту группу к своему отряду, Суворов продолжил погоню.

Около полудня 2 сентября в нескольких километрах от Бреста, у деревни Орехово, Суворов настиг Пулавских. Их отряд занимал выгодную позицию, подступы к которой прикрывало болото, через которое пролегала дорога с тремя мостами. Оценив обстановку, Суворов повел своих солдат в атаку. Преодолев болото, они развернулись в боевой порядок. Гренадеры под командованием поручика Михаила Сахарова построились колонной. На ее флангах встали егеря и карабинеры. Пехота нанесла штыковой удар. Карабинеры действовали палашами. «Скорость нашей атаки, — доносил Суворов, — была чрезвычайная».

Не умаляя полководческий дар Суворова, справедливости ради скажу, что он был крайне тщеславен и не забывал прихвастнуть в реляциях. Так и тут Суворов писал: «Пулавских ядры брали у меня целые ряды...»

Как писал И.И. Ростунов: «Конфедератов охватила паника, и они побежали. Суворов с группой всадников стал их преследовать»⁴.

Свидетельствами очевидцев о бое у Орехово я не располагаю, но на языке у меня вертится пошлый вопрос: а куда делись польские пушки? Неужто они «в панике» все их увезли? А потери отряда Суворова — всего пятеро убитых?

Видимо, поляки отступили в порядке, но на следующий день наткнулись на Каргопольский карабинный полк Рена и были окончательно разбиты. В этом бою погиб Франц Пулавский.

Новый посол в Польше князь Волконский приказал отправить Суворова в Люблин. Ему была поставлена задача обезопасить этот район от нападений отрядов конфедератов. Это было очень важно, поскольку через Люблин проходила коммуникационная линия, связывавшая Варшаву с армией, действовавшей на Балканах.

Партизанская война шла с переменным успехом. Польские конные отряды в большинстве случаев не могли противостоять регулярной пехоте русских. Но и русские, не имея достаточных сил (не стоит забывать, что шла война с Турцией), не могли проводить широкомасштабных операций по очищению больших районов путем их окружения и тщательного прочесывания. Фактические боевые действия превратились в частные небольшие стычки.

Наиболее серьезной операцией можно считать, и то с натяжкой, осаду города Сандомира отрядом конфедератов под командованием Иосифа Миончинского. Под его началом находилось около 1700 человек (1400 конницы и 300 пехоты) и шесть пушек. Гарнизон Сандомира во главе с капитаном В.П. Дитмарном насчитывал всего около двухсот человек.

15 (26) ноября 1770 г. Миончинский начал штурм Сандомира. После двадцати часов боя поляки были вынуждены отступить.

В январе 1771 г. Миончинский попытался взять Краков, но был отбит. Тогда он двинулся на восток и подошел к местечку Мелец. Узнав об этом, Суворов 3(14) февраля выступил ему навстречу и на вторые сутки был в Мелеце. Выяснилось, что там тремя днями ранее действительно находилось около полутора тысяч конфедератов, но они ушли в сторону Поланца. Суворов начал преследование противника.

Несколько сотен конфедератов под командованием французского подполковника Левена укрылись в замке Ландскрона. Суворов решил овладеть этим важным опорным пунктом конфедератов. Его отряд насчитывал до 650 человек конницы и пехоты при четырех орудиях. Кроме того, к участию в штурме привлекались сто пехотинцев и пятьдесят казаков из гарнизона Кракова. Диспозиция предусматривала вести наступление в одном направлении — в сторону ворот замка. Войска были разделены на четыре части: авангард, две колонны и резерв.

Атака началась 9 (20) февраля в час пополудни. Однако метким огнем поляков были выведены из строя почти все русские офицеры (прапорщик Александр Подладчиков, капитан Дитмарн, подпоручик Арцыбашев, поручик Сахаров и поручик Николай Суворов — племянник Александра Васильевича). Легкое ранение получил командир резерва поручик Семен Мордвинов. «Офицеров у меня почти не осталось, — доносил Суворов, — лошадь ранена, сам оцараплен».

Оставшись без офицеров, пехота побежала назад. Потери русских составили девятнадцать человек убитыми, семь — ранеными и еще двое пропали без вести.

Анализируя причины неудачи, Суворов отметил то, что все офицеры шли на штурм в дорогих польских одеждах и представляли собой хорошую мишень для польских стрелков. С учетом малой эффективности и дальности стрельбы гладкоствольных русских ружей на дистанции от 10 до 50 метров тип одежды особого значение не имеет — это не 1914 год! Но каковы нравы: офицеры не только грабят и хвалятся награбленным, но и настолько игнорируют воинскую дисциплину, что идут в награбленном в бой!

Однако при описании этой войны, как и любой другой, надо знать меру. Да, были систематические грабежи населения, и особенно панских усадеб⁵, но были и категорические запреты начальства. Тот же Суворов в наставлении постовым командирам 1770 г. писал: «На постах и в проходах через деревни и местечки обывателям ни малейших обид не чинить и безденежно ничего не брать». А в ноябре 1771 г. командиру отряда, следовавшему из Кракова в Сандомир, предписывалось: «Будучи в пути, иметь крайнюю предосторожность, обывателям обид, разорения не чинить, так и безденежно ничего не брать, опасаясь строго по силе законов взыскания».

В случае нарушения этих указаний Суворов применял строгие меры. 24 июня 1771 г. он издал приказ: «Доходят до меня жалобы, что казаки новоприбывшие чинят обывателям обиды... и для чего сим строго запрещается, чтоб отнюдь никто обывателям обид не чинил, что им на всех постах постовым командирам подтвердить. Ежели впредь услышаны будут какие жалобы, то винные жестоко будут штрафованы шпицрутеном».

Суворов гуманно относился к тем конфедератам, которые отказывались от дальнейшего участия в военных действиях и добровольно приходили в расположение русских войск. 10 марта 1771 г. Суворов отдал приказ, чтобы таких конфедератов, «отобрав от них всякое оружие и военную амуницию, окроме саблей и лошадей, по взятии с них подписки, что впредь противу российских войск служить, в земле грабительствы, насильствие делать не станут и дома спокойно сидеть будут, отпустить на волю, а отобранные ружья, пистолеты и прочее тому подобное складя в одно место, под нашим караулом сохранить, объявя им, что при будущем спокойствии им отдано будет».

Тем не менее русские часто убивали пленных или отправляли их в Сибирь. Давным-давно пора и нашим, и польским авторам перестать изображать «своих» рыцарями без страха и упрека, а врага — жестоким грабителем. История, как говорил один классик, не тротуар Невского проспекта.

Пока русские и польские отряды гонялись друг за другом по всей Речи Посполитой и Литве, австрийские войска тихо перешли польско-венгерскую границу и заняли два староства, причем вместе с пятьюстами деревнями захватили богатые соляные копи Велички и Бохни. Целью этой акции было не умиротворение конфедератов, а отчуждение земли в пользу Австрийской империи. Новая администрация этих старосте применяла печать с надписью: «Печать управления возвращенных земель». Земли эти объявлялись «возвращенными» на том основании, что в 1412 г. они отошли к Польше от Венгрии.

А еще в 1769 г. Фридрих II отправил в Петербург своему послу графу Сольмсу план раздела Речи Посполитой, так называемый «проект Линара». Сольмс начал обсуждение этого проекта с графом Н.И. Паниным, но тогда Екатерина еще и слышать не хотела о разделе. Тогда Фридрих решил действовать самостоятельно и под предлогом защиты своих владений от морового поветрия, свирепствовавшего в Южной Польше, занял пограничные польские земли.

Обратим внимание, с 1700 по 1772 г. Россия не присоединила к себе ни вершка территории Речи Посполитой. Это к вопросу об ответственности за раздел Польши.

Но мы забыли неутомимого авантюриста Дюмурье. А он к началу 1771 г. собрал в Польше почти шеститысячное войско, причем наибольшую помощь в сборе войск ему оказала графиня Мнишек. Дюмурье оказался неплохим стратегом и предложил панам внезапно «поджечь Польшу одновременно с нескольких концов». По его плану, маршалок великопольский Заремба и маршалок вышеградский Савва Цалинский с десятитысячным отрядом должны были наступать в направлении Варшавы. Казимиру Пулавскому вменялось угрожать русским магазинам в Подолии. Великого гетмана литовского князя Михаила-Казимира Огинского⁶ просили двинуться с восемью тысячами регулярных войск к Смоленску. Сам же Дюмурье, собрав двадцать тысяч пехоты и восемь тысяч конницы, собирался захватить Краков, а оттуда идти на Сандомир, развивая наступление на Варшаву или Подол ию, в зависимости от того, где конфедераты добьются большего успеха.

Огинский Михаил Казимир, литовский гетман

План Дюмурье был бы идеален, если бы у него в подчинении были не польские, а французские дворяне, и если бы его противником был не Суворов, а какой-нибудь прусский или австрийский генерал.

В ночь на 19 апреля 1771 г. Дюмурье внезапно напал на Краков и захватил его. Вскоре ему удалось очистить от русских войск весь Краковский округ. Тогда командовавший войсками в Польше генерал Веймарн послал в Краков генерал-майора Суворова с отрядом из двух батальонов и пяти эскадронов при восьми орудиях, общей численностью до 1600 человек. По пути к Суворову присоединилось еще две тысячи человек.

Следуя форсированным маршем вдоль правого берега Вислы, Суворов 9 мая появился под Краковом и атаковал замок Тынец, но неудачно. Тогда, оставив находившихся в Тынеце конфедератов, Суворов двинулся к Ландскроне, где Дюмурье сосредоточил все бывшие поблизости отряды конфедератов (около четырех тысяч человек).

10 мая Суворов с трехтысячным отрядом атаковал Дюмурье. Позиция, занятая конфедератами на гребне высоты, была очень выгодной и хорошо укрепленной. Левый фланг позиции упирался в город Ландскрону, в котором был оставлен гарнизон в 600 человек. Такой же гарнизон занимал замок на высоте, примыкавшей к городу. В городе и в замке имелось тридцать орудий. Перед центром позиции находились густые сосновые рощи, и в каждой роще укрылось по сотне французских стрелков. Перед правым флангом было поставлено двадцать орудий.

Однако сила позиции не остановила Суворова, и он приказал 150 казакам авангарда атаковать центр, намереваясь поддержать их пехотой. Казаки понеслись в атаку врассыпную.

Между тем Дюмурье, совершенно уверенный в успехе, побоялся, что русские откажутся от боя, и поэтому приказал своим стрелкам не открывать огня, пока русские не покажутся на высоте. Но ожидания его не оправдались: казаки, взойдя на высоту, быстро сомкнулись и сами атаковали центр и фронт, где стояли войска молодого Сапеги и литовцы Оржевского.

Конфедераты были опрокинуты. В это время Суворов ввел вдело пехоту Астраханского и Петербургского полков. Выбив стрелков, защищавших центральную рощу, пехота взобралась на высоту и построилась в боевом порядке. Стоявшие в центе конфедераты, желая предупредить атаку, двинулись вперед и врубились в ряды русских войск, но были отражены и обратились в бегство.

Части левого фланга в порядке отошли к Ландскроне, куда отступили и стрелки, занимавшие рощи и почти не принимавшие участие в бою. Казаки несколько верст преследовали разбитого неприятеля. Конфедераты потеряли около пятисот человек убитыми и двести пленными. Бой длился всего около получаса и был выигран, по меткому выражению Суворова, благодаря «хитрых маневров французскою запутанностью и потому, что польские войска не разумели своего предводителя».

11 мая Суворов намеревался штурмовать Ландскрону, но, имея при себе всего восемь орудий и не рискуя атаковать прочные укрепления, выступил к Замостью, тем более что конфедераты начали действовать на его коммуникациях.

Дюмурье был крайне возмущен бездарностью поляков и уехал в Венгрию, а оттуда во Францию. Как иронически заметил Суворов, он «откланялся по-французски и сделал антрешат в Бялу, на границу».

Перед отъездом Дюмурье отправил Казимиру Пулавскому письмо, где высказал все, что думал о поляках. Как писал Суворов, «он его [Пулавского. — А.Ш.] ладно отпел».

Однако сам Казимир Пулавский не считал свое дело проигранным и попытался штурмом овладеть крепостью Замостье. Однако ему удалось захватить только передовые укрепления и предместье.

22 мая к Замостью подошел Суворов и выбил из его предместья Пулавского. Поляки начали отход, но затем Пулавский совершил смелый маневр и ушел к Ландекроне. По одной из версий восхищенный Суворов послал к Пулавскому пленного польского ротмистра с подарком — любимой фарфоровой табакеркой.

Пока Суворов громил Дюмурье, великий литовский гетман Михаил Клеофас Огинский⁷ колебался. У него была четырехтысячная частная армия, способная причинить русским немало неприятностей. Но, будучи талантливым композитором, музыкантом, писателем и инженером, Огинский был никудышным полководцем и политиком.

Наконец Огинский сделал выбор, и в ночь на 30 августа его войска напали на отряд полковника А. Албычева («легионную команду»). Сам полковник был убит, а его отряд сдался литовцам. По приказу Огинского часть пленных была отпущена восвояси. Далее гетман издал манифест о своем присоединении к конфедерации и отправился в Пинск.

Получив известие о движении Огинского в южном направлении, Суворов решил немедленно выступить ему навстречу. Из Люблина Суворов прибыл в Бялу. Там в короткий срок сформировали из подразделений бригады «полевой деташемент», при этом на каждом посту Люблинского района оставив необходимое число войск для их обороны. В отряд включили до тридцати солдат легионной команды, отпущенных Огинским, а общая численность «полевого деташемента» составила 902 человека при пяти орудиях.

Рано утром 12 сентября Суворов атаковал войска литовского гетмана у местечка Столовичи, расположенного на полпути между Брестом и Минском. Русским удалось достичь тактической внезапности. Сам гетман еще мирно спал с какой-то француженкой. К 11 часам утра все было кончено. По одному источнику⁸, было убито свыше 300 поляков и 400 взято в плен, по другому⁹ — убитых поляков было свыше 400 и 300 пленных. Перечисление титулов авторов этих монографий займет полстраницы, но данные явно взяты ими с потолка. Польские же данные отсутствуют. Но, так или иначе, победа Суворова была полная. Русские захватили гетманскую булаву Огинского, а сам гетман едва успел спастись. «Гетман, — доносил Суворов, — ретировался на чужой лошади в жупане, без сапогов, сказывают так! Лучшие люди убиты или взяты в полон». Русские же потеряли убитыми восемь нижних чинов, ранеными трех офицеров и трех нижних чинов.

В Польше Суворов быстро делал карьеру. 1 января 1770 г. он был произведен в генерал-майоры. В том же году он получил орден Святой Анны, 19 августа 1771 г. был награжден орденом Георгия 3-й степени. А 20 декабря 1771 г. последовал новый указ: «За совершенное разбитие литовского гетмана графа Огинского» Суворов награждался орденом Александра Невского.

В 1771 г. взамен полковника Дюмурье французское правительство направило в Польшу генерала барона де Виомениля. Вместе с ним прибыло пятьдесят французских офицеров и несколько десятков унтер-офицеров. Все французы ехали в партикулярном платье.

В отличие от своего предшественника Виомениль не стал составлять амбициозные планы военной кампании, а решил воздействовать на панов эмоционально. «В отчаянном положении, в котором находится конфедерация, — считал он, — потребен блистательный подвиг для того, чтобы снова поддержать ее и вдохнуть в нее мужество».

В конце 1771 г. такую попытку по поручению Казимира Пулавского предприняли несколько шляхтичей, выкравших из Варшавы польского короля. Однако один из заговорщиков в последний момент переметнулся на сторону монарха и помог Понятовскому вернуться в столицу.

Тогда Виомениль решился на другую отчаянную демонстрацию — захват Краковского замка. В составе краковского гарнизона находились Суздальский пехотный полк, несколько сотен казаков и другие подразделения. Командовал гарнизоном полковник В.В. Штакельберг.

В Кракове имелся сильно укрепленный замок. Высота его стен составляла 9,2 м, а толщина их достигала 2,2 м. Вокруг замка был вырыт глубокий ров. В замке русские хранили полковой обоз, четыре пушки и содержали несколько десятков пленных конфедератов.

В ночь с 21 на 22 января 1772 г. из крепости Тынец, занятой конфедератами, вышел отряд из шестисот человек под командованием французского бригадира Шуази. А в это время в Кракове шел костюмированный бал. Конфедераты сели в лодки и с помощью шестов переправились через Вислу. Перед этим выпал глубокий снег, и поляки, надев поверх мундиров белые одежды ксендзов, беспрепятственно отыскали отверстия под стенами, где местные жители заблаговременно выломали решетки. Шуази, разделив свой отряд на три части, должен был со своей группой пробраться через трубу для стока нечистот, но она оказалась заложена камнем. Тогда он вернулся к Тынцу, оставив на произвол судьбы остальных своих людей. А те благополучно проникли в замок и кинулись на часовых у ворот, затем захватили главный караул и завалили изнутри ворота замка, оставив свободной лишь низкую калитку (фортку).

Штакельберг танцевал на балу, когда в крепости раздались выстрелы. Несколько поляков вбежали в залу и потребовали, чтобы полковник сдал шпагу. Он едва успел спастись и, собрав находившиеся в городе отряды, кинулся к замку. Суздальцы попытались взломать ворота, но, обстрелянные с башен и из окон, отошли. Через полчаса секунд-майор Сомов вторично подступил к воротам, а капитан Арцыбашев бросился на вал к фортке. Вскоре Сомов и Арцыбашев были ранены, а Суздальский полк потерял в эту ночь убитыми и ранеными 41 человека и около 60 пленными.

В ночь на 24 января к Шуази подошло подкрепление. Отряд конфедератов с боем прорвался в замок. А утром в Краков прибыл Суворов с отрядом русских войск и с пятью польскими коронными конными полками, которыми командовал граф Ксаверий Браницкий.

Отряд Суворова вместе с остатками гарнизона (всего около 3500 человек) занялись осадой замка, а кавалерия Браницкого охраняла правый берег Вислы. По приказу Суворова русские солдаты втащили несколько полевых пушек на верхние этажи высоких домов Кракова и оттуда открыли огонь по замку. Однако огонь их был малоэффективен, а осадных орудий у русских тогда не было.

Бригадир Шуази предложил выпустить из замка 100 пленных русских и 30 польских ксендзов, а также снабдить осажденных лекарствами, но получил категорический отказ.

2 февраля осажденные пошли на вылазку. Им удалось разгромить роту Суздальского полка и поджечь предместье Кракова, но Суворов лично повел свою пехоту в штыки и загнал неприятеля в замок.

В 2 часа ночи 18 февраля русские войска пошли на штурм замка. Суворов разделил штурмующих на три колонны под началом полковников Эбшельвица, Гейсмана и Елагина. Первая колонна добралась до ворот, заваленных камнями и брусьями. Солдаты топорами прорубили отверстие и через него завязали перестрелку, но дальше продвинуться не могли. Вторая колонна под командованием Гейсмана подошла к самым воротам, но тут Гейсман был убит, и его отряд остановился. Колонна Елагина приставила к амбразурам лестницы и полезла на стены, но была отбита. В 6 часов утра штурм был отбит. Русские потеряли убитыми и ранеными 150 человек, из них убитыми 10 офицеров и 40 нижних чинов.

Несколько раз отряды конфедератов безуспешно пытались деблокировать краковский замок. 4 марта Краков атаковал отряд Валевского, но был отбит кавалерией Браницкого. В следующий раз Краков был атакован тысячей всадников Симона Косаковского. Причем на этот раз в отражении атаки участвовали и русские во главе с Суворовым, который сам едва не был убит.

В начале апреля в Краков прибыла русская осадная артиллерия. Под стены замка начали подводить минные галереи. Однако Суворов понимал, что осада замка может затянуться на долгие месяцы, а штурм, вне зависимости от результатов, приведет к большим потерям. Поэтому он сам предложил Шуази довольно почетные условия капитуляции. 15 апреля гарнизон капитулировал. Всего сдалось два бригадира (Шуази и Голибер), 43 офицера и 739 солдат. Из них 87 человек было больных и раненых.

Шуази с поклоном подал свою шпагу Суворову, который вернул ее, сказав, что не может лишить шпаги столь храброго человека. «Вы служите французскому королю. А он состоит в союзе с моей монархиней», — сказал Суворов, потом обнял и поцеловал бригадира. Шпаги были возвращены и остальным офицерам-французам. Французов отправили во Львов и в Гояну, а конфедератов — в Смоленск.

В сентябре 1770 г. — январе 1771 г. состоялась поездка брата прусского короля принца Генриха в Петербург. В ходе бесед с Генрихом в конце декабря 1770 г. Екатерина II впервые согласилась на обсуждение вопроса о разделе Речи Посполитой. К этому времени Пруссия и Австрия уже «де факто» захватили часть польских земель. Россия была связана тяжелой войной с турками и не могла и думать о конфликте с Пруссией и Австрией из-за Польши.

В конце марта 1771 г. прусский кабинет-министр К.В. Финк фон Финкенштейн заявил австрийскому послу ван Свиттену, что, «по мнению короля, венский двор мог бы изложить свои права и претензии на другие [кроме Ципса] части Польши, поскольку другие соседи этого королевства поступят именно так». После того как ван Свиттен, связавшись с Веной, заявил об отсутствии у Австрии территориальных претензий к Польше, Фридрих, на этот раз лично, сказал ему: «Поройтесь в своих архивах, и Вы найдете там предлог приобрести в Польше еще что-нибудь, помимо того, что Вы уже оккупировали... Поверьте мне, надо пользоваться случаем, я возьму свою долю, Россия — свою, это не приведет к значительному увеличению наших территорий, но это будет полезно всем нам. Кроме того, поскольку наши дворы хотели бы способствовать умиротворению Польши и поддержанию в ней спокойствия, наши новые приобретения могут помочь нам выполнить эту задачу более эффективно».

После долгих согласований вопроса о территориях, отходящих к участникам раздела, 6 (17) февраля 1772 г. в Петербурге была подписана секретная конвенция с Пруссией, а 25 июля (5 августа) — с Австрией.

С русской стороны конвенция была подписана главой Коллегии иностранных дел графом Н.И. Паниным и вице-канцлером князем Александром Михайловичем Голицыным, за Пруссию подписался граф Виктор Сольме, а за Австрию — князь Иосиф Лобкович.

Любопытно, что обе конвенции начинались одинаково: «Во имя Пресвятой Троицы...»

По этим конвенциям Пруссия получала: всю Померанию, исключая город Данциг с округом. Часть Великой Польши между Вислой на востоке и рекой Ницей (Нитце) на юге, так что она составляла границу между Пруссией и Польшей. Юго-западную часть Восточной Пруссии, включая Мариенбург и Эльбинг. Епископство Вармское и воеводство Кульмское, но без города Торна (Торунь), который остался за Польшей.

Австрия получала: правобережье реки Вислы от Силезии до Сандомира и до впадения реки Сан, откуда граница шла по прямой линии на Фрамполь до Замостья, а оттуда на город Грубешов и до реки Западный Буг, западнее города Владимира-Волынского. От Западного Буга граница Австрии с Польшей теперь проходила по исторической границе Червонной Руси, которая ныне является границей Польши с Подолией, до окрестностей города Збараж, а оттуда на юг по прямой линии до реки Днестр вдоль небольшой речки Подгорче, которая отделяет незначительную часть Подолии до своего впадения в Днестр. Отсюда граница шла по старой австрийской границе с Молдавией.

Россия получала часть Литвы, то есть Литовского княжества, состоящую из воеводств Полоцкого и Витебского с границей по реке Западная Двина, а оттуда на юг по прямой линии до Орши, и затем граница России с Польшей шла по естественным рубежам по реке Друти до впадения ее в Днепр, а затем по течению Днепра, так что все Левобережье Днепра осталось за Россией и в пределах Белоруссии, и в пределах Малороссии, где сохранялась старая граница — от Лоева по Днепру. Киев (на Правобережье) как анклав сохранялся, как и по миру 1686 г., за Россией.

6(17) августа 1772 г. Екатерина II в Царском Селе подписала «Указ о включении в состав Российской империи отошедших от Польши территорий по первому разделу Польши». Указ предписывал графу З.Г. Чернышеву:

1. В период с 1 (12) сентября по 7 (18) сентября 1772 г. занять войсками и установить русскую администрацию на отходящей от Польше территории (Белорусское наместничество).

2. Обнести столбами с императорским гербом все пространство новых границ.

3. Назначить сроки торжественной присяги населения на подданство Российской империи.

4. Приняться за организацию двух губерний (Полоцкой и Могилевской) из отошедших от Польши территорий.

5. Начиная с 13 сентября (день окончательного занятия русской администрацией Белоруссии) взимать в государственную казну все налоги и иные поступления на указанной территории.

Пруссия, Австрия и Россия договорились держать в тайне конвенции о разделе Польши до сентября 1772 г. В сентябре Пруссия и Австрия ввели свои войска в установленные конвенцией области Польши, а русские войска уже были на местах. Внезапность акции, а также значительное неравенство сил привели к тому, что раздел прошел без войны с поляками.

Тем не менее, поскольку Речь Посполитая продолжала и после раздела существовать как государство, требовалось хоть какое-то формального согласие поляков. Чрезвычайный Польский сейм удалось созвать лишь 8 (19) апреля 1773 г., и он заседал в Варшаве до сентября 1773 г., когда союзные государства заставили подписать его три отдельных договора с Пруссией, Австрией и Россией, закреплявших отчуждение польских земель. 8 сентября 1773 г. король Станислав-Август ратифицировал эти договоры.

Примечания

1. В некоторых документах он именовался Францишеком.

2. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XVI. С. 464—465.

3. Там же. С. 465.

4. Ростунов И.И. Суворов. М.: Военное издательство, 1998. С. 98.

5. Пан с дворней где-то воюет, так чем его дом и содержание не боевой трофей?

6. Михаил-Казимир Огинский (1731—1800 гг.), с 1768 по 1793 г. великий гетман Литовский. Князья Огинские — Рюриковичи. У козельского князя Тита (Юрия Федоровича) старший сын Григорий получил прозвище Огонь, он-то и стал родоначальником Огинских.

7. Михаил Клеофас Огинский (1764—1833 гг.). Михаил Клеофас в 1791 г. бежал в Пруссию, в 1794 г. вернулся и снова воевал с русскими, затем бежал в Константинополь, а позже — в Париж. В 1810 г. он приехал в Россию, был назначен сенатором и стал одним из доверенных лиц императора Александра I. С 1815 г. жил во Флоренции.

8. Михайлов О.Н. Суворов. М.: Молодая гвардия, 1973.

9. Ростунов И.И. Суворов.