Глава 10. Смоленская конфузия

В 20-х гг. XVII в. отношения между Россией и Польшей продолжали оставаться весьма напряженными. Русские пограничные области периодически будоражили слухи о самозванцах «Дмитриях». На границе происходили стычки между частными армиями польских магнатов. Но больше всего царя Михаила раздражало, что королевич Владислав продолжал именовать себя государем всея Руси. Это русскому народу можно было «вешать лапшу на уши» о всенародном избрании Михаила. Польские же паны знали обстоятельства этого фарса куда лучше, чем нынешние «россиянские» профессора. Вот типовой образец переписки между польским и русским пограничными воеводами. Серпейский воевода писал калужскому воеводе Вельяминову: «Описываешь Михаила Романова, жильца государя царя Владислава Жигимонтовича всея Руси, которого воры, казаки, посадили... на Московском государстве без совета с вами боярами и дворянами».

Существенное влияние на взаимоотношения России и Польши оказывали события в Центральное Европе. В 1618 г. восстание чешского дворянства в Праге положило начало знаменитой Тридцатилетней войне, в которую постепенно втянулись почти все государства Европы. Европа разделилась на два лагеря. Воинствующая феодально-католическая реакция стремилась железом и кровью восстановить господство католицизма прежде всего во всей «Священной Римской империи», а затем и в других государствах, где победила Реформация. Главными участниками этого лагеря являлись германский император, католические князья империи и Испания. Их основными противниками на различных этапах войны выступали последовательно Чехия, Дания, Швеция и Франция в союзе с рядом государств (Англия, Голландия и др.).

С некоторыми оговорками частью Тридцатилетней войны можно считать войну короля Сигизмунда со шведами, начавшуюся в 1621 г. Война шла с переменным успехом в течение восьми лет (с небольшими перерывами) на территории Речи Посполитой. Итогом войны стал Альтмаркский мир, заключенный 16 сентября 1629 г. Точнее говоря, это было перемирие сроком на 6 лет. По этому договору Сигизмунд признал своего двоюродного брата Густава Адольфа королем Швеции. До этого, как мы знаем, шведским королем числился почти 30 лет сам Сигизмунд. Кроме того, поляки признали Густава владетелем Лифляндии (с Ригой), Эльбинга, Мемеля, Пиллау и Баунсберга, правда, не навечно, а лишь на время перемирия.

В ходе Тридцатилетней войны в Европе резко возросли цены на хлеб. Основными поставщиками воюющих сторон стали Речь Посполитая и Россия. Экономическое развитие обеих стран выходит за рамки нашего исследования. Поэтому я упомяну лишь два политических следствия увеличения экспорта хлеба. Во-первых, жадные паны существенно усилили эксплуатацию населения Украины, что вызвало ответную реакцию — казацкие восстания. А во-вторых, экономическая конкуренция добавила и политических противоречий между Россией и Речью Посполитой.

Страны — противники Габсбургов с самого начала войны хотели втянуть в нее Россию, чтобы связать руки королю Сигизмунду III. Но и без этого обиженные Михаил и Филарет непрерывно готовились к реваншу.

Один из самых знаменитых полководцев Тридцатилетней войны граф Раймонд Монтекукули сказал крылатую фразу: «Для войны нужны только три вещи — деньги, деньги и еще раз деньги»¹, а польский королевич Владислав повторяет в своих письмах: «Pecunia nervus belli» («Деньги — нерв войны»).

В Москве по сему поводу крылатую фразу никто не произносил, но Филарет в качестве главы Русской церкви ввел практику экстраординарных поборов с монастырей на военные нужды. Так, в 1631 г. он потребовал от многих монастырей сведений об имевшейся у них денежной наличности, а затем предложил половину этой наличности немедленно прислать в Москву. В том же году по указу царя и патриарха с вотчин некоторых монастырей предписано брать взамен «даточных людей» по 25 рублей за конного и по 10 рублей за пешего². В 1633 г. решено было взять со всех людей «пятину» — 20-процентный подоходный побор.

На военные нужды шла и большая часть доходов от экспорта хлеба. Наконец, из Англии на покупку оружия Москва получила заем на 40 тысяч рейхсталеров.

Начиная с 1626—1627 гг. ввоз военного снаряжения из-за границы непрерывно возрастал. В 1627 г. было куплено у гамбургских купцов «пушечных запасов» на 2545 руб., в 1629 г. — на 7925 руб., в 1630 г. — на 28 893 руб. В том же году голландскому купцу Трипу было заказано 10 пушек, а в июне 1631 г. он получил новый заказ на изготовление 6000 пищалей и другого оружия.

В 1630—1632 гг. через Архангельск было доставлено из Голландии и Швеции около 35 тысяч пудов свинца, свыше 30 тысяч пудов шведского железа и др. Свинец, олово и медь привозились в значительных количествах и из Англии. Несмотря на строгий запрет вывозить из страны металлы, английское правительство для России делало исключение. В 1630 г. английские купцы обязались доставить «200 мушкетов и иная ратная сбруя», в 1632 г. англичанин Катер изготовил для русских 5 тысяч шпаг по 1 рублю за штуку, а другой английский купец, Картарайт, доставил московскому правительству железные пушки, 1000 мушкетов, 1000 пистолетов и много другого оружия на общую сумму 9 тыс. руб.

Крупные заказы для России выполнялись по указаниям правительства Голландии. В начале 1629 г. по просьбе царя Штаты разместили русский заказ на 10 тысяч мушкетов. Этот заказ был выполнен к лету 1631 г. В том же году русские послы Племянников и Аристов заказали много оружия в оккупированной шведами части Германии и в самой Швеции.

В годы войны закупки оружия за границей еще более возросли. В начале 1633 г. Михаил Федорович обратился к голландскому правительству с просьбой разрешить беспошлинный вывоз закупленного через Томаса Свана оружия и боеприпасов — 10 тысяч пудов пороху, 15 тысяч пудов железных ядер, 3 тысячи сабельных полос. В мае 1632 г. царский агент Елизаров купил у Свана 5 тысяч пудов «зелья» (пороху) и у англичанина Ладала — 100 пудов. В том же году было получено из Англии еще 350 бочек пороху.

Битвы Смутного времени показали, что русские дворянские конницы и стрельцы действовали тактически менее грамотно, чем поляки. Поэтому Михаил решил набрать профессионалов-наемников за рубежом. Для этого в январе 1631 г. в Швецию поехал старший полковник Александр Ульянович Лесли. Он должен был нанять не менее пяти тысяч пехотинцев. Кроме того, Лесли должен был везде вербовать пушечных дел мастеров. Замечу, что к этому времени главным мастером на Московском пушечном дворе был голландец Коет.

Шведский король Густав Адольф считал Россию своим потенциальным союзником, но проводить вербовку наемников запретил — ему самому не хватало рекрутов.

Зато Лесли удалось в Германии, в Англии и в Голландии найти нужное количество наемных солдат. Он заключил договоры с четырьмя полковниками — двумя англичанами и двумя немцами, которые обязались доставить в Россию четыре полка общим числом около пяти тысяч солдат. Часть их была набрана в соседних с Голландией немецких областях и стянута к Амстердаму. Один полк, набранный в Англии, состоял целиком из англичан и шотландцев (полк Сандерсона).

Убыль от болезней, смерти, дезертирства была так велика, что до Москвы добралось всего около четырех тысяч наемников, а в Смоленском походе участвовало менее трех тысяч.

Набор наемников-иностранцев в Москве не был новинкой. Этим занимался еще царь Борис. Но при Михаиле впервые решили учить «иноземному строю» русских ратных людей. Первым в 1631—1632 гг. был сформирован драгунский (рейтарский) полк под командованием голландца Ван Дама, а также четыре солдатских пехотных полка. Всего численность личного состава этих пяти полков составляла 9500 человек. Первоначально планировалось в таких полках иметь одну треть иноземцев и две трети русских. Но сделать это не удалось, и, кроме офицеров, иноземные отряды состояли сплошь из русских. Полки иноземного строя делились на роты, а старые стрелецкие полки — на сотни.

Всего к началу 1631 г. ратных людей в Московском государстве насчитывалось 66 960 человек.

В июне 1632 г. Михаил и Филарет отправили к Дорогобужу и Смоленску большую рать под началом воеводы князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского и князя Бориса Михайловича Лыкова. В эту рать было включено не менее трех тысяч иностранных наемников.

В апреле 1632 г. умер польский король Сигизмунд. Наступило междуцарствие, затем был созван избирательный сейм, начались смуты. Для наступления русских создалась почти идеальная ситуация. И тут внезапно войска остановились: заместничали Д.М. Черкасский и Б.М. Лыков. Михаил с Филаретом направили в войска следственную бригаду в составе князя А.В. Хилкова и дьяка Дашкова для выявления виновных. Виноватым оказался Лыков, который «князя Дмитрия Мамстрюковича обесчестил и в государевой службе учинил многую смуту». Тогда Михаил и Филарет «указали князю Дмитрию Мамстрюковичу Черкасскому на князе Борисе Лыкове доправить бесчестье, оклад его вдвое, 1200 рублей». Два месяца в Москве думали, кем бы заменить Черкасского и Лыкова; наконец, в августе 1632 г. назначили боярина Михаила Борисовича Шеина и окольничего Артемия Измайлова.

На момент прибытия в армию Шеина там было 32 082 человек при 158 орудиях (151 пушка и 7 мортир). Русским воеводам был дан наказ: «Неправды польскому и литовскому королю отмстить, и города, которые отданы Польше и Литве за саблею, поворотить по-прежнему к Московскому государству». Воеводы должны были сначала отправить мобильные отряды к Дорогобужу, чтобы захватить его врасплох. Если же эта операция сорвется, то тогда следовало идти к Дорогобужу всеми полками, но под городом долго не стоять, а действовать иными методами — посылать грамоты к русским жителям города, чтобы они, помня православную веру и крестное целование, послужили своему государю, литовское население побили и город бы сдали. Если же Дорогобуж взять не удастся, то воеводам Шеину и Измайлову велено было оставить под городом младших воевод с несколькими полками, а самим с основными силами идти на Смоленск и действовать там так же, как и под Дорогобужем.

Поход этот был предпринят с целью вернуть Смоленск и Дорогобуж с уездами Московскому государству. Поэтому воеводам было крепко наказано «не грабить». Специально для этого ратным людям выдали большое жалованье, а полковникам, ротмистрам и пехоте кормовые деньги должны были выдавать помесячно.

Несмотря на задержку с началом наступления, военное счастье улыбнулось русским. 12 сентября стрелецкий голова князь Гагарин взял Серпейск, а 18 октября полковник Лесли взял Дорогобуж. Михаил и Филарет велели Шеину идти из Дорогобужа под Смоленск и приказали всем воеводам, головам и дворянам быть без мест до окончания войны, так как при последующих случаях разряды этой войны не будут иметь значения.

Крепость Белая сдалась князю Прозоровскому. Сдались русским войскам Рославль, Невель, Себеж, Красный, Почеп, Трубчевск, Новгород-Северский, Стародуб, Овсей, Друя, Сураж, Батурин, Ромен, Иван-Городище, Мена, Миргородок, Борзна, Пропойск, Ясеничи и Носеничи.

Русские отряды подошли к Полоцку. Цитадель взять не удалось, зато был разграблен и сожжен посад, причем московским ратным людям активно помогало местное православное население. То же самое произошло и с посадами Велижа, Усвята, Озерища, Лужей, Мстиславля и Кричева.

Главные воеводы Шеин и Измайлов осадили Смоленск. Польский губернатор Смоленска с трудом держался 8 месяцев и к началу августа 1633 г. в связи с нехваткой продовольствия в городе был готов сдаться.

До конца избирательного сейма польские шляхтичи и слышать не хотели о помощи Смоленску. Однако радные паны отправили изрядную сумму запорожцам и крымцам, натравив их таким образом на московитов.

Литовский канцлер Родзивилл отмечал в своих записках: «Не спорю, как это по-богословски, хорошо ли поганцев напускать на христиан, но по земной политике вышло это очень хорошо».

Несколько тысяч запорожских казаков во главе с атаманом Гиреем Каневцом вторглись в русские пределы. Но 17 июня 1633 г. отряд московских ратников под началом Наума Пушкина нагнал запорожцев в Новгородском уезде. Атаман Каневец и большинство казаков были убиты, а остальные бежали.

Крымцы же принесли России куда больший ущерб. В начале лета 1633 г. поход тридцатитысячного войска возглавил сам хан Джанибек Гирей. Татары опустошили окрестности Тулы, Серпухова, Каширы, Венева и Рязани и даже попытались штурмом взять Пронск, но были отбиты.

Узнав о татарском набеге, многие дворяне дезертировали из-под Смоленска. Как писали московские бояре: «Дворяне и дети боярские украинных городов, видя татарскую войну, что у многих поместья и вотчины повоевали, и матери и жены и дети в плен взяты, из-под Смоленска разъехались, а остались под Смоленском с боярином и воеводою немногие люди».

А тем временем польский сейм избрал королем сына Сигизмунда Владислава, ставшего Владиславом IV (годы правления 1632—1648). Король собрал 23-тысячное войско, 25 августа 1633 г. подошел к Смоленску и встал на речке Боровой в семи верстах от города.

Первым делом Владислав решил выбить русских с Покровской горы, где укрепился полковник русской службы Юрий Маттисон, а рядом в острожке стояли князья Семен Прозоровский и Михаил Белосельский. 28 августа коронный гетман по Зарецкой стороне нижней дорогой двинулся к этому острогу, но был отбит и отошел с большими потерями. В тот же день король по Покровской горе пробрался в Смоленск, откуда осажденные сделали вылазку и заняли шанцы Маттисона, но были вытеснены оттуда стрельцами, присланными Прозоровским и Белосельским.

Утром 11 сентября поляки вновь напали на укрепленный городок Маттисона и на острог Прозоровского. Бой шел почти двое суток. Наконец русские воеводы, посовещавшись с Маттисоном, решили, что городка на Покровской горе им не удержать. Гарнизон городка вместе с полковником отошел к большому острогу русских. При этом много наемников из отряда Маттисона перебежало к ляхам.

Позже поляки — участники похода говорили, что огромные валы, насыпанные московитами, равнялись высотой стенам Смоленска, и «если бы их добывать приступом, то много бы пролилось крови».

Михаил писал Шеину и Прозоровскому: «Вы сделали хорошо, что теперь со всеми нашими людьми стали вместе. Мы указали идти на недруга нашего из Москвы боярам и воеводам, князю Дмитрию Мамстрюковичу Черкасскому и князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому со многими людьми. К вам же под Смоленск из Северской страны пойдет стольник Федор Бутурлин, и уже послан к вам стольник князь Василий Ахамашуков Черкасский с князем Ефимом Мышецким. Придут к вам ратные люди из Новгорода, Пскова, Торопца и Лук Великих. И вы бы всем ратным людям сказали, чтоб они были надежны, ожидали себе помощи вскоре, против врагов стояли крепко и мужественно».

Но в это время поляки в тылу армии Шеина взяли и сожгли Дорогобуж, где были складированы запасы для русского войска. Шеин доносил, что 6 октября король со своими отрядами с Покровской горы перешел на Богданову околицу вверх по Днепру и стал обозом позади их острога по Московской дороге в версте от острога, а пехоту и туры поставил напротив большого острога русских на горе.

9 октября Шеин вывел свои войска против поляков. Польская конница обратила в бегство часть русской пехоты, но другие русские полки пошли в контрнаступление и отогнали поляков, и только наступившая ночь помешала им завершить дело. По польским данным, русские в этот день потеряли около двух тысяч человек убитыми, а у поляков было очень много раненых, а убитых немного, зато погибло много лошадей.

Шеин доносил в Москву, что все дороги из Смоленска в Россию перерезаны ляхами, и «проезду неоткуда нет». К концу октября в русском войске стала ощущаться нехватка продовольствия и фуража.

Периодически происходили перестрелки между обоими укрепленными лагерями. Поляки стреляли по русским со Сковронковой горы, а русские стреляли снизу, и потому нерезультативно. И только когда русские начали бить крупной картечью, ядра³ стали долетать до королевских наметов. Шеин созвал военный совет и спросил воевод, можно ли попытаться ударить на королевский обоз, и с какой стороны. Полковник Лесли, главный среди иноземцев, говорил, что можно, а англичанин полковник Сандерсон сомневался в успехе. Тогда Лесли, разгорячившись, назвал Сандерсона изменником, и Шеину едва удалось их разнять.

Окончательно военный совет принял мнение Лесли, но 2 декабря случилось несчастье. Большой русский отряд отправился в лес за дровами, где был застигнут полякам^. Пятьсот человек ляхи положили на месте. Когда в русском стане узнали о произошедшем, Лесли уговорил Шеина поехать на место стычки и самим посчитать, сколько погибло русских ратников. С ними поехал и Сандерсон. Подъехав к месту, Лесли вдруг, указав рукой на кучу трупов, сказал англичанину: «Это твоя работа, ты дал знать королю, что наши пойдут в лес». «Лжешь!» — закричал Сандерсон. Тогда Лесли выхватил пистолет и застрелил его на глазах у Шеина.

К концу года голод, холод и дизентерия привели к большим санитарным потерям в русском стане. Король Владислав, узнав об этом, послал Шеину и иноземным офицерам грамоту, где убеждал их сдаться, вместо того чтобы погибать от меча и болезней. Шеин долго не хотел давать эту грамоту иноземным офицерам, говоря, что иноземцы — это наемные слуги и не могут принимать участия ни в каких переговорах, что сами же поляки не разрешают своим наемникам сноситься с неприятелем. На это поляки отвечали, что у них иноземцы находятся в полном подчинении у гетмана, а у русских этого нет, и привели в пример Лесли, который за убийство Сандерсона не был наказан Шейным.

После долгих споров русские уступили, и полковник Розверман взял лист королевской грамоты от имени иноземцев, а стрелецкий голова Сухотин — от имени Шеина. Прочитав грамоту, Шеин велел отослать ее назад без всякого ответа, а когда поляки не захотели брать грамоту назад, то посланцы просто бросили ее на землю и уехали.

Но в середине января 1634 г. Шеин под видом переговоров о размене пленных начал проявлять готовность заключить перемирие с королем. К этому его принуждали иностранные наемники, не привыкшие, в отличие от русских, терпеть голод и холод. Но поляки ответили, что у русского воеводы есть единственный путь к этому — через литовского гетмана и других сановников просить короля о милосердии, согласившись на все его условия. А условия эти были следующие: Шеин должен был выдать всех польских перебежчиков; освободить всех пленных; иноземным наемникам дать право самим решать, возвратиться ли им на родину или поступить на службу в королевское войско; русским ратникам также позволить идти на королевскую службу. Все иноземцы должны присягнуть, что никогда более не будут воевать против короля и Польского королевства или каким-либо другим способом вредить ему. Русские также должны присягнуть, что в течение четырех месяцев не будут занимать никаких крепостей и острогов, не соединяться ни с каким московским войском и не предпримут ничего плохого против короля. Русские должны передать полякам весь наряд (то есть пушки) и оружие, оставшееся после убитых ратников. Оставшимся же в живых ратникам разрешалось выйти только с личным оружием, а торговым людям — с саблей или с рогатиной. Также русские должны были оставить королевскому войску все припасы.

Шеин согласился на эти условия, и 19 февраля 1634 г. русские тихо, без музыки и барабанного боя, вышли из острога со свернутыми знаменами и погашенными фитилями. Проходя мимо короля, русские бросили к его ногам все знамена, а затем ждали, пока гетман именем королевским не разрешил знаменосцам их поднять. Шеин и другие воеводы, проходя мимо короля, сошли с лошадей и низко поклонились ему. После этого в русском войске ударили в барабаны, запалили фитили, и полки двинулись по Московской дороге, взяв с собой с позволения Владислава только 12 полковых пушек.

Замечу, что во время агонии русского войска под Смоленском довольно большая армия князей Черкасского и Пожарского застряла под Москвой у Можайска. Почему Черкасский и Пожарский за пять месяцев не сумели дойти от Москвы до Смоленска, я объяснить не могу. Это еще одна загадка нашей истории. Ясно, что здесь могло быть или традиционное российское разгильдяйство — «хотели, как лучше, а вышло, как всегда», — или предательство. Существует довольно обоснованная версия, что московские бояре ненавидели Михаила Борисовича Шеина и решили его погубить, умышленно затягивая движение войска. Кроме того, в Москве в это время была большая замятия. 1 октября 1633 г. умер патриарх Филарет. Михаил, за которого первоначально правила мать, а потом отец, был в полной растерянности.

Чтобы избежать упреков ретивых патриотов — «Вот, мол, самого Пожарского в предатели записал», я расставлю точки над «і». Пожарский был вторым воеводой, то есть командовал войском в Можайске не он, а князь Черкасский, а главное, каждый шаг воевод контролировался из Москвы, благо, до нее было всего сто верст. Выступление же князя Пожарского против верховной власти в военное время могли расценить как мятеж. Пожарский молчал, когда войско остановилось в Можайске, молчал и в Москве, когда судили и казнили героя обороны Смоленска.

Участие Пожарского в войне 1633 г. большинство наших историков замалчивает. Некоторые же пытаются объяснить недостатком сил. Так, Валерий Шамшурин пишет: «Но Пожарский оказался без войска. Сбор дворянского ополчения задержался надолго, вместо тысяч собралось лишь три с половиной сотни ратников. С такими силами нечего было и думать пускаться в путь»⁴.

На самом деле у Черкасского и Пожарского сил было вполне достаточно, одних только иностранных наемников под командованием полковника Александра Гордона насчитывалось 1729 человек. Вообще говоря, еще в 1631 г. в войске царя Михаила служило 66 690 человек, а сколько еще было мобилизовано в 1632—1633 гг.? Риторический вопрос, а где они были?

Польских войск под Смоленском стояло немного. Резервов в Польше у короля Владислава практически не было. Даже небольшой отряд в три-пять тысяч хорошо обученных ратников мог перерезать коммуникации противника между Смоленском и Польшей. И тогда капитулировать пришлось бы не Шеину, а войску Владислава и гарнизону Смоленска.

В Москве известие о почетной капитуляции Шеина получили 4 марта 1634 г. На следующий день к Шеину был отправлен придворный Моисей Глебов с требованием отчета о происшедшем. Шеин прислал статьи договора с Владиславом и список погибших и перешедших к королю ратных людей, причем последних было очень мало — всего 8 человек, из них 6 донских казаков. Кроме того, под Смоленском было оставлено 2004 больных русских ратников. Всего же из-под Смоленска с Шейным вышли 8056 человек, многие из которых были больны и некоторые умерли в дороге, а других оставили в Дорогобуже, Вязьме и Можайске. Большая часть наемников пошла на службу к Владиславу, многие из них умерли по дороге, но сколько именно умерло и сколько перешло в королевское войско, неизвестно, так как иноземные полковники отказались дать роспись своих людей.

По приезде в Москву воевода Шеин и все начальники смоленской армии были арестованы и предстали перед судом бояр. Шеин был приговорен к смерти. Перед плахой дьяк прочитал ему следующее объявление: «Ты, Михайла Шеин, из Москвы еще на государеву службу не пошед, как был у государя на отпуске у руки, вычитал ему прежние свои службы с большою гордостью, говорил, будто твои и прежние многие службы были к нему государю перед всею твоею братьею боярами, будто твоя братья бояре, в то время как ты служил, многие за печью сидели и сыскать их было нельзя, и поносил всю свою братью перед государем с большою укоризною, по службе и по отечеству никого себе сверстников не поставил. Государь, жалуя и щадя тебя для своего государева и земского дела, не хотя тебя на путь оскорбить, во всем этом тебе смолчал. Бояре, которые были в то время перед государем, слыша себе от тебя такие многие грубые и поносные слова, чего иному от тебя и слышать не годилось, для государской к тебе милости, не хотя государя тем раскручинить, также тебе смолчали».

Я умышленно привел длинную и нудную цитату из С.М. Соловьева. Но она прекрасно характеризует ненависть московских бояр к герою смоленской обороны 1609—1611 гг. — людей, получивших боярство в Тушине и сидевших с поляками в осажденной Москве в 1611 —1612 гг.

Далее следовали обвинения Шеина в неправильных действиях при осаде Смоленска и в капитуляции перед поляками. И, наконец, любопытное обвинение: «Будучи в Литве в плену, целовал ты крест прежнему литовскому королю Сигизмунду и сыну его королевичу Владиславу на всей их воле. А как ты приехал к государю в Москву, тому уже пятнадцать лет, то не объявил, что прежде литовскому королю крест целовал, содержал это крестное целование в тайне. А теперь, будучи под Смоленском, изменою своею к государю и ко всему Московскому государству, а литовскому королю исполняя свое крестное целование, во всем ему радел и добра хотел, а государю изменял».

Вот уж, как говорится, с больной головы на здоровую. Достоверных сведений о присяге Шеина королевичу Владиславу нет, зато хорошо известно, что все московские бояре и их окружение, за исключением князя Д.М. Пожарского, в свое время целовали крест королевичу, включая царька Мишу.

Заодно с Шейным отрубили голову и второму воеводе — Измайлову. Князей Семена Прозоровского и Михаила Белосельского бояре приговорили сослать в Сибирь, жен их и детей разослать по городам, а имения отобрать в казну. В приговоре было сказано, что от смертной казни этих князей спасло то, что все ратные люди засвидетельствовали о радении Прозоровского и болезни Белосельского. Иван Шеин, виновный только в том, что он сын главного воеводы Михаила Шеина, избежал смертной казни по просьбе царицы, царевичей и царевен, и был сослан с матерью и женой в понизовые города.

Выпустив войско Шеина из-под Смоленска, Владислав двинулся к крепости Белой, расположенной в 130 верстах к северо-западу от Смоленска. Король надеялся с ходу овладеть крепостью, но вышло совсем иначе. По словам Соловьева: «Польское войско подошло под Белую полумертвое от голода и холода».

Король обосновался в Михайловском монастыре в трех верстах от городка и послал местному воеводе предложение о капитуляции, ссылаясь на пример Шеина. Воевода же ответил, что шеинский пример внушает ему отвагу, а не боязнь. Тогда Владислав приказал окружить Белую шанцами и заложить мины. Но от этих мин пострадали только поляки — передовых ротмистров так завалило землей, что их едва откопали. Стрельба также не причинила никакого вреда осажденным.

Поляки, окрыленные победой под Смоленском, потеряли всякую осторожность. Этим воспользовались русские и пошли на вылазку. Им удалось захватить восемь польских знамен прежде, чем поляки успели взяться за оружие.

Тяжело далась эта осада королевскому войску. Канцлер Радзивилл⁵ даже предложил переименовать крепость из Белой в Красную из-за большого кровопролития под ее стенами. Голод в войске усиливался. Как писал С.М. Соловьев: «...сам король половину курицы съедал за обедом, а другую половину откладывал до ужина, другим же кусок хлеба с холодную водою был лакомством. От такой скудости начались болезни и смертность в войске».

А тем временем с юга на Речь Посполитую турецкий султан Мурад IV двинул большое войско под командованием Аббас-паши. Владислав IV оказался в отчаянном положении и вынужден был отправить в Москву гонцов с предложением вступить в переговоры.

Казалось, победа русских неизбежна. Большинство наших ратей еще и не побывали в боях, а королевское почти небоеспособное войско стоит в трехстах верстах от Москвы. Я уж не говорю о турецких войсках Аббас-паши. Но трусливые тушинские бояре с великой радостью приняли предложение короля.

В марте 1634 г. Михаил назначил Федора Ивановича Шереметева и князя Алексея Михайловича Львова великими послами и отправил на съезд с польскими комиссарами, бискупом халминским Якубом Жадником с товарищами. Место съезда определялось на речке Поляновке у села Поляново в 21 км юго-западнее Вязьмы. По другим данным, переговоры шли фактически в селе Семлёво на реке Поляновке в 7 км юго-западнее села Поляново, по Дорогобужско-Вяземскому тракту. В нескольких километрах от места встречи скрытно была развернута ставка Владислава.

Переговоры начались с перепалки о давних спорах. Поляки утверждали, что их король имеет право на московский престол и что русские нарушили Деулинское перемирие, послав войско Шеина под Смоленск до истечения перемирного срока. Поляки, между прочим, говорили: «Знаем мы подлинно, что война началась от патриарха Филарета Никитича, он ее начал и вас всех благословил». Русские же послы настаивали, чтобы Владислав отказался от титула московского государя, а в противном случае они будут вынуждены прервать переговоры. «У нас, — говорили они, — у всех людей великих российских государств начальное и главное дело государское честь оберегать, и за государя все мы до одного человека умереть готовы».

Тогда поляки, уступив в этом требовании московским послам, предложили заключить вечный мир на условиях мира, заключенного королем Казимиром с великим князем московским Василием Темным. А королю Владиславу за отказ от московского престола и титула царь должен давать ежегодно по сто тысяч рублей и выплатить контрибуцию за понесенные за последнюю войну издержки.

Московские послы отвечали: «Мы вам отказываем, чтоб нам о таких запросах с вами вперед не говорить. Несбыточное то дело, что нам такие запросы вам давать, чего никогда не бывало и вперед не будет, за то нам, всем людям Московского государства, стоять и головы свои положить». Поляки на это резонно заметили, что царь Михаил дал Густаву Адольфу города и деньги неизвестно за что, а королю Владиславу даст за отречение от московского престола.

После долгих споров поляки сказали: «Когда учиним мирное постановление на вечное докончанье, то королю будем быть челом, чтоб он крестное целованье с вас снял и титул свой государю вашему уступил, а вы объявите, чем вы за то государя нашего станете дарить».

С этого и начались настоящие переговоры. Поляком нужны были лишь деньги и земли. Отмечу любопытный момент: польские комиссары потребовали, чтобы царь платил запорожским казакам жалованье ежегодно, как им на то грамота была дана и как то раньше бывало. Московские послы ответили: «Казакам запорожским какое жалованье, и за какую службу давалось и какая у них грамота есть, — того не упомним. Думаем, что то могло быть, когда запорожские казаки великим государям служили, и теперь если начнут служить, то им государево жалованье будет по службе».

В конце переговоров для проформы поспорили и о титуле Михаила. Комиссары согласились называть его царем потому, что польское правительство признало этот титул, называя Владислава царем. Но слова «всея Руси» в титуле московского государя их не устраивали. Комиссары говорили: «Великий государь ваш пишется всея Русы, а Русь и в Московском, и в Польском государстве есть: так написать бы в польскую докончальную запись великого государя вашего царем своея Руси, чтоб титулом всея Руси к польской Руси причитанья не иметь, а в московской докончательной записи и вперед в грамотах царских к королям польским писать по-прежнему всея Руси». Московские послы на это возразили: «Этого начинать непригоже: ваша Малая Русь, которая принадлежит к Польше и Литве, к тому царского величества именованью всея Руси нейдет, применять вам этой своей Руси ко всея Руси нечего». Закончив спор о титуле, послы сошлись на вечном докончании. Это произошло 17 (27) мая 1634 г.

Договор, получивший название Поляновского, содержал 11 статей.

1. Устанавливались «вечный мир» и забвение всего происшедшего (с 1604 по 1634 г.).

2. Польский король отрекался от прав на российский престол и обещал вернуть присланный ему в 1610 г. избирательный акт московских бояр (в том числе подписанный и отцом царя Филаретом).

3. Владислав IV отказывался от титула «царь Московский».

4. Царь Михаил Федорович исключал из своего титула слова «князь Смоленский и Черниговский» и обязался не подписываться «государь всея Руси», чтобы не намекать тем самым на распространение своего суверенитета на русские земли, находящиеся в Польше и Литве.

5. Царь отказывался от всяких прав и покушений на возвращение Лифляндии, Эстляндии и Курляндии.

6. Царь (Россия) уступал Польше Смоленск и Чернигов с их областями, а также города: Дорогобуж, Белую, Рославль, Стародуб, Трубчевск, Красный, Невель, Себеж, Новгород-Северский с артиллерией, боеприпасами и архивами, а также со всеми жителями, которым запрещалось переходить в Россию, кроме лиц духовного и купеческого звания.

7. Русским, в том числе и купцам, запрещено было приезжать в Краков и Вильно, а полякам — в Москву, в остальных же городах купечество обеих стран могло торговать свободно.

8. Пленными обоюдно производился обмен без всякого выкупа.

9. Царь уплачивал Польше 20 тысяч рублей за город Серпейск, который оставался за Россией.

Статьи 10 и 11 касались ратификации условий договора и демаркации границ.

Кроме того, стороны заключили и секретный протокол к договору, который был лично подписан королем Владиславом и царем Михаилом. В протоколе говорилось, что русская казна выплачивает лично Владиславу 20 тысяч золотых рублей (венецианскими дукатами или голландскими гульденами). Это обстоятельство обе стороны обязались держать в секрете и скрыть в тексте мирного договора, где сумма в 20 тысяч рублей без уточнения, в какой валюте, была отнесена на другой счет (якобы в уплату за возвращение России Серпейска).

Польский оригинал договора я, увы, не видел. Но, судя по всему, в 9-й статье 20 тысяч рублей фигурировали только в русском варианте, а в польском — Серпейск просто отдавался России.

Так тихо, по-семейному, Миша и Владя уладили свои дела, надув и бояр, и радных панов и оба государства на целых 20 тысяч золотых.

Грамоту русских бояр об избрании Владислава поляки так и не вернули России. В марте 1636 г. сейм Речи Посполитой принял акт об утрате Грамоты и об обязательстве возвратить ее России, как только она будет обнаружена в архивах Польши. Замечу, что обещание вернуть Грамоту бояр сохраняет свою юридическую силу до настоящего времени, так как эта статья Поляновского мира и Второго протокола к нему никогда не отменялась и не пересматривалась за всю историю русско-польских отношений.

Примечания

1. Позже фразу Монтекукули любил повторять Петр Великий.

2. В 1633 г. также и с отдаленных городов взимали по 20 руб. за каждого «даточного» человека.

3. В русской картечи элемент весом менее фунта назывался пулей, а более — ядром.

4. Шамшурин В. Минин и Пожарский — спасители отечества. М.: Новатор, 1997. С. 183.

5. Князь Альбрехт-Станислав Радзивилл (1593—1656 гг.), с 1623 г. великий канцлер литовский и староста виленский, автор мемуаров, охватывающих период с 1632 по 1656 г.