§ 4. Фашистское тоталитарное государство. Принцип фюрерства как воплощение фашистской диктатуры

Составной частью бесчеловечной фашистской идеологии была «концепция» тоталитарного государства, призванная «обосновать» установление фашистами после узурпации ими государственной власти жестокой террористической диктатуры в «собственной» стране. Как известно, фашисты, добившись власти, создали страшное тоталитарное государство: ликвидировали все прежние представительные (парламентские) формы государственного устройства, ввели полный государственный контроль за всеми сферами общественной и личной жизни граждан, жестоко подавляли любые оппозиционные выступления, т. е. установили открытую террористическую диктатуру. Именно тот факт, что фашизм не явился простой сменой у власти одной фракции буржуазии другой, одной буржуазной партии другой, что фашизм существенно изменил форму классового господства буржуазии, дал повод многим буржуазным и мелкобуржуазным идеологам трактовать фашистское государство как надклассовое, как власть, стоящую над обоими основными классами: буржуазией и пролетариатом, как вариант бонапартизма. Так утверждали О. Бауэр, Тальгеймер, Троцкий и др. Так утверждают и современные буржуазные идеологи. Они доказывают, что в 1918 г. в Германии будто бы сложилась сложная ситуация: собственники, банкиры, юнкера были не в состоянии удержать господство, а рабочий класс был не в состоянии взять власть. На основе этой ситуации, обусловленной равновесием сил противоборствующих классов, якобы и возникло в 30-е годы тоталитарное государство, надклассовая власть фашистов.

В действительности тоталитарное государство фашистов отнюдь не было надклассовым. Оно было государством крупной буржуазии, оно выражало неодолимую тенденцию государственно-монополистического капитализма. Тоталитаризм выступал и выступает как альтернатива либерально-демократическому государству в том виде, в каком оно сложилось после буржуазно-демократических революций. Как известно, либерально-демократическое государство базировалось на признании «естественных прав» личности, провозглашало широкие индивидуальные гражданские свободы, которые не подлежали непосредственному государственному контролю. Известный германский просветитель В. Гумбольдт следующим образом определял отношение классического либерализма к государству: «Государство заботится о благосостоянии граждан й не берет на себя других функций, кроме необходимости обеспечения своей собственной безопасности и защиты против внешнего врага; ни в каком другом случае оно не должно ограничивать свободы»¹. Бесспорно, подобная политическая эмансипация, провозглашенная победившей буржуазией, стремившейся к свободному развитию капиталистической инициативы, сама по себе была огромным шагом вперед в освобождении человека, общества в целом. Хотя, как указывал К. Маркс, политическая эмансипация отнюдь не является последней формой человеческой эмансипации, она является таковой лишь в пределах существующего буржуазного общества. В противовес подобным «естественно-правовым» взглядам на государство, как реакция на Великую Французскую буржуазную революцию возникла тенденция абсолютизации суверенитета государства. Она нашла свое выражение прежде всего в теориях так называемых реставраторов, в «органической» теории государства, в государственно-правовой концепции Гегеля.

Эти теории опирались на старый тезис, идущий от Платона и Аристотеля: государство существует прежде человека, государство имеет приоритет над личностью. Так, например, Гегель утверждал: «Так как оно (государство) есть объективный дух, то сам индивид лишь постольку является объективным и нравственным, поскольку он есть член государства»². Государство, по Гегелю, — это организованное целое, которое стоит выше индивидуума, его воли и желаний, т. е. выше субъективного начала. Государство — это воплощенный объективный разум. Только через отождествление своих индивидуальных «Я» с государством люди что-то собой представляют. Классики германского историзма Л. Ранке, Г. Трейчке в гегелевском духе также рассматривали государство как проявление объективного духа, как выражение божественной воли, и в этой связи оправдывали авторитарную форму государственного правления и культ силы. По их утверждениям, свобода человека как индивидуума состоит в отказе от своего «Я», в принятии им как своих собственных всех законов, традиций и институтов государства. Государство всегда право, оно не может совершить что-нибудь неправильное.

Особенно широко распространились воззрения на государство как «органическую форму Жизни», как «физиономию исторического бытия человечества» во время и после первой мировой войны. Под воздействием мировой войны в буржуазном обществе усилилась тяга к авторитарным методам правления, выросло политическое могущество монополий, их влияние на государственный аппарат. В этих условиях подвергается острым нападкам сложившаяся в русле классического либерализма концепция «государства — ночного сторожа»³. Шпенглер и другие буржуазные идеологи, опровергая эту концепцию, отвергая лозунг «laissezfaires», т. е. призыв к свободе от государственного вмешательства в сферу «гражданского общества», доказывали, что государство — это не механическая совокупность отдельных граждан, но живая целостность. Государство — не отвлеченный субъект права и не совокупность юридических норм, но конкретная форма «жизни». Государство — не придаток правопорядка, но развитие витального принципа самосохранения. Государство — не надстройка над общественной реальностью, свойственная определенным ступеням в жизни человека, но реальная необходимость, обусловливаемая самим началом жизни, и т. д. и т. п. Они требовали подчинения «эгоистического» индивидуума «целому», «общему благу», олицетворением которого и объявляли государство, сильное и могущественное.

Разоблачая все эти псевдотеоретические изыскания буржуазных идеологов, В.И. Ленин отмечал, что «сила, по буржуазному представлению, это тогда, когда массы идут слепо на бойню, повинуясь указке империалистических правительств. Буржуазия только тогда признает государство сильным, когда оно может всей мощью правительственного аппарата бросить массы туда, куда хотят буржуазные правители»⁴.

Фашистские идеологи во многом опирались на воззрения своих реакционных предшественников. Итальянский фашистский философ Джентиле доказывал, что либеральное государство не может осуществлять общую волю, поскольку оно основывается на ложном понимании свободы. Определяя свободу как право, а не как долг, оно превращает индивидуума в источник свободы, противопоставляя его, таким образом, государству, которое превращается просто-напросто в посредника, примиряющего индивидуалистические интересы и игнорирующего высшую реальность — интересы нации. Первостепенная же роль государства, по Джентиле⁵, заключается в том, чтобы взять на себя претворение в жизнь национального предназначения. И поскольку государство претворяет в жизнь судьбу нации, оно должно обладать неограниченной властью, оно должно быть тоталитарным. Оно должно быть силой «универсально-духовной», «универсально-этической», оно должно аккумулировать всю национальную энергию, освободить национальный организм от тлетворного влияния чужеродных элементов и т. д. и т. п. И если буржуазные теоретики эпохи либерализма воспевали, выражаясь современным языком, «плюрализм» идей и действий индивидуумов (так, например, американский просветитель и гуманист Генри Торо писал: «Если человек не шагает в ногу со своими спутниками, может быть, это оттого, что ему слышны звуки иного марша? Пусть же он шагает под ту музыку, какая ему слышится, хотя бы и отдаленную»⁶), то фашистские теоретики требовали «единства мыслей и действий» всех индивидуумов, их подчинения целому, абсолютному.

Уже в первой партийной программе итальянских фашистов (1921) было записано: «Партия рассматривает государство не как простую сумму индивидов, живущих в определенное время и на определенной территории, но как организм, содержащий в себе бесконечные ряды прошлых, живущих и будущих поколений, для которых отдельные индивиды представляются лишь преходящими моментами. Из этой концепции общества партия выводит категорический императив: индивиды и группы (категории, классы) должны подчинять свои интересы высшим интересам национального организма»⁷.

«Разъясняя» концепцию фашистского государства, Муссолини провозглашал: «Фашизм понимает государство как абсолют, по сравнению с которым все отдельные лица или группы имеют относительное значение. Тот, кто говорит фашизм, тот имеет в виду государство»⁸. «Все в государстве, ничего вне государства» — эти слова Муссолини были своего рода формулой фашистского тоталитарного государства. Лидер испанской фаланги Примо де Ривера также провозглашал: во имя единства все классы и индивидуумы должны подчинить себя общему закону. Государство должно быть орудием на службе этого единства, в которое оно должно уверовать. Все, что противостоит этому глубоко органичному единству, должно быть отброшено, даже если большинство стоит за него. Мосли в том же духе заявлял: «Движение является фашистским, так как оно... основывается на высоком понимании государства ...признает необходимость авторитарного государства, стоящего выше партии и фракционных интересов»⁹.

Приписывая государству абсолютный и первоначальный суверенитет, фашисты отвергали демократию, демократические институты, любые демократические процедуры. Не случайно, что первая же речь Муссолини после прихода к власти была открытым вызовом и оскорблением парламента. Муссолини не требовал доверия для своего правительства а угрожал парламенту, запугивал своих противников «свирепой тоталитарной волей» фашистов: «Я мог бы воспользоваться победой, я мог бы превратить это темное и серое здание в солдатский бивак. Я мог бы разогнать парламент и образовать чисто фашистское правительство. Тем не менее я составил коалиционное правительство, но не для того чтобы получить парламентское большинство — я в нем не нуждаюсь... Я составил коалиционное правительство, чтобы призвать на помощь истощенной Италии всех — независимо от партий, — кто хочет спасти ее.., Я не хочу править вопреки палате, коль скоро в этом нет необходимости. Но палата должна понять, что от нее самой зависит, жить ли ей еще два дня или два года... Мы требуем полноты власти...»¹⁰. Не демократия, а сила — вот источник нашей власти, цинично заявлял Муссолини; именно поэтому он пользовался максимумом силы, находящейся в его распоряжении. В конечном счете именно сила влечет за собой согласие. Во всяком случае когда не хватает согласия, имеется сила и т. д. — твердил Муссолини.

Германские фашисты, отвергая либерально-демократические институты¹¹, также воспевали тоталитаризм, сильное государство, верховную волю вождя, фюрера. Так, философствующие фашисты Кронер, Глокнер, Фрайер и другие, грубо нападая на «пустозвонство» демократии, требовали строить государство на иерархических принципах, в духе средневековых сословных государств. Они «доказывали», что воля государства должна находить свое выражение в воле фюрера, что сила государства исходит от фюрера. Верховный фюрер наделяет всех других фюреров определенными полномочиями в строго иерархическом порядке. Каждый из фюреров безоговорочно подчиняется своему непосредственному начальнику, но при этом имеет, в сущности, неограниченную власть над подчиненными ему фюрерами.

Для обоснования права фюрера на руководство государством фашистские идеологи широко использовали аргументы иррационального, мистического характера. Отбросив как чуждую «национальному духу» идею общественного договора, они на ее место выдвинули идею о мессианской роли «вождя», отмеченного печатью избранности, о фюрере как выразителе и олицетворении расового, национального и народного духа. Государство, по мнению фашистских идеологов, является воплощением расовой, народной общности, общности нации и крови. Цель государства состоит в сохранении этих общностей. Не народ создает государство, а, наоборот, государство, возникшее как результат предначертаний судьбы, выраженных в воле фюрера, объединяет народ и нацию.

Оправдывая идею «фюрерства», в частности, сам Гитлер уподоблял человеческое общество биологическому организму, у которого должны быть голова и тело. Голова, мозг нации — ее фюрер. Избранный круг фюреров с «абсолютным авторитетом» и «абсолютной ответственностью» он противопоставлял «безответственной» демократической парламентской системе. Вместо мнимых парламентских свобод и равенства Гитлер предлагал немцам беспрекословное подчинение «во имя общего блага» и железную дисциплину.

Фашистская клика окружила Муссолини, Гитлера ореолом непогрешимости. «Человек, — утверждал, например, Лей, «фюрер» фашистских профсоюзов в Германии, — должен признавать авторитет. На этом покоится принцип вождизма и общности. Общность без авторитета немыслима. Раса и кровь сами по себе еще не создают общности. Поэтому фюрер, который воплощает авторитет нашего общества, для нас неприкасаем. Фюрер нации стоит выше критики для любого немца на вечные времена... Никто не имеет права задаваться вопросом: прав ли фюрер, верно ли то, что он говорит? Ибо, повторяю еще раз, — то, что говорит фюрер, всегда верно»¹².

В апреле 1942 г. фашистский рейхстаг на своем заседании, кстати последнем, даже формально объявил Гитлера «над законом» и провозгласил его неограниченным владыкой над жизнью и смертью миллионов простых немцев. Фюрер может в случае необходимости принудить любого немца всеми находящимися в его распоряжении средствами к исполнению своего долга и при нарушении этого долга покарать без оглядки на так называемое естественное право, гласил фашистский закон.

«Культ фюрера» занимал центральное место в нацистской системе одурманивания масс. В детской организации, в союзе гитлеровской молодежи «гитлерюгенд», в «трудовом фронте» (в фашистских профсоюзах), на производстве и дома, в театре и кино твердилось одно и то же: «Фюрер всегда прав!», «Безоговорочно выполняй приказ фюрера!», «Справедливо все то, что служит национал-социализму и фюреру!».

Польский исследователь фашизма Ф. Рышка пишет, что, «вероятно, было два источника, служивших примерами для подражания, Доведенные в фашистском государстве до абсурда: пример папской непогрешимости (так обозначенный в политическом трактате Ж. де Местра «О папе») в католической церкви и образец военной иерархии, наиболее полно претворенный в прусской армии»¹³. Последнее, подчеркивает Рышка, было особенно важным: «Поскольку фашизм ориентировался на войну, организация государства копировала организацию армии. Здесь проявляется диалектическое изменение положения, описанного в свое время Ф. Энгельсом: армия воспроизводила черты общества; общество, организованное в фашистское государство, становится отражением армии»¹⁴.

Весь фашистский государственный аппарат был проникнут духом вождизма — беспрекословного подчинения руководителям фашистской партии и государства. Закон от 26 января 1937 г. обязал чиновников приносить клятву, в которой говорилось: «Клянусь, что буду верен и послушен фюреру».

На принципе вождизма, принципе иерархии («решения — сверху вниз, ответственность — снизу вверх») строилась и фашистская партия. В сущности, фашистская партия не была политической партией в точном смысле этого слова. Она не имела никаких подлинно открытых политических функций. Вся ее деятельность сводилась к исполнению функций организационно-технических, пропагандистских, даже полицейских. Никакой политической самостоятельностью и активностью эта партия не обладала. Вся полнота власти в партии (как и в государстве) принадлежала фюреру, вождю, «харизматическому» лидеру¹⁵.

Наряду с иерархическим принципом фюрерства, важнейшим звеном построения фашистской тоталитарной диктатуры был принцип корпоративно-сословный.

Фашистские идеологи и политики доказывали, что единство государства возможно только на основе профессионально-сословного строя, базирующегося на строгом соподчинении сословий и корпораций по рангу и потому якобы не знающего никаких классов и классовой борьбы.

Апеллируя к принципу корпоративизма, фашисты провозглашали намерение достичь классового сотрудничества и объединения в фашистских корпорациях, в частности в профсоюзах всех без исключения классов, занимающихся всеми видами умственного и физического труда. Так, съезд фашистских синдикатов (профсоюзов) Италии констатировал в 1922 г.: общество, опирающееся на профсоюзы, одинаково защищает интересы всех классов и профессиональных категорий. Профессиональная организация не является более специфическим признаком только рабочего класса. Она становится формой организации всей нации, высшим синтезом всех физических и нравственных качеств нации. И далее съезд подчеркивал: «Заменить классовое сознание национальным, доказать рабочим, что в их интересах отрешиться от группового эгоизма в пользу национальной солидарности — вот задача фашистских профсоюзов»¹⁶. Муссолини также постоянно навязывал идею сотрудничества классов, якобы лежащую в основе фашистского синдикализма. «Фашистский синдикализм, — твердил он, — отличается от красного одной фундаментальной чертой: он не ставит себе задачей нанести какой-либо ущерб частной собственности. Когда предприниматель находится перед лицом красного профсоюза, он имеет перед собой профсоюз, который... имеет своей конечной целью борьбу за общее изменение существующего положения, т. е. уничтожение права на собственность. Наш же синдикализм стремится только улучшить положение тех групп и классов, которые собираются под его знамена, и не имеет конечных целей. Наш синдикализм основан на сотрудничестве на всех стадиях процесса производства. Он сотрудничает в первый период, когда речь идет о производстве богатств. Он продолжает сотрудничать во второй период, когда дело касается валоризации этих богатств. Он не может не сотрудничать и на третьей ступени, когда речь идет о распределении полученной прибыли»¹⁷. В рамках корпоративной системы предприниматели и рабочие должны выступать «в органическом единстве», как производители.

Примечательно, что функции «по согласованию классовых интересов» фашистское государство брало на себя. «Италия отвергает крайность разрешения социального вопроса русскими, которые признают только за рабочей силой право юридически дисциплинировать производственные отношения, но она отвергает также крайности ложно научного американского тейлоризма, который передает право организации производства исключительно хозяевам. Между тем и другим разрешением вопроса фашизм... выдвигает третий элемент, возвышающийся над всеми классовыми концепциями и в котором разрешаются все противоречия, — государство»¹⁸.

В своей книге «Фашизм в Британии» Мосли также характеризует корпоративное государство как величайшую конструктивную концепцию, которая когда-либо была придумана человеческим умом. Он пишет: «Наша политика — это установление корпоративного государства... это... государство, организованное подобно человеческому телу. Каждый член этой организации действует в гармоническом соответствии с общей целью под руководством и направляющим мозгом фашистского правительства... Все... интересы сплетены в непрерывно функционирующий аппарат корпоративного производства. Внутри корпоративной структуры интересы федерации профсоюзов и предпринимателей уже не будут представлять собой генеральные штабы враждующих армий, а совместное управление национальным предприятием. Классовая война уступит место национальному сотрудничеству. Мощь организованного государства обратится против всех, проводящих сепаратную антинациональную политику»¹⁹.

Отметим, что идея организации сословно-корпоративного строя принадлежит отнюдь не фашистам. Как известно, средневековое феодальное общество было сословно-корпоративным и его идеологи обосновывали неравенство сословий «волею божией». В XIX в. идею о корпорации выдвигал Гегель, который рассматривал корпорацию не только как производственное, но и как нравственно-духовное объединение. «Наряду с семьей, — писал Гегель, — корпорация составляет второй, вырастающий на почве гражданского общества нравственный корень государства... Сама по себе взятая корпорация не есть замкнутый цех; она скорее представляет собою сообщение нравственного характера отдельно стоящему промыслу и включение его в высший круг, в котором он приобретает силу и честь»²⁰. Иными словами, корпорация у Гегеля осуществляет функции политической организации, связывающей гражданское общество с государством.

Фашистские идеологи и их идейные предшественники придали идее корпорации откровенно реакционный смысл. Так, О. Шпенглер рассматривал корпорацию как идеал теперь уже утерянной гармонии личного и общественного. Средневековые корпорации казались ему той величиной, которая ставила личность в связь с общественными интересами, сочетала экономику и политику, право и обязанность. Конечно же, апелляции фашистских теоретиков и политиков к корпоративному принципу отнюдь не выражали их намерение примирить классовые противоречия, согласовать, гармонизировать личные и общественные интересы. В классово-антагонистическом обществе это принципиально невозможно. И фашистский сословный строй имел в действительности своей подлинной целью закрепить существующее в Германии, Италии, Англии и т. д. социально-классовое неравенство, «привязать» рабочий класс в качестве «органического сословия» к «сословию» (классу) капиталистов. В устах фашистов слова «уничтожить классовые противоречия», «превратить внутринародное напряжение в полезную энергию» и т. п., по сути дела, означали призыв к подавлению любого проявления борьбы пролетариата против капитализма и фашизма, стремление превратить трудящихся в безропотный объект эксплуатации, подчинить их интересы целям фашизма.

Лживость рассуждений фашистских теоретиков об «общем благе», об «органической общности» всех граждан сословно-корпоративного государства, «начиная с президента и кончая последними трудящимися», невольно разоблачается самими идеологами фашизма, когда они пытаются обосновать «вывод», что «лучшие» должны господствовать над «большинством», что расовые особенности наилучшим образом выражены-де у высших классов.

Демагогическими рассуждениями о классовом мире в корпоративном государстве прикрывалась политика насильственного разгрома независимых организаций рабочего класса, всех трудящихся. Профсоюзы были запрещены. Взамен в Италии были созданы фашистские синдикаты, в Германии — фашистский рабочий фронт, куда входили работники физического и умственного труда, предприниматели и рабочие, «классовый мир» в которых поддерживался мощным полицейским аппаратом.

Фашисты ликвидировали тарифные договоры, право свободного передвижения рабочих, фактически ввели принудительный труд. В Германии, например, в 1938 г. около 1 млн. человек было обязано в принудительном порядке работать на военных предприятиях, на строительстве «западного защитного вала» и т. д. Была удлинена рабочая неделя (до 60 часов), усилена интенсификация труда, что вело к росту числа несчастных случаев на производстве, и т. п. Фашисты ликвидировали важнейшие социальные завоевания трудящихся, прежде всего их право на стачки и забастовки.

Итальянская Хартия труда, опубликованная в 1927 г., откровенно защищала частную собственность, господствующее положение капиталиста в корпоративном государстве: корпоративное «государство смотрит на частную инициативу в области производства как на наиболее действенное и наиболее полезное для интересов нации орудие. Так как частная организация производства является функцией национального значения, то организатор предприятия отвечает перед государством за ход производства. Именно работодатель несет ответственность за управление предприятием»²¹.

Германский Кодекс труда, вступивший в силу 1 мая 1934 г., являл ту же картину. Он заморозил заработную плату рабочих на самом низком уровне, отменил все коллективные договоры, регулировавшие раньше отношения между предпринимателями и рабочими, и предоставил предпринимателю, называемому отныне «вождем предприятия», абсолютную власть над рабочими, которые именовались теперь его «дружиной».

В период господства фашизма система государственно-монополистического регулирования достигла небывалого размаха. Ввиду стремления фашизма к автаркии для осуществления планов вооружения и военного хозяйства, охватывающего всю экономику, была создана централизованная система, которая насильственными методами подчинила все ресурсы экономики преступным, реваншистским целям империализма. Монополисты получали все больше и больше прямых государственных полномочий. 15 июня 1933 г. Гитлер созвал Генеральный совет по германской экономике. В него вошли Крупп, Тиссен, Фёглер, Бош, Сименс, Шредер и другие монополисты, а также Лей. Перед этим советом была поставлена задача — осуществить жесткую организацию всей экономики страны в целях подготовки к войне. Изданный в 1934 г. закон «О подготовке органической структуры германской экономики» практически превратил организации предпринимателей в часть фашистского государственного аппарата, предоставил им права и полномочия в таких областях, как снабжение сырьем, размещение военных заказов, получение кредитов, ценообразование и т. д.

Объединение аппарата власти фашистского государства с крупнейшими монополиями проявлялось в самых различных сферах. Представители монополий, выступая в качестве руководителей предприятий, располагая неограниченными правами на предприятиях, занимали и все более ответственные государственные должности. С декабря 1937 г. около 400 ведущих представителей монополий Германии были произведены в ранги «фюреров» военной экономики. Кроме того, в каждом округе страны национал-социалистическим правительством назначался «доверенный труда», являвшийся своего рода диктатором во всех вопросах, касающихся заработной платы и условий труда. О характере этих «доверенных лиц» можно судить по тому, что «доверенным труда» для Рурской области был Крупп²².

Построенное на принципах фюрерства фашистское тоталитарное государство являло собой страшную систему духовного й физического подавления трудящихся, всех демократически настроенных граждан. Фашисты создали специфическую систему тотального контроля за всеми сферами жизни людей. Детей же они поголовно зачисляли в соответствующие фашистские организации. В Италии например, дети до 8 лет зачислялись в детскую организацию «Сын Волчицы»; от 8 до 11 лет — в организацию «Балилла»; от 11 до 13 лет — «Балилла-мушкетеры» (они упражнялись с игрушечными ружьями); от 13 до 15 лет — «Авангардисты»; подростки от 15 до 17 — «Авангардисты-мушкетеры» (этим давали уже боевое оружие); от 17 до 21 года — «Молодые фашисты»; в 21 год молодые итальянцы вступали в фашистскую партию. Это позволяло фашистам установить тотальный контроль за поведением и мышлением итальянцев, осуществлять тотальное оболванивание людей. Все начиная с 6-летних детей, давали клятву служить фашизму до последней капли крови. Воспитание шло в духе лозунга: «Верить — повиноваться — сражаться». Кроме того, подобный конвейер обеспечивал большой механический рост численности фашистской партии.

В целях подавления любых попыток сопротивления фашисты создали разветвленную систему устрашения людей. Главным «производителем страха» были внесудебные преследования: ссылки, концентрационные лагеря. Причем факты репрессий отнюдь не скрывались. Напротив, насаждение атмосферы страха рассматривалось фашистами как важный метод подчинения людей. Гитлер и другие фашистские заправилы открыто говорили о том, какие цели преследует фашистское тоталитарное государство: того, кто не желает изменить свой образ мышления, надо согнуть; искоренение марксизма до последнего; смертная казнь за измену стране и народу; ликвидация раковой опухоли демократии; строжайшее авторитарное руководство государством.

Для подавления инакомыслящих, для организации террора фашисты создали специальные вооруженные отряды. Гитлер цинично признавал, что штурмовые отряды, СА, СС, тайная полиция (гестапо) и т. п. создавались прежде всего для борьбы против революционного рабочего класса, против коммунистов. Фашистам нужны были эти отряды потому, что, как заявлял Гитлер, «самую высокую идею можно задушить убив ее носителя ударом дубинки по голове». То, в чем мы нуждались, продолжал Гитлер, была не сотня и не две отважных конспираторов, а сотни тысяч фанатичных борцов, одержимых нашими идеалами. Мы должны заставить марксизм понять, что национал-социализм — будущий хозяин улицы и что в один прекрасный день он станет хозяином государства.

Численность специальных вооруженных формирований фашистов постоянно возрастала. Так, если в 1940 г. войска СС насчитывали 100 тыс., то к концу войны их было уже около 580 тыс. человек. Подобные военизированные отряды фашисты создавали и в других странах: в Италии это были легионы чернорубашечников, в Румынии — «железногвардейцы», в Венгрии — «скрещенные стрелы», в Финляндии — щюцкоровцы, в Болгарии — легионеры, в Японии — специальные офицерские подразделения²³.

Коммунистический Интернационал дал совершенно точную оценку роли и значения «неофициальных» вооруженных отрядов фашистов: «До мировой войны 1914 года капитализм не знал распространения в широком размере этого вида чисто классовой контрреволюционной армии. Он пользовался для борьбы с массовыми движениями «государственными» органами, постоянной армией, полицией, жандармерией. Обострение классовой борьбы после войны сорвало последние остатки «демократизма» с буржуазии. Повсюду капитал организует свои боевые организации, численность которых в целом ряде стран превосходит размеры регулярной армии. Задача этих отрядов помимо поддержания внутренней реакции в «мирное время» заключается в военное время в том: а) чтобы быть постоянным надежным резервом для подавления революционных движений, возникающих во время войны или к концу ее, б) чтобы гнать массы штыками на войну в случае мобилизации; в) чтобы быть готовыми кадрами для современных армий на случай империалистической войны»²⁴.

Еще до прихода к власти фашисты развернули широкий кровавый террор против прогрессивных, демократически настроенных людей. Избиения, расправы, убийства — все эти средства были для фашистов «моральными» и «законными». Придя к власти, они сделали насилие и террор средством государственной политики. Только в ночь с 27 по 28 февраля 1933 г. после поджога рейхстага фашисты арестовали по всей стране более 10 тыс. антифашистов. Через 4 месяца число арестованных достигло 70 тыс., а к лету 1935 г. — около 320 тыс. человек.

Уже в 1933 г. фашисты создали концентрационные лагеря, которые использовали в целях «превентивного заключения» политических противников фашизма. Как свидетельствует прогрессивный западногерманский историк Г. Вайзенборн, в 1939 г., к началу второй мировой войны, число антифашистов, репрессированных фашистами, достигло 1 млн. человек²⁵.

Фашистская империя была не только преступной полицейской машиной, она была и абсолютно аморальной. Беззаконие в фашистских государствах не оставило от нравственности камня на камне. Дурной пример шел сверху и заражал всю фашистскую иерархию, вплоть до последней ее ячейки. Пьянство, прелюбодеяние, фактическое многоженство гитлеровских функционеров, продажность, сексуальная извращенность и другие аморальные действия были в порядке вещей и не подлежали никакому наказанию при условии рабски слепой преданности Гитлеру.

В сущности, в строго научном смысле слова государство в фашистских странах не существовало. Как метко замечает С. Хаффнер, на заключительном этапе существования «третьего рейха» его «конституционный правопорядок был больше похож на банду, чем на государство, а Гитлер был больше боссом гангстеров, нежели главой государства или правительства»²⁶.

Подрыв конституционных основ буржуазной демократии, установление тотального контроля за всеми сферами жизни граждан, жестокое террористическое подавление инакомыслящих и т. п. — типичная черта фашизма. И не только германского и итальянского. Любого. Испанские правые, консервативные силы после победы Народного фронта в 1936 г., напуганные успехом левых, тотчас же лишились веры в эффективность институтов буржуазной демократии и обратились к фашистской «диалектике кулаков и пистолетов»²⁷. Во имя «родины» и «чувства справедливости», которые были «попраны» победой левых, фашисты развязали гражданскую войну, в ходе которой погибло около 1 млн. человек; не менее 500 тыс. испанцев были вынуждены покинуть родину, спасаясь от мести фашистов. После своей кровавой победы франкисты обрушили на реальных и потенциальных противников фашизма жесточайшие репрессии. Были запрещены все поддерживавшие республику политические партии, такие, как Коммунистическая партия Испании, Испанская социалистическая рабочая партия, другие республиканские партии, ведущие профсоюзные организации. Около 2 млн. испанцев прошло в первые послевоенные годы через тюрьмы и концлагеря.

Только за период с 1939 по 1944 г. на основании приговоров чрезвычайных трибуналов и без всяких приговоров было расстреляно, по одним подсчетам, 164 тыс., по другим — около 200 тыс. антифашистов. Беспощадно подавлялись малейшие проявления сопротивления. Пытки, жестокое обращение с арестованными и заключенными, насилие при разгоне демонстраций, применение оружия против пикетов бастующих рабочих или студентов, ссылки без суда и следствия — все это были «нормы» франкистского правопорядка²⁸.

Терроризм, возведенный франкистами на уровень государственной политики, сопровождался (так же как в Германии и Италии) принудительным втискиванием общества «в прокрустово ложе корпоративной организации, подчиненной произволу и деспотизму главарей, назначаемых свыше и поддерживаемых полицейской машиной диктатуры»²⁹.

В Испании вся полнота политической, законодательной, исполнительной, судебной и военной власти на всех этапах существования фашистской диктатуры находилась в руках «каудильо» Франко. Он располагал ничем не ограниченными полномочиями в определении норм и направления деятельности правительства, в утверждении декретов и законов, в назначении военных и гражданских чиновников, депутатов кортесов и муниципалитетов. Франко был главой государства, главнокомандующим вооруженными силами и каудильо единственной политической партии — фашистской Испанской фаланги, а после ее распада — так называемого Национального движения, объединившего всех сторонников режима³⁰.

Подобные черты были присущи фашистским, профашистским режимам не только в Европе, но и в странах других континентов. В Японии тоталитаризм проявлялся в культе императора, армии и самурайства. Все и вся должны были подчиняться «надклассовому» императорскому государству. Наиболее решительным и преданным инструментом его величества объявлялась армия.

Жоржи Амаду в своей книге «Военный китель, академический мундир, ночная рубашка» вспоминает Бразилию 40-х годов, в которой «под тоталитарной конституцией «Нового государства», в условиях военного положения как следствия побед держав «оси», жесточайшие репрессии достигли небывалого размаха. Идиллия с нацистской Германией, — пишет Ж. Амаду, — определяла правительственную политику: строжайшая цензура, пресловутый «закон о безопасности» с его трибуналами, никаких гражданских прав, вообще никаких прав, никакой свободы, безграничный произвол полиции. В тюрьмах, исправительных колониях, подвалах полицейских управлений — политические заключенные, пытки»³¹.

В конечном счете, это мы хотим еще раз подчеркнуть, тоталитаризм, отказ от демократии, духовное подавление народа, как и сам фашизм, — порождение государственно-монополистического капитализма. Это важно выделить потому, что буржуазные теоретики стремятся скрыть классовый характер тоталитаризма. На первый план они выдвигают его трактовку как лишь антипода либеральной демократии и на этой основе предпринимают попытку уподобить и фашизм, и социализм как врагов демократии, свободы и т. п. Причем поскольку фашизм разгромлен, постольку пытаются представить в качестве главной угрозы демократии именно социализм и коммунизм. Так, один из лидеров ХДС Барцель заявлял в 1965 г. в бундестаге: «Оба, коммунизм и нацизм, попирают... демократию, правовое государство и человеческое достоинство. И я потому говорю об этом сейчас, что Гитлер уже мертв, а Ульбрихт жив и красный флаг развевается над частью Германии»³². Отсюда, делает «вывод» Барцель, антитоталитаризм сегодня — это прежде всего борьба с коммунизмом, это антикоммунизм.

В свое время Александр Абуш очень точно раскрыл истинный смысл рассуждений о тоталитаризме. «За модным словечком «тоталитаризм», — отмечал он, — можно сделать невидимыми конкретно осязаемых капиталистических хозяев Гитлера, подменив их чем-то неопределенным, абстрактным, вневременным... отвлечь внимание немецкого народа от только приобретенного последнего опыта германской истории, а также от сущности капитализма»³³.

Мы уже отмечали, что критику либерального государства следует рассматривать в контексте общей тенденции развития монополистического и государственно-монополистического капитализма. В эпоху монополистического капитализма процесс производства, процесс организации и функционирования производительных сил приобретает все более ярко выраженный общественный характер. Наряду с этим обостряются классовые противоречия. В этих условиях правящие классы стремятся расширить функции государства, бросают открытый вызов демократическим институтам, парламенту и т. д., причем даже в странах, традиционно считающихся парламентскими. В.И. Ленин писал в статье «Конституционный кризис в Англии», имея в виду выступления аристократии против закона о самоуправлении Ирландии, принятого парламентом: «Значение этого бунта помещиков против «всемогущего»... парламента Англии необыкновенно велико. 21-ое марта (8-ое марта старого стиля) 1914 года будет днем всемирно-исторического поворота, когда благородные лорды-помещики Англии, сломав вдребезги английскую конституцию и английскую законность, дали великолепный урок классовой борьбы... Эти аристократы поступили как революционеры справа и тем разорвали все и всякие условности, все покровы, мешавшие народу видеть неприятную, но несомненную действительность классовой борьбы... Все увидали, что заговор сломать волю парламента готовился давно. Действительное классовое господство лежало и лежит вне парламента»³⁴. Тем не менее примечательно, что хотя кризис либерально-демократического государства захватил в той или иной мере почти всю послевоенную Европу, переход к новой государственности, откровенно отрицающей старые демократические принципы правления, произошел лишь в наиболее слабых звеньях либерально-демократической системы. Фашизм, тоталитаризм восторжествовал в тех странах, где отсутствовали сколько-нибудь прочные демократические традиции и устойчивые формы демократического правления.

Основоположники научного коммунизма, говоря, в частности, о Германии, всегда подчеркивали слабость парламентско-либеральной и демократической традиции в этой стране, что и порождало мистифицированное представление о государстве как о верховном, едва ли не «божественном» начале жизни. «...В Германии, — отмечал, например, Ф. Энгельс, — суеверная вера в государство перешла из философии в общее сознание буржуазии и даже многих рабочих»³⁵. Подобное отношение к государству Т. Манн образно выразил в формуле: «Генерал доктор фон Государство».

Разумеется, идеологи империалистической буржуазии всеми средствами пытаются скрыть тот факт, что стремление к тоталитаризму, к террористической диктатуре (в той или иной форме) — неодолимая тенденция государственно-монополистического капитализма; они всемерно стремятся отмежеваться от фашизма, ставшего в глазах народов символом жестокости и насилия. Сегодня, этой цели более всего служат попытки интерпретировать возникновение тоталитаризма как явления, присущего и социализму. Этой параллелью между фашизмом и социализмом — в чем и заключается главная цель буржуазных идеологов, — они пытаются скомпрометировать социализм, подорвать доверие к социалистическим идеалам, опорочить практику строительства социалистического и коммунистического общества в странах социализма. Применительно к «тоталитаризму» в социалистических странах краеугольным камнем рассуждений буржуазных идеологов является ложное и неправомерное противопоставление понятий диктатуры и демократии. Вот как выглядит это противопоставление: понятие «демократия», которая, конечно, отождествляется апологетами капитализма с буржуазным государственным строем, с его многопартийной системой, противопоставляется ими понятию «диктатура», отождествляемой прежде всего с однопартийной системой, существующей в СССР и в некоторых других социалистических государствах. Затем на этом шатком теоретическом основании социалистический строй уже безапелляционно объявляется «антидемократическим», «тоталитарным» (наряду с фашизмом), а буржуазный парламентский строй — «чистой», «истинной» демократией.

В наиболее систематизированном виде эта модель тоталитаризма была разработана в 50-е годы К. Фридрихом, Х. Арендт, В. Репке, А. Мейером и другими буржуазными теоретиками. Они наделяли тоталитаризм следующими основными чертами: господство одной партии, одной идеологии, монополия государства на средства массовой информации, на производство вооружения и владение оружием, наличие террористической тайной полиции, централизованное управление экономикой и т. д. и т. п.³⁶

Как видно, здесь тщательно укрывается классовый характер власти и господства. Монополистическая буржуазия и ее идеологи, подменив классовое содержание понятий «демократия» и «диктатура», абстрактно противопоставляют их как абсолютные антиподы и на этой «основе» скрывают основное противоречие современной эпохи — противоречие между социализмом и империализмом, подменив его мнимым противоречием между демократией и тоталитаризмом, свободой и диктатурой. Опасность «антитоталитарной» демагогии буржуазных идеологов заключается в ее мнимой антинацистской, антифашистской позиции. Осуждая отдельные нацистские преступления, буржуазная доктрина «антитоталитаризма» служит затушевыванию подлинной сущности фашизма, его классового характера как террористической формы господства самых реакционных кругов монополистического капитала. Перенося понятие «тоталитаризм» и на социалистические государства, буржуазные идеологи пытаются тем самым приписать и социалистической системе террористический режим. А поскольку ими постоянно утверждается, будто фашизм и неонацизм не представляют больше серьезной опасности «в западном мире», то ясно, что угроза тоталитаризма теперь может исходить будто бы только с Востока.

Посредством такой фальсификаторской демагогии идеологи буржуазии стремятся, во-первых, скрыть истинный характер фашистской диктатуры, исключить фашизм, а следовательно, и тоталитаризм из общей линии развития империализма и, во-вторых, объединяя понятия «тоталитаризм», фашизм» и «социализм» в единое целое, направить ненависть и борьбу трудящихся масс против фашизма в русло борьбы против социализма, против революционного движения пролетариата.

В действительности в условиях острых общественных потрясений, в кризисных для себя ситуациях сама империалистическая буржуазия устремляется к фашистской форме тоталитарного правления. В фашизме усматривается действенное орудие борьбы против народных масс, с которыми она больше не в состоянии справиться традиционными методами своего господства, методами социального маневрирования и буржуазной демократии. Чтобы устранить угрозу, возникшую для капиталистического строя, монополистическая буржуазия делала и делает ставку на фашизм, на установление открытой террористической диктатуры наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала. Как подчеркивал В.И. Ленин, ради «стабильности», чтобы «отстоять гибнущее капиталистическое рабство», империалистическая реакция, напуганная размахом революционных выступлений трудящихся, готова пойти и пойдет «на все дикости, зверства и преступления...»³⁷.

Обращение к анализу общественных процессов, происходящих в условиях современного государственно-монополистического капитализма, делает очевидной склонность империалистической буржуазии к тоталитарным, террористическим методам подавления народа.

Это можно наглядно проследить на примере империалистических кругов ФРГ. Так, зловещее шествие монополистической буржуазии к тоталитарной диктатуре началось, в сущности, с первых дней существования западногерманского государства³⁸. В 1950 г. правительство Аденауэра приняло решение об увольнении с государственной службы всех коммунистов, а также других прогрессивных деятелей. Через год оно объявило Коммунистическую партию и ряд других прогрессивных организаций ФРГ «враждебными конституции». В 1954 г. против КПГ начался судебный процесс, который в 1956 г. закончился ее запрещением. Затем политические деятели ХДС/ХСС сформулировали «чрезвычайные законы», введение которых, в сущности, означало бы ликвидацию любых буржуазно-демократических свобод и установление открытой террористической диктатуры монополистической буржуазии.

В 70-е годы антидемократическая тенденция к тоталитаризму в ФРГ отнюдь не была приостановлена, несмотря на то что к власти пришло коалиционное правительство во главе с социал-демократами. В 1972 г. федеральное правительство и правительства земель приняли постановление «О врагах конституции», в соответствии с которым «экстремисты» (прежде всего коммунисты, другие политические деятели левых, прогрессивных, демократических убеждений) изгонялись и не принимались более на государственную службу. В 1973 г. были приняты пресловутые «запреты на профессии», подтверждающие отказ принимать на работу в государственные учреждения, а также в органы народного образования, школы и т. п. вышеупомянутых «экстремистов». Итак, «запреты на профессии» при кайзере, в Веймарской республике, при фашизме и в сегодняшней ФРГ — все это одна тенденция, одна линия развития господства монополистической буржуазии.

Подобная тенденция характерна, и для других капиталистических стран, в частности для США. В последние годы ультраконсервативные силы пытаются вернуть эту страну к временам маккартизма и холодной войны. В американском обществе снова усиливаются нападки на «инакомыслящих», вновь в моде ура-патриотизм, поднимают голову Ку-клукс-клан и откровенно профашистские группировки. «Эпоха» Рейгана взбодрила тех, кто хотел бы дополнить диверсии против международной разрядки закручиванием гаек во внутренней политике Соединенных Штатов, кто в реакционной практике вашингтонской администрации усматривает шанс перенести законы револьвера и кулака с киноэкрана в реальную жизнь.

На гребень волны выходят «новые» мыслителе вновь активизируются уже давно известные реакционные политические силы и организации. Так называемое «моральное большинство», от имени которого выступают правые, выдвигает требование перевооружения, ставит на повестку дня расовую сегрегацию в школах, провозглашает антикоммунизм, выступает против такого основополагающего человеческого права, как право на труд, против движения женщин за свои права, борется за возведение религии в ранг государственного института и т. д. и т. п. Во всяком случае очевидно: могущественные силы толкают США вправо.

Конечно, сегодня мы не можем квалифицировать политический механизм господства монополий как абсолютно фашистский. Однако совершенно очевидно, что тенденция развития этого механизма такова, что фашизм, который как возможность имманентно, внутренне присущ ему, ищет выхода и в какой-то момент может одержать в нем верх. В докладе на VII конгрессе Коминтерна Г. Димитров отмечал, что «до установления фашистской диктатуры буржуазные правительства обычно проходят через ряд подготовительных этапов и осуществляют ряд реакционных мероприятий, помогающих непосредственному приходу фашизма к власти»³⁹.

В полной мере эта характеристика относится и к правящим кругам современных империалистических государств, которые исподволь, незаметно, постепенно стремятся к установлению тотальной диктатуры, способной обеспечить их дальнейшее господство.

Примечания

1. Цит. по: Овчинникова Л.В. Крах Веймарской республики в буржуазной историографии ФРГ. М., 1983, с. 111.

2. Гегель. Философия права. М.—Л., 1934, с. 263—264.

3. Как известно, согласно этой концепции, государство никоим образом не должно вмешиваться в частную борьбу интересов, не должно вмешиваться в договорные отношения между предпринимателями и рабочими. Полная свобода конкуренции выгодна всем: если экономическая и социальная борьба будут происходить без всяких стеснений, то каждый лучше всего сумеет отстаивать свою свободу, свою пользу, и таким образом будет достигнута наибольшая свобода и польза для всех.

4. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 35. с. 21.

5. Термины «тоталитаризм» и «тоталитарный» впервые были введены в употребление именно Д. Джентиле, который характеризовал идеологию фашизма как «тотальную концепцию жизни».

6. Торо Генри Дэвид. Уолден, или Жизнь в лесу. М., 1962, с. 206.

7. Цит. по: Лопухов Б.Р. История фашистского режима, с. 111.

8. См.: Political and Social Doctrine оf Fascism. L., 1933.

9. Цит. по: Датт П. Фашизм и социалистическая революция. М., 1935, с. 65.

10. Цит. по: Лопухов Б.Р. Фашизм и рабочее движение в Италии, с. 169.

11. Примечательно, что фашисты, оскорбляя представительные учреждения и буржуазно-демократические свободы, тем не менее весьма широко использовали их в борьбе за власть «Мы идем в рейхстаг, — говорил Геббельс в 1928 г., — чтобы в арсенале демократии вооружиться ее собственным оружием Мы становимся депутатами, чтобы парализовать веймарский дух с его же помощью. Если демократия настолько глупа, что предоставляет нам для этой медвежьей услуги бесплатные билеты и дотации, то это ее дело. Для нас хорош любой легальный способ, чтобы круто повернуть нынешнее положение. Мы приходим как враги! Мы приходим так, как волк врывается в овечье стадо» (НДП — новая нацистская партия. Сборник статей. М., 1968, с. 15).

12. Цит. по: Галкин А. Германский фашизм, с. 346.

13. Рышка Ф. Организация фашистского государства. — В кн : Фашизм и антидемократические режимы в Европе М., 1981, с. 26.

14. Там же.

15. См.: Тольятти П. Лекции о фашизме, с. 46, 78—79.

16. Цит. по: Лопухов Б.Р. История фашистского режима в Италии, с. 37.

17. Там же, с. 77.

18. Там же, с. 79.

19. Цит. по; Датт П. Фашизм и социалистическая революция, с. 173.

20. Гегель. Соч. М.—Л., 1934, т. VII, с. 260, 261.

21. Цит. по: Конституции буржуазных стран. М., 1935, т. 1, с, 161.

22. См.: Schumann H.-G. Nationalsozialismus und Gewerkschaftsbewegung. Hannover, 1958, S. 122.

23. См.: История второй мировой войны, т. 12, с. 124.

24. Против войны. Вопрос о войне на VIII Пленуме Исполкома Коминтерна. М.—Л., 1928, с. 80, 81.

25. См.: Weisenborn G. Der lautlose Aufstand. Hamburg, 1953, S. 14.

26. Хаффнер С. Самоубийство Германской империи, с. 82.

27. Гибсон Я. Гранада 1936 г. Убийство Федерико Гарсиа Лорки. М, 1983, с. 70.

28. См.: Современная Испания. М., 1983, с. 7, 8.

29. VI съезд Коммунистической партии Испании. 28—31 января 1960 года. М., 1960, с. 231.

30. См : Современная Испания, с. 10.

31. Амаду Ж. Военный китель, академический мундир, ночная рубашка. — Иностранная литература, 1982, № 8.

32. Цит. по: Doerry Т. Antifaschismus in der Bundesrepublik. Fr. am M., 1980, S. 17.

33. Абуш А. Ложный путь одной нации, с. 285.

34. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 75.

35. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 200.

36. См.: Friedrich C.J. Totalitäre Diktatur. Stuttgart, 1957, S. 19; Arendt H. Elemente und Ursprünge totaler Herrschaft. Fr. am M., 1960; Röpke W. Die deutsche Frage. Zürich, 1945.

37. Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 23, с. 166.

38. См : Кучинский Ю. Так это было в действительности. Обзор двадцатилетней истории Федеративной Республики Германии. М., 1971.

39. Димитров Г. Избранные произведения, т. 2, с. 66.