Парадоксы на берегах Вислы¹ (Вместо заключения)

Гражданская война в Польше так и не состоялась Это, пожалуй, основной парадокс польской политической жизни истекшего десятилетия. Было ли введение военного положения неизбежным? Вопрос этот задавали себе многие поляки после 13 декабря 1981 г., причем не без основания. И отвечали по-разному. Одни считали, что введение военного положения было единственным средством против анархии в стране и дестабилизации государственных структур. Другие примирительно трактовали эту меру как выбор из двух зол меньшего. И наконец, третьи относились к такой ситуации крайне отрицательно, признавая 13 декабря за дату, когда было совершено преступление против польского общества. Между тем правда, как это нередко бывает, находится где-то посередине. Даже теперь, по прошествии восьми лет, политики, ученые, социологи и историки стараются отвечать на данный вопрос весьма осторожно.

Говорил об этом и президент Ярузельский в «Газете выборчей» (13.12.1989), издаваемой «Солидарностью». Днем раньше перед камерами польского телевидения состоялась дискуссия двух других лиц — профессора Генрика Яблоньского (историк), который в те времена был Председателем Государственного совета, и Ришарда Райфа, в то время председателя союза «ПАКС» и члена Государственного совета, который в знак протеста покинул заседание высшего органа власти ПНР в момент принятия решения о военном положении. Оба этих политика сейчас, когда стали известными уже многие документы, предшествовавшие введению военного положения, хотя и рассматривали суть вопроса с разных позиций, пришли к выводу, что указанная мера была в то время не чем иным, как необходимостью.

В то время в СССР и других социалистических государствах действовала так называемая доктрина Брежнева об «ограниченном суверенитете», в соответствии с которой реальные права государств — участников Варшавского Договора признавались только в узкоопределенных границах. Каждое отступление от этих условий могло быть воспринято как измена и подрыв союзнических обязательств, повлечь за собой интервенцию со стороны остальных участников Договора. Примеры такого вмешательства в Польше и Венгрии осенью 1956 г., позднейшие венгерские события, наряду с вводом союзнических войск в Чехословакию в 1968 г. — наглядное подтверждение этой доктрины.

При нагнетании польских событий со второй половины 1980 г. (подписание гданьских и щецинских соглашений, легализация независимого профсоюза «Солидарность»), в которых особенно активно участвовала американская пропаганда, наряду с совершенно непредсказуемыми выступлениями тогдашней оппозиции и представителей правящих властей, в СССР могла возникнуть тревога за положение в Польше. Тревогу эту усиливали просьбы, направляемые Леониду Брежневу некоторыми государственными и партийными деятелями. Суть этих обращений — не допустить ликвидации социализма в Польше. Об этом упомянул недавно (в ноябре 1989 г.) бывший Первый секретарь ЦК ПОРП Станислав Каня, выступая на страницах варшавской «Политики», не назвав, к сожалению, конкретных авторов таких обращений. С. Каня, известный своей нерешительностью, внес между тем определяющий вклад в новейшую польскую историю — он занял твердую позицию на недопущение советской интервенции и сумел избежать кровавой драмы в нашей стране, как это случилось в Венгрии и в ходе недавних румынских событий.

Вблизи восточных границ Польши в 1981 г. были сконцентрированы войсковые соединения с полным оснащением, включая полевые госпитали, а командование расквартированной в Польше Северной группы советских войск было предупреждено о возможности объявления боевой готовности. Военные штабы США регистрировали советские военные приготовления с помощью спутников. Какие-либо передвижения войск немедленно оглашались средствами массовой пропаганды, что только способствовало нагнетанию антисоветской истерии, приходящей в Польшу с Запада.

Следует спросить, однако, явилась ли дата 13 декабря 1981 г. полной неожиданностью для всех? Отталкиваясь от того, что произошло, каждый относящий себя к деятелям оппозиции не мог не учитывать возможных вариантов развития конфликта: вступление советских войск или устранение кризисной ситуации в ПНР собственными средствами. Скажем, администрация США, которая уже за месяц знала о сроках введения военного положения, никак не предостерегла своих союзников из «Солидарности», а лишь сохраняла двусмысленное молчание. Информацию доставил в Вашингтон в ноябре 1981 г. полковник генерального штаба Войска Польского Куклинский, непосредственно участвовавший в приготовлении операции и по прибытии в США попросивший политического убежища. Известное же выступление в январе 1982 г. президента Рейгана, в котором он обрушился на «вероломство» Варшавы и Москвы, объяснить можно не тем, что Вашингтон собирался далее разыгрывать польскую карту и тем более «Солидарности», а тем, что Советский Союз избежал втягивания в польскую гражданскую войну по примеру Афганистана. Ведь новая, еще более трагичная война должна была бы ослабить «братскую семью социалистических государств». В этом случае Соединенные Штаты могли бы рассчитывать на получение еще большей свободы маневров в Центральной Америке, районах Карибского бассейна и других частях мира.

Вывод из сказанного выше таков, что, когда наступило 13 декабря 1981 г., «Солидарность» и оппозиция поняли, что просчитались в своих оценках силы и организаторских способностей властей. Последние же в свою очередь не приняли во внимание возможности возрождения подпольных органов профсоюза и перспективы его возвращения на политическую карту страны.

Несмотря на интернирование членов прежней правящей группы, непоследовательность в привлечении к уголовной ответственности тех, кто был виновен в доведении страны до кризисного состояния, разочаровала значительную часть польского общества, вызвала недоверие к новым властям и провозглашаемым ими переменам. Состояние неудовлетворенности углубляла и непрерывная карусель перестановок в руководстве: Станислава Каню заменяет Войцех Ярузельский, который начинает продвигать Мечислава Раковского — сначала на посты заместителя премьера, вице-маршала сейма, главы правительства и, наконец, первого секретаря ЦК ПОРП. Раковский привлек в правительство своих доверенных лиц — Урбана, Квасьневского и многих других. В ЦК ПОРП, Государственном совете и правительстве ПНР появляются люди, которые не имеют общественного признания в стране, а лишь ассоциируются со сталинской системой расстановки руководящих кадров и с дерзким нежеланием считаться в этих вопросах с мнением общества.

Неудивительно, что все указанные просчеты активно критикует оппозиция, рядовые члены партии, которых партийное и государственное руководство называет не иначе, как «колеблющиеся элементы» или враги строя.

Хотя тяготы военного положения и были постепенно ликвидированы через год, все эти изменения мало удовлетворили общественность, которая все более громко начинала добиваться истинных реформ, соответствующих современной эпохе. Каждая правительственная инициатива (работа в субботу, особенно в угледобывающей отрасли; референдум о проведении реформы; выборы в сейм 1985 г.; реформа образования; уставы о профессиональных союзах, о специальных полномочиях для правительства и т. п.) торпедировалась подпольными или полулегальными ячейками «Солидарности». Начиная с 1982 г. в Польше стала складываться патовая ситуация.

Тупиковый период, наступивший после отмены военного положения в Польше, был назван оппозиционными кругами «польско-ярузельской войной». Это должно было означать, что общество единогласно выступает против генерала Ярузельского, символизирующего своей особой партию, правительство и армию в период, когда все эти функции сосредоточились в одних руках.

Экономическая ситуация ухудшалась, что усугубляло неудовлетворенность общества и нагнетало нервную атмосферу между противостоящими политическими группировками. Примером такой словесной конфронтации может послужить встреча заместителя Председателя Совета Министров Раковского и Валенсы на собрании коллектива верфи имени Ленина («поговорим как доктор с доктором...») — это был тонкий намек на Нобелевскую премию, полученную Валенсой, намек, который позднее сам Раковский признал не вполне уместным. В подобном духе, подчеркивая всякий раз «неофициальность» Валенсы, проводил свои еженедельные встречи с местными и заграничными журналистами официальный представитель правительства по печати Ежи Урбан.

И дело не ограничивалось лишь словесными пикировками, поскольку при каждой подвернувшейся оказии (а всякого рода дат в Польше всегда было достаточно) доходило и до прямой конфронтации с властями в таких городах, как Варшава, Вроцлав, Гданьск, Щецин, Краков, Нова — Гута, и многих других. Некоторые круги приступили к давлению на власти, с тем чтобы они усилили репрессии против «бунтовщиков». С этой же целью через сейм провели закон о чрезвычайных полномочиях для правительства вместе с поправкой, усиливающей действие существовавшего порядка наказаний. Все это значительно активизировало определенно настроенную часть партийного аппарата и находящиеся под его влиянием спецслужбы (прежде всего силы безопасности и специальные отряды милиции). Кульминационным моментом стало задержание и убийство работниками службы безопасности ксендза Ежи Попелушко, брошенного затем в воды Вислы. Последний был широко известен как капеллан «Солидарности» на металлургическом комбинате Варшавы — одном из крупнейших предприятий столицы. Похороны Попелушко стали грандиозной политической манифестацией в стране.

И несмотря на то что виновные были арестованы и осуждены, процесс над Гжегошем Пиотровским и его сообщниками вызвал чувство неудовлетворенности. Не были установлены истинные инициаторы этого преступления. В то же время под предлогом «неуплаты членских взносов» был исключен из партии секретарь ЦК ПОРП Милевский, ответственный за контроль аппарата службы безопасности. Общественностью это было расценено как насмешка. Дела о тайных убийствах не закончились на Ежи Попелушко. Оппозиционные источники говорили о 93 таинственных кончинах граждан, связанных с «Солидарностью». Выяснением этого вопроса занялась в 1989 г. специальная парламентская комиссия, работа ее еще продолжается.

Оптимистические перемены во внешней политике СССР конца 80-х годов дали основание надеяться на открытие широкого диалога поляков в качестве единственного пути выхода из кризиса. К аналогичным выводам пришли также и руководители ПОРП, их союзники по коалиции — Демократической партии и Объединенной крестьянской партии. Десятый январский пленум (1989 г.) ЦК ПОРП и чрезвычайный конгресс Демократической партии вместе с ОКП указали на необходимость обновления в своих рядах, на неизбежность консолидации общества в условиях, когда вопрос стоит о выводе страны из глубокого экономическо-политического кризиса. Возражений и взаимных претензий накопилось, однако, столько, если говорить о правительстве и оппозиции, что казалось невозможным преодолеть все накопившееся после 1981 г. Единственным связующим элементом, а также силой, способной смягчить противостояние в Польше второй половины 80-х годов, мог быть исключительно католический костел, представители которого взялись за трудное искусство посредничества в сближении позиций.

И хотя Урбан продолжал говорить журналистам на своих еженедельных пресс-конференциях, что «Солидарность» как движение остается несуществующим для властей, а Лех Валенса является «частным лицом», из сфер, близких к епископату, начались утечки информации о том, что министр внутренних дел Кищак проводит неофициальные переговоры с представителями оппозиции на предмет привлечения их к руководству страной. Назывались при этом пригородная варшавская дачная местность Магдаленка и некоторые объекты костела. Трудно было поверить в возможность такого рода диалога — слишком свежи еще были в памяти тяготы военного положения, одним из организаторов которого был генерал Кищак.

Вот он — второй крупный польский парадокс 80-х годов. Команда Войцеха Ярузельского, того самого человека, который семью годами ранее нанес «Солидарности» серьезный урон и убрал ее со сцены, теперь поставила все в игре за ее возрождение.

После долгих проволочек и формальных процедур удалось начать заседания «круглого стола», во время которых оказалось, что «Валенса конечно же имел что сказать», в то время как для самой «Солидарности» открывался совершенно новый этап. Словом, заседание, в котором участвовали Ярузельский и Кищак, Валенса и Геремек — те, кто интернировал и кого интернировали, — стало редким феноменом в истории Польши, которая изобиловала распрями, мучениями и взаимными обвинениями.

Заседания продолжались более пяти недель, и порой могло создаться впечатление, что, несмотря на все усилия, они так и закончатся безрезультатно. В итоге отдельные комиссии — политического и профсоюзного плюрализма, угольной добычи, народного хозяйства, охраны окружающей среды, образования и другие — все-таки подписали соглашения, которые представили для включения в заключительный, торжественный протокол «круглого стола».

С того момента политическая жизнь Польши стала быстро набирать обороты, а предвыборная кампания в сейм и сенат (вторая палата парламента предусматривалась решениями «круглого стола») придала ей еще больший колорит. Обе политические силы — ПОРП и «Солидарность» по-разному подошли к предвыборной кампании.

Партия, продолжающая в соответствии с конституцией оставаться ведущей силой в государстве, вела себя традиционно, даже не допуская мысли о каком-либо проигрыше. В списках ее кандидатов наряду с новыми именами молодых реформаторов значились люди, скомпрометировавшие себя в прошлом, даже ведущие свою родословную со сталинских времен. Предвыборные встречи с избирателями ПОРП проводила большей частью для того, чтобы кандидаты в депутаты в который раз продекларировали принятые когда-то партийные решения, причем, как правило, так и не реализованные, которыми аудитория была сыта по горло.

Диаметрально противоположной была предвыборная кампания «Солидарности». Гражданский комитет при Лехе Валенсе стал выполнять функции предвыборного штаба. Улицы польских городов и поселков густо облепили плакаты и листовки, представляющие (нередко в компании с Л. Валенсой) кандидатов на посты сенаторов и депутатов. Каждый из кандидатов должен был иметь благословение председателя «Солидарности», если действительно мечтал о депутатской или сенаторской карьере. Примером может послужить адвокат Сила-Новицкий, советник «Солидарности» и деятель КОР, который избрал другую тактику при подготовке к выборам. Решившись на самостоятельный старт в предвыборной борьбе, этот известный адвокат проиграл представителю «Солидарности», поскольку не заручился поддержкой Валенсы и костела. Иными словами, вместо дискредитировавших себя партийных методов «доставки кандидатов в портфелях» профсоюз Валенсы использовал в выборах 1989 г. свои приемы, оказавшиеся весьма успешными.

В выборах в сейм и сенат 4 июня более 40% имеющих право голоса вообще не пришли к урнам, выразив тем самым недоверие программам партии и «Солидарности». Зато две трети поданных голосов достались оппозиции. И хотя деятели бывшей тогда оппозиции сразу после выборов начали праздновать победу, в сенат не вошел ни один представитель из правящей правительственной коалиции — руководство профсоюза «Солидарность» отдавало себе отчет в том, что при таком раскладе сил не сможет иметь большинства в сейме. Чтобы исправить положение в свою пользу, Л. Валенса предложил создание общего фронта сил «Солидарности» с многолетними спутниками ПОРП — Демократической партией и ОКП. Этот шаг давал надежду на преодоление правительственного кризиса, а также менял результаты выборов в сейм.

Когда данный маневр реализовали, встал вопрос о выборе президента. Войцех Ярузельский сначала отказывался от выдвижения своей кандидатуры из-за непрекращающихся атак со стороны «Солидарности». С согласия костела на пост президента государства официально выдвинули генерала Войцеха Ярузельского. Оппоненты в сейме и сенате согласились, чтобы голосование было открытым.

Избрание президентом Польской Народной Республики Войцеха Ярузельского состоялось большинством в один голос. Вскоре после той пирровой победы вновь избранный президент предложил на пост премьера кандидатуру Тадеуша Мазовецкого, католического деятеля, многолетнего работника «Солидарности», в то время главного редактора ее еженедельника.

После долгой борьбы смогло утвердиться в Польше новое коалиционное правительство, в котором два наиважнейших портфеля (народной обороны и внутренних дел) остались в руках ПОРП. Это должно было символизировать неизменность союзнических обязательств Польши в области международной политики и служить выражением последовательности в проведении внутренней политики.

Просчеты, допущенные ПОРП в ходе выборов, привели к нарастанию недовольства в рядах партии и выступлениям против политики ее руководства. Все чаще раздавались голоса о необходимости созыва чрезвычайного XI съезда партии, ставшего последним в истории ПОРП. Срок проведения съезда был определен на начало февраля 1990 г. Создана (да-да — создана, а не выбрана) комиссия по подготовке съезда, в которой во имя «единства партии» оказались наряду с людьми новыми, реформаторами и скомпрометированные политики из числа тех, что имеют сталинское прошлое.

Итог очередного парадокса очевиден — руководители партии не сделали никаких выводов из прошлой деятельности ПОРП и ошибок на выборах. Документы, представленные комиссии по организации съезда, напоминают набор лозунгов, недомолвок и фантазий на тему о создании левой партии по примеру западной социал-демократии Ряды членов ПОРП таяли на глазах. И дело завершилось самороспуском партии.

Немало парадоксов нагромоздилось в Польше за последнее десятилетие. Разве не относится к ним, например, положение в жилищном строительстве, при котором граждане страны должны ждать собственную квартиру несколько десятков лет? И в это же самое время существует великое множество строек церковных, памятников, призванных увековечить страдания общества. В этой памятниковой мании некоторые заходят так далеко, что в последнее время даже решили основать очередной комитет для создания монумента польской кавалерии!

А сколько проблем образования, воспитания и др. Дошло до такого парадокса, что студентам невыгодно оканчивать учебу, так как стипендия больше, чем зарплата молодою специалиста с высшим образованием.

Наиболее опасным становится исчезновение культуры, самобытности польского народа Сменяющие друг друга правительства, в особенности последнее, относили театр, кино, книги и прессу к «предметам рыночных ценностей» (!), что на практике означает их ликвидацию. Наиболее характерной представляется в этом смысле ситуация с книгой, которая обложена государством пятикратным налогом (начиная с фабрики, выпускающей бумагу, и кончая автором, издательством, торговлей и налогом с оборота). А значит, становится практически недосягаемой, так как 75% рыночной цены уходит в доход государства. Дошло до того, что под конец 1989 г. сборник произведений Г. Сенкевича, то есть книга из школьной программы, стоил уже 110 тыс. злотых, или половину средней месячной зарплаты по стране. Ничего удивительного, что издатели обратились к массовому выпуску американских комиксов и заваливают рынок откровенной порнографией. Протесты творческих союзов не приносят никаких результатов.

Если говорить о польских писателях, то их интересы не были представлены во время проведения «круглого стола». И получилось, что оказались они на самом краю нищеты, — ведь не затронули их никакие компенсации, связанные с ростом инфляции в стране, ни система индексации авторских ставок. Кроме того, правительство запретило с 1 января 1990 г. любые дотации для творческих коллективов, вследствие чего Изабелла Цивиньска, министр культуры и искусства в правительстве Мазовецкого, сможет быстро получить малопривлекательный титул могильщика польской культуры.

Вопреки обещаниям не подверглась ограничениям даже бюрократия — по своему усмотрению она продолжает творить различные организации, комиссии, группы. Имеется тенденция роста такой деятельности. Так, представители вновь созданного правительства обещали перед выборами существенно сократить правительственные должности. На деле же, не считая так называемых государственных министров, министерских постов стало даже больше, чем было.

Современные польские парадоксы с трудом поддаются пониманию как в стране, так и за границей. А в то же время существует так называемый «план Бальцеровича», призванный вывести хозяйство из клинической смерти. Представленный парламенту, его проект вместе с целым пакетом постановлений настолько широк, что было бы трудно дать исчерпывающую оценку. В главных своих направлениях он приведет к следующему: в 1990 г. реальные доходы населения в среднем уменьшатся на 20% при общем росте цен на 200—600% (говорят и о 1000-процентном росте). Должен наступить спад промышленной продукции и незначительно возрасти сельскохозяйственное производство (также в ценах, регулируемых рынком). Планом предусматривается продажа государственного имущества заграничному капиталу и одновременный рост числа безработных до 400 тыс. человек. Предвидятся и другие тяжелые последствия устанавливаемой системы: уже в конце 1989 г. было объявлено, что с 1 января 1990 г. наступает повышение цен на коммунальное обслуживание в среднем на 400%, услуги — на 250, транспорт и связь — около 300% и др. Все эти меры якобы продиктованы требованиями Международного валютного фонда, членом которого Польша стала три года назад. Суть же членства в этом фонде, как и прежде, в том, чтобы высосать из агонизирующей польской экономики — в форме вступительных и членских взносов — дополнительно еще около 2 млрд долларов, ничего не давая взамен. Были, извините, и обещания, вроде того, что дал президент Буш при встрече с жителями Гданьска. Обещал он «доброе слово в молитве» (до чего же напоминает это одну известную поговорку: «Не хочешь помочь деньгами, поддержи вздохом!») и перспективы перемен «быть может, еще при жизни нашего поколения».

Существуют опасения, что план оздоровления польской экономики, ориентированный на западную помощь, строится на фальшивых предпосылках. Слова президента Соединенных Штатов, упомянутые нами выше, могут служить тому подтверждением. Все чаще польские «страдания» начинают вызывать раздражение и в других странах Запада. В ноябре 1989 г. консервативная французская «Фигаро» писала в связи с этим:

«...Польское правительство с легкостью жонглирует миллиардами долларов и не только ждет отсрочек на выплату своего долга, но и, как на то недвусмысленно намекали, например, во время пребывания в Варшаве французские политики Жак Делор и Ролан Дюма, простого аннулирования долгов. Польские ожидания огромных сумм раздражают западное общественное мнение, поскольку подобные надежды только указывают на отсутствие реализма. Поляки должны отдавать себе отчет в том, что такие подарки ни одно избранное демократическим путем правительство не сможет объяснить своей оппозиции и общественному мнению...».

Надо признать, что раздражение французского органа печати не лишено оснований, особенно учитывая события в соседних странах — Чехословакии, ГДР и Румынии. Более чем уверен, что капитал будет значительно более охотно предоставляться, исходя из более высокой технической культуры (Чехословакия) и языковой общности (ГДР), перспективности вложений из-за отсутствия долгов (Румыния). Польша же известна малоэффективными связями с другими странами мира, нежеланием своих работников трудиться самоотверженно.

Воистину трудно было бы удачно раскрыть все современные польские проблемы. Хотя и отдаю себе отчет в том, что программа вывода Польши из кризиса является единственным путем выправления экономической ситуации, и прежде всего приобретения для Польши доверия на международной арене, все-таки остается одно опасение: выдержит ли польское общество выпавшие на его долю трудности? Альтернативным развитием событий в случае нехватки выдержки стал бы мощный взрыв в обществе и поворот к призыву радикальных сил (независимо от того, какие они — левые или правые), что, безусловно, явилось бы величайшей трагедией для Польши.

Эти опасности должны предвидеть все политики нашей страны. Отражением их беспокойства стали декабрьское обращение примаса Польши к народу, встреча председателя «Солидарности» Леха Валенсы с секретарями ЦК ПОРП Лешком Миллером и Мечиславом Раковским. Обсуждались на них судьба государства, угрозы справа и слева, необходимость опоры на центр.

Достаточным ли будет этот громоотвод при политической буре, которую в 1990 г. предстоит пережить Польской Республике? На этот вопрос сегодня никто не в состоянии дать ответа, потому что предвидеть общественную реакцию всегда бывает трудно.

Примечания

1. Ежи Брониславский писал эту заключительную главу в первые дни 1990 года.