Еще одна тайна 1812 года

Отечественная война 1812 г. принесла русскому народу бесчисленные страдания, потребовала от него огромных жертв. Однако русский человек одолел и этого врага. Эйфория победы как бы отодвинула на второй план вопрос, какой огромной ценой была одержана эта победа. Во время войны было разорено 8 губерний России, от рук неприятеля, от холода и голода погибли тысячи мирных жителей. Особенно тяжелы были первые месяцы войны — бесконечное, невыносимое отступление. Русская армия без выстрела оставляла деревни и города, уничтожая, сжигая все, чтобы ничего не досталось неприятелю. Командовал же армией в то время генерал М.Б. Барклай де Толли.

Деятельность М.Б. Барклая де Толли оценивается историками по-разному: одни считают отступление единственно правильной тактикой в борьбе с Наполеоном, другие пишут о том, что у М.Б. Барклая де Толли не было никакой заранее выработанной тактики, и он действовал спонтанно под давлением обстоятельств, без какого бы то ни было плана.

Казалось бы, вопрос можно решить очень просто, достаточно увидеть план войны, утвержденный царем. Но такого плана историки не нашли...

Доказать, что М.Б. Барклай де Толли действовал по плану, мог бы начальник штаба 1-й Западной армии А.П. Ермолов или Генерал-квартирмейстер этой армии К.Ф. Толь, в обязанности которого входило подготавливать позиции для сражения, разрабатывать операции, размещать войска в соответствии с диспозицией. Но К.Ф. Толь решительно заявлял, что никакого плана у М.Б. Барклая де Толли не было, и отступление проходило «без предварительного расчета», «разве лишь за день вперед».

В мировой истории вряд ли найдется еще хоть одно подобное отступление, когда сама армия сжигала свои города и деревни, бросала разоренных жителей на милость неприятеля и отходила в глубь страны без боя. Трудно представить, что бы русский генерал заранее планировал разорить 8 губерний России, даже не пытаясь их защитить, ожидая, когда силы неприятеля сами собой ослабнут, чтобы только тогда дать сражение.

Кажется невероятным, что кому-то могла прийти в голову чудовищная мысль действовать по иезуитскому принципу: цель оправдывает средства. Другими словами, пусть будет разорен русский народ, лишь бы, разгромив Наполеона, русский царь мог бы покрасоваться перед Европой в роли миротворца и освободителя.

Напрасно историки ищут план, осуществляя который необходимо было в 1812 г. разорить огромную часть России. Царь Александр I был достаточно умен, достаточно хорошо владел искусством мистификации, чтобы скрыть свою настоящую роль в войне 1812 г. и не предстать перед потомками врагом собственного народа.

В 1812 г. Наполеон был в зените славы и казался непобедимым. Почти вся Европа вынуждена была признать его власть. В 1805 г. он разбил союзников — русских и австрийцев, одержав блестящую победу под Аустерлицем. В 1807 г. русская армия, пришедшая на помощь Пруссии, потерпела поражение в сражении при Фридланде. Александр I должен был согласиться на невыгодный для России Тильзитский мир, условия которого он стал нарушать почти сразу. Оба императора — Александр и Наполеон — понимали, что война неизбежна и готовились к ней. После Аустерлица, после «наших неудач и нашего срама», по выражению Л.Н. Толстого, царь не верил, что победу над Наполеоном могут одержать русские генералы. О русских генералах царь был вообще невысокого мнения. В феврале 1812 г. царь выразил свое мнение о русской армии так: «В России прекрасные солдаты, но бездарные генералы». Перед войной 1812 г. Александр I предлагал принять командование над русской армией французскому генералу Ж.-В. Моро, английскому генералу А. Веллингтону, наследному шведскому принцу Карлу-Иоанну (бывшему наполеоновскому маршалу Ж.-Б. Бернадотту).

Готовясь к войне с Наполеоном, царь изучал прежде всего нерусских генералов, находящихся у него на службе. Генерал М.Б. Барклай де Толли был не лучше и не хуже других генералов русской армии. Случались у него удачи, случались и поражения, как, например, при Гофе 25 января 1807 г., где входивший в его отряд Костромской мушкетерский полк потерял половину своего состава и все свои знамена. А.П. Ермолов имел все основания сказать о М.Б. Барклае де Толли, что «сие сражение не приносит чести его распорядительности». Возможно, М.Б. Барклай де Толли обратил на себя внимание царя потому, что был лифляндским немцем.

Дед М.Б. Барклая де Толли принес присягу на верность России в 1710 г. Отец М.Б. Барклая де Толли Вейнгольд-Готтард дослужился в русской армии до чина поручика, вышел в отставку, уехал в Лифляндию, где женился на дочери лифляндского помещика фон Смиттена, предки которого служили в шведской армии.

М.Б. Барклай де Толли родился в Лифляндии, но воспитание получил в семье тетки (сестры матери), которая была замужем за полковником Георгом Вермелейном и жила в Петербурге. М.Б. Барк-лай де Толли начал службу в полку своего дяди, куда был записан в 1770 г. В полк он явился в 1778 г., был подвергнут экзамену и получил свидетельство, в котором говорилось, что он «по-российски и по-немецки читать и писать умеет и фортификацию знает». Далее он довольно успешно продвигался в званиях, служа преимущественно у высших чинов немецкого происхождения.

В 1791 г. М.Б. Барклай де Толли женился на своей двоюродной сестре Еле-не-Августе-Элеоноре фон Смиттен. Венчание состоялось в лютеранской церкви. Французский разведчик, доставлявший из Петербурга сведения о генералах русской армии и их супругах, писал, что жена М.Б. Барклая де Толли принимает у себя только лифляндских и курляндских дам. Своему сыну супруги дали имя Эрнст-Магнус-Август. Все свое свободное время М.Б. Барклай де Толли проводил в Лифляндии, где и был похоронен, хотя Александр I предлагал вдове похоронить его в Петербурге.

Связывало ли что-нибудь М.Б. Барклая де Толли с русскими? У него на русской земле ничего не было. Все самое дорогое и близкое его сердцу находилось в Лифляндии. Он был подданный русского царя, но служил не России, а государю-императору, источнику милостей и благополучия. Русским языком Барклай не владел. По словам историка К. Ютузевица, по-русски он говорил плохо и всегда предпочитал немецкий язык русскому.

Историки давно пришли к мысли, что «скифский план» ведения войны с Наполеоном Александру I предложил М.Б. Барклай де Толли в 1807 г. в городе Мемеле (теперь город Клайпеда), где генерал лечился от раны, полученной в сражении под Прейсиш-Эйлау 26 января. Известно, что 6—7 марта 1807 г. Александр I был в этом городе и навестил раненого М.Б. Барклая де Толли. Александр I приехал в Мемель, разумеется, не для того, чтобы навестить раненого генерала. В 1807 г. в Мемеле находился прусский король Фридрих-Вильгельм III со своим двором. Александр I прибыл в Мемель к своему союзнику — прусскому королю для подписания конвенции о продолжении совместной войны с Наполеоном. Посещение царем своего раненого генерала могло быть случайностью. Однако известно не так много примеров, когда царь посещал раненых генералов. Скорее, можно предположить, что царь ждал случая поговорить конфиденциально с кем-то из своих генералов о волнующих его вопросах, таким генералом оказался М.Б. Барклай де Толли. Выбор был сделан. С этого времени начинается его стремительное возвышение. Царь наградил М.Б. Барклая де Толли орденом Анны 1-го класса, орденом Владимира 2-й степени, произвел в следующий чин генерал-лейтенанта, а его 3-й егерский полк наградил серебряными трубами, В противоположность своей бабушке Екатерине II император Александр I щедростью не отличался. Даже его отец Павел I был намного щедрее сына в наградах и пожалованиях. Можно с уверенностью сказать, что царь был так щедр не случайно: М.Б. Барклай де Толли был им предназначен для исполнения монаршей воли.

Генерал-майор М.Б. Барклай де Толли, командовавший в 1807 г. отрядом, всегда был только исполнителем. Он не обладал ни большими знаниями, ни обширным умственным кругозором. Не было у него достаточной информации, чтобы прогнозировать внешнюю и внутреннюю политику России на 5 лет вперед. Зимой и весной 1807 г. М.Б. Барклай де Толли находился в очень трудном положении. Страдающий от тяжелой раны и от безденежья, М.Б. Барклай де Толли вряд ли мог думать о том, что через несколько лет французские войска вторгнутся в Россию. Логичнее предположить другое: русский царь приехал в Мемель, думая о войне с Наполеоном, и поделился своими мыслями с генералом.

В руках у русского самодержца была армия, внешнюю и внутреннюю политику страны определял он сам. Хоть царь и не проявил полководческих способностей, но в военном деле разбирался хорошо. Прекрасно образованный, обладающий широким кругозором, хорошо осведомленный о делах России, наученный опытом прошедшей войны, царь мог прийти к мысли об отступательно-оборонительных действиях в войне с Наполеоном в случае, если французы вторгнутся в Россию. Можно допустить, что уже в 1807 г. царь не только имел план войны с Наполеоном, но уже продумал и просчитал все возможные последствия осуществления этого плана. Он предусмотрел и то, что такая война разорит народ, вызовет возмущение в армии, недовольство среди дворянства, и заранее принял меры, позволяющие ему остаться в тени, взвалив ответственность за исполнение своего плана на исполнителя генерала М.Б. Барклая де Толли.

Барклай де Толли в силу своего характера и способностей не мог быть творцом «скифского плана».

Современник М.Б. Барклая де Толли историк Д.Н. Бантыш-Каменский (1788—1850) написал в биографии генерала, что «он не отличался предприимчивостью, был даже иногда слишком осторожен». Русские генералы отзывались о М.Б. Барклае де Толли крайне отрицательно. Прусский военный теоретик К. Клаузевиц, служивший во время Отечественной войны 1812 г. в русской армии, написал впоследствии книгу «1812 год», где дал анализ действиям русского командования во время войны. Сравнивая М.И. Кутузова с М.Б. Барклаем де Толли, К. Клаузевиц писал: «Князь Кутузов... лучше охватывал как ту обстановку, в которой сам находился, так и положение своего противника, чем то мог сделать Барклай с его ограниченным умственным кругозором». К. Клаузевиц был уверен, что М.Б. Барклай де Толли не смог бы привести Россию к победе: «Простой, честный и дельный сам по себе, но ограниченный Барклай, не способный проникнуть в самую суть обстановки столь гигантского масштаба, был бы подавлен моральными возможностями французской победы». К. Клаузевиц считал, что лучшими качествами М.Б. Барклая де Толли были выдержка, стойкость и личная храбрость. С такими качествами можно стать хорошим командиром дивизии, но для полководца этих качеств явно недостаточно. Считалось, что самую удачную операцию до 1812 г. М.Б. Барклай де Толли провел в 1809 г. во время русско-шведской войны. Однако историк Л.Л. Ивченко считает, что с этой операцией не все понятно: переход через замерзший пролив Седра-Кваркен разведал генерал-лейтенант Д.В. Голицын и «рассчитывал по льду провести русские войска к шведским берегам, но эта операция была поручена М.Б. Барклаю де Толли. Оскорбленный Д.В. Голицын подал в отставку, не скрывая ее причины. Его друг генерал-лейтенант А.И. Остер-ман-Толстой тоже подал в отставку. Царь собственноручно наложил резолюцию: «Вычеркнуть из списков!»

М.Б. Барклай де Толли не имел не только таланта командовать армиями, но у него не было и опыта командования большими массами войск. В Смоленске 25 июля на военном совете было принято решение атаковать Наполеона. Генерал-квартирмейстер К.Ф. Толь разработал план операции. Однако до решительных действий дело не дошло. Все ограничилось тем, что М.Б. Барклай де Толли водил войска с одной дороги на другую. По названию деревни Шеломец, которую войска должны были не раз проходить, эти действия М.Б. Барклая де Толли были названы «ошеломелыми маневрами».

Александр I хорошо знал способности М.Б. Барклая де Толли, но это не мешало царю наградить генерала не только самыми высокими российскими орденами, но и дать титул графа и титул князя, и даже чин генерал-фельдмаршала. Причем М.Б. Барклай де Толли стал князем за смотр войск при Вертю под Парижем.

При имени фельдмаршала П.А. Румянцева-Задунайского в памяти возникают его победы при Ларге, Рябой Могиле, Кагуле... О А.В. Суворове напомнят такие сражения, как Рымник, Измаил... Если вспоминают М.Б. Барклая де Толли, то прежде всего на память приходят дни несчастий России первых месяцев Отечественной войны 1812 г. Однажды Наполеон сказал о баварском генерале К.Ф. Вреде: «Я мог его, конечно, сделать графом, но я не мог сделать из него полководца». О М.Б. Барклае де Толли можно сказать, что царь сделал его генерал-фельдмаршалом, но не смог сделать из него полководца.

Перед войной М.Б. Барклай де Толли, будучи уже военным министром, писал Александру I об отступательном плане в записке «О защите западных пределов России». Но эта записка могла быть написана и «по заказу» Александра I в Военном министерстве. Сам М.Б. Барклай де Толли никогда не говорил о плане, не пытался аргументировать, почему он отступал в первые месяцы войны. Даже в его штабе ничего об этом не знали. Когда генералы потребовали решительно перейти в наступление, М.Б. Барклай де Толли сослался на повеление Александра I. Генерал-квартирмейстер 2-й Западной армии М.С. Вистицкий писал: «Барклай отвечал, что имеет повеление высочайшее промедлить, чтобы дать внутри империи собраться армейским пополнениям». Если бы М.Б. Барклай де Толли долго и мучительно обдумывал всевозможные действия против наполеоновских войск и пришел бы к выводу, что отступление — это единственный способ их победить, он бы нашел веские аргументы для «защиты» своего плана.

Записку «О защите западных пределов» «защищал» и обосновывал не М.Б. Барклай де Толли, а сотрудник Военного министерства П.А. Чуйкевич, который 2 апреля 1812 г. написал трактат «Политические и военные рассуждения о предстоящей войне между Россией и Францией». В этом трактате отстаивалась такая война, которую называют скифской. «Вождь Российский», по мнению П.А. Чуйкевича, должен следовать примерам Фабия и Веллингтона. Надо заметить только, что ни Квинт Фабий, ни А. Веллингтон свою родную землю не разоряли.

Квинт Фабий перешел к отступательно-оборонительной тактике, когда потерпели поражение 4 консула (Публий Корнелий Сципион, Тиберий Семпроний Лонг, Гай Фламиний, Гней Сервилий), пытавшиеся преградить путь Ганнибалу. Квинт Фабий не разорял родной Рим, он дрался на территории италиков. Отступление Фабия вызвало тревогу и недовольство, сенат даже вызвал Фабия в Рим, предоставив командование Марку Минуцию Руфу, которого избрали вторым диктатором.

И Веллингтон дрался не на Британских островах, а на Пиренейском полуострове. Затянувшаяся война в Испании вызвала недовольство парламента Англии.

В письме к М.Б. Барклаю де Толли от 24 ноября 1812 г. Александр I писал, что предвидел непопулярность в России отступления и был подготовлен к этому. Можно предположить, что М.Б. Барклай де Толли надеялся на всемогущество русского царя и не подумал о своей собственной защите. Царь в некоторой мере защитил М.Б. Барклая де Толли: он сделал его военным министром, генералом от инфантерии, щедро наградил орденами. Даже жена М.Б. Барклая де Толли получила орден Екатерины.

Когда русские войска стали оставлять неприятелю один город за другим, самодержец даже при своем дворе натолкнулся на очень вежливое, но очень настойчивое сопротивление. Недовольство дворян неспособностью царя и его военного министра защитить Отечество чувствовалось с самого начала войны и в Главной квартире, и в войсках. Но поначалу дворянству было еще не совсем ясно, кто проводил гибельную для русского народа политику: пруссак генерал К. Фуль, план которого проводился в жизнь в первые дни войны, военный министр М.Б. Барклай де Толли или же сам царь, который, хотя и не объявил себя главнокомандующим, заявляя, что армией командует М.Б. Барклай де Толли, вмешивался в дела командования постоянно в первые дни.

Будучи статс-секретарем Александра I и находясь постоянно при Главной квартире, адмирал А.С. Шишков стал свидетелем отступления наших войск. Он по своей должности обязан был писать царские рескрипты, манифесты, то есть он был у самых истоков царских распоряжений. Статс-секретаря поражало, что царь легко соглашался с К. Фулем, Р.В. Нессельроде и другими иностранцами на русской службе и не принимал во внимание вежливые слова своего статс-секретаря.

А.С. Шишков с возмущением и удивлением констатировал, что царь брал «сторону немецкой бумаги», где Наполеон изображался непобедимым, «сила его — непреодолимою, и что мы должны были пустить его в свои пределы, не имея никакой возможности воспрепятствовать ему в том». Эту «немецкую бумагу» должны были послать «с курьером в Петербург для напечатания в ведомостях». Царь настаивал на переводе с французского манифеста, где «хотели оправдать Тильзитский мир и другие наши унизительные с Наполеоном связи», «выставлялось также и нынешнее наше отступление, как бы некая хитрость, обещающая нам огромную победу. Статс-секретаря удивляло преклонение перед Наполеоном, которым был буквально пронизан весь манифест. Гениальность Наполеона как великого полководца объявлялась причиной нашего отступления. Статс-секретарь писал: «По словам господина Фуля, предводительствует ими (войсками) полководец, какому нет в историях примера. Судя по Германии и Пруссии, конечно, так; но судя по Гишпании, сей великий полководец не сделал ничего, кроме того, что наполнил землю их костями своих воинов, и сам не смеет туда показаться. Скорее можно сказать, что нет в истории примера столь скорому падению царств, какое случилось с Германией и Пруссией. Великость завоевателя их, которому они удивляются, возникла и воссияла от чрезвычайной их слабости и малой любви к отечеству». А.С. Шишков изложил весь план войны 1812 г. (из чего мы видим, что секрета из этого не делали в самом начале войны) и обоснования, почему этот план был принят.

Убедительно аргументируя свое мнение, А.С. Шишков не считал обоснования плана серьезными, а к самому плану относился с нескрываемой иронией.

Опережая события, следует сказать, что царь наградил А.С. Шишкова орденом Александра Невского, но не простил ему критику отступательного плана. В военной галерее 1812 г. Зимнего дворца мы не увидим портрета адмирала А.С. Шишкова среди героев Отечественной войны, хотя все, с кем он сотрудничал в то тяжелое время — А.А. Аракчеев, А.Д. Балашев, представлены в этой галерее.

С иностранцами, находящимися на русской службе, царю было проще иметь дело: они быстро и угодливо исполняли то, что он хотел. Эти люди служили толь-, ко царю и дорожили только его милостями. Возможно, поэтому на русской службе было много иностранцев, которые очень быстро делали карьеру. Понятно, почему царь поручил армию, которая по его воле должна была оставлять неприятелю села и города, немцу М.Б. Барклаю де Толли, чуждому России и русскому народу. Ни один русский генерал, любящий свое отечество, не согласился бы отступать, бросая на милость неприятеля свой народ и свою землю.

Русский дворянин А.С. Шишков понял, что царь одобрял действия, которые, с точки зрения русского дворянина, были немыслимы. Статс-секретарь знал, что именно царь командовал армией, хотя Александр I и говорил, что армией командует М.Б. Барклай де Толли. А.С. Шишков пришел к такой мысли: «Может быть, положенье наше приняло бы совсем иной вид, если бы государь оставил войска». В то время уже сам царь искал предлог уехать из армии, но говорил он совсем другое. Царь утверждал, что «присутствие свое в войсках почитает необходимо нужным и не быть при них вменяет себе в бесславие».

Александр I туманно намекнул статс-секретарю о своем желании, и тот записал его: «Вы бы трое (разумея под сим графа, Балашева и меня) сходились иногда и что-нибудь рассуждали». В результате появилось письмо, так сказать, обращение верноподданных к своему монарху, в котором обосновывалась необходимость отъезда царя из армии. Письмо подписали три названных царем лица: А.А. Аракчеев, А.Д. Балашев, А.С. Шишков.

Многие историки всерьез полагают, что царь уехал из армии по просьбе своих министров, Александр I был упрям и настойчив. Если бы царь считал своим долгом находиться при армии, никто и ничто не помешало бы ему это сделать. Однако, получив послание своих сановников, царь не стал медлить. А.С. Шишков писал в своих записках: «На другой день государь поехал к Барклаю, который стоял в нескольких верстах от Главной квартиры. Тут, по отъезде его, обер-гофмаршал граф Толстой отвел меня в сторону и тихонько шепнул мне на ухо: «Знаешь ли, что? К ночи велено приготовить коляски ехать в Москву». И, действительно, царь потихоньку ночью покинул армию. Известно, что царь имел обыкновение прятаться за своих министров, когда не хотел, чтобы то или иное решение исходило от него.

О чем говорил царь с военным министром, неизвестно. Адьютант М.Б. Барклая де Толли В. фон Левенштерн записал только последние слова Александра I: «Поручаю вам свою армию, не забудьте, что у меня второй нет: эта мысль не должна покидать вас».

Французы, думается, правильно оценили поступок императора. Бывший наполеоновский посол в России А. де Коленкур писал в своих мемуарах по поводу отъезда Александра I из армии: «Он покинул армию, не желая, чтобы на него падала ответственность за последующие результаты военных действий, так как первые операции были неблагоприятны для русских».

Первые месяцы войны были очень тяжелыми для каждого русского. Но пока армии П.И. Багратиона и М.Б. Барклая де Толли были отрезаны одна от другой французскими войсками, все считали, что отступление вызвано необходимостью. У Смоленска армии соединились, однако сражения не последовало. После непродолжительной обороны Смоленска армиям было приказано снова отступать. 6 августа генералы решили в беседе с М.Б. Барклаем де Толли убедить его перейти в наступление. Начальник артиллерии 1-й Западной армии молодой генерал граф А.И. Кутайсов, человек энергичный, смелый, мужественный, всеми любимый, «принял на себя передать ему желание и надежды первых лиц армии». У М.Б. Барклая де Толли не нашлось ни одного слова для обоснования своих действий. Он сказал: «Пусть всякий делает свое дело, а я делаю свое».

Тревожное настроение, царившее в русских войсках, нашло выражение в письме А.А. Закревского, директора Особенной канцелярии Военного министра, который написал 6 августа 1812 г. своему другу графу М.С. Воронцову — командиру 2-й сводно-гренадерской дивизии 2-й Западной армии: «Хладнокровие, беспечность нашего министра я ни к чему иному не могу приписать, как совершенной измене... Сему первый пример есть тот, что мы покинули без нужды Смоленск и идем бог знает куда и без всякой цели для разорения России. Когда были эти времена, что мы кидали старинные города? Я, к сожалению, должен вам сказать, что мы, кажется, тащимся к Москве; но между тем уверен, что министра прежде сменят, нежели он туда придет, но не иначе должно сменить его, как с наказанием примерным».

Русские генералы открыто выражали недовольство М.Б. Барклаем де Толли, его тактикой и стратегией. Он служил царю и только царю, а генералы служили не только царю, им дорога была Россия. Как они смотрели на отступление М.Б. Барклая де Толли с целью «заманивания» неприятеля в глубь страны, выразил А.П. Тормасов — командующий 3-й Западной армией, впоследствии генерал-губернатор Москвы: «Планы завлечь неприятеля в недра своего отечества — есть мысль ужасная для всякого, кто его истинно любит; всякий благомыслящий человек считает отечество своей большою семьею, в которой он член, то можно ли холоднокровно решиться пустить разбойника в свой дом и ожидать своего спасения от того, что он, убив отца, мать, жену, детей, истощит свои силы...» Генералы были готовы самостоятельно решить, кто будет командовать армией, и П.И. Багратион было согласился как старший по званию принять командование. Но и генералы и П.И. Багратион понимали, что М.Б. Барклай де Толли не сам взял власть, а по воле царя, которого они не посмели ослушаться.

Генералы решили сделать еще одну попытку оказать давление на М.Б. Барклая де Толли. В 1-й Западной армии находился наследник престола, брат царя Константин Павлович, который разделял тревогу генералов за судьбу Отечества. Генералам казалось, что большего авторитета, к мнению которого М.Б. Барк-лай де Толли должен был прислушаться, найти трудно, и они поделились своими мыслями с великим князем. Константин Павлович отправился к М.Б. Барклаю де Толли и дал волю своему гневу, громко, не скрывая своих эмоций, он закричал: «Немец, шмерц, изменник, подлец, ты продаешь Россию!» М.Б. Барклай де Толли молча, как и обычно, выслушал брата царя. И скоро великий князь по распоряжению М.Б. Барклая де Толли должен был ехать с донесением в Петербург к императору. Историки уже давно нашли подтверждение тому, что Александр I, предполагая, что великий князь может противодействовать М.Б. Барклаю де Толли, разрешил ему отослать Константина Павловича из армии. В этом сказался весь Александр I: царь все предусмотрел и предпочел устранить нежелаемое чужими руками так, что непосвященные и догадаться не могли, что это было желанием самого царя. Сам государь остался для всех хорошим, а что у него на душе, о том даже брат царя не догадывался.

Почему император так оберегал М.Б. Барклая де Толли, убирая с его пути препятствия, которые могли бы помешать осуществить план «скифской войны»? Да потому, что генерал осуществлял не свой план, а план самого государя. Но царь, видимо, разработал, так сказать, только «глобальный» план войны, за конкретные же действия отвечал Барклай.

Представление о том, как осуществлялось М.Б. Барклаем де Толли командование войсками, дают строчки из дневника капитана, лейб-гвардии Семеновского полка (впоследствии генерал-майора) П.С. Пущина: «10 августа. Суббота. Все предвещало сражение на позиции при Усвятье. Приказ быть готовым отдан. В 3 часа дня только что мы подались несколько назад, чтобы занять позиции. Получен приказ выступить в сумерки. Не доходя 5 верст до Дорогобужа, нас остановили, раздеться не позволили и приказали ждать новый приказ, который так и не получен».

По действиям М.Б. Барклая де Толли трудно представить, что у него был конкретный план, которому он неуклонно следовал. 13—14 июля он готовился дать сражение у Витебска, но сражение не состоялось: 2-я Западная армия не сумела пробиться к 1-й. Казалось, М.Б. Барклай де Толли даст бой у деревни Усвятье (армии соединились), но позиция, выбранная К.Ф. Толем, не была одобрена П.И. Багратионом. На следующий день нашли другую позицию, но сражение не произошло. Под Дорогобужем также собирались дать сражение, но не дали.

Историки высказывали мысль, что генерал-квартирмейстеру К.Ф. Толю не удавалось найти хорошей позиции для боя. Военный теоретик К. Клаузевиц писал, что такие позиции были и К.Ф. Толь знал свое дело хорошо. По словам К. Клаузевица, позиция, выбранная К.Ф. Толем у деревни Усвятье, «обещала наилучшие результаты». Но генералу П.И. Багратиону позиция не понравилась. Это было третье поле, предложенное К.Ф. Толем для сражения. Два первых были отвергнуты как не пригодные для сражения. Дело было не в том, что эти позиции были невыгодны, а в том, что М.Б. Барклай де Толли не решался дать сражение. На этот раз, как писал К. Клаузевиц, К.Ф. Толь «не захотел сразу же отказаться от своей идеи и стал возражать, что в высшей степени раздражило князя Багратиона. Закончилось дело тем, что Багратион очень резко сказал Толю: «Господин полковник! Ваше поведение заслуживает того, чтобы вас послали с ружьем за спиной». Словом, П.И. Багратион пригрозил К.Ф. Толю разжалованием в солдаты. К.Ф. Толь был глубоко оскорблен и подал в отставку. Как всегда нерешительный М.Б. Барклай де Толли помедлил, но потом принял отставку, и К.Ф. Толь, получив приказание ехать из армии, отправился в Москву, где оставался без всякой должности». Так писал А.П. Ермолов в своих записках.

Если М.Б. Барклай де Толли все-таки принял отставку К.Ф. Толя, значит, он был согласен с П.И. Багратионом. Но в «Изображении военных действий 1-й армии в 1812 году» М.Б. Барклай де Толли писал, что «позиция была очень выгодна, но не понравилась Багратиону, поэтому и не дано было сражение».

Тогда возникает вопрос, почему М.Б. Барклай де Толли принял отставку К.Ф. Толя, если считал, что позиция была выбрана удачно? Видимо, он готов был отослать любого, кто мешал ему отступать, и он даже не остановился перед тем, чтобы переложить ответственность за свою нерешительность на П.И. Багратиона, которого в это время уже не было в живых.

О том, что между главнокомандующими М.Б. Барклаем де Толли и П.И. Багратионом нет взаимопонимания, Александр I знал давно. В армии всегда было много осведомителей, уезжая, царь разрешил начальнику штаба 1-й Западной армии А.П. Ермолову писать ему лично. А.А. Ермолов — сторонник наступления, считающий П.И. Багратиона своим благодетелем, не скрывал своего недовольства действиями М.Б. Барклая де Толли и хотел видеть на месте М.Б. Барклая де Толли П.И. Багратиона.

Царь не принимал решительных мер до начала августа. По всему было видно, что М.Б. Барклай де Толли его вполне устраивал. Но когда Александр I узнал, что авторитет М.Б. Барклая де Толли упал, что дворянство открыто выражает недовольство его действиями и это может отрицательно отразиться на действиях войск, он 5 августа учредил Чрезвычайный комитет. Заслушав письма П.А. Шувалова, Э.Ф. Сен-При, Ф.Ф. Винценгероде и К.Ф. Толя, комитет в тот же день принял решение назначить главнокомандующим всеми армиями М.И. Кутузова, снять М.Б. Барклая де Толли с поста военного министра, оставив его главнокомандующим 1-й Западной армии. Разумеется, учрежденный по высочайшему повелению комитет обсуждал вопросы, предложенные царем, и вынес решение, угодное царю. Однако царь заявлял, что М.И. Кутузов был назначен помимо его воли. Генерал-адъютанту Е.Ф. Комаровскому он сказал: «Публика желала его назначения, я его назначил. Что же касается меня, то я умываю руки». Своей сестре Екатерине Павловне царь писал, что на М.И. Кутузова «указывал общий голос». М.Б. Барклаю де Толли Александр писал, что он вынужден был назначить М.И. Кутузова («Мне не оставалось ничего другого, как уступить всеобщему мнению»), а причиной назначения главнокомандующего всеми армиями была сдача Смоленска: «Потеря Смоленска произвела огромное впечатление во всей империи». П.В. Чичагову Александр назвал ту же причину и еще одну: потерю доверия к М.Б. Барклаю де Толли «со стороны армии и всего народа».

Но Смоленск был сдан вечером 6 августа, а Чрезвычайный комитет принял решение 5 августа, правда, царь утвердил его только 8 августа, но он тогда не мог еще знать о потере Смоленска.

Интересно отметить такой факт. Царь передал рапорт М.И. Кутузова об оставлении Москвы этому же Чрезвычайному комитету, ожидая, по-видимому, что комитет выразит порицание полководцу. Однако комитет отговорился тем, что не обладает достаточной информацией, чтобы вынести свое заключение по поводу оставления Москвы. Он предписал М.И. Кутузову впредь присылать «полные о всех мерах и действиях своих сведения», причем указал, «чтобы предписание главнокомандующему сделано было не в виде какого-либо неприятного замечания».

17 августа М.И. Кутузов прибыл в Царево-Займище, где М.Б. Барклай де Толли в очередной раз намеревался дать сражение. М.И. Кутузову нужно было время, чтобы войти в управление армией, вот-вот должно было прибыть Московское ополчение и корпус М.А. Милорадовича. Французы преследовали русскую армию по пятам, и М.И. Кутузов вынужден был отступить. 22 августа армия прибыла к селу Бородино, где и решено было дать сражение. М.И. Кутузов предоставил М.Б. Барклаю де Толли и П.И. Багратиону свободу действий.

Часто пишут, что М.Б. Барклай де Толли в Бородинском сражении искал смерти, что под ним было убито несколько лошадей, были ранены многие его адъютанты. М.А. Милорадович, наблюдая за .Б.Барклаем де Толли во время сражения, воскликнул: «У него не иначе, как жизнь в запасе». Реже пишут, как М.Б. Барклай де Толли командовал во время сражения вверенными ему войсками, или, если пишут, то, как правило, опираются на рапорт генерала и на «Изображение военных действий 1-й армии в 1812 году», то есть пишут о действиях М.Б. Барклая де Толли так, как их описал он сам. Рапорты военачальников, воспоминания П.Х. Граббе, В. фон Левенштерна позволяют представить, как командовал М.Б. Барклай де Толли, в частности, в самом начале великой битвы.

1-я Западная армия была расположена в основном на правом фланге, где М.И. Кутузов поставил свои главные силы. В версте от правого фланга находилось село Бородино, которое было отделено от русской позиции рекой Коло-чью. Связь поддерживалась только мостами через реку.

С 23 августа в селе Бородине находился лейб-гвардии Егерский полк. В его задачу входило прикрытие арьергарда, отступавшего к основной позиции русских войск. Командир полка полковник К.И. Бистром приказал командиру 3-го батальона полковнику П.С. Макарову выдвинуться вперед и наблюдать за движением неприятеля, в случае надобности удерживать его, обеспечивая отход арьергарда. 24 августа арьергард прибыл на позицию, но батальон П.С. Макарова по-прежнему оставался стоять на пути неприятеля, два других батальона полка располагались в самом селе и у мостов через Колочь.

Готовясь к сражению, Наполеон тщательно изучил обстановку на своем левом фланге у села Бородина. Для него не осталось незамеченным, что Бородино находится в удалении от русских позиций и им легко овладеть. Но, остерегаясь, что русские уйдут и уклонятся от сражения, Наполеон не стал занимать село до сражения.

Ф.Н. Глинка написал в «Очерках Бородинского сражения», что на предложение генерала Ш.-Н. д’Антуара де Вренкура занять село Бородино Наполеон ответил: «Русские так спокойно опираются на этот пункт! Овладей им, и они всполошатся, подумают, что правое крыло их в опасности, и, чего доброго уйдут. Завтра рано Дельзон двинется и займет Бородино — это дело минуты!» Наполеон приказал поставить у села Бородина батареи, чтобы обстреливать Курганную высоту.

Утром 26 августа П.С. Макаров донес командиру полка о приближении к нему неприятеля. К.И. Бистром сообщил об этом М.Б. Барклаю де Толли. По оценке П.С. Макарова, неприятельские войска насчитывали до 8000 человек. Что же предпринял М.Б. Барклай де Толли? П.Х. Граббе вспоминал: «Все глаза были обращены на село Бородино, отстоявшее около версты от позиции, отделенное от нее речкой Колочей и занятое гвардейским егерским полком. Барклай де Толли находил опасным и бесполезным удерживать это село и полагал отозвать оттуда немедленно егерей. Герцог Александр Виртембергский защищал противное мнение».

Пока генералы спорили, время шло. Наконец, М.Б. Барклай де Толли решился отозвать егерей и послал к ним своего адьютанта В. фон Левенштерна. В своих воспоминаниях он писал, что передал героям этот приказ. Егеря оставили село и стали отступать по мостам. В то время как они проходили по ним, две неприятельские колонны открыли огонь по отступавшим. «Огонь был убийственным и попадал в цель... мы были так стеснены, что ни один ружейный выстрел не пропадал даром... Стычка продолжалась не более 15 минут, но эти четверть часа были самыми памятными в моей жизни. Л. гв. Егерский полк потерял в этот промежуток времени половину людей, в том числе было убито и выбыло из строя тридцать офицеров». Далее В. фон Левенштерн писал: «Барклай высказал, что этот отборный полк был употреблен в месте столь опасном для его целей, вопреки его желанию. По его мнению, в этом пункте было бы достаточно иметь обсервационный пост. Он обвинял в этом бедствии генерала Ермолова, предложившего Беннигсену и Кутузову поставить тут этот полк. Таким образом погиб безо всякой пользы один из лучших полков гвардии».

В. фон Левенштерн в своих записках повсюду представляет обожаемого им начальника в лучшем свете.

Командир лейб-гвардии Егерского полка полковник К.И. Бистром в рапорте М.Б. Барклаю де Толли указал, что он действовал по его приказу. Допустим, что М.Б. Барклай де Толли послал лейб-гвардии Егерский полк по приказу вышестоящего начальства. Но в Бородинском сражении он сам командовал 1-й Западной армией и имел возможность отозвать полк до начала сражения. Только его нерешительность, потеря времени в споре с генералом, не имевшим никакой должности и стоявшим только при Главной квартире, привели к тяжелым бессмысленным потерям лейб-гвардии Егерского полка.

Однако кому-то понадобилось найти иные причины для объяснения больших потерь полка. Распространился слух, что гвардейские егеря вели себя беспечно на аванпостах, целый батальон в ночь с 25 на 26 августа мылся в бане, полковник П.С. Макаров был пьян, поэтому егеря не могли отразить атаку неприятеля. Интересно, где в маленьком селе можно было найти такую баню, где мылся целый батальон (около 600 человек)? Как могла вся армия узнать о том, что командир батальона, расположенного в непосредственном соприкосновении с французами, был пьян? Общеизвестно, как офицеры и солдаты берегли честь своих полков. Если бы факт пьянства имел место, он не вышел бы за пределы полка.

За Бородинское сражение П.С. Макаров получил орден Владимира 3-й степени, в 1813 г. стал генерал-майором, во время осенней кампании похода в Германию командовал бригадой 2-й гвардейской пехотной дивизии. С ноября 1813 г. стал командиром лейб-гвардии Павловского полка. Скончался в конце 1815 г., причем офицеры его полка поставили ему памятник. Такое вряд ли могло ожидать нерадивого к службе офицера.

В Бородинском сражении М.Б. Барклай де Толли проявил свои лучшие качества — храбрость, презрение к смерти, но показал ли он себя полководцем? Этот вопрос еще ждет своего исследователя, но и сейчас можно сказать, что в начале сражения он не проявил себя с лучшей стороны.

Широко распространено мнение, что М.Б. Барклай де Толли стоически переносил свое одиночество и недоверие армии, когда его чуть ли не в глаза называли изменником. Наблюдавший его К. Клаузевиц видел М.Б. Барклая де Толли иным. В книге «1812» он писал: «В печальных, всегда озабоченных глазах его лица каждый солдат мог прочитать мысль об отчаянном положении армии и государства». А в Тарутинском лагере

М.Б. Барклай де Толли, сославшись на болезнь, оставил армию. Однако болезнь была не единственной причиной, заставившей его покинуть армию. Он был убежден, что не заслуженно терпел гонения. Генерал покинул действующую армию, чтобы защитить свою честь с помощью бумаги и чернил, а не с оружием в руках на полях сражений, как подобает воину.

Русские генералы в подобных случаях вели себя иначе. А.И. Остерман-Толстой и Д.В. Голицын, вынужденные в 1809 г. выйти в отставку, в 1812 г. прибыли в действующую армию. Они считали, что должны сражаться за Отечество, а не за царя. На поля сражений их привел долг русского перед Россией.

Перед самым началом войны А.И. Остерман-Толстой прибыл в корпус П.Х. Витгенштейна простым волонтером, хотя и имел один с ним чин генерал-лейтенанта. Волонтером он принял участие в арьергардных боях корпуса. Честь русского дворянина не позволила ему оставаться в стороне, когда его Родина была в опасности, и для него не так уж важно было, в каком он чине будет драться за Россию и как к нему относится царь.

24 августа прибыл к армии Д.В. Голицын В тот же день, командуя кавалерией. 2-й Западной армии, он дрался в бою за Шевардинский редут. Русские генералы своею кровью доказали верность долгу и ни при каких обстоятельствах не покидали армию, только смерть могла заставить их уйти из рядов защитников Отечества.

Армия, понесшая большие потери в Бородинском сражении и вынужденная оставить Москву, тяжело переживала потерю древней столицы и копила силы для будущих боев. В Бородинском сражении войска лишились многих офицеров. М.И. Кутузову иногда приходилось идти на объяснения с царем, чтобы пополнить командные кадры. Например, 19 сентября М.И. Кутузов назначил командиром отряда Калужского ополчения отставного генерал-майора В.М. Яшвиля. Узнав от калужского губернатора, что В.М. Яшвиль находится по распоряжению царя под губернаторским надзором, М.И. Кутузов не отменил своего приказа, а послал рапорт царю, где писал: «Сей человек по данной ему комиссии может быть очень полезен, жена его с 5 детьми может быть, между прочим, под присмотром». Царь был возмущен дерзостью М.И. Кутузова и на черновике письма написал: «Какое канальство!»

В то время когда генерал мог принести неоценимую пользу Отечеству, М.Б. Барклай де Толли покинул армию. Во Владимире он прочитал в газете рапорт М.И. Кутузова, где он объяснил причины сдачи Москвы: «Впрочем, ваше императорское величество, всемилостивейше согласиться изволите, что последствия сии нераздельно связаны с потерею Смоленска». М.Б. Барклай де Толли был оскорблен, он писал царю: «Князь Кутузов заявлял, что потеря Москвы есть следствие потери Смоленска. Тогда-то явился я перед Россией и всей Европой изменником».

М.И. Кутузов как только узнал, что Смоленск сдали неприятелю, сказал: «Ключ от Москвы взят». И жители Москвы сразу поняли, если сдан Смоленск, то будет сдана и Москва, и поспешили покинуть столицу. Об этом писал 12 августа генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин П.И. Багратиону: «С крайним прискорбием узнал о потере Смоленска. Известие сие поразило чрезвычайно, и некоторые оставляют Москву».

А профессиональный военный, генерал от инфантерии М.Б. Барклай де Толли, не увидел связи между сдачей Смоленска и оставлением Москвы.

Но удивляет не тот факт, что М.Б. Барклай де Толли в течение долгого времени, не жалея сил, пытался убедить всех, что «Смоленск — не предместье Москвы», и он не виноват в сдаче столицы неприятелю. Удивляет другое. Согласно «скифскому плану» М.Б. Барклай де Толли допускал сдачу Москвы Наполеону, и тогда, конечно, он не считал себя изменником. Вот этот план, о котором Барклай де Толли говорил Нибуру в 1807 г.: «В случае вторжения его (Наполеона) в Россию следует искусным отступлением заставить неприятеля удалиться от операционного базиса, утомить его мелкими предприятиями и завлечь вовнутрь страны, а затем с сохраненными войсками и с помощью климата подготовить ему, хотя бы за Москвою, новую Полтаву».

Сам М.Б. Барклай де Толли никогда не писал этого, но Александр I говорил и писал о том, что готов пожертвовать столицей, неоднократно. 22 июня 1812 г. царь писал наследному шведскому принцу: «Однажды вынужденный начать эту войну, я твердо решил продолжать ее годы, хотя бы мне пришлось драться на берегах Волги». В письме к сестре Екатерине Павловне от 18 сентября Александр I вспоминал, что они в своих беседах «допускали даже возможность потери обеих столиц».

Все это наводит на мысль, что автором плана войны 1812 г. был не М.Б. Барклай де Толли, а сам Александр I.

Уезжая из Тарутинского лагеря, М.Б. Барклай де Толли взял с собой канцелярию. И пока русская армия дралась у Тарутина, Малоярославца, под Вязьмой, Красным, при Березине, М.Б. Барклай де Толли писал оправдательные записки царю.

М.Б. Барклай де Толли 25 октября 1812 г. отправил свою первую оправдательную записку царю и просил ее напечатать. Генерал хотел реабилитировать себя в глазах общества. Так как царь не ответил, то М.Б. Барклай де Толли написал предназначенное только для царя — «Изображение военных действий 1-й армии в 1812 году».

7 ноября М.Б. Барклай де Толли подал царю прошение об отставке. Отставку царь не принял, предстояло вести еще одну непопулярную войну в Европе, и царь нуждался в М.Б. Барклае де Толли, его услугах. Об этом царь написал 24 ноября.

Александр I и его генерал поняли друг друга. В благодарственном письме М.Б. Барклай де Толли писал царю: «Государь! Вы возвратили спокойствие человеку, самому преданному Вашей священной особе, человеку, которого сердце было раздираемо при одной мысли, что он лишился благосклонности наилучшего из царей, государя любимого и уважаемого».

Царь послал за М.Б. Барклаем де Толли фельдъегеря, но генерал приехал в Петербург, когда Александра I уже не было в Петербурге.

По воспоминаниям близкого к М.Б. Барклаю де Толли человека А.Л. Майера: «2 декабря Барклай де Толли поехал на выход во дворец». Присутствующие во дворце как будто не замечали его, и только после того, как императрица удостоила М.Б. Барклая де Толли беседы, придворные обратили на него внимание.

М.Б. Барклай де Толли тяжело переживал нескрываемое презрение петербургского высшего света, так демонстративно выраженное. Мемуарист написал, что это «происшествие так его сильно потрясло, и он слег».

М.Б. Барклай де Толли всю жизнь пытался оправдаться и вернуть себе уважение товарищей по оружию, русского общества. Потеряв надежды на то, что царь когда-нибудь опубликует его оправдания, он сам в течение нескольких лет с помощью близких ему офицеров распространял свои оправдательные записки, внося в них изменения, которые были обусловлены временем.

М.Б. Барклай де Толли давал понять, что существовала какая-то тайна. В ноябре 1812 г. он написал записку, которая называлась «Оправдание генерала Барклая де Толли», где он утверждал, что в интересах страны, требовавших сохранения секрета, он жертвовал своей честью: «К сожалению, осторожность не позволяла предварить публику о критическом положении отечества. Я скорее должен был в сем случае решиться на принесение в жертву репутации своей, нежели преждевременным оправданием себя перед народом расстроить единственное средство к отражению грозы, толико ужасной».

Что должен был скрывать М.Б. Барклай де Толли, принося в жертву свою репутацию? Какие это были «единственные средства», которые нужно было хранить в тайне?

О правительственном плане заманивания неприятеля в глубь страны с целью сохранения армии знали все, и никто не делал из этого секрета. Об этом писали газеты. Со времен Отечественной войны прошло почти 200 лет, многое тайное стало явным, но никакой другой тайны не открыли, кроме открытой самим М.Б. Барклаем де Толли. Когда русская армия уже преследовала армию Наполеона, М.Б. Барклай де Толли не считал нужным сохранять в секрете, кто был автором «скифского плана», который он осуществлял в первые месяцы войны 1812 г. Еще в «Изображении военных действий 1-й армии в 1812 году», предназначенном только для царя, М.Б. Барклай де Толли указал, кто «начертал» план войны 1812 г. Он писал: «Военные дела приняли тот оборот, который ваше императорское величество предвидели при начертании общего плана кампании».

Когда стали раздаваться первые голоса о том, что отступление, заманивание неприятеля в глубь страны было единственным средством разбить армию Наполеона, и тогда М.Б. Барклай де Толли не хотел брать на себя ответственность за разорение русской земли.

В 1813 г. М.Б. Барклай де Толли открыто назвал автора плана, которому он следовал, в одной из своих оправдательных записок: «Вот плоды благотворительного, самим Государем начертанного плана войны сей. Только одному Александру I, сему народом своим обожаемому Монарху можно было обнять его. Он надеялся на Бога, защищающего справедливость, на твердость духа, верность и преданность своего народа».

Многие документы, относящиеся к войне 1812 г., в том числе и оправдательные записки М.Б. Барклая де Толли, царь решил надежно спрятать от глаз современников и потомков. Александр I передал документы А.А. Аракчееву, и тот хранил их в своем имении Грузино. Только после смерти А.А. Аракчеева в 1834 г. они были переданы на хранение в государственные учреждения, но и после этого долгое время оставались неизвестными историкам. Хранились в секрете и записки статс-секретаря Александра I адмирала А.С. Шишкова, их впервые опубликовали полностью в Берлине в 1870 г. Издатели объяснили причину, почему они не публиковались раньше, нежеланием Николая I их публиковать. Русские цари пытались скрыть свою негосударственную, ненациональную, чуждую русскому народу политику от русского общества.

В статье «Александр I — император, актер, человек» историк Н.И. Ульянов привел «со слов чиновника Крупенникова, находившегося в комнате, умиравшего фельдмаршала, в Бунцлау» последний разговор М.И. Кутузова с царем:

— Прости меня, Михаил Илларионович!

— Я прощаю, государь, но Россия вам этого никогда не простит.