ТОЧКИ ЗРЕНИЯ, СУЖДЕНИЯ, ВЕРСИИ

КАТЫНСКИЙ ЛЕС
^{{{* Окончание. Начало см.: Военно-исторический журнал. — 1991. — № 7.}}}

Ромуальд СВЯТЕК

ПРЕЖДЕ чем представить имеющуюся в моем распоряжении информацию, мне бы хотелось восстановить в памяти читателей политическую обстановку того времени, а потом задать вопрос: кто больше выиграл на убийстве польских офицеров?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно хотя бы поверхностно выяснить отношение немцев и русских к полякам. Известно, что немцы начали войну с Польшей, поскольку им нужны были польские земли и польские рабочие. С первых дней оккупации они начали уничтожение польской интеллектуальной элиты. Продвижение русских в восточной части Польши имело иной характер, что было отражено в ноте Советского правительства, врученной польскому послу в Москве ^[1].

Польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность польского государства. В течение десяти дней военных операций Польша потеряла все свои промышленные районы и культурные центры. Варшава как столица Польши больше не существовала. Польское правительство распалось и не проявляло признаков жизни. Это означало, что польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили свое действие договоры, заключенные между СССР и Польшей. Предоставленная самой себе и оставленная без руководства, Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, Советское правительство не могло больше безучастно относиться к этим фактам, а также к тому, что единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, оставались беззащитными. Ввиду такой обстановки Советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии ^[2]. После того как это произошло, война между Польшей и Советским Союзом была официально закончена, и Польша больше не представляла собой опасности для СССР ^[3]. Те элементы из числа польского населения, которые все еще были опасными, депортировались советскими властями в 1940 году в различные районы Сибири.

Ситуация же с немцами была совершенно противоположной. Несмотря на то что немецкие войска оккупировали Польшу, война между двумя государствами продолжалась, так как польские военнослужащие сражались против немцев и во Франции, и в Англии, поэтому любой польский офицер представлял для немцев потенциальную опасность.

Согласно польской статистике, в сентябре 1939 года русские взяли в плен от десяти до двенадцати тысяч польских офицеров. Было известно, также, что большинство из них содержалось в двух лагерях: в Козельском, где размещалось около 4500 человек, и в Старобельском — около 4000 офицеров. Был и третий лагерь в Осташкове, в котором содержалось около 400 офицеров, остальную часть составляли офицеры, унтер-офицеры, рядовые полиции, полевой жандармерии, разведывательных органов, пограничной стражи, охраны тюрем.

Козельск — давняя резиденция знатных польских родов Огински и Пузына, расположен в 250 км юго-восточнее Смоленска. Лагерь размещался в строениях бывшего монастыря, включавших основной комплекс зданий и «скит», окруженный лесом и расположенный в полукилометре от главного комплекса.

В конце ноября 1939 года Козельск стал офицерским лагерем, где содержалось около 5000 человек. Вплоть до начала апреля 1940 года лагерь покинули лишь незначительные группы заключенных и отдельные лица (то же самое было и в Старобельском лагере). Накануне Рождества 1939 года все священники, исключая отца Шелковского, были вывезены из лагеря. Из всей этой группы уцелел лишь преподобный отец Кантак, профессор семинарии в Пинске.

Вывоз заключенных из лагерей заканчивался в начале апреля 1940 года. Среди отъезжающих было несколько высших офицеров: генералы Б. Бохатеревич, X. Минкевич, М. Сморовинский, И. Волковицкий и контр-адмирал Чарницкий.

Среди офицеров более низкого ранга насчитывалось около 100 полковников и подполковников, 300 майоров, 1000 капитанов, 2500 первых и вторых лейтенантов, 500 курсантов военных училищ. Общее количество офицеров — около 4500 человек, среди них 200 военных летчиков и 50 морских офицеров. Примерно 50 проц. из последней партии заключенных составляли офицеры резерва, среди них 21 профессор и преподаватель университета, более 300 медиков (хирурги и терапевты), многие из которых были выдающимися специалистами, несколько сотен судей, адвокатов, делопроизводителей, работников судов, сотни инженеров с университетским образованием, учителей, журналистов, бизнесменов и т. п.

Старобельск — районный городок в восточной части Украины, к юго-востоку от Харькова. Польский лагерь был расположен в окрестностях бывшего монастыря, стены которого охватывали участок площадью около 15 акров с большой православной церковью посередине. В левом крыле комплекса находилась другая, маленькая церковь и более десятка различных строений из кирпича и дерева. В послереволюционные годы монастырь использовался в качестве пересыльного лагеря для заключенных, этапируемых дальше на восток. В последующем, вплоть до прибытия поляков, там хранили зерно.

С конца ноября 1939 до первых дней апреля 1940 года, когда вывозились последние группы заключенных, в лагере находились исключительно польские кадровые офицеры и офицеры резерва общим числом около 4000 человек. Примерно половина из них была взята в плен после сдачи Львова и сослана на восток вопреки условиям сдачи в плен. Другие были захвачены как военнопленные или арестованы в разных частях Восточной Польши как результат приказа о регистрации, действующего на оккупированных территориях.

Общее количество военнопленных, равно как и характер их содержания в лагере, оставались неизменными вплоть до начала апреля 1940 года. Как и из Козельского лагеря, отсюда офицеры

вывозились небольшими группами, большая часть из которых бесследно исчезла. На момент начала эвакуации пленных, по данным польских властей, в лагере находилось 8 генералов, 150 полковников и подполковников, 230 майоров, 1000 капитанов, 2450 первых и вторых лейтенантов, 30 курсантов, а также 52 гражданских лица. Ориентировочно число заключенных — 3910 человек, из них несколько сот офицеров польских ВВС, весь коллектив института химической защиты, хирурги, священники всех вероисповеданий. Среди офицеров резерва было несколько сотен профессоров и преподавателей университетов, около 400 военных и гражданских хирургов и терапевтов, несколько сот инженеров с университетским образованием, работников юстиции, адвокатов, судей, множество школьных учителей, поэтов, писателей, журналистов, бизнесменов, общественных и политических деятелей и среди них вице-президент антигитлеровской лиги в Польше А. Еигер.

Осташков — провинциальный город, расположенный северо-западнее Калинина (Твери) на озере Селигер, на отрезке железной дороги между станциями Великие Луки и Бологое. Сам лагерь располагался на острове озера в 15 км от города и, как и вышеописанные лагеря, размещался на территории бывшего монастыря.

С ноября 1939 года до начала апреля 1940 года, т. е. до момента начала эвакуации лагеря, в нем содержалось около 6500 заключенных. В отличие от двух уже упомянутых лагерей этот не был офицерским. Там находилось всего около 400 офицеров, 300 из которых принадлежали военной полиции, остальные же офицеры, сержанты и рядовые были из разведки, военной полиции, пограничной стражи, районной полиции и охраны тюрем.

Из воспоминаний офицеров, содержавшихся в Козельске и Старобельске, мы знаем, что в начале 1940 года все три лагеря посетили комиссии по контролю за содержанием военнопленных, в ходе работы которых заключенным были сделаны прививки против тифа и холеры, выяснены и зафиксированы такие данные по каждому человеку, как дата и место рождения, адрес последнего места жительства, род занятий до войны и где он намерен поселиться после освобождения из плена. Когда комиссии закончили свою работу, заключенных разделили на группы по территориальному признаку, т. е. в соответствии с тем, в каком районе они проживали до войны. Одновременно с этим пошли слухи, что лица из центральных и западных районов Польши вскоре будут отправлены домой. И действительно, начиная с апреля 1940 года руководство лагерей начало отправлять группы численностью 200—300 военнопленных по направлению к Смоленску, откуда офицеры, проживавшие в Западной и Центральной Польше, направлялись в Брест, а остальные — в лагеря в районе Смоленска. Сейчас мне сложно сказать, сколько тысяч польских офицеров было передано немцам советскими властями с апреля 1940 года до момента начала немецко-русской войны 1941 года ^[4]. Лишь одно известно: как только польские офицеры пересекли немецкую границу, о них не поступало никаких сведений вплоть до 13 апреля 1943 года, когда немецкое радио передало сенсационное сообщение всему миру об обнаружении массовых захоронений убитых польских офицеров в катынских лесах. У меня есть основания полагать, что часть, возможно, 2000—3000 офицеров, найденных в лесах Катыни, были перевезены из района Смоленска, оккупированного немцами в 1941 году, а остальные — из других мест, известных только немцам. Зная историю зверств, творимых гитлеровцами, я не сомневаюсь в том, что немцы спланировали это убийство и осуществили его с присущей им аккуратностью. Они знали, что внезапное исчезновение нескольких тысяч польских офицеров, которые, как все знали, содержались в заключении в СССР, вызовет серьезные подозрения у их друзей, которые все еще находились в Советском Союзе, и станет яблоком раздора в польско-советских отношениях. И в самом деле, после подписания польско-советского договора ^[5] в отношениях между нашими странами возникли трения, вызванные именно тем, что польские офицеры не прибыли для регистрации в польскую армию после объявления об амнистии^[6].

В действительности ни для кого не является неожиданным, что немцы делали все возможное для того, чтобы посеять семена недовольства между поляками и русскими, так как они опасались их объединения против Германии. В подтверждение тому, что такой немецкий заговор действительно существовал, я привожу отрывок из рассказа «Салус» Зджислава Бay, опубликованного в «Парыска култура» (№ 4/367/1978), где утверждается, что в начале декабря 1941 года в штаб генерала Андерса в Бузулуке явилось четыре человека, которыми занимался лейтенант Шатковский. Они заявили, что прибыли из Польши и принадлежат к подпольной организации под названием «Мушкетеры», принесли с собой микропленку, а также слухи о том, что исчезнувшие польские офицеры были убиты где-то под Смоленском. Содержание микропленки осталось неизвестным, вероятно, потому, что эта четверка в то время в Польше работала в гестапо и была направлена с целью посеять разногласия в польской армии и недоверие к русским. Подобного рода провокации со стороны немцев были обычным явлением и еще раз подтверждали то, что фашисты не остановятся ни перед чем, чтобы разжечь ненависть между поляками и русскими, помешать объединению славян. Именно с этой точки зрения мы и должны рассматривать обнаружение немцами захоронений в Катыни. Общеизвестно, . что весной 1943 года немцы отступали по всему Восточному фронту, и «обнаружение» могил убитых вовсе не случайное, как твердила об этом германская пресса и пропагандистская машина Геббельса, а являлось хорошо спланированным и просчитанным ходом гестапо, которое хотело вызвать у поляков враждебные чувства по отношению к приближающейся Красной Армии.

Конечно, если рассматривать ситуацию с немецкой точки зрения, то во всей этой процедуре нет ничего предосудительного. Ведь можно сказать, что немцы вели себя так, как и другие государства во время войны, когда можно использовать любую возможность, чтобы вызвать разногласия в стране врагов или их ослабить. Нельзя, мол, упрекать немцев, поскольку поляки сами позволили втянуть себя в это дело, на практике означающее, что они слушали и верили геббельсовской пропаганде. На мой взгляд, немцы обыграли катынский вопрос мастерски. Они повесили обвинение за резню на дверь русских, тем самым расчищая себе дорогу для отступления по польской территории. Одновременно они вызвали серьезные споры между поляками и русскими, а если добавить, что породили также и разногласия в лагере наших союзников, то можно сказать, что они достигли колоссальных успехов, достойных восхищения.

У меня нет никаких сомнений в том, что немцы знали: раскрыв катынскую резню, они найдут для себя наиболее выгодный выход, поскольку понимали, что через короткий промежуток времени этот район будет вновь отвоеван русскими и все тайное здесь станет явным, так как местное население видело польских заключенных, до и после того, как этот район был оккупирован немецкими войсками, а также знало, что в первый период оккупации Смоленска немцы охотились на беглых заключенных из лагерей с польскими военнопленными ^[7].

Имеет смысл еще отметить и то, что местечко под названием Козьи Горы, где, как известно, находился дом отдыха НКВД, вплоть до начала войны открытое для посещения местным населением, с прибытием немцев было обнесено колючей проволокой и строго охранялось, так что никто не мог туда проникнуть.

Даже русские, нанятые немцами для работы на кухне, не могли заходить в местный лес, где впоследствии были обнаружены захоронения убитых офицеров. Поэтому из самого характера поведения немцев можно сделать вывод, что уже с самого начала пребывания в этом районе они строили планы на убийство, но предпринимали все для того, чтобы сохранять их в тайне.

Будучи в Воркуте в лагере № 10, я встретил майора немецкой армии, который с 1941 года находился в оккупированном Смоленске. От него я узнал, что немцы и в самом деле захватили несколько лагерей с польскими военнопленными, расположенных в этом районе. Однажды в беседе я поинтересовался его мнением о Катыни. Он прямо мне ответил, что это дело рук немцев, поскольку это отвечало их интересам, и искренне удивился польским протестам. Майор придерживался мнения, что хороший солдат, а тем более офицер должен умереть, если погибает его родина. Он заявил, что, попав в руки русских, хорошо понимал, что может умереть, и если этому суждено было случиться, он примет смерть как подобает немецкому офицеру. Я также слышал от него, что немцы знали о попытках генерала Сикорского в Москве освободить польских офицеров и солдат, что способствовало бы заключению советско-польского соглашения. Майор ни в малейшей степени не считал убийство этих польских офицеров преступлением. По его мнению, после всего, что произошло, эти польские офицеры представляли серьезную опасность для Германии. Этого же мнения придерживались и многие другие немецкие военнопленные ^[8].

В лагере № 11 в Воркуте я повстречал Влодзимежа Мандрыка, который до войны и в период оккупации работал на главпочтамте в Смоленске. Мандрык совершенно определенно утверждал, что в окрестностях Смоленска с 1940 года были лагеря с польскими узниками. Он готов был даже поклясться, что они ликвидированы немцами. По его рассказу это произошло в период между августом и октябрем 1941 года, поскольку именно в это время на почту прекратили поступать письма, написанные в этих лагерях, а любая корреспонденция, адресованная в лагеря, в соответствии с указанием немцев уничтожалась, Мандрык помнил также, что приблизительно в это же время немцы объявили, что польские военнопленные отправлены в Польшу.

Осенью 1952 года меня перевели в Норильск, где в лагере № 4 я встретил капитана Владислава Зака, попавшего в русский плен в сентябре 1939 года. В течение целого года мы прожили в одном бараке, и я был свидетелем многих дискуссий и споров среди поляков по катынскому вопросу, непременным участником которых был капитан Зак, постоянно утверждавший, что он абсолютно уверен в том, что Катынь является делом рук немцев и что он тоже бы разделил участь своих убитых товарищей, если бы не случай: за две недели до нападения Германии на Советский Союз он был переведен из лагеря под Смоленском в тюрьму в Москве, где его, обвинив в шпионаже и саботаже, приговорили к десяти годам лишения свободы. В лагерь под Смоленском капитан Зак прибыл вместе с группой польских офицеров в конце апреля 1940 года. Все остальные поляки, которых я встречал в Норильске, склонны были верить, что польские офицеры погибли от рук русских. Большинство из них, моих товарищей по несчастью, были из состава польской повстанческой армии и просто-напросто бездумно повторяли ту информацию, которая распространялась нацистской пропагандой и реакционными польскими группировками в Лондоне.

На мой взгляд, капитан Зак был важным свидетелем по катынскому делу, поскольку его рассказ большей частью совпадал с рассказами других польских офицеров, которые в 1942 году ушли с польской армией на Средний Восток.

Среди многих воспоминаний, которые я прочитал о Катыни, была книга Станислава Свяневича под названием «В тени Катыни», а также книга Юзефа Чапского «На бесчеловечной земле». Из них я узнал, что польские военнопленные в советском плену были не такие уж бедные, к ним относились довольно хорошо. Например, Юзеф Чапский в своей книге пишет о лагере с польскими офицерами, где в 1940 году русские власти содержали трех польских генералов: X. Минкевича, М. Сморовинского, Б. Бохатеревича. В один из дней, когда последние должны были покинуть лагерь, лагерная администрация устроила прощальный обед. Для того, кто не знает Советского Союза, этот жест не будет иметь какого-либо иного, более глубокого смысла. Для меня же и других мне подобных, проведших не один год в Советском Союзе, это ясно указывает, что руководство лагеря таким способом демонстрировало свое уважение к этим высшим офицерам. Для меня даже упоминание о таком факте, что офицеры, покидавшие лагерь в Козельске, получали сельдь, завернутую не как обычно в газету, а в качественную новую серую бумагу, говорит о том, что офицеры возвращались в Польшу и русские хотели показать немцам, что и они тоже цивилизованные люди. Да, значение подобных, казалось бы, малозначительных жестов может понять лишь человек, проживший в России много лет ^[9]. Убежден, что у лагерной администрации не было другой возможности, чтобы сформировать у отъезжающих польских офицеров хорошее впечатление о себе. Тем же, кто бездумно обвиняет русских в убийстве польских офицеров, я советую все же внимательнее присмотреться к маленьким деталям из повседневной жизни поляков в России, поскольку именно эти небольшие штрихи привели к подписанию польско-советского договора в 1941 году, к освобождению многих тысяч польских заключенных из лагерей и к формированию польской армии в СССР ^[10].

В июле 1953 года вместе с группой инвалидов я был направлен в район Иркутска в лагерь № 233. Здесь я познакомился с отцом Козера, проявлявшим очень большой интерес к катынскому делу. В течение более чем восьмилетнего пребывания во многих лагерях отец Козера собрал много интересных материалов, приведших его к окончательному выводу, что катынское преступление совершено немцами. Но из всех людей, которых я встречал, наиболее весомым было свидетельство русского майора, который до войны работал в смоленской комиссии по лесозаготовкам, а с приходом немцев, будучи подпольщиком, устроился работать на железную дорогу. Этот майор рассказал мне, что его интерес к убитым офицерам пробудился по воле случая, когда один из его людей доложил ему, что немцы обнесли район Козьих Гор колючей проволокой и установили таблички с надписями, что вход в эту зону запрещен.

«Я подумал, — рассказывал майор,— что немцы там строят какой-то секретный объект или склад с боеприпасами, а поэтому я приказал своим людям проверить это. Однако когда доложили, что местное население видело, как немецкие грузовики, полностью загруженные польскими военнопленными, въезжали в зону, я решил, что немцы, по всей вероятности, строят там лагерь для поляков. В начале 1943 года я был отправлен на работы в Германию и когда услышал о том, что немцы обнаружили в катынском лесу могилы убитых польских офицеров и что обвинения возлагаются на Советский Союз, то понял всю глубину вероломства нацистской пропаганды».

Только случай помог мне встретиться с этим майором из Смоленска, и его заявление убедило меня в том, что только немцы должны нести ответственность за смерть тех польских офицеров в Катыни.

Всего в Советском Союзе я провел девять лет: два года в ссылке и семь в лагерях. За это время я через многое прошел, всякое повидал, встретил тысячи интересных людей и полагаю, что, если советские власти захотели бы отделаться от тех польских офицеров, они прибегнули бы к своим хорошо освоенным методам, заслав их на Новую Землю, на Колыму или в Норильск, как они это уже делали с миллионами русских и украинских политических оппонентов, где по меньшей мере половина умрет в течение года от холода, голода и болезней.

Как бывший политический заключенный, осужденный советским военным трибуналом во Львове к 25 годам лишения свободы с отбыванием срока в лагерях, я далек от попыток реабилитировать советскую систему. Я сам стал безвинной жертвой и едва не погиб от рук тирана. Я понял также всю преступную историю сталинского времени и знаю, что многие сотни тысяч людей были убиты, многие миллионы сосланы в сибирские лагеря, откуда вернулись лишь единицы. И если я поднялся на защиту русских, то только с целью исправить существующее неправильное мнение по катынскому вопросу, поскольку, как мне известно, подобная информация была состряпана столь вероломно и безответственными людьми.

Должен заметить, что при всей своей неприглядности и жестокости коммунистическая система отличается от нацистской тем, что она всегда пыталась соблюдать приличия в отношении закона и порядка. Советские суды с момента своего появления приговаривали людей к расстрелу. Однако эти приговоры приводились в исполнение в тюрьме и только после подтверждения Верховного суда или Верховного Совета Союза ССР.

Этим я хочу сказать, что во времена Сталина коммунистическая система находилась в чрезвычайно дегенеративном виде, но ее юрисдикция никогда не допускала массовых убийств людей без суда, как это было в Катынском лесу Подобные убийства имели место в России только в ходе революции. Поэтому расследование Международной комиссии, состоящей из представителей стран, находившихся в немецкой оккупации, нельзя принимать в расчет, так как они работали под контролем гестапо. Профессор Бухц из Вроцлавского университета, принимавший участие в эксгумации, мог знать правду, но позднее был убит немцами ^[11] На основании накопленных мною материалов я располагаю всеми необходимыми доказательствами для того, чтобы заявить, что обвинения польского правительства в Лондоне были основаны лишь на политических мотивах. То же я могу сказать и о генерале Андерсе, который, услышав сообщение о катынской резне, начал демонстрировать нездоровые психические симптомы, приказав создать при штабе польской армии в России документальную службу и поисковую партию для установления места нахождения исчезнувших польских офицеров. Он также приказал капитану Ю. Чапскому собирать клеветнические материалы против Советского Союза, на основании которых Чапский после выезда из СССР написал и опубликовал книгу под названием «На бесчеловечной земле» с целью отравить польско-русские отношения. Здесь я должен добавить, что назначение генерала Андерса главнокомандующим польской армией в России было одной из крупнейших ошибок и продемонстрировало неспособность генерала Сикорского найти на эту должность достойного человека. Будь вместо Андерса главнокомандующим генерал Борута-Спехович, я уверен, что он не побоялся бы сражаться на Восточном фронте. Его бы не раздражал русский ржаной хлеб и сон на соломенном матраце. Он бы знал, как взглянуть в будущее, и был бы во главе польской армии, входящей в освобожденную Варшаву. Мы знаем, что генерал Андерс не мог забыть то унизительное время, проведенное в тюрьме, и дышал ненавистью и презрением к России и русскому народу и с самого начала делал все, что было в его силах, для создания максимально плохих отношений между русским и польским командованиями. Любым своим шагом он проявлял огромное нежелание, граничащее со страхом, как только поднимался вопрос об участии польской армии в боевых действиях на Восточном фронте.

С самого начала он маневрировал с целью вывести польскую армию из России на Средний Восток. Вместе с польским послом Котом они не понимали, что выполняют чрезвычайно важные функции в единственной в своем роде системе, и поступали столь эгоистично, словно находились в своем собственном доме, нанося таким поведением громадный вред пол-якам и Польше.

Исследуя документы дипломатической переписки, хранящейся в архиве Польского института в Лондоне и Британском архиве, я выяснил, что некоторые ответы, данные советскими властями на вопросы об исчезнувших польских офицерах, были скрыты от общественности.

Вот эти ответы:

—8 сентября 1941 года Молотов в соответствии с объявленной амнистией от 12 августа того же года заявил, что на основании указания Председателя Совета Народных Комиссаров СССР все граждане Польши, лишенные свободы, как, например, военнопленные и другие лица, освобождены, а кроме того, этим людям Советским правительством оказана финансовая помощь.

—Сталин в беседе с польским послом Котом 18 марта 1942 года сказал, что он приказал освободить всех поляков. Зачем их держать? Возможно, они оказались на немецкой территории, рассеялись, бежали.

—  Министр безопасности (нарком внутренних дел. — В. П.) Берия ответил: «Мы совершили огромную ошибку, передав большую часть немцам».

—  Комиссар (заместитель наркома иностранных дел. — В. П.) Вышинский сказал: «Мы возвратили всех людей, которые у нас были, мы не можем вернуть тех, кого у нас нет».

Из приведенных выше заявлений ясно видно, что оба, посол Кот и генерал Андерс, получили достаточную информацию о судьбе исчезнувших польских офицеров, и можно только удивляться тому, что они вводили в заблуждение польское правительство в Лондоне и помогали немцам в катынском вопросе.

THE KATYN IN THE LIGHT OF BRITISH DOCUMENTS

Как мы уже сообщали, редакция располагает архивными материалами, присланными Ромуальдом Святеком из Лондона. Ниже приводятся выдержки из бесед представителей польской и советской сторон, темой которых послужило исчезновение пленных польских офицеров.

14 октября 1941 года состоялась очередная встреча между польским послом профессором Котом и Вышинским. В ходе нее польский посол, ссылаясь на намечаемый визит в Москву генерала Сикорского, сказал: «Я позволю себе надеяться, что генерал Сикорский найдет своих офицеров, когда приедет».

— Мы доставим вам всех, кто у нас есть, — ответил Вышинский, — но мы не можем передать вам тех, кого у нас нет. Англичане, например, передали нам список своих сограждан, которые, по их мнению, находятся в СССР, но которых в действительности никогда здесь не было.

8 ноября 1941 года комиссар Молотов направил ноту, в которой, в частности, отмечалось: «В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 августа 1941 года об амнистии все польские граждане, содержащиеся под стражей в качестве военнопленных или задержанные по другим аналогичным причинам, были освобождены. Вышеуказанным категориям лиц и военнопленным советские власти оказали всю необходимую помощь».

14 ноября 1941 года советский посол при польском правительстве в Лондоне Богомолов вручил польскому представителю ноту, повторяющую по содержанию ноту Молотова от 8 ноября. В ней подчеркивалось: «Освобождены также все польские офицеры, содержавшиеся под стражей на территории СССР. Предположения, сделанные польским премьер-министром, что множество польских офицеров содержится в северных районах СССР, по-видимому, базируются на неточной информации».

Двумя днями раньше, 12 ноября 1941 года, состоялась очередная встреча польского посла Кота с Вышинским, который заявил: «По моему мнению, все офицеры уже освобождены. Сейчас необходимо лишь установить их местонахождение. И если кто-либо из них еще не освобожден, он обязательно будет освобожден. По-моему, этой проблемы больше не существует».

В конце концов после трех с половиной месяцев бесплодных попыток разыскать пропавших людей, в течение которых ни одно из советских учреждений не было в состоянии дать удовлетворительный ответ на вопрос о том, что же стало с теми тысячами польских военнопленных, в большинстве своем офицеров, польский посол 14 ноября 1941 года попросил об аудиенции с советским диктатором Сталиным. На встрече присутствовал комиссар Молотов. Ниже приводится запись беседы, сделанная сразу после этой встречи:

Посол. Яуже отнял у вас, господин президент, много времени, тогда как у вас так много важных дел. Однако у меня есть еще один важный вопрос. Могу я его задать?

Сталин (вежливо). Конечно, господин посол.

Посол. Вы — автор амнистии для польских граждан в СССР. Не затруднит ли вас Использовать свое влияние для того, чтобы эта инициатива была выполнена полностью?

Сталин. Разве есть поляки, которых еще не освободили?

Посол. Ни один офицер не прибыл к нам из лагеря в Старобельске, который был закрыт весной 1940 года...

Сталин (перебивая). Я это проверю. Однако после освобождения многое могло случиться. Как звали командующего обороной Львова? Лангнер, если я не ошибаюсь?

Посол. Генерал Лангнер, господин президент.

Сталин. Совершенно верно, генерал Лангнер. Мы освободили его в прошлом году. Мы привезли его в Москву, беседовали с ним. Затем он исчез за рубежом, вероятно, в Румынии.

(Молотов кивает).

Сталин. Для нашей амнистии нет исключений, однако нечто подобное могло случиться и с другими офицерами, как и с генералом Лангнером.

Посол. У нас есть список. Например, генерал Станислав Халлер до сих пор не найден, офицеры из Старобельска, Козельска и Осташкова, которые были вывезены из этих лагерей в апреле и мае 1940 года, исчезли.

Сталин. Мы освободили всех, даже тех людей, которые были засланы к нам генералом Сикорским взрывать мосты и убивать советских людей; мы освободили даже этих людей. (На самом деле это не генерал Сикорский, который послал их, а его начальник штаба Соснковский  ^[12]).

Посол. У меня к вам просьба, господин президент, чтобы вы дали указание освободить офицеров, которые нам нужны для организации армии. Мы располагаем сведениями на момент их вывоза из лагерей.

Сталин. Это точные списки?

Посол. Каждое имя записано русским руководством лагерей, которое делало ежедневную перекличку всех заключенных. В дополнение к этому НКВД на каждое лицо заводило дело. Нам не было передано ни одного офицера штаба армии генерала Андерса, которой он командовал в Польше.

(Сталин, который до этого несколько минут стоял, начал медленно двигаться вокруг стола, куря папиросу, но внимательно слушая и отвечая на вопросы, быстро подошел к телефону, стоявшему на столе Молотова, чтобы позвонить в НКВД).

Молотов (также встает и подходит к телефону). Так не соединится. (Он поворачивает выключатель и снова садится за стол).

Сталин (в телефонную трубку). Сталин говорит. Все поляки освобождены из тюрьмы? (Некоторое время молчит, слушая ответ.) У меня здесь посол, который говорит мне, что освобождены не

все. (Он снова слушает ответ, затем кладет трубку и возвращается к столу),

После нескольких минут беседы на другую тему зазвонил телефон. Сталин покидает стол заседаний и некоторое время слушает, вероятно, ответ на вопрос, заданный ранее, относительно освобождения поляков. Положив трубку, он возвращается на свое место, не говоря ни слова.

3 декабря 1941 года в Кремле состоялась встреча Сталина с генералом Сикорским, на которой присутствовали генерал Андерс и комиссар Молотов. Приводим часть этой беседы:

Сикорский. Хочу отметить в вашем присутствии, господин президент, что ваша декларация относительно амнистии не претворена в жизнь. Многие наши наиболее полезные нам люди до сих пор находятся в лагерях и тюрьмах.

Сталин (делая пометки). Это невозможно, поскольку амнистия распространяется на всех и все поляки были освобождены (последние слова были адресованы Молотову. Молотов кивает).

Андерс (сообщив подробности относительно вопроса, поднятого генералом Сикорским). Это не соответствует истинному положению дел.

Сикорский. Это не наше дело передавать Советскому правительству подробный список наших людей; это могут сделать коменданты лагерей. У меня с собой есть список примерно 4000 офицеров, которые были насильственно депортированы и которые все еще находятся в тюрьмах и лагерях, но этот список еще неполный, поскольку содержит имена людей, записанные по памяти. Я предпринял ряд шагов, чтобы проверить, не находятся ли они дома, поскольку мы поддерживаем тесный контакт с Польшей. Выло установлено, что никого из них там нет, нет и в немецких лагерях для военнопленных. Эти люди здесь. Никто не вернулся.

Сталин. Это невозможно. Они скрылись.

Андерс. Где они могли скрыться?

Сталин. Ну, в Маньчжурии.

Андерс. Невозможно, чтобы все они скрылись... Большинство офицеров из этого списка я знаю лично. Там офицеры моего штаба, а также командиры, которые служили под моим началом...

Сталин. Они, безусловно, освобождены, но еще не прибыли.

Сикорский. Россия огромна, трудности громадные. Возможно, что кто-то из властей на местах еще не получил указаний... Если бы кто-нибудь скрылся за пределами России, он бы мне сообщил.

Сталин. Пожалуйста, поймите, что у Советского правительства нет причин задерживать хоть одного поляка.

Молотов. Представляется невозможным, чтобы ваши люди могли все еще находиться в лагерях.

Андерс. Но я абсолютно уверен, что они еще там....

Сталин. Этот вопрос будет решен. Должностным лицам будут даны особые указания. Вместе с тем вы должны учитывать, что идет война.

18 марта 1942 года генерал Андерс в сопровождении начальника штаба полковника Я. Окулицкого встретился со Сталиным и в очередной раз поднял вопрос об исчезнувших польских военнопленных. Вот выдержки из их записей этой беседы:

Андерс. Кроме этого, многие наши люди все еще находятся в тюрьмах и лагерях. До настоящего времени никто из офицеров, вывезенных из Козельска, Старобельска. и Осташкова, непоявился. Поэтому они, безусловно, находятся у вас. (Он передает два листа со списками, которые принимает Молотов). Где они могут быть? Мы пытались установить их местонахождение на Колыме.

Сталин. Я уже дал указания, чтобы их освободили. Нам говорили, что они даже на Земле Франца-Иосифа, но там никого нет. Я не знаю, где они. Почему мы должны их держать? Возможно, они были в лагерях в районах, захваченных немцами, и рассеялись.

Окулицкий. Невозможно — мы бы узнали об этом.

Сталин. Мы задерживаем только тех поляков, которые занимались шпионской деятельностью по приказу Германии. (Затем он сменил тему беседы).

10 июля 1942 года поляки получили памятную записку Наркомата иностранных дел, в которой, в частности, говорилось: «Известно, что многие польские граждане, освобожденные до выхода Указа об амнистии, уехали из Советского Союза к себе на родину. Необходимо отметить и то обстоятельство, что многие польские граждане, освобожденные в соответствии с условиями амнистии, уехали за границу, часть из них в Германию... И в заключении, в результате стихийной миграции из северных в южные районы СССР зимой 1941 года, несмотря на неоднократно повторяемые предостережения Наркомата, многие польские граждане по дороге заболели и были сняты с поезда на различных станциях. Часть из них умерло в пути. Все эти обстоятельства хорошо объясняют тот факт, что определенное число польских граждан не подает признаков жизни».

Вопрос об «исчезнувших» заключенных в последний раз обсуждался 8 июля 1942 года, когда посол Кот, сопровождаемый временным поверенным в делах Польши в СССР Сокольницким, нанес прощальный визит Вышинскому. Сокольницкий описал обсуждение этой темы следующим образом:

Вышинский. Что же касается содержащихся в тюрьме и лагерях поляках, я должен заверить вас, господин посол, что мы проверили этот вопрос и удостоверились в том, что их в действительности там нет. Офицеров нет ни на Крайнем Севере, ни на Дальнем Востоке, ни в каком-либо другом месте. Возможно, они за пределами СССР, возможно, часть из них умерла. Все они были освобождены. Часть была освобождена до начала войны с Германией, часть после ее начала.

Кот. ...Что касается офицеров, то я должен заметить, что из Польши я получил большое число запросов от их семей, очень волнующихся об их судьбе и продолжающемся отсутствии. Ни одного из них там нет.

Сокольницкий. Если наши пленные были освобождены, то, пожалуйста, дайте мне их список с указанием даты и места их освобождения. Советской администрацией составлялось несколько списков заключенных в лагерях, поэтому формирование этих списков не может вызвать каких-либо трудностей.

Вышинский. К сожалению, у нас нет таких списков.

Помимо приведенных выше официальных переговоров и дипломатических контактов, на которых в той или иной степени затрагивались вопросы об исчезнувших польских военнопленных, большую часть которых составляли офицеры, польский штаб, размещавшийся на территории Советского Союза, также располагал конфиденциальной информацией по исследуемой теме.

Вот, например, что сообщили офицеры польского генерального штаба, которых советские власти осенью 1940 года перевели из Грязовецкого лагеря в Москву. Группа офицеров, симпатизировавших Советскому Союзу, была переведена в Бутырскую тюрьму и на Лубянку, а затем привезена на подмосковную дачу. Там Берия и Меркулов, руководитель НКВД и его заместитель соответственно, собрали поляков для обсуждения с ними вопроса об организации ядра Польской Красной Армии. В ходе дискуссий был поднят вопрос и о пропавших из Козельска, Старобельска и Осташкова польских офицерах.

Юзеф Чапский в своих «Воспоминаниях из Старобельска» пишет: «В октябре 1940 года — за восемь месяцев до начала советско-германской войны — большевики перевезли в специальный лагерь недалеко от Москвы несколько офицеров нашего штаба, среди которых был подполковник Берлинг, и предложили им организовать польскую армию, чтобы воевать против немцев. Берлинг с одобрением отнесся к этому предложению, сделав при этом одну существенную оговорку, чтобы в эту армию могли вступить все офицеры и другие польские военнослужащие независимо от их политических взглядов. Во встрече участвовали Берия и Меркулов.

—  Ну конечно же, — заявили они, — поляки всех политических взглядов будут иметь право вступить в эту армию.

—  Очень хорошо, — ответил Берлинг, — в лагерях в Козельске и Старобельске находятся прекрасные кадры для этой армии.

На что Меркулов заметил:

— Нет, не эти. Мы совершили с ними огромную ошибку.

В штабе армии генерала Андерса знали об этой ремарке Меркулова относительно «огромной ошибки», что усилило опасения за судьбу исчезнувших заключенных.

В апреле 1943 года, когда немцы обнаружили тела польских офицеров в Катыни, слова Берии и Меркулова, сказанные в октябре 1940 года, снова вспомнили. Польская армия под командованием генерала Андерса была уже на Ближнем Востоке, и там полковник Е. Горчинский представил в штаб рапорт, датированный 6 мая 1943 года. В нем говорилось: «Когда мы сказали комиссару Берия, что большое число первоклассных офицеров для активной службы находится в лагерях в Старобельске и Козельске, он заявил: «Составьте их список, однако немного из них осталось, поскольку мы совершили большую ошибку, передав большую их часть немцам» ^[13].

Это заявление полковника Е. Горчинского содержит в себе важное дополнение. По свидетельству Чапского, он и его коллеги из группы просоветски настроенных офицеров ранее цитировали реплику Берии и Меркулова, не упоминая пассажа относительно передачи пропавших офицеров немцам.

4 мая 1943 года британский министр иностранных дел Идеи сделал такое заявление в палате общин:

«Палата, без сомнения, выслушает мое короткое заявление относительно трудностей, к сожалению, возникших между советским и польским правительствами. Я не вижу необходимости вдаваться в причину возникновения этого спора. Я хочу лишь привлечь внимание, что, впрочем, уже сделали советское и польское правительства в своих опубликованных заявлениях, к цинизму, с которым нацистские убийцы сотен тысяч ни в чем не повинных поляков и русских используют историю о массовом убийстве с целью нарушить единство союзников.

С самого начала правительство его величества делало все возможное, чтобы убедить поляков и русских не позволить немецким манипуляциям иметь даже малейший успех. Именно поэтому правительство с сожалением узнало о том, что вслед за обращением польского правительства в Международный Красный Крест ^[14] о расследовании предложенной немцами версии советское правительство посчитало необходимым прервать отношения с польским правительством. Правительство его величества не желает возлагать обвинения за эти события ни на кого, кроме как на общего врага. Единственное желание английского правительства состоит в том, чтобы эти разногласия между двумя государствами — членами Объединенных Наций были устранены как можно быстрее и чтобы отношения между Советским Союзом и Польшей были восстановлены на базе сотрудничества, налаженного невзирая на все трудности между маршалом' Сталиным и генералом Сикорским и доказавшего свое положительное воздействие в Объединенных Нациях и (которое) имеет чрезвычайно важное значение для будущего благополучия Европы.

Проводя такую политику, правительство его величества безусловно работает, поддерживая теснейшее взаимодействие и консультации с правительством Соединенных Штатов. Они надеются, что государственная мудрость, приведшая к заключению советско-польского договора от 30 июля 1941 года, снова, как и ранее, будет иметь успех. По крайней мере в одном можно быть уверенным: у немцев нет никаких надежд на то, что их маневры ослабят совместное наступление союзников или растущее сопротивление порабощенного населения «Европы».

Авторское заключение

В заключение этой грустной истории мне бы хотелось посоветовать полякам, чтобы они раз и навсегда прекратили таить обиды по отношению к своему восточному соседу, поскольку как география, так и границы Польши изменились после войны.

Каждый истинный поляк должен быть этим не только удовлетворен, но и благодарен тем, кто это сделал. Когда я вернулся из лагеря в 1956 году и посетил наши западные территории, я осознал всю экономическую важность новых польских границ и в душе простил Сталина за причиненные мне и моей семье страдания, так как он был главной силой, приведшей к формированию этих польских границ.

Для всех тех, кто все еще упрямо мечтает о Польше, простирающейся от Балтики до Черного моря, я прилагаю письмо Уинстона Черчилля, стоящее того, чтобы его прочитать. Оно призывает подумать тех поляков, которые часто не знают ни того, чего они хотят, ни того, чем они владеют, и не желают знать то го, что Советский Союз пожертвовал многими миллионами своих солдат, чтобы поляки смогли иметь свое собственное независимое государство, чего они никогда не смогли бы получить своими силами:

«Премьер-министр — Форин офис

7 января 1944 года

1. Я не думаю, что нужно приглашать поляков, но я сообщу вам об этом в течение ближайших двух суток.

2.    Я бы глубоко задумался, прежде чем сообщать миру о Том, что мы объявляем войну за Польшу и что польская нация достойна иметь лучшую территорию, тем более что мы никогда не брали на себя обязательств защищать существующие польские границы и что жизни 20—30 млн. русских дают право на гарантированную безопасность западных границ Польши.

3.    Более того, без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена До рабского положения, а сама польская нация стерта с лица земли. Но доблестные русские армии освобождают Польшу и никакие другие силы в мире не смогли бы этого сделать. Сейчас Польше отводится положение великой независимой нации в сердце Европы, с прекрасным морским побережьем и лучшей территорией, чем та, которую она имела прежде. И если она не примет этого, Британия снимает с себя все свои обязательства и пусть поляки сами договариваются с Советами.

4. Я не думаю, что мы можем давать хоть какие-то авансы на дальнейшую помощь или признание до тех пор, пока они не выразят своей Искренней поддержки решения, к которому мы пришли вместе с нашим советским союзником. Они должны быть очень глупы, воображая, что мы собираемся начать новую войну с Россией ради польского восточного фронта. Нации, которые оказались не в состоянии защитить себя, должны принимать к руководству указания тех, кто их спас и кто предоставляет им перспективу истинной свободы и независимости.

Уинстон Черчилль».

Публикация и перевод редактора
«Военно-исторического журнала»
капитана 2 ранга В. Ф. ПАТРУШЕВА

____________________________

^{1 ^} Нота правительства СССР была вручена чрезвычайному и Полномочному Послу Польши Гржибовскому утром 17 сентября 1939 года. В этот же день в 11 ч. 30 мин. утра Председатель Совнаркома СССР В. М. Молотов выступил с речью по радио, в которой сообщил, что Советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии. — Правда. — 1939. — 18 сентября (здесь и далее примечания редакции).

^{2 ^} В ноте правительства СССР также говорилось, что «одновременно Советское правительство намерено принять все меры к тому, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут его неразумными руководителями, и дать ему возможность зажить мирной жизнью». — Правда. -- 1939. — 18 сентября.

^{3 ^} 28 сентября 1939 г. в Москве был подписан германо-советский Договор о дружбе и границах между СССР и Германией, в котором, в частности, говорилось, что «правительство СССР и германское правительство после распада бывшего польского государства рассматривают исключительно как свою задачу восстановить мир и порядок на этой территории и обеспечить народам, живущим там, мирное существование, соответствующее их национальным особенностям», — Правда. — 1939. — 29 сентября.

^{4 ^} В соответствии с постановлением СНК Союза ССР от 14 октября 1939 г. за №1691-415 в октябре и ноябре 1939 г. было передано немцам 42 492 человека военнопленных поляков, родившихся на территории Польши, отошедшей к Германии. Передача производилась в двух пограничных пунктах: у Брест-Литовска и между станцией Яготин и городом Дорогуск. — Военно-исторический журнал. — 1990. — № 6.— С. 52 —53.

^{5 ^} Договор был подписан 30 июля 1941 г.

^{6 ^} Президиум Верховного Совета СССР Указом от 12 августа 1941 г. амнистировал всех польских граждан, содержащихся в заключении на советской территории в качестве военнопленных или на других достаточных основаниях. —. Правда. — 1941, — 13 августа.

^{7 ^} Свидетель Т. Е. Фатьков, колхозник, показал: «Облавы по розыску пленных поляков производились несколько раз. Это было в августе — сентябре 1941 г. После сентября 1941 г. такие облавы прекратились, и больше никто польских военнопленных не видел». — Сборник сообщений Чрезвычайной Государственной Комиссии о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков. — М.: Госполитиздат. 1946. —. С, 107.

^{8 ^} Вот что писала английская газета «Таймс» 1 сентября 1943 г. в статье, посвященной второй годовщине гитлеровского вторжения в Польшу: «Никакая другая страна не подвергалась такому ужасающему опустошению и не терпела таких безжалостных преследований со стороны нацистских оккупационных армий, как Польша. Нигде еще губительная «теория» «народа-господина» не применялась с такой настойчивостью и с такой бессовестностью. Со всем польским народом нацисты обращаются как с низшей расой. В лице Советской России Польша имеет могучего союзника, обширные ресурсы которого и упорство сопротивления ускорят победу союзников и вместе о тем освобождение Польши».

^{9 ^} Каждому офицеру, покидающему лагерь, выдавалось 800 г. хлеба, немного сахара и три селедки.

^{10 ^} В соответствии с советско-польским соглашением от 30 июля 1941 г. между Верховным Главным Командованием СССР и верховным командованием Польши 14 августа того же года было заключено в Москве военное соглашение, подписанное со стороны СССР уполномоченным Верховного Главного Командования СССР генерал-майором А. Василевским, со стороны Польши — уполномоченным верховного командования Польши генерал-майором С. Богущ-Шишко. В качестве командующего польской армией на территории СССР главнокомандующий польскими вооруженными силами генерал Сикорский назначил генерала Андерса. Генерал Андерс приступил к формированию польской армии. — Правда. — 1941. — 20 августа.

^{11 ^} В своем докладе профессор Герхард Бухц, в частности, отмечает: «1 марта 1943 г. я получил для исследования доклад из гестапо от 28 февраля 1943 г. относительно обнаружения в Катынском лесу массовых захоронений польских офицеров, расстрелянных в 1940 г. НКВД. Вместе с представителями гестапо я провел ряд подобных вксгумаций». Как мы видим, уже в марте 1943 г. гестапо было абсолютно уверено втом, что польских офицеров уничтожило НКВД, тогда как основные исследования захоронений проводились до 7 июня 1943 г. .

^{12 ^} Генерал Соснковский был министром в правительстве генерала Сикорского в период с 1939 по 1941 г., а не начальником штаба.

^{13 ^} В октябре и ноябре 1939 г. немцам было передано 42 492 военнопленных поляка, уроженцев территории Польши, отошедшей к Германии. — Военно-исторический журнал. — 1990. — № 6. — С. 52 — 53.

^{14 ^} Думается, читателям небезынтересно будет узнать о том, кто же входил в руководящий состав Международной Организации Красного Креста:

Справка

О руководящем составе, возглавляющем Организацию Красного Креста за границей: США — Президент Франклин Рузвельт, Вице-президент Герберт Гувер. Председатель Исполнительного Комитета Норман Дэвис; Англия — Высокий патрон король Георг, Почетный председатель королева, Председатель Исполнительного Комитета — сэр фельдмаршал Четвуд; Германия — Высокий патрон Гитлер, Председатель герцог Заксен-Кобург-Готский; Япония — Высокие патроны японский император и императрица. Почетный председатель принц Котохито-Канин, Председатель Центрального Комитета принц Коньюки Токутэва; Бельгия — Высокий патрон бельгийский король, Почетный председатель бельгийская королева, Председатель Центрального комитета д-р Нольф. бывший министр; Франция — Почетный председатель маршал Петэн, Председатель маркиз де Мюн; Норвегия — Высокие патроны Норвежский король и королева, Председатель Исполнительного Комитета полковник Мейних; Турция — Высокий патрон президент республики. Председатель Административного Совета Рана Тюрхан, депутат Истамбула; Швеция — Высокий патрон шведский король. Председатель Центрального Комитета принц Карл Шведский; Италия — Высокие патроны король и королева Италии. Председатель Центрального Комитета сенатор Джузеппе Мормино. ЦГАОР СССР, ф. 9501, оп. 7, д. 352. л. 119.

От редакции. Вот, уважаемый читатель, еще одна версия относительно судьбы польских военнопленных, чьи тела были обнаружены в Катынском лесу. Ромуальд Святек высказал свое мнение. И в логике рассуждений ему не откажешь. Хотя, конечно, можно с ним в чем-то не соглашаться. Вот, скажем, беседы польских представителей с Вышинским, Берией, Меркуловым. Приводя отрывки из них, автор вправе рассчитывать на то, что столь высокопоставленные особы не могут покривить душой, а тем более лгать. Да это и понятно: Святек воспитывался в иных условиях, живет в другой стране, где политические и государственные деятели с большим уважением относятся к закону, где не принято, наверное, идти на сделку с совестью в угоду каким-то корыстным интересам. Но ведь это является правилом лишь в том случае, если у людей есть совесть, развито чувство самоуважения, чувство долга перед Отечеством. А для таких «деятелей», как Берия, Вышинский, Меркулов, и других им подобных, манипулировавших статьей закона, вершивших произвол, посылавших людей на смерть на основании грубо состряпанных обвинений-фальшивок, а то и вообще без суда и следствия, такие понятия, как честь, совесть, просто не существовали. Трудно, видимо, до конца верить и в искренность Молотова и Сталина. А ведь именно последний впервые высказал «предположение», впоследствии подхваченное его прихлебателями, что польские офицеры могли скрыться в Маньчжурии.

Мы не ставим точку на расследовании этой страшной страницы истории. Возможно, что в недалеком будущем у нас появятся новые сведения о Катыни, которые мы непременно опубликуем в нашем журнале.